Бернар Сикар де Марежоль

Перевод с французского и литературная обработка окситанской легенды из сборника М.Барраля и Ш.Кампру « Сказки и легенды Лангедока ». Оригинальное название : « Bernart Sicart de Maruejols. »


Бедственное время это было, крестовые походы, когда, по примеру папского легата (1) и Симона Монфора (2), бароны из северных земель, Пикардии, Лотарингии, Бретани, Нормандии и Бургундии, накатили волной на благодатные земли Окситании. Сеньоры самого высокого происхождения, рыцари, мелкие бароны с оруженосцами и « множество других благородных и сильных », как свидетельствует хроника, явились как защитники христианства от ереси, с твердой надеждой разбогатеть в этом мире и спасти свою душу на том свете.

Страшное время это было, крестовые походы, когда вслед за северными баронами, как бурлящие волны прилива, хлынули на плодородные земли Окситании конныe вояки с оруженосцами, их слуги и латники, даже простые бюргеры ставшие крестоносцами в надежде заработать индульгенцию. Bсякое отродье надевало личину крестоносцев в надежде отхватить свой кусок добычи – « божьи солдаты », когда нужно было жечь еретиков, и слуги сатаны, чтобы прихватить их собственность, дома, замки и города.

Это и вправду было ужасное и отчаянное время, крестовые походы, когда за папским легатом и Симоном Монфором, за северными баронами и их прихвостнями,  накатившими, как потоп, на щедрые земли Окситании, прибыли еще и прованские сеньоры, вассалы графа Тулузского, не брезгующие нападать на своих бывших coбратьев по оружию, обогащаться за счет останков своих друзей и родственников, предавшие свою идею и своих сюзеренов, как это сделали Адемар де Пуатье, граф де Валентинуа и де Диоис (3), a  также  Пьер Вермон де Сов и д`Андуз (4).

Это было время невыносимых страданий и жестокого отчаяния, зрелище отвратительного, вероломного предательства прованских сеньоров, когда к растянувшимся вдоль реки колоннам, по пыльным и выжженым июльским солнцем дорогам к войскам северных крестоносцев  присоединялись и прованские вояки, их лакеи и пехотинцы, как стремительный поток нисходящий с Севеннских гор, многоводный от весенних дождей, пенясь вливается в русло Роны.

Время несчастное и бурное, когда во имя Господа Бога и веры вырезали мирных жителей, сжигали еретиков и католиков, подвергaли нападению и насилию города, стирали до основания замки, разоряли деревни, опустошали урожайные поля и виноградники.

Те, кто оказывал сопротивление, провозглашались врагами Господа. Те, кто смел защищать свои земли и имущество, объявлялись врагами христианства и истиной веры. Тот, кто скрывался от захватчиков, считался виновным в мятеже. А тот, кто отказывался предавать невиновных в руки инквизиторов и палачей, подвергался уничтожению во имя Господа.

Несчастное и отчаянное время! Прекрасные земли Окситании были захвачены и осквернены клятвопреступлениями и предательством, убийствами и поджогами. Oсквернены злобой одних и неверностью других. И расцвели в это злосчастное, проклятое лето злые цветы вероломства, лжесвидетельства и клеветы, извращенности и подлости; адские произрастания, изобиловавшие на плодородных землях Окситании богаче, чем урожай, и мнoгочисленнее, чем виноградники.

А вместо нежных любовных песен, распространялись кругом ядовитые эпиграммы, наполненные желчью, мстительностью и бессильным гневом, в которых трубадуры выплескивали свой последний крик отчаяния, пытаясь рассказать о страшных бедствиях и жестоком конце, постигшем их  прекрасную мирную цивилизацию.

**************************
Однажды, теплым и светлым осенним вечером, Бернар Сикар, сеньор де Марежоль (5), возвращаясь с охоты, неторопясь ехал по лесной тропе, бегущей среди Севеннских гор. Осень в Лангедоке самое благодатное время, щедрое на оттенки и с самой приятной погодой. А насколько богаче на расцветку в Cевеннских горах!

После летних дождей, вылезают грибы из перегноя и теплого мха;  в полях вовсю расцветают фиолетовые и пурпурные чашечки колхикума, а в лесах, как крылья огромных жуков, раскрываются  каштаны. Листья желтеют и природа под безмятежными небесами Лангедока обставляет свой уход с пышностью.

В последние дни уходящего лета, длинные ветви обобранных виноградных лоз краснеют по склонам холмов; под теплым и ласковым небом, в глубоких долинах по берегам потоков, на полосках земли, поддерживаемых каменной кладкой, серебрятся в лучах солнца тысячами сверкающих листочков оливковые рощи.

Это был как раз один из таких прекрасных и теплых осенных вечеров, когда Бернар Сикар, сеньор де Марежоль, ехал с удачной охоты. Весь день он с копьем в руке и с луком за плечом гонялся по лесу за кабаном; измученный и утомленный, он возвращался в замок Марежоль, сопровождаемый своим старым верным оруженосцем Гийомом. За ними тащились выжлятники (6), ведущие собак, и доезжачий (7); на толстых брусьях несли подвешенную за ноги тушу огромного кабана, шерсть которого была вымазана землей и кровью.

Сквозь блестящую листву было видно, что свет тускнеет и опускаются сумерки. Дорога была пустынной; подлесок, окаймлявший склоны, местами поднимался над долиной. В далеке уже виднелся внушительсный замок Марежоль, примостившийся на откосе горы.

Молодой человек отпустил поводья и дал волю уставшему скакуну, покрытомy потом и пеной. Под покровом темного леса, в щетинистых зарослях высохшего папоротника, на сотканный из влажного мха мягкий ковер с трудом пробивались последние лучи солнца. Проглядывавшее сквозь ветви и стволы деревьев небо на западе, залитое лучами заходящего солнца,  было багровым, cловно кровавая скатерть .

И следуя шагу своего измученного коня, Бернар Сикар, сеньор де Марежоль, глубоко задумался о чем-то, видимо, под влиянием усталости и грусти отдавшись меланхолии осеннего вечера. Рядом с ним, молчаливый и мрачный, ехал его старый верный оруженосец Гийом, время от времени оборачиваясь посмотреть, не сбились ли с пути слуги его хозяина. Вдалеке раздавались их тяжелые шаги по мягкому лесному мху и хриплый, отрывистый лай  утомленных собак.

Сеньор де Марежоль был, без сомнения, самым настоящим дворянином и превосходным рыцарем. Конечно, он  умел искусно обращаться с копьем и пикой, легко мог удерживать на затянутой в перчатку руке сокола или кречeта, но ему также не чужд был и поэтический дар. Сеньор де Марежоль мог написать весьма вдохновенные строки  или сочинить песню. Если Mолодость и Смелость были его главными достоинствами, они, тем не менее, не лишили его Красноречия и Сердечности. Именно поэтому, в этот замечательный осенний вечер, отдавшись чутью своего коня, он ехал погрузившись в мечты, а в душе его звучали строки  одной баллады, которую он мысленно посылал  Даме своего сердца, На Вьернет де Жариак (8).

Насколько стала бы любовь моя нежней,
Когда бы чаще был я рядом с ней.
О, будь любовь моя ко мне добрей,
Я чаще виделся бы с ней. (9)

И вот среди высокого леса, пурпурного от сумерек и тумана, среди неподвижно застывшего влажного и теплого подлеска, под темной и загадочной листвой деревьев, бледный образ его избранницы, возлюбленной Дамы его сердца, мелькал перед ним, легкий, словно тень,  прозрачный, как капля утренней росы. Этот образ был еще более возвышенным в его мечтах, чем феи гор, что помогают влюбленным, и которые, склонясь когда-то над его колыбелью, одарили его искусством красноречия и любящим сердцем.

Так, по вековому горному лесу Севенн,  осенним вечером ехал Бернар Сикар, сеньор де Марежоль, возвращаясь с охоты со своим верным старым оруженосцем Гийомом, сопровождаемый слугами, несущими на длинных крепких брусьях тушу огромного кабана, шерсть которого была испачкана землей и кровью.

Вся эта процессия уже достигла опушки леса, откуда открывался вид на башни замка в конце аллеи, как внезапно, в сумерках, они заметили непонятную фигуру; и еще до того, как Бернар Сикар успел опомниться от удивления, какой-то незнакомец кинулся и ухватился за уздечку его коня.

-Остановитесь, сеньор де Марежоль, остановитесь!.. Вы тоже будете преданы!

Конь под седоком заржал и встал на дыбы, а всадник, зажав бедрами его бока, всадил шпоры ему в круп  и успокоил одним движением, натянув поводья.

-Остановитесь! Не езжайте дальше, сеньор де Марежоль! Послушайте меня, сеньор!

Гийом уже успел спрыгнуть со своего коня и захватил в свои сильные грубые ладони изможденные руки незнакомца.Это было слабое, еле живое создание одетое в лохмотья. Его блуза превратилась в колышущиеся на ветру лоскутья. Имученный, полный ярости взгляд метал молнии. Глаза горели, как раскаленные угли, под нависшими кустистыми бровями.

-Оставь, Гийом, оставь, - произнес его хозяин.

Незнакомец был подавлен: он опустил голову и молча заплакал; крупные слезы, катившиеся по его щекам ручьями, стекали  на его бороду.

Повизгивая и завывая, приближалась собачья свора. Уже был слышен невдалеке звук хлыстов в руках псарей и глухие тяжелые шаги носильщиков, запыхавшихся под своей ношей.

-Что тебе нужно, незнакомец? Я действительно Бернар Сикар де Марежоль. А ты кто? Откуда ты явился? Не бойся. Отвечай!

Но человек молчал, весь охваченный дрожью.

-Да он сумасшедший, - произнес оруженосец.
-Оставь, Гийом, оставь!

Бернар подошел к человеку и взял его за плечи.

-Давай, друг мой, успокойся и говори. Ты хотел мне сказать что-то. Я тебя слушаю. Pасскажи нам кто ты, откуда и чего ты желаешь от нас.

Тогда незнакомец выпрямился, поднял голову и сделал над собой усилие :

-Сеньор, я не сумашедший.

Внезапно, словно под влиянием сверхъестественного вдохновения, набравшись магической силы или пророческого дара, этот человек, весь в лохмотьях, с косматой грязной бородой, вытер слезы. Eго первоначальное оживление и смелость вернулись к нему. Голос его стал глубоким и мрачным. Глаза сверкали странным неестественным блеском. Он выпрямился во весь рост и закричал страшным голосом, а эхо подхватило и понесло его слова по перелескам.

-Сеньор! Сеньор де Марежоль! Время пришло! Пришла наша погибель! Держись подальше от крестоносцев и тех, кто идет с ними!

« Крестоносцы здесь! Они идут, как свора воющих псов. Они идут по твоим пятам, как собачья стая за горным кабаном. Они уже здесь!  За ними сожженные деревни. Замки и крепости рушатся перед их напором. Драться с ними бесполезно. Они оставляют после себя пустыню, разрушение и смерть! Тулуза! Прованс! Что стало с вами? Безье! Жителей вырезали прямо в церкви! Город отдан на растерзание злодеям! Каркассон в осаде! Сеньор Раймонд Рожэ де Тренкавель (10) в кандалах. Берегись, сеньор де Марежоль, берегись крестоносцев идущих с севера со своими стервятниками и грабителями! Опасайся своих собратьев! Берегись завистливых, которые роятся вокруг крестоносцев; кишмя кишат в их лагерях, как блохи в их палатках. Берегись завистников и предателей! »

Незнакомец остановился, задыхаюшийся и раскрасневшийся, охваченный мрачным гневом. Подошли собаки. Еле сдерживаемые на поводках, они рычали на пришельца, оголяя клыки. То тут то там раздавались резкие удары хлыстов по бокам захлебывающихся лаем собак. Чей-то крик боли прервал незнакомца:

-Замолчи, чужестранец, успокойся!

Но пришедший продолжал с еще большей уверенностью.

-Слушай, Бернар Сикар де Марежоль, слушай! Берегись клятвопpеступников и предателей! Берегись монахов и церковнослужителей! Берегись французских крестоносцев и даже твоих бывших собратьев по оружию! Все прогнило! Крестовые походы все испортили! Людей, которых мы знали раньше, небо над нами, самый воздух, которым мы дышим, и землю, на которой мы жили. Дым от пожарищ закрывает солнце! Люди превратились в трусов и предателей! Слышишь ли ты, Бернар Сикар де Марежоль? Крестоносцы заразили гнилью все на своем пути! Граф Тулузский, как грязный загнанный зверь, превратился в развалину и труса. Наши сеньоры сдались. Они предпочли перейти на сторону крестоносцев. Берегись!

Сеньор де Марежоль был поражен и тронут до глубины души. К чему эти слова? Для чего это предупреждение? Гийом отступил назад. Из последних усилий слуги удерживали разъяренную свору, остервенело лающую под хозяйскими плетками.

-Кто ты, незнакомец, что говоришь мне такие вещи?

-Это голос файдита (11). Это голос изгнанника! Голос твоей судьбы, сеньор де Марежоль! Послушай его!

И, как бесплотный дух, он исчез, скрывшись в лесной чаще так же, как и появился. Еще мгновение были видны его костлявые руки, похожие на ветви деревьев. На его рваной рубахе задержались на мгновение последние лучи умирающего солнца. И он испарился в зарослях, как тень, не оставив следа. Остервенелые собаки со вставшей дыбом шерстью, жутко и хрипло рыча, отчаянно рвались в ту сторону, где он исчез.

Слова незнакомца нaстолько  поразили всех, что никто не сделал никакой попытки остановить его или кинуться вдогонку. Очнувшись от крайнего удивления, Гийом спросил хозяина:

-Мэтр, вы хотите, чтобы его поймали?

Но сеньор де Марежоль сделал движение, которое могло означать лишь одно : « Нет, оставь его ».

-Это какой-то сумасшедший, просто несчастный безумец, - пробормотал оруженосец вполголоса.

-Безумец? Нет. Этот человек не безумен,- задумчиво произнес Бернар Сикар.- Это другие сошли с ума.

И  возобновив свой прерванный путь, он размышлял о старой пришедшей ему на ум легенде о том, как в одной деревне прошел странный дождь и все жители стали безумными. Лишь один человек, мирно спавший в своей постели, остался нормальным. Когда он вышел из дому, то нашел своих односельчан за странными занятиями: один бегал по деревне в  ночной рубашке, другой кидал камни в небо, третий оплевывал себя, четвертый разрывал на себе одежду... И посреди этих безумцев здоровый человек казался ненормальным, потому что он не делал то, что делали другие;  не говорил и не думал так, как говорили и думали другие. И безумцы бросались на него, как на сумасшедшего, преследовали его, закидывали камнями и избивали палками.

-Это просто несчастный безумец, - продолжал бормотать старый оруженосец.

-Это единственный разумный человек среди потерявших разум, -задумчиво произнес Бернар Сикар.

Какое несчастное и страшное время это было - эпоха крестовых походов!

********************************************************

Шли дни. Оголенные деревья, как скелеты,  тянули в серое небо свои ветви. Ни листьев, ни цветов, ни птиц. Зимний ветер подметал последние слетeвшие  пожухлые листья и выл по вечерам в долинах, как бродячий волк.

Время летело быстро. B преддверии Рождества, по свинцовому небу улетали перелетные птицы, спасаясь от мороза: дикие гуси собирались клиньями, утки поворачивали свои клювы навстречу ветру, a вслед за ними улетали журавли и аисты.

Дрозды и скворцы, словно камни, сыпались в оливковые рощи.  Иногда, дикие голуби усаживались со стоном и воркованием на одиноком дереве и казалось, что белоснежные цветы покрыли  оголенные ветви.

В то время как северные птицы уже долетали до прекрасного юга, в теплые долины и земли залитые солнцем, в горы потянулись фaйдиты, беженцы, и все те, кто был вне закона, кто бежал от войны и ее ужасов, от злодеяний крестоносцев, от преследований инквизиции. Они шли загнанные и изможденные, подавленные и отчаявшиеся, поднимаясь на горные плато, безлюдные зимой, заледенелые и безжизненные.

Они шли небольшими группами, еле волочa онемевшие от мороза ноги, истощенные и бледные, одетыe в лохмотья, дрожащие на резком ветру, от которого покалывает щеки, как от острого лезвия.

Они бежали от нашествия крестоносцев, таща на плечах тощие узелки с пожитками. Глаза их покраснели от ледяного ветра и слез, a руки - от мороза. Лица несчастных были мрачны и унылы.

На их пути закрывались аббатства и монастыри. А румяные монахи с сытыми брюшками подпоясанными бечевками,  вооружившись камнями и палками, гнали беженцев, как бездомных собак.

На пути этих изгоев опускались решетки замков. А с крепостных укреплений вооруженные  обитатели, самоуверенные и бежалостные, наставляли на них арбалеты. Иногда, когда беженцы отправлялись восвояси несолоно хлебавши, влед им летели камни и стрелы.  И тогда на заледеневшей земле оставался умирать какой-нибудь несчастный.

На их пути запирались городские ворота и закрывались деревни, хорошо укрепленные за своими каменными стенами. А если на башнях крепостей и колокольнях развевались  вымпелы крестоносцев, тогда файдиты и беженцы сворачивали с пути и отправлялись по сельскому бездорожью, недоверчивые, как  дикие птицы, изможденные и испуганные, как загнанная дичь.

При встрече с ними закрывались сердца. И в глазах, вместо теплого огонька христианского милосердия, была ненависть.  Bместо теплых слов сочувствия и надежды, с языков слетали брань и презрение. А равнодушие было еще смертельней, чем все остальное.


Постепенно беженцы достигали пустынных горных плато, где находили себе надежное убежище среди безлюдных хребтов Косс.

Часто они приходили в замок Марежоль. Для этого они пересекали деревню, приютившуюся в лощине долины на склоне горы, шли между покрытыми соломой заиндевевшими от мороза домишками и карабкались по крутым скалам ведущим к маленькой хозяйственной потайной двери в стене замка.

Тогда решетка открывалась перед ними и они, кто бы они ни были – « совершенные »(12), катары(13), католики, евреи, церковнослужители, буржуа, аристократы или простолюдины - все находили согревающее сердца гостиприимство и горячий суп, радующий чрево и разгоняющий кровь по жилам в онемевших членах.

B своей севеннской пустоши, Бернар Сикар, сеньор де Марежоль, узнавал oт них  последние новости. Безье отрезан, Каркассон в осаде. Оставшийся верным Раймонд Рожэ де Трeнкавель в темнице, а граф Тулузский полон нерешительности и тянет время. А еще инквизиция и запреты, потеря независимости и новые налоги. Замки снесены, сеньоры лишены своих вотчин. Жителей хватали в заложники, давили угрозами, сжигали заживо.

Любой, кто давал прибежище фaйдитам, еретикам и беженцам, рисковал увидеть свой дом сожженным, а имущество конфискованным. Если это был аристократ, он терял все права на свои земли. А в городах жители подвергались осадам, разграблению и насилию. Вот поэтому они благословляли щедрого сеньора севеннских гор, который смел пренебречь несправедливыми законами, помогал ближним и сочувствовал их несчастьям.

Когда утром они отправлялись своей дорогой, сеньор де Марежоль, глядя на них с высоты крепостных стен, вспоминал о том незнакомце, внезапно появившемся в лесу и о его словах:

- Голос файдита! Голос того, кто все закона! Это голос твоей судьбы, сеньор де Марежоль. Cлушай его!

А дни шли. Приближалось Рождество. День 24 декабря выдался грустным и серым. С утра подморозило. Ветер был режущим. Темно-серые тучи затянули небо. Глубокая тишина царила над долиной, спящей под ледяным покровом.

Внезапно, появились крестьяне, гнавшие свою скотину: коровы мычали, овцы блеяли, собаки лаяли. Их крики разрезали чистый морозный воздух и прокатились эхом по равнине. Мужчины, женщины, дети, сбитые с толку, ошеломленные, клацающие своими деревянными сабо, задыхаясь на бегу, карабкались по узкой каменистой дороге, ведущей к замку.

-Крестоносцы! Крестоносцы!

Вся эта процессия в панике прошла по узкому каменному проходу ведущему к замку. Мост опустился перед обезумевшей толпой и они бросились под поднявшуюся массивную сарацинскую решетку.

Наблюдатели со своих башен встревоженно закричали:
-Крестоносцы!

Крестоносцы! Они были уже рядом, их отряды поднимались на горное плато. Легко вооруженные разведчики преследовали людей сеньора Марежоля, бежавших от них со своей скотиной и прихватив свой  скудный скарб. Они остановились на растоянии арбалетного выстрела за защитой острого частокола.

Деревянные ворота снова закрыли. Вооруженные люди заняли свои позиции за частоколом.

Наконец подтянулась вся колонна: всадники в сверкающих шлемах, одетые в кольчугу, поверх которой развевались на ветру туники из белой шерсти с крестом на груди. За ними ехали офицеры младших чинов в железных касках на своих тяжелых закутанных лошадях; за ними тащилась пехота в нагрудниках из буйволиной кожи или из стеганной ткани с подкладкой; за ними шли лучники и арбалетчики и вся толпа вооруженных слуг и солдат, с воплями во все горло, потрясая копьями и тесаками.

Их было очень много, вооруженных до зубов и остервенелых. Разноцветные яркие вымпелы развевались на их копьях, а оголенное оружие посверкивало холодным блеском стали.

Один рыцарь в стальном нагруднике отделился от толпы, вытянувшейся вдоль частокола. Он держал в руках белую тряпку. И когда он подъехал на растояние достаточное, чтобы его услышали, он произнес:

-Сеньор де Марежоль, сдавайся и подчинись закону твоего сюзерена, который ты нарушил. Подчинись воле Симона Монфора, графа Лейстерского и Тулузского, виконта Безье и Каркассона. Ты укрываешь еретиков и преступников. Те, кто осужден божественным трибуналом, находят приют и помощь за твоими стенами. Сеньор де Марежоль, ты проиграл! Сдавайся!

Его голос подхватило множественное эхо и разнесло по чистому морозному горному воздуху. Сеньор де Марежоль был на стенах своего замка. Он только пожал плечами. А затем его герольд произнес ответ:

-Сеньор де Марежоль не знает другого сюзерена, кроме Раймонда, графа Тулузского. Ни от кого другого он не принимает приказы. Предоставляя в своих стенах приют беженцам, он продолжает традиции своих предков и выполняет священные законы гостеприимства и христианского милосердия. Именно поэтому сеньор де Марежоль предлагает вам идти своей дорогой и оставить его в покое!

На это переговорщик ему ответил:

-Сеньор де Марежоль! С этих пор ты мятежник и объявлен вне закона! B последний раз предлагаем тебе сдаться!

Тогда сеньор де Марежоль взял арбалет и прицелился. Стрела зазвенела и ударилась в латы коня. Но закованное в железо животное даже не вздрогнуло. A рыцарь повернулся и направился к вытянувшейся в длинную линию пик и копий вооруженных людей. Поднялся шум, заржали лошади. И как знак начала, град стрел накрыл дорогу и пути подхода к замку. Началась осада.

Участок огороженный частоколом был взят быстро. Подбираясь к замку, лучники направляли на осажденных свои стрелы. А в ответ с высoких стен их накрывали стрелы арбалетов. Осаждающие вышли ко рву, окружавшему замок.

Выдвинулись вперед тяжелые осадные машины. Тараны начали лупить в стены под прикрытием « кошек » (14). Напрасно старались осажденные с высоты своих укреплений забрасывать нападающих зажженными фитилями и факелами. На свежих шкурах, покрывавших машины, огонь быстро угасал. А снизу, под прикрытием, тяжелыми молотами бились в стены тараны, гигантские, неутомимые и страшные машины. Стены сотрясались под этими ударами и во все стороны летели каменные осколки.

Осажденные  засыпали нападающих камнями из пращей. Град стрел летел на всадников, ожидающих возможности ринуться в пробитые таранами бреши. Слуги удлиняли лестницы, скрепляя их вместе, и готовили канаты с узлами, чтобы удобнее было забираться на стены. Над дорогой ведущей к замку поднимался дым от котлов с кипящей смолой и плавящимся древесным гудроном.

А люди сеньора Марежоля могли расчитывать лишь на толстые стены замка, так что битва с самого начала была неравной.

Бернар Сикар, сеньор де Марежоль, с печалью в сердце смотрел на все эти приготовления. Он вспомнил того странного незнакомца, встреченного им на дороге в лесу. Его слова звучали в ушах хозяина замка:

-Голос того, кто вне закона! Слушай голос своей судьбы! Берегись крестоносцев! Берегись тех, кто следует за ними! Они уже близко. Они бросятся по твоим следам, как разъяренная свора псов на дикого кабана! Замки рушатся под их напором. Борьба с ними бесполезна. После них лишь запустение, руины и смерть. Берегись крестоносцев и мародеров. Берегись твоих собственных собратьев!

И вот сквозь бойницу в стене башни он разглядел за частоколом сеньора д`Андуз и де Сов. Его конь фыркал под ним. Вооруженный копьем и щитом, он ожидал момента осады!..

« Крестовые походы все испортили: людей, которых мы знали, небо над нами, воздух, которым мы дышим, землю на которой жили! Люди стали трусливы и расcлаблены! Слышишь ли ты, Бернар Сикар де Марежоль?.. Наши сеньоры капитулировали, сдались. Они предпочли перейти на сторону крестоносцев! Берегись!.. »

Там, укрывшись за стеной частокола, ждали те, кто предпочел чести и вере предательство и послушание. И теперь они готовились к нападению на замок одного из своих земляков и собратьев.

« Голос фaйдита! Голос судьбы! Слушай голос твоей судьбы! »

Вспоминая эти слова и глядя на то, что происходит, Бернар Сикар не мог удержать слезы стыда и отчаяния. Он сейчас был похож на того незнакомца, который плакал перед ним, как ребенок.

Когда он наконец успокоился, он заметил рядом с собой Гийома, своего старого верного слугу :

 -Господин! Еще есть время. Подходит момент, когда стена не выдержит и установят лестницы на стенах замка, нападающие вторгнутся в замок и сожгут его. Сеньор де Марежоль, еще есть время: бегите, без всяких угрызений совести, спасайтесь, бросьте этих предателей. Укройтесь в лесу!

И старый Гийом продолжал давить, пытаясь заставить своего хозяина сбросить охватившее того оцепенение.

-Мой храбрый Гийом! Я должен погибнуть вместе с моим замком. Я должен оставаться с вами.

-Нет! Бегите, я вам говорю! Еще есть время!

-Бежать? Бежать! Еще есть время!

Он поднял глаза к небу. Оно было свинцовым, тяжелые облака плыли с юга. Серое мрачное небо над черным лесом и замерзшей землей. Минуты, отсчитываемые ударами тарана, утекали быстро и безвозвратно.

-Бежать? Еще есть время!

« Голос того, кто вне закона! Голос судьбы! »

Гийом глядел с отчаянием на своего хозяина. Он тоже вспомнил фaйдита на лесной дороге, изможденного, в лохмотьях, обезумевшего от ужаса.  Он вспомнил всех, кого они принимали в замке: измученных и напуганных до смерти беженцев. Тех, перед кем закрывались монастыри и аббатства, замки, города и деревни. Перед кем закрывались сердца!

« Голос фaйдита! Голос судьбы! Слушай его! »

« Лучше умереть, чем такая  жизнь! » - говорил один голос.

« Бежать! Еще есть время », - шептал другой.

Гийом продолжал давить на хозяина:

-Мэтр, вам нужно бежать! Еще есть время. Спасайтесь от  предателей!

И сразу, как человек решительный, он предложил план. До того, как нападающие прорвутся в замок, нужно сделать вылазку и попытаться поджечь машины, чтобы выиграть время. Одновременно, хозяин скроется по подземному ходу, который ведет в лес. Нужно отправить туда самого верного, надежного слугу, чтобы тот позаботился о лошадях. И в сумерках его господин покинет эти местa. « Но Бога ради, бегите скорее! »

Бернар Сикар долго сомневался. Наконец, он решился. Тут же направили слугу приготовить лошадей. В сумерках он уйдет...

В неразберихе рукопашной схватки, когда с дикими криками осажденные ворвались в лагерь крестоносцев, завязался бой не на шутку. С обеих сторон раздавались крики о помощи, удары грохотали по тяжелым латам,  со звоном дрожала сталь мечей от ударов по рыцарским шлемам. B темноте люди натыкались друг на друга. Бесчисленные удары оружия гремели, как молоты по наковальням. Выбитые из своих седел всадники в тяжелых латах корчились на земле, как насекомые, что не могут больше встать и беспомощно двигают лапками в воздухе. Ворота подожгли. Подчиняясь приказу сплотиться, после того как внесли беспорядок в ряды нападающих, выжившие, пройдя через секретный вход в стене, снова оказались под защитой крепостных стен.

Вечер опустился, скрыв печальную картину битвы, медленно догорая в тяжелых кровавых облаках над черным лесом, где полный скорби о потерянной чести Бернар Сикар де Марежоль спешил скрыться от своих преследователей, одинокий, как ночная птица. Бернар Сикар де Марежоль стал таким же фaйдитом, как и другие!

В назначенном месте он нашел своего слугу, который ожидал его, удерживая на привязи двух лошадей. Они вскочили в седла и поскакали по лесу, освещаемому последними закатными лучами.  Они расчитывали укрыться в одной горной хижине. И вот, лежа в темноте на грубой постели из соломы, Бернар Сикар, мрачно размышлял о превратностях своей судьбы.

« Голос фaйдита! Голос судьбы! »

Кони фыркали, позванивая уздечками. Слуга спал со всей присущей молодости беспечностью, закопавшись в шелестящую солому. Ветер завывал среди деревьев. Унылые тяжелые мысли осаждали сеньора де Марежоль. Рождество выдалось мрачным!

Растянувшись на соломе под зловещий вой ветра и звуки трепещущего леса, он раздумывал о своей горькой судьбе. Он выбрал путь лесного фaйдита, одного и тех, которых он сам совсем недавно укрывал у себя в замке. Он выбрал бегство, изгнание и все связанные с этим опасности и скитания. И все это пришлось на такую мрачную ночь Рождества.

Однако, по привычке он вспомнил о праздничных рождественских песнопениях. Голоса ангелов в эту ночь пели: « Мир на земле всем добрым людям. »

Радость, мир и надежда - где теперь все это? Просто иллюзия и сон.

 Он сделал свой выбор. Eго судьба теперь быть скитальцем. Но он унес с собой все свое прошлое, традиции своих предком, цивилизацию, в которую он верил, в которoй он жил, любил и ненавидел.

Бернар Сикар нащупал на груди серебрянный медальон. В нем был лишь один белокурый локон. Но он был собственноручно срезан Дамой его сердца с ее золотистых густых кудрей. На Вьернет де Жариак…

Поглаживая горячий от его тела медальон, он, наконец, нашел утешение и надежду. На Вьернет де Жариак - для нее он сочинял сонеты; ею он жил, полный любви; с нею он узнал счастье, радость и сладкое опьянение славы. С ней вернется к нему надежда и доверие к жизни. Он решил, что именно у нее он должен искать прибежища.

Он почувствовал, что в этом простом серебрянном медальоне содержится не только золотой локон прекрасной На Вьернет де Жариак, но залог намного ценней, чем просто любовный талисман. С этой поры он стал для него воспоминанием о его прежней жизни, о его прежних убеждениях и вере, он стал для него символом его судьбы и судьбы таких же, как он, ради которых стоило жить и бороться.

На следующее утро они направились через  оголенный  лес, окрашенный сиреневыми оттенками бледного рассвета. По заледенелой земле глухо раздавались звуки от лошадиных копыт. Всепоглощающая тишина властвовала над безлюдными местами. Всадники ехали в мрачном молчании, убаюкиваемые мерным шагом своих коней.

Внезапно, вдалеке, из глубины долины, раздался вопль, разорванный ветром и долетевший до них отрывками; резкий крик, принесенный ветром.

Бернар Сикар вспомнил о своих подданых, о своих владениях и замке.

Там, далеко, без сомнения, в бледном рассвете битва возобновилась после ночной передышки. Печальное Рождество выдалось: люди преследуют друг друга, уничтожают и пользуются коротким ночным перерывом лишь для того, чтобы лучше резать друг друга утром!..

В это время, лагерь крестоносцев уже оживился. На крепостных стенах, укрывшись за бойницами и амбразурами вооруженные люди застыли с заряженными арбалетами. Первые стрелы уже полетели в сторону осаждающих. А таран, неутомимый под прикрытием « кошки », уже бьет в стены…

Они молча ехали сквозь оголенный лес, рано на рассвете казавшийся сиреневым. Сеньор де Марежоль печально размышлял о страшной участи своего замка, подвергнутого осаде крестоносцев.

Оглушительно воют трубы. Через пробитую тараном брешь захватчики прорываются в замок. Люди карабкаются по приставным лестницам, прислоненным к деревянным галeреям  на вершинах крепостных стен и башен. На каменных парапетах стен, в дыму от кипящей смолы и плавящегося гудрона идет жестокая битва. Люди, как гроздья винограда, срываются вниз в ров залитый водой, катаются по земле. Кому-то удается зацепиться. С криками диких животных, прижавшись телами, противники набрасываются друг на друга. Мускулы напряжены до предела, глаза слепит кровь стекающая по лицам. Взгляд ловит лишь ту точку между стальным ворoтником и кольчугой, куда нужно точно и быстро засадить лезвие меча. И когда его с усилием вынимают из человеческого тела, дымящаяся в морозном воздухе кровь соскальзывает каплями с лезвия...

Бернар Сикар и его слуга молча ехали сквозь оголенный лес, рано на рассвете казавшийся сиреневым. Сеньор де Марежоль печально размышлял о страшной участи своего замка, подвергнутого разграблению.

Последние защитники крепости отступают и укрываются в донжоне, самой высокой башне замка. Враги уже заняли парапет, заваленный трупами. Круговая дорога на вершине крепостных стен усыпана стрелами и камнями, во внутреннем дворе творится паника. В псарне хрипло надрываются охотничьи собаки, ржут лошади, протяжно мычат быки. Женщины и дети, обезумевшие от ужаса, с дикими воплями укрываются в часовне от вооруженной солдатни. И пока крестоносцы пытаются взять штурмом башню, где укрылись последние защитники, мародерство уже началось вовсю. Собаки перебиты, забита скотина. В кухне на вертелах уже крутят гигантские куски мяса. А в это самое время, прямо в часовне, беззащитные женщины, дети, слуги и крестьяне преданы резне.

Путники молча ехали по черному оголенному лесу. Воздух был прозрачен. Бернар Сикар неотрывно думал о судьбе своего замка, ставшего добычею крестоносцев…

Его старый верный Гийом и последние защитники крепости, измученные и израненные, на самой верхушке крепости, уже обессиленно выронили свои мечи из рук. Кто-то, пронзенный стрелой, прислонился к стене. Труп другого катится по узкой лестнице, ведущей на вершину башни. Кто-то в отчаянии бросается со стены вниз и разбивается о края парапета. И вот уже невероятный победный крик вырывается изо всех глоток.

И когда захватчики, пресытившиеся мясом и упившиеся вином покидают общий зал, полный грязи и объедков, огромное пламя охватывaет господские комнаты, драпировку и ковры, мебель резного дерева, дорогие занавеси, деревянную отделку замка и балки поддерживаюшие потолки. Огонь разгорается в ночи. Kровавого цвета дым, напоминающий закатное зарево, валит отовсюду. Кровь заливает небо, на фоне которого четко вырисовывается черный оголенный лес. И всю ночь гигантское пламя освещает подлесок, пугая диких зверей и обезумевших от ужаса людей…

 Путники ехали неторопясь и в полном молчании по черному оголенному лесу, освещенному зимним, робко улыбающимся солнцем. Обдумывая все происшедшее, Бернар Сикар искал в себе силы, сжимая губы и подстегивая лошадь шпорами:

« Вперед, - сказал он сам себе,- вперед, к будущему и надежде! »

Продвигаясь небольшими этапами, они поднимались на горные плато.Ночевали они в хижинах угольщиков и дровосеков или под навесами для скота, которые пастухи используют для защиты животных от жары и дождя. А утром они отправлялись снова в путь, экономно расчитывая запасы провизии и овса для лошадей.

Наконец, они добрались до горного плато. Девственные снега покрывали все кругом и затрудняли передвижение. Несколько дней они продвигались по безлюдному лесу и равнине. Иногда над казавшимся бескрайним простором со зловещим карканьем пролетали вороны. Или стаи диких птиц с шумом взлетали при их приближении. Их крылья хлопали в морозном чистом воздухе, а темные силуэты закрывали слабое, затянутое серыми облаками солнце.

Одним прекрасным январским днем они увидели перед собой замок Жариак, укрывшийся в глубине долины. Они медленно приблизились к нему по скрытой снегом дороге. Глубокая тишина царила на окраине деревни. Ни одного человека не было видно рядом со своим домом, ни одной женщины у источника с водой. Ни куриц, ни гусей, ни собак, ни кошек. Ни одного живого существа! Толстый слой снега покрывал садовые инструменты, деревянные плуги, валки, бороны. Тишина показалась им жуткой.

Однако, при их приближении тощая собака вылезла из сарая и залаяла на них, трусливо зажимая хвост межу задними лапами и скаля зубы.

Путники пересекли пологий склон ведущий к  входным воротам. От ветра разбитые двери бились зловеще и одиноко. Следы гари покрывали стены. Деревянные надстройки и галереи на вершинах крепостных башен превратились в обгорелые головешки. Остроконечные крыши местами были пробиты и сланцевая черепица отвалилась. Внутренний двор был пуст. Господские помещения выжжены, разграблены, разрушены и пусты.

Бернар Сикар отшатнулся в ужасе.

« За ними сожженные города. Перед их напором рушатся замки. Сопротивление бесполезно. После них только запустение, руины и смерть. »

Пророческий голос встреченного в лесу фaйдита снова раздался в его ушах:

-Голос того, кто вне закона! Голос твоей судьбы, сеньор де Марежоль! Слушай!

И опустив голову, он горько и отчаянно заплакал от боли и бессильного гнева.

Надежды, которые он себе построил  так недавно, были невозможны. Мечты, созданные им, рассыпались в прах! Он вдруг почувствовал страшное одиночество, бескрайнюю холодную безжизненную равнину окружавшую его. Пустоту бесчисленных, похожих один на другой мрачных дней, которые ему предстоит пройти одному, совсем одному! Пустоту в сердце, в котором больше не бьет горячая кровь. Пустоту в голове, где больше нет мыслей. Пустоту большую, чем просто смерть и запустение!

Он в отчаянии нащупал на своей груди серебрянный медальон с белокурым локоном На Вьернет де Жариак. И даже не слезая с лошади, не оборачиваясь, не прощаясь, он поехал прямо перед собой, куда глаза глядят, сопровождаемый своим верным слугой...

О, Тулуза и Прованс! Дивный край Арженс!
O, Безьe и Каркассон!
Что случилось с вами?
О, несчастная Тулуза, выжженый Прованс,
Бедная земля Арженс,
Край Безье и Каркассон!
Как такими стали?

Это было страшное и отчаянное время...

****************************

Шли дни, полные тяжких испытаний, выпадающих на долю беженцев. Они все ехали и ехали вперед, куда глаза глядят, следуя суровой дороге фaйдитов.

Однажды, январским вечером, когда ледяной ветер свистел над вершинами Косс, они заметили вдали массивные стены замка. Из труб приземистых, чтобы лучше противостоять жестоким ветрам, покрытых каменным сланцем  деревенских домиков тянулся дымок.

Они приблизились. То тут, то там местные жители были заняты хозяйственными делами. Кто-то вел скотину с водопоя. Под визг псов, утаптывая грязный снег, коровы мычали, торопясь вернуться в теплые стойла.

Очертания замка терялись в туманной вечерней дымке. Вода во рву замерзла, а мост был опущен. Бернар Сикар подъехал ближе к решетке. Вооруженный стражник преградил ему дорогу.

-Я Бернар Сикар де Марежоль! Я хочу переговорить с твоим господином!

Стражник послал к хозяину какого-то мальчишку-оборванца, который бегал по двору и лестницам, цокая своими деревянными сабо. Вскоре тот вернулся, запыхавшийся и раскрасневшийся. Заметив дворянина, закутанного в меховую пелерину, шедшего ему навстречу, Бернар Сикар де Марежоль соскочил с лошади.

Это был довольно старый, но еще бодрый старик. Его седая борода, меховая накидка и толстые кожаные сапоги придавали ему вид довольно грубый и нелюдимый.

-Бернар Сикар де Марежоль, - произнес он, - я cир этих мест. Чем могу быть вам полезен, мессир?

« Сир этих мест. Чем могу быть вам полезен, мессир? »

В его манере говорить слышалась неестественность в употреблении выражений, принесенных крестоносцами с севера. Бернар Сикар почувствовал тревогу, но все же поведал дворянину свою историю.

-Фaйдит! Фaйдит! - закричал хозяин замка. - Да ты фaйдит! Убирайся отсюда, Бернар Сикар! Иди своей дорогой. Я слишком дорожу своей собственностью и жизнью!

Огромный дог стоявший у ног хозяина оскалил свои клыки. А Бернар Сикар снова вспомнил пророческие слова встреченного в лесу фaйдита.

« Крестовые походы все испортили: людей, которых мы знали, небеса, которые мы видим, воздух, которым мы дышим, землю, на которой мы жили!.. Люди стали трусливы и подлы, слышишь ли ты, Бернар Сикар де Марежоль? »

« Голос фaйдита! Голос судьбы! Слушай его, сеньор де Марежоль! »

И он вынужден был отправиться дальше по заснеженной дороге. Печальные и измученные, они провели ночь в какой-то овчарне среди блеющих овец и баранов. Пастух, укрывшийся в теплой соломе от непогоды, поделился с ними куском черного хлеба и засохшего сыра. И лошадям достался хороший корм.

Гостеприимство этого простого крестьянина было  безыскусным, но сердце Бернара Сикара потеплело и оттаяло. И ночью, под зловещие завывания ветра среди вершин Косс (15), он разглядывал этого простого и наивного горца, пастуха овец, сохранившего в такое тяжелое время и прямоту, и обычаи предков.

Он решил покинуть родной край, где он был всем известен, и добраться до высокогорных районов Севеннских гор. Ему нужно было отделаться от лошадей и слуги. Он продал коней со всей упряжью одному марешалю в небольшом городке, который попался им на пути. Деньги он разделил на две части, заплатил слуге и они расстались. Каждый пошел своим путем.

Среди суровых горных мест он продолжал свой путь фaйдита пешим - свое странствие к Свободе, которую он надеялся обрести среди высокогорных вершин, между простыми пастухами и дровосеками, в недоступных местах, где селились лишь те, кто был вне закона и дикие гордые орлы.

Однажды он проходил вблизи одного маленького городка. Селенье казалось спящим под охраной своих крепостных стен и башен. Колокольня под черепичной крышей возвышалась среди домов. Приземистые стены глядели своими бойницами на пришедших.  Хозяйственный узкий вход в крепостной стене был открыт. Бернар Сикар вошел.

Было утро, но на городской площади почти совсем никого не было, a узкие улочки города были полупусты. Он присел на площади под тяжелыми сводами, чтобы спокойно съесть свой хлеб, укрывшись от ветра.

Женщины судачили у фонтана под огромным развесистым вязом. И когда они подошли поближе, чтобы подставить свои оловянные кувшины под журчащие струи воды, то увидев странника, они в ужасе, с презрением завопили:

-Фaйдит! Фaйдит!

И тут же в него полетели камни.

« Фaйдит! » - орали взрослые и дети со всех сторон. Собралась толпа и ему пришлось спасаться бегством и укрыться в лесу, как загнанному зверю.

Усталость, бездомная жизнь и суровость климата подорвали его силы. Он тащился теперь опираясь на клюку с котомкой, как у нищих. Его борода отросла, а черты лица обострились. И когда ему выпадало глядеться в речную гладь воды, он пугался собственного отражения, своего изможденного лица и больного, тревожного взгляда.

У него быстро вышли все деньги, не было ни хлеба, ни какого другого провианта. Он был вынужден просить милостыню, как нищий, у встречных прохожих или у женщин, сидящих перед своими домами, пока их мужья были в поле. Всеми отвергнутый, преследуемый, оскорбляемый, он продолжал свое странствие фaйдита. Иногда, простой жест милосердия отзывался в его душе, бальзамом ложился на его измученное сердце.

Сидя у дороги, под деревом вблизи деревушки, он ждал, изможденный и подавленный. Часто бывало, что какая-нибудь добросердечная женщина, из простонародья, выносила ему деревянную миску с похлебкой или c горячим бульоном, в  котором плавали куски хлеба.

И тогда надежда возвращалась к нему. Он вспоминал тех, кто проходил по этой дороге несколько месяцев назад и получал у него в замке такую же милостыню, какую теперь просил он.

Часто, чтобы придать себе сил среди тяжких испытаний, он нащупывал под своей грязной блузой серебрянный медальон с белокурым локоном его Прекрасной Дамы, На Вьернет де Жариак. И тогда его прошлое возвращалось к нему, согревая воспоминаниями его сердце и придавая сил.

Однажды, на пути ему попался монастырь. Это было обширное здание с крепкими крепостными стенами, узкими зарешеченными окнами, основанное госпитальерами. Он надеялся найти там приют и пропитание. Рыцари-госпитальеры открыли ему ворота. Сможет ли он получить здесь милостыню? А может, если повезет, ему разрешат остаться и жить здесь в мире и покое под монастырскими сводами? Жизнь полная молитв и размышлений - это как раз то, что ему нужно, чтобы в конце своих страданий найти тихую пристань, где он смог бы спокойно встретить свой конец.

Он поднял тяжелый дверной молоток и постучал. Звук длинным эхом прокатился под каменными сводами. Послушник открыл ему. Его провели в зал из светлого камня, с чисто вымытыми плитами. Он присел на длинную деревянную скамью и молча ожидал.

На стене напротив висело большое распятие с изображением Спасителя, раскинувшего руки. Кровь текла из его ран на истерзанном теле, а голова была  наклонена слегка вперед в муках агонии. Между тем в чертах лица его сквозило королевское спокойствие Божьего Сына, отдавшего себя на самопожертвование. Глаза странника наполнились слезами. Почему он не подумал раньше об этом приюте любви и милосердия?

Раздались шаги и низкая дверь раскрылась. Bошел pыцарь-госпитальер, закутанный в плащ, на котором красным был вышит латинский крест.

Бернар Сикар уже давно научился смирению. Он поднялся со скамьи и поклонился, а затем предложил свои услуги монастырю. Oн смог бы играть на лютне в капелле или на органе во время службы, он может переписывать манускрипты или разбирать латинскую тарабарщину. B крайнем случае, он может исполнять работу попроще и поскромнее: ухаживать за больными, подавать суп паломникам, стирать белье для раненых или быть привратником. Он просил с настойчивостью, он действительно хотел найти здесь мир и божью благодать!

Он даже упал на колени и умаляюще обнял ноги рыцаря. Тот отступил, поправляя складки своего плаща утонченной рукой, на которой блеснул золотой перстень с аметистом. Взгляд его был холодным и суровым.

-Я не нищий. Я Бернар Сикар де Марежоль!

Голос его разнесся одиноким эхом под каменными сводами.

Рыцарь открыл ворота и, не говоря ни слова, указал ему знаком убираться. И когда тяжелые ворота глухо закрылись за ним, Бернар Сикар почувствовал в том месте в груди, где было сердце, что-то холодное и твердое, что больше уже нельзя будет ни размягчить, ни согреть.

Вот такое это было время, безжалостное и бедственное.

*******************
С каждой весной природа обновляется, следуя своему курсу, равнодушная к страданиям и бедствиям людей.

Бернар Сикар де Марежоль все так же бродяжничал, изможденный, оборванный, несчастный, еле волоча ноги. Никто из встречных не узнал бы в нем того молодого и сильного благородного сеньора, возвращавшегося с охоты на кабана в свой замок, полного жизни и радости, влюбленного и наслаждающегося свободой и богатством.

Однажды, он пришел в горы Геводан. Воздух был чист и свеж. Первые почки уже раскрывались на ветвях деревьев. Первые певчие птицы распевали в зарослях кустарников. От зимнего снега оставались лишь небольшие клочья то тут, то там в углублениях долины с северной стороны. И трава уже пробилась сквозь землю, густая и ярко-зеленая. Птицы уже плели гнезда, а боярышник покрылся белыми цветами.

Как часто он воспевал это обновление природы! Этот любовный порыв, вызванный пробуждением жизненных соков под корой деревьев. Больше, чем раньше, он чувствовал благотворное влияние весны.

Леса наполнились людьми; грубые и суровые лесорубы вернулись в свои бревенчатые хижины и целыми днями в лесах раздавался стук их топоров.

И горные плато ожили и наполнились людьми: пастухи, простые и грубые, привели на весенние, усыпанные цветами пастбища свои стада и целыми днями раздавался отовсюду звон колокольчиков.

И пашни наполнились людьми: крестьяне возвращались на пажити и их окрики, которыми они подгоняли своих буйволов, парами тащившихся под ярмом, скрип телег оживляли поля.

Среди этих грубых и простых людей Бернар Сикар де Марежоль наконец почувствовал утешение, которое дает милосердие и любовь. Эти люди, привязанные к своим полям, пастбищам и лесам, вернули ему вкус чистосердечия и свободы.

В этих горах были и другие файдиты, так же как он выбравшие,  не по лени и низости души, путь бегства и скитаний со всеми причитающимися опасностями и страданиями.


Однажды прекрасным майским утром Бернар Сикар не смог подняться с постели в своей лесной хижине. Измученный и истощенный зимними скитаниями, голодом и ежедневными страданиями, он чувствовал, как силы покидают его, а желание сопротивляться слабеет.

Один лесник, с черной бородой напоминающей кустарник, добрый сердечный малый, приходил проведать его. Он поил его горячим питьем, когда у больного поднимался жар; растапливал огонь в очаге и оказывал другую посильную помощь больному. Но Бернар Сикар все же чувствовал, что с каждым днем силы уходят. Однажды утром горячка разбила его сознание.

Среди лихорадочного сна, он заметил примостившегося рядом с его подстилкой из сухого папоротника и мха, лесоруба, который приглядывал за ним. В проеме открытой на поляну двери были видны пронизанные солнцем листья, небо и далекий лес.

И он увидел вдруг с такой ясностью, что это причинило ему боль, тот осенний вечер, когда он возвращался с охоты. Он ехал неспеша, не погоняя уставшую лошадь. В его сердце звучала мелодия и крутилась стихотворная строчка:

Насколько стала бы любовь моя нежней,
Когда бы чаще был я рядом с ней.

И среди зеленеющих листьев, в буйно разросшихся зарослях, в тени подлеска, мелькал бледный образ его избранницы сердца, прозрачный, как роса, и бестелесный в горячке его полусна, как горные феи, добрые покровительницы влюбленных, которые, без сомнений, не оставят его, больного, склонясь над ним, как когда-то над его колыбелью.

И он искал дрожащей рукой серебрянный медальон на груди с белокурым локоном своей Прекрасной Дамы. Имя, произнесенное тихим шепотом, нежное, как весенний бриз, легкое, как дыхание весны, сорвалось с его губ:

- На Вьернет де Жариак!

Дровосек заботливо и встревоженно смочил губы больному, чтобы облегчить ему жажду.

-На Вьернет де Жариак!

В полном беспорядке к нему приходили воспоминания. То незнакомец в лесу произносит пророческие слова: « Голос фaйдита! Голос судьбы! »

То нашествие крестоносцев и осада замка. Потом его бегство. Его скитания. Сгоревший замок Жариак! Бесконечным бурным потоком воспоминания наводнили его ум, принося боль.

-На Вьернет де Жариак!

Среди фaйдитов, живших в лесу, была одна благородная дама, пришедшая с низин со своим братом. Лесоруб подумал, что возможно женщина сможет лучше облегчить страдания умирающего и он побежал за ней.

Лучезарный полдень переливался отблесками на молодых листьях. Насекомые играли в свете лучей. Май пел голосами тысячи птиц, когда На Вьернет де Жариак - да, это была она - появилась на поляне.

Она приближалась, освещенная лучами солнца. Свет играл в ее золотых волосах. Лучи падали на ее руки, лицо и простое платье. Словно нимб, лучи обрамляли ее фигуру сияющим, переливающимся ореолом.

Такой она явилась ему на залитой солнцем поляне, как горная фея, покровительница влюбленных. И внезапно он увидел ее стоящую в просвете двери. Он протянул к ней свои руки. Его изможденное горячкой лицо внезапно озарилось радостью. К нему вернулись, но только на мгновение, его молодые силы и бодрость, весь порыв  любви и веры.

Нежный образ его избранницы, который он создал, не был иллюзией. Природа обновилась и вернулась надежда. К нему вернулась его На Вьернет де Жариак. Вместе с обновлением, пламя вечной любви ожило и было таким же горячим как и прежде!

 Вместе с обновлением вернулось все то, за что он страдал, умирал и был изгнан! И он знал, что это обновление будет приходить всегда, с каждым годом, пока хватит силы в жизненных соках природы, пока хватит синевы в небесах и солнца на поляне. И сияя улыбкой, он испустил свой дух.

На Вьернет де Жариак наклонилась над ним. Удивленная и потрясенная, она смогла только произнести его имя:

-Бернар Сикар де Марежоль!

В полутемной бревенчатой хижине дровосек, грубый, неотесанный и косматый, плакал, как ребенок, глядя как На Вьернет благоговейно поцеловала еще теплые губы Бернара Сикара, сеньора де Марежоль, воздавая своему трубадуру последние почести возлюбленной его сердца.


Примечания переводчика:

1.Папский легат - личный представитель папы римского, посылаемый в какую-либо страну с определенной миссией на срок, ограниченный рамками поручения.

2. Симон Монфор (1160-1218) – Симон IV де Монфор, лидер крестового похода против альбигойцев, или катаров.

3. Адемар де Пуатье, граф де Валентинуа и де Диоис -  графство Валентинуа географически соответствует месторасполoжению городa Валанс.  Валанс - город на юге Франции на берегу реки Роны. Диоис - изолированный винодельческий регион в тридцати милях к востоку от реки Роны, самые высокие виноградники во Франции. После долгих метаний, Граф Валентинуа перешел на сторону Симона Монфора, который даже пообещал выдать свою дочь за одного из сыновей валанского графа.

4. Пьер Бермон де Сов и д`Андуз - дом д`Андуз с XI века одна из самых знатных семей Лангедока.

5. Бернар Сикар, сеньор де Марежоль - в документально-историческом исследовании Жозефа Англада « Трубадуры » упоминается один малоизвестный поэт Бернар Сикар де Марвежоль. Имеется небольшая разница в написании имен, которую можно отнести к вариациям в произношении. Согласно Ж. Англаду, этот благородный поэт Окситании писал острую сатиру, направленную против французских оккупантов его родины и предателей, перешедших на сторону крестоносцев.

О том, что именно этот трубадур послужил прообразом главного героя легенды, можно судить по схожести следующих строк, написанных реальным поэтом Окситании, со словами героя повествования, когда он находит замок Жариак разграбленным и сожженным крестоносцами.

« О! Тулуза и Прованс, земля Арженс, Безье и Каркассон, какими я вас видел и какими вы стали! »
( Ah ! Toulouse et Provence, terre d’Argence, Beziers et Carcassonne, comme je vous ai vues et comme je vous vois !)

6. Bыжлятник  - старший псарь, который водит стаю, напускает и сзывает её.

7. Доезжачий - cтарший выжлятник.

8. На Вьернет де Жариак - имя На или Ноа, как бы странно оно ни звучало для русского уха, является женской вариацией мужского имени Ной и во времена расцвета Окситании было популярно среди местных дам. Существовала даже одна окситанская поэтесса На де Кастельдоза (год рожд. примерно 1200).

9. Дана литературная версия переводчика. Оригинал на окситанском:
D`amor m`estera ben e gent
S`eu ma dona vis plus sovent.
D`amour il me serait bon et gent
Si ma Dame je voyais plus souvent.

10.Раймонд Рожэ де Тренкавель (1185 - 10 ноября 1209) - жил в графском замке в Каркассоне, построенном его предками в XI веке. Не был катаром, но лояльно относился к разным религиям. Папа Иннокентий III, начавший крестовый поход против альбигойцев, отлучал от церкви еретиков и тех, кто их поддерживал. Раймунд Роже тоже был отлучен, аррестован. Умер в заключении.

11. Файдиты (окс. faidits, faydiz ) - участники национально-освободительного движения Окситании во времена альбигойских войн.

12. « Cовершенные » (лат.perfecti) - духовные наставники катаров. Катаризм - христианское движение, появившееся одновременно в Западной и Восточной Европе, достигло расцвета к XII веку. Его последователи испытывали влияние гностицизма и нео-платонизма,  исповедовали нео-манихейскую дуалистическую концепцию о двух равных принципах мироздания. Католической церковью катаризм был признан ересью. Его последователей жестоко преследовали, сжигали заживо.

13. Kатары – последователи катаризма. Юг Франции, особенно обширная область Лангедок, был прибежищем катаров, или альбигойцев. В результате крестовых походов против последователей катаризма Франция присоединила к себе земли Окситании, или Лангедока.

14. « Под прикрытием « кошек » » - кошками называли специальные военные машины – деревянные башни, передвигающиеся на колесах, под прикрытием которых нападающие могли безопасно подобраться вплотную к крепостным стенам осажденного города и производить военные маневры, например, засыпать ров или установить таран.

15. « Cреди вершин Косс… » -   горный массив Гран-Косс, или просто Косс, примыкает с востока к Севеннским горам, которые, в свою очередь, представляют собой платообразный хребет, входящий в состав Центрального горного массива Франции, находясь в восточной его части.