Воспоминания

«Воспоминания будущего» /»Маскарад» /Александринский театр.СПб. 21 сентября 2014

  Реконструкция легендарного спектакля Мейерхольда, поставленного в 1917 году, о котором писали, что в дни Февральской революции больше говорили о премьере спектакля, чем о революции, наконец, нашел свое воплощение в Петербурге на сцене Александринского театра.

  Оформление спектакля, костюмы и музыкальное сопровождение, бесспорно заслуживают высших похвал. Декорации сделаны Семеном Пастухом по мотивам сохранившихся декораций спектакля 17 года, костюмы чудом уцелели, но находятся сейчас в музее театра. А новые костюмы созданы по эскизам Головина,  но из современных материалов.

  Спектакль начинается  тревожным звуком приближающегося поезда, который можно трактовать как гул истории, шум времени,  надвигающейся революции (в день спектакля за стенами театра действительно бушевали революционные события). Ему вторит «дыхание века» в ложе, которое изображает «хор». Экспозиция спектакля, немного затянута, но все равно притягивала взоры: режиссер решил максимально использовать новые технические средства и герои Маскарада появляются из - под сцены/земли в прозрачных ….кейсах/лифтах. Костюмы ярки, причудливы и разнообразны. Все настраивало на необычный, неожиданный лад и обещало зрелище таинственное  и непривычное. Появление Петра Семака, выдающегося актера МДТ  в роли Арбенина,  могло стать  событием. Но по воле режиссера мы увидели усеченный вариант пьесы Лермонтова и тем более спектакля Мейерхольда. В том далеком спектакле, который, кстати,  готовился с перерывами в течение 6 лет,  одна только массовка составляла 200 человек, на сцене стояли зеркала, создавая мистическую, инфернальную атмосферу. Неудивительно, что пышность постановочной части, роскошь  костюмов и бутафории, игра актеров и контраст происходящего на сцене и за стенами театра,  превратили тот  спектакль в театральную легенду. Очевидно, на фоне  надвигающегося хаоса, грядущих катаклизм, спектакль воспринимался как пир во время чумы….. Мы же увидели  минималистский вариант, Арбенин-Нина-Незнакомец, где исполнителю главной роли пришлось идти в русле режиссерских «задумок», а именно играть не просто Арбенина, а так как его когда-то играл М. Юрьев. Для этого в ткань спектакля вплетена аудиозапись исполнения Юрьевым этой роли, а в конце мы видим во весь экран задника крупный план актера и слышим его крик сумасшествия. Все это лишило  прекрасного  актера Петра Семака возможности  воплотить этот интересный театральный образ. Стиснутый  рамками прокрустова ложа, герой Семака , кажется, неестественным, ходульным, подан одной краской-ревность/месть. Нет никакой амплитуды переживаний. И дело не в том, что мы зрители 21 века привыкли к другой манере игры. Беда в том, что скрупулёзно выполняя  указаниям режиссера,  актер за внешним рисунком образа потерял содержание, наполнения не произошло. Актер был поставлен в очень жесткие рамки, которые, может быть,  были для него интересным профессиональным вызовом, но на деле обернулись  нечто искусственным и лишенным жизни. Задаешься вопросом, что же новаторского было в спектакле 17 года? На этот вопрос спектакль не дает ответа. Все линии отсечены, сложная натура Арбенина, его демонизм, нутро игрока, интеллектуальное превосходство над окружающими осталось «за кадром». Образ  получился плоским и безжизненным. В памяти останутся глаза Юрьева на экране  и его крик, а отнюдь не воплощение Семака. Может быть, надо было сделать пантомиму с вкраплениями голоса великого актера? Спектакль,  сделанный   по  мотивам  Лермонтова и  Мейерхольда  оказался холодной версией режиссера Фокина, имеющей  отношение по касательной и к пьесе, и к заявленному спектаклю 1917 года. Как лабораторный эксперимент, наверное, это имеет право на жизнь, но на сцене Центра Э.Мейерхольда  в Москве. Назвать это «Воспоминанием  будущего»? Выглядит претенциозно и неоправданно. Холодность и «умственность» вообще свойственны Валерию Фокину. Вспоминается  его «Литургия зеро», «Двойник», но там прекрасные актеры, Девотченко, Гвоздицкий, Зиганшина, Шагин, вытягивали спектакль, а здесь у актера  не было такой возможности.(Н. Мартон в роли Незнакомца стоит особняком). Трудно себе представить, как справится с этой нелегкой задачей второй исполнитель роли Арбенина Дмитрий Лысенков.

  Какова цель сей постановки? Что хотел сказать режиссер современному зрителю? Какова задача и сверхзадача постановки? Полную версию спектакля невозможно воспроизвести, она отличалась избыточностью, пиршеством красок и костюмов, мы же увидели современный минимализм , да  этого и не было в планах режиссера. Он сократил текст на 2/3 и восстановил четыре картины. Отдать дань уважения гениальному исполнителю партии Арбенина актеру М.Юрьеву? Но даже тщательно разработанная пластическая партитура спектакля не в состоянии донести до современного зрителя нюансы его игры, его интонацию невозможно (да и не нужно) воспроизвести. Оценить по достоинству талант В.Э. Мейрхольда  мы тоже не можем , видя подобную урезанную версию его легендарного спектакля. Он хотел показать Маскарад жизни, а мы видим сцены из жизни Арбенина и его жены. В спектакле нет драматической коллизии. Нет прекрасных монологов Арбенина, которые выделяют его из толпы участников вселенского маскарада. Нравы высшего света, интриганство, то, что было пружиной пьесы, исчезло. В сухом остатке невнятный, несуществующий  любовный треугольник, беспочвенная ревность и жестокость.  Попытка   перекинуть  мостик  в современность  в  виде монолога мужа, расчленившего свою жену  (эта новость в недавнем прошлом, была во всех средствах массовой  информации) повисла в  воздухе и естественно не получила  дальнейшего развития в спектакле и уместность подобного довеска вызывает большое сомнение, хотя  у актера была возможность воспроизвести этот кусок  в современной,  бытовой  манере речи.  Даже  закрадываются  подозрения, что Фокин решил упростить себе жизнь, спрятавшись за спины великих предшественников, не будучи в состоянии предоставить  собственное, оригинальное прочтение  пьесы.

  Спектакль предназначен для тех, «кто понимает». Это и маска Мейерхольда на лице Незнакомца в конце спектакля, и поза актера распростертого на полу дублирующая портрет режиссера,  исполненный Борисом Григорьевым, но  эти культурные коды могут быть известны не всем зрителям огромного академического театра, «знатоков» не наберется на целый зрительный зал, особенно после первых премьерных спектаклей  и  выстрел  режиссера окажется мимо цели. Искусство для искусства или постмодернизм, вот вопрос, на который мне трудно дать ответ.

 Юбилей М.Ю Лермонтова стал поводом, для того чтобы  вспомнить историческую постановку Мейерхольда, стряхнуть пыль с прекрасных костюмов, вернуться к эскизам  декораций Головина,  перечитать планировку пьесы по мизансценам, но погружения в спектакль 1917 года, волшебного превращения, не произошло и только чествование Н. Мартона после окончания спектакля, праздничные речи и цветы, примиряют с этим экспериментом.