Моя твоя - не узнала!

Вчера мне исполнилось 72 года. Поехал я в Питер, достал из морозильника двух гусей - гуменников и двух кряковых селезней, упаковал их в рюкзак финского пехотинца, принайтовил его к надежной тележке. Досталась она в наследство от Гали Шакульской. Подруги моей жены от Бога – Олюшки. Четыре года назад Галя взяла и умерла. Как писал Донатыч – а ты как думал? И кепку я Галину ношу. У нас с ней головы были почти одного размера. А тележку я ее потому из цейхгауза достал, патаму что одну свою тележку раздолбал до того, что у нее отвалилось колесо. И никакого выстрела при этом не прозвучало! «Грянул выстрел. Пуля ударила в колесо, вышибла в нем особо важную спицу — колесо отвалилось. Моня выпал из телеги в лужу и камнем пошел на дно…»


Моня тогда, набубенив в тележку 20 кг овощей с Сенного рынка, случайно и просто сел в автобус № 200. И вспомнил о тех, кого нет с нами… Но у меня с собой в разгрузочном жилете было.  Дело в том, что однажды на Яворовском полигоне, что у села Старичи на Львовщине, а надо как на духу признаться, что я родился в славном городе Львове… Ну и что теперь – плевать вам мне на погоны старшего сержанта? Или в седую бороду? Тогда были учения, стоял жаркий сентябрь 1972 года. Нас имели десять дней. По полной программе. Наш батальон связи  ПКП – передового командного пункта, через день менял диспозицию. Потому что узел связи натовцы уже в те времена засекали еще когда колонна двигалась к пункту. А уж когда ПКП разворачивался, по нам могли ухреначить в любую секунду. И вот два жолнежа из моего взвода попросились – старшой, разреши поспать часика два вон в тех кустах. Это они правильно сделали, что указали точку. Потому что в любую минуту могло прозвучать – «Батальон! В ружье! Тревога!». И – новый марш. Км на 200. За пределы полигона.


Я закурил свою трубку из кизила. С казенным табаком, будь он неладен. Потому что пах селедкой. Ну не заморачивались ни тогда – ни сейчас ворюги хранением отдельно – табак для личного состава. Отдельно – селедку. И только я выбил трубку о каблук кирзача, как метрах в ста взревели танки. У них был приказ прибыть - аллюр три креста из точки А в точку Ять. И две 34 –ки ломая кусты, проехали по тому месту, где кемарили мои подчиненные.

Дальше было следствие, камера гаубтвахты, допросы.


Комбат, майор Косиков после моего выхода на свободу, вызвал в канцелярию, закрыл дверь на ключ, достал из сейфа теплую бутылку, налил по стакану:


- Помянем… Но письма матерям будешь писать ты, старшой сержант.


Ну, я и написал.


Вернемся на три дня назад. Я выпил из фляги, помянув друзей,  еще до посадки в автобус № 200. Он вскорости подошел. У двери образовался водоворот. Иногда 200-тый запаздывал. Я был с гребанной тележкой. Едва влез в салон, меня по плечу постучали.


- Менты, - решил я. Углядели. Административка. 500 рупий.


-  Мужчина, у вас колесо отвалилось,- сказала мне сзади молодка. Смазливая, между прочим.


И протянула колесо. Как я тарабанил на плечах 20 кг овощей до Сергиевской, 8 в Старом Петергофе – описывать не буду. С некоторыми непечатными словами, но притаранил…


Поэтому я немедленно выпил при прибытии в Старый Петергоф, правда, при этом пришлось пересесть на № 210. Он останавливался у ж.д. станции, рядом с продрынком. В павильоне рядом с ним я и купил новую тележку.


И тут я должен признаться, что уехав снова в Питер, забрав на фанзе кг 20
капов и прочих корней, заглянул в разливуху «Крым». А там сидела компания спецназовцев.


Новая тележка была утеряна при неизвестных обстоятельствах!


Но! Тележка Гали Шакульской, извлеченная из закромов Родины оказалась на четырех колесиках, с надежной, родной арматурой. Поэтому я, шагая легко и непринужденно, очень легко смотрел на уже выпавший вчера снег. Дошел домой, а там меня встречает любимая женка Хельга и сразу же цалует, дарит новый мобильник и приглашает за стол. А поляна уже накрыта. Тут тебе и маринованные миноги, и соленая ряпушка, и опята маринованные. И бутылка финь - шампани! Выпили мы и за мое здоровье. И за детей. И за внуков.


А тут и наш любимый кот Лис пришел. С хозяином здороваться. Хвост трубой. Мур – мур - говорит.


Прилег я после обеда. Дочел «Старик и море» «Старику снились львы»


А тут жёнка и говорит:


- Егорыч, нужно в лабаз идти. Морковку покупать. Один кг  В субботу, 28 – го гости ведь придут.


Бедному вставать – только подпоясаться. Котяра дрыхнет на хозяйкином диване. Я, крадучись, вышел из дома. Дело в том, что Лис только меня хозяином признает. И часто увязывается за мной. А куда его возьмешь? Там, у магазина и машины гоняют. И собачники своих песиков без намордников гуляют.

Дошел я до угла нашей Сергиевской, а Лис меня догоняет. Ах етить, колотить. Хватаю, беру на руки, несу домой. Он вырывается. И даже стал рычать. А раньше только угрожающе подвывал. Свободу любит.


Подхожу к крыльцу, а котяра наш на крыльце сидит. Спину выгнул, хвост трубой. Думаю - приехал ты, Егорыч. Шизо! Уже два Лиса. И тут животина у меня на руках – как залает. Я от переляку ее из рук выпустил. А кот на нее как кинется. И погнал по дорожке к калитке. В свете фонаря я увидел, что это – рыжая собачонка…


Как поёт мой друг Лёня Сухов:

- Вот и всё приключенье…