Осенней ночью

     Однажды осенней ночью несколько человек собрались у костра на склоне холма. Они принадлежали к небольшому отряду войск Конфедерации и ожидали приказа выступить. Их серые мундиры были изношены до крайности. Один из мужчин грел что-то в оловянной кружке над углями. Двое лежали во весь рост чуть поодаль, а четвертый пытался расшифровать письмо и придвинулся поближе к свету. Он расстегнул воротник и изрядный кусок фланелевой рубашки.
“Что это у тебя на шее, Нед?” спросил один из лежащих в темноте.
Нед—или Эдмонд—машинально застегнул еще одну пуговицу на рубашке и ничего не ответил. Он продолжал читать свое письмо.- Это картина твоего милого сердца?
- Испортить картину ни одной девчонки,” предложил мужчина у камина. Он снял свою жестяную кружку и принялся помешивать ее грязное содержимое маленькой палочкой. - Это амулет, что-то вроде фокуса, который дал ему один из тех священников, чтобы уберечь от неприятностей. Я знаю эти Кат'лики. Вот как получилось, что Френчи понизили в звании и он не получил ни царапины с тех пор, как прослужил в строю. Эй, француз! разве я не прав?” Эдмонд рассеянно оторвал взгляд от письма.- В чём дело?” он спросил.
- Разве это не амулет у тебя на шее?
“Должно быть, Ник,” с улыбкой ответил Эдмонд. - Не знаю, как бы я прожила эти полтора года без него.”
От этого письма у Эдмонда заболело сердце и заболел дома. Он растянулся на спине и посмотрел прямо на мерцающие звезды. Но он не думал ни о них, ни о чем другом, кроме одного весеннего дня, когда пчелы жужжали в клематисах, когда девушка прощалась с ним. Он видел, как она сняла с шеи медальон, который надела на его собственный. Это был старомодный золотой медальон с миниатюрами ее отца и матери с их именами и датой свадьбы. Это было ее самое драгоценное земное достояние. Эдмонд снова ощутил складки мягкого белого платья девушки и увидел, как она обвила его шею своими прекрасными руками. Ее милое лицо, умоляющее, жалкое, измученное болью разлуки, явилось ему так же живо, как жизнь. Он перевернулся, спрятал лицо в ладони и лежал неподвижно.

Глубокая и коварная ночь с ее тишиной и подобием покоя опустилась на лагерь. Ему снилось, что прекрасная Октавия принесла ему письмо. У него не было стула, чтобы предложить ей стул, и он был огорчен и смущен состоянием своей одежды. Ему было стыдно за скудную пищу, составлявшую обед, за которым он умолял ее присоединиться к ним.Ему снилась змея, обвившаяся вокруг его шеи, и когда он попытался схватить ее, скользкая тварь выскользнула из его лап. Потом ему приснился шум.
- К черту ваши шмотки! ты! Френчи!” - рявкнул Ник ему прямо в лицо. Там было то, что казалось скорее суматохой и спешкой, чем каким-либо упорядоченным движением. Склон холма ожил от грохота и движения, от внезапно вспыхнувших огоньков среди сосен. На востоке из темноты вырисовывался рассвет. Его мерцание еще тускло мерцало на равнине внизу.
- Что все это значит? - удивилась большая черная птица, сидевшая на верхушке самого высокого дерева. Он был старым одиночкой и мудрым человеком, но не настолько мудрым, чтобы догадаться, в чем дело. Поэтому он весь день моргал и недоумевал.Шум разнесся далеко по равнине и по холмам и разбудил маленьких младенцев, которые спали в своих колыбельках. Дым поднимался к солнцу и затенял равнину, так что глупые птицы думали, что пойдет дождь, но мудрец знал лучше.
“Это дети играют в игру”, - подумал он. - Я узнаю об этом больше, если буду наблюдать достаточно долго.С наступлением ночи все они исчезли вместе со своим шумом и дымом. Потом старая птица взмахнула перьями. Наконец-то он понял! Взмахнув огромными черными крыльями, он полетел вниз, кружа над равниной.
По равнине пробирался человек. Он был одет в одеяние священника. Его миссия состояла в том, чтобы утешать религией любую из распростертых фигур, в которых еще могла остаться искра жизни. Его сопровождал негр с ведром воды и флягой вина.Раненых здесь не было, их унесли. Но отступление было поспешным, и стервятникам и добрым самаритянам придется искать покойников.

Там лежал солдат—совсем еще мальчишка—лицом к небу. Его руки цеплялись за газон с обеих сторон, а ногти были набиты землей и травинками, которые он собрал в отчаянной попытке ухватиться за жизнь. Его мушкет исчез; он был без шляпы, а его лицо и одежда были испачканы. На шее у него висела золотая цепочка и медальон. Священник, склонившись над ним, расстегнул цепь и снял ее с шеи мертвого солдата. Он привык к ужасам войны и мог смело смотреть им в лицо, но ее пафос почему-то всегда вызывал слезы в его старых тусклых глазах.

"Ангелус" звонил в полумиле отсюда. Священник и негр опустились на колени и пробормотали вместе вечернее благословение и молитву за усопших.