Жизель. Акрам Хан. 2020

Неожиданно. Незабываемо. Тревожно

  Романтическая жемчужина классического танца получила неожиданное воплощение. По-настоящему надо было бы назвать это зрелище в духе времени: «Жизель. Перезагрузка» или «Жизель. Слом шаблона». По случайному стечению обстоятельств я начала смотреть балет не с начала и, не зная нового либретто, никак не могла понять, где происходит действие. Однако сюжетные ходы остались прежними: любовь, предательство, прощение, хотя расстановка сил поменялась. Ганс/Илларион не был похож на влюбленного охотничьего канонической версии, и сама Жизель не была хрупкой пейзанкой, умершей от предательства любимого, она производит впечатление сильной женщины. Мрачное оформление спектакля, странная музыка с гулом низких частот, неожиданно напомнило мне название книги Дизраэли «Две нации», т.е. имущие и неимущие, потому что в этом спектакле на первый план вышли социальные проблемы: неравенство, равнодушие общества к низшим классам, угнетение. Хореографический язык настолько непривычен, ни на что не похож, решение балета как черно-белое кино, с тенями, проносящимися на заднике, стена, которая является участником действия, все это носит какой-то магнетический, завораживающий характер. О стене хочется сказать отдельно. Она напомнил мне занавес в спектакле «Гамлет», поставленный в своё время Юрием Любимовым. В обеих постановках им отдана центральная роль. Опечатки ладоней на стене, может быть, несут какую-то дополнительную нагрузку неизвестную нам, людям незнакомым с индийским эпосом, мотивы которых незримо присутствуют в спектакле. Но по мере развития действия становилось ясно, что сотни людей просто пытались уничтожить эту стену, эту непреодолимую преграду между людьми, символ социальной иерархии. Стена рождает много ассоциаций у современного человека… стена разделяет национальности, политические системы. касты…это и Стена Плача в Иерусалиме… В конце спектакля стена - метафора могильной плиты, которая намертво отделяет героев друг от друга.

  Второй акт носит фантасмагорический характер. Илларион, а потом и Альберт реально спускаются по лестнице в царство Аида. Оформление сцены и музыка превращают кладбище в какой-то мир промышленной антиутопии. Девушки встают на пуанты и превращаются в виллис, злобных духов умерших. Мирта - воплощение Немезиды, а бамбуковые палочки в руках виллис становятся орудием отмщения, (может быть, и здесь есть отсылки к значению бамбука в индийских мифах.) Все непривычно, страшно и убедительно. Попавших туда ждет возмездие. В музыкальное оформление более явно вплетаются щемящие ноты музыки Адана из классической постановки и это лишь усиливает эффект происходящего: невозвратимость, несбыточность, неизбежность.

  Новизна хореографии, сочетание приемов индийского танца катхаке с классическим танцем, новая трактовка старого сюжета, непривычность происходящего на сцене, затмевают блестящее исполнение всех ролей, о котором надо говорит отдельно. Но я не ставлю перед собой цель давать оценку новой версии балета. Для меня, привыкшей к классической, культовой версии Петипа и видевшей бесчисленное количество раз этот балет на сцене Кировского/Мариинского театра в исполнении от Алисии Алонсо до Ирины Колпаковой и несравненной Натальи Макаровой, а потом и Ульяны Лопаткиной, новое прочтение Акрама Хана стало открытием, которым мне захотелось поделиться.