Любовь в стиле барокко. полностью

Глава 1.
"Что же, дорогой Варфоломей Варфоломеевич, просьбу Вашу уважим. Здоровья Вы для наших дворцов не щадили, заслужили время  и отдохнуть." - Императрица Екатерина II протянула обер-архитектору свиток с именным указом отправить на лечение и кошель от неё лично. Знала о финансовых затруднениях: заказов давно не было, строительство Гостиного двора остановили недовольные никчёмной роскошью купцы.
 Бартоломео Растрелли, по-русски Вафоломей Варфоломеевич, получил наконец отпуск. В Италию, к солнцу, забытому в Петербурге! Получивший этот подарок из рук третьей на его веку императрицы зодчий чувствовал, что не дар это от царских щедрот, а ссылка за ненадобностью. Академик архитектуры Императорской академии художеств, создатель...да что говорить, по Петербургу только пройдись...Вышел он из моды при молодом дворе вместе со своим любимым стилем "барокко".
Пока ехали в карете по Петербургу, Бартоломео не смотрел в окна. Словно отобрали у него его детища да самого подальше отослали. Горяч, несдержан, знал это за собой и переключил тягостные думы на Италию.
Дед Бартоломео, как все зажиточные флорентийцы, грезил о дворянском гербе. И щит стоял в подвале, отполирован.  И  ходатайства от влиятельных заказчиков сделали своё дело! Заготовленный щит украшен кометой и двумя восьмиконечными звёздами на золотой ленте  в голубом поле. Получить-то получили вожделенный титул, а денег вовсе не стало. Не развернуться всем художникам во Флоренции! И молодой Бартоломео    отправился к французскому королю Людовику XIV, всё подчинившему роскоши. Но  не устоял перед соблазном приехать в Московию. Сам государь Пётр I  пригласил, польстив званием графа! Высокомерие,  гордыня -  вот и всё, что часто наследуется дворянами, но не деньги.
Видно, в крови у итальянцев стремиться к роскоши, наслаждаться жизнью, но ничего не скопить. Бартоломео- младший, начинавший вместе с отцом при русском дворе, признавал за собой, что  в расходах своих  несдержан. Как ничего не осталось от щедрой платы за петровские  заказы по планировке Стрельни, Петергофа... Сколько интерьеров во дворцах по его рисункам декоративной пластикой украшались! А его фигуры и бюсты из воска, с натуралистической точностью передающие портреты заказчиков! Даже в карете художник махал в отчаянном ажиотаже руками, то ли повторяя формы скульптуры, то ли доказывая невидимым зрителям свой талант.  Советовали ему от барокко постепенно отходить, но это всё равно что от себя отказаться! Да что сейчас об этом...Сердце болит не об отставке и даже не о нынешнем фаворите Екатерины в архитектуре.
Что детям оставляю?..Мария Уоллес родила ему троих детей, как-то безмолвно появилась в его жизни и безмолвно исчезла. Пожалуй, заметил Бартоломео именно отсутствие жены, как ценят руку, когда её теряют. Недолго погоревав сейчас о супруге, словно дань отдал. Была боль нестерпимее для стареющего Растрелли.   Чем в дороге ещё заниматься, как не ревизией сердца...
Любил ли он Анну? Для всех - императрицу  Анну Иоанновну. Выделявшая в первую очередь иноземцев среди чуждой для неё русской среды, и дворец свой поручила Растрелли. Как она любила балы, маскарады, роскошь во всех её проявлениях! Как и он, молодой голодный художник! Он знал за собой несговорчивый нрав, и она не умела подход к окружению найти. Может, это их сблизило, когда позировала в императорском облачении, а плакалась совсем по-женски? Ах, как Анна умела любить! Снова взмахнул руками бывший любовник, устыдившись и одновременно сладко вспомнив былое.
А как выгнал его этот спесивый немец Бирон, которого Анна приблизила! Для всех представление разыграли, будто Бирон платить по обязательствам отказался, оттого будто скандал на весь дворец! Но на самом деле ох как не вовремя фаворит появился на пороге спальни! Бартоломео засмеялся, а тогда думал: только бы в живых остаться! Пинками гнал по лестнице вниз его Бирон. А Анна и тогда смеялась: приятно женщине, когда из-за неё  дуэль устраивают. Кстати, оплачена искусная работа Растрелли в курляндских  дворцах так и не была. Дали понять, что благодарить должен — не сослали вместе с Биронами.
Улеглось и это, при дворе за власть дрались - не до альковных историй. С Анной Иоанновной Растрелли в друзьях остался. За дружбу верную и работу пожаловала ларец с драгоценностями. Особенно уральские самоцветы для художника необычайно дороги стали: это дары российской природы.
 А тут супруга самого Бирона, Бенигна,  немка из рода фон Трейден, тоже несчастная женщина. Уж как она своего Иоганна обожала!  Бенигна Готлиба - неказиста, но добра и отзывчива. Выходила замуж против воли знатных родителей за красавца Бирона, который на тот момент  всего лишь прислуживал при дворе  вдовствующей герцогини  Курляндской Анны Иоанновны. И, представьте, Бирон ценил свою жену за всяческую поддержку, письма писал нежные, открыто называл супругу родственной и избранной душой. И уже будучи императрицей, Анна Иоанновна свою фрейлину осыпала милостями тоже за дружескую поддержку. 
 
;
В первую встречу с Растрелли  Бенигна попросила художника в первую очередь кабинет для супруга оформить, да с продуманными мелочами вроде умывального столика повыше, чтобы Иоганну удобно было...Позавидовал тогда художник в который раз Бирону. А когда попросила Бенигна себя "потомкам оставить" в виде потрета, и когда с присущей ей серьёзностью вышла при полном параде - у Бартоломео помутнение случилось. Это Анна перед ним или Бенигна? Царственная осанка, орденские ленты, диадема...Художник застыл в замешательстве, а Бенигна приняла это за восхищение...Растрелли, итальянец, художественная натура, оценил и улыбку Бенигны. И был оценен женщиной, которой не дано  природой вызывать мужское внимание. И столько благодарной страсти пролилось на Бартоломео, что любил он Бенигну искренне. Так же искренне оборвал себя на полуслове, услышав от неё, что ждёт ребёнка. И теперь Растрелли сам бежал позорно вниз по его же прекрасной лестнице! Страх от последствий гнал его больнее туфель Бирона. Через несколько дней опомнился, сослался на временное помутнение рассудка от счастья, целовал руку Бенигны с пылкостью. Только рука та  холодно отодвинулась,  погасли умные глаза, без скандалов, слава создателю! И сейчас, годы спустя, Растрелли помолился о спасении своей мужской природы...
Родилась девочка. Анна Иоанновна вызвалась быть крёстной матерью, видно, было за что. И девочку нарекли Анна, и сразу же взяла её сестра Бенигны Тэкла. Великому Растрелли дорога во дворец курляндской герцогини была закрыта.
 Сила вдохновения от утраты любящих его женщин воплотилась в копии того ларца, что когда-то подарила ему Анна. Уже не осталось ни малахитов, ни изумрудов, но ларец стал талисманом на удачу. Пусть же ещё один будет! Безотчётно, без помыслов о будущем, мастерил из дерева и серебра шкатулку. А когда стояли перед ним рядом символы любви - Растрелли принял решение в одном из ларцов оставить приданое для Анны, внебрачной дочери. Он не сомневался, что род фон Трейден обеспечит девочку, но ему было важно что-то передать ей от себя.
Вот и ехал он в Италию, коря себя за расточительство. Нечего ему положить в шкатулку! Перед глазами пробегали фрески, скульптуры, картины старых мастеров в его доме во Флоренции. Там сейчас жил его брат, отдавший свой дом детям. Но когда-то это палаццо дедом Растрелли было завещано ему, Бартоломео. Вместе с тем гербом на щите. И тут Бартоломео снова помолился небу, что озарило его. Он знает, что оставить Анне!
...Через недели пути карета Растрелли, наконец, ехала по родной Флоренции. Но он назвал кучеру  адрес старейшего банка Италии. Ценившие своих клиентов по суммам вкладов, а не по внешнему виду, служащие не моргнули и глазом при виде усталого, неухоженного старика в потрёпанной одежде. Имя Растрелли для Италии тоже было ключом от многих дверей. Провели к стряпчему, откуда Бартоломео вышел уже без  ларца - копии.  Он был так взвинчен своим нетерпением исполнить своё желание, что последние дни не останавливался на постоялых дворах, не переодевался, словно не слыл щёголем. Откуда-то появился страх не успеть. Успел!
Теперь домой, в горячую воду, выпить домашнего вина, вкусного своей теплотой. В том ларце Растрелли оставил завещание для дочери Анны на своё палаццо. И постаревший, измождённый дорогой, отставленный русской императрицей Бартоломео Растрелли чувствовал своё Возрождение.
               
                Глава 2.
Императрица непринуждённо вела беседу во время прогулки, не оглядываясь на собеседников: кому нужно — услышат. Тема разговора вызывала у Екатерины Алексеевны заслуженную гордость и удовольствие: новые приобретения для Эрмитажа.
Французские посланники на все лады повторяли возмущение своих ценителей искусства, художников, богатых людей: философ-просветитель Дени Дидро  из Франции морем отправил российской императрице семнадцать ящиков с бесценными произведениями искусства! Посыпались названия шедевров.
- Да, наш посланник князь Дмитрий Голицын вместе с господином Дидро успешно выторговали коллекцию у наследников вашего финансиста Кроза.- Императрица иронично выделила это «ваши». -  Что же ваши любители искусства не поторопились? Надеялись на бесплатный дар наследников Франции? От финансистов? - Она расхохоталась.
- Мы только-только отошли от обсуждения приобретённой Вашим Величеством коллекции бывшего первого министра короля польского Августа III. - Не унимались гости льстить, плохо скрывая досаду. Собирательская деятельность Екатерины Великой получила признание по всему миру, что поддерживало престиж России как великой державы во главе с просвещённой монархиней.
- Да, это великолепное собрание фламандцев, голландцев, итальянцев! Всего 600 работ. Господа, вы можете полюбоваться этими полотнами в нашем Эрмитаже. Кстати, проект павильона для моей коллекции разрабатывал ваш соотечественник, Жан-Батист Делламот. - Екатерина остановилась, наконец, перед свитой.
Доступ к Эрмитажу был открыт только узкому кругу. Хозяйка повторяла с долей самолюбования, что её сокровища ценят только она да мыши. Но для дипломатов и государственных деятелей из других государств двери её растущей галереи были открыты радушно.
- Господин Делламот? - переспросил кто-то. - Разве не великий итальянец Франческо Растрелли — автор Эрмитажа?
- У вас не совсем точные сведения, господа. - Екатерина Алексеевна перешла с радушного тона на интонации гостей, с досадой. - Наш архитектор своим барокко и рококо уж весь Петербург застроил, и не только Петербург. Эта коллекция искусства требует  помещения нового стиля.  - Оправдываться перед кем бы то ни было  - не для Екатерины Алексеевны. -  Наш верный барочных дел мастер отошёл от дел, здоровье не позволяет.
Среди посланников послышалось недоумённое бормотание, кто-то был делегирован озвучить вопрос.
- Осмелимся переспросить Ваше Величество. Мы располагаем точными сведениями, что господин Растрелли просил аудиенции у нашего  короля, но архитектору  припомнили, как в своё время его отец сделал выбор в пользу российского двора. Затем отвергнутый мастер пробовал найти нового покровителя в лице прусского короля Фридриха II, известного своим пристрастием к стилю  барокко . Растрелли отправился в Берлин с подробным отчётом с чертежами и описанием былых работ и своих планов. Однако  Фридрих не удостоил  его аудиенции, передав лишь записку с рекомендацией сделать гравюры с чертежей для публики, что  доставило бы  аплодисменты всех ценителей изящных искусств и наук.
- Разве наш любитель барокко не в  Италии? - теперь искренне недоумевала Екатерина Алексеевны, спрашивая у своих придворных.
 Непринуждённость беседы сменилась озабоченностью: неблагодарной Екатерина не была, а всё и все вокруг напоминают об отставленном архитекторе. Доложено было, что по возвращении из Италии граф Растрелли сетовал на отъезд покровителей своих — Ивана Ивановича Шувалова да канцлера Воронцова, что руганью ругался на переделки господином  Деламотом своих интерьеров Зимнего дворца. Так же дословно были Екатерине переданы слова Растрелли: «Архитекторы на службе получают только своё жалованье и никаких иных вознаграждений, обычных в иных странах. Более того, архитектор здесь почитаем только пока в нём нужда есть.»
Неблагодарной Екатерина не была: по высочайшему указу архитектор Варфоломей Варфоломеевич Растрелли был уволен «в рассуждении старости и слабого здоровья» с назначением ему пенсиона — тысяча рублей в год.
Не  получилось Возрождения зодчего Растрелли.

                Глава 3.
Утомлённый  дорогами за последние полгода, устав от ругательств в адрес Италии, Франции, Пруссии, оскорблённый увиденным в архитектуре Петербурга и лично оскорблённый новым придворным архитектором Екатерины, Бартоломео Растрелли ехал в Курляндию. Его дочь Елизавета Екатерина вместе с супругом недавно поселились в Митаве, пишут, заказы можно получить. Успокаивая сам себя, свои насмешки в адрес зятя - архитектора, граф готовился к жизни, от которой отвык, но которую не забыл.
Карета остановилась. Слуга вернулся после разговора с кучером, но Растрелли уже вылезал сам. Гнали весь день без остановки, а тут и колымажный двор, и постоялый. Художник — всегда художник, и Бартоломео с удовольствием оглядел свою любимую карету, изготовленную в Вене . Украшенная резьбой по дереву в стиле рококо, позолоченная, обитая внутри зелёным бархатом, привлекала карета внимание не только знати в столице, но и разбойного сброда. Оттого и торопились в пути.
Полюбовавшись довольно своим экипажем, граф сладко потянулся, уже отмечая августовский яблочный дух из сада и кисло-сладкий аромат свежего местного хлеба. Вспомнился и его вкус, такой же кисло-сладкий, иногда с тмином, и уже хотелось поесть не торопясь.
Во дворе постоялого двора остановилась не менее роскошная карета, только видавшая многое, ещё со слюдяными окнами. По суете людей, которых до поры и видно не было, стало ясно: персона не проста. А персоной оказался высокий грузный  мужчина, сутулившийся в тёплом плаще; в ношеных сапогах, будто солдат после долгого перехода. Отвечал на приветствия по-немецки и по-латышски, не торопясь. Наконец, заметил стоящего у дверей Растрелли, подошёл поближе.
- Глазам не верю. Вы ли это, господин обер-архитектор? - На Растрелли смотрели насмешливо глаза Эрнста Иоханна Бирона. Только по глазам этим да по голосу и узнал бы некогда стройного красавца, баловня судьбы и женщин. Словно со старого ржавого фонаря пыль стёрли — и пламя застило неприглядную оправу.
На замешательство Растрелли Бирон с горькой усмешкой продолжил: « За двадцать лет и Вы не помолодели, граф. Разве что наряд на Вас по последней европейской моде.» Бартоломео с всколыхнувшимся тёплым чувством протянул старому знакомому обе руки.
Гостеприимство, оказанное прежде всего бывшему герцогу, досталось и бывшему архитектору. Люди прислуживали не с рабским раболепием, но с уважительным почтением. Пока Бирон, прикрыв от удовольствия глаза, пил ржаное пиво, мысли другого неслись весёлой рысью: «А ведь неспроста мы встретились. К добру! Сейчас, когда оба отставленных едут...» Мысли сбились. А куда, собственно, едет он, Бартоломео?.. К дочери! Нет, к дочерям! И мысли порысили дальше, отмечая уже забытый вкус латышской кухни, полосатые шерстяные юбки жещин и расшитые виллайнес (даже вспомнил название этих широких наплечных платков). После копчёной рыбы и запечённых свиных рёбрышек, запитых горячим рейнвейном, мысли Бартоломео вертелись вокруг прислуживающих девушек.
Прислуга не уходила далеко, и вопросы к опальному герцогу висели осязаемо в воздухе. Уже без насмешки Бирон поведал свою историю своему сотрапезнику, но и для всех слушателей. Говорил сухо, благодаря Петра III за освобождение из ярославской ссылки, а государыню Екатерину Алексеевну — за оказанное нынче доверие. Не всё следовало рассказывать и не обо всём хотелось вспоминать.
Во время начавшегося следствия  Бирона обвиняли во всех прегрешениях правления Анны Иоанновны, но он оказался умнее и хладнокровнее своих следователей и  самые страшные обвинения от себя отвёл. Первый приговор  к четвертованию  милостиво был заменен ссылкой   в Сибирь. Вскоре перевели в Ярославль под домашний арест.
Из ярославской ссылки Бирона освободил Петр III , а пришедшая к власти Екатерина II разумно определила место Бирона на пустовавший курляндский трон. Как никто другой, он знает местное дворянство. В верности его она была спокойна : побывавшие в русской ссылке вернуться в нее не хотят…
Качая головами, слушатели молча расходились. Растрелли, выпив ещё рейнвейна, горько вздохнул: «Выходит, только я отставлен.» Бирон, осознав признание, расхохотался: « А хотелось бы, чтобы я сгинул? Вот так планида, граф! Или титула тоже лишили? Нет? На всё Божия милость, Варфоломей Варфоломеевич. И властью, данной мне помазанником Божиим, определяю Вас  обер-интендантом обоих моих дворцов. Будете достраивать дворцы в Митаве и Рундале. «
Мысли Растрелли чинно упорядочились, как новобранцы перед началом настоящего боя. Было о чём думать. Обер-интендант встал и  молча поклонился герцогу Курляндскому. Так же в молчании оба пошли к своим каретам. Архитектор Бартоломео Растрелли ехал навстречу своему Возрождению.

                Глава 4
О герцогине Бенигне Растрелли не решился спросить. С тем же темпераментом, с каким недавно ругал всех и вся, молился за чудесного благодетеля и божился впредь воли чувствам не давать.
 ...Когда Бирон стал неугоден новой императрице Елизавете, без всякого уважения  был схвачен среди ночи гренадерами, а герцогиня в одной рубашке выбежала на улицу вслед уводящим его  солдатам. Один из них притащил ее, полумертвую от страха и окоченевшую от холода, к генералу. Генерал, не привычный воевать с женщинами, да ещё дворянками, велел отвести герцогиню обратно во дворец, но солдату эта канитель была ни к чему - просто бросил ее в снег. Караульный капитан, увидев лежащую на снегу Бенигну , пожалел обезумевшую и замёрзшую, приказал одеть ее и отнести в комнаты, где приставили к ней часовых. Вместе с арестованным Бироном и с детьми герцогиня была отправлена в Шлиссельбургскую крепость, а затем сопровождала его в ссылке.
После явленной высшей милости Бенигна сразу же с взрослым совсем сыном Петром отравились в Митаву. Эрнст Иоганн был приглашён к императрице.
...Бартоломео осматривал сад вокруг замка в Рундале: как хотелось ему достойно ответить Версалю своим ландшафтом в любимом барокко. И ответил! И императрица принимала восхищённые поздравления от европейских гостей. За десятилетия сад приобрёл уверенность в своих правах на немодный нынче стиль. Предаться воспоминаниям и мечтаниям архитектору не дал подошедший герцог Бирон. Деловито, без слов о прошлом, чего боялся Растрелли, было изъявлено желание перестроить дворцовые церкви. И в Митаве, и в Рундале. Молодой архитектор был дан в помощь, и о зяте своём Растрелли и слова не вставил.
Не к месту было бы и напоминать герцогу о его давешней безбожной переделке дворца в Рундале. Тогда единолично и уже единовластно Бирон превратил роскошную дворцовую церковь в танцевальный зал! 
С  Рундальского дворца и начали . Задумал  церковь с отдельным входом по лестнице для жителей округи для участия в богослужениях. Алтарь художник изобразил, верный католическим обычаям: декоративная стена с дверьми и нишами, с эффектным обрамлением ангелов с ветвями, гроздьями и бутонами, конечно, объёмные скульптуры святых. Уже изготовленный алтарь был настолько хорош, что Бирон велел везти его в Митаву, в тамошнюю капеллу. Там они с Бенигной и жили.
Домашняя церковь располагалась рядом с покоями Бенигны.  Покои — воистину: под капеллой находилась семейная усыпальница первого герцога Митавы, тут и им место.
Молилась Бенигна и за свою покойную императрицу, за наперсницу вернейшую Анну Иоанновну... Любили они одного мужчину, рожали детей от него, крестили вместе. В чём же прегрешение? Сын Анны Иоанновны Карл воспитывался Бенигной наравне с остальными детьми от Эрнста Иоханна. Правда, брала царица Карла часто с собой в вояжи, баловала безмерно, вот и вырос повесой… Но не грех это, а слепая родительская любовь. Молилась Бенигна за дочь свою от Растрелли. Да, грешна в неверности, оттого тенью шла за супругом в ссылку и была ему духовной поддержкой. «Прости, Господи, любили мы с Анной  красивые наряды: привлекательности природой не дано, и одна радость - себя украсить. Щедрой она была, верно. Да у меня и приданого было достаточно. Пришлось напомнить тем, что  допросы чинили, из какого я рода.»

...Молился герцог Бирон за ослеплённых властью людей. Каким преступлением оказалось после смерти Анны Иоанновны её разумное желание привлекать на службу иноземных специалистов! Так она продолжала начатое её дядей Петром I. Как допытывались у Бирона на допросах, отчего общалась она преимущественно с иностранцами?!  Как убеждал он ретивых служак, что все помыслы низложенной царицы были направлены на укрепление позиций России в Европе! Прости, Господи, этим слугам мысли их грязные. Ему ли, Эрнсту Иоханну, не знать, как старалась Анна Иоанновна духовный и образовательный уровень этих людей поднять, для чего учреждала военные и гражданские учебные заведения, как с ним советовалась и с курляндским дворянством прежде всего. За помощь их денежную дворянам вольностей было дано, оттого разбаловались. Грешны мы, Господи! В чём мой-то грех, Господи? Что жалел я более всего на свете Бенигну мою и Анну, и они меня жалели. Подарки царские прежде всего от женской любви мне давались. Не опустошали мы государственную казну для своей радости. А что любила Анна балы и роскошь...Слаба женщина, ты знаешь, Господи.
Трижды прочитал Бирон в ярославской ссылке Библию, соглашался и спорил на полях святого писания. Сейчас, на герцогском троне, по-другому слово Божие видел. А справедливости так и не увидел ни в Библии, ни на земле. Екатерина Алексеевна доверила ему Курляндию в обмен на слово, что православные храмы будут строиться наравне с другими, что русские дети будут обучаться на своём языке. И слово это Бирон сдержал. А в память об Анне Иоанновне прощал недоимки простому народу, как это делала она, и возобновил данные ею же привилегии русским купцам. За всё это местная знать невзлюбила герцога, помощи от курляндских дворян в государственных делах не жди. И где справедливость, Господи? Даже в указах о разумном землепользовании и сбережении лесов, что некогда вместе с Анной Иоанновной сочиняли, и то ущемление своих интересов дворяне видят!
Молебны эти для герцога с герцогиней превратились в насущные ритуалы беседы с совестью и высшим судом.
Обер-интендант  Растрелли снова остался без заказов. Чертежи в сердцах порвал, а счета хоть жги — а оплачивай. Впору к зятю за помощью обращаться, и обратился, и вовремя. Молодой    дворянин Грюнхоф, переехавший в Курляндию из Пруссии, решил себе и усадьбу по европейским образцам обустроить. Неизвестный  Франческо Борталиати среди местных не получил признания, так и называли «зять того Растрелли», а тут такое везение: сам герцогский архитектор Растрелли берётся! Вот стиль его...И Бартоломео Растрелли прислушивался к своему молодому помощнику- датчанину, и усадьба соответствовала своей фамилии (Gr;nhof – зелёный двор). Классицизм правил бал.

                Глава 5
Впервые после опалы вернувшись в Рундальский дворец, Растрелли долго стоял у СВОЕЙ парадной лестницы. Любовался великолепием своего творения  и вспоминал...Там и застала его Бенигна. Оба постарели, оба тяготились разговором. Про церкви говорили, и Бенигна показала художнику картины на библейские сюжеты, вышитые бисером ею и дочерью Гедвигой в ссылке. Всплакнула, заговорив о дочери, а после хохотала над её изобретательностью.
Избалованной девочке невыносимо было смириться с потерей придворных щедрот и привилегий. Из ссылки Гедвига даже написала письмо Ивану Шувалову, попросив его походатайствовать перед императрицей. Но письмо осталось без ответа. Вышивание бисером, молитвы для юной девицы было только возможностью обдумывать план своего спасения. И  придумала! Девушка знала, что религиозная Елизавета часто отправляется на богомолья в Троицкую лавру. Ночью Гедвига пришла к жене ярославского воеводы и, рыдая, поведала женщине, как близко её сердцу  православие  и что отец запрещает ей менять веру. Разжалобив собеседницу, Гедвига отправилась с ней в путь. В лавре они нашли графиню Шувалову, статс-даму и подругу императрицы. Жалобные стенания Гедвиги  разжалобили и  придворную даму, и та согласилась помочь. Расчёт оправдался: царица Елизавета сама вторично покрестила дочь Биронов под именем Екатерина. Придворные дамы покровительствовали «Биронше», и Петру III она понравилась благодаря своему немецкому происхождению.
Вышла замуж за барона Черкасова, который не сбежал в армию, как предыдуший жених, а был дальновидным и рассудительным. Именно  баронесса Гедвига-Екатерина  хлопотала перед Екатериной за ссыльных родителей. 
После рассказа о дочери Растрелли ждал, что услышит что-нибудь и об ИХ дочери Анне. Герцогиня сочла свои откровения достаточными для старых знакомых, и впредь они виделись только на людях.
 Когда в Москве вышла книга стихов Бенигны, она прислала экземпляр Растрелли. Небольшая книжица в кожаном бордовом переплёте с тиснением «Великий крестоносец» была напечатана только благодаря занимаемому нынче положению Биронов. Но Бенигна гордилась, как ребёнок, этим сборником своих душой выстраданных виршей. А Бартоломео и вовсе не собирался читать — ему дорога была надпись Бенигны: « Голгофа каждому своя. Кому венец пути, кому начало жизни. Помним.»  Это «помним» Бартоломео долго примерял, пока не рассудил, что этого Бенигна и добивалась. Память у каждого своя, как и Голгофа, и крестный путь.
 Глава 6
С датчанином Йенсеном, определённом ему в помошники, Растрелли шумел над чертежами домовой капеллы. Аристократы и просто зажиточные бюргеры желали разговаривать с Богом, не выходя из дома, а не в храмах. «Видно, это тоже  мой крест к возрождению. Через строительство церквей.» - Смирился Растрелли. Помещения своей капеллы хозяева желали видели аскетичной, понимая неуместность рисования  достатком перед Ним. По крайней мере, в алтарь дозволено было вложить незабвенную пышность барокко. Йенсен уважительно относился к заслуженной славе мастера, но с превосходством молодости настаивал на современных линиях. В данном случае — линиях классицизма. В его чертежах основание базилики всегда имело форму креста, и Растрелли не мог не согласиться с этим напоминанием об искупительной жертве Христа. Мирное обсуждение витражей в форме восьмиугольника - знаке вечности -  прервано было нежданными визитёрами.
 К ним не шла, а почти бежала, девушка в светлом платье, а за ней, сердито причитая, пожилой господин. Девица присела в реверансе и молча разглядывала и обоих архитекторов, и рисунки на скамье. Подоспевший мужчина торопился с объяснениями, но Бартоломео уже не слушал: он знал, кто перед ним. На них смотрели глаза его дочери Екатерины, его глаза, тёмные, навыкате. А лицо девушки отличалось только своими нескладными чертами, как у Бенигны в молодости. Веер вертелся флюгером в беспокойных руках Анны, и Бартоломео горделиво и с горечью отметил этот необузданный темперамент. О, сколько хлопот доставил ему его горячий нрав! Вернулся на землю, уловив слово «внучка». Так это сам Вильгельм фон Трейден перед ним! С запозданием поклонился, когда рассказ шёл уже о поездке фон Трейдена с внучкой по финансовам делам в Киев и Санкт-Петербург. А что делать, если у внуков другая судьба… Здесь тесть Бирона  сконфуженно сбился, но все поняли, что речь идёт о сыновьях герцога…
Спасла положение Анна, которой невмоготу уже было стоять безмолвно. На Растрелли вылился водопад восхищения и Андреевской церковью в Киеве, и Смольным монастырём, и новой капеллой в два этажа в замке Митавы. Как и все женщины их рода, Анна была религиозна, но не ограничивалась только чтением молитв. Финансовое дело было для неё живым делом, а любознательность помогала чувствовать новое время. Эта же любознательность привела её и к автору дворцов Курляндии. К концу оды его творчеству Растрелли осознал, что всё это говорится на его родном итальянском. Дед горделиво молчал. Архитектор, сдержав естественный порыв обнять девушку (его дочь!), тоже поклонился  молча. В горле сдавило от чего-то невозможного, горячего, больного.
 Вильгельм фон Трейден, в то смутное время смены власти на российском престоле, узнав о ночном аресте своей несчастной дочери Бенигны из-за этого любителя сладкой жизни, сей же момент увёз свою жену и дочь Теклу с маленьким ребёнком. Страх гнал их без остановок, пока не сели на шведский корабль. Через несколько лет глава семьи вынужден был вернуться в Курляндию: как бы не остаться только с золотом на древнем гербе. Финансовые дела, основанные в начале 16 века в Риге банкирами Курляндского рыцарского ордена, требовали хозяйского глаза. Никому из власть имущих  его семья не была интересна , и семья вернулась в Митаву. Кроме горемычной супруги Вильгельма. Там, в Швеции, Текла призналась, что малышка — дочь сестры, но имя отца так и не прозвучало. Эту внучку фон Трейден воспитывал сам, и девица не пустит деньги на наряды и пустую роскошь. Со дня замужества Бенигны он не переставал роптать. Выбрала какого-то деревенского прощелыгу из … как там,  Калнциемса! Глава достойной фамилии не хотел видеть, что дочь его не только некрасива, но и ограниченна, и не всякий дворянин готов посвататься. Отец видел доброту Бенигны, её заботливое сердце. Такое же большое сердце и у Анны, только ума поболее.
После этой встречи Франческо Бартоломео Растрелли всю душу свою вкладывал в последний свой проект. Сердцем же и чувствовал, что последний это его след на земле. Он рисовал православный собор  Святого Симеона и Святой Анны. Виделось бело-голубое здание, в небо уходящее  золотыми куполами, с девятью колоколами. Проект собора отправил графу Панину с прошением выплатить 12 тысяч рублей единовременного вознаграждения. Однако прошение оставалось без ответа, и снова и снова повторял мастер, что архитектора здесь ценят только тогда, когда в нём нуждаются. Выходит, не нуждались. Как он жадно вскрывал пришедшее из столицы письмо! Сначала увидел размашистую подпись Екатерины II, размер послания был невелик, сердце сжалось в недобром предчувствии. Собрание академиков удовлетворило его давнее прошение о принятии в число именитых членов Императорской академии художеств в качестве почётного вольного общника. О выплате положенной когда-то пенсии не упоминалось...
 Достал заветный ларец. Этим сундучком, полным драгоценностей, одарила Бенигна его любовь к ней. «Что-то я стал вовсе сентиментальным,» - посмеялся над собой Бартоломео, когда сравнил свою нынешнюю жизнь с этим пустым ларцом. Сердце стучало в голове: «Торопись!» Предаваться никчёмным воспоминаниям не стал, а сел писать письмо Анне. Слова не ложились так гармонично, как линии чертежей, не вставали на свои места. Изорвав в сердцах изрядно бумаги, положил внутрь сундучка своё завещание и книгу Бенигны. Завернул в расшитый гобелен и отправил с посыльным. Их дочь  поймёт и без слов.
 Анна фон Трейден прочитала тяжёлую бумагу с флорентийскими печатями, прочитала дарственные строки Бенигны на её книге. Посидела, обняв сундучок. Темперамент не мешал рассудительности девушки, и складывать одно с другим умела хорошо. Она всё поняла.
                Глава 7.
Когда пришла весть о кончине главного архитектора Курляндии, Анна приехала к герцогине Бенигне. Пока бежала по парадной лестнице, будто впервые рассматривала царское творение Растрелли. Да, отца.  Поздно привыкать выговаривать это слово. И каждая ступень подгоняла:»Всё будет так! Он заслужил!» Не было ни слёз умиления, ни рыданий на груди тётушки — матери, ни её оправданий. Впервые через десятилетия Бенигна поблагодарила Бартоломео за то, что он был в её жизни, а сейчас своим окончательным уходом вернул ей дочь. И Анна своими доводами, что Растрелли должен остаться здесь, что это его дом, не оставляла выхода забытым чувствам. Не сразу ошеломлённая Бенигна поняла, где это «здесь».
Ещё большее ошеломление вызвало скорое согласие Эрнста Иоганна Бирона. Он понял сразу, без заготовленных объяснений.
Вечерняя молитва супругов Бирон в этот день была общей: за упокой души раба Божиего Франческо Бартоломео. Схожими  были и разговоры то ли с собой, то ли с Всевышним: «Мы все любили, как умели. За то уж наказаны на земле.»
Молились искренне и дочь Растрелли Екатерина с зятем после личного визита Бирона. Уже не герцога — передал трон своему наследнику Петру, умнО и своевременно. Приехал без церемоний, нашёл искренние слова соболезнования. А предложение Бирона вызвало немую сцену всех присутствующих. За выдающиеся заслуги архитектора предлагали похоронить в...герцогской семейной усыпальнице, в Митавском дворце! Как было не молиться провидению, ведь только что горестно подсчитывали расходы на перевоз усопшего в Санкт-Петербург!..
Отпевание проходило в той самой  дворцовой капелле. Для немногих, пришедших проститься с великим российским и курляндским зодчим, было озвучено его пожелание: похоронить рядом с супругой. Оттого естественно, что никто не видел погребения.
Через некоторое время в газете «Митавские новости» появилось объявление о распродаже в доме Растрелли мебели, дорожной кареты, столового серебра и художественных изделий.
В Санкт-Петербурге об окончании земного пути великим архитектором узнали лично от его зятя Бартолиати. На специально собранном траурном заседании Академии художеств царица лично передала наследнику - архитектору, которого доселе знать никто не знал и снова забудут, пенсию Франческо Бартоломео Растрелли. Никто не посмеет говорить, что Екатерина Великая не умеет ценить искусство!
;
 Послесловие
Через три года проводив в последний путь любимого супруга Эрнста Иоганна, Бенигна прожила ещё десять лет в Митаве, в своих покоях.  «Великая крестоносица» заслужила и уважение людей, и дворцовую роскошь, и право занять место в герцогской усыпальнице рядом с обоими дорогими сердцу мужчинами.



  ПРИМЕЧАНИЯ:  Митава - соврем.город Елгава в Латвии. Рундале - Архитектурный памятник барокко в Латвии.