Связующие нити

Смеркалось. Хмурый осенний день откланялся, уступив место зябкому вечеру. Дождь то утихал, то принимался с удвоенной силой хлестать покосившиеся избы, жавшиеся сиротливо к краю леса. Тёмные глазницы окон печально смотрели на отсыревший дол. Кое-где ещё виднелись островки жухлой травы. Земля напиталась и уже не принимала влагу.
А дождь и не думал униматься. Тяжёлые, свинцовые тучи всю неделю плотно стягивали небесный свод. Ни малейшего просвета. Сплошная хмарь и хлябь. Природа устала. Всё живое устало. Люди ждали снег как спасение. Близился ноябрь. 
Нудная, печальная песня ветра, гулявшего в печных трубах, настораживала и заставляла вздрагивать старушку, хозяйку пятистенка, некогда добротного и ладного, а нынче по самые окна провалившегося в землю.
Узловатые натруженные руки ныли на погоду, но по привычке неустанно шили, вязали, латали…
С каждым днём в этих движениях становилось всё меньше точности, а в глазах – зоркости. Связанные коврики, носки и многочисленные салфетки уже не отличались ровностью и аккуратностью, но по-прежнему радовали яркостью и теплом. В ход шли цветные нитки, разномастные лоскутки, обрезки ткани и мягкая ветошь.
– Ну, мать, ты и постаралась! Вот угодила, так угодила! – басил сын, вертя в руках огромные шерстяные носки в яркую полоску. Один носок был заметно длиннее другого.
– А ты, сынок, не удивляйся, что такие яркие носочки-то, – улыбаясь, отвечала старушка. – Осенью дни всё больше серые да дождливые. Солнышко – нечастый гость в нашем краю, оттого и тоскливо, горько бывает на душе, хоть плачь. Вот я и придумала вязать – за делом день коротаю, да вас порадовать хочется. Ты, как наденешь носки, так и согреешься да про мать сразу вспомнишь. Круглые коврики перед входной дверью определить – уютно и ярко станет в доме с ними, – рассуждала она.
Светлой радостью и безграничной любовью лучились голубые глаза старушки, и спокойно было у неё на душе, хорошо на сердце. Сын заехал навестить – счастлива мать. Настоящие-то радости – самые простые.
Суметь увидеть, услышать, не пропустить в мирской суете, успеть запомнить, чтобы потом, когда навалится тяжёлым грузом тоска и тревога, а на душе станет холодно и зябко, – достать из потаённых закромов эти врачующие воспоминания и согреться ими.
Так и жила старушка. Изба у неё была самой обычной, с удобствами во дворе, а домашняя утварь – проста и незатейлива. По утрам старушка растапливала печь. В ней она готовила, грела воду. Вскоре в избе становилось по-настоящему тепло и приветливо. И печали уходили прочь, и боли отступали. Много раз сын отмечал: побываешь у матери – и как заново родился, всё проходит.
Ни на какие уговоры сына перебраться в город мать не соглашалась. Характер был несгибаемый.
– В деревне родилась, в деревне и помру, – поправляя косынку на седой голове, отвечала мать сыну.
Сын вздыхал, но с матерью не спорил.
По сложившейся традиции, они чаёвничали, ведя неторопливую, обстоятельную беседу, делясь новостями. Старушка расспрашивала про внуков: как учатся, не озорничают ли в школе, помогают ли по хозяйству. Справлялась о здоровье невестки, переживала, как за дочку. Советовала, разные народные снадобья для смягчения боли при прорезывании зубов у Ванюшки, самого младшенького внучка.
Интересовалась, ладно ли живётся в городе, как дела на работе. Расстраивалась, что не приезжают погостить.
Сын подробно рассказывал про городское житьё-бытьё, показывал на телефоне фотографии и смешные видео с детьми и клятвенно обещал приехать на выходные всем семейством.
А потом, обняв на прощание мать, чмокал её в сухую морщинистую щёку, оставлял на столе городские гостинцы, спешно уезжал. Дела, работа не ждут.
Старушка выходи;ла на крыльцо, чтобы проводить сына, зябко кутаясь в шерстяную кофту. Машина, посигналив, осторожно маневрировала по колеям раскисшей просёлочной дороги.
– С Богом! – шептала старушка, и, близоруко щурясь в осеннюю мглу, крестила удаляющийся автомобиль.
А сын, вернувшись из деревни, убирал в дальний угол привезённые от матери самодельные подарки.
Круглый коврик, связанный из разномастной ветоши, не вписывался в современный интерьер новенькой квартиры. Пёстрый и яркий, он, словно инопланетянин, смотрелся инородно. Носки в весёленькую полоску не находили применения среди домочадцев: отдавалось предпочтение пастельным тонам – серым, бежевым, песочным. Да и пол с подогревом не располагал к ношению шерстяных носков. Вязаные скатёрки подавно не доставали.
Не нужны были материнские подарки, а выбросить рука не поднималась. Вот и пылились на верхней полке, под самым потолком, завёрнутые в ткань, заботливо накрахмаленные кружевные салфетки, сложенные вчетверо и перевязанные кушаком коврики да пара разноцветных носков. Полосатые носки были связаны с особой материнской заботой.
– Вечера осенью холодные, слякотные. Придёшь, сынок, с работы, усталый и озябший, так сразу шерстяные носочки наденешь и согреешься, – напутствовала сына старенькая мать. – Никакая хворь тебя не возьмёт! Шутки с осенью плохие, если ноги не сухие! – приговаривала старушка.
Осень затянулась, как будто не хотела уступать место зиме. В безмолвном лесу, утратившем своё богатое убранство из листьев, вовсю гуляли вольные северные ветра. И они, делая, казалось бы, своё обычное дело, быстро изгоняли лишнюю влагу, которую так щедро выдавали хмурые осенние небеса. Царила унылая пора.
– Зима сменит осень. Ход времени не изменить. Вороны и галки вьются в воздухе, – рассуждала старушка, – верная примета скорого снега. Сколько лет уж живу, а после Покрова первым снежком землю-матушку припорошит. Бывает, и ста;ет лёгкий, словно пух, снежок, а всё одно – зима уже близёхонько, обернуться не успеешь, как наметёт сугробы. Надо подождать.
И люди ждали. Терпеливо без ропота. Верили, что на Покров пойдёт снег. И станет светло и чисто в природе, на душе и в мыслях.
Старушка промаялась весь день. Её тревожили мысли о сыне. Обещал позвонить. Да вот, видимо, затрепало. В деревне третий день из-за сильных ветров, как назло, отсутствовала связь. А на душе было тоскливо и неспокойно.
Он хороший, заботливый сын. Работящий. И жена у него добрая и понимающая. И дети весёлые, непоседливые. Один в школу ходит, другой в университете учится, а младшенький в ясли определён.
Ещё вчера на календаре был понедельник, не успели оглянуться, а уже пятница наступила. Колесо жизни крутится, так положено. На смену ночи идёт день, лето сменяет зиму...
У людей, как и у природы, свои закономерности: родители продолжаются в детях, внуках, правнуках...
Старушка, затосковав, вышла ещё раз на крыльцо, подняла повыше кнопочный телефон, надеясь поймать сигнал.
– Нет сети, – горько вздохнув, убрала телефон в карман.
Дождь прекратился, резко похолодало, и, как говорили в этой местности, запахло снегом.
– Утро вечера мудренее, – сказала вслух старушка, – авось завтра и устранят неполадки. Надо подождать...
Ночью подморозило. Хрупкая ледяная корочка затянула лужи. На заборах, кустах и траве появился иней. Серое, низкое небо сжалилось над людьми и наконец-то выдало снег как дар. Лёгкие и робкие, невесомые снежинки падали на крыши домов, на ветви деревьев, на дорогу. Подгоняемые ветром, они кружились в воздухе, исполняя дивный танец жизни, завораживающий и чарующий.
Не зажглась в то утро лампадка перед иконами в пятистенке. Ход привычной жизни остановился. Настенные часы постукивали, отмеряя стрелками время. Возле кровати надрывался телефон.
Беда пришла нежданно, оставив незаживающие раны на сердце и заколоченные досками оконные проёмы. Некуда теперь было спешить. И не к кому было ехать. Больно и холодно было на душе от этого понимания.
Тогда и достали с верхней полки, что под самым потолком, завёрнутые в ткань, заботливо накрахмаленные кружевные салфетки, сложенные вчетверо и перевязанные кушаком коврики и пару разноцветных носков. И, сидя прямо на полу, раскладывали эти врачующие воспоминания и согревались ими. Вспоминали, плакали и понимали, что колесо жизни продолжает крутиться. На смену ночи приходит день, а после суровой зимы наступает тёплое лето. И, словно петельки пряжи, надёжно и прочно связаны между собой родители, дети, внуки, правнуки…

...Самый младшенький, голубоглазый карапуз Ванюшка, сияя искренней улыбкой, уверенно шагал в шерстяных носках в яркую полоску, связанных с особой любовью и заботой. Один носок был заметно длиннее другого, но его это нисколько не печалило.