Вера и рыцарь ее сердца Роман в 6 книгах 3-2

Играть с судьбою в поддавки
Часть 2
Глава 1
Переезд в шахтёрский посёлок Шантюбе осуществился, как по мановению волшебной палочки. Это придавало уверенности в том, что переезд на новое место семьи Лебедевых был вполне логичным и правильным! Прошлое зачёркнуто, а будущее, в котором Веру непременно ждало счастье быть женой и матерью, стартовало в настоящем.
Здравоохранение в Шантюбе можно было без опасения выставлять в Москве, на ВДНХ. Каждая служба медсанчасти имела одну общую цель: качественно и своевременно обслуживать население шахтёрского посёлка. Нагрузка на персонал была строго дозирована, переработки не допускались, а любая задержка на работе расценивалась как нерадивость сотрудников, к тому же оплачивался труд медработников очень достойно.
Веру приняли на работу в больницу рядовым врачом, но её зарплата втрое превышала зарплату райпедиатра в Зеренде. Конечно, в конце трудовой недели Вера уставала, но эта усталость компенсировалась приятным отдыхом в кругу семьи. Магазины, кулинарии, семейные столовые предлагали жителям посёлка свои качественные услуги, облегчая женщинам домашний труд.
Выйдя из комсомольского возраста, Вера уже не утруждала себя общественными нагрузками. Её хорошие отношения с коллегами не переходили в дружбу, потому что горечь расставания с друзьями в Зеренде охлаждала её сердце.
Работать на личный авторитет не было и нужды, с кем тут будешь соревноваться, если у каждого имелись свои конкретные задачи, и теперь Верина добросовестность не мешала благополучию семьи.
Как новоприбывшему врачу, Лебедевой была выделена благоустроенная квартира в центре Шантюбе, правда, на пятом этаже и без лифта, но для Веры это была не просто квартира, а сказка.
Вскоре и Женя устроился дробильщиком руды на обогатительную фабрику. Он хоть и с трудом, но привыкал придерживаться трезвой жизни, а иначе было нельзя. Работников, не умеющих выпивать только по праздникам, быстро распознавали и выгоняли из шантюбинского рая. Хорошо напиться во время трудового отпуска не возбранялось, а даже советовалось онкологами как эффективное средство профилактики последствий контакта с радиоактивной пылью. Женя получал достойную зарплату, и все заработанные деньги отдавал Вере, чтобы та не загружала его домашними проблемами.
В те «золотые» годы посёлок Шантюбе напоминал продовольственный оазис Казахстана, потому что другие магазины республики пустели и уже становились символом экономического застоя в стране, а у жителей посёлка имелась возможность купить всё, что душа пожелает.
До своего отъезда в Шантюбе, объезжая аулы и деревни Зерендинского района с целью профилактических осмотров, Вера замечала, с какой быстротой пустели прилавки сельских магазинов, а люди в очередях толкались, если не за хлебом, то за водкой, а если не за водкой, то за папиросами, и не верили в счастливое будущее, как это предусматривалось на всесоюзных партийных съездах.
Люди не хотели беречь своё здоровье и всячески игнорировали всеобщую диспансеризацию. Даже беременные и кормящие мамы в далёких казахских аулах не являлись на осмотр к специалистам выездной врачебной бригады, они с утра собирались в каком-нибудь доме, чтобы в отсутствие мужчин, в тесном женском кругу распить бутылочку дешёвого винца, а на закуску жарились баурсаки.
— Такого пьянства в казахском народе не было. Это просто национальная трагедия! В аулах женщины никогда не пили вино, а тут беременные уже с утра напиваются! — горестно вздыхала педиатр Роза, а гинеколог Полина Ивановна вздыхать не любила. Она использовала всякую возможность вводить женщинам детородного возраста из группы риска противозачаточные спирали, ведь не рождённые младенцы не могли испортить показатель детской смертности в районе.
В Шантюбе тоже умирали дети, но причиной летального исхода были не дефекты медицинского обслуживания, а патология, несовместимая с жизнью.
На время отпуска неонатолога Вере было предложено подрабатывать на полставки педиатром в роддоме. Она согласилась. За месяц её работы в детской палате новорожденных умерло два младенца. Такое фатальное стечение обстоятельств означало крах её карьеры, но что она могла поделать с врожденными пороками детей. 
Чтобы убедиться в правильности своих диагнозов и назначений, Вера мужественно приходила на вскрытие умерших младенцев. Патологоанатом посёлка был одинокий мужчина в расцвете сил, его отличала неподкупность, педантичность во всём, особенно когда речь заходила о его работе, и крайняя придирчивость к коллегам. Не имея желания принимать всерьёз диагнозы педиатра, прибывшего из захолустья, он начал осмотр трупа ребёнка с издёвок.
— Ну что, Вера Владимировна, мы с вами прекрасно понимаем, что та причина смерти, какую вы изволили написать в истории болезни умершего новорожденного, может быть выставлена только посмертно. У вас слишком много амбиций для врача клинициста, но одобряю ваш приход на вскрытие. Сейчас мы увидим, как ошибаются самоуверенные молодые педиатры, прибывшие к нам с периферии.
Но скептический настрой патологоанатома изменился, когда диагнозы подтвердились в обоих случаях смерти новорождённых. Вера выдержала экзамен и теперь всегда подменяла штатного неонатолога.
Был зимний вечер, Вера парилась в сауне, которая открылась в подвальном помещении больницы незадолго до её поступления на работу. Парная принимала парильщиков по расписанию, по средам — женского пола, а по субботам — мужского.
Нет ничего приятнее, чем сначала распариться в парной, а потом сидеть на новом махровом полотенце, символизирующем материальный достаток, пить настой из трав и мазать себя горячим мёдом из общей баночки.
Вера нежилась в медовом соку, прикрываясь пушистым розовым полотенцем, как в сауну неожиданно вошла молоденькая акушерка. Она с порога внимательно оглядела присутствующих женщин в предбаннике и остановила свой взгляд на Вере, которая от такого всеобщего внимания ещё больше зарделась.
— Вера Владимировна, — обратилась медсестра к ней, — к нам в роддом принесли абортированный плод, и мы не знаем, что с ним делать. Сегодня нашей Лиле, медсестре из детской поликлиники, сделали аборт по медицинским показаниям, беременность спровоцировала у неё обострение бронхиальной астмы, но и после аборта её состояние остаётся тяжёлым. Так что нам делать?
— Но я… что я могу сделать? Я сожалею, что так случилось. Обязательно навещу Лилю. В какой палате она лежит?
— Нет-нет, Вера Владимировна, я не это имела в виду. Ведь вы заменяете детского врача в роддоме?.. Дело в том, что выскобленный плод ...живёт. Самой Лиле мы не стали об этом говорить без вашей консультации и не знаем, что делать.
Когда Вера в белом халате и с красными пятнами на лице пришла в палату новорожденных, то увидела на столике живого человечка, завёрнутого в тёплые пелёнки, он шевелился и попискивал, а вокруг стола выстроился в ряд дежурный персонал роддома и все как один смотрели на Веру очень подозрительным взглядом, словно приготовились стать свидетелями удушения младенца её руками.
— Тепло кувеза, кормление сцеженным молоком родильниц по каплям и почасовое наблюдение, — спокойно рекомендовала Вера после осмотра, потом она записала лист назначения и вышла из палаты. Оживлять плод, в котором нет и 900 граммов веса, но есть желание жить и вызывался сосательный рефлекс, не было необходимости.
— Выживет так выживет, а если выживет, то будет жить, — подумала она, понимая своё бессилие изменить судьбу преждевременно родившегося младенца, и не стала заводить на него истории рождения.
На следующий день педиатрический совет решил не портить показатели работы роддома и не регистрировать жизнелюбивый плод Лили. Самой Лиле, ещё не оправившейся от операции, решили о живом ребёночке не говорить, чтобы вторично не травмировать её материнские чувства ложной надеждой. Опыта выхаживания таких живучих недоношенных новорожденных в роддоме ещё не было.
Проходили дни, а ребёнок не хотел добровольно умирать, он сучил ножками, когда ему было скучно, и подавал голосок, когда чувствовал голод. Через месяц после аборта состояние Лили улучшилось, и, когда она готовилась к выписке, до неё стали доходить слухи о том, что в детской палате роддома растёт её дочь.
Эта история закончилась регистрацией ребёнка и счастьем родителей, которые потеряли плод, а через месяц приобрели дитя.
Вера радовалась за Лилю, но опасалась за полноценность развития её дочери, так как в педиатрической литературе прогнозы для глубоко недоношенных детей были неутешительными, поэтому наблюдала девочку на участке почти каждый день после выписки. Несмотря на то, что девочка в развитии быстро нагоняла своих сверстников, самой Вере почему-то расхотелось иметь второго ребёнка.
— А вдруг я рожу ребёнка, а он калека? …Смогу ли я его любить? …А как отнесётся к такому ребёнку Женя? Но не брошу же я моего несчастного сыночка или дочку на произвол судьбы или …брошу? Ох, лучше не думать о плохом. Женя не пьёт, это уже хорошо, а о рождении второго ребёнка лучше вообще забыть.
На второй год после переезда в Шантюбе Лебедева Вера Владимировна была направлена на престижную учёбу в Москву.
Два месяца училась Вера лечить больных детей по-московски, два месяца она, как свободная женщина, не обременённая семьёй, по вечерам от тоски угощалась сигаретками своей соседки, да и некурящих докторов на курсах не было.
Сумасшедший ритм Москвы подгонял каждого, кто ещё верил в равномерное вращение Земли вокруг своей оси. Время в Москве не зависело от восходов и заходов солнца — оно зависело от скорости движения уличного транспорта и пешеходных лавин, несущихся в разных направлениях. Московское время зависело от быстроты скороговорной речи радиодикторов, от скорости подписанных сделок, а о количестве разрушенных судеб статистика умалчивала.
Москва жила своим собственным временем.
За эти два месяца учёбы Вера приобщалась к настоящему искусству, чтобы это искусство оставило след в её душе навсегда. Она зачарованно всматривалась в творения великих художников, немея перед картинами, о которых читала в книгах и изучала по репродукциям. Послушать музыку Рахманинова в исполнении симфонического оркестра в зале Чайковского необходимо каждому, чтобы познакомиться со своей душой и почувствовать её волнение. После таких культурных походов Вера испытывала необычную гордость за то, что она была рождена человеком.
По выходным Вера превращалась в заядлую театралку и покупала билет на спектакль, где играл полюбившейся ей актёр. Оказалось, что если купить билет за 15 минут до начала представления, то можно попасть в партер на места, предназначенные для важных особ, у которых появлялись куда более важные дела, чем посещение театров.
На знаменитых московских сценах мастерство режиссёра и талант актёров открывали для зрителя то, что обычно не увидишь в сутолоке повседневной жизни. Сидя на мягком бархате театрального кресла, Вера забывала свою жизнь, она вживалась в образы главных героев спектакля. Их одиночество ей было знакомо, но на сцене оно становилось просто невыносимым, и от этого последняя сцена, в которой торжествовала всепобеждающая любовь, была так желанна. Вера радовалось чужому счастью, сыгранному на сцене, как своему собственному.
В судьбе Веры не было режиссёра, который бы предусмотрел замечательные финальные сцена, а были только серые будни. После театра возвращалась Вера в вымершем метро домой и в тёмной комнате общежития грустила оттого, что в её жизни не случилось настоящей любви.
Как можно не уметь любить? А она не умела, к тому же потеряла свою путеводную звезду юности, а теперь ей предстояло томительное ожидание старости. Одно успокаивало Веру — что любовь к дочери Катюше переполняла её всю, но и от этой любви ей вдруг захотелось отдохнуть.
Услышав от курсантов рассказы о реальных событиях в Чернобыле, Вере открылась горькая правда жизни: глупо стараться выжить, если крушение света уже наступило. Теперь даже мысль о рождении второго ребёнка казалась ей кощунственной.
После приезда из Москвы налаженная семейная жизнь в Шантюбе успокоила Веру, от страхов и тоски исцелила её встреча с дочерью и мужем. Оказалось, что любовь всё-таки жила в её сердце, и то, что так пугало женщину, случилось само собой. Через три месяца по прибытию в Шантюбе она встала на учёт по беременности. Теперь оставалось только одно: хорошо спать, вкусно кушать и радоваться каждому дню.
— Пусть будет так, как будет, а там посмотрим.
Но мысли о возможном уродстве ребёнка приобретали навязчивый характер, ведь здоровье плода зависело от любой случайности, даже от одной сигареты, выкуренной внеурочно. Вера бросила тайное курение и перестала петь популярные песни, потому что решила, что «хорошо поёт тот, кто поёт после родов».
Побороть страх за здоровье живущего в её утробе ребёнка помогала Вере история тёти Нади. Это была даже не история, а исповедь родной сестры папы, которая жила в Москве и работала столичным участковым педиатром.
Жила тётя Надя далеко от центра Москвы, поэтому навещала Вера свою московскую родню во время учёбы редко и очень обрадовалась, когда однажды тётя Надя сама пришла в общежитие, чтобы вместе с Верой сходить на службу в один из православных храмов и по дороге рассказать племяннице историю, которая случилась на самом деле.
***
Долгое время у Нади и Павлика не было детей, поэтому рождение первенца казалось им настоящим чудом! Игорьку не было и года, когда его папу перевели на повышение из Челябинска в Москву и по приезду в столицу вручили ключи от двухкомнатной квартиры. Надя считала себя самой счастливой женщиной в мире, она была женой офицера, матерью замечательного мальчика и на работе пользовалась большим авторитетом среди коллег и родителей больных детей.
Игорёк рос весёлым фантазёром, так что никому от его проделок не было скучно. Хоть мальчишка порой и шалил, но родителей очень любил и старался их не огорчать. Учёба Игорьку давалась легко, и друзей у него было много. Большим событием в семье стало приглашение Игоря участвовать в праздничном концерте на Новый год на сцене Кремлёвского дворца. Надо сказать, что голос мальчику достался от Бога, и ему пророчили славу народного певца.
Во время подготовки к концерту Игорь стал жаловаться на слабость, но Надя не обращала внимания на жалобы сына, давала ему витамины и кормила фруктами, понимая, что подготовка к кремлёвским концертам требовала усиленных репетиций. Уже после зимних каникул Надю насторожила растущая сонливость сына, тем более, что мальчик стал жаловаться на головную боль, и тогда она решила обследовать сына в своей поликлинике, где работала педиатром. Через день анализы крови Игоря были готовы, лаборант принесла их в кабинет врача, когда Надежда дописывала истории больных детей.
— Это неправда! — возмутилась она, пробежав глазами по лабораторному бланку. — Вы сами видели, что вы мне принесли?.. Так перепутать фамилии детей — это недопустимо! Нет-нет, это просто какая-то ошибка! Это случайность! Этот анализ не может быть анализом моего сына!
Надя не заметила, как она перешла на крик, как исступлённо трясла исписанным бланком перед лицом поникшей лаборантки, чтобы не принимать правду о болезни сына, ибо этот анализ крови был смертным приговором для него, он означал начало конца её материнскому счастью.
Потом дни шли своей чередой, и с ними угасала жизнь Игоря. Глядя на опухшего и бледного сына, Надя и Павлик радовались простой возможности быть рядом с ним, но час настал, их сынишка умер, а они так и не смогли подготовиться к его смерти. Эта потеря потрясла обоих, она лишила их сил жить дальше.
После похорон сына Надя перестала ходить на работу, а Павлику не дали время для траура, его вызвали на службу приказом, он был военным человеком. Возвращаясь со службы, мужчина пытался ухаживать за своей женой, но ей претила его заботливость. Надя не хотела утешаться, она хотела вернуть своего сына живым и невредимым. Даже мысли о работе детским врачом у неё не возникало, весёлые детские голоса во дворе делали её глубоко несчастным человеком.
Верина бабушка приехала в Москву по телеграмме Павлика, но она не стала ухаживать за дочерью, она была в таком возрасте, что сама нуждалась в заботе. Надя вынуждена была оставить хандру и готовить, убирать в доме и прогуливать маму по двору.
Однажды бабушка Мария захотела посетить Божий храм. После возвращения из храма уставшие от ходьбы женщины сидели на кухне и пили чай с пряниками. За чаем старушка обратилась к дочери.
— Бог услышал наши молитвы.
Надя удивилась этим словам и возмутилась духом.
— Мама, я не молилась в храме. Какой толк в молитве, если молись, не молись, а Игорька живым не возвратишь.
На эти горькие слова Верина бабушка грустно улыбнулась и заверила дочь, что и вздохи человека слышны Господу, поэтому никогда нельзя терять надежду. Она ещё сказала, что для Господа Бога нет ничего невозможного, Бог имеет право давать и забирать, он Творец.
— Когда Бог даёт, мы то с радостью берём, но не благодарим, а, когда забирает, то ругаемся, а надо верить, что Господь благ и Он слышит каждую молитву кающегося человека. Игорька Бог себе забрал, теперь Бог на престоле слышит его песнопение, ведь я, доченька, его втайне окрестила, когда он в деревне у нас отдыхал. Ты поверь мне, доченька, у тебя будет дитя. Это я услышала в сердце своём в Божьем храме.
— Ох, мамочка моя, да что ты мне говоришь? Мне уже сам Бог не поможет. В том году мне исполнилось 40 лет! Мама, мне 40 лет! Какая может быть беременность?! Мы с Павликом ещё молодыми хотели родить Игорьку сестрёнку или братика, но ничего не вышло, а ты своей надеждой только соль сыпешь мне на рану!
— А ты ручки на грудях крестом не складывай, це не поможе представитися до срока. Ходи до церкви, а работу кидати не потребно. Подивись про Павлика, не мучай ты его, он у тебя добре человик, всё у вас сладится.
Это последнее материнское слово было сказано на украинском языке.
После отъезда бабушки тётя Надя вышла на работу, занялась домом, а через десять месяцев у неё родилась дочь Юля. С ней Вера познакомилась во время своей учёбы в Москве.
***
Тогда в Москве Вера под впечатлением этого рассказа тёти Нади приходила в храм, но уже не как турист, а как человек, нуждающийся в утешении, ставила свечки за здравие всех живых родных и за упокой умерших, которых знала по имени, и ещё за то, чтобы у неё тоже родилась здоровая девочка. По окончании учёбы в Москве тётя Надя купила для племянницы икону Николая-чудотворца, которую Вера и привезла домой.
Прошёл год, учёба в Москве и театральная суета ушли в прошлое, и настало утро, когда Женя повёл отяжелевшую Веру в роддом. Роды проходили стремительно, младенец застрял в родовых путях из-за обвития пуповиной. Как последний шанс спасти ребёнка от удушья, опытная санитарка с разбега плюхнулась на Верин живот — и через мгновение родилась прекрасная девочка, которая была названа Татьяной. От того, что у Танюши была сломана при родах ключица, любовь родителей к ней стала ещё крепче и нежнее. Рождение дочери принесло Вере столько счастья, что его бы хватило на всех страждущих, живших на земле. Этим счастьем женщина и поделилась со своими родителями, которые приехали с богатыми подарками порадоваться рождению ещё одной внучки.
По выписке из роддома гинеколог сказал на прощание Вере, как коллеге, что через два года она может приходить за мальчиком. Может быть, он это сказал в шутку, но молодая мама восприняла эти слова как наказ старшего по званию.
Если Катюшу молодые родители торопили расти, уча её сидеть, ходить и говорить, то развитием своей младшенькой они умилялись каждый день, а Вера стала замечать в себе несвойственную ей доселе нежность.
Однажды, когда она держала Танюшку у груди и любовалась её крошечным тельцем, в комнату вошла пятилетняя Катя. Девочка стояла у косяка двери и подозрительно поглядывала на маму, не совсем понимая, что та делает.
— Доченька, подойди ко мне. Давай я тебя тоже обниму, моя доченька.
— Вот ещё чего не хватало, — пробурчала Катя и смылась поскорее на улицу, потому что с рождением Танюши у неё появились и первые обязанности: нянчить сестру, гулять с ней во дворе и мыть посуду.
Пролетела снежная зима, и вновь весна пришла в городок. С её приходом двор до позднего вечера гудел детскими голосами.
Однажды на пороге квартиры Лебедевых появилась запыхавшаяся соседка с первого этажа.
— Вера Владимировна! …Таня! …Скорее! — прокричала она, не здороваясь.
Потом соседка устремилась на балкон, за ней последовала и Вера. С высоты пятого этажа был хорошо виден весь двор. На игровой площадке стояла белая детская коляска, купленная по специальному талону. К коляске тянулась длинная очередь из дворовых ребятишек, желающих покачать настоящую ляльку в настоящей люльке. Катюши в этой очереди не было. Вера тут же слетела вниз и успела спасти девочку, которую от качки чуть было не выбросило за борт. Когда Катю разыскали соседские ребята, она не поняла маминой тревоги и своей вины.
— Мама, зачем надо было так волноваться, если за Танюшей присматривал весь двор. Её уже сейчас надо приучать к самостоятельности. Смотри, как она мне улыбается, потому что моя сестричка знает, что я её в обиду не дам.
***
Видя, как все дети во дворе едят ягоды, которые не купишь в магазине, молодая семья Лебедевых приобрели дачу. Все обеспеченные семьи в посёлке имели дачи. Дачи находились за 10 километров от Шантюбе между сопками у озера с прозрачными голубыми водами.
Всё у Лебедевых было, как у людей. Женя числился хорошим работником и пил алкогольные напитки только в отпуске. На работе к Вере относились с уважением. Дети росли здоровыми и слушались родителей, как в хороших приличных семьях.
Вскоре у Лебедевых появилась и личная машина. Для покупки этой машины Женя съездил в Караганду и объяснил тестю и тёще всю необходимость иметь машину, ведь с детьми на дачу очень трудно ездить на автобусах.
Для Риммы и Володи всё, что касалось дачи, было святым делом, тем более что Женя в этот свой приезд баловал их необычной любезностью. Когда Верины родители собрали все свои сбережения в кучу и прибавили к ним деньги, занятые в долг, то выяснилось, что на машину для зятя денег хватит. Перед оформлением документов на «Жигули» Вера настояла на том, чтобы машина была записана на имя мужа. Володя неодобрительно покачал головой, но выполнил эту просьбу дочери.
Став владельцем автомобиля «Жигули», Женя любезничать перестал и поспешил в обратную дорогу. Такую неблагодарность мужа к собственным родителям Вера не могла простить, но она… простила. Простила ради сохранения покоя в семье. Она уже привыкла молчать, лишь бы её муж не пил. Спокойно живёшь, когда смотришь на жизнь сквозь пальцы.
Пришло время, в семье Лебедевых удачно справили день рождения Танюши, девочке исполнилось два года, и потом началась суета, потому что к ним приезжали важные гости. Навестить родственников в Казахстане приехали два старших брата мамы, чтобы посетить места былой молодости. Их путь лежал через Шантюбе, к этому вояжу присоединилась и семья Саши.
Вера готовилась встретить гостей, договорилась с друзьями о размещении всех путников на ночь, а сама решила к их приезду наварить большую кастрюлю борща, отварить картошку и нажарить котлет. В кулинарном деле она уже преуспевала.
За день до приезда гостей Женя взял отпуск и решил его отметить, а так как водка в доме хранилась, то отметил как следует. (Две бутылки водки каждый месяц получала семья Лебедевых, и две бутылки водки стоила машина навоза для дачи.)
В день приезда гостей Вера обречённо смотрела на часы, которые тикали ей на погибель. Как встречать дорогих гостей, когда хозяин дома напился в стельку?
— Что делать? Что мне делать? — спрашивала женщина снова и снова, но ответа так и не последовало.
Её девочки гуляли во дворе, приезд гостей их интересовал гораздо больше, чем спящий у дивана папа, но Вера была другого мнения. Она пыталась спасти ситуацию, посадить мужа как-то поприличнее.
— Женя, проснись, негодный ты человек! Куда мне спрятать твоё пьяное тело, чтобы его не заметили гости? О Боже, на какой позор ты меня обрекаешь?! Такой позор можно смыть только твоей кровью!
От «негодного человека» пахло табаком и водкой. От этого запаха Веру чуть не вырвало прямо на грудь мужу. Предстоящий позор холодил её душу.
Женщина ещё раз прошлась по комнате, и тут, на высоте вздоха, её блуждающий взгляд упал на иконку, которую она привезла из Москвы, как сувенир от тёти Нади. Икона была небольшая и скромно стояла в стенке между стопками сервизных тарелок.
Женщина подошла поближе, взяла в руки деревянную икону в позолоченной рамке и стала рассматривать изображение Николая Чудотворца. Она очень хотела чуда, и чем внимательнее она всматривалась в лицо святого угодника, тем яснее ощущала его сочувствие. Целовать икону Вере хотелось, как это делали на службе все верующие в московском храме, но она не знала, к какому месту иконы надо приложиться губами, поэтому, осторожно сдунув со святого лика пыль, поставила икону на своё место в стенке.
Теперь Вере показалось, что настало время заплакать, но слёз не было, тогда она перевела взгляд на окно. По синему небосклону плыли белые облака, и это раздражало женщину: облака знали, куда плывут, а она не знала, как представлять маме и родственникам пьяного супруга.
Вера не говорила никому в семье о том, что её Женя опять стал прикладываться к бутылке, что последнее время они никуда не выходят вместе и спят в разных комнатах, а под смородиновым кустом муж каждый год пытается выращивать мак, непонятно для каких целей...
А вот теперь об этом узнает не только мама, но и её любимые братья.
Опустившись на колени рядом со своим пьяным мужем, женщина закрыла глаза, но всё напрасно, молиться она не умела, а стрелки часов неумолимо торопили время, когда падёт репутация семьи Лебедевых в глазах маминой родни.
— Бог, не допусти такого стыда! Задержи гостей в пути, чтобы мама и гости не узнали о пьянстве моего мужа. Это моя беда и мой позор, а Женя сам не знает, что творит!
Тут глаза Веры испуганно заморгали, потому что ей стукнуло в голову, что она наговаривает несчастный случай на близких ей людей, которые находятся в пути.
— Нет, нет, Боже упаси, не допусти и беды с моими родными в дороге. Я не знаю, каким образом, но сделай так, как будет тебе угодно, только пускай они не подумают, что мой муж пьяница несусветный, ведь он хороший человек!
Закончив разговор с Богом, Вера встала с колен, вновь прошлась по комнате и решительно взяла икону Николая Угодника, с закрытыми глазами приложилась губами к нарисованной руке и поставила её обратно. Всё, теперь со спокойной душой она пошла на кухню, доваривать борщ в большой красной кастрюле, предназначенной для варки варенья.
Борщ был готов, котлеты нажарены, а гостей не было. Прошло ещё два часа, а гости не приезжали. Уже вечерело, когда в квартире Лебедевых раздался телефонный звонок.
— Мама, мама, папа пошевелился! — одновременно со звоном телефона закричали девочки из зала, они уже давно пришли с улицы и смотрели передачу «Спокойной ночи, малыши».
Вера с нетерпением схватила телефонную трубку.
— Алло, Саша? Где вы?
— Алло, Вера, ты не волнуйся, всё нормально. Мама с папой и наши гости будут ночевать в деревне под Атбасаром, в совхозном клубе. У папиной машины спустило сразу два колеса и что-то застучало в карбюраторе. Почему сразу два колеса спустили, я до сих пор не могу понять, ведь я всё хорошо проверил перед поездкой. …За меня не волнуйся, я переночую в своей машине, нам утром обещают помощь в совхозной мастерской. Звоню из сельского клуба по просьбе мамы. До завтра!
— Спасибо, Саша, за звонок. До завтра!
В Вериной жизни произошло чудо, которое могло упасть только с неба.
Под утро Женя проснулся и уехал на дачу, чтобы не мешать своей жене достойно встречать гостей. Вере удалось произвести хорошее впечатление на родню и своей замужней жизнью, и своим наваристым борщом.
Через два дня отдыха гости отправились дальше в путь, и Вера с Женей на своей машине тоже присоединились к ним.
Этим приездом в Казахстан, в места ссылки польских семей, живущих на Украине, мама и её братья отдавали дань уважения своему прошлому, своим родителям, похороненным на степном кладбище, которое терялось в необозримости степи, выгоревшей дотла под палящим солнцем, а вдали тонкая нить горизонта чертила траурный круг, в центре которого находилось одинокое деревенское кладбище.
По дороге домой Вера увидела на вершине сопки высокий каменный крест. Этот крест, словно человек с раскинутыми в стороны руками, обнимал степь. Под крестом лежала поминальная доска, где золотыми буквами были написаны слова благодарности казахскому народу, который помогал ссыльным полякам выжить в этих безлюдных местах в суровую зимнюю стужи и в летнюю засуху.
Мама и её братья были реабилитированы только в 60-х годах, но они никогда не сетовали на то трудное время изгнания и жили полноправной жизнью советского народа.
Теперь время повернулось к ним спиной. Вера сердцем чувствовала боль при их расставании. Её поражала та горячая любовь между братьями и сестрой, над которой была не властна даже близкая старость.
К сожалению, это была последняя встреча мамы с братьями, но их переписка длилась до самой смерти сначала Мичеслава, потом Леонида.
Вера такой сильной братской любви и поддержки не имела. Да и общалась она со своим братом редко. Саша не мог простить родителям, что они купили для мужа сестры машину, которую Женя не заслужил, тогда как его жена Галя не имела цигейковой шубы.
Глава 2
Не успела Вера прийти в себя после отъезда гостей, как её стали донимать приступы тошноты по утрам. Когда свежие отварные пельмени приобрели запах протухшего мяса, то сомнений не осталось: Вера беременна третьим ребёнком. С чувством тревоги она ощущала в себе начало новой жизни. Эта новая жизнь росла независимо от желания самой женщины и сложившихся вокруг неё обстоятельств.
У Веры появилась тайная любовь.
С нетерпением влюблённой ждала она наступления ночи, чтобы в ночной тишине без помех любить растущего в её теле мальчика, судьба которого была уже предрешена, ибо ему не суждено иметь даже имя. Третий ребёнок в Вериной семье — непозволительная роскошь. Бессонными ночами чуть слышно беседовала Вера со своим любимым сыночком, положив ладонь на низ живота. Она знала без доказательств, что под её сердцем стучит сердечко сына.
— Тебе не нравятся пельмени?.. Ты думаешь, что они плохо пахнут? Но если бы ты хоть раз в жизни отведал их на вкус, то не привередничал бы так. Скажу тебе честно, что я не знаю, как надо воспитывать мальчиков. Я их с детства стеснялась, а скорее всего боялась. Теперь твой папа стесняется со мной выйти в люди, а ты? ... Хотя я лишена счастья увидеть тебя взрослым мужчиной. Жалко, что тебе не узнать, как прекрасен и как жесток бывает этот мир, в котором тебе не суждено родиться.
Сонные шевеления старшей дочери, лежавшей под её боком, мешали Вере думать и заниматься желанным подсчётом.
— Так, сколько мне лет?.. 35. Уже прилично для родов. Когда мне будет столько же лет, сколько лет моей маме сейчас, то тебе будет уже... так, а сколько лет моей маме? Начнём считать сначала. Мама родилась в 28-м году. Это я точно знаю, значит, ей пошёл ...61-й год! Если я буду в возрасте моей мамы, то к 60-летию я буду выглядеть не такой уж старой, судя по тому, как выглядит мама сейчас. Допустим, что мне исполнилось 60 лет, то моей Катюше ...будет ...ни много ни мало... не знаю, сколько лет. Так, я родила Катю в возрасте 27 лет, значит, разница у нас всего 27 лет. То есть моей старшей дочери исполнится в день моего 60-летнего юбилея уже 33 года, а Танюше ...м-м-м... будет приблизительно …28 лет. К моему 60-летию тебе, мой мальчик, исполнилось бы уже... так, так, так... 25 или 26 лет. Я бы гордилась тобой, мой сынок, потому что уверена, что ты бы вырос добрым человеком с сердцем сильного и мудрого рыцаря!
Вере показалось, что в этот момент сынишка слегка зашевелился в её животе, и она ему нежно улыбнулась.
— Мой малыш, когда мне исполнится 60 лет, я буду достаточно молода и богата, чтобы плыть по синему морю на белом пароходе. Я буду сидеть в белом плетёном кресле у самого края палубы и под шум волн вглядываться в морскую даль, а рядом со мной будете носиться по палубе белого парохода вы, мои расшалившиеся дети. (Весёлые дети представлялись женщине не старше возраста Катюши.)
В этом навеянном с морским пейзажем и белым пароходом она видела себя красивой и молодой тургеневской женщиной, в белом воздушном сарафане, с белым ажурным зонтиком в руках. Дети тоже резвились на палубе, девочки в белых длинных платьях, а сынок — в белом матросском костюмчике с голубыми полосками. Так как представить себе Женю в мужском белом костюме она не могла, то в этих голубых фантазиях его персоны не было.
К тому времени Вера чувствовала усталость от своей покорности мужу, начальству и обстоятельствам, может быть, поэтому этот ночной разговор с малышом в возрасте плода был ей необходим, чтобы дать волю воображению, которое хоть как-то утешало женщину, прощающуюся с плодом, которому не суждено родиться.
— Катька, сколько раз тебе говорить, чтобы ты лежала спокойно! Не толкайся! Уже два часа ночи! — прошептала она дочери, которую не могли разбудить даже гром и молния.
Катя казалась Вере вполне взрослой девочкой, которой можно доверять семейные секреты, но о предстоящем аборте говорить с дочерью не хотелось, как и ни с кем другим.
— Так, продолжим. А если тебе, мой сынок, было бы столько лет, как Кате сейчас, то мне бы исполнилось …исполнилось... О, как я хотела бы увидеть тебя большим и смелым. Я знаю, ты бы смог защитить своих сестрёнок, когда меня не будет.
Этот утомительный счёт помогал женщине справиться с бессилием изменить судьбу своего сына. Таким странным образом прощалась она каждую ночь с тем, кто доверчиво рос в её животе.
Вера была рада, что единственная в больнице женщина гинеколог весь сентябрь пребывала в отпуске, потому что такое непредвиденное стечение обстоятельств отодвигало сроки аборта, но она насторожилась, когда после своего летнего отпуска её коллега-гинеколог уехала на двухмесячную учёбу в Москву. Теперь тянуть с абортом стало уже невозможно. Вера обратилась к другому гинекологу — мужчине, и он был рад помочь коллеге решить проблему «нежелательной» беременности.
Проведение аборта было назначено на пятницу. Страна готовилась отмечать ноябрьские праздники, а Вера — хоронить сыночка. В пятницу, когда солнце по-летнему припекало землю, она пришла домой в обеденный перерыв, чтобы подготовиться к операции по изъятию плода из её утробы. Она старалась не думать об этом, но её сыночек сам догадывался о своей участи и сжался в комочек. Все осуждающие мысли женщина держала под замком, чтобы не раскиснуть и не сбежать на другую часть света, но воспоминание о последнем разговоре с мужем лишало Веру права отступить назад.
Этот разговор с Женей случился днями раньше, и он проходил на кухне.
***
Обычно муж возвращался с работы голодным как волк, а голодный кормилец семьи всегда был злым и очень нервным. В тот день Вера купила для мужа пельмени в кулинарии, чтобы устроить супругу праздник живота. Этими пельменями она хотела его задобрить перед тем, как он примет решение между абортом или рождением в семье третьего ребёнка.
— Женя, мне уже нельзя больше тянуть с абортом. Последний срок для операции заканчивается на этой неделе. Что нам делать?
Довольный ужином мужчина, привычным движением руки поглаживая усы пшеничного цвета, что говорило о его глубоком раздумье, разговор о третьем ребёнке начал издалека.
— Верунья-говорунья, ты же знаешь, что сейчас творится в нашей стране. Не сегодня, так завтра от нашего правительства могут остаться только «рожки и ножки». Перестройка по-горбачёвски скоро прикажет долго жить, в стране наступит безвластие. Страну без власти охватит анархия, так учит нас история, и вот тогда никому не будут нужны старики и дети. Кто знает, куда подует ветер перемен? …Нам надо уже сейчас думать, как выжить с тем, что мы имеем, хотя мы не так и много имеем. Если закроются шахты, то пойдём мы с тобой, Вера — бубончик от берета, по миру с протянутой рукой. Во время всеобщего застоя, кому понадобятся наши гараж, дача и квартира? В такое время думают не о квартирах и гаражах, а как бы прокормиться и иметь крышу над головой. …И не надо делать большие глаза, ты же читала последний номер «Огонька» ... «Проснись и пой», забудь всё, чем мы жили при советской власти, такой строй не повторить дважды… Утопия равенства теперь никому не вскружит голову …Или ты хочешь ещё одну жертву социализма родить, а недостаточно ли жертв? Когда заканчивается последний срок для аборта?
— На этой неделе.
Да, Вера читала «Огонёк» от корки до корки. Публикации этого ежемесячного издания трубили набат по всей стране, перевёрнутой с ног на голову! Понять, где обман и вымысел, где правда и реальность, простому обывателю было очень трудно, и эта неясность прошлого, настоящего и будущего пугала.
Кому и чему теперь верить, Вера ещё не определилась. Книги самиздата оставались литературными произведениями, а не историческими фактами, в журнале «Огонёк» были опубликованы документы и свидетельства того странного времени, когда почти весь народ поверил в добро, а добро его детям и внукам уже казалось злом. Теперь во всём белом свете не видела она силы, способной защитить жизнь её не рождённого сыночка, но только Женя, как отец, мог вмешаться в его судьбу.
— Вера, посмотри вокруг, все, нормально обеспеченные семьи ограничиваются рождением одного ребёнка или, в крайнем случае, двух детей. Это реальный подход к сохранению благополучия семьи в такое неспокойное время. Иметь более двух детей — это как-то даже неприлично. Подлей-ка мне ещё крепкого чая, и прошу, на заварку не скупись. Как успехи у Катюши с изучением наук?
Вера не дала мужу увильнуть от ответа. 
— Женя, мне делать аборт?
— Ты точно знаешь, что будет сын?
Да, Вера была уверена, что носит под сердцем мальчика, но ответила уклончиво:
— Один Бог это знает. Мне делать аборт?
— Да. Это будет разумно.
***
И вот этот день аборта наступил. Вера спокойно приняла душ, оделась и стала откладывать необходимые вещи для больницы. Она уже не ругала свою страну, которой не нужен был её мальчик, не злилась на «гласность», пугающую народ своими разоблачениями, и не критиковала «перестройку», которая перестраивалась, топчась на одном месте. Она не обижалась на своего мужа, не желающего иметь сына, и душевно умирала вместе со своим ребёнком, которого носила под сердцем, и никому не было дела до её горя.
Вера методично собрала сумку, потом переобулась в уличную обувь, надела пальто, но перед выходом на лестничную площадку оглянулась, чтобы увидеть свой дом в трауре, ибо она вернётся уже другим человеком, человеком, пришедшим домой после похорон любимого дитя.
На кухне часто закапала вода из крана.
— Слышишь, мой мальчик, как по тебе плачет наш кухонный кран… Прости меня, мой любимый малыш.
Вера прошла на кухню, завернула вентиль покрепче, вода капать перестала, и тут в коридоре раздался резкий телефонный звонок. От неожиданности она даже вздрогнула, как от электрического разряда, в это время звонков быть не должно. Женя на работе, и никто не знал, что Вера пришла домой в неурочный час. …Кто может сейчас звонить? Разве что Бог!
— Алло. Алло? …Кто говорит?
Голос собственного мужа показался Вере незнакомым.
— Вера, как дела? …Каков настрой?
— Ох, это ты? Дела как дела, а настрой один — идти на аборт. Говорить мне некогда, потому что через десять минут меня будут ждать в операционной.
— Какое у тебя настроение?
Этот никчёмный вопрос разозлил Веру до глубины души.
— Какое у меня может быть настроение, если я иду на а-б-о-р-т?! Аборт — это операция по выскабливанию плода из тела матери!
— Верочка-голубая тарелочка, не кипятись, а пойди-ка ты в зал, сядь на диван и подумай хорошо, и то, что ты надумаешь, станет моим тебе ответом по поводу аборта! …Пи, пи, пи.
На этом разговор прервался.
Вере не надо было и садиться на диван, чтобы понять, что будет верным для неё и мужа, но она послушно прошла в зал, не снимая уличной обуви, и присела на край дивана.
Через пять минут женщина была уже в больнице. На пути в абортарий Вера зашла в кабинет главной акушерки района.
— Фаина Самуиловна, скажите мне, пожалуйста, кто у меня должен был родиться? Я знаю, что ваш опыт акушерки не ошибается в этих вопросах.
Фаина Самуиловна улыбнулась. Она внимательно посмотрела на Верин живот, и спросила дату рождения её и её мужа, а также срок беременности.
— Мальчик. У вас будет сын.
Уверенный ответ акушерки укрепил Веру в её решении. Минута в минуту вошла она в операционную гинекологического отделения, где её ждал тот гинеколог, который когда-то, два года назад, приглашал её прийти в роддом за сыном.
— Проходите, проходите, Вера Владимировна, и ложитесь на этот стол. Сейчас Ниночка сделает вам укол, чтобы…
— Укола не нужно, я буду рожать третьего ребёнка.
В операционном блоке наступило короткое молчание.
— Но мы с вами уже договорились на аборт. Аборт будет под очень хорошим наркозом!
— Нет, мы с мужем решили сохранить беременность. У нас родится сын.
— Откуда у вас такая уверенность?.. А если третьим ребёночком будет у вас девочка?! Как у вашей коллеги педиатра Ольги Романовны — три сына?
— Мне уже всё равно, какого пола у меня будет мой малыш. Я его люблю такого, какой он есть.
Первым делом Вера поставила в известность о своей растущей беременности главного врача медсанчасти. Главный врач от желания своего педиатра уйти в декретный отпуск поджал недовольно губы, но сухо поздравил подчинённую с будущим прибавлением в её семье. Потом очередь узнать новость из первых уст дошла до домашних. Женя с душевным облегчением узнал о решении жены сохранить ребёнка, и он тут же пожелал иметь сына, внешне похожего на Веру, с её смуглой кожей, карими глазами и короткой талией, потому что он стеснялся своих белых ног, которые не загорали, а краснели, и страдал от длинной талии, которая делала его спину слабой, и это мешало ему продолжить карьеру атлета. Катюша, которой исполнилось уже восемь лет, услышав новость о братике, слегка пожала плечиками и серьёзно задала вопрос, на который сами родители не смогли найти достойный ответ.
— Ну и зачем вам это надо?
***
В мае 90-го года в семье Лебедевых родился здоровый наследник.
Первый акт мочеиспускания сына на пеленальном столике в роддоме привёл Веру в неописуемый восторг. Как прекрасен был её мальчик! Разве можно было не восхищаться крепостью прямоугольных плечиков сына, высокой струёй во время акта мочеиспускания и как можно было не гордиться большим носом сынишки, который казался ей просто великолепным?!
— Вы только посмотрите, нос моего сына виден со всех сторон, как у Буратино!
Третий раз в жизни Веру охватил наплыв необъяснимой любви не только к своему ребёнку, но и ко всему миру, и она пребывала в отделении родильниц в потоках славы, как мама будущего мужчины, настоящего рыцаря, а пока ещё младенца.
— Вера Владимировна, вы извините, но ваши девочки рождались такими миленькими, такими хорошенькими, а вот сынишка родился …ну, не такой красивый.
Детский врач роддома ещё не имела своих детей, и не ведала, какую чепуху городит, а Вера не уставала восхищаться своим ребёнком и всем, что он делает.
Имя для мальчика выбрал Женя. Он назвал сына Виктором. Имя «Виктор» Вера забраковала ещё во время беременности, но после рождения сына это имя приобрело красоту и значимость.
— Виктор! Виктория! Победитель! — прокричал Женя под окнами роддома, и Вера стала называть новорождённого сына Витей.
Когда счастливый Женя прорвался в родильное отделение, преследуемый погоней в белых халатах, то Вера тут же выбежала к нему навстречу с ребёнком на руках, чтобы скорее познакомить сына с его отцом. Схваченный санитарками с двух сторон, Женя перед самым выводом из отделения оглянулся назад и крикнул через плечо с надеждой в голосе:
— А нос? Не большой ли нос?
— Нос прекрасный! Нос вождя! — вдогонку прокричала ему Вера.
Весь педиатрический персонал радовался материнскому счастью Лебедевой, её навещали коллеги и приносили гостинцы.
— Вера Владимировна, но почему «Витя»? Разве нет других имен? Если будут вашего сына во дворе звать «Витька», как моего брата, разве вам это понравится? — недоумевала всё та же педиатр роддома, желая своей коллеге только добра.
— Татьяна Васильевна, кто знает, а вдруг для друзей он будет не Витька, а Витёк?! Это очень хорошо звучит, с уважением.
В день выписки Веры из роддома приехали из Караганды её родители с большими сумками подарков и с ящиками домашних дачных заготовок. Довезти эти тяжеленные сумки могла только бригада тяжелоатлетов, а не два человека пенсионного возраста.
В тот день светлая квартира Лебедевых была согрета ярким майским солнцем, и за окном птицы в веселье распевали, радуясь весне. 
В зале стояли два дивана. Старый диван решено было перевезти на дачу, но он пока занимал своё место у стены, рядом с ним красовался новый диван, более комфортный и более объёмный. Эта неустроенность и теснота создавали в квартире атмосферу перемен, ведь в семье родился богатырь, продолжатель рода.
Вера попросила мужа убрать швейную машинку со стола в зале, чтобы вся семья могла собраться за праздничным обедом. Счастливый Женя пробрался к машинке, взял её за опору и таким же образом двинулся назад. Когда он проносил машинку над младенцем, закутанным в пелёнки, ручная швейная машинка стала разваливаться прямо на глазах, и в одно мгновение его руки крепко сжимали только деревянные боковушки от основы, а сама швейная машинка по закону тяготения падала на новорождённого Витю. От бессилия изменить ситуацию Женя побледнел, а Вера замерла от ужаса, ей отводилось судьбой стать свидетелем гибели её сына. Она стояла у края дивана, понимая своё бессилие пробраться между диванами и руками загородить малыша от неминуемой гибели.
Всё происходило, как во сне, медленно и неотвратимо. Швейная машинка рушилась всей своей тяжестью на голову и грудь новорождённого перед глазами его родителей.
Вот и воплотился в явь тот ужас, который годы мучил Веру, показывая её материнское бессилие защитить своих детей! Господи, не допусти! Словно весь мир сфокусировался перед глазами женщины в это мгновение на падающей на её ребенка швейной машинке, как в замедленной съёмке фильма, Вере не почудилось, не привиделось, а явно произошло то, что выходило за границы реальности.
В самый последний момент машинка, не коснувшись младенца, качнулась, как от толчка, и тут же упала в бессилии что-либо изменить.
Короткий вскрик Риммы, и мир для всех присутствующих в зале остановился.
Что должно было случиться, случилось: на старом диване лежали впритирку два тела: одно — тело мальчика, другое — железное тело швейной машинки.
Вера не думала о силе, способной в последний момент изменить траекторию падающего предмета, но она знала только одно: закон Ньютона не сработал! Это было больше, чем чудо! Это была высшая милость, какую может человек получить при жизни. 
Сев на диван рядом со швейной машинкой, Вера заплакала и заплакала навзрыд. Слёзы солёными потоками бежали по её светящемуся от счастья лицу. К странно плачущей маме подошла Катя, она обняла её за плечи, а Танюша забралась на коленки, прижалась к её груди и захныкала. Последним из семьи взвыл сам новорождённый Виктор, которого тут же взяла на руки Римма, вытирающая влажные глаза своим носовым платочком, пахнущим духами «Красная Москва».
Женя ушёл на кухню. Он ужасно жалел, что во всём доме не осталось ни одной сигареты. Уже полгода, как он не курил, потому что сигарет не было в открытой продаже, а каждый раз унижаться и просить сигаретку у соседа мужчина не хотел.
Володя, пыхтя, пролез между диванами к швейной машинке, аккуратно взял её за круглые железные бока и отнёс в спальню. Он привык любое начатое дело доводить до конца и не любил нарушать режим дня.
— Мои дорогие, настало время обедать. Война — войной, а обед — обедом.
В квартире у Лебедевых вновь по-деловому засуетились женщины, под их ногами крутились девочки, и через полчаса все чинно сидели за столом. Перед едой Римма попросила мужа сказать слово для всей семьи. Его выступление перед дымящимся супом было простое и привычное.
— Спасибо Богу, что мы живы и можем кушать этот прекрасный обед. Дети, Вера и Женя, берегите друг друга. Любовь побеждает все жизненные невзгоды. Не надо унывать, потому что из каждой трудной ситуации есть выход. Передо мной на фронте взорвалась бомба, меня контузило, я оглох, осколки железа до сих пор сидят у меня в голове, но я остался жив. Бог дал нам с мамой второго сына, тебя, Евгений, и теперь у дочери на руках спит наш младший внук, Витенька, у которого есть две прекрасные сестрёнки, Катюша и Танюша. Слава Богу. Всем приятного аппетита.
Прошло около двух месяцев после этого семейного обеда.
Витя хорошо прибавлял в весе, он улыбался, когда просыпался, а наевшись, гулил, довольный жизнью, но страшный опыт «неправильного» падения швейной машинки все эти два месяца преследовал его маму ночными кошмарами.
Перед Вериным взором, в пространстве сонного забытья, вырисовывалась печальная картина «Последний день Помпеи», написанная Брюлловым. Ещё в школьные годы эта картина приводила девочку в трепет от безутешного горя матерей, бессильных защитить своих детей перед грозной стихией. Этот «ужас Помпеи» Вера чувствовала теперь каждое утро, как только просыпалась. Как бы она хотела защитить своих детей от зла, но после этого случая сознавала своё бессилие.
Как-то в пятницу, за несколько дней до того, как Витеньке должно было исполниться два месяца, к Вере пришла одна светлая мысль, и за эту мысль она ухватилась, как хватается тонущий человек за спасательный круг.
Когда муж после работы сытно поел и улёгся на диван рядом с Витюшей, который счастливо срыгивал у него под мышкой, Вера осторожно присела к ним на диван. Она никак не решалась высказать то, что пришло её в голову, и какое-то время внимательно смотрела, как Женя играл с сынишкой.
— Витюшенька, мой мальчик, «аля-лю-лю». Верунь, смотри, он улыбается мне. Мой сынок знает, что я его папа… Верочка, а где тот пистолет, который я подарил Танюшке?
— Женя, это было в прошлом году. Я его передарила нашей соседке с четвёртого этажа в день рождения её сына, потому что Таня твой пистолет даже из коробки не вытащила.
— Надо Витюше купить автомат. Жалко, что я продал своё охотничье ружьё соседу за какой-то блок сигарет. Моему сыночку это ружьё бы очень понравилось, я ведь из этого охотничьего ружья конфетку сделал.
Вера была несказанно рада, что ружьё навсегда покинуло их дом и что Женя стал безоружным мужчиной. И вот наступил момент, которого она ждала весь день, чтобы начать разговор с мужем.
— Женя, давай окрестим детей! Только не смейся, пожалуйста. Я говорю это очень серьёзно.
— Что-что? Ты о чём? — переспросил он Веру, словно не расслышал.
— Я хочу крестить Витю, Таню и Катюшу в церкви, в Кокчетаве.
Женя приподнялся с дивана, потом сел и внимательно посмотрел на жену, которая бережно взяла на руки сына и пересела в кресло, что стояло у стены. Потом он стал поглаживать свои будённовские усы, уставившись в окно, и, прежде чем уйти на кухню, уточнил вопрос Веры.
— Ты хочешь крестить наших детей?
— Да.
— Почему?
— Так они будут под защитой Господа!
— Хорошо. Давай сделаем так, как ты хочешь.
Вера думала, что разговор уже исчерпан, и пошла в спальню, чтобы уложить спящего сына в кроватку. Когда она выходила из спальни, осторожно закрывая за собой дверь, её нос неожиданно упёрся в грудь мужа. Испугавшись, Вера непроизвольно икнула.
— Вера, скажи мне, почему ты хочешь крестить детей?
Женщина опять уселась в кресло и в раздумье скрестила руки, а Женя присел на корточки напротив неё.
— Женя, а тебя в детстве крестили?
— Мама говорила, что меня крестили погружением в воду, дома.
— Зачем твои родители тебя крестили?
Женя пожал плечами.
— Наверное, по традиции наших предков.
— Я боюсь за детей. У меня был в детстве товарищ Ленин, на которого я равнялась, я ему верила и была счастлива. Кому теперь будут верить наши дети? Кто теперь будет им опорой, когда нас не будет рядом? Этот случай со швейной машинкой я забыть не могу, ведь его случайным не назовешь. Если дети будут крещёными, то я могу за них молиться, как молилась за детей моя бабушка в Ильинке. Тогда у них будет заступник — Господь. Я слышала, что детей крестят в церкви каждое воскресенье. Мы как родители окрестим наших детей, как это делали наши деды и прадеды. Я уверена, что они крестили детей тоже неслучайно. Правда, я не знаю, что для этого нужно делать. Надеюсь, крещение будет стоить недорого.
Рука мужа опять потянулась к усам. Эта привычка поглаживать усы усилилась с тех пор, как он перестал курить.
— Мы поедем завтра в деревню к родителям. У них мы и переночуем, а в воскресенье с рассвета отправимся в Кокчетав, чтобы успеть на утреннюю службу в церковь.
— Женя, однажды, до нашей встречи с тобой, я была в этой православной церкви на ночной службе во время Пасхи. Это баба Катя уговорила меня пойти в церковь. Ты не поверишь, но когда я ещё...
Своим уходом в спальню муж прервал её воспоминания о бабе Кате и ушёл спать в детскую спальню к сыну. Вера поняла, что она не ко времени разговорилась.
В последнее время разговоры с мужем принимали форму деловых отношений, но Вера не видела в этом проблемы. Потребность её души в любви и во взаимопонимании восполнялась общением с детьми. О себе самой, о своей семье Вера делиться ни с кем не хотела, даже со своими близкими. Она вновь общалась со своим сердцем, как это было в детстве, доверяя ему свои тайны.
***
В православную церковь в городе Кокчетаве молодая семья Лебедевых приехала воскресным ранним утром. Крёстным для детей был выбран младший брат Жени, Виталик.
Вера была довольна ходом дел, всё шло по заранее обговоренному плану. К церковной кассе, что разместилась внутри здания, уже стояла очередь. В этот день желающих креститься было человек тридцать. Цена за крещение была божеская. Когда подошла Верина очередь записываться на крещение, опрятная старушка за прилавком спросила у неё только имя каждого ребёнка, приведённого на обряд крещения, фамилию детей называть не требовалось. Вера уже собиралась заплатить за службу, как старушка поинтересовалась вероисповеданием матери Катерины, Татьяны и Виктора.
— Я мама этих детей, но я сама не знаю, какого я вероисповедания, по-моему, меня никто не крестил. Мой папа украинец, а мама имеет польскую национальность… Вы спрашиваете, какой я веры? Для себя я выбрала украинскую национальность. Это записано в моём паспорте. Значит, я православная?
— Если мама некрещёная, то крестить детей не будем. Женщина, возьмите обратно свои деньги и, пожалуйста, отойдите и не мешайте следующему за вами мужчине подойти к окошечку. Батюшка уже начинает службу.
— Как это «отойдите»? Я приехала с грудным ребёнком и двумя девочками в церковь за 140 километров от своего дома, да ещё в такую рань, а вы отказываетесь крестить моих детей? Есть у вас совесть или нет?! Зачем наказывать моих детей за то, что меня не крестили в детстве мои родители?
Старушка в кассе Веру не слушала, она безучастно перебирала листочки, на которых стояли чьи-то имена, сортируя их по стопкам: кого — за здравие, кого — за упокой. Лица, пришедшие на крещение, записывались ею в отдельный список. Старушка была уверена в своей правоте: детей, мамы которых не имеют православного вероисповедания, на крещение записывать не положено. Но рассерженная Вера упрямо не отходила от кассы, приготовившись стоять здесь насмерть. Тут к ней обратился высокий худой мужчина, который тоже стоял в очереди.
— Женщина, а вы сами креститесь… вместе с детьми.
Вера с надеждой опять обратилась к старушке.
— Можно я буду креститься вместе с детьми?
— Вы подготовились к крещению?
— Да, — скромно соврала Вера.
Она не знала, что к крещению надо готовиться, она знала только одно: детей надо крестить и крестить любой ценой. Тихо запел хор женщин у алтаря. Вышел с кадилом дьякон. К ладному звучанию женских голосов присоседился печальный баритон самого батюшки. Служба началась.
«Господи, помилуй», «Богородица, дева, радуйся...», «Господу Богу по-мо-лимся...», «Отче наш, сущий на небесах…»
Эти слова Вера покорно шептала вслед за батюшкой. Женя на службу не пошёл. Он был убеждён, что ему нельзя присутствовать в церкви при крещении своих детей, словно это могло быть дурным знаком, а Вера о муже не думала, она хотела только одного: скорее привести своих детей под защиту Бога. Когда служба закончилась, батюшка, одетый в чёрную длинную рясу, с седой бородой, покрывающей грудь, попросил всех приготовленных на крещение выстроиться полукругом. Вера встала вместе с детьми в полукруг, она не слышала, что говорил батюшка, обращаясь к крестящимся, потому что Витя стал плакать и вырываться из пелёнок.
— Потерпи, дорогая, когда его окрестят, то он сразу успокоится, — прошептала ей на ухо её какая-то женщина.
Подошёл и Верин черёд отвечать на вопросы батюшки, проверяющего готовность людей принять святое крещение.
— Как вас зовут?
— Вера.
— Хорошо. Это хорошее христианское имя. Как вы думаете, Вера, существует ли дьявол?
Разве она могла думать, существует ли дьявол или крылатые ангелы, в то время как её мозг лихорадочно искал ответ между «да» и «нет». После минутной паузы Вера ответила наугад и, о, радость, она правильно ответила на вопрос священника.
— Правильно, дьявол существует, об этом нельзя забывать никому на земле.
Тут Вера успокоилась и душевно приготовилась к обряду святого крещения, который приводил её саму и её детей под святой покров Господа. На всю жизнь старалась она запомнить напутственные слова батюшки, сказанные Вере и Жене при прощании.
«Пришельцы и всевозможные летающие тарелки — это тоже проявление дьявола, его тёмных сил. Не думайте об этих новомодных явлениях больше, чем они этого заслуживают. Думайте о любви Христа и бойтесь огорчить Господа своей жизнью. Очень важно соблюдать божественные праздники, надо очищаться перед ними».
На следующий день после крещения по радио объявили, что прошедшее воскресенье стало всесоюзным праздником, Днём Свободы Совести.
Проходил день за днём, душевный подъём после крещения, прекрасное чувство очищения и святости постепенно забывались, только медные крестики, полученные Верой и детьми от батюшки, напоминали об их православном вероисповедании.
Семья Лебедевых, став многодетной, ничем не отличалась от других рабочих семей посёлка. Вера находилась в декретном отпуске, Женя продолжал добросовестно трудиться на обогатительной фабрике, а в своё свободное время он занимался спортом в клубе любителей тяжёлой атлетики, и оба воспитывали детей, чтобы они выросли порядочными людьми.
Теперь Вера лучше справлялась с домашними делами, потому что не откладывала их на потом. Стиралось, убиралось и готовилось вовремя, только с глажкой у Веры не получалось уложиться в срок, но это не мешало ей создавать гармонию семейного уюта. Хотя в стране назревал экономический и политический кризис, в семье Лебедевых наступила золотая пора.
Вера была благодарна мужу за возможность родить Витю, и она старалась изо всех сил организовать ему достойный семейный быт, чтобы он ни в чём не нуждался. К приходу мужа с работы всё в доме сверкало, обед дымился в тарелках на столе, нарезанный хлеб лежал в хлебнице и чай настаивался в чайнике. Если муж трудился в ночную смену, то Вера часами сидела с детьми в закрытой спальне, чтобы не потревожить его сон.
Однажды Женя купил для сына самую лучшую в магазине игрушку — управляемый луноход, с которым сам проиграл весь вечер, а его восьмимесячный сынишка восторженно следил за папиным ползаньем за бегающей машинкой с мигающими огоньками.
Витю восхищало всё, что делал его папа, который без сожаления разбирал новые игрушечные машинки до винтиков и колёсиков, чтобы потом часами мастерить из деталей раскуроченных машинок одну. Лишние запасные части от игрушечных автобусов, грузовиков и легковушек собирались в одно ведёрко, и годовалый мальчик мог часами перебирать эти запчасти. Других игрушек он не признавал, за исключением магнитофона и проигрывателя. Журнал «За рулём» замещал ему книжки про медведей и зайчиков — его Витя разглядывал с неподдельным интересом, усевшись папе на колени.
Как-то раз, в тёплый весенний день, когда после обеда начало припекать солнце, мальчик спокойно играл, сидя на полу у приоткрытой двери балкона. Рядом с ним стояло ведёрко с игрушечными запчастями, а Вера сидела на диване в метре с небольшим от балкона и зашивала дырки в детской одежде.
Внезапно под порывом ветра резко захлопнулась балконная дверь, дверное стекло вырвалось из рамы, и его осколок острым концом полетел вниз, прицелившись врезаться в макушку ребёнка.
Всё произошло в мгновение ока. Сначала Вера оцепенела от предстоящей трагедии, она даже сдвинуться с места не могла, чтобы спасти сына, но в этот же момент неведомая сила выбросила её тело по направлению к балкону, и она, не разгибая колен, с вытянутыми вперёд руками приняла падающее стекло на себя. Осколок стекла глубоко врезался в грудь, а женщина уже вновь сидела на диване и вместо штопки обнимала разбитое стекло, любуясь, как Витюша по-прежнему играл в машинки под балконной дверью без стекла. Боли Вера не чувствовала, только её сердце переполнялось благодарностью к Богу, который защитил ребёнка руками его матери. Шрам от резаной раны на её левой груди будет всегда напоминать о том, что она и её любимые дети вошли под покров Божьей любви.
Наступила пора отдавать сына в ясли. Поселковые ясли Вите не понравились, там не было его любимых сестричек и его ведёрка с поломанными машинками. В яслях его силой усаживали на горшок и заставляли сначала есть кашу, а потом одному спать в чужой кроватке, поэтому пребывание в садике с первой минуты было ожиданием, когда его заберут домой.
Его младшая сестричка Таня шла в садик с удовольствием, но на занятиях наотрез отказывалась рисовать солнышко, потому что она не могла так красиво рисовать солнышко, как это делала её старшая сестра.
Зато у Кати всё было хорошо. Катюша могла за себя постоять и имела много друзей, а домой шла неохотно, потому что мама её терпеливо приучала к домашнему труду.
Со старшей дочерью у Веры получалось быть строгой, а с Танюшей нет, потому что младшая дочь вместо мытья посуды сама обучала маму основам детской философии. Девочка видела мир не так, как другие дети, и Вера внимательно вслушивалась в невнятную речь дочери, пока ей в садике не сообщили, что её дочь картавит и шепелявит.
Занятия по исправлению речи дочери были поставлены в разряд самых важных. Эти занятия проходили по вечерам, перед тем, как Вера начинала сочинять детям сказку про Танечку, в которой та из-за своего любопытства попадала в лапы злой Бабы-яги, и к ней на помощь первым спешил на машине Витя, но машину ему постоянно приходилось ремонтировать, и обоих малышей неизменно выручала Катюша, которая прилетала к месту происшествия на вертолёте, вооружённая до зубов пистолетами и автоматами.
Всё в семье Лебедевых было, как у людей.
Вскоре Вера вышла на работу. К приходу мамы домой Катюша готовилась тщательно: прибиралась в доме, делала домашнее задание, приводила детей из садика, а потом спешила на занятия в музыкальную школу, и два раза в неделю она занималась танцами в поселковом клубе.
В семье царило благополучие и мир, хотя вся страна готовилась к грядущей нищете. Магазины в посёлке Шантюбе пустели и закрывались один за другим. Единственное, что радовало Веру в те предкризисные дни, что у них в семье не было денежных сбережений, потеря которых могла бы свести с ума кого угодно.
В доме появилось кабельное телевидение, и по телевизору можно было с утра до ночи смотреть красочные мультики, жестокие боевики, кровавые драки и даже порнофильмы, после просмотра которых желание спать с мужем у Веры надолго пропадало.
Дни шли своим чередом, благополучие семьи было стабильным, дети росли послушными и здоровыми, а их родители сохраняли семейный покой, привычно общаясь между собой, как муж, утомлённый жизнью в многодетной семье, с его покладистой женой.
Глава 3
Как человеку может надоесть собственная жена?!
Располневшая с годами Вера, как и её тупая покорность, раздражали непомерно, да и сама жизнь женатого человека надоела Евгению пуще пареной рапы. За годы трезвой жизни высокооплачиваемый труд дробильщика на урановом руднике въелся в печёнки и выворачивал наизнанку. В конце рабочего дня ему казалось, что машина дробит не только урановые булыжники, но и переламывает его собственные кости. Стук молота, дробящего камни в щебёнку, разрывал барабанные перепонки даже через наушники, от постоянного грохота глохло в груди сердце, пыль въедалась в кожу и оседала в мозгах. Этот каторжный труд был расплатой за тот трезвый образ жизни, который он вёл в угоду своей жене.
— Этой «барыне» нужен непременно трезвенник, а от простого мужика она нос воротит! А не много ли она на себя взяла? Прикидывается заботливой, всё хлопочет да кудахчет, ходит вокруг меня на цыпочках, как заводная. Только зря старается — он, Евгений Лебедев, под чью-то дудку плясать не собирается.
Быть отцом троих детей мужчина не отказывался, но состариться у толстых ног жены не собирался, никакому нормальному мужику такая перспектива не понравится. Конечно, Женя ценил старание Веры создать идеальную семью, но он устал соответствовать тому образу добропорядочного семьянина, который создала для него она. Его воротило от ее постоянной опеки, словно он был не мужчиной в расцвете сил, а измождённым инвалидом.
Но как это сказать Вере, превратившейся в сдобную булочку с претензиями, что ему необходимы ссоры с руганью и оскорблениями, со швырянием тарелок вместо холодного молчания, чтобы однажды взорваться от ненависти к друг другу, а потом испытать примиряющий угар любви под семейным одеялом? Вместо этого он позволял ей по-собачьи прислуживать ему и кормить, как на убой.
Чего греха таить, он изменял жене, но эти измены с другими женщинами не приносили ему ожидаемого удовольствия. Может быть, потому что Вера верила в его честность и даже ревновать к другим женщинам не собиралась? Вот за это монашеское доверие ему нестерпимо хотелось довести её до белого каления, но выходило всё иначе, она со слезами на глазах замыкалась и начинала молча гладить бельё, то, что делать она очень не любила, и тогда Женя превращался в жалкого Пьеро, только Мальвиной его жена не была.
Как давно это было, когда они за чашкой чая на холодной кухне беседовали о жизни, о друзьях, о планах на лето, когда Вера искренне восторгалась его силой атлета и способностью озадачить одним высказыванием, когда она сводила его с ума только одним взглядом, полным желания принадлежать ему навек! Всё это осталось в прошлом, теперь их супружеская жизнь протекала по расписанию: завтрак, работа, ужин, сон, а всё остальное семейное время посвящалось детям.
Женю выводило из себя, что, изменяя Вере, он ещё больше её любил.
Жаркие ласки Ларисы из Петропавловска бесследно исчезали из памяти, когда Вера приходила к нему ночью. Она приходила к нему всё той же заносчивой докторшей, которая с достоинством первой леди умела носить изношенный купальник с толстым узлом на спине. Стесняясь саму себя, она любила его преданно и нежно, с закрытыми глазами отдавалась ему, как в первый раз. Женя чувствовал искренность этой любви, но ловил себя на мысли, что ему, как мужчине, недоставало пылкости, страсти, чтобы почувствовать в себе воинственный дух самца. Хотя только рядом с Верой его душа находила успокоение, ему хотелось быть героем её романа, которым он, увы, не был.
Мужчину веселила серьёзность жены, с которой она боролась со своей романтической натурой, желая прослыть практичной дамой, её упорство, когда изнуряла себя диетой и аэробикой, чтобы влезть в одежду прошлых лет. Но быть верным мужем ему не хотелось, потому что Вера его совершенно не ревновала.
Какая жена не ревнует своего супруга? Только та, которая не ценит его мужские достоинства!
Женю особо озадачило то, что Вера предпочла не верить родному брату, который застал его ночью с операторшей на даче, а верить ему, словно он какой-то святоша.
— Женя, Саша говорит, что ты на даче ночевал не один, а с… с другой женщиной? — осторожно спросила она после отъезда гостей, как бы боясь его обидеть.
— Дорогая моя Верочка-пеночка, это совершенная ложь. Я там был не с одной, а с целой бригадой женщин! Мы пили и танцевали, а твой брат, заядлый пуританин, со своей сварливой женой ни пить, ни кутить не пожелали, поэтому они всю ночь провели в своей машине.
Довольная ответом мужа, Вера облегчённо вздохнула, преданно обняла его за плечи, поцеловала в губы и отправилась спать. Последнее время спала она рядом с сыном, на его детской кроватке.
Эти дачные разгулы с операторшей по конвейеру помогали Жене мириться со своей участью быть у жены, если не под каблуком, то — её подмышкой. Но как только страсть угасала и начинала гудеть от разгула голова, он старался как можно скорее вернуться домой, чтобы вновь оказаться рядом с Верой, одно присутствие которой очищало его от всякой нечистоты, которая всегда встречала его, обнимала и, не задавая лишних вопросов, кормила обедом.
С рождением третьего ребёнка мужчина позволил жене запрячь себя в супружескую упряжь, которая называется родительским долгом. Мужчина очень любил своих детей, но он хотел любить их по-своему, а не так, как этого желала Вера.
От скуки трезвого образа жизни Евгений вновь стал заниматься тяжёлой атлетикой. Для спортивных побед нужны были тренировки, хорошая еда и метаболики, которые с недавнего времени стали продаваться в аптеках только по рецептам. Вера на уговоры шла трудно, но поддавалась, так как муж просил деньги не на выпивку, а на лекарства, повышающие спортивные результаты, и она не заметила, как с ростом мускулатуры мужа портился его характер. Вспышки злости объяснялись ею как последствия кратковременных запоев по праздникам, долгие паузы в интимных отношениях не беспокоили женщину вообще, её ночные приходы к мужу носили больше жертвенный характер, ибо забирали у неё то время отдыха, в котором женщина нуждалась каждую ночь.
Вера не хотела замечать перемен, которые, как на дрожжах, назревали в её доме. Она жила себе и жила в том домашнем уютном мирке, который так лелеяла и хранила. Когда в одну из пятниц Женя пришёл с работы злой как чёрт и ни с того ни с сего запустил в неё заварником для чая, то первое, что ей пришло в голову, — быстрее спрятаться в детской спальне, а там подумать, как в убежище, что произошло.
— Эй ты, куда подевалась, чмо болотное, что, испугалась, сука? Учить жизни меня вздумала!
«Что случилось? Что произошло? На меня кричит мой муж? Его подменили?» — лихорадочно думала напуганная Вера, но ругательства Жени не оставляли место иллюзиям.
Прошёл час, потом другой, дети спокойно спали в своих кроватях, а Вера, врач и дочь достойных родителей, жена и мать троих детей, сидела за дверью и дрожала от страха, слушая, кто она в глазах мужа.
— Надо же, как влип я, даже отдохнуть как человек не могу. Ты, тварь, трезвенница пожизненная, всю жизнь мне испоганила! Так подохни как собака! Стоп… Собака — друг человека… она не ты, она меня понимает! А ты… ты эта… и поэтому я с тобой сейчас разбираться буду!.. Только дай встану, и я тебе покажу, как из меня буратино делать…
Вера не обижалась на мужа, она его боялась. Единственное, что тревожило её, что в спальне не было укромного местечка, чтобы спрятаться, поэтому и оставалось сидеть под дверью и вспоминать, как она докатилась до жизни такой.
***
В последнее время Вера привыкла к трезвости мужа и ничего ему не сказала, когда он пришёл с работы домой выпивши по случаю Международного женского дня.
Посидев с полчаса перед телевизором, Женя решил закусить колбасой, которая лежала в холодильнике.
Было время обеда, и все дети сидели за кухонным столом и доедали пюре с котлетой. Маленькая кухня еле вмещала стол, плиту, кухонный шкаф и холодильник, который стоял за Витиным высоким стульчиком. Женю сильно шатало, но он настойчиво пробирался к холодильнику. Катю он вытолкнул в коридор, запустив в неё стулом, потом очередь дошла до Танюшки. Поднятая за шиворот девочка пыталась что-то важное рассказать своему папе, она с искренней любовью смотрела в его глаза, но тот отбросил говорунью в угол кухни. От неожиданности происходящего сама Вера впала в ступор и безмолвно следила за тем, как муж приближался к Вите, который сидел на высоком стульчике у холодильника. Когда Женя вытащил сына из стульчика и поднял на высоту глаз, то замешкался, видимо, не зная, куда его лучше бросить. И тут случилось неожиданное: мальчик поднатужился и завопил прямо в лицо отцу, и тот испугался, с почтением усадил сына обратно в его высокий стульчик, а сам вернулся в зал, лёг на свой диван и уснул, забыв о колбасе и водке. А наутро Женя с детьми поздравили Веру, и всё встало на свои места, но в этот раз их семейная жизнь потерпела крах!
***
За окном стояла кромешная тьма. Вера сидела под дверью, ведущей в зал, прислушиваясь к угрозам мужа и подготавливала себя к самому худшему. Больше всего на свете Вере не хотелось, чтобы дети проснулись и узнали, что их папа пьяница и разбойник. Это могло подорвать их уважение к Жене как к отцу.
От сидения на полу немели ноги, но Вера боялась пошевелиться. Её мысли путались, ища причины этой вспышки гнева, ведь Женя пришёл домой с вечерней смены абсолютно трезвым, в доме было убрано, дети спали и стол накрыт для ужина. Вера встретила его у порога, помогла снять верхнюю одежду, и тогда ничего не предвещало беды.
И тут она вспомнила, что мужа разозлило то, что попросила перенести поездку к родителям из-за гололёда.
«Зачем я опять вмешалась в его дела, пусть бы ехал, тем более, Женя был голоден, — раздумывала Вера про себя. — Как я могла не заварить свежий чай?! Вилку и ложку положила, а чай заварить забыла!.. Ведь он мог меня убить! Ой, и правда, он мог меня если не убить, то покалечить. Интересно, ударом заварного чайника можно пробить голову насмерть?.. Нет, всё-таки хорошо, что он промахнулся. Жаль другого такого заварного чайника уже не найти… Что было потом? А потом суп с котом! Я успела прошмыгнуть в спальню, а теперь не знаю, куда мне податься и что делать».
Тут за дверью опять послышалась ругань, потом непонятная возня, и вдруг что-то рухнуло на пол и …всё стихло. Подождав минут десять, Вера осторожно посмотрела в замочную скважину — никаких движений в зале не отмечалось. Она встала на корточки и чуть приоткрыла дверь. Её предположения оправдались: муж лежал на ковре. Его раскинутые руки указывали на дверь детской спальни. Рядом с ним валялся стакан. Вера подобрала стакан, убрала в мусор пустые бутылки из-под водки, на которые можно было купить машину навоза, накрыла мужа детским одеяльцем и пошла спать.
На другой день у Жени болела голова, он чувствовал себя больным и несчастным. Вера дала ему аспирин и ушла с детьми в бассейн, а вечером они молча посмотрели телевизионную программу, а потом разошлись по своим комнатам, чтобы утром начать новый рабочий день, и начать его в хорошем настроении, чтобы их семейная жизнь опять выглядела благополучной.
***
Весной в больницу стали поступать дети с отравлением беленой. Одного мальчика в срочном порядке увезли в Степногорск в специализированную больницу, имеющую токсикологический центр с реанимационной палатой.
Хотя у Веры уже был богатый опыт по спасению детей с подобными отравлениями беленой, но в медсанчасти посёлка Шантюбе в этом опыте не нуждались, и она занялась профилактикой отравлений беленой на семейном уровне.
— Катюша, настала пора познакомить тебя с ядовитыми растениями, которые нельзя даже пробовать. Собирайся, мы с тобой пойдём во двор и поищем растение, которое называется беленой, чтобы ты его запомнила и обходила стороной, потому что дети могут отравиться семечками белены насмерть.
— Мама, зачем дети едят это растение, вернее, семечки?
— Осенью в коробочках белены находятся маковки, которые на вкус очень сладкие, если их разжевать, но этого лучше не делать, иначе сладкоежка будет как пьяница по стенкам ползать, пока не умрёт.
В тот вечер они обошли весь двор и нашли-таки одинокий кустик белены, растущий у забора — на этом профилактика отравлений в семье Лебедевых успешно завершилась.
Вечером следующего дня Катя пришла с прогулки домой чересчур весёлая. Когда Вера обнаружила маковые коробочки белены в карманах платья дочери, то пришлось её срочно будить, налицо были все признаки отравления беленой! После промывания желудка дефицитным молоком, которое практически исчезло из магазина, Катя поклялась не есть белену ни за что на свете!
На следующий вечер девочка пришла домой, когда на улице уже наступили густые сумерки. Катя с порога радостно сообщила маме, что во дворе было очень весело, что Серёжка дал ей покататься на велосипеде. Так как при разговоре девочка неестественно широко размахивала руками, то Вера насторожилась.
— Катерина, я надеюсь, что ты не ела белены?
— Конечно, нет, мамочка!
— А почему у тебя такие большие глаза? — поинтересовалась Вера, как в сказке «Красная шапочка».
— Мамочка, ты не волнуйся. Ну да, я твою белену совсем немного поела, а вот Анька, та съела всё, что было на кустике, и ещё добавки попросила.
— А?! ...Какая Анька? Катя, отвечай немедленно! Какая Анька!
— Анька, что катается до сих пор во дворе на качелях.
Вера выбежала на балкон. В тёмном дворе никого из детей не было, кроме девочки в белом платьице и с белыми бантиками на косичках, которая раскачивалась на качелях и громко пела.
Эта история закончилась промыванием желудка обеих девочек в условиях приёмного покоя. По возвращении из больницы Вера в воспитательных целях помахала ремнём перед носом у Катюши. Замученная глотанием зонда и насильственным промыванием желудка, девочка белену оставила в покое.
***
Вскоре Веру вызвали в школу.
— Ваша дочь воровка! — объявила с порога Катина классная руководительница.
— Не может быть! — перешла в оборону Вера.
— Нет, это быть может, уважаемая Вера Владимировна! Ваша дочь без спроса взяла с полочки в раздевальной комнате мою губную помаду и накрасила помадой губы всем девочкам и мальчикам в классе.
Вере ещё можно было позавидовать, так как она не знала, что пережила воспитательница в кабинете директора школы, который долго не мог оправиться от шока, когда увидел на игровой площадке банду вампирят с ярко-красными губами.
Потом в воспитательных целях Вера гневно побила солдатским ремнём обеденный стол, за которым сидела Катя, но и месяца не прошло, как в портфеле дочери она обнаружила чужую помаду малинового цвета.
Теперь Вера отшлёпала воровку ремнём и заставила отнести помаду назад.
А если и битьё ремнём не поможет, тогда что?
Ответ на этот вопрос был один, женщина им воспользовалась и купила для дочери две помады разного цвета. Такое решение вопроса подействовало, и воровство в доме, слава Богу, прекратилось.
Если Катя в любом детском коллективе могла за себя постоять, то Танюша держалась со сверстниками с отрешённостью королевы, которую никто и так не посмеет обидеть.
Только их маленький братик Витя очень обижался на маму, когда та отводила его в ясли, где с недетским упорством он отстаивал свою независимость, на всех смотрел исподлобья и не доверял себя никому, терпеливо ожидая прихода мамы или сестёр.
В яслях мрачного малыша воспитательница тоже не любила, об этом Веру предупредила нянечка, да и так было видно. Когда же Вера увидела три чёрных кружочка против имени её сына в таблице по развитию детей, вывешенной для общего обозрения, то пошла против правил, по которым ребёнок сам должен учиться навыкам самообороны. Как мама обиженного ребёнка, она зашла в кабинет директора детского сада, чтобы поставить вопрос ребром.
— Если воспитатель в ясельной группе не находит подхода к моему сыну, то давайте мы разойдёмся по-хорошему. К счастью, есть и другие ясли в нашем посёлке.
Но директриса садика заверила, что с этого момента Вите Лебедеву будет уделено повышенное внимание. Тогда успокоенная обещаниями директора Вера перешла к ещё более болезненной теме.
— На плакате, вывешенном в раздевалке, напротив фамилии моего сына нарисованы три чёрных круга. Это означает, что мой ребёнок отстаёт от своих сверстников в речевом развитии, в умении обслуживать самого себя и в культурных навыках. Моему сыну в мае исполнилось два года. Если у него обнаружены признаки дебильности, то скажите это мне наедине, потому что это касается только меня, как его мамы. Жестоко выносить ребёнку такой диагноз без консультации специалиста, на обозрение всем, не предупредив меня об этом. Почему вы нарисовали круги чёрным цветом, они что траурные? Если у вас нет карандашей другого цвета, тогда я вам принесу…
— Нет-нет, не волнуйтесь, Вера Владимировна, всё будет исправлено…
Теперь Витенька купался во внимании воспитательницы, но ходил в ясельки по-прежнему без энтузиазма.
***
Так как прошло пять лет с момента учёбы в Москве, то Вере, как педиатру, наступила пора повышать свой врачебный уровень. Курсы усовершенствования врачей проходили в Степногорске, куда ей предстояло ехать на целый месяц.
Перед учёбой Вера отвезла младших детей к свёкрам, которые по сравнению с её родителями были очень добры к детям и много от них не требовали. Пока Танюшка помогала бабе Любе управляться со скотиной, Вера готовила Витю к предстоящей разлуки, она рассказывала ему сказки, читала книжки, носила на руках. 
— Это кто? — спросил вдруг мальчик, указывая на портрет Пушкина.
— Это Пушкин. «У лукоморья дуб зелёный. Златая цепь на дубе том. И днём, и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом. Идёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит. Там чудеса. Там леший бродит...»
Не успела Вера досказать это знаменитое стихотворение поэта до конца, как сынишка тихо попросил, не мычанием, а словами:
— Мама, ещё Пушкин.
Так Вере пришлось раз сорок за вечер прочитать эти поэтические строки, подражая то Бабе-яге, то дядьке Черномору, то Кощею Бессмертному.
Ранним утром Вера уже ехала обратно в Шантюбе, ей надо было ещё перед поездкой в Степногорск собрать вещи. Дома она хотела быстрее обрадовать Женю, что Витя заговорил стихами, но тот встретил её как преступницу, бросившую детей на произвол судьбы, и дал ей ровно 15 минут, чтобы она убралась из дома.
Вера не поняла, что происходит, муж был трезвым, но злым. Сначала она попыталась оправдаться.
— Женя, я еду на учёбу. Если тебе трудно оставаться с Катей, то за ней может присмотреть твоя тётя, но если ты хочешь, то я...
Её слова заглушил удар кулака по кухонному столу, от которого сковородка из-под вареников подпрыгнула, отскочила в сторону и перевернула стакан с недопитым чаем.
— Ты спрашиваешь, что я хочу?
У Жени от возмущения перехватило дыхание.
— Ты лучше спроси, что я не хочу! Чувствовать себя лохом я не хочу! Кому нужны твои дети! Уже мать звонила, что ты детей сбагрила, а сама гулять в Степногорск подалась. Теперь убирайся отсюда, пока я ещё добрый!
Вера отступила в коридор. Входная дверь без стука открылась, и в комнату вошла Катя, она запыхалась, видимо, спешила.
— Мама, я быстренько поем и пойду на урок в музыкальную школу. Я опаздываю, потому что… Мама, папа, что происходит?
— Твоя мама кукушка! — ответил Женя. — Ей не дети нужны, а учёба!
— Я должна учиться. Только месяц…
— Учиться? Чему? Даю тебе 15 минут, чтобы убралась из дома… Да, и Катьку с собой возьми!.. Время пошло!
Видя, что Вера моргает глазами и не двигается с места, он вплотную подошёл к ней.
— Слышишь меня, ты, сучка!!! Повторить…
Для наглядности момента Женя ударом ноги выбил дверь в туалете. Вера очнулась, и они с Катей быстренько собрали вещи в спальне и чуть ли не бегом вышли из дома, дверь за ними закрылась на замок.
Почему таким ужасным получилось расставание с мужем, Вера не знала. Они с Катей переночевали у соседки на четвёртом этаже, и этой ночью Вера не могла уснуть, потому что не понимала, почему она при наличии своего дома спит на чужом диване. Ответ был неутешительный: потому что в глазах мужа она падшая женщина!
Присматривать за Катей согласилась Женина тётя, жившая в Шантюбе, а Вера рано утром уехала в Степногорск на учёбу. Первый раз за столько лет она была свободна от детей, от домашних забот, но эта свобода её не обрадовала.
По-хорошему, отправляться в плаванье надо тогда, когда тебя провожают и ждут обратно, а в противном случае это не плаванье, а бегство.
Учёба проходила в напряжённом ритме. Курсанты жили в гостинице при санатории и пользовались всеми благами, как курортники. В середине курса, вечером в пятницу, Вера отправилась к родителям в Караганду на выходные дни. Она так соскучилась по ним и по отчему дому. В автобусе на Караганду рядом с ней на сиденье уселся полноватый мужчина опрятного вида и небольшого роста.
Вере, не имевшей друзей в Шантюбе, вдруг как никогда ранее захотелось простого человеческого общения, автобусного разговора ни о чём. Попутчика звали Саша. Он был бригадиром проходчиков в золотых шахтах. Несколько лет назад от него в Германию уехала жена и увезла с собой детей. Мужчина был свободен, а сама Вера хоть и была замужем, хоть и воспитывала троих детей, но в этой поездке она чувствовала себя ничейной.
Ехали они долго, но Веру утомляла не езда на комфортабельном автобусе, а борьба за свою женскую честь, потому что разгорающееся желание интимной близости со своим попутчиком с каждым километром пути приобретало власть над её разумом и чувствами. Никакие попытки угасить разгорающуюся в крови страсть не увенчались успехом, потому что её тело уже горело пламенем постыдного желания секса с незнакомым мужчиной!
Женщина ощущала, как из ноздрей уже валит жар чувственных желаний, на которые почему-то не действовали мамины назидания, не помогала и любовь к детям, потому что страсть уже булькала в её крови и шипела «Отдайся!».
Чтобы спасти своё честное имя, Вера отвернулась от соседа и стала смотреть в окно. Неимоверным усилием воли она воспроизводила в своей памяти минуты интимной близости с мужем, но …оказалось, что близкие отношения с мужем память не сохранила, а то, что вспоминалось, ещё больше отталкивало её от Жени и толкало в объятия незнакомого Саши.
Вера как можно незаметнее отодвинулась от соседа по креслу, чтобы даже случайно не прикоснуться к нему и ненароком не застонать от наслаждения при прикосновении к его плечу. Когда автобус качало на ухабах и попутчик наваливался на её плечо, то у женщины даже дыхание перехватывало, ибо она хотела большего.
Вере пришлось самой себе сознаться, что она, как падшая женщина, сгорала от желания стать любовницей этого Саши.
Приехав в Караганду, в гостях у родителей Вера сожалела о той упущенной возможности, которая сулила блаженство быть распущенной. Находясь с мамой в сауне, Вера уже любила случайного попутчика виртуально, она любила его любовь, которая никогда не должна случиться в реальности.
Выходные дни у родителей пролетели, как стрела, выпущенная из лука. Пришло время отправляться назад в Степногорск. Мама дала в дорогу целый сундук с подарками для внуков, папа с Верой вдвоём еле-еле дотащили этот тяжеленный сундук до вокзала, хорошо, что загрузить его в багажник междугороднего автобуса им помогли шофер и кто-то из пассажиров.
Когда Вера садилась на своё кресло, она мимолётным взглядом осмотрела весь салон автобуса. Саша сидел на предпоследнем сиденье, а Вера чуть не потеряла сознание от счастья. Это означало, что её искуситель сидел далеко и её честь замужней женщины будет в безопасности, но радовалась она рано, потому что сиденье рядом с ней оставалось незанятым.
Автобус тронулся с места, она долго махала своим родителям через окно и, довольная таким раскладом судьбы, приготовилась к дальней поездке.
«Слава Богу, что моё тайное желание не сбылось. Такова жизнь! Но почему моя судьба хотя бы один раз не может мне уступить?»
Не успела Вера подумать о своей невезучести, как кресло под Сашей сломалось, и он спокойно занял свободное место рядом.
— Если судьба так решила, то я уступаю, и теперь пусть с неё будет весь спрос. Мой муж прав, называя меня тем, кем раньше я не была.
Это была её последняя мысль, которая открыла ей путь к свободе. Всю дорогу в Степногорск Вера и Саша проговорили. Они знакомились друг с другом на словах, но на языке чувств уже любили друг друга. От каждого случайного прикосновения плеч, бёдер, ладоней потоки любовного наслаждения роднили их одинокие души. Желание любить друг друга напоминало горный ручей, которой падал вниз с крутых утёсов, ворочал валуны и мчался дальше, сметая всё на своём пути, чтобы насытиться буйством страстей и войти в широкое русло полноводной реки, протекающей в солнечной долине, где царят умиротворение и покой.
Когда автобус въехал в Степногорск, влечение к незнакомцу захлестнуло Веру с головой, и она согласилась переночевать одну ночь у него дома. Только одну ночь отводила она для своей нечаянной любви, только одну ночь! И пусть эта ночь будет и последней.
Когда автобус выехал на окраину и покатил в шахтёрский посёлок, Вера была уверена, что муж сам толкнул её в объятия другого мужчины, но когда вдали замелькали огоньки санатория, где жили врачи во время учёбы, она поняла, что надо немедленно, не раздумывая, остановить маршрутку, чтобы не вступить на путь, который вёл её к погибели.
— Саша. Останови такси. Мне надо выходить.
Мужчина серьёзно посмотрел на Веру, которую он так хотел любить этой ночью.
— Вера, а как же мы? …Ты хорошо подумала?
— Нет, Саша, я совсем не подумала, а подумаю позже, когда выйду из этого проклятого такси. Там у леса мой санаторий. Я пешком дойду.
Сгорбившись в три погибели, тянула Вера за собой огромный сундук маминых подарков, который упирался и оттягивал её руки, но бросить его на дороге она не могла, поэтому надрывалась, но тащила сундук изо всех сил по тропинке, ведущей к санаторию, чтобы заглушить боль разочарования в душе.
В итоге птица счастья улетела, а её тело требовало мужских объятий любой ценой.
Такого упадка сил у неё уже не было давно. «Жар-птица» была почти в руках, а теперь эта «птица счастья» посмеялась над ней.
— Как ты могла забыть о чести замужней женщины? — обращалась Вера к себе с укором и тут же отвечала сама себе: — Если посторонний попутчик так просто обворожил меня, разбудил в моём сердце любовь, значит, оно было свободно?! Разве Женя перестал быть мужем? Нет, я для него только «сука» и «тварь», которая стирает, убирает и находит весёлыми его пошлые шутки. Столько лет я, словно бесполая, не видела мужчин вокруг себя. Только один Женя был для меня единственным и неповторимым, а он выгнал меня из дома! Как это могло случиться, что первая встреча с Сашей просто свела меня с ума?
— Верочка, это нелюбовь, это просто страсть, — отвечало хозяйке её сердце. — Это нормальное желание каждой женщины в любви. Успокойся, ты правильно поступила, что сбежала от соблазна!
— Да, я поступила достойно. А Саша, если бы он захотел, то нашёл бы меня в санатории. Хотя о чём теперь говорить, теперь я так и останусь засохшим тополем на Плющихе, который за непригодностью срубят и сожгут.
Этот бесконечный разговор с собой Вера начала вести ещё тогда, когда волокла сундук в санаторий, а продолжала ночами, на занятиях и никак не могла его довести до счастливой развязки.
Прошло дней пять, московские специалисты доносили до курсантов современные аспекты лечения детской патологии. Вера машинально писала конспекты, а душа пророчила ей сыграть роль Анны Карениной, хотя фатальный исход событий Веру не устраивал никогда. Она жаждала найти компромисс между совестью и телом, а тело каждый раз побеждало, оно требовало любви.
Только нестерпимая боль в животе освободила её от любовных мук. Эта острая боль была выше, чем возможность её переносить. Видимо, Вера надорвалась, таща сундук с мамиными подарками в гостиницу. С болью её мысли поменялись, теперь женщина не могла определить, была ли она наказана за то, что противостояла зову сердца, или за своё небывалое распутство. Одно ей было понятно, что боль в животе лишала её способности трезво мыслить.
Вера отпросилась с занятий, которые проходили в городской больнице, и отправилась в санаторий, крепко держа руками живот, разрывающийся от боли. Она шла через весь город к остановке, потом в автобусе чуть не потеряла сознание, но до своей койки в санатории она добралась. Боль в животе с каждым часом усиливалась, и вскоре весь мир сфокусировался на этой боли в животе, а облегчения не было.
В комнате она находилась одна-одинёшенька, и никто не давал ей обезболивающих таблеток, а так как быстро умереть не получалось, то ей пришлось выползти в коридор.
Врач «Скорой помощи» не спешил с обезболивающим уколом, а заставил Веру лечь на носилки, чтобы её мучения продолжались уже в прыгающей на ухабах машине.
— Садист! — успела она обругать врача приёмного покоя и впала в забытьё, где так ждал её любви самый желанный в мире мужчина, и это был не Женя.
Вера пришла в себя, когда её готовили к операции. Боли в животе не было, её ум вновь стал ясным, и перед наркозом, как перед экзекуцией, у неё было только одно желание, провести хотя бы одну ночь с незнакомцем, которого звали Сашей.
Операция прошла успешно, 70 сантиметров защемленной кишки удалось оживить, и здоровье женщины быстро поправлялось.
После выписки из больницы Вера всеми правдами и неправдами разыскала адрес Саши, чтобы попрощаться с ним по-человечески. Экзамены по педиатрии Вера сдала заочно. Дети и муж ждали её приезда в Шантюбе, но очередь заботиться о них ещё не подошла.
Светило радостное солнце, и от земли, прогретой солнцем, исходил запах маминой дачи и Вериного детства. Этим солнечным утром стояла она у квартиры желанного мужчины и, вытерев ботинки о коврик перед дверью, осторожно стучала в дверь. На её счастье никто не отозвался на этот стук. Вера вышла из подъезда на улицу. Подставив своё лицо нежным солнечным лучам, она чувствовала ту обнадёживающую благодать, которая приходит с весной к каждому человеку.
Вера не стала вторично испытывать судьбу и решила не ждать хозяина закрытой квартиры. Она вытащила из сумки ручку, вырвала листок бумаги из тетради и, присев на поломанную деревянную скамейку, быстро написала несколько строк для Саши.
«Саша. Я нашла тебя, чтобы попрощаться. Время подумать у меня было достаточно. От маминой поклажи я надорвалась и почти две недели пролежала в больнице. Все эти дни разлуки я любила тебя в своём сердце. Теперь в нём только летний покой, а весенние страсти улеглись. Твой рыжий кот трётся у моих ног, словно я ещё пахну тобой и автобусом. Вера».
Потом спокойствие вернулось в её душу, ибо теперь всё стало на свои правильные места. Настало время возвращаться домой, обнять своих детей и забыть всё, что стояло вне семьи. Довольная собой женщина опустила записку в почтовый ящик и отправилась в центр Степногорска взять свидетельство об окончании курса по педиатрии.
Уже смеркалось, когда она шла на автобусную остановку. Придерживая руками прооперированный живот, Вера ускорила шаг, чтобы успеть на санаторский автобус, и уже представляла себя отдыхающей в постели прохладной комнаты гостиничного типа, как сердце в её груди вдруг забилось, как пойманный воробей в руках ловца.
У автобуса стоял мужчина в плаще. Его небольшой рост и крупная фигура напоминали Вере того, с кем она сегодня утром уже распрощалась короткой запиской. Когда мужчина, стоящий на автобусной остановке, повернулся к ней и улыбнулся, то она поняла, что пропала. Это был Саша, который смотрел на неё с такой нежностью, как даже Ромео не смотрел на свою Джульетту. Во второй раз отвергнуть любовь желанного мужчины Вера не имела силы и права, но эта любовь почему-то напоминала ей яркие похоронные венки, которые приготовили, чтобы возложить их на могилу некогда счастливых людей.
Ночь была тёмная. В незнакомой квартире на непривычно большой кровати отдавала Вера свою любовь чужому мужчине, который любил её то нежно, то пламенно, то неистово. Голова кружилась от любовного томления, стыда не было и в помине. Принимая запретные ласки чужого мужчины, её тело трепетало и жаждало продолжения блаженства, зато её сердце предательски отсчитывало минуты этого неземного счастья.
Этой ночь Вера узнала, что её тело женственно и прекрасно. Без малейшего стеснения любила она Сашу как мужчину без лица и истории. Темнота спальни укрывала её от всего мира, оставляя чувствовать только нежность властных рук любовника, сладостную влажность его мягких губ. В его руках распущенно билось её тело, пока сладкая истома не погасила все звёзды на небе, как это и писалось в бульварных романах.
С рассветом пришло утомление, Саша сонно задышал, а Вера не спала. После всего того, что с ней произошло этой ночью, спать было невозможно. В эту ночь в ней родилась зрелая женщина. Вера сначала улыбалась сама себе, потом повернула голову к Саше. Мужчина спал, но черты его лица показались ей совершенно незнакомыми. Это её насторожило.
— Что дальше? У тебя теперь есть любовник, — злорадно подсказала ей совесть, чтобы Вере стало совсем плохо, но стыда почему-то не было, а было разочарование собой и своей судьбой.
— Боже, если невозможно сделать так, чтобы то, что случилось со мной, не случилось, то помоги мне всё это забыть и начать с чистого листа.
Однако чуда ждать не приходилось, чудо не работает по заказу людей, предавших свои идеалы юности. Вера это понимала, ведь всё, что она отрицала в юности, осуществилось само собой: курить не хотела, но курила, пить не могла, но пила, измены осуждала, а изменила, и её вопрос, как дальше жить, оставался вопросом.
Утреннее спокойствие удивляло: не было ни обвинительных выкриков в её сторону, ни требовательного стука в дверь, чтобы прокричать знаменитую фразу: «Не виноватая я!».
Её положение новоиспечённой любовницы мир принял без удивления!
Рано утром приехала Вера в санаторий, где её поджидал посланный мужем человек, который собирался довезти её и родительский сундук домой, в Шантюбе. Оказывается, этот человек приходил за Верой ещё с вечера, но её не было в комнате. Женя вспомнил о ней, когда было уже поздно.
— Вчера я была в гостях, было поздно, и там осталась ночевать, — оправдалась она перед шофёром, и эта мизерная ложь показала женщине, как низко она пала.
Как теперь всё начинать сначала?
Глава 4
Как быстро и легко, с ветерком приключений катится человек в сторону соблазнов, а выбраться уже не может, ибо былое не возвратить.
После учёбы в Степногорске и измены мужу Вера приехала домой другим человеком. Месяц находилась она по больничному листу, операционная рана заживала успешно, но совесть заживать не хотела и терзала виновницу день и ночь.
Напрасно женщина старалась вычеркнуть навсегда из своей биографии всякое воспоминание о Саше и ночи, проведённой в его постели, ибо то, что отрицалось разумом, лелеялось её сердцем, а тут и Женя подсуетился, и его странное признание в любви только усугубило это противостояние.
— Вера, моя упитанная Ева, я так рад, что ты возвратилась ко мне, а я, дурак, решил, что ты уехала от меня насовсем. Знаю я эту учёбу врачей, наслышан! Понимаешь, я очень сильно тебя люблю, чтобы отпускать в Содом и Гоморру.
Последние слова звучали приговором для бедной Веры, который обжалованью не подлежит. Чтобы загладить вину, она с возрастающей нежностью любила Женю уже не как законного мужа, а как научилась у любовника со стороны, поэтому в роль кающейся Магдалины с картины Тициана она так и не вошла.
Раскованность жены в постели пришлась Жене по душе, ведь он не знал, что не его, а прикосновения другого мужчины всё ещё хранила её кожа, как невидимую татуировку.
— Вера, ты хорошо выглядишь, — заметил однажды Женя, с любопытством глядя, как она крутится у плиты, где стояли на огне тазы с вареньем. — Похудела, посвежела, глаза горят. Операторша на нашей фабрике тоже похудела, когда у неё появился любовник… Не надо соблюдать диету, не надо бегать по утрам, ставь мужу рога и худей на здоровье.
Вера зарделась, но не стала исповедоваться мужу и пустилась в атаку.
— Да, я похудела, но не от счастья, мой дорогой, а оттого, что у меня ущемилась грыжа. Когда ущемляется грыжа, то кушать совсем не хочется… Кстати, должна признаться, что за моё отсутствие ты поправился не меньше чем на …10 килограммов. Так что моя учёба пошла тебе на пользу.
— Ты так думаешь? — обрадовался мужчина. — Приятно, когда тебе льстит собственная жена. Да, я поправился, но не на 10, а только на 4 килограмма. Главное, посмотри, как окрепли мои бицепсы. А? Каковы?! Хочешь проверить их на крепость?
Вера ласково погладила сильные руки мужа и сказала то, что хотел бы услышать каждый нормальный мужчина.
— О, твои бицепсы как горы Гималаи.
Женя привстал, осмотрел себя в зеркале и продолжил начатый разговор.
— Если бы не моя длинная талия, то мне бы в толчке не было равных... в нашем посёлке. Кстати, не забудь завтра принести мне рецепт на неробол. Не отнекивайся, я ведь знаю, ты всё можешь, а для меня — можешь вдвойне. Ты пойми, если я сейчас принимаю на грудь... то моя толчковая тяга... Вера, ты о чём задумалась? Ты слушаешь меня?
Вера слушала о спортивных успехах мужа и не слушала. Килограммы, поднятые мужем, её не интересовали, ей совсем не хотелось быть похожей на похудевшую операторшу с фабрики, где работал её муж.
***
Прошла денежная реформа, деньги обесценились, благополучие поселка ставилось под угрозу. Быстро пустели прилавки магазина, и продукты приходилось покупать у приезжих торговцев. С утра выходили горожане на площадь в надежде поживиться деревенскими деликатесами: мясом, молоком, творогом, яйцами.
Вера старалась скупать всё, что ещё лежало на полках в магазинах, не пропуская ни одну очередь, потому что новых поступлений давно не было и не ожидалось в скором будущем.  Так у Веры в гардеробе оказались зелёные вельветовые брюки, а у детей одежда на вырост.
Неся сетки с покупками, запасливая женщина не чувствовала рук от их тяжести и подбадривала себя перефразированными поговорками и стишками.
— Своя ноша плеч не оттянет. Всё равно я груз не брошу, потому что он хороший… Ещё ступенька, ещё чуть-чуть, последний бой, он самый трудный… Эх, дубинушка, сама пойдёт! Потянем, потянем! Да ухнем!
Обычно Женя не замечал покупательский ажиотаж жены, поэтому Вера сильно удивилась, когда однажды он вежливо попросил её не таскать такие тяжёлые сумки на пятый этаж.
Вера мысленно поблагодарила судьбу, рассчитывая на помощь мужа.
— Замечательно, ты как в воду глядел, завтра твоя помощь мне ой как нужна, обещали отоваривать талоны на крупы…
— Нет, Верочка-пеночка, завтра у меня тренировка, но из-за тебя, вернее, твоих тяжёлых сеток, что ты затаскиваешь на пятый этаж, соседи смотрят на меня как на безжалостного эксплуататора женского труда.
— Женя, что же ты мне предлагаешь?.. Отказаться от крупы?
— Как ты такое могла подумать? Крупа — это, конечно, не колбаса, но хорошо хранится, нельзя отказываться от круп в период перестройки, ими надо запасаться, но, как и в любом деле, тут важен правильный подход. Вера, сначала принеси одну сеточку домой, отдохни, перекуси, а потом неси уже другую.
Довольный своей находчивостью Женя вытянулся на диване и опять стал почитывать любимую книжку Пикуля.
Вскоре денег стало не хватать даже на продукты, потому что зарплата рабочим посёлка выдавалась маленькими частями, на которые могли прожить разве что тараканы. Когда в холодильнике перестало пахнуть колбасой и мясом, Женя забеспокоился.
Всю зиму глава семьи мастерил прыгунки для годовалых детей, но покупать эти хорошие самодельные прыгунки люди не торопились. Потом Женя привозил из леса мороженую облепиху, которую Вера по ягодке срывала с колючих веток и по тарелочке продавала редким желающим. К весне Женя отправился в Петропавловск и купил на городском рынке кое-что на продажу. Товар был неплохой, но Женя стыдился рекламировать его качество, а Вера честно объявляла покупателям изначальную стоимость товара, рассчитывая на их сообразительность, но покупатель попадался скупой. Выигрыша от такой торговли в семье Лебедевых не было.
Летом семью кормила дача. Вера собирала вёдрами малину, смородину, крыжовник. Если не удавалось продать ягоду хоть за бесценок, то она делала из ягодного урожая заготовки на зиму. Женщина становилась настоящей домашней хозяйкой. Забота о семейном благополучии не оставляла времени для воспоминаний о давно минувшей ночи с любовником, потому что само появление Саши в её жизни было более чем неуместным.
В тот год весна пришла рано. Апрель стоял на редкость тёплым. Нежность берёзовых серёжек и набухшие почки тополя, торжественное цветение нарциссов под голубым небом и приятное тепло солнечного ветра делали мир таким надёжным и прекрасным, что всё дурное уходило из памяти человека. От запаха разбуженной весной земли приятно кружилась голова, и Вера чувствовала в себе обновление души, которое требовало поэзии, песен и отдыха от забот.
Как ни странно, но экономические трудности в стране, какая-то неразбериха в правительстве и непонятная новизна дипломатических отношений с другими странами укрепляли её отношения с мужем. Ответственность за семью теперь несли они вдвоём. Поэтому и весна в тот год как никогда радовала женщину.
В хорошем настроении шла Вера по своему врачебному участку. Ей оставалось обслужить ещё один вызов к больному ребёнку, и рабочий день подошёл бы к концу. Во дворе спокойно чирикали воробьи. Их чириканье перебивали короткие перепевы серых скворцов, прилетевших с юга. В песочнице на солнышке грелась нечёсаная дворняжка. Время отпусков ещё не подошло, во дворах и на игровых площадках не было ни одной живой души. Проходя мимо детского сада, женщина внутренне улыбалась. Она вспомнила, как недавно её вызывали в детский сад по поводу необычного поведения Танюши, которая готовилась на следующий год пойти в нулевой класс.
Воспитательница проявляла недовольство как поведением Тани Лебедевой, так и спокойствием её родителей.
— Уважаемая Вера Владимировна, вы педиатр, разве вы сами не понимаете, что ваша дочь Татьяна не готова с другими детьми идти в школу?
— Я понимаю только то, что вы стали отчитывать меня за то, что я якобы должна понимать.
Вера не любила нападений из-за угла.
— Тогда я вам докладываю, что ваша дочь не разговаривает в группе, она ведёт себя как немая! Ни одного слова я не слышала от неё. Какая может быть молчанка в шестилетнем возрасте. Нет, иногда мы с нянечкой слышим, как девочка тихо переговаривается с детьми, но только с избранными, а со мной она в контакт не вступает. Я вынуждена вынести на педагогический совет вопрос о том, чтобы оставить Татьяну на второй год в старшей группе.
Вера после этого разговора встретилась с бывшей Таниной воспитательницей, но та никаких отклонений у девочки за последние четыре года не замечала, а сама маленькая заговорщица объяснила своё поведение в садике просто.
— Мама, а зачем с ней говорить, если она всё время кричит? Мне и без неё хорошо.
Танюша и раньше отличалась тем, что имела на всё своё особое мнение и с ней трудно было спорить. В общении с детьми она не сильно-то нуждалась и дружила только с одной девочкой, которая жила по соседству.
Пройдя ещё один квартал, Вера приостановилась полюбоваться весенними цветами в палисаднике перед домом, по какой-то случайности подняла глаза кверху и …обомлела. На фоне голубого неба она увидела невероятное, но очевидное происшествие, которое разворачивалось перед её глазами, словно в программе новостей.
За балконными перилами на четвёртом этаже пятиэтажного дома болталось тело полуголого ребёнка ползункового возраста. Видно было, что это была девочка, которой захотелось повисеть обезьянкой под балконом. Малышка крепко держалась ручками за два металлических стержня в перилах, а её пухлые ножки пытались бежать по воздуху. Она не кричала, и казалось, что падать с четвёртого этажа ей уже не привыкать. Во дворе не было никого, кто бы разделил с Верой этот жуткий момент гибели ребёнка с соседнего педиатрического участка.
В одно мгновение в голове женщины пронеслась мысль, что кричать и звать на помощь уже поздно, девочка продержится в этом висячем положении от силы ещё минуты две или три.
— Вера, только ты можешь спасти девочку!.. Только ...я?!
Это были её последние мысли перед тем, как она бросилась в подъезд. Шла борьба за каждую секунду. Первый этаж был взят Верой в один прыжок. Второй этаж — в два дыхания. После трёх лестничных пролётов в лёгких не осталось воздуха. На четвёртый этаж её подняла та непонятная сила, которая заменила Вере её физическую немощь. В сознании бился страх, что если входная дверь квартиры окажется закрытой, то все её усилия будут тщетны, ребёнок погибнет.
Ура! Входная дверь нужной квартиры легко поддалась сильному толчку Вериного плеча и открылась настежь. С быстротой шаровой молнии влетела Вера в чужую квартиру и бросилась к балкону. Она краем глаза заметила в зале на полу весело играющих мальчиков. Это были одноклассники её старшей дочери, а один из них был братом той маленькой девочки, которая висела за балконом последние мгновения. Её ручки устали ждать маму из магазина, и её маленькие пальчики разжимались один за другим.
Вера судорожно схватила ребёнка за запястья и перевела дух. К ней тут же подскочили мальчики. Они помогли ей перетащить ребёнка через перила балконной решётки в комнату. …И всё.
Закрыв дверь балкона на внутренний крючок, Вера растерялась: а что делать дальше?
В тишине квартиры маленькая «парашютистка» доверчиво сидела в объятиях своего братика, уткнувшись лицом в его шею, и приготовилась кукситься. Мальчик нежно гладил её по головке и что-то приговаривал. Почувствовав себя лишней, Вера вышла из квартиры.
На улице светило солнце и ветер развеивал по всему посёлку пряный аромат весеннего благоухания, словно ничего не произошло. Знаменитая фраза Горького «А был ли мальчик?» помогла Вере вновь заниматься своими делами.
***
Ко Дню Победы в спортивном комплексе Шантюбе были организованы соревнования по тяжёлой атлетике. Сам директор спортивного комплекса участвовал в этих соревнованиях. Его атлетическое сложение и богатырская стать были достойны пера художника Васнецова. Когда же в финале соревнований этот силач не смог взять рекордный вес штанги в последнем подходе, то зал злорадно заулюлюкал, высокомерных новичков в посёлке не любили. Вере печально было смотреть на атлета, когда штанга упала на помост и победно запрыгала рядом с мускулистыми ногами силача. Она стояла среди зрителей в окружении детей и с надеждой на победу ждала выход на подиум мужа.
Зал приветствовал выход Евгения Лебедева, последнего финалиста в этих соревнованиях. Весь рудник болел за него, ведь он был свой, рабочий, и без фарса бил поселковые рекорды. Женя встал возле штанги, в зале настала строгая тишина, все ожидали от него рывка чемпиона.
Сердце у Веры притихло, чтобы громким стуком не помешать мужу сосредоточиться, по сравнению с директором спорткомплекса он выглядел бледно, как случайно забредший на подиум худощавый мужчина в синем спортивном трико.
Вдруг маленькая девочка в розовом платьице выпорхнула из толпы зрителей и побежала к помосту. Это была Танюша. Девочка что-то быстро проговорила своему папе, а тот в знак согласия кивнул ей головой, потом нагнулся, и вот штанга взлетела вверх, слегка покачалась на вытянутых руках атлета, а потом с позором была брошена на помост.
Взрыв аплодисментов!!!
Как победитель, Женя легко поднял Таню, посадил её на плечо и под овации подошёл к Вере. Свою победу он посвящал семье.
Через месяц Жене было предложена работа тренером в спортивном комплексе, что гарантировало стабильность в получении зарплаты. Наконец-то пригодился мужчине его диплом учителя-историка. Семейное благополучие стало реальностью, у Веры и Жени были престижные места работы и хорошие оклады, но женщина не решилась рожать четвёртого ребёнка и безропотно согласилась на аборт. Она побоялась прослыть беззаботной «крольчихой» и не хотела нарушать финансовую стабильность в семье, чтобы Катя, Танюша и Витенька ни в чём не знали нужды.
Однажды на весенние каникулы Вера решила, что Катюша подросла и её можно отправить с папой навестить бабушку, а на следующий день дочь вернулась домой с подбитым глазом, потому что отказалась садиться с пьяным отцом в машину. Вера не придала этому насилию над дочерью особого внимания, тем более, что синяк под ее глазом быстро прошёл, её папа пошёл на работу трезвее трезвого.
Хотя Женя приобрёл признание в посёлке как атлет-чемпион, но Вера по-прежнему не доверяла мужу детей.
Надо сказать, что благополучная жизнь часто притупляет бдительность и самого осторожного человека, и как-то субботним летним вечером она отпустила домой трёхлетнего сына с его отцом, а сама с девочками осталась на даче, дособирать урожай крыжовника и малины.
Летняя ночь была по-особому красива, яркие звёзды завораживали взгляд, и над миром воцарилась царственная тишина. Девочки сладко спали в дачном домике, а Вера долго сидела на скамейке, сколоченной из двух струганных досок. Она всматривалась в звёздное небо, но звёзд не видела. В её памяти оживала картина летнего луга, как чудесное откровение, которое она получила свыше.
Этот поющий луг в ярком свете солнца в зените потряс Веру прикосновением великой любви, которая лилась с неба голубыми потоками.
— Я люблю тебя! — ликовало сердце, и эти слова она произносила вслух.
Кому они посвящались, было трудно понять, но вид луга на склоне высокой сопки открывал тайну её причастности к сотворению мира, от звенящей красоты которого перехватило дыхание.
Перед взором женщины раскинулся луг в цветении полевых цветов, он скользил по склону холма вниз в окружении зелёных берёзок, и казалось, что небо само любуется благоуханным луговым раздольем. Прогретый солнечным теплом, ветер ласкал шелковистые травы. Всё вокруг пело и благоухало.
Тогда, днём, в какое-то мгновение Вере вдруг показалось возможным сродниться с этой поднебесной красотой, чтобы больше никогда не знать печали и страха, или умереть, чтобы этот луг стал последним её воспоминанием о земной жизни, и её душа переживала неизмеримую любовь ко всему, что видели её глаза и слышали уши. Она так хотела взлететь над лугом, в порыве чувств разбежалась, раскинув руки, как птица крылья, …её ноги запутались в траве, и она упала ничком, носом в траву.
Катя и Танюша, охнув, подбежали к маме, пытаясь помочь ей подняться на ноги. Вера встала, отряхнула одежду и осмотрелась вокруг. Всё было, как прежде, только теперь цветущий луг и Вера жили отдельной жизнью.
Ночь музицировала руладами жизнерадостных насекомых, и вскоре единственным желанием женщины стало быстрее забраться под одеяло и уснуть.
Утром Вера поняла, что убогого могила исправит.
С восходом солнца её разбудил надрывный гул мотора. Выйдя из дома, она не поверила своим глазам. Белая машина её мужа врезалась в берёзу, одиноко растущую у входа на дачу, и всё никак не могла её переехать. За рулём машины сидел Женя. Он спал за рулём, а нога упрямо давила на педаль газа, а рядом доверчиво спал Витя, свернувшись на автомобильном коврике под пассажирским креслом. Такова была расплата за то мгновение счастья, которое Вера испытала тем летним знойным днём, беспечно гуляя по зелёному лугу.
***
Надо сказать, что с присвоением Евгению титула поселкового чемпиона между супругами стало расти отчуждение, хотя внешне ничего не изменилось. Они жили под одной крышей, вместе воспитывали детей, но ели и спали отдельно.
Вера не имела в своей родословной индийской крови, но ей выпала участь испытать на себе «привилегии» низшей касты. Женя брезговал ею, от любого прикосновения к ней он недовольно морщился, хотя еду, приготовленную её руками, кушал охотно.
По вечерам Витюша пытался нарушить новый порядок в семье и насильно усаживал маму рядом с папой на диван. Вера не сопротивлялась сыну, сидела рядом с Женей и покорно сносила его презрительную усмешку.
Будучи тренером современного спорткомплекса шахтерского посёлка, Женя стал кормильцем семьи с высоким окладом, этим он откупался от всех домашних дел. Всю домашнюю работу Вера делала в гордом одиночестве, и у неё опять ущемилась пупочная грыжа. На повторную операцию по сшиванию пупочной грыжи она пошла спокойно, принимая ее, как неотъемлемую часть её новой рабской жизни.
После операции маму в больнице навестила Катюша и пообещала приглядывать за детьми. Вера лежала в палате на четверых, в разговоры прооперированных женщин она не вступала, понимая, что даже этот больничный покой она не заслужила.
В палате на койке напротив лежала пожилая женщина, Антонина Георгиевна.
Антонина Георгиевна болела диабетом, протекающим в злокачественной форме, у неё были ампутированы две ноги по самое колено, но у Веры к ней не было ни капли жалости, она ей горько завидовала.
Когда в палату входил муж Антонины Георгиевны, то каждое мгновение встречи этой супружеской пары было пронизано такой любовью, от которой и в темноте зимнего вечера излучается радужный свет.
Муж Антонины Георгиевны, статный интеллигентный мужчина, смотрел на свою безногую жену с нескрываемым обожанием, хотя сама Вера не находила в своей соседке по палате ничего особенного, её безногое тело было крупных размеров, аккуратно зачёсанные назад седые волосы говорили о её скромности, а излишне крутой подбородок — о волевом характере, но от её улыбки становилось легче на сердце.
Во время посещений муж Антонины сидел рядом со своей женой, держа её за руку, о чём они разговаривали, оставалось для Веры загадкой.
Приход в палату пяти рослых сыновей Антонины Георгиевны во главе с их постаревшим отцом напомнил прогулку дядьки Черномора с пятью богатырями по берегу моря. Взрослые сыны держались с почтением ко всем женщинам, присутствующим в палате, а своих постаревших родителей парни просто боготворили. Такое хорошее поведение молодых людей тоже не радовало Веру, а злило.
— Как в жизни всё несправедливо, одному всё, а другому — ничего! Чем я хуже, чем эта Антонина? У меня есть ноги, руки и выгляжу я моложе, а такую любовь и заботу мужа не заслужила!.. Я опять завидую? Да, завидую! Завидую чужому счастью или несчастью?!
Чтобы побороть эти плохие мысли, Вера решила первой заговорить с Антониной Георгиевной.
— Антонина Георгиевна, мне очень трудно вам не позавидовать. Мальчики у вас, все пять, как на подбор, богатыри, а главное, что и муж, и сыновья вас искренне любят…
В палате находились в тот полуденный час только они вдвоём. Антонина улыбнулась Вере, отложила своё вязание и внимательно посмотрела в её сторону, словно давно ждала этого разговора. Во взгляде Антонины Георгиевны светились понимание и открытость.
— Вера, можно я буду обращаться к вам по имени?.. Спасибо. Да, Вера, я счастлива. А знаете, Вера, мой муж не родной отец моим сыновьям, но он стал для них ближе, чем родной. Когда у меня родился пятый мальчик, то мы с первым мужем перебивались с воды на хлеб. Мой бывший муж часто напивался и любил поиграть кулаками. В доме протекала крыша и бегали мыши. Я боялась лишнее слово сказать при нём, чтобы не быть битой. Мальчики при живом отце росли беспризорниками, а я не знала, как мне жить дальше… Вера, можно вас спросить, вы верующая?
— Нет… то есть да. Меня крестил батюшка в церкви.
— Думаете, что Богу нравится, когда мужья не заботятся о своих детях, а жена трясётся от страха, как только заслышит его голос?
На этот вопрос Вера решила не отвечать, и Антонина Георгиевна продолжила:
— Это случилось на Рождество. У меня пропало молоко, и мой младшенький сыночек плакал от голода, а четверо других играли в карты. Я не могла больше так жить, потому что жить без достоинства — это жить по-собачьи! Не для того меня родили на свет, чтобы я забыла, превратилась в замужнюю скотину. Вы можете спросить меня, боялась ли я мужа, когда решилась на развод?.. Конечно, боялась, но убедила себя, что лучше быть убитой, чем давать себя убивать каждый день. Господь ждал от меня этого решения, чтобы помочь мне справиться со страхом. Никто на свете не может решить за человека, как ему жить. О, как мой первый муж злился, как с цепи сорвался, думал на испуг взять. Я ведь с ним не ругалась, не скандалила, а просто взяла сковородку в руку и пригрозила, что убью, а потом выгнала его вон. Кстати, он не пропал, его сразу подобрала другая женщина, а как он теперь живёт — не моя забота… После развода с мужем мне никто не сочувствовал. Соседки меня обсуждали каждая на свой лад и стороной обходили. Денег в доме не было, а от алиментов бывшего мужа я сама отказалась, чтобы не иметь никаких дел с тем, кто меня довёл до развода и позора. Я пошла работать поваром в столовую. Работать я люблю, тогда мои ноги ещё исправно мне служили. Однажды к нам на целину приехали командировочные мужчины. Вот один из них, красивый и холостой, стал за мной ухаживать. Я отвадила его ходить моими дорогами, а он оказался очень настойчивым. Как-то раз мой командировочный Павел пришёл ко мне в дом с палкой колбасы для меня и с большим кульком ирисок для моих мальчиков, сел у печки и целый вечер только смотрел на меня. Не знаю почему, но я поверила в его честность, а о любви даже не думала, любовь потом пришла. Я согласилась стать Павлику верной женой. Слава Богу, что мои сыновья сразу же признали в нём отца. Мой муж оказался человеком верующим. Живя с ним, я и узнала, что Господь не оставит в беде верующего в него человека.
Вера долго размышляла над этой историей любви и решила, что этой безногой Антонине просто выпал в жизни счастливый билет.
За годы жизни в Шантюбе друзей у Веры так и не появилось. О своей семье и о своей жизни женщина предпочитала умалчивать. Со временем её обособленность была оценена, и неожиданно для себя она превратилась в хранительницу сердечных тайн жён поселковой знати, которые жили в тени славы своих мужей и являлись украшением поселка, представляя собой эталон счастливого супружества. Оказалось, что этим раскрасавицам ничего человеческое не чуждо, им тоже хотелось излить свою душу, но не завистливым подругам, а постороннему человеку, умеющему молчать. Таким посторонним человеком и была избрана Вера, и её стали приглашать на чашечку кофе незнакомые горожанки, чтобы исповедоваться. В отличие от батюшки в церкви, Вера советов не давала. Как можно давать советы царственным особам поселкового значения?
Как-то раз ночью у неё в квартире раздался требовательный телефонный звонок. Вера сразу узнала голос самой красивой молодой женщины Шантюбе, который звучал уверенно и обречённо.
— Вера, у меня в руках топор. Я прорублю голову этому извергу. Скажи моим детям, что по-другому я поступить не могла!
Вера мгновенно проснулась.
Совсем недавно она познакомилась с прекрасной Татьяной, которая носила одежду от парижских модельеров. Красное приталенное пальто, чуть прикрывающее лакированные полусапожки модницы, красная широкополая шляпка, из-под которой по плечам струились белокурые локоны, и невесомый белый шарфик на шее делали Татьяну неотразимо красивой женщиной, в которой чувствовался врождённый аристократизм. Порой казалось, что эту Татьяну сослали в посёлок прямо из императорского дворца.
Придя в гости по приглашению отпить чайку, сидя в глубоком кресле за журнальным столиком, Вера увидела перед собой уже другую Татьяну, глубоко несчастную женщину, дочь ювелира, а в реальности — рабыню Синей Бороды в современном варианте.
История жизни этой прекрасной женщины шокировала бы любого и была рассказана почему-то полушёпотом.
Перед Второй мировой войной, когда Красная армия с благородной миссией оккупировала маленькую страну Молдавию, защищая её от мирового агрессора, молдавскому народу было предложено в 24 часа принести своему новому советскому правительству фамильные богатства, золото и ювелирные изделия, потому что при советской власти граждане должны были иметь другие ценности: свободу, равенство и братство.
Отец Татьяны, как и его младший брат, владел ювелирными лавками, полученными им в наследство от родителей. Братья исправно ходили в синагогу, но идею о равенстве и братства они приняли по-разному. Младший брат за сутки собрал всё своё имущество и нелегально покинул страну, а старший захотел жить и умереть на своей родине. Он добровольно отнёс всё своё богатство в органы советской власти, а через месяц его арестовали и сослали в казахские степи, где он узнал о том, что был врагом народа. В 60-х годах после реабилитации в возрасте 56 лет молдавский ювелир женился на молодой доярке из села, соседствующего с лагерем, где перевоспитывали врагов народа.
Молодая семья осела в одном из районных центров северного Казахстана, где у них родилась прелестная девочка, которую назвали Татьяной. Татьяна росла всеобщей любимицей и ни в чём не знала нужды, а её отец успешно продвигался по служебной лестнице вверх, пока не стал главой районного управления по кооперации и торговле.
Когда Татьяна училась на литературном факультете в университете города Петропавловска, она познакомилась со студентом милицейской школы. Будущего милиционера звали Геннадием, и ему никогда не справляли дни рождения, потому что он воспитывался матерью в глухомани.
У Татьяны от жалости к бедному пареньку разрывалось сердце, и она повезла Геночку к родителям как своего жениха, которого ее отец принял очень настороженно, хотя тот неплохо сыграл роль влюблённого Ленского, хорошо отрепетированную в школьные годы на сцене деревенского школьного театра. По окончании института Татьяна была выдана замуж за Геннадия, молодая семья обосновалась в закрытом городе Шантюбе, где им была выделена трёхкомнатная квартира.
Только после свадьбы молодой супруг повёз Таню в свою родную деревню, где в одиночестве, в однокомнатной развалюшке доживала свой век мама Геннадия, подслеповатая учительница литературы. В этой «избушке на курьих ножках» Татьяна была в первый раз грубо изнасилована мужем, на глазах у его матери, которая поутру поила молодожёнов чаем, словно ничего не случилось.
Жаловаться на мужа Татьяна побоялась, да кому было ей пожаловаться, если здоровье папы после её замужества резко пошатнулось, а все друзья под разными предлогами прервали с ней отношения. Гордость и страх мешали молодой женщине открыться людям, ибо сознавала, что муж не оставит её в покое и убьёт, но сначала он поиздевается над её родителями, а многие завидовали её счастью быть женой такого видного парня, как Геннадий.
Смерть прихватила Таниного отца в одночасье, а её мама поддалась уговорам зятя и продала свой большой дом в райцентре, желая дожить свои годы в семье дочери, воспитывать внуков. Как только деньги за дом попали в руки Геннадия, то он ушёл из милиции и, воспользовавшись неразберихой в стране, открыл меховой цех, который приносил ему славу богатого и обеспеченного бывшего мента.
Когда Таня рассказывала свою историю, то Вера не столько слушала, сколько невольно любовалась ею. Казалось, что перед ней сидит натурщица художника Клода Моне, хоть и без ажурного зонтика, но на фоне ярких цветов на персидском ковре, висящем во всю стену. Она была изящна в своей печали, её тонкие пальчики нервно теребили шёлковый платочек, и в голубых глазах искрились слезинки, как бы последний штрих к её портрету.
Даже в своём рабском положении Татьяна выглядела прекрасной и трогательной женщиной, жаль, что рядом с ней не было доблестного рыцаря, способного любить и хранить её от печали и быта.
— В последний год у мамы часто прихватывало сердце, — продолжала свой рассказ хозяйка дома, словно речь шла не о ней самой, — потом случилось кровоизлияние в мозг, маму парализовало, а через месяц она умерла. Я уверена, что её сгубило грубое отношение моего мужа ко мне. Как вы думаете, я виновата в смерти моих родителей? 
Вера понимала, что на этот вопрос отвечать было необязательно, и Таня облегченно вздохнула и продолжила разговор.
— Сразу после похорон мамы нашлись «добрые» люди, которые сообщили мне о том, что в доме напротив живёт любовница мужа и у неё растёт от него прекрасный сынишка.
Как реагировать на эту новость, Вера тоже не знала, поэтому приняла это известие как уже случившийся факт и робко взяла из хрустальной вазочки шоколадную конфетку, о существовании таких вкусных конфет она уже стала забывать.
Тут с прогулки домой пришли дети, дочь и сын Татьяны и Геннадия, на редкость воспитанные ребята. 
— Алёна, умойся сама и умой своего братика, а потом переоденьтесь и попейте на кухне молоко с коврижками.
Девочка лет восьми послушно кивнула головой и увела братика за ручку в ванную, а женщины, оставшись одни в гостиной, вернулись к своей беседе.
— Татьяна, у вашей Алёнки просто талант послушания, — прервала исповедь хозяйки дома Вера. — Такая она у вас скромница, аккуратная, вежливая и очень умная девочка, она и о братике заботится как его собственная няня.
— Ох, Вера, а я всегда смотрю на ваших детей и любуюсь ими. Они выглядят такими счастливыми, непосредственными. Мои дети очень боятся отца, в них от испуга перед отцом гаснет детский задор. Алёнка считает, что из-за ночных страхов она не растет, вы же, Вера Владимировна, сами обратили внимание во время медосмотра, что она отстает по физическому развитию от своих сверстников. Я вам откроюсь, … мой муж, Гена, когда он пьян, насилует меня у неё на глазах!
— О боже! Татьяна, как вы можете это допускать!
— Гена сейчас имеет меховой бизнес, а раньше работал в милиции. Он меня каждый раз предупреждает, что на земле нет места, где бы он меня не нашёл. Даже если я убегу от него и спрячусь где-то в тайге, то он меня найдёт и в живых не оставит. Когда были живы мои родители, я молчала о своём унижении, иначе и их бы ждала подобная участь.
— Какой ужас. Он у вас просто гестаповец!
Тут дверь в квартиру отворилась, и на пороге гостиной показался и сам «гестаповец». Вера от волнения принялась уплетать за обе щёки конфеты из вазочки, стоящей на журнальном столике, уже не чувствуя их вкуса, но Геннадий не спешил показать своё «садистское» лицо, он прикинулся датским принцем и галантно обратился к жене:
— Татьяна, дорогая, подай-ка вазочку, я принёс свежие конфеты «Мишка на севере» и «Красная шапочка». Давай мы угостим нашу дорогую гостью индийским чаем… Вера Владимировна, если не ошибаюсь?.. Слышал о вас немало хорошего. Мы с Танюшей очень рады, что вы посетили нас с визитом.
С каким облегчением вышла Вера из гостей, теперь её собственные семейные проблемы показались ей милым развлечением.
— Ну и пусть Женя меня сторонится, зато не требует того, что сам не может мне дать, любви.
Прошло несколько месяцев после этой встречи. Татьяна оставалась на высоте своего социального положения, каждый день демонстрируя всему посёлку модные модели одежды, пахнувшие французской парфюмерией, а для Веры начался дачный сезон.
До этого ночного звонка Вера встречалась с Татьяной ещё два раза.
Во время первой встречи Татьяна поведала о том, что её муж ...бессмертный!
— Вчера Гена на своём уазике попал в автомобильную аварию. За рулём сидел его друг. Все три его друга скончались на месте происшествия, только мой муж остался в живых. Почему меня это беспокоит?.. Потому что его мама заговорила его от смерти.
— Татьяна, как это заговорила? Как можно заговорить человека от смерти?
— Молитвой заговорила. Оказывается, есть такая молитва, которой заговаривают детей от смерти. Из этой молитвы я помню только несколько слов: «Под сенью Всевышнего...» и ещё что-то об ангелах, что будут Гену носить на руках.
Во вторую встречу Татьяна напугала Веру странным, можно сказать, бесовским взглядом, который прятался в синеве её глаз под густыми длинными ресницами. В тот раз она сама пришла к Вере домой и, когда Катя увела детвору на улицу и они остались в квартире вдвоем, начала разговор шёпотом, как будто боялась, что их услышат. 
— Вера, у меня есть золото. Не всё золото и драгоценности достались Гене. Мама сохранила золотые вещи и втайне передала их мне перед своей смертью.
Вера силилась понять, куда клонит её гостья, и причём тут золотой клад.
— Вы не догадываетесь, о чём я говорю?
Вера отрицательно покачала головой.
— Мы дадим объявление в газете! И пусть это случится…
Вера совсем запуталась, а её гостья от волнения становилась всё прекраснее.
— Вера, вы читали объявления в газетах типа: «Берусь исполнить любую работу» или «Я весь к вашим услугам». Так вот, так ищут клиентов наёмные убийцы. У меня есть золото, теперь только надо втайне с ними связаться. Вы мне поможете? Только поддержите меня, чтобы я не испугалась в последний момент.
Нет, в таких делах Вера помогать не собиралась.
***
С последнего разговора прошёл месяц или немного больше, и тут случился этот криминальный звонок. Голос в трубке добивался Вериного согласия на убийство зверя в облике человека, но убивать — это дело не женское, совершенно не женское.
— Таня, где твои дети?
— Они спят в спальне. Они уже не могут мне помешать.
— А Гена?
— Он приговорён!.. Я уже неделю не выхожу из дома. В то воскресенье он притащил меня за волосы из гостей, а дома избил, как собаку не бьют. Сегодня вечером он пришёл домой пьяный, насиловал меня до крови, а теперь довольный спит. Наверное, надо сразу ударить по горлу или тупым концом топора по голове?.. Я лучше ударю прямо в сердце и оставлю топор до прихода милиции.
— Боже, Таня, опомнись, — чуть ли не рыдала Вера в телефонную трубку, — а ты подумала, как напугаются твои дети, когда увидят своего отца с топором в груди? Как им жить дальше: папа садист, а мама убийца! Тебе предстоит пожизненно гнить в тюрьме, а твоим детям жить в сиротстве. Таня, который час?
— Половина четвёртого.
— Положи топор под кровать. Прими душ и пойди в детскую к детям, там твоей Алёнке снится страшный сон, как злодей душит её подушкой. Защити свою девочку. Таня, ты меня слышишь?
— Слышу… Вера, я боюсь выйти из комнаты. Боюсь, что он проснётся и подкрадётся ко мне, если я от него отвернусь. Мне кажется, что он нас слышит. Ты помигай мне светом из окна, когда я буду в спальне, а я тебе отвечу. Хорошо?
Вера прошла на кухню и стала включать и выключать свет. В соседнем доме одинокими вспышками ей вторило световое эхо. Как человеку необходимо знать, что кто-то не спит и готов мигать светом во тьме. К рассвету Татьяна перезвонила. Голос у неё был сонный или удручённый.
— Я пошла спать… Он остался жить, кощей бессмертный, хотя кому нужно это его бессмертие? Может, только дьяволу… Спасибо.
— Таня, я люблю тебя, ты молодец. Иди спать, а утро вечера мудренее.
***
С того ночного разговора прошло несколько недель.
Вера сидела на вечернем приёме. Больных детей в те летние дни было немного. В перерывах между пациентами она дописывала свою участковую отчётную документацию и думала о том, стоит ли ей навестить красавицу Татьяну или не стоит, ведь официально они были незнакомы.
В те жаркие дни Татьяна лежала в травматологии с сотрясением мозга и сильными ушибами груди, рук и бёдер. Муж Татьяны юлой крутился у постели своей супруги, вспухшей и посиневшей от побоев. Он задаривал её цветами и драгоценными украшениями. Вскоре весь обслуживающий персонал больницы уже жалел Геннадия больше, чем избитую им красавицу-жену, которой и так повезло в жизни.
От этих размышлений Веру оторвала торопливая мамаша с сыном, которому срочно нужна была справка от врача о состоянии его здоровья для участия в районных соревнованиях.
— Новый тренер, Евгений Викторович, увидел в моём мальчике талант атлета. Он готовит его на золотую медаль. Мишенька говорит, что Евгений Викторович очень заботливый тренер. Ему всё интересно о моём мальчике, как мой Миша одет, что ест и как спит.
Когда эта говорливая мама Мишеньки ушла, Вера потянулась от удовольствия.
— Слышали, Надежда Ивановна, — обратилась она к своей патронажной медсестре, от которой не ускользала никакая поселковая новость, — какой у меня заботливый муж?
— Я слышала и ещё кое-что о нём.
Надежда Ивановна явно что-то недоговаривала. Вера встала из-за стола, подошла к двери кабинета и закрыла её на замок изнутри, а ключ спрятала в карман.
— Надежда Ивановна, я хочу знать всё, что говорят в посёлке о моём муже. Дверь закрыта, ключи у меня, а часы приёма окончены, поэтому нам никто не сможет помешать.
— У вашего мужа есть любовница!
— Да? Очень хорошо. А как её зовут?
— Её зовут Алина Рябцева, мамаша со второго участка. Она имеет сына трёх лет.
— От моего мужа?
— Нет, что вы, отец ребёнка от неё сбежал.
***
Вера не обладала опытом ревнивой жены, повода засомневаться в его верности у неё не было. Иногда этот факт её смущал, но до последнего времени она была уверена, что является той единственной женщиной, которая разглядела в Жене, имеющем грубые манеры и обыкновенную внешность, нежное сердце и неординарное мышление. Да и какая женщина посмотрит на чужого мужа, еще и склонного к алкоголизму.   
Хотя нет, один раз Женя не ночевал дома, что Веру сильно взволновало. Тогда она подумала, что с ним приключилась беда, ведь перед уходом в гараж он пожаловался на боли за грудиной. В полночь она отправилась в гараж, но испугалась темноты.
Когда наступил рассвет, Вера уже стояла у семейного гаража, и он был на замке. Возвращаясь домой, она проходила мимо спортивного комплекса и решила разузнать, где пропадает её муж. Дверь ей открыла якобы заспанная охранница.
— Что случилось? Милицию вызвать?
— Не притворяйтесь, пожалуйста, я в курсе ваших ночных мероприятий. Только что из этих дверей спортивного комплекса вышел мужчина, а следом за ним выбежала какая-то женщина. И как вы объясните такое бегство в полшестого утра? …Прошу, скажите мне, где Лебедев, мой муж?
— Его здесь нет, он ещё с вечера уехал, — отрапортовала женщина, как бы оправдываясь, и захлопнула дверь перед Вериным носом.
Муж пришёл к обеду, жизнерадостный и бодренький.
— Врагу не сдаётся последний варяг… пощады никто не желает, — пропел он вместо приветствия и крепко обнял Веру, как боевого товарища, впервые за столько месяцев, но она не поддалась на отвлекающий манёвр Жени и стала задавать вопрос за вопросом, которые его только смешили.
— Моя Верочка-конфеточка вздумала меня приревновать к моим друзьям! Я ушам своим не верю, ты меня ревнуешь?.. А я сделал доброе дело, отвёз друга к его заболевшим родителям.
— Но ты бы мог меня предупредить, — проворчала Вера, довольная, что у мужа появился друг в посёлке.
***
Когда люди называют любовницу мужа по имени, то тут уже не отвертеться, надо реагировать.
— Кто такая Алина Рябцева? — спросила Вера в лоб мужа, когда тот пришёл с работы.
— Кто такая Алина Рябцева? Ты серьёзно? Она работает кассиром у нас в спорткомплексе. Я знаю её только в лицо и по имени тоже, вот и всё. Уж не ревнуешь ли ты меня уже второй раз? И тебе не стыдно?
Вера посчитала, что лучший вариант, чем постоянные сомнения в верности мужа, — это доверие.
Всё бы на этом и закончилось, так нет же. Буквально через неделю купалась Вера в поселковом бассейне со своими детьми, и тут её пригласили в раздевалку. Катя умела плавать, а Витя и Танюша нет, они висели на шее у матери и играли, как утята, в хлорированной воде бассейна.
Вере пришлось детей вытащить из воды и взять с них честное слово, что они до возвращения мамы не будут лезть в воду. Дети уселись на скамеечке, а женщина в мокром купальнике отправилась в раздевалку. В раздевалке её ждала молодая особа в длинном драповом пальто, в высоких сапогах и с тонкой шеей, подвязанной атласным красным платочком, которая с лёгкой насмешкой разглядывала Веру, стоящую перед ней в старомодном выцветшем купальнике. С купальника в горошек на пол стекала вода, и Вера чувствовала себя бабушкой-стриптизёршей.
— Здравствуйте, меня зовут Алина Рябцева. Вам говорили, что мы с Женей любовники, но могу вас заверить, что это только слухи. Женя проводил меня домой несколько раз. Ну, вот и всё.
Вера сразу уловила неточность. «Женей» её мужа могла звать только жена, родные и друзья или любовница, и оказалось, что муж соврал, когда говорил о его шапочном знакомстве с Алиной, хотя сам уже несколько раз проводил эту молодую даму до дома, а её, Веру, он не провожал ни домой, ни из дома. Они с Женей уже давно ходили разными дорогами. Допытываться от мужа правды было бы себе дороже, потому Вера приняла грех на душу и сделала вид, что ничего не произошло.
Всего несколько дней оставалось до дня рождения Танюши.
***
Женя ненавидел эти детские праздники! Единственное, что ему хотелось в праздники, — выпить, закусить и на боковую. Его спортивная популярность росла с каждым днём, особенно среди молодых ухоженных женщин. Конечно, Вера по сравнению с этими фанатками проигрывала во всём, кроме законного титула идеальной супруги. Она даже ради приличия не ревновала и в какой-то момент просто ему надоела как женщина, как жена, как мать его детей.
Чужая баба приглашала его в кровать, шептала на ухо, какой он красивый и сексуальный мужчина, как неистов в любви. Особенно милашка Алина, на работе она обстреливала его глазками, приглашала попить чай у неё дома, где любила неистово, но Женя не видел в ней ту, которая способна была заменить ему Веру.
Только Верка могла одним взглядом сделать его или самым счастливым мужчиной на свете или одной фразой втоптать в грязь как ничтожество. Как ей это удавалось, он не знал, но другую жену не хотел.
— Женя, милый, не приходи ко мне, — вдруг заявила Алина как раз перед семейным праздником по случаю рождения Танюшки и добавила искренне: — Мне очень неудобно обманывать твою супругу, такую добрую порядочную женщину, так что сиди-ка ты дома, а то мне соседки пообещали ноги выдернуть, если ты, мой милый, будешь ко мне похаживать!
Кому понравится такой поворот событий? Женя планировал переждать детский праздник на даче с Алиной, а тут на тебе, у Алины совесть заговорила! Настроение испортилось, и он несолоно хлебавши отправился домой.
Дома ждал его, как обычно, горячий ужин, но Вера ещё суетилась с выпечкой коржей для именинного пирога. Раковина ломилась от немытой посуды. В зале на его любимом диване Катюша читала Вите и Тане книжки перед сном.
Надо сказать, что и Катю тоже раздражала предпраздничная суматоха, потому что приходилось усиленно помогать маме. Вот сейчас вместо того, чтобы читать книгу «Всадник без головы», она читает Вите и Тане про «живую» соломенную шляпу, и уже седьмой раз, чтобы дети не мешали маме на кухне.
Вера, увлечённая взбиванием желтков, решила тактично подготовить мужа к завтрашнему дню.
— Женя, как дела? …Вот и хорошо, что всё у тебя хорошо. Ты будешь на дне рождения у Танюши? …Нет? Ну, я так и предполагала. Из гостей я пригласила только Танину подружку, Леночку, и твою тётю Катю… Ничего не поделаешь, я её уже пригласила. Будь в гараже, а когда все разойдутся, приходи. Обещаю, что к 6 часам вечера гостей уже не будет. Я пеку торт с…
Кляц! Женя швырнул стакан в угол кухни. Стёкла от стакана разлетелись по всей кухне. Прибежали испуганные дети и столпились в дверном проёме. Вера медленно подняла глаза на мужа и поняла, что дело плохо, надо спасаться.
— Хорошенькой прикидываешься! — подзуживал Женя, наступая на жену. — Всё на цыпочках бегаешь, а что ты сама из себя представляешь! Ни рыба ни мясо, а… шматок сала!
Вера молча уходила из кухни спиной, за которой были дети, а в руках она держала миску со взбитыми желтками.
— Что уставилась, глаза выпучила! Пошла вон! Чтобы через минуту никого в доме не было! Никого! А то…
Вере не хотелось знать, что означает «а то…», и, подхватив детей, она выбежала в подъезд дома. Ночь провела Вера у своей соседки с четвёртого этажа Людмилы. Соседка была примерно одного с ней возраста, но у неё рано умер муж, который при жизни носил её на руках, а она его доброту оценила только после его смерти.
Лёжа на чужом диване в окружении детей, Вера поклялась себе, что такое положение вещей будет в последний раз в её жизни, но, как говорится, утро вечера мудренее.
День только зародился, Вера вернулась домой. Женя храпел на своём диване, видимо, ночью хорошо погулял. Она быстро проветрила комнаты, убралась на кухне, потом украсила комнаты красными флажками и шариками, чтобы дети расценили ночь, проведённую у соседки, как предпраздничное приключение.
Женя пришёл в себя, выпил рассол и теперь с удивлением смотрел на жену, которая уже не обращала на него никакого внимания. Она спокойно допекла именинный пирог и резала овощи на салат. Он не догадывался, что спокойствие ей давало принятое ночью решение уйти из дома.
Когда всё было готово к именинам, пришли дети, Танюша светилась от счастья, видя, как красиво был убран зал и накрыт для гостей стол. Катюша сразу подалась на кухню попробовать салаты, а Витя захотел тоже подарки: машинку, автобус и трактор.
И тут зазвонили в дверь. Гости? Так рано?
Именинница побежала в коридор, открыла входную дверь и запрыгала от радости: перед ней стояла бабушка Римма, а в её руках были большие сумки с подарками. Вере ничего другого не оставалось, как перенести планы о разводе на другое время и радоваться встрече с мамой.
Праздничный обед прошёл на славу, а к вечеру, когда довольные гости разошлись по домам, на именины дочери пожаловал и Женя. Он хозяином уселся за опустевший стол, налил себе бокал красного вина и принялся поедать холодные пельмени из общей тарелки. Потом, не нарушая молчания, улёгся на диван и уставился в телевизор.
— Вера, это всегда вы так живёте с Женей? — спросила Римма дочь, когда та перемывала посуду.
— Нет, мамочка, не всегда. У Жени от таких детских праздников сильно болит голова.
— А у тебя не болит?
Вера рассмеялась. Мама всегда проблему видела глубже, чем это говорилось.
На следующий вечер Женя домой не пришёл. Катя рассказала, что папа приходил домой ещё в обед и допил вино из именинной бутылки, а потом сказал, что повезёт друга на свадьбу. Это был тревожный знак. Женя пьяным за руль в последние годы не садился, и друзей у него не было.
К вечеру Верино сердце разболелось, оно упрямо предсказывало скорое вдовство. Дети спокойно укладывались спать, Вера делала маме массаж спины, при этом горестно вздыхала от грустных мыслей, потому что она уже думала, как надо правильно готовиться к похоронам.
За полночь, когда в спальне мирно спали дети с бабушкой, Вера просматривала семейный фотоальбом, словно привыкая к мысли, что Женя погиб. Вдруг ей стало нестерпимо душно. Она подошла к балконной двери и распахнула её настежь. Ночь пахла осенним дождём.
— Я всё равно не смогла бы сделать его счастливым, даже если бы умерла за него, но так страшно ждать известия о его смерти. А если его смерть — расплата за мой грех?
Ночная прохлада дрожью прошла внутрь женщины. Жаль, что в поселке не было церкви, не перезванивались колокола, и из глубины памяти Вере послышался церковный напев в два слова: «Господи, помилуй... Господи, помилуй… Господи, помилуй».
Потом тяжелые капли дождя окропили ее лицо и барабанной дробью застучали по балконным перилам, и где-то вдалеке послышались раскаты грома.
***
Женя до рассвета веселился на чужой свадьбе, где спиртное лилось рекой. На обратной дороге домой он не смог вписаться в крутой поворот при подъезде к Шантюбе. Машину развернуло, и она на большой скорости влетела в кювет. В ночной тишине раздался грохот, металлический скрежет, предсмертный человеческий крик, а в следующее мгновение наступила оглушительная тишина. Разбитую машину с человеческими телами покрыла ночь, и небо печально заплакало первым осенним дождём.