Сказочка

               
                СКАЗОЧКА ТУВЫНЬПЫНЬБРЫНЬ.

(Рукопись из бутылки, найденной на берегу уже восемьсот пятьдесят  восемь лет как высохшего Среднерусского Радиоактивного Моря).

… «Этой страной правят лицемеры, лжецы, воры, отъявленные убийцы, и, вообще, всяческие диковинные чудовища. Ничего. Порешаем…» Такие слова изрек младенец Иоанн Грозный (Петр Первый) спустя десять минут после своего рождения своей милой маменьке, вечной невесте и няне Арине Родионовне.   

… Сцена закрыта – сцена открыта…
      
…Оказывается, наш, русский, царь Добродей не умеет пользоваться компьютером.
Ну, и интернетом, соответственно, пользоваться не может.
Говорят, однажды он выразился так: мол, люблю я смотреть на мою Россию сквозь клизму непосредственного кремлевского восприятия. Ну, как философ Платон, например, из пещеры своей поглядывал…
Не факт, что это хорошо и правильно.
Ведь в интернете (конечно же в первую очередь от славных военкоров) иногда можно узнать правду.
Есть опасения, что, не умея погружаться в таинственные дали «сети», «черпая» новости только от заботливых подчиненных, царь Добродей всего то и не знает.
А - вдруг - заботливые подчиненные захотят дать нашему доверчивому царю не совсем точную информацию? Несколько не ту истину? Возможно, даже, и нелепые какие свои придумки?
(Разумеется, заботливые подчиненные могут сделать такое только ради того, чтобы не взволновать лишний раз наше (наполняющее  лучами своего существования бытие простых россиян) коронованное Ярило.)

(Звучит за кадром: - …Причастный тайнам плакал ребенок о том, что никто не вернется назад).

Вот, к примеру, утречком в своей спаленке катается царь на своем розовом картонном пони-качалке, думает о многом-всяком, а тут министр обороны Гвадал-Квивир Квазимодович Плеший заглядывает в спаленку, улыбается, хищно поблескивая золотыми коронками, ну, а затем заходит и докладывает:
- Ваше добрейшество, стаи генно-модифицированных  воробьев, засланные из Собуённых Псатов и Бериков и взявшие курс на наши поля, съели по факту весь наш урожай генно-модифицированной сои. Кормить войска нечем.
-  Будем реагировать, - говорит царь Добродей. – Прикажи ка лазером «Пересвет» по этим воробьям-засланникам как следует вдарить.
- Уже почти готов к употреблению лазер «Пересвет», - отвечает Плеший. – То есть к  очередному Международному военно-техническому форуму «Армия 2482» готов окончательно, но вот, когда стреляет, несколько наш «Пересвет» промахивается и почему-то все время попадает в Луну.
- А если подкрасться к этим летучим гадам на танке «Армата»?
- Да и танк, ваше добрейшество, уже почти на ходу, можно сказать, «гусеницы навострил», но по факту еще слегка завис в производстве.
- Ну, тогда пускай их хотя б попугает своим грозным видом боевой робот «Игорек»!
-  Да и с Игорьком, однако...
- Значит, вся надежда на робота-собаку «Федора» с гранатометом?
- Пока что нет и такой надежды, - горестно отвечает на это министр Плеший.
- А ведь которое столетье на эти чудные новинки деньги немалые выделяются!
Плеший с виноватым видом молчит.   
И тогда наш царь Добродей горько произносит:
- Да ведь ты все просрал, дорогой herr Квазимодович.
- Может, и просрал, выше добрейшество, - честно отвечает на это Плеший. – Но куда деньги девались – не ведаю.
- Точно не ведаешь?
 - Ей Богу. Из сбережений у меня… хранятся в Гишпании на вокзале в камере хранения рядом с туалетами… хранятся нажитые непосильным трудом три магнитофона, три кинокамеры заграничных,  три портсигара отечественных, и куртка замшевая.
- Ладно уж, - привычно вздыхает на это царь Добродей. – Проехали. Будем считать, что опять нас обманули дорогие партнеры.
- Так это они во всем и виноваты.
А наш царь Добродей помолчит-помолчит, да и спросит:
- Ну, а как там продвигается Брапробудная Возбудительная Убедиция?
- Вся в движении, - отвечает на это Плеший.
- Тесним ли мы Дионийцев Лукавых?
- Еще как тесним.
- А то приходил позавчера глава Росгвардии. Рассказывал, что наши еще в тридесятом году и от Царь-Бугра отошли, и Родомысель оставили. Правда ль это?
- Было  такое.
- Правильно ль?
- Царь-Бугор - это была перегруппировка, ваше добрейшество. А Родомысель  – «непростое решение».
-  Но вот ты мне тогда ответь, Квазимодович: а чем перегруппировка отличается от «непростого решения»?   
- Да ничем они и не отличаются.
- То есть?
- Представьте, ваше Добрейшество, что пришла пора перегруппироваться. Конечно же мы принимаем «непростое решение». Ну, а когда нужно принять «непростые решения», мы тут же обязательно на всякий случай перегруппировываемся.
- Таковы, значит, хитросплетения военной науки?
- Стратегия и тактика в одном флаконе.
- А ведь тебе, Квазимодович, многие крупные батальи, пожалуй, под силу будут. Где же ты этой военной мудрости набрался? В армии, знаю, никогда вообще и не служил.
- Как говаривал мой любимый полководец Суворов, опыт – сын ошибок трудных.
- А вот приходили ко мне Пьеско и мохнатый братец Пуш-Пуш. Докладывали что-то про… Колбасу? Мясо? Что-то вроде того. Это, Квазимодович, как?
- Ну, какое там мясо? Мясцо. Поясняю, ваше Добрейшество: утром, к примеру, берем мы дионийские укрепленья. Вечером враг нас оттуда выбивает. А на следующий день с утра – его, проклятого дионийца, опять с того же укрепленья выбиваем мы. И так до полной нашей победы.
- Все равно насчет мясца не пойму.
- Здесь сходство по консистенции. Истачиваем, перемалываем, и употребляем.
- Резонный подход. Так возбудительнее убеждать то.
- Еще как возбудительнее.
- Вот только я чегой-то побаиваюсь... Лицо царя Добродея оживляет глуповато-трусливое выражение. – Скажи мне, друг Гвадал, не стали ли начать подниматься из скважины враждебнаго духовнаго подполья вредоносные критические дыханья?
- Есть и поныне такое, - сурово отвечает  Плеший.
- Скорее сказывай.
- Иван – Стрелец критику не далее как четыреста лет назад напускал. Мол, при убедиции веденьи должны были быть и прорывы дерзкие, и неожиданность всяческая. А, мол, мясцо - это плохо. Мол, так среднетрактический россиянин на мясцо весь и перемолоться может. 
- Вот, значит, как… Царь Добродей некоторое время молчит. - Мне думается, Ивана – Стрельца нужно посадить в темницу.
- Так он уже и сидит, Иван – Стрелец. В двадцать четвертом году его и посадили. На четыреста лет.
- Точно посадили?
- Да вы же сами распоряжение и давали. 
Царь Добродей размышляет.
- Так. Получается, четыреста лет назад… Иван – Стрелец, гаденыш... На те же четыреста лет. Так, получается, скоро он из темницы то выйдет?
- Получается, так.
- Давай-ка мы, Квазимодович, еще четыреста лет прибавим. Пусть посидит еще. На всякий случай.
- Легко, ваше Добрейшество. Завтра же позвоню кому надо. Сами знаете: наш суд – самый честный и беспристрастный суд в мире.
- Как не знать…
Царь Добродей успокаивается.
- А как ты считаешь, Квазимодович, этот самый среднетрандический россиянин… Он ведь на Убедительной Возбудиции – весь - не перемелется, как это Иван – Стрелец талдычет?   
- Не перемелется, Ваше добрейшество. Велика, Россия-Матушка, ой как велика. Весь не перемелется.
Царь Добродей заметно веселеет.
- Хотелось бы, чтобы ему было хорошо, нашему доблестному среднетрандическому воину. Иногда всё размышляю: как он там, простой русский солдат, в своем окопе? Счастлив ли? Тепло ли одет?
- Да уж не жалуется на жизнь доблестный русский солдат. Сидит себе в уютном окопе, весь в тепленьком, жизнию наслаждается и  в ус себе не дует.
- А то вот приходил ко мне Секретарь Совета Безопасности. Говорил, полтора миллиона комплектов формы военной на складах не досчитались.
-  Все это мне безо всяких там выскочек секретарей давно известно, - недовольно отвечает Плеший. - Да, согласен, при подсчетах военной формы была произведена допустимая прегрешность.
- Значит, не совсем всё в порядке?   
- Я и сам от горя без ума. Форма то по документам должна быть генерал-майорская. Вот думаю: и откуда у нас в стране столько должно быть генерал-майоров?
- Получается, государству все же был нанесен ущерб?
- От большого понемножу - не воровство, а дележка.
- Значит, нет. Не нанесен был государству ущерб. Так и решим. Ох, поверю тебе еще раз, Квазимодович. Не обмани меня, как некоторые дорогие партнеры обманывают. Не води  меня за нос, как некоторые дорогие партнеры уже много сотен лет водят.
- Так ведь, ваше добрейшество, и открытия чудные у нас есть, и хернии к звездам, и паровозов дух, - с неожиданным порывом произносит Плеший. - Нашел я, нашел, как казну то еще полнее сделать.
- Сказывай.
- Прямо в эпицентре Убедицьи, можно сказать, под свистящими свысока пулями, поставили мы посты автоинспекции. Штрафуем солдатиков, как и  положено - ядрёно: за отсутствие страховки, за непристегнутые ремни и прочее. Деньги в казну рекою текут.
- Хитро придумано. Солдатики, значит, перемалываются, а мы их тут же и штрафуем.
- Осмелюсь поправить. Вначале штрафуем, а потом уж перемалываются. Приучаем их, можно сказать, еще до того, как подвиг совершат, к дисциплине. Ведь они, наши будущие герои, будущие Матросовы и Космодемьянские, после того, как посетят в ближайшем окопе банкомат Грэфобанка, выстоят очередь и заплатят там штраф немалый, становятся еще сознательнее, яростнее бросаются на врага, и, значит, лучше защищают родину.
- Поражен твоей неумолимой смекалке, Квазимодович.
- Тактика и стратегия в одном флаконе, ваше Добрейшество.
- Но только, Квазимодович, не зазнавайся. Проводи добросовестно Убедицию и заодно линию нашей партии Муди - я-я… Нет, Юди- я-я… Нет, Иди – «а-а»… Вот снова забыл, как наша единая партия называется.
- А я помню, ваше Добрейшество, маменька сказывала: когда мне годик был и она меня на горшок сажала, «а-а» я и говорил. Или это она говорила, а я слушался.
- Видимо, Квазимодович, уже тогда ты был великим полководцем. Старайся, как в детстве на горшке старался. Но не зазнавайся. Бери пример не только с полководца Суворова, но и с полководца Кутузова тоже.
- Так и сделаю, ваше добрейшество.
Вроде как и пора беседу заканчивать, а наш царь Добродей министра обороны Плешию и не отпускает. Подумает-подумает, да и скажет:
- Мне вот интересно, Гвадал, что означает имя это твое новое чудное? Ты же вроде по-другому звался.
- Сам еле имя новое чудное запомнил. Гвадал-Квивир. Это же так в Гишпании называется речка, которую я купил незаподавно. По ее названью имя и поменял. Так сейчас многие просвещенные дегенералпутанты так делают.
- И дорого покупка обошлась?
- Пришлось с зарплаты поэкономить.
- И какая у тебя зарплата? 
- Десять тысяч долларов в год.
- Долго же ты, наверное, экономил. 
- Да все четыреста лет, что живу, и покапливал.   
- А давай-ка,  Квазимодович, речку твою к нашей Волге присоединим?
- Мыслищи, что в голове шевелятся… Повеселее то будут.
- Сказывай.
- Уж лучше, ваше Добрейшество, давайте, когда я всю Гишпанию прикуплю, тогда мы все вместе ко всему вместе и присоединим.
- Хорошая задумка.
Плеший  сосредоточенно бормочет про себя: … - От большого - понемножу - не воровство, а дележка. Воровство. Дележка…
- Мой тебе совет, Квазимодович. Когда присоединим к нашей России всю просвещенную Европу вместе с ее немытыми племенами, выбрось-ка ты твои нажитые нечестным путем три магнитофона и замшевую куртку куда-нибудь подальше в Тихий Окиян. А, лучше, поставь на продажу на Авьито а потом верни  деньги государству.   
 - Так и сделаю.

Царь Добродей глубоко задумывается.
- Скажу тебе честно, Гвадалквививрыч. Были у меня мысли тебя на всякий случай за что-нибудь пожурить. Но, получается, что журить то тебя не за что. А пар, накопившийся за ночь, выпустить то надо. Значит, позови олигархов. Крикни-ка в коридоре.
Плеший высовывает голову в коридор и кричит.
- Эй, вы там: Ёптен-Бек, Абрам Бобрович, Аспид, Злыдень, Упырь, Вий, Лихо, а также Медведко сотоварищи: Мишкин, Мишанин, Влесустин, Топтыгов,  Умхо, Мусорайло Хозяин Пятый и Косолапов-Крямкин Единый. На ковер! Ау!
Возвращается.
- Что-то нету поблизости олигархов.
- И куда подевались?
Плеший задумывается:
- Видно, правду в народе талдычат.
- И что талдынят? 
- На Брапробудную Убедительную Возбудицию олигархи откликнулись. А, вернее, к Айдоксеевой Трубочке с винтовками наперевес устремились.
- И зачем устремились?
- Конечно же Трубочку нашу защищать.
- Вот молодцы какие.
- Правда, в «Унылой Прессе» пишут, что, мол, некоторые наши доблестные олигархи пошли в на Убедицию обход. Лихо и Упырь, мол, двинулись туда через кабаки Монте-Карло.
- Вот те да.
- Нормальные герои всегда идут в обход.
- Удивил ты меня своими знаниями, друг Гвадал.
- Разумею, однако. 
- А зачем олигархам Айдоксееву Трубочку оборонять то?
- Да вам же, ваше Добрейшество, и хотят приятное сделать. Это  же вы сами указывали еще четыреста годочков назад, что газок во время Убедиции затронуть никак нельзя.
- Вот благородные люди, мои они олигархи. Я аж прослезился. А слезы то и вытереть нечем. Подай ка мне, Квазимодович, платочек свой цветастый носовой, что в руках держишь. Вот так. Спасибо. Ох и грязный у тебя платок. Розочки эти должны вроде как порохом пропахнуть, а они у тебя все в соплях. Ну, ничего. (Вытирает платком слезы, держит его за кончик. Продолжает говорить как бы себе самому, мечтательно.) - Айдоксеева Трубочка - святыня нашей отчизны. Помнишь, Квазимодович, как там в библии указано: есть, мол, Бог Отец, есть Бог - Сын, и есть Святой Дух. Так вот для нашей России газок из Айдоксеевой Трубочки - святой дух живородный.
- Но…
- Скорее спрашивай.
- Уже спрашиваю.
- Так спрашивай же.
- Я вот подумал, ваше добрейшество: если газок это Дух Святой, то что же тогда Бог Отец?
- А вот ты сам, Квазимодович, на этот свой вопрос и ответь. 
- Наверное, ваше высочество, «люминь»?
- Эх ты, дерево.
- Не понял.
- Да «люминь» говоришь.
- А как надо?
- Ты вот у патриарха Божены спроси, как правильно сей металл называть.
Плеший молчит.
Помолчав, царь Добродей сам поясняет: - Конечно же «люминь» правильно называть алюминьем.
- Так верно я ответил насчет «Бога – Отца»,  ваше Добрейшество?
- В дырочку, Квазимодович.
- А насчет патриарха Божены вы, Вашество, не поясните: что только что сказывали?
- Да приобрел наш патриарх недавно пару люминиевых заводиков. Бог ему в помощь. 
- А разве патриарху дозволено собственность иметь?
- Да он редкий по мирообъятию человек, наш Патриарх Божена. Как четыреста лет назад начал укреплять православную веру ввозом табака и водки в Россию, так это укрепление на почве позывов к аскетизму далее рекой покатило-подфартило: приобретение в полноприводную собственность банков разных-всяких, гостиниц, заводиков больших и малых. Ну и алмазишко, и золотишко, и нефтюшку по-моему тожесть.
- Велик патрарх Божена.
- Ой, как велик, Квазимодович.
- Я себя браню, ваше добрейшество, за то, что непочтительные сны о нашем патриархе Божене иногда просматриваю.
- Сказывай.
- Вот недавно приснилось… Наш Патриарх, представляете, ехал на службу в храм в трамвае.
- Неужели в трамвае?
- Именно.
- А - далее?
- И одет был по-простому.
- Чудеса.
- И - ехал - один.
- Неужели - так?
- Безо всякой охраны. И еще…
- Что еще?
- За общественный грязный поручень рядом с руками черни всякой рукою своею рыхлою белою рассыпчатою держался.
- Его руки вовсе не для таких действий, Квазимодович. Запомни хорошенько.
- Да знаю, знаю.
- А вот ответь мне еще: почему там, в твоем сне, патриарх в трамвае, вообще, оказался? У него ведь в собственности всякие интересные машинки имеются. На них бы ему разъезжать и надобно. Он же является великим господином отцом для всех нас. Кстати, не помнишь, Квазимодович, машинки у него - какие?
- Сейчас-сейчас.
Плеший достает из кармана галифе помятую бумажку, на которой коряво от руки написано по-русски и напечатано по-английски: «Как у меня. «Cadillac Escalade, Mercedes-Benz S-Klasse Pullman. Land Rover Range Rover Vogue. Аurus Senat». Зачитывает: «Эт сёра. Сёры это. Тьфу ты. Экмплантандзе. Тьфу ты. Пуль. Пуля. Тфу ты. Жигули. Запорожец».
- Ты, оказывается, и в английском подкован, друг Гвадал.
- Угу.

Вроде бы пора беседу заканчивать,  а наш царь Добродей Плешию никак не отпускает. Подумает-подумает, да и скажет:

- Покричи-ка еще олигархов. Может, уже с Убедиции -  вернулись?   
Плеший выходит в коридор:
- Ёптен-Бек, Абрам Бобрович, Аспид, Злыдень, Упырь, Вий, Лихо, а также Медведко сотоварищи: Мишкин, Мишанин, Влесустин, Топтыгов,  Умхо, Мусорайло Хозяин Пятый и Косолапов-Крямкин Единый. Все на ковер! Ау-ау!
Возвращается.
- Еще нетути.
- Ну, тогда и не будем моих друзей олигархов беспокоить. Они ведь  еще с осьмнадцатого года, когда мы эту страну между собой поделили и разворовали, являются моими очень-очень близкими друзьями. (Мечтательно). Упырь. Лихо… Тьфу ты. Беда вот только с их новыми фамильями. Путаю, кто есть кто. Квазимодович, не напомнишь, какие у моих друзей олигархов были - фамильи – старые? 
- Да тоже забыл. Что-то вроде... Дафамилияэтаоскверненана всявекипричастностьюкосвоемуигогоносителю.
- Вот это хорошая фамилья. Наверное, жаль таковой лишаться было.
- Да, как рассказывал Упырь, его фамилия сама собой в паспорте изменилася на новую сказочным образом в ночь, когда, выпивший коньяку и лежащий на полу, он смотрел заседание совета Малых Псатогоний.
- Видно поменяла ее мать-природа.
- Видимо, так...
- Ты что-то надолго задумался, друг Гвадал.
- Отдался логике природных фантасмагорий, ваше Добрейшество. Вот, думаю, как тут не поменяться фамилии уважаемого человека, когда в йёйном, тьфу ты, йгошнем организме большая часть органов в силу старения пришла в такую негодность, что их, эти органы, пришлось заменить на искусственные?
- С этим я в курсах, Квазимодович. С органами то. Да ведь ничего тут не поделаешь.
- Солидарен, ваше Добрейшество.
- Конечно, Квазимодович, печальновато, что и олигархам, и, вообще, всем нам более чем по четыреста годочков уже как стукнуло. Ведь давно уже должны по золотым гробам расселиться. Поэтому, понятно, и заменили у кой-кого кое-что кое-чем. Кстати, не помнишь, Квазимодович, кому, и что, и чем заменили?
- Да разве всю новизну деревянных унитазов без стамески и ста грамм по эхспозиции разложишь, ваше добрейшество? Помню, Ёптен-Бек и Абрам Бобрович вроде как получили новые тела из отборного авиационного чугуния. Аспиду и Злыдню пришлось заменить протекающую мозговую жидкость вытяжкой из крокодильего гавна. Ну и, самое главное, тем, у кого нервы поисшатались, а это было хлобально, установили взамен новенькую хейронно-хинасовую сигнализацию.
- А ведь ко мне насчет этой самой сигнализации никто с докладом и не хаживал. Квазимодович, расскажи.
- Мне здесь, ваше добрейшество, как раз ученые люди бумажку приносили.
Плеший достает из кармана галифе засаленный листок с напечатанным текстом и неразборчивыми строками, написанными от руки. Медленно, запинаясь от количества незнакомых слов, читает:
… -  Встроенная хейронно-хинасовая сигнализация состоит из головного отсека,  хейронно-хинасовых узлов, составляющих  хейронно-хинасовую карту, и свисающих хейронно-хинасовых окончаний. Окончаниями могут производиться два чувствия: блаженство и бхрюлисть. Хейронно-хинасовые узлы напрямую и по количеству соотносятся с объектами бизнеса, которыми владеет данный подопытный индивид. Чем более бизнеса, тем более узлов, тем сложнее хейронно-хинасовая карта. Узлы через небесные блютузы поминутно мониторят свои бизнес-источники. На каждый узел поминутно поступают данные: приносит ли в эту минуту связанный с этим узлом объект бизнеса прибыль или убыток. Все это поступает в головной отсек. Где – сум–ммм-мируется… В единое… Ое… О, наконец я вспомнил, как называется наша правящая партия.
- Не отвлекайся, Квазимодович. Продолжай.
… - Сведения о прибыли, далее направленные в  хейронно-хинасовых окончания, побуждают их вырабатывать определенное количество блаженства. Соответственно  – с бхрюлистью.
- А вот можно, Квазимодович - своими словами?
- Можно и так, ваше добрейшество. Вот, предположим, поставлена эта хейронно-хинасовая сигнализация, к примеру, боевому роботу «Игорьку». А у него в собственности кемпинг в Испании, гостиница в Сочи и заводик в Коми. Соответственно, в нашего Игорька встроены три хейронно-хинасовых узла, которые, как мы уже толковали, через небесные блютусы соединены, соответственно, с этими самыми кемпингом, гостиницей и заводиком. Происходит, как уже говорилось, ежеминутная проверка. Если, к примеру, гостиница в Сочи в данную минуту приносит прибыль, соответствующий ей хейронно-хинасовый узелок, скажем образно, горит зелененьким. И, предположим, узелок от кемпинга в Испании горит зелененьким. А вот заводик в Коми на данную минуту приносит убыток. Индикатор от него горит красненьким. Чуете, ваше добрейшество, какая здесь кроется природная мудрость?
- Подталкивай меня, Квазимодович.
- Информация о том, что горят два зелененьких и один красненький поступает в головной отсек. Зелененькие настроены на блаженство. Красненькие  на  бхрюлисть. Зелененьких, как мы видим на данном примере, больше, чем красненьких. Два против одного. Хейронно-хинасовая карта составлена. Блаженство, как мы видим, перевешивает, и сигнал о том, что наш Игорек должен испытывать в данную минуту именно это чувство, неизъяснимое блаженство под номером два, вырабатывается в головном отсеке и подается на свисающие хейронно-хинасовые окончания. Ну, а дальше… Живем-с.
- А в следующую минуту может быть наоборот? Два красненьких огонечка против одного зелененького? Правильно я понял?
- Именно так. Бизнес-то… Переменчив, как ветерок мая. Когда красненьких будет больше, наш робот Игорек тут же испытает жесточайшую  бхрюлисть под номером два. Или даже три .
- Какое, Квазмодович,  богатство чувств.   
- В дырочку, ваше добрейшество.
- Но вот если поглядеть на сие новшество сквозь клизму сомнения? Как философ Платон из пещеры своей поглядывал?
- Да отбросим мы все сомненья, ваше добрейшество. Все по уму. Наши олигархи ведь почему с винтовками наперевес на фронт устремились? Ведь понимают, что когда дионийские территории будут нами окончательно осмыслены, надо будет их осваивать. На хейронно-хинасовой карте, глядишь, новый огонек-узелок появится.
- И наступит, Квазимодович, небывалый разлив чувств-с.
- Жизнь станет еще полнокровнее и насыщеннее, ваше Добрейшество.
 
Все это время Плеший болезненно морщится и кривится. Всё это сопровождается аристократически сдержанными, временами сильно скованными, телодвижениями, напоминающими неуклюжие попытки двинуться вперед и покорить сопротивляющееся любимое живое существо.
Царь Добродей замечает это.
- Ты чего это, Квазимодович, вертишься?
- Придворный этикет, ваше добрейшество. Научился, когда в молодости работал в Эм Ча Эс. Шланги таскали.
- Да совсем это на этикет не похоже. Признавайся лучше: что тебе из органов заменили?
- Представляете – у меня все - родное. Пусть очень-очень старенькое, но - родное. Мумушкин Патрон Патронович, наш начальник штаба, ну, с кем мы в баньке с русалками паримся, так он говорил, что я живу прям как по Библии.
- Это, Квазимодович, как?
- Ну, там, в Библии, и по шестьсот лет проживали со всем родненьким.
- Чудеса, Квазимодович. Отчего же ты, Квазимодоич, такой стойкий?
- Наверное, ваше Добрейшество, оттого, что, когда мы с вами эту страну только начинали грабить, и законную народную власть уже вот свергали, но еще не свергли, я лично тысячу стволов на  расстрел тех самых депутатов (ну, вы помните каких) выделил.         
- Помню, помню.
Царь Добродей, сам погрузившийся в воспоминания, начинает делать те же аристократически сдержанные, временами сильно скованные, телодвижения, что и Плеший, но вовремя останавливается и с неожиданной ехидцей (как Владимир Ильич Ленин, по слухам, общался с детьми) обращается к Министру Обороны:
- Ну вот не верю, herr… как там тебя… Не верю, что тебе ничего и не заменили. Врешь ведь. Ну-ка кайся.
- Ладно, - вздыхает Плеший. - Расскажу.  Лет где-то двести восемьдесят назад… Триста точно не будет… Так вот тогда, ну, пришили мне «хозяйство»  ископаемого тувинского оленя.
- Ух ты! «Хозяйство» того самого, откопанного из вечной мерзоты  «Размороженного Могучего Самца», что по «телеку» показывали?
- Того самого.
- А оно хоть годное, то «хозяйство»? Ежели вытащено из мерзоты, коей - мильоны лет?
- Ну, конечно, подмерзло немного, подванивало сначала, самовольничало. Но – желанье хранит.
- Мне думается, Квазимодович, случилась реинкарнация полового чувства в границах Туво-Кремлевского Пути. Скажем, если представить, что твое хозяйство, Квазимодович, и есть ты сам (а так оно и есть), то тогда милльоны лет назад ты давал покойным подругам-оленихам жару, а потом реинкарнировался во многовековую похоть и многоцелевое воздержание, и носился меж звезд  как Царь Кронос со своим серебряным яйцом, а сейчас нацелен на наших пожилых русалок Зисс Пулину и Бхратму Енко.
- Сущая правда.
- Даже немного завидую.
- А еще, ваше Добрейшество, мое «хозяйство» обладает небывалыми творческими капризами. (Шепотом) Я, когда возбуждаюсь, могу работать по свежему бетонному раствору.
- Так и делаешь?
- Так и делаю. Вылепливаю в том состояньи творческими размахами всяческие декоративно-прикладные изделья. И еще картины рисую.
- Да  ты, оказывается, Квазимодович, префексионист. Вернее, я хотел сказать, Чингачгук - Большой Змей.   
- Рад стараться.
- Кстати, Квазимодович, а тебе – эта самая хейронно-хинасовая хрень, как и олигархам, тоже поставлена?
- Отказался я от данной хрени.
- И почему отказался?
- Так с нею к женщинам не вариант.
- Неужели, так?
- Ну, как там в той бумажке написано…  Простые чувства пришлось отбросить.
- Получается, олигархи мои живут без любви?
- Ежели огонечков на это дело в сигнализации не выделено, получается, так.
- А вот это, Квазимодович, недоработка.
- Передам указания в Академию наук.

Вроде бы пора беседу заканчивать,  а наш царь Добродей Плешию никак не отпускает. Садится на свою картонную пони-качалку, качается. Подумает-подумает, да и скажет:

- А ты, herr, случайно не помнишь, что заменили мне?
- Откуда ж мне ведать?
- Ну и правильно. И дальше не ведай.
- И не собираюсь.
- Это, Квазимодович, государственная тайна.
- Так точно.
- Но что-нибудь все равно скажи.   
- Вы такой, Ваше Добрейшество, живой.
- Верно.
- Можно сказать, живее всех живых.
- Кстати, Квазимодович, меня - по прежнему тянет к  женщинам.
- Но ведь «Размороженный Могучий Самец», ваше Добрейшество, был всего один.
- Да причем здесь «хозяйство» с русалками? Учись, Квазимодович, любить женщин, как философ Платон любил лошадей и прекрасные статуэтки.
На эту фразу Плеший не реагирует. Долго смотрит куда-то в направлении царя Добродея. Потом произносит - царю:
- А не могу ль я потрогать Вашего Пони?
Царь Добродей тут же меняется в лице и истошно кричит:
- Измена! Стражники!
Заходит какой-то человек в тулупе.
Царь Добродей смотрит на него, затем спокойно спрашивает:
- Как зовут?
- Пирожок.
- Не от покойного ль Кондитера?
- От него самого.
- Иди и привет передавай.
Человек уходит.         
Царь Добродей совершенно успокаивается. С довольным видом говорит Плешию.
- А лихо мы Кондитера проучили.
- На каждого Повара найдется своя рогатка.
- Кстати, он тоже хотел  Пони моего потрогать.
За окном темнеет.
Царь Добродей замечает это. Говорит:
- Чуть не забыл. Время намаза.
- Из пяти обязательных мусульманских молитв, вечерняя молитва «магриб», ваше Добрейшество», моя самая любимая. 

Царь Добродей и Плеший расстилают на полу коврики. Становятся  на колени, повернувшись лицом куда-то в направлении священной Каабы. Молятся. Кланяются.
(Звучит за кадром: - …Причастный тайнам плакал ребенок о том, что никто не вернется назад…)

Наступает тишина.

В комнате всё сгущается полумрак.

- Как же, ваше Добрейшество, хорошо, что мы с вами еще четыреста лет назад ислам приняли.
- Да чего уж, Квазимодович, лучше.
За окном всё погружается во тьму разбитый купол Храма Василия Блаженного.
Сидящие  на полу похожи на червей (очепятка: чертей).   
- Встаем, Ваше Добрейшество?
- Да давай еще, Квазимодович, посидим-помечтаем.
- Давайте.
- Иногда, Квазимодович, я мысылью касаюсь той темы, что нас с тобою давно уже считают в нашем русском народе высшими бессмертными совершенными существами. А мы ведь – живые, из плоти. Сомнений всяческих. И состраданья.
- Именно так, Ваше Добрейшество.
- И переживаем мы поболее остальных. И  должны вовремя совершать нужные воледвижения… 
Царь Добродей замолкает. Потом осторожно произносит: 
- Как ты считаешь, Квазимодович: не пора ли Брапробудную Убедицью – заканчивать?
- Вы же, Ваше Добрейшество, Верховный Главнокомандующий. Вам и решать.    
- Вот, Квазимодович, и решаю. Есть у меня тайный план. Как примириться с проклятыми Дионийцами и их ужасающими спонсорами. Тьфу ты. Уважаемыми партнерами.
- И – как же быть?
- А давай-ка, Квазимодович, позовем всех их - на блины!
Плеший оживляется.
- Намек понял. В блины, понятное дело, чего-нибудь подсыплем. Ну, того, что Кондитеру как запасной план готовили. Хитро придумано.
Царь Добродей морщится. Настолько, насколько позволяет четыреста лет вживляемый в лицо ботекс.   
- Ничего мы и никому не будем подсыпать.
- Значит, просто поедим?
- Конечно. Главное – дружба. Помнишь песенку: «Если с другом вышел в путь – без друзей меня чуть-чуть».
Плеший оживляется.
- Намек понял. Значит, блинов маловато. Получается, вместе с блинами нашим новым друзьям и кусочек нашей территорьи подарить придется.
- Дальний Восток отдать придется? Думаю, не жалко. Он же – дальний.
- Мысль, Квазимодович, неплоха. Но ведь Дальний Восток мы уже четыреста лет назад как Китаю отдали.
- Значит, Сибирь?
- Ты что, Квазимодович, забыл? Сибирь уже триста лет назад как под Монголией.    
- Значит, Северный Кавказ?
- Чтобы Северный Кавказ уважаемым партнерам подарить, его нужно вначале назад у Азербайджана