Генри Эбб. Рассказы в стихах, 1869

 Рассказы в стихах.Автор: Генри Эбби
Оригинальное издание: Нью-Йорк, A.D.F. Randolph & co., 1869
Автор:ГЕНРИ ЭББИ.
 Ощущение мира коротко.-- Любить и быть любимым.
 ЭМЕРСОН.

НЬЮ-ЙОРК:A. D. F. RANDOLPH & CO., ИЗДАТЕЛЬСТВО,
КОР. БРОДВЕЙ И ДЕВЯТАЯ УЛИЦА.1869.
Введен в соответствии с Актом Конгресса в 1869 году . ГЕНРИ Л. ЭББИ,
в должности секретаря окружного суда Южного округа Нью-Йорка.НЬЮ-ЙОРК.
РИВЕРСАЙД, Кембридж:НАПЕЧАТАНО Х. О. ХОУТОНОМ И КОМПАНИЕЙ.
Для РИЧАРД ГРАНТ УАЙТ,С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ЗА ЕГО ДРУЖБУ И ВОСХИЩЕНИЕМ ЕГО ЭЛЕГАНТНОЙ УЧЕНОСТЬЮ.
Содержание. Страница
БЛАНШ 1
КАРАГВЕ, АФРИКАНЕЦ 28
ДЕМЕТРИУС 55СИЛЬНЫЙ ПАУК 82

ГРЕЙС БЕРНАРД 94
ВЕРА 112

БЛАНШ:АРОМАТ УВЯДШИХ ФИАЛОК.

1.

ТОРГОВЕЦ ФИАЛКАМИ.

 "Фиалки! Фиалки! Фиалки!"
 Это был крик, который я услышал
 Когда я проходил по улице города;
 И быстро мое сердце наполнилось
 Непонятной жалостью,
 От оттенка крика;
 Ибо это был голос того,
 Кто был поражен и все погубил,
 Кто жаждал только смерти.

 "Фиалки! Фиалки! Фиалки!"
 Голос зазвучал еще ближе.
 "Конечно, - сказал я, - сейчас май,
 И на долинах и холмах,
 Сегодня цветут фиалки,
 Пришли мне это приглашение
 Прийти и быть с ними еще раз;
 Я знаю, что они дороги настолько, насколько это возможно,
 И я ненавижу город с его шумом ".

 "Фиалки! Фиалки! Фиалки!"
 Дети солнца и росы,
 Хлопья голубого неба,
 Кто-то зовет тебя
 Кто, кажется, жаждет умереть;
 Но фиалки такие сладкие
 Они едва ли могут иметь дело со смертью.
 Может ли быть так, что предсмертный вздох,
 Который исходит от последнего удара
 Верного сердца, обращается к цветам?

 "Фиалки! Фиалки! Фиалки!"
 Наконец-то глашатай рядом со мной.
 Своими глазами я крепко обнимаю ее.
 Она прекрасная продавщица цветов.
 Она из тех, кого пожирает город
 В его челюстях суеты и раздоров.
 Как нищета перемалывает жизнь;
 Ибо, затерянный в городской жиже,
 Что такое красивое лицо?
 Мало тех, у кого есть жалость
 За красоту в позоре.
 И все же та, на кого я смотрю,
 Которая кажется такой скромной и мудрой,
 , я уверен, еще не пала.
 Она благородно научилась терпеть.
 Большие, и печальные, и кроткие,
 Ее глаза, кажется, пьют из моих собственных.
 Ее кудри небрежно откинуты
 Назад с белых плеч и щек;
 А губы кажутся клубникой, потерянной
 В какой-нибудь арктической стране морозов.
 Малейший изгиб лица,
 Может придать лицу неподходящее выражение;
 И все же ее вино такое совершенное и сладкое,
 И сформировано с таким тонким изяществом,
 Его красота совершенна.

 "Фиалки! Фиалки! Фиалки!"
 Я снова слышу крик;
 Но не такой, каким я слышал его раньше.
 Он больше не шепчет о смерти;
 А только о благоухающем дыхании,
 И скромных цветах, и жизни.
 Я купил букет, такой изобильный
 Прикосновением ее тонкой руки,
 Мне кажется, что я держу ее в своей.
 Если бы я мог понять,
 Почему прикосновение кажется таким божественным.

2.

ЦВЕТОК, НАЙДЕННЫЙ НА УЛИЦЕ.

 Сегодня, проходя по улице,
 Я нашел цветок на дорожке,
 Милая сиринга, белая и сладкая,
 Небрежно отжатый с отсутствующего стебля.

 И что-то в его запахе говорит
 О темно-карих глазах, снежных руках,
 И радужных улыбках на закатных щеках--
 Горничной, которую я видел месяц назад.

 Я ждал ее много дней,
 На той дорогой земле, где мы впервые встретились;
 Я искал ее повсюду,
 И все напрасно, я ищу ее до сих пор.

 Сиринга, твой запах ни о чем не говорит,
 Или шепчет так, что я не слышу;
 Говори громче и скажи мне, где она обитает,
 С парфюмерными акцентами, громко и ясно.

 Освободи музыку своей речи,
 В дрожании восхитительного дыхания;
 Осознанная мелодия может научить
 Возлюбленный, где блуждает любовь.

 Если ты так говоришь, с улыбкой и взглядом,
 Ты не увянешь, но будешь терпеть;
 И в моей все еще открытой книге сердца,
 Храни свои белые лепестки всегда чистыми.

 Если ты так говоришь, то на ее груди
 Ты еще можешь отдохнуть и не вздыхать вдалеке;
 Но в серебряном одеянии лунного света,
 Покажись на своих небесах вечерней звездой.

3.ОДИЛЬ.

 Мы знаем, что они часто рядом
 О ком мы думаем, о ком говорим,
 Хотя мы скучали по ним много лет,
 И потеряли их во время наших ежедневных прогулок.

 Какое-то странное ясновидение обитает во всех,
 И опутывает паутиной души людей.
 Я бы хотел познать его рабство,
 И познать силу разума на разуме.

 Тогда я мог бы быстро использовать чувство,
 Чтобы найти, где обитает тот, кому я поклоняюсь,
 Если в городе, или если оттуда
 Среди звенящих на ветру колокольчиков лилий.

4.ЧТО МОЖНО НАЙТИ В ДЕРЕВНЕ.

 Я отправился за город
 Провести праздный день--
 Посмотреть на цветущие цветы,
 И вдохнуть аромат сена.

 Копья рассвета ударились о горы
 Об их голубые щиты,
 И космос в своих черных долинах
 Тоже вступил в конфликт.

 Облака были янтарного цвета;
 Сверчки в траве
 Трубил в трубу и стучал молотком по табору,
 И смеялся, видя, как я прохожу.

 Коровы на пастбище,
 Косари в поле,
 Птицы, которые пели на небесах,
 Их счастье открылось.

 Мое сердце было светлым и радостным,
 Я не могла ответить, почему;
 И я подумал, что лучше было
 Всегда улыбаюсь, чем вздох.

 Как я могла надеяться встретить ее
 Кем я хотела бы встретиться?
 Если бы я всегда терял ее,
 Тогда жизнь была бы неполной.

 Дорога пролегала через ручей;
 На мосту она стояла,
 С полевыми цветами в локонах,
 И с капюшоном в руке.

 Утро окрасило черты ее лица
 Золотой поцелуй, вызывающий зависть;
 Возможно, она действительно любила,
 Я жаждал разделить его блаженство.

 Я сказал: "О, прекрасная девушка,
 Я искал тебя много дней.
 Что я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя,
 Это все, что я могу сказать ".

 Ее печальные глаза стали ярче,
 И лукаво взглянули, хотя и кротко.
 Вакхическая ямочка на щеках.
 Приложил кубок с вином к ее щеке.

 "Если ты любишь меня, люби меня, люби меня,
 Если ты любишь меня так, как говоришь,
 Ты должна доказать это, доказать это, доказать это!"
 И она слегка отвернулась.

5.ТЕТЯ И ДЯДЯ.

 У меня есть только тетя и дядя
 Из родственников на земле,
 И один прошел мимо меня незамеченным
 И ненавидел меня с самого моего рождения;
 Но первый вырастил меня и научил меня,
 Всему, что у меня есть ценного.

 Это мой дядя по браку,
 За его жену умерла моя тетя,
 И оставила ему все свое имущество,
 И еще много моего.--
 Говорят, что он ненавидел ее брата,
 Так же сильно, как любил невесту.

 Этот брат, мой отец, простил его,
 Когда его последний час подходил к концу,
 И попросил взамен его прощения,
 Когда он вложил в руку своей сестры
 Узы, которые, когда мне было двадцать,
 Должно быть в моем распоряжении.

 Потому что моя мать была мертва, упокой господь ее,
 И я остался бы один.
 Невеста, которой она доверяла, была неверна.--
 Ее сердце было тверже камня.
 А ее овдовевшая сестра осталась бездетной.,
 Приняла меня как родного.

 Итак, мы жили в домах напротив--
 Мы в низком жилище,
 А он в особняке из коричневого камня.
 Я трудился, и мой доход был медленным.
 Мой дядя ездил в экипаже
 Настолько хорошо, насколько это было в ссоре.

 Однажды, в бесполезном гневе,
 С мужеством, которого раньше не было у меня,
 Я сразился с коварным львом,
 Требуя своего, не более.
 Он сказал, что закон ничего мне не дает,
 И выставила меня за дверь.

VI.МОЯ ТЕТЯ ПРИГЛАШАЕТ ЕЕ ПОУЖИНАТЬ.

 Это то место, это тот час,
 И сквозь сияние или сквозь ливень,
 Она обещала, что придет.
 О, дорогой дэй, она такая милая
 Я мог бы опуститься на колени и поцеловать ее ноги.
 Ее присутствие делает меня немым.

 Тысяча вещей, которые я бы сказал,
 И обдумал, когда ее нет,
 Бросай меня, когда она рядом--
 Когда она рядом - мы встречались дважды!
 Хотя прошел всего месяц,
 Кажется, что прошел почти год.

 О, теперь она приходит, и вот она стоит,
 И протягивает мне свои обе руки,
 И краснеет до корней волос.
 Она бросает косой взгляд на свое простое платье
 И откидывает лоскут Иуды
 Она не видела до сих пор.

 Я сказал: "Любовь моя, ты заставила меня ждать,
 Я был почти безутешен
 Думая, что ты не придешь.
 Ах, скажи мне, что ты должен сделать,
 Это делает твой долг, милый, для тебя
 Моим соперником в твоем доме ".

 "Мой дом!" - ответила она, - "У меня его нет.
 Что касается меня, то прошло много лет с тех пор, как он был у меня,
 И вряд ли он был моим.
 Отец и мать оба мертвы;
 Я продаю душистые цветы, чтобы заработать себе на хлеб--
 Их аромат - мое вино.

 "Иногда дом на ферме,
 Иногда дружеская рука города,
 Защищает меня от дождя и росы.
 Я не знал, что уже поздно;
 Минут, которые тебе пришлось ждать,
 на самом деле всего несколько ".

 В ее больших темных глазах сияла улыбка,
 Как иногда в грозовых небесах,
 Свет проникает сквозь руку,
 Которая, распространяя славу повсюду,
 Отводит в сторону широкую завесу облаков,
 Согревая всю землю.

 Она взяла меня за руку; мы ушли;
 Мы смотрели, как в парках играют фонтаны;
 Мое сердце было в приподнятом настроении.
 Я едва заметила, когда стояла,
 С моей дорогой беспризорницей женственности,
 У наших скромных ворот.

 "У тебя нет дома", - мягко сказал я,
 "Но до того дня, когда мы поженимся,
 И после, если ты захочешь,
 Этот дом, любовь моя, принадлежит мне и тебе ".
 Моя тетя вышла и пригласила нас обедать--
 Я вижу, что она все еще улыбается.

 Моя Бланш неохотно согласилась;
 Затем мы поднялись под скромную крышу,
 И сели за стол.
 Я увидел, каким приятным был весь этот сюрприз;
 Я увидел ее полные любви глаза, устремленные ввысь,
 Возблагодари Господа.

7.ПРОРОЧЕСТВО.

 Есть пророчество о нашей линии,
 Сказанное одной моей прабабушкой
 Однажды я попытался предугадать.

 Дело в том, что двое детей, тогда еще не родившихся,
 Познали бы утро богатой свадьбы
 Или умерли бы в нищете.

 Эти дети носили бы ее фамилию.
 Если бы они пришли к свадебным запретам,
 Дом обрел бы силу и славу.

 Но если бы они не пришли, горе мне,
 Линия когда-нибудь прекратилась бы,
 Богатство взяло бы свои крылья и улетело.

 Если все признаки сбываются,
 Я тот ребенок, которого она изобразила, которого
 Имя должно скрывать от посторонних глаз.

 В наших владениях свободы,
 Наше внимание - свет родословной,
 Меня не волнует пророчество.

 Ибо что мне до нашего богатства или рода?
 Я только хочу сделать ее своей--
 Служанка, которую моя тетя пригласила пообедать.

8.КАК БЕДНАЯ ДЕВУШКА СТАЛА БОГАТОЙ.

 Весь день мой труд был лёгким, потому что я знала, что вечером,
 Я могла бы вернуться домой после родов и найти Бланш у двери;
 Как я могла мечтать, что солнечный свет в моём небе был таким обманчивым?
 И я перестала верить, что будет еще больше пасмурно.

 Когда, наконец, сгустились сумерки, я вошла в наше низкое жилище,
 И моя дорогая поднялась мне навстречу со светом любви в глазах;
 В тот день она рассказывала моей тёте свою простую историю,
 И я увидел, что ее слова рвутся наружу, полные зловещего удивления.

 Потому что, кажется, мой ненавистный дядя когда-то подарил ему дочь,,
 Которую в одно печальное утро украли у двери,
 И по задыхающемуся городу глашатаи кричали и искали ее,
 Но тщетно; они больше никогда не приводили ее к его порогу.

 Бланш была ею, дочерью моего дяди; нет неприятной правды яснее;
 На ее руке виднелось маленькое странное родимое пятно.
 Потерял ли я ее? Возможно ли теперь вновь обрести ее?
 Отвергнет ли он меня и удержит ли ее своим коварным золотым обаянием?

 Всю ту ночь мое сердце горело от невыразимой тоски,
 И я кричал во сне, пока не проснулся от своих слов:
 "Как долго, о Господи, бедность должна склонять голову и томиться,
 В то время как зло, украшенное богатством, усиливает тяжелое ярмо?"

9.СКУПЕЦ.

 Говорят, что когда он увидел своего ребёнка,
 И увидел доказательство того, что она его,
 Впервые за много лет он улыбнулся,
 И запечатлел на ее лбу поцелуй.

 Обеими руками он обхватил ее руку,
 И весело повел по своему дому.
 Он сказал, что мертвые годы кружат вокруг,
 Ее лицо было так похоже на лицо ее матери.

 Он едва отодвигает его от нее.--
 Каждый час ее радости прельщает.
 Чтобы увеличить пропасть между нами.,
 Он изображает скупца на ее улыбки.

 Он приносит ей богатые и редкие подарки--
 Кованое золото, украшенное искусными руками,
 Круглые опалы с алым блеском,
 Молния каждого имитирующего мира.

10.ОНА ПРОШЛА МИМО МЕНЯ.

 Она поклонилась, улыбнулась и прошла мимо меня,
 Она прошла мимо меня!
 О любовь, О обжигающее дыхание лавы,
 Действительно, трудно думать, что она отвергает
 Таких почитателей, как ты и я.
 Она улыбнулась и поклонилась с величественной гордостью;
 Поклон, которому противоречила ледяная улыбка.
 Она прошла мимо меня.

 Она поклонилась, улыбнулась и прошла мимо меня,
 Она прошла мимо меня.
 Что еще могла сделать любая девушка?
 Это не доказывало, что она лгала.
 Мое сердце устало, я не знаю почему.
 Я знаю только, что плачу и молюсь.
 У любви есть и ночь, и день.
 Она прошла мимо меня.

11.РАЗУМ БЕЗ ДУШИ.

 Я читал какую-то странную историю
 О человеке без души.
 Разум у него был, хотя душа улетела;
 Вместо этого Магия дала ему дары,
 И форму юности, которую он украл.

 Растет роза-азалия белая,
 В моем саду, недалеко от дороги.
 Я, который вижу это с восторгом,
 Мечтаю, чтобы его душа запаха могла,
 В прошлом, улетучиться.

 Бланш (О, милая, ты такая красивая,
 Такая милая, такая светлая, что бы ты ни делала),
 Не вплетай азалию в свои волосы,
 Чтобы я не думала в своем отчаянии,
 Сердце и душа тоже покинули тебя.

12.СЛОМАННЫЙ МЕЧ.

 Глубокой ночью я увидел море,
 А над головой белую круглую луну;
 Ее стальной холодный отблеск лежал на листве.,
 И, казалось, мой меч жизни и света,
 Сломался в той войне, которую смерть вела со мной.

 Я услышал плеск золотых весел;
 Двенадцать ангелов застряли в лодке;
 Мы уплыли к другим берегам;
 Хотя всего час мы были на плаву,
 Мы укрылись под небесными вратами.

 О, Бланш, если бы я пробежал свой забег,
 И если бы я надел свою простыню,
 И скорбящие ходили по этому месту,
 Не могли бы вы хотя бы перейти улицу,
 Целовать перед смертью мое белое, холодное лицо?

XIII.ШАНС НА ВЫИГРЫШ.

 Я встретила его на оживленном рынке;
 У него большие глаза, твердые губы,
 А на висках - забота или грех
 Оставил затвердевшие отпечатки своих когтей;
 Его походка нервная и неуверенная;
 Я подумала, есть ли у него сердце.

 Он вежливо улыбнулся и взял меня за руку.
 Он был в таком долгу передо мной, думал он,
 Он чувствовал, что никогда не сможет вернуть долг;
 И все же, если бы я зашел к нему в тот день,
 Он передал бы мне то, что принесли бумаги,,
 О чем я когда-то потребовал.

 Затем добавил, превратившись из веселого в серьезного;
 "Но ты должен пообещать, если я дам,
 Офис твоего любовника, чтобы уйти в отставку,
 И больше не стоять между мной и моими ".
 Его слова были как вода в решете.
 Я повернулся спиной и зашагал прочь.

XIV.МАЯК.

 В сумерках, мимо фонтана,
 Я бродил по парку,
 И увидел закрытую белую лилию
 Покачивающуюся на жидкой темной;
 И светлячок, усевшийся на него,
 Испускал свои прерывистые искры.

 Я вообразил, что это маяк
 Луна на подобном небу море,
 Чтобы предупредить бесстрашных моряков
 О затаившемся предательстве--
 О невидимых рифах и отмелях
 Которые жаждали затонувших кораблей.

 О Бланш, О любовь, которая отвергает меня,
 Ты всего лишь обманщик.
 Я бы хотел, чтобы какой-нибудь дружелюбный маяк
 Предупредил меня, чтобы я отошел
 От тайных рифов и отмелей, Которые скрываются в твоем сердце.

XV.ТЬМА.
 Все мои надежды и амбиции рухнули,
 Как трава, которую косилка сворачивает со своего места;
 Густая темнота ночи была сердито нахмурена,
 А земля - слезой на щеке космоса.

 Могучий демон бури в диком волнении,
 Пронзенный молнией, медленно тащился по равнине;
 Огромные сгустки света, похожие на кровь, стекали по его груди,
 И из его открытой пасти дождем падала пена.

XVI.НА ЦЕРКОВНОМ ДВОРЕ.

 Где светит солнце
 Сквозь ивы,
 И стоит церковь,
 Среди белых надгробных камней,
 Сажая анемоны
 Я увидел свою радость.

 Ее мать спит
 Под зеленым холмом;
 Стоит белый крест
 Чтобы показать мужчине место.
 Теперь близко к земле
 Бланш склоняет лицо.

 Она быстро поднимается
 Когда слышит мои шаги,
 И грустно улыбается
 Сквозь туман слез;
 Мы скорбно разговариваем
 Об ушедших годах.

 Она опускает вниз
 Свою прекрасную голову,
 И кажется, Что синий колокольчик
 распускается;
 Дрожа от страха,
 Как бы небо не нахмурилось.

 Она кажется милее, Чем когда-либо прежде.
 Она мягко упрекает
 Мой более далекий путь.
 У единственной двери ее сердца
 Я вошел в сутки.

 Не стоит дворец
 Так счастлив, как этот.
 Любовь всегда правит
 Одни его участки --
 Его скипетр поцелуй,
 И улыбка его трон.

 Бланш боится одного.--
 Она не любит обмана.--
 Она лишь желает
 Поразить его сердце.
 Мы обещаем встретиться.
 И расходимся в разные стороны.

17I.СРАВНЕНИЯ.

 Луна подобна пастуху со стадом звездных ягнят,
 Ветер с моря словно шепчет горам,
 Солнце - золотой мотылек, порхающий над перламутровой пыльцой цветка.;
 Но мои слова едва ли могут выразить, на что похожа для меня моя любовь.

 Она - солнце в великолепии света, освещающее день моего сердца.,
 Она - луна, когда сквозь небеса моего сердца проносятся мечты метеором;
 Ее голос - благоухающий южный ветер, дующий серебристой фразой;
 Она слаще самого сладкого, она лучше, чем кажется.

18.ВОПРОС ПОНОМАРЯ.

 "Пономарь, она была здесь сегодня
 Кто часто встречался со мной раньше?
 Она приходила и уходила,
 Устал больше ждать?
 Потому что мне кажется, что произошла какая-то ошибка
 относительно времени;
 Однако час еще не прошел;
 Слушайте! начинают звонить колокола.

 "В ее волосах две розы сватаются,
 Одно белое, а другое красное.
 Ее платье могло бы быть из лазурного шелка,
 Хотя она часто носит белое.
 Здесь, рядом с этим мраморным крестом,
 Часто она преклоняет колени в безмолвной молитве;
 Скажите мне, была ли она сегодня,
 Где-нибудь на церковном дворе?"

 "Нет, леди, которую вы ищете
 Сегодня не проходила через ворота:
 Я копал могилу,
 И если бы она прошла этим путем
 Я бы увидел ее со своей работы.
 Возможно, она еще придет познакомиться с тобой.
 Я хорошо помню ее внешность.
 Имена, а не лица, я забыл ".

19.СОПЕРНИЦА.

 Кажется, у меня есть соперница
 Проживает через дорогу;
 Но Бланш, дорогая моя, он не нравится,
 Что бы ни говорил её отец--
 Этот великолепно одетый парень,
 По-своему достаточно хорош.

 Сегодня, когда я уходил с церковного двора,
 Я встретил их во время прогулки,
 И мое сердце было пронзено, как щит
 Копьем гордости;
 Я видел только в своём гневе
 Они сидели бок о бок.

 Сегодня вечером, в фиолетовых сумерках,
 Бланш ждала меня на дорожке,
 И поманила меня своей белой рукой--
 Лилия покачивалась на своем стебле.
 Вскоре моя ревнивая гордость была потоплена
 В водовороте разговоров.

 Идти на церковный двор было бесполезно,
 Потому что кто-то прикинулся шпионом;
 Она вообразила, что это могильщик--
 Мы оставим все это без внимания;
 Теперь у нас будут более смелые собрания,
 Под самым присмотром ее отца.

 Она взяла меня за руку, когда мы бездельничали,
 И еще раз говорили о нашей любви,
 И о том, как со своей корзинкой цветов,
 Она проходила по улице раньше;
 Мы долго стояли при лунном свете,
 И поцеловались на ночь у ее двери.

20.ПОЦЕЛУИ И КОЛЬЦО.

 Я никогда не видел моря.
 Броситься к береговой линии,
 И страстными губами
 Поцеловать ее ниспадающую белизну,
 Но я думаю о той волшебной ночи,
 Когда мои губы, как волны на побережье,
 Разбился о залитую лунным светом руку
 Той, кого я люблю больше всего.

 Я никогда не видел прибоя
 Освещенный солнцем в золото,
 Завивается, сверкает и мерцает,
 Кольцеобразной волной перекатывается,
 Но я думаю о другом кольце,
 О простом, изящном ободке,
 который в ночь нашего знакомства
 Я надел на дорогую руку.

21.ВРАГУ МОЖНО СЛУЖИТЬ, ДАЖЕ ПО ОШИБКЕ, С ВЫГОДОЙ.

 Я шел по тротуару,
 Вскочив, с развевающимися гривами,
 Два черных, как сталь, коня бросились врассыпную
 С диким презрением припали к земле;
 Я поймал их в одно мгновение,
 И удержал за поводья.

 Похоже, мужчина потерял сознание
 В его элегантном купе;
 Я видел его лицо в момент,
 А потом я отвернулся,
 Желая мои шаги привели меня
 Через другие улицы в этот день.

 Некоторые, кто видел спасение
 Потом назвала ему свое имя.
 Впервые за много сезонов
 Он появился под нашей крышей.
 Я сказала, что заслуживаю
 Мало похвалы или порицания.

 Это было лицо моего дяди в экипаже;
 Он сожалел о прошлом;
 Нет больше моей любви или желаний
 Был бы он бунтарем-иконоборцем;
 На торжественном вечере в его особняке
 Мы должны наконец научиться быть друзьями.

22.ГЕЛИОТРОП.

 Позволь моей душе и твоей соединиться,
 Гелиотроп.
 Так я слышу обморок
 Музыки; и луна,
 Как мотылек над цветком.,
 Сияет над миром внизу.
 В руке Бога мир, который мы знаем,
 , Всего лишь как цветок в моей.
 Позволь мне увидеть твое божественное сердце
 Гелиотроп.

 Твой редкий аромат - это твоя душа,
 Гелиотроп.
 Могу ли я спасти золотую чашу,
 И при этом поменять свою душу на твою,
 Я бы сделал это на один день,
 Просто чтобы услышать, как мои соседи говорят:
 "Lo! дух, который он замуровывает
 Благоухающий, как цветок;
 Он завянет через час;
 Несомненно, он познал блаженство,
 Ибо мы знаем, что это запах
 Гелиотропа ".

 Любишь ли ты и боишься ли,
 Гелиотроп?
 Была ли капля росы твоей слезой?
 Был ли южный ветер твоим вздохом?
 Пусть твоя душа ответит мне,
 Каким-то чувством, мозгом или рукой,
 Дай мне знать и понимать,
 Гелиотроп.

 На твоей родине, в Перу,
 Гелиотроп,
 Есть поклонники света--
 Они могли бы лучше поклоняться тебе;
 Но они поклоняются не так, как я.
 Ты должен сказать ей то, что я скажу,
 Когда я поведу тебя через дорогу,
 Ибо сегодня твои лепестки доказывают
 Преданность моей любви,
 Гелиотроп.

 Нам пора уходить, дыхание пчелы,
 Гелиотроп.
 Весь дом освещен для меня;
 Вот комната, где мы можем поселиться,
 Наполненный восхитительными гостями.
 Слушайте! Я слышу серебряный колокольчик
 Постоянно позвякивающий у нее на шее.
 Я думал, это лодка,
 Клянусь Грацией, пущенной в ход,
 На волнах ее сердца.
 Я думал, что это лодка
 С птицей в ней, чья часть
 Была единственной ноте.
 Теперь я знаю, что это гелиотроп
 Что лунный свет, трещит опе,
 Поменял на серебро в горле.
 Давайте смотреть танцоры GO;
 Она танцует в ряду.
 Самый сладкий цветок, который когда-либо существовал,
 Я подарю тебе, проходя мимо,
 Гелиотроп.

КАРАГВЕ, африканец.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

 Вот его история, как я ее собрал;
 Простая история простого, правдивого человека.
 Я поддерживаю Авраама Линкольна в том факте,,
 Что они делают нацию по-настоящему великой
 Это простые люди, разбросанные по разным сферам жизни.
 Для них мои слова. И если я порежусь, возможно.
 От кожуры ущерба, а также раскрывать
 Плод правду, за любовь к правде;
 И правда, я держу с Жубер, состоять
 Видеть вещи и людей, как Бог видит.

1.

 Африканец с толстыми губами и тяжелыми каблуками,
 С вьющимися волосами, большими глазами и ровными зубами,
 Высокий лоб и нависающие брови
 Достаточно, чтобы показать сильную проницательность
 Выбежал за пределы видимости во всем--
 Негр, не претендующий ни на какие права,
 Дикарь, не имеющий никаких знаний, которыми обладаем мы
 О науке, искусстве, книгах или правительстве--
 Рабыня с работорговца на побережье Джорджии,
 Его жизнью распоряжались по рыночной цене;
 Но перед лицом всех он был простым, правдивым человеком--
 Скромным и невежественным, но храбрым и добрым,
 Карагве, названный в честь своего родного племени.

 Его покупателем был плантатор Далтон Эрл,
 Из Вэлли Эрл, владелец обширных земель,
 Чья жена каким-то серым рассветом прошлого,
 Задержалась на ночь и скончалась;
 Но покинула его, когда обручальное кольцо смерти
 Было надето на ее палец, прекрасное дитя.
 Он назвал эту дочь Кораллиной. Для него
 Она была осколком белейшего коралла, найденного
 На побережье, где смерть нетерпелива море
 Рубцы в узком континента жизни.

2.

 Каждый день приносил Карагве здоровье и силу.
 Каждый день он работал на хлопковом поле,
 И каждая собранная им коробочка была наполнена мыслями.
 Он трудился, но его мысли были где-то далеко;
 Странные фантазии, столкнувшиеся с невежеством и сомнениями,
 Приходили, заглядывая внутрь, каждый отталкивал другого в сторону,
 Как люди, которые на переполненной рыночной площади,
 Проталкиваются сквозь толпу, чтобы посмотреть, как проходит какое-то зрелище.

 Все было для него ново и чудесно.
 Что это были за бумаги, которые читал его владелец?
 Знаки и иероглифы, что они могли означать?
 Если речь, то какая тогда польза от устной речи?
 Наконец, перекопав раскидистые корни
 Благодаря этой единственной мысли он нашел сокровище--
 Знание: таково было бремя, которое несли
 Эти черные, деловитые, похожие на муравьев персонажи.

 Но как постичь значение знаков?
 Он нашел в переулке клочок бумаги,
 И положил его рядом, и бережно хранил,
 Пока однажды, оставшись совсем один, он не вытащил его,
 И не уставился на него, пытаясь понять его смысл.
 Но пока он изучал, мимо проехал Далтон Эрл
 И, разгневанный показанным указанием,
 Грубо схватил бумагу, которую держал в руке,
 И разорвал ее, приказав, чтобы раб
 Получишь пятьдесят ударов плетью за это нарушение закона.

 Долго размышлял Карагве над своим приговором.
 Противозаконно? Кто же тогда мог издать закон
 Предписывающий знание некоторым немногим,
 Остальным невежество? Конечно же, не Бог;
 Для Бога седовласый негр с текстом
 Сказал, что любит справедливость и является другом для всех.
 Если мужчина, то авторитет равен нулю.

 Пятьдесят ударов плетью были нанесены по голой спине раба,
 Красная кровь стекала при каждом ударе,
 Темная кожа ужасно липла к плети.
 Ни один стон не вырвался у него от жгучей боли.
 Дрожа, он стоял и терпеливо переносил все;
 Его сердце возмущалось, сотрясая его широкую грудь,
 Сильный, как сердце, о котором плакала Гипподамия,
 Которое пронзила холодная, навязчивая медь,
 Потрясло даже наконечник греческого копья.

3.

 И так энергия негра, ставшая сильной
 По одному мерзкому аргументу плети,
 Был дан, чтобы узнать тайну книг.
 Он учился в лесу, и по падению
 Которое стрелою срывается со скалы,
 Покрытый брызгами и колючий, с оттенками кремня.
 Его книги были напечатаны на клочках бумаги,
 Их находили тут и там, приносимые ветром.
 Когда-то они стояли у подножия водопада
 И, взглянув вверх, он увидел на краю
 На темном утесе над ним собирал цветы,
 Дочь его хозяина, милая Кораллин; она склонилась
 над пустой бездной и улыбнулась.
 Он взобрался на берег, но прежде, чем достиг высоты,
 Сквозь рев воды раздался пронзительный крик; Младенец упал, а рядом, на коварной траве, лежала в обмороке четырехлетняя девочка.
 Малышка упала, но пока без травм.
 Карагве соскользнул на узкий выступ,
 И, протянув руку, схватил маленькое платьице,
 Складки которого запутались в изгибающемся кустарнике,
 И благополучно отвел ребенка обратно к утесу.
 После этого раб оказал ему услугу,
 Хотя он не говорил об опасном поступке,
 И не упоминал о каких-либо заслугах, которые он совершил.

4.

 Оставаясь всегда, когда мог, в одиночестве,
 Часто бродя по лесам и полям,
 Наконец-то он стал жить в мечтах.
 Но в мечтах мало мыслей,
 Но мало мыслей, потому что большинство из них - бесполезные мечты;
 А тот, кто мечтает, может никогда не научиться действовать.
 Мечтатель и мыслитель - не родственники.
 Сладкая мечтательность подобна маленькой лодке
 Которая лениво дрейфует по вялотекущему потоку--
 Раскрашенная лодка, плавающая без весла.

 И природа придала странный смысл рабу;
 Он любил легкий ветерок, и когда он слышал, как он проходит
 Взволнованные сосны, ему это почудилось
 Шелковое придворное платье леди Ветер,
 Шелестело в листве, когда она уходила
 Танцевать вальс с вихрем на далеком море.

 Негритянский проповедник с текстом сказал
 Что, когда люди умирают, душа продолжает жить;
 Если это так, из какого материала сделана душа?
 Глаз не может увидеть ее; почему бы и нет
 Невидимый воздух наполнен живыми душами?
 Не только они, но и другие формы
 Могли бы невидимо обитать вокруг нас во все времена.
 Если бы воздух был только разреженной материей,
 Почему вещи, еще более неосязаемые
 , не могли иметь реального существования? Откуда пришли наши мысли?
 Как ангелы приходили к пастухам в Халдее;
 Они не были нашими. Ему казалось, что большинство мыслей
 Были нашептаны душе, или хорошие, или плохие.
 Плохие были подобны демонам, огромной фигуре
 С безмерными черными крыльями, которые, когда осмеливались,
 Клали свои когтистые лапы на шеи людей,
 И самой своей тенью
 Сделал их жизнь темнее беззвездной ночи.
 Он не стремился изобразить хорошее,
 Или дать им цифру; но он знал
 Никакая слава заката не могла сравниться
 С явным великолепием одного благородного поступка.

 Он с гордостью мечтал об этом, ни для кого другого
 Были эти грезы были произнесены.
 Увы! бедное сердце, сколько проснулся,
 И нашли свои новые мысли стара как мир--
 Их яркие фантазии сплетены в потоки
 Из древних поэм, история и романтика,
 А знание все еще неуловимо и далеко.

5. Дни, которые растягиваются в годы, продолжались.
 Девушку-квадруна, которая упала в обморок на утесе
 Звали Рут; теперь она расцветает как женщина,
 Она посмотрела на Карагве и, увидев в нем
 Нечто, стоящее выше уровня рабыни,
 С интересом наблюдала за ним во всех его проявлениях.

 Сначала ее тянуло к нему из жалости.
 Пока оба сидели на деревенской скамье,
 Возле высокого особняка, где жил плантатор,
 Мимо, шатаясь, проходил пьяный надсмотрщик,
 И увидел в сумерках женскую фигуру,
 Покачнувшись, подошел к ней и схватил за руку,
 И с оскорблением попытался потащить ее дальше.
 Руфь ничего не сказала; но негр, одним движением
 Набросившись на белого человека, они быстро освободили ее.
 Он повернулся и ударил Карагве по лицу.
 Терпеливый раб не ответил на удар,
 Но на следующий день они привязали его к столбу,
 И пятьдесят полос содрали кожу с его обнаженных плеч.
 Пораженный тем, что его глубоко обидели,
 Исполненный благородного презрения, которое наиболее образованные люди
 Могло так унизить братскую расу людей,
 Он плакал в глубине души; ни один стон не слетел с его губ.

 И все же через несколько дней он был вынужден уйти
 И работать под невыносимым солнцем,
 Собирая хлопчатник и неся его
 В грубой корзине на своей израненной спине,
 Вверх по крутому склону холма к хлопкоочистительной машине.

6.

 Руфь, прогуливаясь по усыпанным галькой дорожкам сада,
 Или ежедневно занимаясь сотней домашних забот,
 Думала о смуглом лице и благородном сердце
 Карагве и искренне жалела его.

 Он, когда дневная работа была закончена,
 Двигался в сумерках, среди покрытых росой листьев,
 И, темнее тени, взобрался на стену,
 И ждал в саду, присев на корточки
 Среди листвы благоухающих деревьев,
 Надеясь, что она снова может пройти тем путем.
 Он видел ее через окно дома,
 Она проходила мимо и возвращалась, и слышал, как она сладко поет
 Нежная песня любви и жалости, смешанная;
 Но не стал бы звать ее и не подал бы знака
 Что он здесь; достаточно было увидеть ее.
 Возможно, если бы те, кто рядом с ней, знали, что он пришел
 Встретиться с ней в саду, они бы расставили
 Какое-то наказание для нее, какие-то ограничения,
 Это ей, хотя и невинной, возможно, придется вынести.
 Поэтому он снова лег на свою низкую койку,
 И на своем бедном соломенном тюфяке мечтал о ней,
 Возможно, так же преданно, как Шастелар,
 Спящий на своем дворцовом ложе,
 Мечтал о королеве Марии и любви, которую он дарил.

VII.

 Руфь была лишь слегка затенена и всегда казалась
 Какой-то сочный фрукт, без малейшего намека
 На что-то чужеродное привитой ветке,
 На которой он вырос. Ее глаза были черными, большими,
 И страстными, и свидетельствовали о бессмертной душе,
 Которые через свои порталы смотрели на мир,
 Были способны на ненависть и месть.
 Ее длинные черные ресницы нависали над их глубиной,
 Как листья лотоса египетской весной.
 И они тоже были мечтательными, время от времени,
 И сияли нежной красотой, когда она любила.
 Ее светлость сшила для нее такую подходящую одежду,,
 Что, хотя ее платье было из самой грубой ткани,
 И хотя ее обязанности были самого низкого пошива,
 Это одеяние казалось более желанным
 , чем ниспадающие одежды из бархата или шелка.
 Ее голос был глубоким, сладким и музыкальным,
 Мягким, как низкое дыхание инструмента
 Его касались невидимые пальцы ветерка.

VIII.

 Большая плантация рядом с домом Далтона Эрла,
 Принадлежал Ричарду Уэйну, человеку, которого ненавидели--
 Ненавидели среди его рабов и в городе.
 Он был неотесанным, мстительным и пьяницей.
 В двух милях вверх по реке находились его земли;
 И здесь, в лесной кирхе с зеленой крышей,
 Раб обрел то уединение, о котором мечтал.
 Его единственным сокровищем было Завещание
 , спрятанное в дружелюбной кроне дерева.
 Часто книга лежала в его кроватке,
 Временами она лежала рядом с его сердцем, и оно не билось
 Фруктовое знание на листьях оскверняло его.
 Слова были сладкими, как вино из винограда Эшкол
 К его пересохшим губам. Он видел, как возникает прошлое.
 Люди были расплывчатыми, и процессия двигалась,
 Неясные, как фигуры в сумерках;
 Но все же был один, который выделялся рельефом;
 Прекрасное, благородное лицо с широкой бородой,
 И волосы, красиво обрамлявшие его шею;
 Терпеливый человек, чьи поступки всегда были добрыми.
 Чьи слова были смелыми во имя свободы и человечества.

IX.

 Проходя по территории Ричарда Уэйна,
 Карагве нашел на поросшей травой площадке
 Несколько скрепленных на концах листов бумаги,
 Которые, как он подумал, унесло ветром из дома или выбросило.
 Листы были тщательно исписаны и запечатаны.
 Это была долгожданная возможность
 Чтобы выучить старые буквы пера.
 В ту ночь записи, обернутые вокруг Книги,
 , Были в безопасности в дупле дерева.

X.

 Весь день он мечтал: "Какой знак я должен подарить?
 Чтобы она узнала мою мысль и поняла ".
 Наконец он поймал бархатную пчелу,
 Отягощенную золотым сокровищем на поясе,
 И убил ее; затем, когда снова наступило утро,
 Отнеси это Руфи под благоухающие деревья.
 "Я приношу тебе, Руфь, мертвую пчелу в качестве знамения.
 Если сегодня ты будешь носить ее в волосах,,
 Когда снова выйдешь прогуляться по дорожке,
 Тогда я буду знать, что ты действительно моя,
 Готовы стать моей женой, и поделиться своей лот,
 И дай мне маяться с тобой, как любая пчела;
 Но если вы не носите его, то я должен заботиться
 Нет больше ни за что; но тратить свою жизнь,
 Пчела без матки ". Тогда Руфь не произнесла ни слова
 но когда наступил закат, и она
 Снова вышла из дома, чтобы прогуляться в одиночестве,
 Мертвая пчела сверкала, как драгоценный камень, в ее волосах.
 И она встретила того, кому предназначался этот знак,
 И в его руку она вложила свою и улыбнулась.

XI.

 На следующий день Ричард Уэйн, проезжая мимо,
 Услышал птичью трель Рут на дорожке,
 И мельком увидел ее между деревьями,
 Фотография, на мгновение вставленная в рамку.
 Он подумал: "Приз, которого я желал, близок;
 Она будет моей до захода солнца".
 Вскоре вернувшись, он направился к дому.,
 Шагнул к двери, позвал Далтона Эрла,
 И сказал ему, за каким товаром он пришел.
 Девушка не продавалась, сказал другой.
 "Ты сейчас говоришь наугад", - сказал Ричард Уэйн,
 "Ты знаешь, что у меня есть документы на все твои земли,
 И поэтому, если ты не отпустишь женщину,
 Все твое имущество будет продано шерифом ".
 Плантатор струсил от угрозы,
 И хорошо зная, какая кровь течет в его жилах
 Он продал ее, неохотно дав согласие.

 За бокалом вина он рассказал Руфи о ее судьбе,
 Она упала на пол и потеряла сознание.
 Придя в себя, она поднялась на колени,
 И умолял, и молился, чтобы она все еще могла остаться.
 На это он рассказал ей, как удерживаются земли,
 И если она не уедет, ему придется умереть с голоду или просить милостыню.
 "Тогда пусть земли будут проданы, и проданы еще раз;
 Если это его земли, они не твои. Что хорошего получится
 Если я пойду к нему? тогда все принадлежит ему.
 Прошлой ночью я подал руку Карагве.
 О, это разобьет мое сердце, если я уйду ".
 Далтон Эрл слегка подкрутил усы.

 В сумерках, в слезах на низкой крыше Карагве,
 Рут прошла мимо и произнесла дикие, гневные слова,
 О тяжелых условиях, которые были навязаны.
 Она плакала; он утешал: "Все же была надежда:
 Был Герой, в книге, которую он читал,
 Который сказал, что те, кто пострадал, будут благословлены ".
 Затем в последний раз, к дому плантатора
 Они шли, и над ними появилась луна-паук
 Плетущая бурю на своей паутине облаков.

XII.

 Но Карагве, когда он снова обернулся,
 Сильно ударил себя в грудь от ярости.
 Его свирепые глаза вспыхнули; он жаждал мести.
 Затем пришло более спокойное настроение, и он был далеко
 Изгнанные мысли проносились, как порывы ветра.
 Он плакал, что должна свершиться эта несправедливость;
 И все же знал, что чаша весов в руке Бога,
 И хотя Его бедные, униженные ждали долго,
 Они, несомненно, ждали, ибо придет Его час.

XIII.

 Ночь прошла, и наступило тревожное утро,
 И Руфь была продана прочь от того, кого она любила.

 Темный день закончился, и когда взошла луна,
 Первый факел в длинной похоронной процессии дня,
 Карагве спустился к берегу реки,
 Думая о том, что было. Он обернулся и увидел
 Его враг спокойно шел по дороге.
 Быстро позади него появилась другая фигура;
 И в украшенной драгоценными камнями руке, наполовину занесенной для удара,
 Сверкнул кинжал. Затем негр поднялся,
 И выхватил оружие из рук убийцы,
 И предстал перед плантатором, Далтоном Эрлом!
 "Прости", - сказал он, - "Прощение - это рабыня;
 У нее нет гордости, она никогда не причиняет зла;
 Ибо она кротко велика и благородно добра,
 И терпеливый, хотя плеть гнева поражает ".

 Получив упрек, хозяин предстал перед рабом,
 И Ричард Уэйн ушел, так и не узнав о своей жизни.
 Был спасен тем, с кем в тот день поступил несправедливо.
 Таким образом, Далтон Эрл: "Я благодарю вас за этот поступок,
 Срывая злой умысел. И все же у меня была причина
 Лишить запятнанной жизни Ричарда Уэйна.
 Он подсыпал снотворное в вино, которое дал мне в своем доме,
 И зная, что у меня с собой дело
 И титул на мои земли, умолял меня сыграть,
 И пока я играл, поставил все на карту.
 Он выиграл, и с того часа я возненавидел его ".

XIV.

 Как какая-то великая мысль, которая наконец находит выход,
 Выражение "Счастливая весна в бутонах" найдено.

 Кораллин Эрл разбогатела во всех проявлениях изящества.
 Голубые небеса ее глаз были безмятежны душой,
 И доброта освещала ее лицо изнутри.
 Ее руки были мягкими от доброты. На ее челе
 Сияла надежда, прекраснее рубиновой звезды.

 Как в древние дни, сидел Мардохей
 У царских ворот и ждал своего часа,
 Когда, облаченный в пышность, он тоже займет свое место
 Среди могущественной знати страны,
 Итак, у ворот ее дворца в сердце,
 Любовь задержалась, чтобы он тоже мог войти
 И править царством другой жизни.

 Недолго пришлось ждать, потому что когда Стэнли Тейн
 Приехал из своего северного дома с Далтоном Эрлом,
 И на ступенях террасы встретил Кораллину,
 Любовь взяла скипетр, который завоевало его ожидание.

 Вполне достойным быть любимым был Стэнли Тейн.
 Он не мог претендовать на титулованного предка,
 И не мог похвастаться какой-либо иной кровью, кроме пуританской.
 Его отец преуспел на бирже,
 Разбогател на росте торговли,
 Теперь отправил своего сына-партнера с Далтоном Эрлом
 К поясу Юга без застежек.
 А Стэнли Тейн был всем, что отличает настоящих мужчин;
 Высокие мысли, высокая цель, любовь к правде превыше всего,
 Его ум был ясен и свеж, как утренний воздух.

 Он поцеловал розовые кончики пальцев Кораллин,
 И в тот день скакал с ней галопом по городу,
 И бродил с ней по магнолиевым аллеям,
 И смотрел, как под водопадом, оглашенным брызгами, течет ручей.,
 То казалась служанка, которая, сидя за ткацким станком,
 Ткала туманное кружево, чтобы украсить скалы.

XV.

 Давние его труды были спрятаны на дереве
 Поразмыслил раб и, наконец, нашел их ценность.
 Должен ли он вернуть их? Кому они принадлежали?
 Должен ли он вернуть их Далтону Эрлу
 Несправедливо, но Ричард Уэйн все еще мог претендовать на них.
 Он предпочел хранить их сложенными вокруг Книги.,
 Спрятал в тайном дупле дерева.

 Он думал о Руфи как о человеке, пребывающем в покое,
 И плакал по ней, как будто ее больше не было,
 И иногда собирал цветы и клал их туда, где
 Он знал, что она скоро уйдет, так же нежно
 Как будто он положил их на ее могилу.

XVI.

 Однажды в сумерках, когда сгустились тени,
 От недосягаемого берега отделился ялик,
 И Стэнли Тейн с Кораллиной поплыли вниз
 Тихие воды под пятнистой луной.
 Они говорили о гигантских войнах, которые еще могут начаться
 Чтобы изгнать драконье рабство с земли.
 Кораллин сгладила зло, которое она причинила.
 Стэнли, который не мог найти оправдания неправоте,
 Сказал: "Бог справедлив; он не знает ни белого, ни черного.
 Если война должна начаться, все кандалы будут сняты,
 Чтобы сделать, наконец, нацию полностью свободной ".

 И Карагве, который молча греб веслом,
 Запри крылатые слова в клетках своего сердца;
 Но Кораллин разозлилась на эту речь,
 И обрушила презрение на голову благородного Стэнли,
 Презирая его северные мысли и северную кровь,
 И вздохнул, что им выпало встретиться.
 "Если это правда, - сказал он, - тогда давай расстанемся,
 И будем надеяться, что мы больше не встретимся.
 Adieu! ибо я больше никогда тебя не увижу ".

 Лодка была у берега; он прыгнул в нее
 И оставил ее сидеть на позолоченном носу--
 Ее гордость, неистовый Гектор часа,
 Сражение с тысячей слез, чей боевой клич поднялся ввысь:
 Слабое терпение в конце концов приносит сильный урон.

XVII.

 Когда Ричард Уэйн обнаружил, что дело проиграно,
 Которое он выиграл в игре с Далтоном Эрлом,
 Огорчение и ярость были готовы по первому зову,
 Подобно воде в плотине, прорваться наперегонки,
 И повернуть многословное мельничное колесо своего языка.
 Он наполовину подозревал Далтона Эрла в воровстве,
 Но знал, что, если бы это было правдой, угроза, с которой он выступил
 , Чтобы выманить у него Рут, была бы напрасной.
 И вот, поскольку он боялся потерять свою власть,
 Он сохранил в секрете, что дело проиграно.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

 Теперь по могучим пульсам земли
 Пульсировала темная кровь войны; и пушки Самтера
 Это были первые удары сердца лучшего дня.
 Ангел-мститель с карающим мечом
 Огня и смерти, с торжеством на лице,
 Пронесся над нацией с боевым кличем!
 Десять тысяч районов, мечтающих о мире, просыпаются.
 Война на Юге, с Югом! Война! Война!
 Стыд, который мы лелеяли, жалит нас до смерти.

 О, прекрасная, неверная жена Юга! вот, твой господь, Север,
 Все еще любит тебя, хотя ты сбилась с пути.
 На великом суде истины напрасно было твое испытание,
 Ибо никакого развода не могло быть дано тебе.
 Ребенок, которого ты родила, был горьким проклятием и позором,
 И не ребенок твоего мужа, Севера.
 Это привело тебя на болотистые тропы и подняло
 Желчь отчаяния на твоих изголодавшихся губах;
 Было бы лучше, если бы такой ребенок умер.

Я.

 Прошел первый год войны
 Когда Ричард Уэйн, плантатор, взялся за оружие.
 День его отъезда был назначен;
 Это произойдет завтра, и, поскольку ночь
 Падал на туманные холмы и долины,
 Он сидел один в своей привычной комнате;
 Размышляя, он задремал; его подбородок опустился на грудь;
 Тусклый свет отбрасывал тени на стены.
 Там за его спиной медленно поднялась створка.
 Возможно, он спал; он не обратил внимания на шум,
 И Карагве прыгнул внутрь и столкнулся лицом к лицу со своим врагом.
 Он поднял длинный нож и помахал им
 И сказал: "Так же верно, как то, что ты позвонишь или переедешь,
 Жизнь в туре не будет стоить и травинки;
 Но если ты не позвонишь и не подпишешь эти слова,
 Это я написал здесь на бумаге,
 Никто не причинит вреда, и я уйду ".
 Он вытащил бумагу; плантатор прочел:
 _ Я обещаю, если документ когда-нибудь найдут
 Что касается имущества Далтона Эрла, я никоим образом
 Не буду претендовать на него, чтобы сделать его своим.
 Здесь я отказываюсь от всех своих прав на него._

 "Ну, это я, конечно, подписывать не буду", - сказал он.
 "Вы могли бы попросить меня вернуть вашу Рут,
 И я бы не возражал; но ваша игра
 Ложь глубже, чем шах королеве ".

 "Подпиши!" - крикнул негр; и при имени Руфи,
 Внезапное безумие пронеслось по его нервам,
 Подобно пламени среди сухой травы прерий.
 "Подпишите! ибо, если вы не подпишете это письмо сейчас,,
 Вы не будете жить; теперь пообещайте мне подписать!"
 Он яростно схватил плантатора за горло,
 Начиная с его испуганных глаз: "Теперь ты будешь подписывать или нет?
 У тебя есть еще десять секунд, чтобы сделать свой выбор".

 "Тогда дайте мне бумагу, и я подпишу".
 Имя было написано, и негр ушел;
 Но не прошло и часа, как собаки
 Ричарда Уэйна и Далтона Эрла были спущены с поводка.,
 И учуял его след через ручей и поле.

II.

 Раб сначала побежал к дуплистому дереву;
 Там оставил бумагу, подписанную Ричардом Уэйном,
 Не нарушая дела; но взял Книгу,
 И вверх по неутомимой дороге, все дальше и дальше,
 Пока он не достиг границ болота.

 Ночь была темной, но еще темнее были облака
 , которые нависали над краем, где прошел день.
 Подул холодный ветер и быстро пронесся мимо,
 Спасаясь, как раб, от похожих на гончую туч,
 Чей громовой лай звучал в его ушах.

 И Карагве только добрался до болота,
 Когда по своему следу услышал лай свирепых собак.
 Он знал тропинки и извилины на много миль вокруг,
 И даже в темноте находил дорогу,
 И добрался до укромного острова, где хижина,
 Построенная каким-то бедным беглецом, у которого не было друзей,
 , давала приют и безопасное пристанище.
 Он оставался здесь до тех пор, пока вдоль холмов
 Донесся утренний шепот с красными губами.
 Затем, когда он отважился бы отойти от двери,
 Большая черная гончая поднялась и лизнула ему руку.
 Это была собака Далтона Эрла; он попятился.

 Мечта о свободе, которую лелеял много лет
 Казалась увядающей и на данный момент утраченной.
 Долгое время рабыня думала о свободе,
 И поклонялась ей, как в те давние времена
 Поклонялись подданные тирана, моля ее
 Чтобы она не медлила, а поспешила вперед,
 И преодолеть ненавистную пропасть между богатыми и бедными,
 Освободив все массы от невежества,
 Возвысив достойных на земле,
 И сделав знание первостепенным для богатства.

III.

 О, странно, что в наш век и в такой стране
 Где свобода была заложена краеугольным камнем,
 Раб волей-неволей должен быть обязан мечтать,
 И обожать свободу, как бедные угнетенные
 Которые жили и надеялись две тысячи лет назад!

 И рабство для этого раба было подобно плоду--
 Горькому и ненавистному на вкус--
 Плоду ошибки и невежества,
 Поставленному в один ряд с суевериями и преступлениями.

 И все же, хотя плод был горьким до глубины души,
 Многие умерли из-за любви к нему.
 О, многие из тех, кто долгими ночами прислушивается
 Чтобы услышать шаги, которые никогда не раздадутся.
 Вдоль бордюра нет ни одного цветка .,
 От Лукаут-Маунтин до Чесапика,
 Но в нем течет кровь Севера и Юга.

IV.

 Карагве вернулся и написал на бумаге,--
 "Твоя собака не причинила мне вреда, и почему ты должен,
 Если я никогда не причинял зла, замышлять зло мне?
 Ты сделал меня рабом, ты продал мою невесту,
 И теперь ты пустил своих гончих по моему следу,
 Потому что я стремлюсь к свободе, которая принадлежит мне.
 Хотя вы причинили мне зло, я все равно делаю вам добро,
 Под дубом, самым большим в роще,
 На хлопковом поле Ричарда Уэйна,
 Спрятанный в дупле возле второй ветки,
 Это утерянный документ, который удерживает ваш дом и земли. "
 Бумага была привязана к сильной шее пса,
 Негр велел ему идти, и он пошел дальше;
 А Эрл прочел то, что написал раб,
 И в тот же день нашел документ, спрятанный на дереве,
 И в тот день негр больше не преследовал его.

 Две долгих недели негр бродил по болотам
 Направляясь на Север, временами питаясь
 ягодами и фруктами. Над ним склонился
 Высокие деревья, похожие на беседки, под их борцовскими объятиями;
 Внизу мутные воды, черные как смерть,
 Всколыхнулись только от погружения ядовитых тварей.
 Длинная, иссушенная трава цеплялась за каждую ветку
 Чья длинная мантия свисала рядом с вялой лимфой.
 И тут и там, среди дикого мха,
 Одиноко Цвел какой-нибудь белоснежный цветок с золотым шпилем,
 Похожий на собственную церковь Бога, найденную в языческой стране.
 Птицы над головой, украшенные, как утро,
 Распевали свои сладкие гимны, пели святые псалмы.

V.

 Но теперь на его пути встал негр, которого
 Полоса воды, падающая вместе с приливом.
 Он привязал два тяжелых бревна и выбросил их на берег,
 Затем, с помощью шеста на случай необходимости,
 Вскочил на поплавок и поплыл вниз по течению.
 Так он дрейфовал два дня, ничего не употребляя в пищу
 Кроме ягод, растущих у берега.
 Затем прохладным, ясным утром, когда ветер стих
 И прилив сошелся, он снова увидел море.
 Вдалеке на волнах покачивался буй,
 Очень похожий на красное сердце радостной пучины--
 Очень похожий на сердце моря жизни;
 А вдали виднелись корабли, плывущие дальше
 Как смутные корабли, которые с нашими надеждами и страхами
 Вышли из своих гаваней, чтобы больше не возвращаться.

VI.

 Плот ушел в океан. Негр поднял
 На шесте висел плащ, который он носил,
 Надеясь на помощь с далеких кораблей;
 И не напрасно; ибо еще до захода солнца,
 Полуголодный, он вскарабкался на борт судна,
 И оказался с друзьями на пути
 К свободе под непоколебимой северной звездой.

VII.

 Два года войны, два года слез,
 И Ричард Уэйн, прославленный капитан,
 В рядах, возглавляемых ошибкой, сражался и пал.

 В груди Кораллина Стэнли Тейн
 Одержимая признала империю; вся ее любовь
 Была излита на него, и ее сердце
 Стояло, как опорожненная ваза. Затем с Севера
 Пришли слухи о его дерзости, и война
 Окутанный мраком, как ночь, -он ее звезда.

VIII.

 Золотой дух в каждом цветке лилии,
 Это, покрытое пыльцой, весь день смеется над заботой
 Закрыло двери и ставни своего дома.
 Вперед, в росистый сад, под звезды,
 Шли Кораллин и Рут, грустные и одинокие;
 Потому что Рут снова принадлежала Далтону Эрлу.

 "Я скорблю, - сказала Кораллин, - что Стэнли Тейн
 Бросил меня так опрометчиво, и он думает, что
 Мои поспешные слова были сказаны с серьезной мыслью.
 Если бы птица могла прилететь к нему и спеть--
 "Она все еще любит тебя, Стэнли, она все еще любит тебя".

 Рут быстро последовала за ним: "Твое желание услышано;
 Потому что я пойду к тому, кто когда-то был здесь,
 И скажи ему те слова, которые ты только что сказал".
 Затем другая бросилась квадруне на шею,
 И поцеловала ее сквозь слезы, и пообещала ей
 Ее свободу, если она отправится к Стенли Тейну.
 Ей и не снилось, какой порыв подтолкнул рабыню,
 Как и то, что, отправив ее на Север
 С посланием, полным доверия и любви,
 , вместо этого она отправила послание, измазанное кровью.

 Потому что теперь Рут надеялась отомстить за свое прошлое.
 Обиженная своим отцом, она обрушит всю свою ненависть
 на сестру и разрушит ее покой,
 Как был разрушен ее покой в мрачные мертвые дни.

IX.

 В ту ночь она украла нож и наточила его,
 И пока она водила им вверх-вниз по камню,
 Потягивала ядовитый нектар мести.
 Она подумала о Стэнли Тейне и пожалела его
 Что он должен стать жертвой ее ненависти;
 Но хотел бы Кораллин увидеть его тогда,
 После того, как жестокий нож сделает свое дело,
 Уложенным и готовым к своему последнему пристанищу.

X.

 И Руфь встала, и когда забрезжил пьянящий Рассвет,
 Подобрав свои одежды, как бог,
 Поднялась к великим вершинам мира
 Из черных долин неизмеримого пространства,
 Она перешла границу долины.

 Все, кого она любила больше всего, были разлучены;
 Последний, ее ребенок, был продан неизвестно куда;
 И Кораллин тоже должна вкусить горькую чашу,
 Чувствуя ярость глубокой мести.

XI.

 Много дней Руфь путешествовала на Север,
 И добралась, наконец, до лагеря. Она миновала охрану,
 И ночью обнаружила палатку Стэнли;
 Затем, проскользнув внутрь, склонилась над ним, пока он спал.
 Ему приснилась Кораллин, и во сне
 Сказала: "Кораллин, лучше простить".
 И Рут, которая услышала, воскликнула: "Она прощает;
 Она все еще любит тебя, Стэнли, она все еще любит тебя!"
 При этих словах он проснулся и увидел там женщину,
 И увидел оружие, поднятое над его грудью,
 И смутный ужас от насмешки над словами
 Лишил его сил и лишил дара речи.
 Но чья-то быстрая рука метнулась вперед и схватила за руку,
 И выхватил нож, и вот перед ними стоял
 Карагве с Рут Эрл лицом к лицу.

XII.

 И после, в форте Пиллоу, когда шторм
 Они пошли против нас, и предатели убили
 Пятьсот человек, которые сложили оружие,
 Карагве был застрелен, и с молитвой
 За всю свою страну он отступил и умер.

 Некоторые ищут высший тип благородных людей,
 Сравните их героев с кавалерами,
 Хвастающимися своим происхождением по запутанным линиям;
 Но я, кого не волнует патрицианская кровь,
 Превозносите того, кто стремится к великим целям,
 Или дополняет благоразумную жизнь благородными поступками.

ДЕМЕТРИЙ.

Я.

УСПЕХ НИЩЕГО.

 В моей жизни было два кумира: один - моя страна, другая - моя жена,
 И я знаю, что любил их преданно, и обоих единодушно;
 Но настал день, ложно повисший на моем хрупком поводке жизни,
 Когда волей-неволей я сделал выбор между ними, благодаря мудрости Господа.

 Высоко на скалистой вершине утеса в красном Алжире,
 Возвышающийся на фоне закатного неба, словно бокал, наполненный вином,
 В то время как каждый купол подобен пузырьку, который появляется над краями,
 Стоит город, в котором я родился, мой любимый Константин.

 Величественно возвышаются дома с кирпичными крышами и тяжелыми стенами из серого камня,
 А кое-где над ними возвышаются мечети и минареты;
 Подобно голосу какого-то чародея, звучат призывы бородатого муэдзина,
 И шелест кипариса кажется ропотом сожаления.

 Вокруг древнего города Цинтран тянется темная стена, широкая и мощная,
 Как кольчужный пояс воина, а у ворот пряжка кажется;
 В то время как башня, обращенная к закату, похожа на кинжал с длинной рукоятью;
 Лезвие которого спрятано в складках кольцевого пояса ручьев.

 Вдали горы Атлас поднимают свои покрытые вечным снегом вершины,
 И кажутся стариками, расположившимися в просторных креслах с высокими спинками;
 И они, как дети, купают ноги в ручьях, бегущих внизу,
 Или курят свои трубки в тишине, пока облака не скрывают лица каждого.

 Я был беден: они говорят, что нашли меня лежащим голым на улице,
 И нищий подружился со мной и привел к своей двери,
 И заботился обо мне и ухаживал за мной, пока у меня не выросли ноги
 Я мог бы пройтись по рыночной площади и там пополнить наши запасы.

 Я никогда не знал нежности отца или матери;
 Мои лохмотья едва прикрывали меня; от голода я исхудал;
 Я никогда не знал сочувствия или доброты от другого человека;
 Я испил чашу горечи, которая приходит к нужде и греху.

 Вся моя ранняя юность была растрачена впустую, когда натолкнулась на мою мысль
 Страстная нетерпимость к течению моей жизни;
 И я пошел к торговцам и купил немного скудных фруктов,
 Пока с продажей и с покупкой, о чудо, не началась новая жизнь.

 Вскоре я оказался владельцем огромных домов, товаров и парусов,
 Настоящим принцем торговли, со своими рабами за границей,
 Где они продавали мой дорогой товар - ткани и тюки хлопка,
 Из разноцветной кожи, страусиных перьев, фиников и вина.

II.

ДЕВА Из ЗОЛОТОГО КИОСКА.

 В те дни, когда я, нищий, праздно бродил по улице,
 Мимо дворца, через виноградники, где бьют ароматные фонтаны,
 Стоя возле золотого киоска, мне выпало встретить
 Тот, для кого мое сердце стало больше, и я не могла отвернуться.

 Долго мои глаза любовались пиршеством ее красоты, даром насыщавшимся;
 Как я мог не любить ее, которую могли бы обожать ангелы!
 Но наконец, устав от моего пристального взгляда, она отвернула голову;
 И все же я видел, как трепещут крупные жемчужины, которые она носила на шее.

 Обе щеки были цвета морской раковины, а вокруг влажных губ
 Наигранная улыбка, которая оставалась нежной, как отблеск звезд на море;
 Ободренный, я упал на колени и поцеловал кончики ее пальцев.,
 И просил ее, и молился о ней, чтобы я стал ее рабом.

 Я был смуглым, с чертами лица, все еще миловидным;
 Мои длинные черные волосы блестяще спадали на шею и голову;
 Мои большие черные глаза блестели, и у меня была непринужденная грация
 Из-за которой королевская мантия казалась мне рваным одеянием красного цвета.

 Я приковал девушку к себе, я не хотел отпускать ее;
 Она сказала, что она Евдокия, что Йорги - ее отец;
 Я сказал, что я Деметрий, подлый нищий,
 Но в горниле любви моего сердца разгорелся плавкий огонь.

 Ее чувственные длинные темные ресницы нависли над мечтательными глазами,
 Как два грозных облака, балансирующих над прозрачными глубинами;
 Как крылья перелетных птиц на фоне затянутого дымкой неба;
 Как лепесток пыльцы цветка, когда он спит.

 Все ее одеяние было расшито тончайшим золотым кружевом.;
 Бриллиант в ее тюрбане сиял, как глаз.;
 Белое платье более чем наполовину приоткрывало идеальную фигуру,
 А пояс, застегнутый на кинжал, придавал одежде форму ее талии.

 На мой взгляд, она подарила свои темные глаза, в которые можно заглядывать и мечтать;
 И я казался тем, кто перегибается через тонкие перила моста,
 И думает, и задумчиво смотрит глубоко вниз, в поток,
 Пока вокруг сгущаются сумерки, и преобладают звезды с блестящими крыльями.

 После этого я ежедневно встречал ее на дорожках дворцового сада,
 И она всегда выходила мне навстречу и широко открывала ворота,
 Часто упрекая, часто улыбаясь моим минутным задержкам,
 И приносил изысканные яства в золотой чаше и блюде.

 Я, ее возлюбленный, был нищим, но она все равно любила меня;
 Если бы я был Гаруном Аль-Рашидом, она не смогла бы любить меня сильнее;
 Пока она шептала, на моих губах и в моих глазах она целовала мое имя.,
 И обвила руками мою шею; как я мог не обожать?

 Но всякое наслаждение пресыщается или прекращается; если чаша опрокинута,
 Все его содержимое подобно кислоте, вызывающей глубокое сожаление;
 Если оно притормаживает, мы спокойно оставляем его, возможно, небрежно нахмурившись,
 Или может быть приятным воспоминанием, которое легко забыть.

 Однажды, в золотом киоске, с рукой Евдокии в моей,
 Пришел старый Йорги, мрачно нахмурившийся, с выражением бури на лице;
 Навлечет ли она на него позор? Нарушит ли она его благородный род?
 Он произнес свою яростную брань и выгнал меня с того места.

 Прежде чем уйти, я повернулся к нему и смело потребовал ее руки,
 И поклялся, что заполучу ее, хотя город преградил мне путь;
 Но он насмехался надо мной, нищим, и повторил свой приказ,
 С того дня, ради моей жизни, никогда больше не встречаться с его дочерью.

III.

ВИЗИТ ДЕМЕТРИЯ И ЕГО ДЕСЯТИ ДРУЗЕЙ.

 Так две жизни, похожие на сливающиеся реки, были жестоко разлучены;
 Одна скользила по плодоносящим садам, тщетно стремясь к морю,
 Тот, кто ходит под широкими мостами, везет грузы на рынок,
 Но всегда с нежностью мечтает о встрече, которая еще не состоялась.

 И я трудился; и мои доходы росли и удваивались в моих руках,
 Ибо Фортуна, дав однажды, будет давать нам все больше и больше;
 Я был как странник, проходящий по какой-то давно заброшенной земле,
 Который находит под каждым камнем, который он оборачивает, золотую руду.

 И я изучал, узнал все секреты, которым могут научить самые мудрые книги;
 Наконец-то, усердно копаясь, добыл длинный устойчивый корень греческого глагола;
 Обрел естественное предвидение правил и форм речи,
 И испил воды из фонтана со слов барда Scio.

 На всех моих кораблях дул благоприятный бриз, ни один не затонул и не выбросился на берег;
 Самый жир торговли сочился между их прокисшими швами;
 А в блоке сомкнутых зданий не было и половины моего магазина,
 В то время как мои щедрые, бережливые сделки омрачили бы мечты Аладдина.

 Тем не менее, я не сменил свою одежду, по-прежнему носил свою мантию безан,
 Тем не менее, я надел тот же самый тюрбан, потертый и выцветший красного цвета;
 Тогда у меня не было бы никакой другой одежды, если бы у меня был вращающийся шар;
 "Лучше богатому носить лохмотья, чем бедному носить шелка", - сказал я.

 Каждый день из моего многостворчатого окна в воздух взлетал голубь,
 И под его крылом лежали сложенные строки для той, кого я любил больше всего".;
 Ежедневно из окна ее дворца оно возвращалось и приводило меня туда,
 Безрифмованные идиллии, полные сердечной речи, верного пыла ее груди.

 Ах, дорогая любовь, она терпеливо ждала со скорбными, тоскующими глазами,
 Как луна, она каждую ночь ждала, когда облако коснется ее чела;
 Как птицы, она ежедневно ждала пришествия в небесах.
 О другом, приносящем помощь голодающим на ветке.

 И все богатство было потеряно для нее, потому что она должна была смотреть на
 Картины самого Искусства, Весенние восторги, осень, одетая в балетный туман;
 И она ужинала сладостями и специями, кофе, хлебом и корицей,
 Пока они обдавали ее благовониями или целовали ее мягкие туфельки.

 По спине струились волосы, выбившиеся из украшенного драгоценными камнями золотого гребня,
 Растраченный аромат, казался каскадом, низвергающимся в глубокое ущелье;
 Казался черным крылом ворона, который осмелился перелететь черту,
 И взгромоздился ей на лоб, чтобы можно было увидеть его красоту.

 Каждый день она купала ее в молоке, пока, наконец, она не стала такой же белой;
 Веки покрасила миндальной краской, а ногти подкрасила хной;
 Поужинала янтарным вином и медом; но она не испытала наслаждения.
 Она спала под шелковыми занавесками с кружевной бахромой, пахнущей мускусом.

 Но, наконец, настал день готовности, которого так ждали мои надежды,
 Когда я отбросил лохмотья, которые носил много лет,
 И одела свою идеальную личность с головы до ног,
 В одежду, которая мне шла, в бархат моих сверстников.

 Затем я купила себе неугомонных чарджеров, украинских скакунов, пять белых и шесть черных;
 Одиннадцатый был самым благородным и в то же время самым мягким из всех;
 И у меня был друг, который любил, чтобы я ездил верхом на каждой лошади--
 Десять друзей приятной внешности, приятных манер поведения, сильных и высоких.

 Каждому другу я подарил плащ из пурпурного бархата, отороченный горностаем;
 На каждом боевом коне были доспехи, расшитые золотом.
 В полдень мы весело тронулись в путь, и вход во дворец был открыт.;
 И я искал государственного деятеля Йорги с целью раскрыться.

 Я приехал жениться на его дочери; все ее сердце уже давно принадлежало мне;
 Я завоевал ее, когда был нищим, но любил все больше и больше
 Теперь, когда мое богатство стало безграничным, это только укрепило мой замысел;
 Если бы он отдал ее, я бы уступил ему половину своего состояния, из расчета на покупку.

 Он смеялся мне в лицо, презирая меня и мою роль--
 Назвал меня все еще богатой нищенкой и велел мне отвернуться;
 Сказал, что Евдокия его дочь - он ничего не знал о ее сердце;
 Он пообещал ее руку и состояние моему правителю Ахмед-бею.

 Бывают моменты, когда наше негодование проявляется только во взгляде,
 Когда наши чувства горят слишком глубоко, чтобы их можно было выразить словами;
 Таким взглядом я наградил Йорги, когда выходил вперед,
 В то время как мои десять друзей последовали за ним, храбро утешая друг друга.

IV.

ДЕМЕТРИЙ РАДИ ЕВДОКИИ ПРЕДАЕТ КОНСТАНТИНА.

 Теперь война, подобная отдаленному грому, гремела в потемневшем воздухе;
 В небе над нами парила птица предзнаменования, чтобы ограбить наши могилы.;
 И люди, как испуганные птицы, в отчаянии поспешили домой.
 Мы слышали топот армий, подобный далекому шуму волн.

 Война - пагубная болезнь на теле мира--
 Болезнь, которая иногда проходит, но все равно оставляет у жертвы болезненные ощущения;
 И никакое сильнодействующее лекарство не излечит ее, пока не наступит Свобода
 Все стандарты наций и будут править вечно.

 Что помогло моим мраморным зданиям, где я менял свое золото?
 Все мои приобретения были напрасны, ибо Евдокия не была моей.
 Затем я обратил свои товары в деньги, продал все свои корабли и дома,
 И отправил сверкающий товар подальше от Константина.

 На нас, как дикий ястреб, налетел Дамремон со своими людьми;
 Но мы увидели его крылатые знамена и закрыли и заперли ворота;
 Всех женщин призвали на битву; тогда каждый мужчина был героем;
 А кабилы полагались на дружбу Судеб.

 Я считал, что любовь к родине - это более высокая любовь к себе,
 Преследующая благородные цели, но все еще эгоистичная, что бы там ни говорили;
 Я забыл о своей хваленой чести; я собрал всю свою шкуру;
 Я стал шипящим предатель земли, которой я был обязан своим хлебом.

 Все было ясно; если я был верен, то Евдокия была потеряна;
 Отступник и, одержав победу, я мог заявить на нее свои права.
 Я едва взвесил чашу весов и не осмелился подсчитать цену.;
 Той ночью я тайком выбрался из города в лагерь пришельцев.

 Я был верен цели, которая хранилась в моем сердце;
 Другой мог бы справиться с этим и восторжествовать над своим падением.
 Таковы люди, они не сильно различаются по уровню развития человечества,
 То, чего не хватает одному, есть у другого; недостатков хватает у всех.

 Я соскользнул со скалы в тишине; и потревоженные листья кипариса
 Дрожали, как сладкие губы в тоске, в то время как звездные глаза плакали росой.;
 И я разыскал французского командующего, где, среди своих мушкетных снопов,
 Он сидел и планировал новую жатву на поле, которое знал Азраил.

 "Я пришел за помощью, если вы принимаете мои условия", - сказал я,
 "Потому что я знаю самую слабую часть мрачной городской стены.
 Есть девушка по имени Евдокия, за которую я бы продал душу;
 Дайте мне право обладать ею, и я открыто расскажу вам все ".

 Затем он улыбнулся через стол, удовлетворяя мое желание--
 Улыбка рожденное памятью, помнил восторг--
 И он выслушал меня спокойно, но он сказал, что потребует
 Мне идти в город в качестве шпиона в ближайшие сутки.

V.

ШПИОН В МАСКЕ ВО ДВОРЦЕ.

 Много лет назад по моему приказу был сделан секретный вход под стеной;
 И те, кто его строил, были мертвы, так что никто не знал об этом, кроме меня.
 Когда стемнело, я приобрела его, и тихо в тени,
 Прошел одинокий улицам города, где сражение должно было быть.

 Кошелек с золотом и рубинами купил прошептал пароль,
 И с его помощью я отметил место и количество войск.
 Я написал мелом на здании: _Ло, гибель Константина!
 В городе предатель, а население - простофили._

 На улице я встретил человека в маске, спешащего сквозь ночь вперед,
 И что-то в его поведении говорило о том, кого я назвал другом.
 "Сэр", - сказал я, положив палец ему на плечо.
 "Скажите мне, почему вы скрываете свое лицо и куда ведут ваши шаги".

 По моему голосу он быстро узнал меня и снял маску, чтобы сказать:
 "Мои шаги ведут ко дворцу; разве ты не слышал о празднике?
 Через три дня дочь старого Йорги выходит замуж за Ахмед-бея;
 Сегодня вечером вечеринка по случаю бракосочетания; я должен поторопиться; уже поздно ".

 "Подожди, - сказал я, - тебя мало волнует удовольствие, которого ты добиваешься;
 Отдай мне свою маску и одеяние, и позволь мне занять твое место;
 Я не отнесусь к твоей услуге легкомысленно, но заплачу тебе через неделю
 С сапфиром на каждое мгновение; и они не увидят моего лица ".

 Затем мы нашли его просторные покои, где переоделись в мантии, которые носили.
 Я надела наполовину фантастические шелковые одежды и маску,
 Затем спустился по лестнице, пока снова не оказался на улице;
 Мечтая только о Евдокии, в чьем присутствии я мог бы нежиться.

 От фундамента до антаблемента дворец сиял светом,
 И я воображал его гением с сотней огненных глаз;
 Его рот - зияющий дверной проем, и облако в ночи
 Казалось, волосы на его лбу развеваются в ветреных небесах.

 Он быстро насытил меня, потому что я вошла и сразу услышала напор
 Музыки - услышала танцующих девушек с колокольчиками на ногах;
 На мои чувства обрушился аромат сотни цветов;
 Магнолия казалась мужем, а остальные его супруги - сладкими.

 Евнух повел меня по устланному дамасом полу в великолепный зал,
 И все гости собрались в своей красоте и гордости.
 Стены были украшены штандартами и знаменами.
 Бей в масках вел лилию рядом с собой.

 Вокруг фонтана, в центре комнаты, отделанной золотом,
 Танцевали танцоры, играли актеры в ритме его падения,
 Находясь на балконе, среди весеннего сумрака,
 Пел соловей и с грустью насмехался над всеми нами.

VI.

ВСТРЕЧА В САДУ И БЕГСТВО ШПИОНА.

 Когда бей милостиво прошел мимо меня, я прошептал ему на ухо
 О той, которую он вел за собой (неужели мне все еще не удастся завоевать ее!)
 "Наш день в самом разгаре; Я, Деметрий, здесь;
 Встретимся там, в саду, на том месте, где мы однажды встретились ".

 Она очень быстро последовала за мной, и я прижал ее к своему сердцу,
 И покрыл пылкими поцелуями все ее губы, шею и подбородок.
 Здесь она жаждала жить вечно, чтобы мы никогда не расставались,
 И насыщаться множеством поцелуев, обнимающих мои руки внутри.

 Там мерцали влюбленные звезды; а рядом - грязное озеро,
 Как скряга, прижал серебро их блеска к своей груди.;
 И он остался в укрытии среди деревьев и зарослей кустарника,
 Чтобы какой-нибудь удачливый смелый грабитель не украл его во время отдыха.

 Теперь годы превратили Евдокию из бутона розы в розу,
 Сделали более совершенной каждую черточку лица, добавили много нежного изящества,
 И она превратила мое сердце в свой сад, чтобы жить там и находить покой:
 Ни время, ни перемены, ни разлука не могли стереть ее любовь ко мне.

 Она сказала, что тоже хотела бы стать озерцом под звездным светом моих глаз.;
 И когда мои губы наклонялись вниз, она ловила их пряную влагу;
 Мое лицо, низко склоненное, должно было стать ее нежным небом,
 А мои руки - прекрасной зеленью, которая росла на краю.

 Я не осмеливался рассказать ей о предателе, с которым она была рядом;
 Я сказал, что бей будет дрожать, когда я приду просить ее руки;
 Я сказал, что она должна ждать меня и не отчаиваться; но радоваться,
 Потому что мой триумф будет достоянием гласности во всех уголках страны.

 Пока мы разговаривали, мы услышали шум во дворце внизу на холме;
 Веселые огни качались вдалеке, как красные светлячки в долине;
 Раздавался призыв за призывом, и на него отвечало стадо пронзительных эхо,
 И мы увидели множество факелов и выходящих людей.

 "Любимый, они ищут тебя", - воскликнула Евдокия. - "ты должен уйти или ты должен умереть".
 Но печально, о, печально расставание двух сердец, которые тоскуют и рыдают;
 Молния свыше разрывает жесткое, вязаное волокно дуба;
 Но сердца будут держаться тем теснее, чем больше они стремятся держаться друг от друга.

 На ее губах я целовал свои слезы, на ее губах и в ее глазах
 Которые она лишь лениво открыла, чтобы показать свои ответные слезы,
 И я целовал бриллиантовый полумесяц, который, как я видел, опускался и поднимался,
 Пока оно сверкало в свете факелов сотней серебряных копий.

 Потеряв сознание, я уложил ее на сиденье, а затем быстро помчался сквозь мрак,
 В то время как факельщик прошел так близко от меня, что мне показалось, что меня заметили;
 Но я на мгновение спрятался под кустом либерального цветения,
 Затем побежал к своему выходу по встречным улицам.

 Вверху ночью надвигающийся метеор пронесся на запад,--
 Полная луна с более голубым свечением и рубиновым сиянием в хвосте;
 Она казалась мне пылающим факелом, уносимым вперед вместе с полетом
 О духе, который под этим скрывался, принес поражение Константину.

VII.

БИТВА.

 В городе загремели пушки, прежде чем рассвет ворвался в ночь,
 Не мира, радости и дружелюбия, а ненависти и отчаяния,
 И тысячи вопиющих горнов доказали это, ожидая своей злобы;
 И мы услышали скрежет пуль в темном изумленном воздухе.

 Когда взошло солнце, жаркое и кровавое, бой уже начался;
 Артиллерия била по слабому месту в стене;
 В то время как дым от вейла и сити казался меланхоличным, серовато-коричневым
 Одеяния духов, парящих над теми, кому суждено пасть.

 Подобно сильному нумидийскому льву, на ее скале лежал город,
 Никто не дрогнул, несмотря на окружение и скудный запас хлеба;
 Ее свирепые глаза, два алых флага, весь день наблюдали за битвой,
 Один на высоком ключевом камне Вавилонского Вада, а другой на Вавилонском Джеде.

 Вокруг этих ворот они поставили своих меченосцев, надеясь оттуда отбросить нас назад
 Когда мы следили за их вылазками, которые были приманкой, чтобы заставить нас прийти;
 Но тщетно, наши действия были безопаснее, хотя мы жаждали нападения,
 И с нетерпением ждали призыва барабана.

 Камень за камнем открывалась брешь в тонком месте стены,
 Пока, наконец, мы не отправили флаг перемирия к воротам Вавилонского Джеда,
 Сказав городу: "Сдавайтесь, Константин наверняка падет;
 Если вы потерпите неудачу, ни одной живой души не останется, чтобы посчитать ваших погибших".

 Ответ был подобен удару меча: "В этом месте в изобилии есть
 Как продовольствие, так и боеприпасы; если французы желают именно этого,
 Мы можем предоставить им изобилие; но сдача означает позор,
 И наши дома будут защищаться, пока один солдат стоит, чтобы открыть огонь ".

 Если этот город не будет захвачен, вина за это ляжет на каждого человека,
 И многие в солнечной Франции подумали о нем по-своему.
 По нашему строю пробежал ропот: "Мы должны взять его штурмом",
 И мы услышали, как заиграли горны, призывая штурмующих к наступлению.

 Подобно огромным валам, которые никогда не разбивались, были скалы Константина,
 И грузовой корабль "Сити", у каждого из которых был свой киль;
 Он плыл в будущее с бартерной линией,
 И его похожие на мачты башни были украшены вымпелами солнца.

 Но теперь на нее обрушился шторм, и в ее боку образовалась пробоина,
 И вода бешено хлынула внутрь, пока она стояла на краю.
 Все напрасно, все отважные усилия; ибо все на борту пытались
 Яростно заделывать течь, чтобы судно не затонуло.

 Наши люди сражались с разъяренными водами, которые невозможно было ни повернуть, ни остановить,
 И они подставляли все соломинки под удар в своей безумной стремительности.
 Итак, город, преданный, был захвачен; итак, большой корабль потерпел крушение;
 И с войсками в триумфе я въехал в тот день.

VIII.

СВАДЬБА И ЛОЖНЫЙ ДРУГ.

 Когда наступила ночь, во дворце снова зажглись все огни.
 В зале шелковых штандартов и персидских циновок
 Были женщины, прекрасные, как гурии, были храбрые и красивые мужчины;
 И рыбы выпрыгивали посмотреть на них из серебряных чанов фонтана.

 Никогда еще Евдокия не была так прекрасна, и она заслужила самую мудрую похвалу
 От пришельцев, собравшихся посмотреть на наш брачный обряд;
 Не только ее царственная красота, но и изящество всех ее поступков,
 Привлекали к ней все сердца и взоры, наполняя их, как чаши, чистым восторгом.

 Но пока они совершали богослужение, и пока я еще не надел кольцо
 На ее сужающемся к сердцу пальце вся толпа широко расступилась,
 И я увидел, как мой друг маскировщик своим непрошеным присутствием принес
 свадебную пыльцу с женскими лепестками по бокам.

 "Так умрет неблагодарный предатель, будь он король или нищий!"
 И над нами свирепо сверкнул на свету кинжал.,
 Затем меня ударили в грудь рядом с тем местом, где могло бы быть сердце,
 И мой ложный друг, через людей, дико ускорился в своем полете.

 Но бешеная пчела не добыла меда, торопясь улететь;
 Его жало было метким, но его злодейство было потерей,
 Ибо я с верой носил тайну, скрывающую биение моего сердца,
 Символ высшей жизни, простой серебряный крест.

 Это отвело в сторону оружие и сэкономило мне много лет
 Для того, чье сердце было для меня святыней паломника,
 Для того, ради кого я с горечью и слезами отдал
 Город Югурту, мою родную мать Константину.

 Теперь мы живем во дворце у белой волны залива;
 Но временами мой добрый конь блуждает, и в поздних сумерках,
 Я нахожу себя недалеко от моего города, в то время как муэдзин в сером,
 Кричит: "К молитве, к молитве, вы, люди, только Бог добр и велик!"

СИЛЬНЫЙ ПАУК.

Я.

ДОЧЬ ВОЖДЯ.

 Я была натуралистом и пересекла море
 И приезжаю в Феодосию, чтобы найти
 Чудовищного паука, о котором я слышал.
 Жители города с сомнением качали головами,
 Когда их спрашивали об этом; но однажды я встретил
 Крепкого рыбака, который однажды видел
 Паука, хотя и не знал, где он обитает.
 Он сказал, что паук был такой же длины, как он сам,
 И что гав, из которого он сплел свою паутину,
 , был толстым, как любая веревка на его лодке.
 Ночью, запоздало, посреди курганов
 Этот холм, склон холма и весенняя долина,
 Похожи на выпуклые буквы древней страницы
 Созданы для чтения сегодняшними слепыми на ощупь,
 Он вошел в темную гробницу и спал там,
 Пока мир, подобно какому-то круглому щиту, не поднялся,
 Раскололись брошенные копья рассвета. Когда он проснулся,
 Он обнаружил, что запутался в какой-то толстой паутине,
 Но все же дотянулся до своего ножа и медленно перерезал его;
 Затем, когда он встал, чудовищный паук убежал.

 Во время этого концерта на наклонном берегу,
 К нам присоединился еще один из коттеджа неподалеку--
 Увитого виноградом коттеджа, освещенного для обители любви.
 Его окружала лилейная роща с деревьями;
 Подобно Ахаву в его доме из слоновой кости
 Здешний пчелиный король лакомился сладостями
 Потягивал в зале дворца снежных лилий;
 И здесь повсюду были разбросаны желтые лилии,
 Как будто это место когда-то было банкетной рощей
 О Шишаке, царе Египетском; ибо цветы
 Казались золотыми чашами, которые Соломон
 Выковал для святого служения Господу.

 "Это моя дочь", - сказал рыбак.
 Ее голова и лицо были покрыты шарфом,
 Но большие темные глаза смотрели вперед, и в их глубине
 Я видел душу, полную нежности и правды.

 (Часто, во снах, я думал, что умирать сладко,
 И отбрось это грубое видение, увидь наконец,
 Как может большая душа, покинувшая тело,
 Другую душу, освобожденную и очищенную.)

 Скромная служанка в малиновом жакете носила,
 Расшитая юбка ниспадала ей до колен;
 Пока она была одета, турецкая одежда была ограничена
 Тесьмой вокруг лодыжек; но ее туфли
 Открывали голые подъемы ног.
 Я попрощался с ней там, на берегу
 О чистом Босфоре. Когда я брел обратно,
 Я много думал о пауке, которого искал;
 Но больше о двух темных глазах, которые казались двумя звездами
 Которые сияли в моем сердце; в то время как далекий космос
 За ними, чистая, но неизвестная, была душа.

 Я решил испытать милосердие этой девушки;
 И вот, в один дружеский день, надел халат
 Изодранный и запачканный от использования. Когда она проходила мимо,
 Я резко вышел из - за стены,
 И повернулся к ней с замаскированным лицом, и протянул
 Мою руку, пока я просил немного подаяния.
 Она щедро подала из своего тощего кошелька,
 И с выражением нежной жалости прошла мимо.
 Не имеет большого значения, кто просит,
 Заслуживает ли он милостыню или нет;
 То, что дается от чистого сердца, дается Богу,
 А не тому, кто берет.

 День за днем,
 С тех пор я шагал вдоль побережья, чтобы встретиться
 С темноглазой дочерью рыбака.
 Под своей крышей она радушно приняла меня,
 И протянула обе руки, и сняла шарф
 Это скрывало чудесную красоту ее лица.
 Если бы художник или скульптор в каком-нибудь сне
 Мог соединить Веру с Любовью и Милосердием,
 И выразить их на одном чистом лице,
 Я знаю, что это было бы лицо, похожее на ее собственное.

 Ее глаза были бриллиантовыми дверями ее истинной души,
 И их шелковые защелки были мягко закрыты,
 Когда, укрывшись под его маковым парашютом,
 Приходил бездеятельный сон. Ее взгляды казались
 Похожими на златокрылых ангелов, посланных из небесных врат.
 И все же она часто грустила, когда я был рядом.
 Однажды, задержавшись допоздна, я рассказал ей о своей жизни,
 И о чудовище, которое я пришел найти;
 Но теперь, о чудо! она обвила мое сердце
 Тесной паутиной своей любви и крепко держала меня
 Как муху, попавшую в сети паука.

 Одетая во вретище сожаления, она сказала,
 Она долго оплакивала прошлое; но ради меня
 Теперь она отбросит его и будет жить для меня.

 Я сказал, что немногие могут оправдать прошлое
 Из-за бурных событий с кораблями надежды.

 Она сказала, что ей грустно думать об
 Их нынешнем истощенном состоянии и ярме
 Ее народ натирал себе шею в горах.
 Ее отец был храбрым черкесским вождем;
 Но здесь он жил переодетым, пока снова
 Он мог возглавить свой забег и нанести удар каблуком
 , Который втоптал их в пыль.

 Наши сердца стали новыми,
 Мы поцеловались на ночь и расстались. Когда я уходил,
 Далекий холм, весь в тени, приобрел новые очертания,
 И казался распростертым пауком, в то время как два дерева
 , которые росли на нем, были его поднятыми руками
 , Цепляющимися за двух красных светлячков, которые были звездами.

II.

ПАУК.

 С рассветом в мою дверь постучали костяшками пальцев;
 Я встал, открыл и увидел на крыльце,
 Его лицо, как у странной смерти, и его темные глаза широко раскрыты
 С каким-то смутным ужасом стоял рыбак.
 "Пойдем, поспешим со мной", - были его единственные слова.
 Мы бежали изо всех сил вдоль бесплодного берега,
 И добрались до его тихого коттеджа. Войдя,
 Он подвел меня к свободному дивану своей дочери.
 В комнате было только одно окно, и рама
 Была поднята. Я выглянул на землю под ним.
 Виноградная лоза поползла вверх и длинными пальцами сделала
 Надежное укрытие со стороны коттеджа,
 А из окна выбросили шарф из листьев.
 Но что это было, что крепилось к карнизу
 Волочилось по земле? Клейкая веревка
 Скрученная из пяти нитей. Это рыбак
 Увидел с новым ужасом, и между побелевшими губами
 Он выдохнул: "Паук!"

 Что было лучше всего сделать?
 Мы видели странные отпечатки ног на влажном пляже,
 Но вскоре они затерялись в лесистой лощине
 Где все следы заканчивались. Долгий день прошел
 Мы искали среди могил, в долине;
 Но без награды, когда солнце погасло,
 Сели плакать. Так опустилась тьма,
 И, как ужасный паук, над землей
 Ползли изможденные ноги тени. Потом наши дома
 Мы печально искали, чтобы снова встретиться утром.

 Ночь была теплой, и мое окно было поднято,
 Я сидел и скорбел, и ломал свои безнадежные руки.
 В доме не было света. Я полулежал--
 Я повернулся спиной к окну. Что-то закрылось
 Слабый отблеск звездного света из комнаты.
 Существо чудовищной формы было рядом со мной,
 И две крепкие руки обвились вокруг моей талии.
 От ужаса я замолчал и не двигался
 Чтобы сбросить своего врага. Я был в объятиях
 сильного паука. По мере того, как мы шли, я рос
 Рад, ибо я думал, что теперь меня должны привести
 В великую паутину, и там, может быть,,
 Узнаю печальную судьбу той, кого я так сильно любил.
 Мы поднялись на крутой утес, затем пересекли паутину
 Как раз в тот момент, когда красная луна расцвела над холмами
 И посеребрила всю Пантикапейскую долину.
 Воронка паутины находилась во рту
 огромной гробницы, снаружи которой, высеченная в скале,
 , было изображено лицо Горгоны с разинутыми челюстями--
 Какая-то суровая Медуза, Стено или Эвриала,
 Превратилась в камень, который в древние дни
 Она изменила сынов человеческих, которые смотрели на нее.
 Мы миновали воронку, входя в гробницу.
 Паук обвил мои руки своими веревками,
 И сковал их. Я не смел пошевелиться, но лежал
 На гладком каменном полу, привыкший к страху.
 Теперь я воображал, что до рассвета я в безопасности.
 Если бы я мог использовать свои руки, я мог бы найти
 Какое-нибудь оружие защиты, какая-нибудь дубинка или камень,
 И поэтому сопротивляйся, имея хоть небольшой шанс на жизнь.
 Эта мысль придала мне сил. Я медленно вытянул руки
 По швам и с упорством добился
 Их свободы; хотя около запястий плоть
 Я был весь в синяках и измучен, и моя кровь намокла
 Паутина, которой я был связан.

 Ночь казалась бесконечной. Когда наступил рассвет,
 Слабый стон разбудил эхо в могиле.
 Эхо казалось криком жалости, посланным
 В утешение этому стону. Когда свет разгорелся сильнее,,
 Я увидел, недалеко от того места, где меня положили,
 Сидящая девушка. Все ее волосы были распущены,
 Она сделала из них подушку, когда наклонилась
 На фоне расписной стены. Мое сердце распахнулось настежь
 К ней мои объятия, к его гостеприимным дверям;
 Гостья внутри, и сразу же двери закрылись.

 Взошло солнце и расстелило золотую ткань
 Над морем. Мы увидели долину внизу,
 А там город, и нам показалось, что там, среди
 деревьев на берегу, стоит ее коттедж;
 Затем мы надеялись снова войти в него.
 Две тысячи лет назад это далекое море
 Изобиловало бережливой торговлей со всего мира.
 Когда были Афины, и когда ее ученые вырезали,
 С мыслями о железе, их собственные бессмертные имена
 На каменную страницу славы, в эту долину под
 Удерживал великий город. Эти, его гробницы, сохранились.
 Нет лучшей насмешки над парадностью
 И суетностью жизни, чем то, что предлагает гробница.

 Пока мы смотрели на исторический вид,
 Мы видели, как хитрый паук набросил свою веревку
 На орла, запутавшегося в паутине.
 Орел боролся, не без труда одолев,
 И расправил крылья, и замахнулся острым клювом.
 Наконец паук схватил его за шею,
 Своими зазубренными когтями, которые росли как рога,
 И убил его; затем вырвал побежденные перья,
 И высосал теплую кровь из разорванных концов.
 Из этого мы поняли, что чудовище привело нас сюда
 Чтобы устроить отвратительный банкет, и чтобы один из них
 Должен был быть рядом и видеть, как убивают другого.

 Паутина была похожа на парус какого-то большого корабля,
 И потянулся из открытой пасти Горгоны,
 С обеих сторон, к ветвям разрушенных деревьев.
 Птицы были пойманы в нем и вокруг того места,
 Где паук прятался, высматривая добычу,
 Их кости лежали, выбеленные солнцем и дождем.
 На паутину наложили жестокие руки ветры,
 И потянули ее, но им не хватило жилистой силы
 , Чтобы разорвать ее или сдвинуть с места.
 Дождь оставил на нем, когда взошло солнце,
 Окрашенная подавляющее ткань с призматических оттенков,
 И заставил его сверкать, как шелковый парус
 Баржи Клеопатры.

 Мы были совершенно уверены,
 Смерть орла вдохнула новую жизнь.
 Мы сразу же осмотрелись в надежде найти
 Какой-нибудь объект для защиты. Гробница была странной.
 Только паук мог знать о ней.
 Посреди стоял богатый саркофаг
 Из искусно инкрустированного дерева, или резьбы, или бронзы.
 Внутри находился скелет, увенчанный белым черепом
 Золото, украшенное бриллиантами, охладило мою кровь.
 Бронзовая лампа, отлитая в виде зверя
 Убитая Беллерофонтом Химера,
 Лежала на полу; и из ее львиной пасти
 Вырвалось пламя, подобное пламени жизни
 Которое замерцало и погасло вместе с ним, увенчанным золотой короной.
 Рядом стояла мишень, и по ней ударили
 Грифон и олень, противоположные как правильное и неправильное.
 Вокруг лежали чаши из оникса, оправленные в золото.
 На конических сосудах были изображены вакхические сцены,--
 Обнаженные пухлые вакхи, гротескно ухмыляющиеся фавны,
 Все они были связаны между собой виноградными лозами, на которых произрастал важный виноград;
 А в кувшинах были кольца и золотые цветы.
 Мы нашли серьги-близнецы, вырезанные из отборного камня,
 Металлические зеркала и статуэтку
 Влюбленной Дидоны, обнаженной по пояс.
 Жизнь - это арфа, и все ее нервные струны,
 Тронутые пальцами страха смерти,
 Кувшин с трогательной музыкой. Не найдя
 надежного орудия, чтобы преградить путь
 Грозящей опасности, мы обнялись,
 И поцеловались молчаливыми поцелуями, смешанными со слезами,
 И ждал конца.

 Когда больше ничего не осталось,
 Надежда, подобно орлу в горном воздухе,
 Парит в будущем времени, поднимаясь на крыльях
 К не нанесенному на карту городу, окруженному стеной смерти.
 Туда полетел орел нашей надежды.

 Солнце было в зените. Спиной
 К нам, скорчившись, сидел паук у входа
 В нашу странную тюрьму на возвышающейся скале.
 Форма паука была длиной в морскую сажень.
 Он состоял из двух частей: передней части, головы и груди;
 Задней части, туловища. Первая была черной,
 Но вся последняя была покрыта короткой шерстью,
 Желтой и тонкой. Восемь длинных ног крепились
 К его крепкой груди. На голове было восемь глаз,
 Два спереди и по три с каждой стороны;
 У них не было век, и они никогда не закрывались,
 Защищенные прочным прозрачным ногтем.
 Его клешни росли между передними глазами--
 Были зазубрены, как пилы, были ядовитыми и острыми,
 С когтями на обоих концах. Две вытянутые руки
 С его закованных в кольчугу плеч, и ими он ловил
 Свою запутавшуюся добычу или направлял то, что вращал.
 Монстр медленно повернулся и уставился на нас,
 Работая руками и разжимая когти,
 Затем яростно двинулся на нас для атаки.
 Мы побежали, чтобы достичь границы гробницы
 Там была темнота; там, когда мы скорчились от страха,
 Моя нога наткнулась на что-то твердое. В отчаянии
 Я схватился за него и с великой радостью поддержал
 Древний меч! - несомненно, острый, смелый зуб
 Чтобы укусить паука. Я бы вонзил его глубоко,
 До десны скрещенной гарды. Внимание,
 Я прыгнул на монстра , когда он приближался,
 И одним ударом отсек его звериную голову.
 Он некоторое время корчился от боли, но в конце концов,
 Вытянул восемь длинных ног и две толстые руки,
 И перекатился на свою бесполезную спину,
 Умер с болью в сердце.

 Итак, мы вышли вперед,
 И зеленая земля, казалось, была счастлива освободиться,
 И рада, что небо, расписанное облаками, приобрело синеву.
 Мы отправились в коттедж на берегу моря, где вождь
 Еще раз прижал к груди свою дочь.
 Мы спустились с холма за убитым пауком,
 И я изложил науке эти простые факты:
 У пауков нет усиков, поэтому они ранжируются
 Не с насекомыми. Поскольку они дышат жабрами
 Под телом у них есть сердце.
 Сокровище из гробницы принесло нам богатство,
 И мы, любившие, поженились в один прекрасный день;
 И великий царь, услышав нашу историю, рассказал,
 Прислал невесте подарки из шелка и жемчуга.

ГРЕЙС БЕРНАРД.

 Я знаю течение и цель прожитых лет;
 Воля, которая является магнитом для души,
 Мы еще достигнем новых сил, и человек
 Станет чем-то большим, чем человек. Шелуха спадет;
 Старые цивилизации проходят, наступает новая.

Я.

 Есть две фермы, которые, улыбаясь на солнце,,
 Соприкоснитесь друг с другом, и я верю, что однажды
 Два сердца соединятся, которые будут жить от их щедрот.
 Одна ферма принадлежит Джону Бернарду, а другая - мне;
 И она, единственная жемчужина в моих глазах,
 Это его милая дочь, нежная Грейс Бернард.

 Три года назад мой отец последовал за ней
 Которая родила меня дома, в своем тесном доме.
 Я учился в колледже, когда пришел вызов смерти,
 И все горе обрушилось на меня, сокрушая меня;
 И все мое сердце вскрикнуло от горечи,
 Умоляя прекратить свои влажные стоны -слезы.
 Затем о моих перспективах профессиональной жизни
 Расстроенный и опустошенный, я вернулся на ферму--
 Я вернулся к любви Грейс Бернард.
 Она была голубкой, которая в потоке горя
 Принесла к моему окну оливковые брызги любви.
 Из колледжа на ферму, где я жил
 Я взял свои книги, друзей, которым никогда не бывает холодно,
 Хрупкие химические приборы,
 И шкафы из минералов и камня
 С известняковыми инкринитами; астерии
 Старые, как горы или белая плеть моря
 Которым он бьет по плечам берега;
 Я принес тарентулу и скарабея,
 И еще я принес свой алмазный микроскоп
 Который увеличивает булавочную головку до размеров человека,
 И показывает мне виды в воде и в воздухе
 Натуралисты еще не коснулись этого.
 Я часто брожу по своим полям,
 Разбивая перевернутую поверхность скал прошлого
 В поисках особых образцов, которые заполнили бы мой дом;
 Но мои шаги всегда ведут туда,
 К фермерскому дому на другой ферме,
 Где Грейс Бернард - это полдень и наслаждение.

 Когда я впервые взял ее за руку, я полюбил,
 И держался за это так, как мог бы держаться незнакомец,
 Какой-то невидимый наставник прошептал мне на ухо,
 _ Вы двое - нити, которые сплетет Судьба_,
 И тогда оцепенелое предчувствие, которому нет объяснения,
 холодной сыростью легло на мое сердце.
 Имя "Моя грейс Бернард в "Благодати" не было ошибочным,
 В ее глазах было выражение мягкой Мадонны;
 Длинные густые ресницы, опущенное, как лепесток, веко,
 Излучали на ее лице всю любовь и нежность.
 Ее губы были такого же глубокого символом красный
 Вишню, красную розу, и Коломбина износа.
 Ее золотые волосы были Солнце меняется на шелк,
 Который упал ниже ее талии, и было дело
 Возможно, какой-нибудь любовник, гораздо более храбрый, чем я,
 Осмелится взять его за руки или поцеловать.

II.

 Пришла весна и принесла ей благополучные дни,
 Но в воздухе разносится слух о смерти--
 Эпидемия наполовину перекинулась через море.
 Пресса трубит о его вероятном приближении,
 И бедность, и богатство в равной степени предвещают это.
 Говорят, что холера, родившаяся в Азии,
 Может оставить еще больше свободных стульев у наших очагов
 Чем красное опустошение внутренней войны.
 Нет ноги, которую оно не настигло бы.;
 Нет щеки, которая не побледнела бы из-за этого.
 Это дочь Грязи, и где низкий
 Ютитесь в нечистом воздухе в узких комнатах,
 Туда это и должно прийти. Как все формы жизни,
 Живые и неодушевленные, зарождаются
 В семенах и яйцах, так и любая инфекция.
 Парящие в атмосфере газы
 Воздействующие на частицы, которые образуются из грязи,
 Смешаться с нечистым браком - прорасти,
 И вынашивать их семя, как зерно, или размножаться, как мухи.
 Этот продукт, рассеянный в чистом воздухе,
 И уносимый потоками ветра,
 Вдыхаемая людьми, близкими и далекими;
 И внедряемая в организм, болезнь
 Созревает и разрастается, пока страдающий не умрет.
 Желтая лихорадка - это болезнь растений
 Потому что ее убивает резкий мороз. Холера
 Имеет животное происхождение и переживает
 Сильнейший холод долгих, темных зимних дней.

 Я молюсь, чтобы, если холера обязательно придет,
 Она не коснулась моей Милости, которая так дорога;
 Но чтобы мы вдвоем могли у алтаря предстать,
 И переживут много неприятностей в воздухе,
 И проведут много дней в счастье и покое.

III.

 Внизу, у ручья, который разделяет фермы,
 Есть большая скала, которая возвышается над потоком,
 И кажется каким-то чудовищем времен ящера,
 Которое подошло к кромке воды напиться,
 Окаменело и так и стоит неподвижно.
 Неделю назад я сидел у него на спине.,
 И мечтал о Грейс Бернард, и смотрел на ручей;
 И пока я мечтал, во сне появилось
 Предчувствие того, что еще будет.
 Лицо будущего, навсегда отвернутое,
 Теперь казалось, что все вернулось вспять, и его взгляд назад
 Был устремлен на меня.

 Они взяли неправильный слепок
 Черт лица Шекспира после его смерти.
 Я, видящий лицо будущего, делаю здесь свой слепок.

 И это предчувствие, которое было моим--
 Прекрасное предчувствие, полное и ясное--
 И поскольку я знаю людей, которых оно касается,
 Я не могу считать все это невероятным,
 Так что запишите это, чтобы по прошествии времени
 Я мог сравнить факты с тем, что есть здесь.
 И все же вряд ли мне стоило бы писать это,
 Если бы я не видел сегодня его преследующее лицо--
 То лицо, которого я никогда раньше не видел,
 За исключением моего единственного сна на скале
 Который жадно склоняется над бурлящим потоком.

 Солдат, когда он идет навстречу врагу,
 Может смутно понимать, что смерть близка,
 Но все же храбро идет навстречу судьбе.
 Я тоже вижу тень на своем пути;
 Я тоже иду вперед, не колеблясь на своем пути.

ПРЕДЧУВСТВИЕ.

Я.

 Далеко, за буйством волн,
 Мне кажется, я вижу жену на коленях,
 Ее умоляющие руки протянуты к тому,
 Кто наносит ей грубые удары по щекам и груди.
 Это ее муж, и он оставляет ее там,
 И забирает свои драгоценности и свой единственный кошелек,
 И на корабле отплывает к другим берегам.
 Это то лицо, которое я видел сегодня--
 Красивое лицо, каковы бы ни были его грехи:
 Твердый рот с большими блуждающими черными глазами,
 Нижняя губа с бородкой и белоснежные зубы;
 Длинные, прекрасные черные волосы, которые свободно ниспадают на
 Плечи, сутулые от работы над книгами;
 Вместе с высоким интеллектуальным челом,
 Недостаточно широким, чтобы вместить щедрую душу.

II.

 Я вижу фермерский дом, где пребывает моя Благодать;
 День ясный, трава зеленая;
 И Грейс выходит и идет к ручью.
 Рядом с его берегом, который представляет собой склон, поросший мхом,
 Я вижу лицо, сосредоточенно наблюдающее за происходящим.
 Теперь Грейс приближается и начинает возвращаться, чтобы найти
 Незнакомца в лощине, которую она любит больше всего,
 Ее наполовину привлекает его культурная внешность,
 И наполовину отталкивают противоречивые страхи.
 Он встает, низко кланяясь, и просит разрешения заговорить:
 Он в жизни не видел такой красоты;
 Он жаждет коснуться пальцем ее руки,
 Судить, земная ли она или одна из них
 Выполняет какую-то святую миссию из этой земли
 Куда, с постами и многими молитвами,
 По милости Божьей, он надеется еще добраться.

 Затем Джон Бернард, который работал рядом с,
 Засевая борозды для своих пустых амбаров,
 Этот незнакомец и моя Светлость держатся за руки.
 Я вижу ее улыбку в ответ на его улыбки.
 Она прислушивается к его сладким речам;
 И все же кажется, что она по какой-то причине боится его.
 Сейчас, когда медленное солнце опускается за холмы,
 Я вижу, как они расстаются у двери фермерского дома--
 Широкая полуоткрытая дверь, которая сейчас приоткрыта наполовину--
 И когда он проходит по окаймленной дорожке,
 Его поцелуй все еще остается на ее руке,
 Она высовывается из двери и смотрит ему вслед
 Пока он не исчезает между деревьями.
 Кажется, я вижу ее лицо, неприятно милое
 Размышляя об этом, даже несмотря на то, что свет
 Придает ему великолепие, с тонким кольцом
 Над белым лбом и золотыми волосами.

III.

 Я вижу, как они едут по деревенской улице:
 Он на коне, черном и сильном, как железо,
 Она на своем белоснежном коне, одетая в зеленое,
 Поводья в ослабевшей руке; лошади бок о бок.
 Даже когда я вижу и пишу, мое сердце холодеет--
 Холодный, как птица, которая в зимний день подставляет грудь холодному ветру, высоко в пронизывающем воздухе.
 IV.

Я вижу город с огромным скоплением людей

 Освещенных газом улиц и зданий, а над ними - небо.
 IV.,
 Его дорогое лицо спрятано в его облачных руках,
 Ночь склоняется, плача. На улице
 Я снова вижу лицо, которое видел сегодня.

 Я вижу, как он пишет в узкой комнате.
 Я читаю слова:
 _ Этой ночью я заканчиваю свою жизнь.
 Река говорит: "Обними, я предлагаю покой".
 Мир и я сошлись в честной схватке,
 И я побежден. Обнаружив поражение,
 Я жажду спуститься на самые низкие глубины.
 Я только прошу, чтобы те, кто найдет эти слова,
 Послали их моему народу за море;
 Этой ночью я пересекаю более широкий: итак, прощай._
 MICHAEL GIANNI.

 Это его настоящее имя,
 А потом он пишет адрес своей жены.
 Он оставляет листок сложенным на подставке,
 И затем уходит; но не для того, чтобы закончить свою жизнь.
 Ему снится, что сейчас его жизнь только начинается.
 Он видит мою Благодать во всех своих грядущих днях;
 Он видит большой старый фермерский дом, где она живет,
 И надеется счастливо провести годы,,
 Живя в мире и достатке до самой смерти.

 Большинство человеческих расчетов заканчиваются проигрышем,
 И каждый, у кого есть разработанный план,
 , Подобен глупому ходоку по канату,
 Сначала балансируя на этой стороне, затем на той,
 Рискуя многим, чтобы достичь ничтожного результата;
 И если веревка расчета порвется,
 Или если нога поскользнется, это добавит несчастья
 Раздаются насмешки мира; и так будет лучше всего.
 Если интриги половины людей наконец увенчаются успехом,,
 Я боюсь, что Божьим планам останется лишь узкое место.

 (Майкл Джанни, теперь я знаю твое имя,
 Это предчувствие дает мне подсказку
 Поставить тебя в тупик в твоих изученных тонкостях.
 Ты не завоюешь мою Грейс, которая все еще любит меня;
 Ты больше не посмеешь поцеловать ей руку.)

V.

 Под деревенской беседкой, недалеко от ее дома,
 Увлеченные милой беседой, сидят две затененные фигуры.
 Молодая луна-меч на фоне фиолетового неба
 Держится высоко на одной белой руке облака
 Поднятой с мрачного плеча холма.
 Мы с моей Грейс сидим в беседке,
 И по моей груди и опоясывающей руке
 Рассыпано чистое золото - ни один сплав не смешает его--
 Чистая руда ее прекрасных золотых волос.
 Хитрые ткачи Аравии,
 Которые стремятся передать солнечный свет в своем шелке,
 Отдали бы бриллианты на вес золота за этот волос,
 Из которого можно соткать ткань для своего короля.

 Я вижу деревья, которые окаймляют ту долину,
 И там, где дорога изгибается между их рук,
 Я вижу фигуру, проходящую взад и вперед.
 Теперь он приближается и идет по тропинке
 Входит в беседку и обнаруживает нас.
 Это Джанни; судя по его сверкающим глазам
 Лютая глубокая ненависть вырывается из его сердца,
 Как молния, предвещающая приближающуюся бурю,
 Зловеще Вспыхивает над полуночными холмами.
 Под каким-то предлогом Джанни проходит дальше,
 В то время как Грейс, со сладостно растущей уверенностью,
 Шепчет губами, которые слегка касаются моего уха,
 "Я никогда не любила его, я всегда была твоей".

VI.

 Я вижу гостиную, которую моя Грейс украшает
 Цветами и своим присутствием, которое намного
 Выше благоухающего присутствия всех цветов.
 Грейс сидит за своим пианино; на ее губах
 Песня сумерек и вечерней звезды.
 Там, когда тени медленно собираются вокруг,
 Приходит Джанни и прерывает час уныния;
 Она с ледяным видом подходит к нему; он с отчаянием;
 Но прежде чем уйти, он вкладывает ей в руку
 Большой спелый апельсин, только что с Сицилии,
 И умоляет ее принять это ради него.
 Она с поклоном выпроваживает его из комнаты и ставит фрукт
 Перед ней снова звучит музыка
 Мечтая обо мне и напевая какую-то дикую песню
 О Пане, который у впадающей в реку реки
 Рубил тростник и дул на него с такой силой,
 Он очаровал лилии и стрекоз.
 Теперь, когда песня подходит к концу,
 Кажется, я сам вхожу в комнату,
 И крепко обнимаю мою дорогую Грейс;
 Она кладет мне в руку апельсин Джанни,
 И говорит, что я должен его съесть; она бы не стала
 Брать его, но не хотела
 Сердить его отказом. Поэтому я говорю:
 "Несомненно, у этого незнакомца своеобразный вкус
 Принести вам апельсин - только один.
 Возможно, в нем больше, чем мы думаем".

VII.

 Кажется, у меня в комнате есть этот апельсин,
 И при свете утра переверните его.
 Я не нахожу в нем никаких изъянов ни с одной стороны.
 Красивый апельсин, спелый, с нежной кожурой
 Глубокого красновато-желтого цвета, похожего на чистое золото.
 Возможно, дерево было завернуто свои корни о
 Сундук с сокровищами, и которые привлекают богатство
 В сердцевину, чтобы использовать ее на плодах.
 Но пока я медленно переворачиваю апельсин,
 И присматриваюсь повнимательнее, вот, малейший надрез!--
 Глубокий надрез, сделанный какой-то острой сталью.
 Я осторожно срезать кожуру, и не один раз
 Нарушая тонкую квартир плодов,
 Или вываливаются оттуда каплю золотого сока,
 Найти одну из комнат, через которые стали уже прошел.
 Это я препарирую и, проверяя, насколько могу,
 Не обнаруживаю ничего ядовитого.

VIII.

 Я беру свой микроскоп и на зернышке
 Цепляясь за крайний страх, я вижу очертания
 Чьи крылья пропитаны мерзкой слизью, чьи глаза
 Взгляд с демоническим блеском, порожденным болью.
 Его лицо чем-то напоминает человеческое,
 Слишком большая нижняя челюсть и длинная борода;
 Лоб весь в гниющих язвах.
 Такая стойка гений, Danhasch, могут быть изношены.
 Это может быть что жуткое лицо, как
 Идола Кришны, от застолий которого отходят,
 Индуистские преданные поражены холерой.
 Тело покрыто отвратительной росой.
 Его голова красная, как будто из нее высосали всю кровь;
 Но все остальное, его сто ног и хвост,
 Закованная в кольчугу спина и широкие перепончатые колючие крылья,
 Зеленые, как эти низменные глаза ревности
 Которые надеются увидеть, как совершается тайное убийство.
 Я нахожу самую тонкую иглу в доме,
 И вдавливаю острие в слизистую шкуру.
 Тупой край сминает, а не прокалывает форму,
 И приводит к драке, которую я злорадствую, наблюдая.
 Ноги вытягиваются и пытаются убежать.;
 Изо рта высовывается зазубренный язык и два клыка, из которых вытекает слюна.
 Глаза выпячиваются и сверкают смертельной ненавистью,
 Пока, наконец, не застывают в каменном спокойствии.

 Я долго размышляю о том, что это может быть за форма.
 Нет сомнений, что Джанни поместил ее сюда;
 Если да, то где он поймал и запер что-то в клетке
 Невооруженным глазом этого не разглядеть?
 Его применение должно быть смертельным. В отместку,
 Он надеется лишить жизни ту, которую я люблю.
 Хотя яды другого характера
 Могут быть обнаружены, это остается неизвестным.
 То, что я обнаружил - эта мерзкая форма,
 Должно быть, это атом какой-то отвратительной болезни!
 И теперь я знаю секрет. Несколько дней
 Джанни ухаживает за раненым человеком,
 Который умирает, став жертвой холеры.
 Каким-то странным образом он нашел этот микроб,
 И поместил его в апельсин, надеясь таким образом
 Наслать ужасную болезнь на Грейс Бернард.

IX.

 Кажется, я снова с ним, которого ненавижу,
 А теперь обвиняете его в злодейском поступке
 Которого я случайно предотвратил. Теперь я тоже
 Приказываю ему вернуться к своей настоящей жене,
 И больше не попадаться мне на пути; если он останется,
 Он будет только ждать встречи с ней, моих слов
 Уже было передано, что он здесь.

X.

 Я знаю, что опасно заболею,
 И каким-то образом от руки смуглого Джанни.
 Кажется, я сплю на своей кровати,
 И Грейс рядом и смотрит на мое спокойное лицо.
 Деревенский врач делает свой утренний визит,
 И берет мою вялую руку, чтобы пощупать пульс.
 Пульса нет! Его рука тянется к сердцу.
 Мое сердце перестало биться, и все стихло.
 Рука, которую держал доктор, опускается, как свинец.
 В зеркало не проникает рассеивающийся туман,
 Лежащий на ледяных и неподвижных губах.
 Мои глаза прикованы; Я пристально смотрю на них всех.
 Грейс обвивает своими овдовевшими руками мою шею,
 Целует мои желтоватые щеки, заливаясь безнадежными слезами,
 Зовет меня по имени и умоляет вернуться;
 Поэтому, думая, что я мертв, они закрывают мои вытаращенные глаза,
 И закрываю свое белое лицо платком,
 И бесшумно хожу по комнате.
 Они не знают, что я в трансе.
 Я слышу каждый произносимый шепот и вздохи
 Которые поднимают опустошенное лоно моей Благодати.

XI.

 Все так мрачно с тех пор, как они закрыли мне глаза;
 Я думаю, что это жестоко с их стороны делать это--
 Закрывают дневной свет и все шансы
 , которые у меня когда-либо могли быть, увидеть Грейс.
 Я не могу пошевелить ни единым мускулом, и я пытаюсь,
 И стремлюсь разомкнуть губы, чтобы произнести какое-нибудь слово;
 Но все напрасно; разум потерял контроль
 Над нулевым механизмом тела.

 Интересно, похоронят ли меня еще,
 Думая, что я мертв? Проснуться в могиле,
 И услышать грохот повозки над головой,
 Или случайные шаги, проходящие рядом,
 А потом закричать и не получить ответа;
 Но слышу, как шаги затихают вдали,
 И знаю, что холодная плесень заглушает все крики,
 И надо мной, и подо мной, и вокруг меня,
 Горькая мысль. Лечь бы тогда на спину и умереть,
 Медленно задыхаясь, пока я рву на себе волосы,
 Мне становится дико думать об этом.

XII.

 Слушай! Сейчас ночь.
 Ветер отчетливо доносит этот час.
 Моя Милость сидит рядом со мной; теперь она рядом со мной,
 И к Нему, чье ухо повсюду,
 Она, преклонив колени, поднимает руки и молится.

 "О Отец всех милостей, будь по-прежнему милосерден,
 И подними меня из бездны этого отчаяния.
 Я не могу ни думать, ни чувствовать, что моя любовь мертва.
 Если он все еще жив и пребывает в трансе,
 Подай мне какой-нибудь знак, чтобы я мог узнать правду ".

 Я медленно поднимаю руку и опускаю ее.

 Грейс вскакивает от восторга и тянет ткань,
 Целуя меня в губы и умоляя проснуться.
 Я пытаюсь, но не могу снова поднять руку.
 Транс все еще длится. Мои глаза не разомкнутся;
 Мои губы отказываются выполнять свои функции.

XIII.

 На следующий день состоятся похороны;
 Но Грейс отложила это еще на неделю;
 Но все напрасно, я не просыпаюсь и не двигаюсь.

 Я слышу, как люди входят в дом,
 И прямо в моем гробу жажду восстать.
 Я слышу молитву пастора, а затем его слова,
 Простые и добрые, полные нежной похвалы.
 Наконец они приходят, чтобы бросить прощальный взгляд,
 Вереница лиц выходит за дверь.
 Я слышу, как они быстро завинчивают крышку.;
 И вот носильщики выносят меня из дома,
 И заталкивают ногами вперед в украшенный черными перьями катафалк.
 Джанни - носильщик моего покрова,
 Грейс, задыхаясь от рыданий, следует за мной.
 Мы подходим к могиле. Они медленно опускают меня.
 Немного гравия сбоку расшаталось и падает
 Сражаясь за узкую крышку гроба.

 Ужас на ужасе! Не позволяй мне больше видеть!

ПОСЛЕ ПОХОРОН.

 Таково предчувствие; и сегодня
 Я оглядываюсь на написанные здесь слова,
 Сравнивая их с тем, что произошло с тех пор,
 И нахожу, что ни в одной сцене нет изъяна.

 Всегда намеревался рассказать Грейс о своем страхе
 Что однажды меня могут похоронить заживо,
 Я всегда терпел неудачу, пока не становилось слишком поздно.
 Но когда дерн упал на крышку гроба,
 Мой транс был нарушен, и я звал и кричал,
 Пока они не вытащили меня из могилы,
 И, взломав мою тюрьму, освободили меня.

 Джанни сбежал, наконец испугавшись моего лица.
 Сегодня я получил его письмо из его дома,
 Под далекими небесами Италии,
 Умоляя простить его за причиненные мне обиды;
 Говоря, что он раскаивается во всем своем прошлом,
 И с помощью Христа будет вести лучшую жизнь.
 Он нашел свою жену и детей вне себя от радости
 Чтобы он снова вернулся в их объятия.

 Завтра мы с Грейс Бернард поженимся.
 Колокол, отзвонивший мой горький похоронный звон,
 Зазвонит, радуясь моей свадьбе и моей невесте--
 Весело звенит ликующий звон снова и снова.

 Сейчас не приходит предчувствие, чтобы показать мне
 Что готовит нам долгое будущее;
 Но из своей двери я наблюдаю за закатным небом.,
 И видишь голубые горы, возвышающиеся над золотыми равнинами,
 Облаченный в чистую красоту, простирающуюся вдаль.
 Таким кажется будущее. Я жду утра.

ВЕРА.

Я.

КОРОЛЕВСКАЯ ПЕЧАТЬ.

 Когда наш отец еще лежал на своем ложе,
 Смертельно больные, братья мои, в одном уме,
 Замышляли внезапное разрушение моей жизни.
 Я не сказал об этом королю, потому что боялся
 Хоть на миг ослабить биение его сердца.
 Рядом с его ложем я опустился на колени и склонил голову--
 Я, его первенец, которого любили все люди.
 Своей горячей, слабой рукой он коснулся моих волос,
 И благословил меня своим благословением, затем сказал на:
 "Ты видел весной темно - зеленый клинок
 Который вонзается в неподатливую землю;
 Наконец Лето увенчивает ее цветком.
 Так что ты, когда я умру и превращусь в прах,
 Будешь носить корону, но более величественную, чем кустарники--
 Символ королевства на твоем челе.
 Но прими сейчас этот урок в свое сердце,
 И у травы научись мудрости; носи свою корону
 Так же кротко, и так же без всякой показухи,
 Как куст, наполовину скрытый листьями ".
 Тогда он с болью наклонился и поцеловал меня в щеку,
 Как будто, издав великий закон, он
 Поставил на нем свою печать - печать короля.

 Я заботился не о короне, а только о средстве
 Дать моей душе более высокую и благородную жизнь.
 Этому научил меня мой старый наставник - странный человек,
 В небрежной одежде и с густыми волосатыми бровями
 Навис над глазами, которые сияли, как огонь в печи.
 Моя воля растворилась в его. Я росла, как он.
 Меня заботили только учеба и мечты.
 И это был он, стоящий в ночи.
 Меж двух колонн на крыльце дворца,
 Увидел, как прошли два моих брата, и услышал
 Ненавистный шепот об их черном замысле.

II.

НОЧЬ ПОБЕГА.

 В ночь перед предполагаемым убийством
 Я вытащил свой длинный, острый кинжал из ножен,
 И прокрался вниз по мраморной лестнице, мимо
 В тронный зал, к занавешенной арке, где
 Спали мои братья. Никакие сны не омрачали
 Виновное Мертвое море их покоя. Они лежали,
 Укрытые подушками, как два корабля посреди волн.
 Я видел их лица, и одно из них было светлым.
 Длинные темно-каштановые волосы ниспадали с его благородного лба,
 И на шелковистой обивке дивана лежали, свернувшись,
 Как брызги. Лицо другого было холодным и темным
 В моей сердитой груди не было жалости
 К этому старшему брату из нас двоих.
 И все же именно он всегда хвалил меня больше всех.
 Похвала - это алмазная пыль, которую, если бросить
 Что ж , в глазах даже благородных людей,
 Ослепит их к целому ряду грубых ошибок.
 Луной был полон, и 'меж двух посеребренных облаков
 Смотрел вперед, как и любая принцесса из
 С кисточками шторы из ее пушистой постели.
 Блуждающий ветер ворвался сквозь открытую штору,
 И прошептал о пустыне; своей рукой
 Раздувая пламя, которое в серебряной урне
 Имитировало звезду. Под лучами я написал:
 _ Я должен был убить вас обоих за ваше намерение
 убить; но я щадю вас и ухожу.
 Итак, берите королевство и скачите долго и удачно._
 Там, между ними, я положил бумагу,
 Затем вонзил свой кинжал по самую золотую рукоять,
 Через нее, глубоко в ложе. Итак, проходя дальше,
 Я пришел в ту высокую комнату, где мой отец,
 король лежал больной и был близок к смерти.
 Мой наставник у его ног и на полу,
 Объятый необходимым сном, лежал, как собака.
 Я пришла, чтобы еще раз увидеть лицо короля,
 И тогда, подобно девушке, которая доверяет своему возлюбленному,
 Я отдала себя, тело и душу,
 великой пустыне и миру за ее пределами.
 Как сладко спал король! Его длинная белая борода,
 И почтенное лицо не были потревожены
 Даже легким дыханием.
 Конечно, подумал я, лихорадка, должно быть, прошла.
 Я нежно наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
 Как холодно! Боже, помоги мне, неужели король мертв?
 Мое сердце сделало один дикий скачок, подняв волну
 Горя, огромного, как гора, по пескам
 О моем мрачном опустошении. Волна разбилась
 Наконец-то, превратившись в ослепляющий туман слез.
 Я хотела застонать от отчаяния, но остановилась,
 Проверяю свои рыдания, чтобы поцеловать морду еще раз;
 Затем переехал с незнакомой комнате, прощание с осторожностью
 Массивные шелковые занавески, пугливо тогда
 Их шорох может привлечь внимание пробужденное ухо.
 Я нашел драгоценности короны, и это
 Вместе со всем моим имуществом я спрятал в сумку.,
 И висел у меня на шее, под халатом.
 Бесшумный, как призрак, я миновал холл,
 И спустился по лестнице из сандалового дерева
 Ступая легчайшими шагами. Крадучись
 Вдоль ниш, где спали девы,
 Передо мной стояла леди. Она протянула
 Свои белые обнаженные руки и обвила мою шею
 Обвила их. Она была пленницей, Вирой,
 Однажды ее удерживали ради выкупа у какого-то бедуинского племени;
 Но когда ей принесли монету, она не захотела уходить;
 Король был доволен, потому что таким образом она заключила
 Вечный мир между ним и своей родней.
 Ни одной горничной, обшарпанной вдоль и поперек, обнаружено не было
 Соперничать с ней в красоте. Все ее слова
 Были уместны и хороши, и все ее поступки были сладки.
 Я, в ее счастливой тюрьме, зарешеченный
 ее белыми руками из слоновой кости, жаждал освобождения.
 Она не отпускала меня, пока я не рассказал
 О цели моего бдения и не показал
 Место, куда я отправлюсь.
 Я не стал ждать, чтобы вернуть ей поцелуй.
 Я поспешил в конюшню, где нашел
 Своего угольно-черного скакуна. Он ржал и бил копытом по полу.
 Я крепко привязал седло, взялся за поводья,
 И через мгновение миновал городские ворота,
 И вылетел в пустыню, где ветер
 Соревновался с нами, но в конце концов отстал.

III.

ДВЕ ПРОБЛЕМЫ.

 Вена выиграла, я отдался книгам.
 Я обещал Вире, что буду здесь.
 Передо мной открылись новые пути, и мои дни
 Были потрачены на учебу. Все, что знал мой наставник
 , казалось ограниченным в этих более широких областях
 мысли и науки. Намного лучше, я сказал,
 Знать, чем быть королем. Нет короны
 Которая так шла бы челу, как знание.

 Решить две проблемы, которые сейчас поглотили мою жизнь.
 Мой наставник-бедуин потратил на них все свои дни
 , но безуспешно. Мне
 Он привил всю цель своей души,
 Решил, хотя и потерпел неудачу, что я все еще могу
 Продолжать трудиться, когда смерть обошла его стороной.
 Эти сестринские проблемы заключались в том, как добыть чистое золото?_
 И как вечно пребывать на земле?_

IV.

ДВЕРЬ.

 Среди книг, которые я купил сам,
 Я нашел Библию. Это для прочтения
 Вскоре я предпринял попытку; но прежде чем я успел далеко прочесть,
 Смотрите! Я нашел дверь, за которой лежали
 Ответы на мои проблемы. Запертая и запертая на засов
 Дверь была, но я знал, что это дверь.
 Ибо здесь я читал об Эдеме и о том, что посреди
 Древо Жизни стоял, пока по земле
 Река бежала, которые разошлись в четыре головы;
 И одним из них был Гихон, поток Эфиоп;
 И одним из них был Пизон, великий хрустальный прилив
 Который затопляет Гавилу, где находят прекрасное золото,
 И редкий бделлий, и камень оникс.
 Итак, как сказал мой наставник, мои проблемы были
 Двойной тайной, и одна содержала
 Другую. Всю долгую ночь я корпел
 Над словами и целовал бессознательную страницу
 Благоговейными губами. Мое сердце было подобно губке
 Пропитанной водой мистических слов.

V.

КЛЮЧ.

 Как тот, кто в ночи, проезжая улица
 Пустынное, находит потерянный ключ ржавые и старые,
 Но знает, что к нему подойдет какая-нибудь большая железная дверь
 За которым скрыты бесчисленные сокровища,
 Итак, когда я впервые пришел к работам Месмера,
 Я понял, что нашел ключ к решению
 моих двойных проблем. Затем, день за днем,
 Я посвятил их все своему изучению. Я сильно оплакивал
 Печальную, обескураживающую жизнь, которую вел Месмер.
 Он никогда не знал этой единственной хорошей вещи - успеха;
 Но все же его сильный, настойчивый гений Выстоял до конца
 . И все же таково правило в каждую эпоху.
 Появляется единственный настоящий человек и высказывает свою мысль,,
 Над которой весь мир поносит или подло глумится.
 Приходит следующий мужчина и неблагодарно использует
 То, что знал другой, и получает похвалу
 Первый мужчина, потерянный из-за того, что слишком рано созрел.

VI.

НОВОСТИ Из МЕШЕДА.

 Я ехал по длинной улице на своем вороном коне,
 Я ехал и размышлял. Где мне искать
 Милая душа, чистая, как рассвет, которая по моей воле будет
 Одновременно податливой и пластичной; которая сможет воспарить
 Над всей землей или вернуться в прошлое?
 Пока я размышлял, вот, на дорожке в саду,
 Дама гналась за птицей. Пустая клетка
 Стояла в окне увитого виноградом коттеджа неподалеку.
 Птица была похожа на какую-то сладкую неуловимую мысль;
 Служанка, Сапфо, утомленная погоней.
 Она только взглянула в мою сторону, чтобы увидеть, как я прохожу,
 Затем повернулась и побежала ко мне, ее большие глаза
 Сияли радостью. Это была горничная,
 Вира. Ее рука лежала на моем плече, когда мы шли по дорожке
 Мы отправились, мой конь следовал за нами, в то время как ее птица,
 Устав от свободы, нашла свою клетку.
 Странные новости пришли к Вире. Здесь она жила спокойно;
 Но по городу она долго искала меня.
 Когда я уехал из Мешеда, и мои братья прочитали
 Написанный мной документ, их гнев возрос
 Против моего наставника, которого они сочли шпионом.
 Его нашли спящим рядом с королем
 Который лежал мертвый, к его двери привели
 Безосновательное обвинение в убийстве. По улицам
 Они послали своих глашатаев объявить о содеянном.
 Итак, люди пришли, требуя его жизни
 И вытащили его наружу, и отвели на плаху
 И убили его. Они насадили его голову на копье,
 И поместили высоко на башне над
 восточными воротами. Птицы выклевали ему глаза,
 А из волос соорудили удобные гнезда.
 Дождь хлестал по нему, и сильный ветер
 Увенчивал его пылью пустыни. Всегда солнце
 Приветствовало его, заливая водой
 До тех пор, пока оно не стало казаться еще более ужасным, чем раньше.
 Но после этой безумной преступности старший брат вырос
 Ему завидуете, моложе. Один темный вечер
 Последнего из рожденных нашли бездыханным на улице,
 Заколотым длинным острым кинжалом в спину.
 Беспорядки следовали за беспорядками, и правосудие ускользнуло.
 Законы были отменены, и самый непристойный голос pleasure
 Разносился по рыночной площади и улицам.
 Закончив рассказ, Вира умоляла меня
 Приготовиться к встрече рассвета.
 "Пока нет", - сказал я, - "пока нет". И затем я сделал
 Странные пассы руками и собрал свою волю,
 , Чтобы повлиять на ее волю; затем вопросительным взглядом
 Она прошла в спокойной гипнотический сон.
 Так, Ну я знал, что я нашел душу
 Моя цель нужна, и я велел ее будить.

VII Устава.

ПОЛУНОЧНЫЙ ГОСТЬ.

 Я сидел и размышлял в своей комнате в ту ночь
 До башни и шпили, ближнего и Дальнего,
 Как часовые неба, выдавших час
 Полночь. Затем я применил магнетическую силу
 Размахивая руками; и установил свою бесконтрольную волю
 Чтобы Вира приблизилась ко мне, и чтобы никто
 Не причинил ей вреда или не увидел ее, когда она проходила по улицам.
 Наконец я услышал ее шаги на лестнице--
 Топот ее ног, тихий, как дождь,
 Затем она повернула петлю и вошла.
 Длинный белый халат из атласа, связанный
 С золотым кружевом, застегивающимся у горла
 Пуговицы из ограненных бриллиантов облегали ее фигуру.
 Вокруг шеи была повязка из опалов--
 Сотня маленьких миров с центральными огнями.
 Ее ноги были обнажены, а волосы распущены.
 Ее большие глаза, широко раскрытые и пристально смотрящие, не обращали внимания
 Ни на что перед собой; так она и спала.
 Я предложил ей сесть рядом со мной, положил
 Библию ей на колено и положил ее руку
 На стих, в котором упоминается древо жизни.
 "Скажи мне, - сказал я, - где можно найти это дерево".
 "Путь долог", - наконец ответила она мне,
 "И я измучена. Я прошла
 Берег одной длинной реки, много миль.
 Солнце палит, как огонь. Я жажду.
 Я не могу найти дерево; мои поиски завершены ".
 "Загляни в прошлое и узнай, знал ли кто-нибудь
 Где растет это дерево или как его можно найти ".
 И снова ее губы произнесли ответ: "Я вижу Того, кто,
 Давно умер, кто склоняется над исписанным свитком,
 И выводит на нем странные знаки, которые удерживают
 Какой-то скрытый смысл, связанный с этим деревом.
 В Милане, в Амброзианской библиотеке.,
 Сегодня вечером я вижу этот свиток; он истерся от времени ".

 "Теперь ищи свой дом снова, - сказал я, - милая душа.
 Ты так же кроток и чист, как тот, чья рука
 Сначала написала Божьи слова ". Итак, она встала и пошла
 По темной, пустынной улице, а я
 Внимательно следил за ней, пока не увидел, как она пересекает
 порог своего дома; тогда я обернулся,
 И нашел свой дом, и спокойно проспал до рассвета.

VIII.

ПАЛИМПСЕСТ.

 В Милане, в тамошней амброзианской библиотеке,
 Среди пинеллианских рукописей, потускневших от времени,
 Я нашел палимпсест пророка - свиток
 , который извлек на свет Анджело Майо.
 И на полях этого свитка я обнаружил
 Таинственные знаки, которые поначалу поставили меня в тупик.
 После недельных поисков я случайно нашел
 Диалект полукровок, на котором они говорили.
 Я перевел так: _Гихон - это Нил.
 Совершенная душа может обрести долгую жизнь и золото._
 Конечно, подумал я, дева Вера чиста.
 На голубом небе ее жизни нет ни единого облачка греха.
 Если ее ноги коснутся земли, по которой впервые ступила Ева,
 Я могу только следовать и достигать. Итак, я
 Вернулся в Вену и нашел Веру.
 Я объяснил ей свою двойную цель,
 И попросил ее отправиться со мной на мои поиски.
 Она одобрительно улыбнулась. По ее словам, желание быть рядом со мной,
 Привело ее в Вену; это действительно
 Удерживал ее вдали от родных. Книга ее сердца
 Лежала открытой передо мной, и я читал ее любовь.
 Итак, мы поженились, и обе жизни слились в одну.

IX.

ГИХОН.

 Теперь мы отправились в путь к Нилу, достигнув сначала
 города Гондокоро, где протекает поток
 Бахр-эль-Абиад, или Белый Нил.
 Оттуда мы двинулись дальше и вместе с дикими королями
 Карагве, Уганды и Унгоро остановились,
 Чтобы дать отдых нашим усталым ногам или в их хижинах
 Укрыться от яростного солнечного света. Наконец мы нашли
 Истоки Нила; два озера, которые сейчас
 называются Ньянза и Нзиге. Если бы здесь
 Я только остановился и вернулся назад по своим следам,
 Весь мир узнал бы и прославил мое имя,
 Потому что я был первым, кто раскрыл секрет.
 Но тогда я не заботился об этом, путешествуя дальше.
 Через неделю мы наткнулись на землю
 Совершенно пустую, без единого листика.
 Вира была бледной и изможденной, хотя переносила
 Усталость с великодушным терпением ради меня.
 Наши ноги распухли, и горячий песок обжег их.,
 Наша одежда превратилась в лохмотья, и мы казались
 нищими в стране, где некому было подать.
 Ночью мы спали рядом широкий, прохладный поток,
 При этом мы утолили нашу жажду, и падали на наши ноги.
 Моя борода выросла, и все мои волосы свисали
 Заброшенные, на моих плечах. Я был слаб,
 И исхудал, и меня лихорадило, и Вира тоже,
 Я видел, что болен, и томился час за часом.

X.

ЗОЛОТО!

 В песке, о чудо! что-то, обращенное к солнцу
 Ответило ослепительным блеском; когда я смахнул
 пыль, я увидел, что это золото!--
 Твердый слиток золота - и все же такой слабый
 На моем месте я не смог бы сдвинуть его с места.
 Я бы отдал тогда слиток золота
 , Чтобы купить корочку, но не смог. Так мы прошли,
 И пришли туда, где пять великих рек текли своими путями.
 За кем нам следует следовать? Тот, кого я знал
 , Привел к древу жизни, но все остальные
 Вернулись к смерти. Здесь мы нашли мертвую птицу,
 И, сорвав с нее яркое оперение, съели.
 На редких деревьях росли странные редкие плоды,
 И это поддерживало нас, пока мы блуждали дальше.
 Мы прошли вдоль берегов много миль
 Вдоль каждой из этих пяти рек, затем вернулись.
 Так что вся моя надежда умерла, и я долго молился
 Чтобы я мог дожить и снова увидеть свою землю.

XI.

ПОСЛАНИЕ ТРЕХ МУЖЕЙ.

 Наступила ночь, и мы погрузились в сон
 Наш дух. Когда родился золотой день
 Вера проснулась и рассказала мне весь свой сон;
 "Смотри, ночью со мной разговаривали трое мужчин--
 Трое странных хороших людей, которые сказали самые добрые слова,
 И сказали, что только те, кого освободили
 Избавившись от греха, мог бы найти сад Господень.
 И это освобождение было куплено на кресте
 Одним из назарян бесценной кровью.
 Если бы Он понес наши грехи, тогда мы могли бы достичь
 сада; но мы не должны прикасаться к нему или есть
 Древо жизни, которое расцвело посреди ".
 Тогда я смирил свою душу и снова помолился,
 И сбросил с себя все бремя своих грехов,
 Вырвав из своего сердца странное честолюбие.
 И Вира тоже приняла христианскую веру.
 Итак, мы встали и продолжили наш путь,
 И, продвигаясь на восток, наконец нашли Эдем!

XII.

САД.

 На деревьях были устроены гнезда, и каждое из них
 Было похоже на город песен. Ручьи тоже
 Они были многоречивы; они смеялись и булькали там
 Как люди, которые на пиру сидят, пьют
 И болтают. Вся трава была подобна одеянию
 Из бархата, и не было никакой необходимости в дожде.
 В лощинах, покрытых зеленой листвой, раскинулась природа
 Кушетки встречаются для сибаритов. Сладкая еда
 Деревья-слуги протягивали нам еду
 В своих длинных ветвистых объятиях. Даже солнце
 Был закален, и небо всегда было голубым.
 Пышный виноград, растущий вдоль хрустальных скал,
 Создал супругов из листьев леди в длинном одеянии.
 Бабочка и пчела, с утра до вечера,
 Посоветовался с розами, губы в губы,
 Которые росли в изобилии. Временами они
 Осмеливались вторгаться в травяную империю,
 И свергали ее облаченных в зеленые одежды вооруженных копьями воинов.
 Лилии тоже были там как армия,
 И каждую ночь они разбивали свои снежные палатки,
 В угоду своему великому командиру, круглой луне--
 Божественной лилии на вечном небе.

XIII.

ИЗГНАН.

 Как к гелиотропу слетается, порхая,
 Бабочка-павлин, которая глотает и улетает,
 Так каждый радостный день прилетала на землю златокрылая
 И время отпило свой глоток и убежало прочь.
 И вот, в недобрый час я возжелал, и я увидел
 Древо жизни, на котором вырос запретный плод.
 Какой вред, подумал я, в том, чтобы всегда жить?
 Жить - это счастье, но умирать - это боль.
 Арендная плата, которую требует смерть, наступает слишком рано.
 И я протянул руку, и взял плод, и съел.
 Затем все небо потемнело, и с земли
 Злобные ужасы с криком погнали меня прочь;
 И когда я бежал, моя молодость покинула меня;
 Мои волосы поседели, плечи поникли, кровь
 похолодела, и моя совершенная фигура изменилась.
 Слабый старик с морщинистым лицом, я бежал,
 Скитаться по пустошам. Однажды я оглянулся
 На сад; над ним небо
 Было мягким и ясным; и на полпути в воздухе
 Я увидел Виру между двумя ангелами, возносимую
 На небеса. Поэтому я снова повернулся и убежал.

XIV.

"ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ".

 Наконец я добрался до Мешеда. Была ночь.
 Луна, наполовину затененная, стелила свое серебряное одеяние
 Над башней над восточными воротами,
 И там были видны очертания черепа
 , Насаженного на копье. Ворота не были заперты.
 Я миновал арку, но держался в тени,
 Пока на кремнистой стене точил нож.
 Затем я крался дальше, пока не добрался до крыльца
 большого дворца. Там я сразил стражу,
 И, войдя внутрь, отыскал спящего короля.
 Глубоко в его сердце я вонзил свой жаждущий нож.
 Весь следующий день я сидел перед воротами,
 И просил милостыню, и слушал городские слухи;
 Затем, выйдя вперед, я объявил себя их королем,
 И рассказал им всю мою историю и до конца.
 Никто не жалел умершего правителя, ибо он знал, что
 Никакой жалости, когда он жил. Так что я был царь, наконец,;
 Но всю жизнь, и вся моя надежда на меня
 Прах и пепел, зная, что хмурый взгляд Бога
 Пребывает на мне. Хотел бы я умереть!

 Нет более доброго духа, чем довольство.
 И нет ничего лучше в мире
 Чем творить добро и уповать на Бога за всех.