Благовещенский погост. Глава 7

ГЛАВА   7.  ПЕРВЫЕ   ПРОПОВЕДИ   И   ТЕТРАДЬ   ОТЦА   АНДРЕЯ. 

                Назолотили крестов, навтыкали, где ни попадя,
                Да променяли на вино один, который был дан.
                А поутру с похмелья пошли к реке по воду,
                А там вместо воды – Монгол Шуудан.

                Б. Г., внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов

        Дивная церковь Введения во Храм Пресвятой Богородицы уже полтора года стояла без пения. Предыдущий настоятель, отец Андрей, овдовев, упросил Митрополита Евлогия постричь его в монахи в Успенском Косьмо-Яхромском монастыре. Впервые увидев стоящую на горе свою церковь, парящую над селом и устремлённую вверх своими переходными от барокко к классицизму формами, Сашка влюбился в неё без памяти. Высоченный, в 32 метра, восьмерик на четверике виден отовсюду, с какой бы стороны ты не подходил к Флорищам. Колокольня в виде столпа с пилястрами и колоннами в три яруса соединялась с самим храмом тёплой трапезной и необыкновенно гармонировала с ним. Она изящно завершалась семиметровым гранёным шпилем, на который водружён восьмиконечный крест.
        Несказанно повезло храму в богоборческие годы. Он дошёл до наших дней нетронутым и неосквернённым. Его не превращали ни в гараж, ни в склад, ни в клуб. Несколько лет, с 39-го по 46-й год, храм был официально закрыт, но ключи находились у церковного старосты, и тайком здесь изредка всё же служили литургию. Не стоит село без праведника. Какие святые укрывались здесь под крышами домов? Каким огнём пылала их молитва? Всё это Господь покрыл тайной, но в 46-м произошло чудо. Постановлением Совмина СССР во Введенском храме официально разрешили богослужение. С тех пор жизнь в церкви уже не прекращалась.
        Но больше всего восхитило Сашку пятиярусное чудо барочного иконостаса с иконами середины XVIII века. Храм строился долгие двадцать лет с 1799 по 1819 год. Основными ктиторами были помещики Катынские, небогатый дворянский род выходцев из Литвы. Все они служили офицерами в пехоте, ещё начиная с середины XVII века. Род был не только небогатый, но и особо незнатный, хоть и считался столбовым. Редко кто из Катынских дослуживался до премьер-майора. Только Павлу Ивановичу повезло – он прошёл Отечественную войну и Заграничные походы и вышел в отставку в 1816 году полковником. В это время строительство церкви подходило к концу. Не хватало только иконостаса. Полковник Катынский съездил в Переславль и сговорился с купцом Найдышевым, купившим на слом чудесную церковь Гефсиманию в упразднённом и заброшенном Горицком монастыре. Гефсиманский иконостас, его перевозка во Флорищи и установка в Свято-Введенском храме обошлась Павлу Ивановичу в две третьих всех его сбережений. Зато многие и многие годы не иссякал поток паломников, мечтавших добраться до флорищенской церкви и полюбоваться красотой, созданной иконописцами, собранными в Горицком монастыре епископом Переславским Амвросием Зертис-Каменским.
        Дом священника примыкал к церковной ограде и граничил со старинным кладбищем, окружавшим храм. Сашка понятия не имел, как и чем жил отец Андрей, но доставшееся ему наследство удручало и приводило в уныние. Обычный деревенский дом был не то что очень старым, но грязным, запущенным и обветшалым. Ничто не говорило о том, что здесь жил настоятель храма, человек, которому положено являть образец чистоты, и не только духовной. Бомжатником, конечно, эту скорбную обитель Сашка не назвал бы, но многие старики во Флорищах жили чище и аккуратней. Видимо, после смерти жены батюшка Андрей совсем забросил служение и крепко налёг на водку – в самых непредсказуемых местах валялись опустошённые бутылки из-под палёнки, которая в те времена продавалась в сельском магазине в великом разнообразии. Понятное дело, что возделывать огород рядом с кладбищем не стоило, но и запустить участок до такого состояния, что он весь порос бурьяном, надо было умудриться. Наискосок от дома стояла баня, пришедшая в полную негодность. Она не держала тепло и вся прогнила.
        Когда Ленка оценила всё это великолепие, их будущий дом, на неё страшно было смотреть. Но виду она пыталась не подавать.
        - Ничего, Саш. Отец нам на свадьбу дал достаточно денег на обустройство. Завтра поедем в Кольчугино и купим мебель.
        Сашка удручённо почесал в затылке. Как и у подавляющего большинства москвичей, руки у него росли именно из того места, о котором в литературе, тяготеющей к классической, говорить не комильфо. Что не сказалось отрицательно на его способностях логически мыслить.
        - Подожди ты, матушка, с мебелью. Что-то мне подсказывает, крыша этой зимы не переживёт. Рухнет и придавит нас. А если не придавит, то всю твою новую мебель зальёт сто процентов. И с баней надо решать. Без неё зимой – беда. Денег строить новый дом не хватит. Давай попробуем хоть этот отремонтировать. Если что-нибудь останется, тогда будем с покупками определяться.   
        И пошёл отец Александр знакомиться с местной сельской администрацией.

                …………………

        Фёдору Алексеевичу Маслову в те времена слегка перевалило за тридцать. Никто не знал, где его носила нелёгкая восемь лет после того, как закончил он в Москве МИСИ. Но в родное село он вернулся с твёрдым намерением остаться здесь навсегда. За два года ему удалось сделать два больших дела. В селе снова появилось электричество. Взамен сданных в металлолом в середине 90-х проводов от посёлка Металлист протянулась новая ЛЭП. Удалось Алексеичу покончить с повальным и беспробудным пьянством, процветавшем во Флорищах уже лет шесть. Село вымирало от спирта «Рояль» и прочих достижений перестройки. Иной год до двадцати совсем ещё нестарых мужиков и баб перебиралось на кладбище. Между прочим, именно Маслов урезонил овдовевшего, бездетного и опустившегося отца Андрея постричься в монахи. В последнее время он дошёл до такого состояния, что не мог уже толком никого отпеть. Слава Богу, крестить никого не приходилось, - рождение ребёнка во Флорищах в 90-х было настоящим нонсенсом. В общем, проку от деградировавшего попа в борьбе с пьянством было, как от козла молока. Долго ждал Фёдор Алексеевич, когда же, наконец, епархия пришлёт кого-нибудь на замену. Сашке он неподдельно обрадовался и принял его, как родного.
        Был Маслов неплохим физиономистом. Рассмотрев нового настоятеля, он пришёл к выводу, что человек это цельный, священником стал по призванию, а не потому, что в семье так принято. Несмотря на молодость отца Александра, было понятно, что в системе его ценностей синька не стоит даже на шестнадцатом месте.
        Сашке не пришлось долго объяснять Алексеичу суть проблемы, он воспринял её как свою собственную, быстро собрался и пошёл оценивать лепоту, которую отец Андрей оставил в наследство новому попу. Мат Фёдор Алексеевич на дух не переносил. Поэтому все его высказывания при осмотре сводились к коротким междометиям, вроде «Ах ты, Господи!» или «Эх, ма!», перемежавшимися цитатами легендарного премьера «Никогда такого не было, и вот – опять!» или «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Через полчаса Маслов сбросил с себя маску этакого крестьянина-простачка, и сказал Сашке серьёзным деловым тоном:
        - Значит так, отец Александр, бери свою матушку, и едем заселяться ко мне. Не обсуждается. Поживёте у меня пару недель, никого не стесните. А как заселитесь, сходим, я тебя познакомлю со Стёпкой Петровым. Характер у Степана тот ещё… Тяжёлый, в общем, характер. Но сердце доброе и руки золотые. И сам работать умеет, и дружков своих организовать может, не хуже старшины в армии. Возьмёт он с тебя по-божески. Хором и палат тебе не обещаю. Но то, что через десять дней в этом доме можно будет жить, и баня будет новая, - это точно.
        Уже через два часа Глава сельской администрации с новым попом зашли в дом к Петровым. Ещё снаружи было видно, что здесь живёт первый мастер на деревне. Пока Алексеич авансом расхваливал Стёпке батюшку-настоятеля, Сашка разглядывал висевшие в большой комнате фотографии. На одной из них был запечатлён хозяин дома в бытность свою бравым дембелем-десантником. Когда Маслов пошёл по своим делам, оставив их обсуждать конкретику, отец Александр показал на фото и спросил Степана, который был старше его лет на пять, по-простому:
        - Тоже десантура, что ль?
        - Ух ты ж, мать моя! – ершисто ответил Петров. – А что, и попов у нас в армию берут?
        - А как же! Ты где служил?
        - В Пскове, в 76-й гвардейской воздушно-десантной, - не без гонору ответил Стёпка. – А ты? Поди, где-нибудь штаб охранял или поваром?
        - А я в Иваново, в 98-й. Только штаб охранять не довелось, - я Грозный брал в январе 95-го.
        - Да ты гонишь, поп! Бреши, да знай меру.
        - На, смотри, - Сашка достал из рясы паспорт, из которого вытащил свою фотографию перед демобилизацией.
        - Мать моя женщина! – усы у Стёпки аж встопорщились, он тыкнул пальцем в фото. – А это что такое?
        - Медаль отважная. Мы Совмин брали. Почти весь батальон полёг.
        - Тамар! Тамара! – на истошный крик Степана прибежала жена. – Тома, давай накрывай на стол всё, что есть. И самогон мой ставь. Вот ведь, как бывает! Лексеич наш привёл нового попа, мол, нужно дом отца Андрея ремонтировать. Помнишь, как он нас венчал, да по пьяни с амвона навернулся?
        - И не стыдно тебе такое при новом батюшке говорить? – попыталась урезонить супруга Тамара.
        - А вот и не стыдно! Я-то думал у нас тут новый дармоед появился. Да ещё работай на него, дом ему ремонтируй. А оказалось, отец Александр – героический парень, тоже десантура, Грозный брал, медаль «За отвагу» имеет!
        Уже через пять минут стол ломился от закуски, а посредине красовалась полуторалитровая бутыль самогона.
        - Слушай, Стёп, неудобно мне. Я особо-то не пью. Сам подумай, что люди скажут. Приехал новый священник и в первый же день напился в хлам.
        - А в тебя никто насильно не вливает. Ты за мной не гонись, отец Александр. Только учти, пока не расскажешь всё, что там было, я тебя не отпущу. Это я тебе, как старший по званию, говорю. Я-то старшиной дембельнулся.
        Поначалу Сашка рассказывал кратко и сухо – не умел он говорить о себе. Но Стёпа задавал кучу вопросов и влезал во все детали. Никак он не мог понять, как это в ВДВ может быть уставщина, а не дедовщина. Действительно, Ивановская дивизия была редким исключением из правил. Очень интересовало хозяина дома, что из себя представляют самоволки в Иваново, пришлось рассказывать во всех подробностях. Зловедовым старшину Петрова напугать не удалось, он сразу поведал о своём ротном, вот уж был зверюга, так зверюга. С момента отправки сводного ДШБ в Моздок пришлось отцу Александру по просьбе слушателей вспоминать каждую мелочь. Когда дошло до штурма Совмина, все втроём уже прилично захмелели. Тамара, послушав, как полегла почти вся Сашкина штурмовая группа во время броска к подстанции и как погибли Васька с Игорьком, заревела навзрыд. А после смерти капитана Зловедова не выдержал и Стёпка и, совершенно забыв, что он взрослый мужик и на пять лет старше Сашки, по-детски заскулил.
        - Значит, есть Он всё-таки, Бог-то, - только и смог вымолвить Степан, когда услышал обо всём, что произошло в Кисловодском госпитале.
        Бутылка на две трети опустела, разлетелась пачка сигарет, солнце уже клонилось к закату. За столом, как скорбь о павших, повисло молчание. Нарушил его Стёпка.
        - Значит так, отец Александр. Допивать не будем – нам завтра сложный день предстоит. Ты с матушкой у Лексеича остановился? Иди отдыхай. Завтра встречаемся в восемь часов. Я с утра договорюсь с Ванькой и Мишкой, они мне завсегда помогают, и придём к тебе. Про деньги сейчас говорить не будем. Посмотрим, что нужно сделать, тогда скажу.

                …………………

        Когда Сашка с утра подошёл к дому священника, его уже ждали Ванька и Мишка, а Степан Иванович деловито осматривал всё хозяйство. Оценив объём работ, он долго считал что-то в блокнотике, потом объявил хозяину общую сумму. Отец Александр недоверчиво улыбнулся:
        - Да ты что, Стёп, на такие деньги и баню-то новую не построишь…
        - Пока идёт строительство, ты мне не отец Александр, - Петров был явно доволен произведённым эффектом. Он посмотрел на Сашку снизу вверх, тот был его выше на полторы головы.
        -  Будешь Мелким, во я тебе какое погонялово придумал! Так вот, Мелкий, будь ты обычным попом, не сомневайся, я бы тебе выкатил счёт – мама не горюй! А ты – нашенский. Понимаешь? Знаешь, как Шульженко пела:

        Мы тебе колхозом дом построим,
        Чтобы было видно по всему, -
        Здесь живёт семья советского героя,
        Грудью защитившего страну.

        - Бог вас отблагодарит за доброту, ребята.
        - Ты подожди, Мелкий, благодарить. Благодарить будешь, когда работу сделаем. Пойдём к Лексеичу, давай деньги. Мы с пацанами сегодня все материалы в Кольчугино закупим и инструмент подготовим. А завтра в семь часов начнём.
        Отправив Стёпку и компанию в Кольчугино за покупками, Сашка доложил матушке Елене, которая намедни основательно на него наворчала, когда он вернулся от Петровых навеселе:
        - Повезло нам с тобой, матушка. Люди в этом селе душевные, светлые. За такие деньги пообещали дом справить, что на всю твою мебель ещё останется.
        - А не пропьют? – спросила Ленка с недоверием.
        - Не пропьют. Ты, как хочешь, думай, а для меня – то знак Господень: нигде меня ещё так хорошо не принимали, как эти простые и бесхитростные люди.
        - Дурачок ты мой, дурачок! – Ленка обняла его и прижалась к груди.
        На следующее утро работа кипела вовсю. Увидев подошедшего отца Александра, Стёпка оторвался от распиливания досок:
        - Здорово, Мелкий! Чего не спится? Думаешь, без тебя не управимся?
        - Здорово, Степан Иванович! Хочу с вами поработать. Только сразу предупреждаю: я делать ничего не умею.
        - Не боись! Не умеешь – научим, не хочешь – заставим.
        Ну, тут Стёпка, конечно, погорячился. И когда Сашка исполнил простейшее задание сикось-накось, ругал его страшно и минут двадцать объяснял, что нельзя же быть таким рукожопом. После того, как отец-настоятель второй раз напортачил, и не просто напортачил, а сломал дисковую пилу, Петров уже не собачился, а посмотрел на своего нового друга, как на чудо-юдо морское.
        - Я в детстве, Мелкий, смотрел один фильм, «Трое в лодке, не считая собаки» называется. Так вот, там был такой дядюшка Пожёр…
        - Только не Пожёр, а Поджер, - виновато поправил отец Александр.
        - Точно! Поджер! Этот дядюшка Поджер тебе не родня, случайно? Хотя, что я говорю! Он-то по сравнению с тобой вполне самостоятельный мужчина.
        Когда наш герой и в третий раз всё сделал мимо денег, ребята уже не ругались и не смеялись, а только спросили у него, как у болезного:
        - Господи! Как же вы там живёте в этой Москве вашей?!
        Совсем Сашка пригорюнился. И огорчился бы он окончательно, если бы не педагогический талант Мишки. Поняв, что любая попытка батюшки что-либо сделать заканчивается поломкой инструмента и бесполезным расходом материала, он решил занять его чем-нибудь безобидным. Всего за час научил его косить траву косой. Делал это Александр, правда, в четыре раза медленнее любого деревенского разгильдяя, но теперь и он был при деле. Ещё ему доверили выносить на свалку мусор из дома.
        Работа спорилась с утра до вечера. Лишь однажды Сашка, вернувшись с обеда, с удивлением застал Степана сидящим у старого сарая и читающего здоровенную тетрадь в кожаном переплёте, исписанную от руки.
        - Вишь ты, какое тебе наследство от отца Андрея досталось. Интересно. Похоже, он пока нормальный был всё, что знал о Благовещенском погосте, записал. Ты почитай потом, полезно будет.
        - Стёп, а что за Благовещенский погост? Меня им ещё в семинарии пугали.
        - Да есть тут у нас одно суеверие. Вот что, Мелкий. Я человек тёмный – путягу в Кольчугино заканчивал. Что я тебе смогу толком рассказать? А отец Андрей не всегда был пьянью гидролизной. Всё же образованный человек. Ты потом, когда обустроишься, почитай. Пригодится. Деревенских старух об этом Благовещенском погосте поменьше слушай, - тебе понарасскажут с три короба. А знать тебе о нём по долгу службы положено.
        Сашка забрал тетрадку. Августовская погодка была до того радостная, солнце заливало всё лучезарным светом, воздух был настоян ароматами трав, поспевающих яблок и мёда. Ни о чём плохом думать не хотелось и казалось – впереди долгая и счастливая жизнь посреди этой сплошной благодати.
        Ванька, Мишка и особенно Стёпка были ребята рукастые, смышлёные и, по флорищенским меркам, совсем непьющие. Вся работа была сделана за пять дней.
        - Ну, Мелкий, теперь ты снова батюшка Александр, - важно сказал Степан Иванович. – Зови-ка матушку Елену, пусть работу заценит.
        Ленка не могла глазам своим поверить. Вместо разваливавшейся халупы – новый дом. Казалось, его только-только построили. Крыша-то точно была новая. Не вызывало сомнений, что она выдюжит и эту зиму и ещё много зим. Баня построена по самой последней деревенской моде. В доме хоть и пусто, но чистота неимоверная. Весь бурьян выкорчеван, вся трава скошена. На участок любо-дорого смотреть.
        - Степан Иванович, не знаю даже, как Вас благодарить, - только и смогла вымолвить Ленка.
        - А благодарить нас, матушка, немудрено. Вы уж не побрезгуйте простотой нашей. Милости прошу ко мне. Жена моя, Тамара, ждёт уже, стол накрыла. Надо конец работы отметить.
        Возражений не последовало. Мишка был холостой, а Ванька привёл с собой свою Катерину Петровну. Вечер выдался весёлый. Стёпка оказался редкостным балагуром. Всех подивило, как красиво поёт матушка Елена. Катерина взялась ей подпевать, и сразу была взята в плен. Ленка заявила, что будет организовывать церковный хор, который без Петровны обойтись не сможет. Во всём Степан был мастер, и самогон его во Флорищах считался самым лучшим. Оценила его и матушка-протопопица, домой её Сашке пришлось тащить на себе.

                …………………

        Близился праздник Преображения Господня или, как с незапамятных времён называют его у нас в народе, Яблочный Спас, хотя яблоки тут ни при чём. В этот день отец Александр решил, отслужив литургию, произнести свою первую проповедь. Не существовало для него проблемы выбора библейского сюжета. Конечно, Вход Господень в Иерусалим. Конечно, проповедь отца Георгия, так многое определившая в его собственной жизни.
        Девятнадцатого августа храм был заполнен до отказа. Флорищенцы от мала до велика пришли на службу – всем любопытно было посмотреть на нового молодого батюшку. Когда Сашка начал проповедь, лицо его было светло и торжественно. Говорил он просто, но вдохновенно и восторженно, вспоминая трепет, охвативший его, когда он слушал своего первого учителя. Он объяснил своим прихожанам и почему Иисус въезжал в Иерусалим не как завоеватель на коне, а как усталый путник на ослёнке, и всю бренность мирской славы, и величие той страшной жертвы, что принёс Спаситель во искупление наших грехов.
        Отец Андрей своим односельчанам проповедей не произносил, а в последние годы своего служения и совсем уж вёл себя неподобающе. Эпизод, который вспомнил Стёпка Петров, когда он, венчая их с Тамарой, упал с амвона, - не самые плачевные воспоминания из тех, что оставил прежний настоятель. А тут люди увидели молодого, красивого и явно глубоко верующего священника, просто и вдохновенно толкующего им Евангелие. Сыграли свою роль и рассказы Стёпкиной жены. Уже всё село знало, что отец Александр не просто какой-то поп, а поп героический, воевавший в Первую Чеченскую, штурмовавший Грозный, чудом оставшийся в живых. Особенно трогательно для деревенских старушек выглядело его помешательство после этой мясорубки, и как Бог вернул ему разум по молитве его.
        После проповеди в церкви повисло благоговейное молчание. Люди мало что поняли, но были удивлены и ошарашены. Они почувствовали, что-то неуловимо, но капитально меняется в их привычной жизни с приходом к ним этого молодого человека, так их поразившего. Но, как всегда, величественный полёт русской души вошёл в диссонанс с русской темнотой и невежеством, и получилось даже смешно. Первой нарушила молчание совсем старенькая Прокофьевна:
        - Батюшка, ты объяшни мне неражумной, - начала она, шамкая, - а зачем Ишуш в этот Ерушалим попёрси? Что ему там надобно было у этих евреев? Он чего, к нам не мог прийти? Уж мы-то его, поди, не рашпяли бы.   
        Стоявший в первых рядах Фёдор Алексеевич схватился за голову:
        - Ох, темна ты, мать, ох, темна! Молчала бы, не позорила нас.
        Тут на помощь Прокофьевне пришла её товарка Клавдия Васильевна:
        - А ты нам, Лексеич, рот не затыкай! Мы ж не у тебя спрашиваем, а у батюшки. А вот скажите, отец Александр, я вот слышала, что Господь в Ерусалим к евреям попёрся потому, что Он сам был еврей. Это правда, аль нет?
        Теперь впору было хвататься за голову самому отцу Александру, а тут ещё оживился стоявший позади всех первый пьяница и хулиган на деревне Митька Перфильев.
        - Ты базар-то фильтруй, старая! Ишь, чего удумала! Моего Бога в жиды записала. Вот я до тебя доберусь!
        Довершил разброд и шатание Мишка, тот самый Мишка, что от греха подальше научил Сашку косить траву. Самого его в армию не взяли по плоскостопию, Стёпку он уважал до невозможности, а тот приучил его к армейской субординации.
        - А я вот чего понять не могу, товарищ младший сержант, если Господь Всесильный и Всемогущий, чего же Он позволил себя распять? Вставил бы фитиля всем этим фарисеям и первосвященникам! Показал бы, где раки зимуют.
        «Беда, - пронеслось в голове у Сашки. – Со всем этим надо что-то делать».
        - Возлюбленные братья и сёстры! – начал он немного успокоившись. – Это хорошо, когда вы по праздникам приходите в храм Божий. Но ведь надо понимать, к Кому вы приходите, Кому возносите свои молитвы и за что мы Его так чтим. Я всё это могу вам рассказать и объяснить. И, поверьте мне, это гораздо интересней «Санта-Барбары» и «Богатые тоже плачут». Я понимаю, конечно, у всех дела. Но нет важнее дела, чем познать и возлюбить Господа Своего. Приходите ко мне в храм в среду в семь часов вечера. Фёдор Алексеевич, я хочу Вас попросить. Не надо сгонять всех. Но пусть придут те, кому, действительно, интересно кто такой Иисус Христос, в чём состоит Его Великое Учение, и почему мы – христиане. Ну, или, по крайней мере, почему мы должны быть христианами. 
 
                …………………

        Сашка ждал вечера среды, готовился, волновался, переживал. Он предполагал, что разговор с прихожанами ему предстоит непростой. Но он не мог представить, сколько народа придёт в церковь. Человек двадцать - предел мечтаний. Подойдя к церкви без десяти семь, он увидел целую толпу, превышавшую самые смелые ожидания. Конечно, пришло очень много старушек, но и молодых людей набралось не меньше тридцати. Появление Фёдора Алексеевича с семьёй, Стёпки и Тамары, Вани с Катериной Петровной и Мишки отца Александра не удивило. А вот явление главшпана Митьки Перфильева, причём трезвого и прилично одетого, было неожиданностью. Со многими пришедшими священник не был ещё знаком.
        На церковном дворе стояли шесть длиннющих скамей. Сашка открыл храм и обратился к Стёпке:
        - Давай, Иваныч, занесём их внутрь.
        Поставили скамейки рядами, и он предложил всем рассаживаться, что несколько удивило Маслова.
        - Отец Александр, да вроде не принято в храме сидеть?
        - А у нас сегодня, Фёдор Алексеевич, не служба, не литургия и не проповедь.
        Закатное солнце освещало восьмерик церкви, внизу же только полоски света пробивались через окошки четверика и причудливо перемежались с тенью. Сашка дождался, когда установилось молчание, и заговорил.
        - Обычный человек в наше время по-серьёзному сталкивается с церковью трижды, и каждый раз ему не до этого, - отец Александр улыбнулся, некоторые из молодых парней засмеялись. – Первый раз ребёнка крестят во младенчестве, когда он ещё ничего не может осознать. Второй раз – это обряд венчания, сопровождающий свадебные церемонии. Не уверен я, что женящиеся молодые люди придают этому особое значение. Их мысли заняты другим.
        На этот раз смех был немного громче.
        - А в третий раз человек оказывается в церкви в гробу, и проповедовать ему уже поздно.
        Тут уж даже бабки заулыбались, а Фёдор Алексеевич, пытавшийся сохранить самый пристойный вид, не сдержался и прыснул.
        - Я рад, братья и сёстры, что сумел рассмешить вас, - продолжал Сашка. – Но теперь давайте подумаем об этом. Человек соприкасается не с церковью, не с Учением Христа, а всего лишь с обрядами. И даже если он ходит в храм каждое воскресенье и по всем праздникам, отстаивает службы, крестится, ставит свечи, но не утруждает себя духовной работой, верующим его назвать нельзя. Есть такое понятие – обрядовость или обрядоверие. К сожалению, считается, что достаточно соблюдать обряды – и ты уже христианин. Это не так. Христианство – это не только обряды. Вернее, не столько обряды. Можно каждое воскресенье ходить в церковь и быть бесконечно далёким от Христа.
        Вдруг со своего места встала женщина лет пятидесяти восьми. Сашка сразу подумал, что это бывшая учительница. Лицо интеллигентное, типаж явно не здешний и удивительные остатки былой строгой красоты. Она даже сейчас была похожа на английскую статс-даму давно минувших времён.
        - Простите меня, отец Александр, что Вас перебиваю. Людмила Сергеевна, - представилась она, - учитель. До пенсии работала в школе в Металлисте. Мне кажется, Вы очень верно разделяете обрядовость и веру. Но ведь тут всё зависит, прежде всего, от настоятеля. И настоятель в первую очередь должен быть проповедником, иначе – как людям к вере прийти?
        - Согласен, Людмила Сергеевна. И я рад, что наша сегодняшняя встреча переходит в диалог, иначе она и смысла не имеет. Когда в воскресенье после проповеди мне задали несколько вопросов, я понял, что придётся нам начать с самых азов. И знаете, кто натолкнул меня на мысль, с чего начать?
        Тут старушки оживились:
        - Кто, батюшка? Нешто Прокофьевна с Васильевной?
        - А вот и нет! Митя Перфильев, вот кто!
        Митька, и так насухую чувствовавший себя не в своей тарелке, взметнулся, как вор, которого в трамвае тормознули с поличным:
        - Да ты что, батюшка? Никого я ни на что не наталкивал! 
        - А ну-ка, вспомни, проказник, что ты говорил Клавдии Васильевне? – спросил отец Александр, улыбаясь.
        - А чего я такого говорил? Тётка Клава на старости лет совсем умом тронулась, сказала, что Бог наш – еврей!
        - А ведь она права. Так и есть.
        На Митьку страшно было смотреть. Теперь он выглядел, как карманник, которому в ментовской накручивают чужую мокруху.
        - Да в жизни не может быть такого! Да как так-то!?
        - А теперь, возлюбленные братья и сёстры, давайте я объясню вам, почему Господь наш Иисус Христос выбрал для проповеди своей древних евреев, и почему Первое Пришествие произошло именно к этому народу.
        Целых полтора часа, пока совсем не стемнело, Сашка рассказывал людям о передовом народе земли, обогнавшем все другие народы в развитии на две тысячи лет. Поведал он и о римлянах и об эллинах и о других их современниках, и стало понятно, что только в Древнем Израиле и Иудее проповедь Иисуса из Назарета могла иметь успех.
        Расходились флорищенцы шумно, громко обсуждая то, что поведал им новый батюшка. Фёдор Алексеевич сиял, как король на именинах:
        - Вот какого человека нам прислали! Он не просто священник, он настоящий богослов. Могли вы такое себе представить при отце Андрее?
        Стёпка восторженно хвастался перед своими пацанами:
        - Таких людей войска дяди Васи воспитывают! Не, ну то, что он парень героический я сразу понял. Но умище-то, умище!
        Митьку Перфильева было не узнать. Он степенно шёл под руку с Клавдией Васильевной, как купец первой гильдии на променаде, и без мата и фени говорил ей:
        - Нет, ты только подумай, тётя Клав, до чего же интересно. Я-то, оказывается, о Боге своём ничего и не знал. А русский человек без Бога – не человек, так, недоразумение, - потом он всё-таки не сдержался. – Кто скажет про отца Александра плохое, - пасть порву!
        Сашка думал проводить беседы с прихожанами раз в неделю по будням. Какое там! На следующий день его разыскал Лексеич.
        - Народ просит тебя следующую встречу завтра вечером устроить. По всему селу только и разговоров, что о тебе и о твоей проповеди. Бабы сериалы обсуждать перестали. Так как насчёт завтра?
        В пятницу рассадить удалось не всех, молодёжи пришлось постоять, - в церковь явилось полсела. И не к семи вечера, а к шести. В этот раз Сашка объяснил флорищенцам, что не имеет никакого значения, кем был по национальности Иисус из Назарета, и растолковал им слова апостола Павла: «Отложите всё: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших. Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос».
        Припомнил он им и трактовку Илария Пиктавийского притчи о Христе и богатом юноше. Великий мудрец считал юношу образом всего иудейского народа, получившего богатое наследие, закон Моисея, и возгордившегося им до того, что в нём одном стал видеть своё спасение. Христос же приводит цитату из того же закона, чтобы юноша, сопоставив свою жизнь со строгими требованиями, пришёл к осознанию своего бессилия. Но самонадеянный юноша представляет себя совершенно правым перед законом, поэтому Христос предлагает ему радикальное и болезненное средство - отдать богатство нищим, то есть отдать закон язычникам, а самому последовать за Христом. Но юноша, олицетворяющий иудейский народ, променял Бога на фарисейство.
        В воскресенье в церкви было не протолкнуться. Отец Александр хотел было отслужить литургию, но старушки скандировали, как футбольные фанаты: «Проповедь! Проповедь!» Три часа растолковывал он односельчанам искушения дьяволом Христа в пустыне. Говоря о третьем обольщении «Тебе дам власть над всеми царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю её. Итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твоё», пришлось рассказывать, как впала в ересь католическая церковь. Это сильно удивило флорищенцев: они были свято уверены, что христианами являются только православные, а все остальные – нехристи. Следующие три беседы, во вторник, в четверг и в следующее воскресенье, Сашка, не вдаваясь в детали, посвятил истории христианства.
        Снег в том году выпал 21-го ноября. Кто жил в таких местах, как Флорищи, прекрасно знает, что зимой жизнь на селе замирает.

        Не гуляй без ножа! Дальше носа не ходи без ружья!
        Много злого зверья. Ошалело – аж хвосты себе жрёт.
        А в народе зимой – ша! Вплоть до марта – боевая ничья!
        Трудно ямы долбить. Мерзлозём коловорот не берёт.

        А до этого времени сельчане по три раза в неделю приходили в церковь. Когда в октябре похолодало, пришлось собираться в отапливаемой трапезной. Митька Перфильев, которого с Яблочного Спаса как подменили, стал церковным истопником на безвозмездной основе. Сашка устал и осунулся, но до снега успел истолковать людям почти все Евангелия. Образования у людей не хватало, чтобы понять Новый Завет умом, они постигали его сердцем.
        Фёдор Алексеевич не мог нарадоваться. Драки во Флорищах прекратились, а раньше часто кончались увечьями. Маслов уже несколько раз сказал азербайджанцу Вагифу, хозяину сельского магазина: «Выметайся ты от нас». Основной оборот Вагиф делал на палёнке, от которой сельчане дохли, как мухи. А тут всего за несколько месяцев его обороты упали раза в три, и он потерял несколько VIP-покупателей, в том числе Митьку.
        После того, как лёг снег, договорились, что собираться в церкви станут раз в неделю, по воскресеньям. Свободного времени у Сашки стало больше. Он отоспался и вспомнил о тетради отца Андрея, которую нашёл Стёпка, разбирая старый сарай. Ночь длилась две третьих суток, за окнами страшно завывала вьюга, иногда к этому завыванию примешивался и волчий вой.
        Что же это за Благовещенский погост такой, от которого предостерегал отец Дионисий, и о котором Стёпка говорил, как о местном суеверии? Однажды вечером Сашка открыл тетрадь своего предшественника и уже не мог оторваться, пока не дочитал всё до конца.   
 
                …………………

        История Благовещенского погоста уходила корнями в седые былинные времена, когда Иван Великий, как скульптор, начал лепить из непонятного и окраинного осколка Золотой Орды прообраз грядущей великой Империи. Церковь Христова мученика Никиты была выстроена в селе Новое Никольское, которое вместе с селом Никольское, Скоморохово тож, и сельцом Тимошкино входило в родовую вотчину Нагих. Многими исследователями Нагие называются князьями и боярами, что не соответствует истине. Знаменитый историк XIX века князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский в своём фундаментальном труде по генеалогии «Русская родословная книга» отмечал, что Нагие никогда не имели княжеского достоинства, а из 49 известных представителей династии боярами значились только 15.
        Вряд ли можно доверять легенде, что род произошёл от датчанина Ольгерда Прегисона, выехавшего в 1294 году в Тверь, поступившего на службу к Великому князю Тверскому Михаилу Ярославовичу, принявшего православие под именем Дмитрия и женившегося на родной сестре Великого князя, княжне Ярославе Ярославне. Фактическим предком рода стал тверской боярин Семён Григорьевич по прозвищу Нага, который выехал с братом своим Данилой Григорьевичем Собакой, родоначальником дворянского рода Собакиных, из Твери в Москву в 1495 году и ставший боярином у Великого князя Ивана III. Его сын, боярин Иван Семёнович, - первый обладатель фамилии Нагой. До середины XVI века представители рода никаких видных постов не занимали. Они были воеводами в городах и по полкам, и только Фёдор Михайлович Нагой достиг звания окольничего. В 1550 году Евдокия Нагая вышла замуж за Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата Ивана Грозного. И, хотя после пяти лет брака, её упекли в монастырь, это родство с Московскими Даниловичами способствовало возвышению рода. Этим возвышением и приближением семьи ко Двору объясняется седьмой, не благословлённый церковью брак Ивана Грозного с Марией Нагой, дочерью Фёдора Фёдоровича и двоюродной племянницей Евдокии Нагой. После царской свадьбы в 1580 году положение рода сразу крепнет. Нагие жалуются в думные чины и получают боярство.
        В годы же строительства церкви Христова мученика Никиты в начале XVI века династия  Нагих была не очень знатна и не очень богата, что вполне подтверждается нахождением их родовой вотчины в медвежьем углу далёкого Юрьев-Польского уезда. Старейшина рода, Иван Иванович Нагой по прозвищу Слепой, был обычным помещиком, не имевшим ни думских, ни придворных чинов. Неизвестно ни когда точно была построена церковь, ни какие мастера её строили. Даты строительства имеют две временные рамки. По смутным и непроверенным сведениям храм был освещён в 1501 году. Но вполне логично предположить, что тогда была освящена стоявшая на его месте деревянная церковь. Можно только утверждать, что каменное строительство закончилось не позднее 1539 года, когда под белокаменной плитой был погребён ктитор храма, Иван Иванович Нагой Слепой.
        Ещё больше путаницы возникает с попытками определить, кто же строил этот уникальный каменный храм. Исследователи, привыкшие работать в тиши своих кабинетов, поступили просто. Они оттолкнулись от логических умозаключений и связали напрямую строительство церкви Благовещенского погоста со строительством великолепного храмового комплекса дальней Государевой резиденции в Александровской слободе. Действительно, от Тимошкино до Александровской слободы не более 35 километров. В 1508 – 1513 северо-итальянские мастера построили там для сына Ивана Великого, Василия III, собор Троицы Живоначальной, трапезную церковь Покрова Пресвятой Богородицы, первую шатровую церковь на Руси, и церковь-колокольню Распятия Христова. И, не мудрствуя лукаво, кабинетные исследователи решили: раз находится поблизости, значит, церковь на Благовещенском погосте те же мастера и возводили. Соображения о том, с какой это стати Государевы каменных дел мастера стали строить церковь захудалому и не слишком-то родовитому помещику, были с негодованием отметены. А поскольку никто из кабинетных учёных не соблаговолил добраться до глуши Благовещенского погоста, им было и невдомёк, что построенная Нагими церковь совершенно не похожа на ансамбль Александровской слободы. 
        Заблуждение это бытовало до конца 1920-х годов, когда в глушь кольчугинских лесов забрёл великий археолог и историк древнерусской архитектуры Николай Николаевич Воронин. Всесторонне обследовав памятник архитектуры, он написал в своей статье: «Смелость конструкции Благовещенской церкви удивительным образом совмещается с робостью и неумелостью строителя. Следует отметить родство большинства её особенностей с архитектурой молдаванских церквей, которые строили преимущественно воеводы и видные представители боярства. Большинство из них, как и Благовещенская церковь, являются родовыми усыпальницами». В этом предположении Воронина, действительно, присутствовала историческая логика. Отец Ивана Ивановича Нагого, Иван Семёнович, был боярином при дворе Ивана III Великого в те же времена, когда в Кремле жила сноха Ивана Великого, Елена Волошанка, вышедшая замуж за Ивана Молодого. Её отец, молдавский господарь Стефан III Великий, отправил дочь на Москву в сопровождении огромной свиты, среди которой наверняка мог быть человек, имеющий прямое отношение к каменному строительству. После того, как Великий князь Московский заключил 11 апреля 1502 года Елену Стефановну вместе со своим внуком и наследником Дмитрием в тюрьму, из которой они уже не вышли, оставшийся без покровительства архитектон мог найти поддержку и прибиться к одному из московских придворных. Тогда чудесное появление в кольчугинских лесах церкви, похожей, как две капли воды, на молдавские храмы конца XV века, становится понятно и объяснимо.
        В 1573 году правнук Ивана Ивановича, Иван Григорьевич Нагой, завещал родовую вотчину на помин души Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. После Смутного времени и литовского разорения церковь лет двадцать пять стояла без пения. Сохранился древний антиминс, согласно которому освещал её сам Патриарх Филарет с посвящением Благовещению Пресвятой Богородицы. Благовещенский храм не был приспособлен для зимних служб, и в 1751 году рядом с ним построили деревянную церковь Знамения Пресвятой Богородицы, которую стали использовать, как зимний храм. В 1797 году к древнему собору пристроили трапезную, а в 1833 году возвели каменную колокольню.
        А в 1850 году в далёком городе Оренбурге в семье священника родился мальчик, которого окрестили Иоанном в честь Иоанна Предтечи, и которому предстоит стать одним из главных героев нашей повести.