На родных просторах

 …или утешение к наступившим холодам
 

– Михаил Иванович Лихачёв (1919 – 1997) – художник из Воронежской области. Внушительная часть его полотен посвящена «соцреализму» – быт, будни, радости и трагедии советских людей. Отыскивать в них потаённые смыслы и любую диалектику – занятие неинтересное для искусствоведов и невозможное для дилетантов (вроде меня). Художник пишет в тренде советской эпохи: полнота жизни здесь и сейчас не только невозможна, но и безнравственна. Но всегда есть шанс преодолеть или претерпеть до конца, ради тех, кто пойдут вслед за нами.

– Давно наученный жизнью, что у «тех, кто пойдут за нами» будут личные взгляды, вкусы, герои и ценности, и самое распоследнее в мире занятие – насаждать им свои, я относился к картинам Лихачёва как к фотографиям советской эпохи с незначительными признаками скорой оттепели 60-х. Во всяком случае, его занимают люди, а не стройки; судьбы, а не масштабы. Выхода у его героев, будь то обитатели коммуналки с пьющим главой семейства или колхозницы за уборкой овощей, нет – но они о нём и не размышляют, делая посильное. В эпоху футуризма/авангардизма, зашифрованных посланий Пикассо и откровенных насмешек Малевича классическая школа живописи – натюрморт, пейзаж, портрет – казалась если не исчерпанной, то точно невостребованной. Картины, претендующие на экспозиции в мировых галереях середины-конца ХХ века должны обладать тремя признаками: кокетливая недоговорённость полотна, фобия сходства с реальной фотографией и агрессивный бисер в нос тем, кто почитает школу Шишкина/Репина. Авангардисты ХХ века не пощадили бы и Ван Гога, но его навсегда оберегают две вещи: гениальность и порождённая ей мифология.

– Картина Лихачёва «На родных просторах» (1951) – лучшее, что я видел из полотен советских живописцев эпохи 50-х/60-х годов. Никоим образом не претендуя на искусствоведческий анализ, мне очень легко объяснить, отчего я безошибочно чувствую здесь подлинность, свободную от госзаказа и нужд идеологии.

– Искусствоведы уже пришли к единому мнению, что Лихачёв изобразил Десну, живописный приток Днепра. Тем не менее, в плане визуально-чувственного восприятия, помноженного на память о родных местах, это может быть и Воложка (не менее живописный приток Волги) и та часть Москва-реки, что благодатно свободна от городского гранита. Так кисть легко побеждает условности географии, что дано немногим.

– Другой важнейший момент, совершенно несвойственный большей части советской живописи: мы видим счастье по имени Сейчас без крупного плана счастливых лиц, что спасает от фальши и переносит в то измерение искусства, когда «если нужно объяснять – объяснять не нужно»; иными словами, видя со спины элегантную даму, её спутника в профиль, пару чуть поодаль в ракурсе не узнавания лиц, если даже вы знакомы с ними, а также совсем отдалённые фигуры людей в лодочке и на противоположном берегу, мы не нуждаемся в укрупнении и большей детализации для осознания благодати момента.

– Полноту счастья создают природа и безоблачный летний день, резонно произнесут искусствоведы, в сотый раз отвечая на вопрос о географии источника вдохновения. Для меня насущно совсем иное: художник являет истину от Сотворения мира: счастье – возможность поприсутствовать здесь и сейчас, ощутив сопричастность к летнему дню; никакой заслуги человека в этом нет, есть лишь милость Творца, обращённая ко всем. Как и всё подлинное, эту милость невозможно купить втридорога и гарантировать её самому себе хотя бы на тёплое время года. Что подводит к совершенно чуждой советскому нравственному кодексу мысли: живи, чувствуй, замечай и созерцай именно сейчас.

– Для Лихачёва, как мне видится, эта картина стала ещё и ответом на все многолетние мытарства, связанные с войной, пленом, освобождением: он не утратил восприимчивость к тому подлинному, что связано не с идеологией, а памятью о детстве. Застав в финале пути совсем иные времена и (полагаю) чуждые ему 90-е, художник мог спастись созданным им же полотном: всё не напрасно, и талант приоткрыть то, что зримо в обыденности лишь «гадательно, сквозь мутное стекло» достаточен для памяти вне шелухи времён. Даже если бы Михаил Иванович Лихачев оставил после себя лишь эту картину.