О Молчании

«Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить её»
Откр. Ин. 3:08

«Молчи… Смотри, как Бог открывает дверь. Зачем же ты погружаешься в мысль, которая эту дверь закрывает?»
Джалаладдин Руми, персидско-таджикский поэт-суфий


    Предисловие
    В эссе рассказано о «духовных технологиях» и особенностях внутренней работы – весьма непростых для понимания и исполнения. Поэтому адресовано оно, в первую очередь, тем, кто способен к таким пониманию и действиям. «Имеющих уши», «разумеющих», как образно уточняет в Евангелиях Господь наш Иисус Христос, отвечая вопрошающим о подобных методах. Отвечает, может быть, не всегда напрямую, скорее, прикровенно, притчами, но говорит Он именно о том, КАК уберечь свою душу от погибели, и что следует предпринять для её исцеления. И, говоря о спасении, парадоксальным образом предупреждает, что «человекам это [сделать] невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19:26). Потому как человек сам себя спасти не может: спасает именно Господь, прежде приглашая человека к преображающему мистическому «диалогу с Богом», где первый шаг должен сделать сам человек.
    Руми, подвижник и поэт, принадлежащий к иной духовной традиции, отобразил суть «диалога человека и Бога» изящной фразой, предваряющей повествование в качестве эпиграфа. Чему преимущественно и посвящён сей текст – описанию и объяснению созерцательных ПРАКТИК БОДРСТВОВАНИЯ И БЕЗМЫСЛИЯ.
    Принципы, изложенные в эссе, могут стать для усердного православного подвижника в некотором смысле «духовным меморандумом» – тем, о чём нужно помнить и чему должно следовать желающему измениться по воле Божией.

    * * *
    Заранее прошу прощения у читателя за многословие, хотя текст и ограничивался рамками замысла, очерченными заголовком и эпиграфами. Однако поднятые в эссе вопросы достаточно сложны для восприятия неподготовленным читателем, поэтому попытки упростить материал, сделав его более компактным, обезценили бы сей труд, лишив его важных и даже ключевых положений и разъяснений. 

    1.
    Современный искатель Царствия Небесного заблудился в словах, советах, идеях и теориях, связанных с вопросом спасения. Если, конечно, такой вопрос внезапно прозвучал в потёмках его души, как осознанная необходимость измениться. Впрочем, если он и сформулировал для себя существо сего вопроса в виде собирательных «ЧТО» ему делать, и «КУДА» идти, то рано или поздно горестно обнаруживает, что далёк от их практического воплощения в русле «КАК» идти, и «КАК» делать. Другими словами, христианин, прогнозируя свои дальнейшие действия, подобного внятного и ясного методического разграничения в большинстве случаев не делает. У него всё происходит стихийно, самотёком, «случается» – без целостной, последовательной и осознанной картины событий. Поучения Христовы в Евангелиях воспринимаются им как разрозненные туманно-возвышенные литературно-философские метафоры, как некий «православный манифест духовности», а не как прямые и недвусмысленные указания к действию. Духовный путь заканчивается, даже толком не начавшись.
    В мире немало книг и иных источников религиозного содержания, в которых новоначальный найдёт сведения, посильные для собственного понимания и вдохновения. Однако эссе не для тех, кто перманентно озадачен вопросом «есть ли Бог?» или у кого «Он в душе», кого тяготит «несправедливость Божьего суда», кто блуждает по лабиринтам нравственного выбора между «добром» и «злом» и пережёвывает из года в год банальные истины в «православном стиле», получаемые в изобилии из «духовных источников». Сей текст уж точно не для искателей «смысла жизни», которые сами толком не понимают, во «что», или в «кого» они верят, и верят ли вообще, и не для тех, кто озабочен расчётливым обывательским препарированием своих поступков на «грех или не-грех», делая сие с поразительными скрупулёзностью и дотошностью, периодически «советуясь со священником», или выискивая подходящие и оправдывающие ответы в соответствующей литературе и у «Святых Отцов»...
    Если же подвизающийся имеет талант «копнуть» глубже в практических вопросах внутренней духовной работы, то обнаружит, что в ней имеются сложности и особенности онтологического характера, кажущиеся ему на первый взгляд непреодолимыми, потому что они НЕВЫРАЗИМЫ и НЕРАЗРЕШИМЫ в рамках привычного дискурсивного мышления, однако понимаемы и осознаваемы в особых состояниях сознания, в которых «богоискатель» не имеет опыта. «На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности» (Иммануил Кант, предисловие к первому изданию «Критики чистого разума»).
    Язык философов и богословов определяет их ТРАНСЦЕНДЕНТНЫМИ, МЕТАФИЗИЧЕСКИМИ и МИСТИЧЕСКИМИ, – когда немеют уста, а ум меркнет и замирает, обретая несвойственное ему прежде МОЛЧАНИЕ.

    Потуги в «спасении души» усугубляются и тем, что подавляющее большинство верующих не просто невежественны в философии и богословии, но и переоценивают свои собственные рассудочные возможности, не обладая способностями, или, если угодно, одарённостью к восприятию духовного знания и его усвоения, даже близко не представляя, в чём оно, это знание, заключается. «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего ещё не знает так, как должно знать» (1 Кор. 8:2). Начинающему подвижнику хорошо рассказали в храме и книгах о необходимости спасения души, «райских красотах и ужасах ада»: ЗАДАЧИ, стоящие пред христианином, изложены внятно и подробно, как и ЦЕЛИ, которые тоже вполне ясны. Нас также своевременно уведомили об «узости путей» в Царствие Небесное, и о «тесноте врат», ведущих к восхождению на Небеса. Однако просвещённости и учёности недостаточно: полученные сведения НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ДУХОВНЫМ ЗНАНИЕМ, СПОСОБНЫМ РАЗРЕШИТЬ ГЛАВНЫЕ ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ. Это именно специальные религиозные СВЕДЕНИЯ УМОЗРИТЕЛЬНОГО ХАРАКТЕРА – идеи, слова, мысли, соображения и воззрения, подобные специальным сведениям из других областей и наук.
    При этом Господь делает важное уточнение: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2:17). Пришёл, в том числе и для того, чтобы именно ПРИЗВАТЬ и ВОЗВЕСТИТЬ нам о необходимости ИЗМЕНИТЬСЯ – ради того, чтобы ИСЦЕЛИТЬСЯ. ВЕСЬ СМЫСЛ ХРИСТИАНСТВА СОСТОИТ ИМЕННО В ТОМ, ЧТОБЫ МЫ ИЗМЕНИЛИСЬ.
    Тогда КАК «грешникам» и «больным» обрести нужное для изменения и исцеления «духовное знание»? КАК «больному» распознать среди очередной порции «сведений» то, что может оказаться искомым «духовным знанием»?
    Сейчас нет препятствий к посещению храмов; «грешники призваны к покаянию» на всех континентах планеты, и Благая Весть возвещена во всех уголках мира. Однако многие ли, прочитав об аде и рае и необходимости изменения, сочли себя «грешниками», а свои души «больными»?! Из века в век мы что-то не наблюдаем роста всенародного покаянного исцеления «больных» душ, не узреваем на улицах умножения числа «святых». Скорее, наоборот.
    В чём же дело?! Может быть, люди всё-таки не понимают, что значит иметь «больную душу» и в чём состоит её «болезнь»?

    2.
    Итак, о том, «КАК» обрести искомое, подробных инструкций нет…
    Для полноты картины нужно принять следующий факт: вроде как искренне верующие люди НИЧЕГО И НИКОГДА НЕ «ДОСТИГАЮТ» – того, о чём постоянно напоминается им в храмах и к чему они стремятся сами. Воцерковлённые и благочестивые, прилежно соблюдающие все нужные дисциплинарные предписания, вычитывающие каноны и акафисты, кладущие безчисленные поклоны и постящиеся, не вылезающие из паломнических поездок в поисках «благодати» и умножающие «добрые дела», тем не менее, НЕ ИМЕЮТ ожидаемого «духовного прогресса», о котором постоянно слышат от строгих священников, или читают в соответствующих книгах, и на который рассчитывают. Очевидно, что пребывая в подобном поверхностном и едва ли не показном благочестии, большинство НЕ ПРОИЗВОДИТ ВНУТРЕННИХ УСИЛИЙ ПО ИЗМЕНЕНИЮ СЕБЯ. Иначе говоря, подлинные духовные задачи прихожанами храмов не решаются.
    Так происходит годами: заканчивается воскресный день, наступают будни очередной недели – практически ничего не меняется в однообразной церковной жизни среднестатистического христианина. Всё остаётся таким, каким было вчера, год, десять лет назад – ИЗМЕНЕНИЙ НЕТ. Лишь только смерть окажется внезапным и досадным «разнообразием».
    Некоторые возразят: а как же Литургия, соборное таинство Евхаристии – величайшее мистическое откровение нам Божией любви? Разве причастия Святых Даров недостаточно для духовного роста и преображения, для обожения? Ведь оно чудесным образом попаляет даже саму склонность ко греху – и это действительно так, потому что сие определено Христом.
    Однако в реальной, практической жизни, человек, в силу своей натуры, перманентно склонной ко греху, иначе говоря, к расчеловечению, НЕ В СОСТОЯНИИ удержать в себе тайнодействие причастия совершенному Божиему Духу, потому что не знает, КАК это сделать, потому и не утруждает себя на этот счёт. Словно мифический Сизиф, богоискатель вновь и вновь сползает с грузом своих заблуждений-грехов к началу своего восхождения.

    Причин отсутствия изменений может быть много, но одни из самых важных – в недопустимом РАЗДЕЛЕНИИ жизни человека на соборную «храмовую» и «внехрамовую», и ОТСУТСТВИИ СПОСОБНОСТЕЙ к восприятию духовного знания и его усвоения, как об этом было сказано выше. Божественная «метафизика», преподанная нам Иисусом Христом, не постижима обывателем, ПРИВЫЧНО ЖИВУЩЕМУ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО В РАЦИОНАЛЬНО-МИРСКИХ КАТЕГОРИЯХ. В его представлении хождение в храм, причастие Святых Даров, «духовность» вообще, – это одно, а личная повседневная жизнь – это совсем другое. Ведь между ними не обнаруживается никакой зримой связи.
    Кроме названных причин, православный прихожанин сталкивается в своём бытии с устойчивыми стереотипами и мифологемами, которые он не может осмыслить критически всё по той же причине невежества и вульгарного догматизма в религиозных вопросах. Это касается и вольностей в интерпретации церковной обрядности, большинства таинств, среди которых нередки извращённые представления об исповеди, сути и целях постов, и многого другого.
    Положение осложняется личным «творчеством» ряда молящихся, которые восполняют свою духовную несостоятельность суеверными или фантазийными экскурсами в неисчерпаемые оккультно-эзотерические сферы, сплавляя заимствованные оттуда идеи и мифы с тем, что они называют в себе «православной верой». Таковые причудливо трактуют предмет своей веры как им вздумается, чем загоняют себя в ещё более непролазные псевдодуховные дебри, теряя остатки трезвого сознания, и становясь совершенно невменяемыми…
    «Ты неумолим!» – возмущается иной нетерпеливый «искатель духовности», привыкший к шапкозакидательским манерам, в том числе и в молитвенной жизни, не раз расшибая лоб в безконечных поклонах, но не получающий сиюминутной выгоды от своих прошений, как, скажем, после посещения фитнесс-зала или бассейна, когда уже через пару месяцев можно заметно похудеть-похорошеть или нарастить мышцы. «Уж коли человекам спасение не под силу, – лукаво мудрствует другой, цитируя Евангелия, – то пусть Сам Христос и спасает! Ведь Он лучше нас самих знает, «что и как»… К подобным логичным заключениям, уж на что вполне хватает ума, пожалуй, нередко сводятся «вера» и «надежда» великого множества спасающихся, – по крайней мере, то, что они под ними понимают.
    …Пропускаются мимо ушей однотипные, и, зачастую, малопонятные проповеди под сводами храмов, забывается в насущных житейских заботах иерейское наставляющее слово, и уже не вера, а СОМНЕНИЕ и НЕДОВЕРИЕ нередко поселяются и умножаются в уставших от жизни душах. Хождение в храм если не прекращается, то становится доброй традицией, будто посещение клуба по интересам, очередной бытовой привычкой, каких много, а само понятие «спасения души» превращается в философскую химеру, заоблачную мечту, не достижимую при жизни. 

    Иной же усердный искатель Царствия Небесного, которого не устраивает однообразие храмовых поучений, следуя «логике спасения», и смело полагаясь на «несомненную безграничность человеческого разумения», привитую ему со школьных лет, самонадеянно обращается к наследию Святых Отцов, в надежде вычитать в доступных книгах некие особенные, если не сказать, – «секретные рецепты кулинарии духа». Но… не находит их, потому что руководствуется в своих поисках всё тем же сопоставительным, РАССУДОЧНЫМ подходом. Духовная литература у такого исследователя невольно превращается в подобие технических справочников, скажем, по материаловедению или принципам работы компонентов электронных устройств, машин и механизмов, где всегда можно подобрать требуемые типоразмер и параметр, или найти описание и объяснение работы того или иного узла. Но если ищущий не находит объяснений, или они ему не понятны?
    Переоценка своих «знаний» и талантов-способностей в интерпретации прочитанного или услышанного, является характерным и непреодолимым препятствием на пути исцеления души, потому что у новоначальных априорно нет никакого духовного опыта и должного исходного понимания, которыми бы он надёжно руководствовался.
    Искатель Божественных смыслов вызубрил наизусть, что «Христос пришёл для всех», однако видит и слышит лишь своё и понимает самое поверхностное – ТО, что в точности СООТВЕТСТВУЕТ ЕГО ПЕРСОНАЛЬНОМУ МИРОВОСПРИЯТИЮ, каким бы оно ни было, и очерчено его границами в текущий момент жизни. Но всё то, что ВНЕ этих границ ему недоступно! Таковой судит о вещах, исходя из содержимого собственного естества – «по себе», как говорят в народе. И если в его систему убеждений не вмещаются сущности более высоких порядков, чем те, на которые он опирается в повседневности, то их он просто отбрасывает. Небесные смыслы не распознаются в качестве значимых и не находят отклика к душе. Разумение высоких тайн инобытия оказывается безнадёжным делом в рамках подобной примитивной и обрезанной «картины мира». «Безполезно показывать золото кошке» – напоминает восточная пословица.
    Поэтому многое из сообщённого Господом, который «пришёл для всех», неприемлемо для большинства мечтателей о Мире Горнем, либо непостижимо в принципе. Посеянное Христом не даёт всходов в их душах, и древо тайн Господних не родит плода.
    Ограниченность в мировосприятии или, иначе говоря, НЕСПОСОБНОСТЬ СОЗДАТЬ-ОПИСАТЬ ВНЯТНУЮ ЛИЧНУЮ «КАРТИНУ МИРА», ВЛЕЧЁТ ЗА СОБОЙ НЕВОЗМОЖНОСТЬ ЗАДАВАТЬ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ЕЙ ПРАВИЛЬНЫЕ ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ, И, РАЗУМЕЕТСЯ, КАК СЛЕДСТВИЕ, НЕ ПОЛУЧАТЬ НА НИХ ОТВЕТЫ. У сего богоискателя, образно говоря, «сбит прицел»: он НЕ ЗНАЕТ, что ему, так сказать, «искать». Духовное развитие идёт по наихудшему сценарию и оказывается безперспективным.
 
    Отсутствие представлений о РАЗНЫХ УРОВНЯХ ЗНАНИЯ ещё больше усложняет путь. Упрямый исследователь «Небесного», потакая своей всеядности, нахраписто читает ВСЁ ПОДРЯД из святоотеческой и иной литературы, без разбора, не видя разницы между «важным» и «не важным», душеполезным и безполезным, врачующим словом и губительным. Неофит самонадеянно и даже дерзновенно пытается «влезть на Небо» – по меткому выражению Иоанна Лествичника, откуда такового нужно поскорее стащить назад, на землю. «Смиренномудрый монах не любопытствует о предметах непостижимых, а гордец хочет исследовать и глубину судеб Господних» (прп. Иоанн Лествичник, Лествица, Слово 25:12).
    Тщетны в своей непоследовательности и безсистемности книжные метания подобного христианина-плюралиста: сегодня он вдохновляется возвышенно-эмоциональными текстами «жизни во Христе» Иоанна Кронштадтского, клянясь себе изменить свою жизнь, завтра – слёзно умиляется в чтении душещипательных историй о помощи «Заступницы усердной», а потом натужно хмурит брови, отчаиваясь в постижении заумных текстов мистиков-созерцателей Исаака Сирина или Григория Паламы о «блистающем уме», «тварном и нетварном свете», или о какой-то «безмолвной молитве», о «молчании ума», как ОСНОВЕ «диалога с Богом».
    «Безмолвная молитва», «молчание ума» – как такое вообще возможно? Как можно «молчать», но при этом вести «диалог»? Как всё это постичь, как вместить?

    Неописуемо сложные вещи, в которых заключён опыт, изложенный некоторыми Св. Отцами прошлого, осколками рассыпаны во множестве плохо переведённых книг, завуалированы туманно-путанными описаниями-намёками, делающих их труды, по сути, безполезными для практического применения. Именно в этом ворохе или «каше» из нерассортированного и РАЗНОУРОВНЕВОГО КНИЖНОГО ЗНАНИЯ, часто противоречивом и непонятном, со смысловыми и иными ошибками, изобилующем непривычными образами и произвольными терминами, человек и запутался. Он словно бы держит в руках фрагменты порванных книжных страниц с текстами на чужом языке, нелепо пытаясь как-то склеить их между собой, но у него, переоценившего возможности своего понимания, ничего не выходит. Невнимательность к специфической терминологии, пренебрежение точными значениями незнакомых слов и понятий, легкомысленно-поверхностное или вообще бездумное отношение к тонким и едва ли постижимым смыслам, «приправы и пряности» из собственных фантазий в отношении прочитанного – всё это в совокупности только усугубляет незавидное положение подобных исследователей «Божественного». По причине короткой памяти и отсутствия навыков к многократному перечитыванию и повторному анализу цепочек размышлений, выветриваются даже ценные крохи из узнанного. Потому ни от чтения трудов великих подвижников, далеко не всегда обладавшими соответствующими литературными и методическими способностями к удобоваримому и внятному изложению своих достижений, ни даже от изучения Евангелий и толкований на них, у большинства нет практически никаких значимых результатов. Словно пассажир поезда, заворожённый нескончаемыми пейзажами в окне, человек лишь бегло ЗНАКОМИТСЯ СО СВЕДЕНИЯМИ из книг, попавших в поле его зрения, но сам НЕ МЕНЯЕТСЯ.

    Новоначальных подстерегает важнейшее методическое препятствие, как правило, не доступное их разумению. Описанные выше «духовные поиски» ведутся именно в РАЦИОНАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОМ ключе, но они, строго говоря, ДУХОВНЫМИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ В ПРИНЦИПЕ. «Обратившийся к Богу» неофит воспринимает ветхозаветные и евангельские тексты, чаще всего, как повод к личным философским и богословским умствованиям, преимущественно в плоскости поверхностной моралистики, либо безсознательно-догматически – как и миллионы последователей «традиционных религий» по всему свету. Наиболее яркие высказывания Христа или пророков он трактует произвольным образом, как высоконравственные максимы или красивые фигуры речи, исполненные поэтических аллегорий, а некоторые, «не удобные» для понимания, и вовсе старается не замечать.
    Разумеется, подобные изыскания объявляются вольнодумцем «духовными», в чём у такового нет сомнений. Однако обращения к метафизической или мистической методологии – о чём будет рассказано ниже – считаются им недопустимыми, категорически избегаются или отвергаются, как «бредовые» и даже «опасные для здоровой психики» верующего. Таким образом практически все разговоры о «духе», равно как и усилия по его «стяжанию» ведутся подобными интеллектуалами привычным рациональным образом. Дилетантство, неглубокое и легковесное отношение едва ли не ко всему, что есть в мире вообще, стали нормой и доминируют в семейном воспитании, образовании, культуре в целом и… побеждают. Трактовать же в сей конформистской парадигме Евангелия и святоотеческие сочинения всё равно, что «выплёскивать с водой ребёнка».
    Поэтому апостол Павел и заключает категорично, даже ультимативно: «Душевный человек [то есть мирской прагматик-рационалист] не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сём надобно судить духовно. Но духовный судит обо всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2:14,15).
    Вдумайтесь: «…почитает БЕЗУМИЕМ то, что от Духа Божия», «…НЕ МОЖЕТ РАЗУМЕТЬ», и «…духовный судит обо всём, а О НЁМ СУДИТЬ НИКТО НЕ МОЖЕТ»!
    Почему «безумием»? «Духовно» – это КАК? Так что же ЭТО, «что от Духа Божия»? Пытливый умник всегда «точно знал», что есть что, и ему всегда было «всё ясно» в его жизни. Но здесь он оказывается в тупике собственных умопостроений, и у него опускаются руки...

    3.
    Подавляющее большинство людей на земле не понимают и не осознают существа своей главной «болезни», препятствующей постижению тайн Царствия Небесного, имя которой РАЦИОНАЛИЗМ (от лат. ratio – рассудок, разум, мышление, взгляд, принцип, способ, метод и др.). Потому и не ведают, КАК, благодаря Господним наставлениям и Его преображающей благодати, ОБРАТИТЬСЯ: и к «покаянию прийти», и «судить духовно», и даже вернуть свой изначальный «богоподобный облик», «обо;житься», и ещё при жизни «войти в Царствие Небесное».

    Онтологическая катастрофа, которую человек пережил после таинственного события, скудно описанного языком библейского символизма как грехопадение, коснулась, прежде всего, главнейшей функции его души – СОЗНАНИЯ, «повреждённого» непостижимым нам образом. Сознание утратило божественную целостность, утеряло непосредственную связь с источником достоверного, истинного, знания – Богом живым, стало отчуждённым и «разделённым», дискурсивным, зависимым от сиюминутного состояния «заболевшей» психики индивидуума, подпавшей под буйства губительных стихий страстности и своеволия. Человек перестал «ходить пред Богом» (Бытие, 5:24). Произошло то, что прозорливые богословы назвали ёмким словом – «богоутрата»: нарушение естественного принципа иерархии и послушания. Вследствие подобной «редукции сознания» человек присвоил себе право в нравственном суждении – решать по собственному разумению, что есть «добро» и «зло», в рамках некой «своей правды». Сия трагедия исторически отобразилась в системе множества разнородных методологий получения рациональных знаний, которую мы собирательно именуем «философией» и в безчисленных религиозных и культурных воззрениях, в которых «истина» отразилась, словно в осколках разбитого, причём кривого, зеркала. Вот и античный софист Протагор заверил нас, что объективной истины не существует, поскольку «человек – есть мера всех вещей» (Платон, Теэтет 152а).
    Но на Небесах, куда мы вроде как стремимся, нет диалектики, там нет «борьбы противоположностей». «Философичность», двойственность, дуализм – это «от мира сего». Посему философы не наследуют Царствия Небесного. В Царствии Небесном – ГАРМОНИЯ, которая «троична» по своей природе.

    Рационализм, понимаемый в широчайшем смысле как экзистенциальный «продукт» повреждённой психики прародителей человеческого рода, обогатившийся сатанинскими наклонностями Каина, – век за веком завоёвывал человеческие души, лишённые живого Богообщения. Более того, он укоренился в людских умах как универсальный метод познания мира. Основываясь в значительной степени на воззрениях Сократа, рационализм окончательно сформировался в XVII-XVIII веках в религию Новейшего времени человеческой истории известными стараниями Декарта (или Картезия – лат.), Спинозы, Лейбница, и, позднее, умствованиями Локка, Беркли, Юма, а также Канта и Гегеля, ставших популярными, и ряда других вольнодумцев-рационалистов, окончательно оформившись в XIX-XX веках в виде позитивизма – обобщённого метода «научного познания», закрепив за собой исторически легитимное право на существование.
    Методология позитивизма – получения объективного, или «подлинного» знания из окружающего мира – опирается исключительно на человеческие «разумность», дискурсивность и осознание ЗРИМОГО ЭМПИРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА – обретения фактического и практического опыта с последующим его осмыслением и преимущественным толкованием в рамках дуализма. Сознание, утратившее целостность, наделяет мир всевозможными номинальными качествами и свойствами посредством абстрактных утверждений, которые само же и формирует порывами воли с помощью инструментов аналитики и логики: плохое-хорошее, правильное-неправильное, – и так до безконечности. Наши представления о мире и самих себе – не есть отражение «реальности», но есть результат её категоризации или, иначе, – продукт дискурсов, понятий, смыслов и иных опосредованных рациональных конструкций – считают позитивисты. В поисках истины позитивист исходит из принципа доказательства, согласно которому знания должны проверяться «естественным светом разума» или, как сейчас принято говорить, – «оцениваться критически», соответствовать «здравому смыслу», хотя большинство людей не в состоянии ясно и внятно изложить, что же они понимают под этими произвольно заявленными положениями – нормами и соответствиями, ставшими с некоторых пор привычными и обыденными, и, более того, догматической опорой в суждениях. Впрочем, оказывается, что «здравый смысл» – это лишь совокупность предрассудков своего времени.
    Так люди научились «синтезировать» знание, обобщая сведения и формируя заключения, добытые опытным путём и изысканные вне опыта – умозрительно.
    Позитивиста не обременяет, «что» или «кто» стоит за самими процессами мышления и познания, ему не интересен источник «естественного света разума», на который он так уверенно полагается в поисках достоверной основы любого знания. Его не интересует даже «Я», как субъект, поскольку это самое «Я» вынесено им произвольным образом за «скобки» исследования и познания фактом мышления и существует как ДАННОСТЬ, НЕ ТРЕБУЮЩАЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, И ДАЖЕ ОСОЗНАНИЯ. И уж тем более его не заботит «Я», как призрачная «ипостась души», – трансцендентного «творческого продукта» недоказуемо-абстрактного Бога, которого «никто и никогда не видел». Позитивист, руководимый научным методом, категорически не приемлет религиозный опыт, закономерно называя его «невежеством и мракобесием», а отрешённость от всего мирского-рационального, например, безстрастие, как и факты божественных эманаций и откровений сводит к разновидностям психических заболеваний. Если мистик пытается заглянуть ЗА ПРЕДЕЛЫ ПОСТИЖИМОГО РАССУДКОМ и даже за порог смерти, выявляя и обретая таким образом через личный опыт НЕТЛЕННОЕ, соответствующее ИНОМУ БЫТИЮ, то позитивисты-материалисты вообще не оставляют места метафизическому и трансцендентному. Вот и Христово учение, в их представлении, «не научно», если не сказать, абсурдно, потому что «бездоказательно». Поэтому атеизм, безбожие, как мировоззренческая позиция, вытекает из философии рационализма-позитивизма естественным образом.
    Картезианское «я мыслю, ЗНАЧИТ, существую» (лат. Cogito, ergo sum), или САМОДОСТОВЕРНОСТЬ СОЗНАНИЯ – вот достаточная и исчерпывающая «объективная основа», на которой по сей день незыблемо покоится так называемое «научное мировоззрение», выродившееся в разнообразные виды догматизма, – разумеется, научного.
    Поэтому догматический рационализм, проявляющийся практически во всех аспектах нашего бытия в своеобразной форме прагматизма, по определению избегает исследовательской работы сознания, исполненной тонких семантических нюансов, глубинного внимания к парадоксальным и трансцендентным смыслам, поскольку изначально действует в рамках объектно-ориентированной онтологии. Мышление позитивиста движется за ВНЕШНИМ, игнорируя ВНУТРЕННЕЕ. Уж чем не подобно псу, точно не имеющему самосознания, но, «ориентированному на внешнее», с завидной внимательностью высматривающему и вынюхивающему что-то под кустом?!
    Подобная поведенческая модель присуща не только атеистам, но также характерна для поверхностных-неглубоких людей, считающих себя верующими, но не ведающих того, что они следуют тем же имманентным принципам позитивизма, и являются, по сути, латентными атеистами. В этом смысле обе «группы» неотличимы друг от друга, как близнецы-братья: «братство» неизбежно, поскольку происходит из общей родословной, повреждённой первогрехом богоутраты.
    Нас с детства учат, как лучше устроиться в жизни, как стать «успешным». Невозможно представить, чтобы нас обучали внерациональному восприятию действительности, поскольку нам внушаются иные взгляды: «это легко объяснимо» и «чудес не бывает». Мы живём в мире, где «божественному» нет места, и что ВСЁ можно «объяснить». Однако по словам Канта, приведённым выше, мы не осознаём, что «объяснения» никоим образом не разрешают существа стоящих перед нами ключевых онтологических проблем, метафизических по своей природе, поэтому идём со своими «объяснениями» в противоположную сторону: «…ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3:19).
    Сим духом пропитано естество едва ли не абсолютного большинства людей на земле, причём наличие или отсутствие философского образования не имеют значения.

    Тем не менее не следует придавать такому понятию, как рационализм, только лишь исключительно негативное значение, поскольку он – рассудочный фундамент, имманентная особенность нашего сознания, без которых невозможно человеческое бытие, так как последнее зиждется на результирующем событии – волевом ВЫБОРЕ, регулируемом рациональным образом.
    Будучи инструментами познания и принятия решений, рационализм, как и научный метод вообще, не являются абсолютно «плохими» или «хорошими», как и любой другой инструмент, скажем, нож или молоток, но вполне становящимися таковыми в силу обстоятельств выбора и следующего за ним интерпретирующего действия, осуществляемыми именно повреждённым человеческим сознанием. И Христос, и пророки обращались к современникам дискурсивным языком, иначе бы не были поняты. Более того, вочеловечившийся Господь использовал простые и ясные образы-понятия в русле общепринятой земной рассудительности, опираясь на естественные логические структуры речи, говоря нам даже о Небесном.
    Однако история, в особенности, бытие современного человека убеждают, КАК догматический рационализм в форме позитивизма-прагматизма извратил подлинную духовность, изничтожив, в том числе, и созерцательную функцию души вульгаризированными логикой и аналитикой. Мышление человека выродилось в примитивно-поверхностный психический феномен таким образом, что человек, взрослея, оказывается не готовым и не способным к иному бытию – тому самому, на которое прямо указывает Господь: «ЦАРСТВИЕ МОЁ НЕ ОТ МИРА СЕГО» (Ин. 18:36).

    Подобный неземной онтологический оттенок в богословии именуют МИСТИЧЕСКИМ (от древнегреч. mystikos – тайный, сокрытый, в смысле: иррациональный, невыразимый, потусторонний, небесный…). Замечательное пояснение этому важному понятию дал митрополит Каллист (Уэр): «ВСЯКОЕ ИСТИННО ПРАВОСЛАВНОЕ БОГОСЛОВИЕ МИСТИЧНО: как мистицизм в отрыве от богословия становится субъективизмом и ересью, так и богословие в отрыве от мистицизма вырождается в сухую схоластику, «академичную» в дурном смысле слова».
    Иначе говоря, ПОДЛИННЫЙ ХРИСТИАНИН, хотя он и является частью этого мира, внутренне, мистическим образом, живёт за его пределами. Во всяком случае, пытается так жить.
    Однако современным прагматикам, укоренившимся в обыденном, как и многим, полагающим себя верующими, чуждо подобное мистическое состояние души, которое позволило бы им понять и принять Христовы указания В КАЧЕСТВЕ РУКОВОДСТВА К ДЕЙСТВИЮ, потому что Его призывы радикальным образом противоречат их личному практично-житейскому опыту, а рассудок приводят в ступор.

    Тотальные невежественность и несостоятельность в вопросах духа, отсутствие мистических талантов, а также, в значительной мере, разнородная «психопатичность» мышления без сомнения духовно губительны. Обозначенные пороки человеческого естества плодят в сознании умствующих людей причинно-следственные связи, которые неизбежно и ожидаемо приведут к ложным выводам и поступкам, потому что интерпретируются «мыслителем» произвольным образом – в привычно-рациональном и прагматичном руслах. Подобный «умник» выстраивает личную картину мира, границы которой устанавливает исходя из знания, принимаемого им как достоверное, считая, что «всё знает» и может «всё объяснить». Первейшее заблуждение современного человека в том и состоит, что он полагает свою психику здоровой, то есть исходит из несомненной «нормальности себя». Потому и поступки свои расценивает преимущественно как «правильные», «позитивные», будто никакого грехопадения не было, и относит сию библейскую трагедию, в лучшем случае, к сфере религиозных метафор.
    ЛЮДИ САМИ СЕБЕ МЕШАЮТ в постижении божественных истин – именно своим крайним, «патологическим» рационализмом, принимающим иной раз болезненно-клинические формы исступлённой одержимости замыслами или идеями в широчайшем их многообразии. И в православной среде хватает случаев проявлений радикализма и фанатизма, которые, впрочем, присущи по тем же причинам и другим религиозным течениям и сектам.
    «Верующий» прагматик НЕ ЗАМЕЧАЕТ железного капкана своего дискурсивного мышления даже в минуты, когда он «молится», трактуя поверхностным образом, казалось бы, знакомое ему понятие, и называемое «молитвой». Однако молитва, как способ Богообщения, может быть разной, в том числе и безсловесной – БЕЗМОЛВНОЙ – как высшая форма молитвы, стать началом ДИАЛОГА с Богом. И об этом многие вроде как тоже «знают», «читали»…
    Не ведает человек, что его ум, логика, рассудок – это всего лишь «инструменты», как это разъяснено выше, и, опираясь только на них, увы, – в принципе не осуществить искомого: БЫТЬ С БОГОМ. Сей «богоискатель» искренне полагает, что «он с Богом», или что «Бог у него в душе», но на самом деле он созерцает лишь миражи личных рассудочных заключений, логические конструкции, рождённые мечтательным умом. Человек живёт со словами и мыслями о Боге, но НЕ С БОГОМ.

    Итак, СОВРЕМЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК ЛОГИЧЕН, ПРЯМОЛИНЕЕН И ПРАКТИЧЕН. Невдомёк ему, что камень преткновения там, где он даже и не подозревал – именно в самом МЕХАНИЗМЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ – рассудочности, дискурсивности, рационализме (здесь и далее понимаемые в вульгарно-поверхностном смысле), а расхожие религиозные понятия, – такие, как БЕЗВЕРИЕ И ГРЕХОВНОСТЬ, – оказываются следствием системных ОШИБОК МЫШЛЕНИЯ, происходящих из перманентной повреждённости человеческой природы, – сознания вообще, не позволяющим осуществлять достоверный выбор. Именно в нём, РАЦИОНАЛИЗМЕ, принявшем своеобразные «обмирщённо-механистичные» формы, и заблудился человек, словно в трёх соснах.
    ДУХОВНОЕ У НЕГО СТАЛО РАЦИОНАЛЬНЫМ.

    4.
    Мы, безусловно, помним, что исцеляет и спасает Христос посредством Духа Святого. Человеку невозможно спастись без Бога, но и Богу невозможно спасти человека без воли самого человека. Господь не может ПРИНУДИТЬ нас к святости, пока мы САМИ её не возжелаем. Тем не менее, Он ждёт от нас ВЫПОЛНЕНИЯ РЯДА УСЛОВИЙ – ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ ПО ИЗМЕНЕНИЮ СЕБЯ, которые должен предпринять именно сам человек в свободном волеизъявлении, и без которых «спасение» невозможно. В Христовых притчах и проповедях, с которыми нас знакомят Евангельские тексты, подобные условия обозначены и названы.

    Однако рассудок обывателя стеснён в очень узком диапазоне понятий и представлений о мире, Боге и прочем, вокруг чего привычно вертятся его мысли. Плохо усвоенные или не понятые должным образом «предварительные условия и действия по изменению себя» предпринимаются им крайне неохотно или вообще не предпринимаются. Исполнение заповедей Господних часто оказывается вывернутым наизнанку или извращённым до неузнаваемости, что следование им становится решительно невозможным. Многие богословы пришли к выводу, что ЧЕЛОВЕК НЕ СПОСОБЕН ИСПОЛНИТЬ ЗАКОН БОЖИЙ.
    «Бездуховный» человек, ходя кругами в клетке собственной помрачённости, не способен совершать даже простые благочестивые поступки, требующие элементарной самоотдачи и жертвенности, потому что его рассудок отточен расчётом и выгодой – то есть исключительно рациональными категориями и житейскими моделями поведения, которым он обучен с детства. Люди с лёгкостью забывают об этических правилах, когда им это удобно или выгодно. Руководствуясь лозунгами «делать добрые дела» или «как лучше», они понимают и трактуют их в меру индивидуальных разумения или неразумия, что нередко оборачивается полной противоположностью «доброму и лучшему» и приводит к драматическим последствиям, которые нельзя исправить. Однако безответственные глашатаи «добродетелей» отнюдь не проясняют ни содержимого, ни границ этого размытого-абстрактного понятия и не обучают методам различения и осуществления «добрых деяний», предоставляя сие слепой воле слушателей, чем подают повод к неизбежным соблазнам, тщеславию и гордости последних.
    Едва ли понимает сказанное большинство живущих на земле, следующих вольно или невольно духу позитивизма и прагматизма и поверяющих свои шаги «естественным светом разума» – «здравым смыслом»? Вопрошает Господь таковых: «…если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф. 6:23).

    И совсем уж неподъёмным окажется для приземлённого ловкача действовать сверх того: «…если хочешь быть СОВЕРШЕННЫМ, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мною» (Мф. 19:21). И у другого евангелиста: «…кто хочет идти за Мною, ОТВЕРГНИСЬ СЕБЯ, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8:34).
    Но как он может «отвергнуть самого себя»? Возможно ли вообще подобное для человека с прагматическим восприятием действительности?

    Далеко не каждый, читая эти странные строки, и, алчно смекая, в состоянии уразуметь, что Господь говорит отнюдь НЕ О МАТЕРИАЛЬНОМ БОГАТСТВЕ – скоте, дворцах и яхтах, точнее, – не только лишь о нём одном. Более того: речь идёт даже не столько о рациональном изменении системы и порядка ценностей в личной картине мира, которые и определяют допустимые масштабы собственного великодушия, как МЕРЫ ЖЕРТВЕННОСТИ, или степени само-отвержения, сколько об ИЗМЕНЕНИИ САМОГО СПОСОБА МЫШЛЕНИЯ, – об «изменении ума», как тотальном преображении сознания.
    И, сверх того, Христово наставление указывает на шаг ещё выше: ОТКАЗАТЬСЯ ОТ РАССУДОЧНО-ДИСКУРСИВНОГО ВОСПРИЯТИЯ ВООБЩЕ, когда сама человеческая мысль закрывает дверь к сокровищам духа, хранимых на Небесах. Поскольку именно МЫСЛИ И ВСЁ РАЦИОНАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ человеческой личности – «себя», накопленное и пестуемое годами слепой волей, весь этот «серпентарий» повреждённого рассудка и неисчерпаемый источник заблуждений-греха, являются ключевыми помехами на пути к Царствию Небесному!
    «Не думай, что одно лишь приобретение золота и серебра есть любостяжательность, но и ВСЁ, ЧТО БЫ ТО НИ БЫЛО, к чему привязана воля твоя» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 56).
    Однако читающие, не разумея перманентной ущербности собственного сознания, с поразительными упорством и хозяйской практичностью думают только о материальном: злате-се;ребре, недвижимости и поголовье скота. Искомое «Царствие Небесное» мнится ими не как ИНОЙ ВИД БЫТИЯ ДУШИ – Бытия Надмирного и Невыразимого – ИНОБЫТИЯ, о котором они не ведают и близко, но как пространственно-территориальная категория. В их воображении – это некое особо комфортное «место» или одно из «измерений в космическом пространстве», «параллельный мир», «инопланетный курорт», где обретается счастье, которое нужно «освоить», овладеть им. Большинство мечтает именно «ПОПАСТЬ» в рай, словно это стрельба по мишеням, или переезд в роскошную квартиру. Причём перенестись туда НЕИЗМЕННЫМИ, – ТАКИМИ, КАКИМИ ОНИ ВСЕГДА БЫЛИ В ЖИЗНИ, – с «чемоданами ценностей» и скарбом, составляющих суть их расчётливых личностей.
    Но притча НЕ ОБ ЭТОМ: не о хоромах и яхтах, а о нездоровом ВНУТРЕННЕМ МИРЕ человека, который подлежит исцелению и преображению. Не о «внешней стороне чаши», блеском которой озабочено большинство, о чём сказано Христом на других страницах Евангелий, а о внутреннем её содержании.
    Вот о КАКОМ «имении» говорит врачующий Господь на самом деле, призывая «отвергнуться себя»! Попеременно и настойчиво оговариваясь: «имеющий уши, да услышит…».

    Направляет нас Христос: «…Будьте СОВЕРШЕННЫ, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Не ведает философствующий рационалист, что в этом призыве декларируется не дерзкое-метафорическое уравнивание мирского [душевного] человека с Богом, а указывается на начало процесса его внутреннего УПОДОБЛЕНИЯ Ему – «обожения», и сие ещё только предстоит пережить подвизающемуся при помощи свыше. Речь идёт о ПРЕОБРАЖЁННОМ СОСТОЯНИИ ДУШИ, которое онтологически соответствовало бы Небесному Бытию, – суждении, привычно звучащему в наших умах как СПАСЕНИЕ.

    СПАСЕНИЕ [души] НЕ ОДНОМОМЕНТНО.
    Пожалуй, стоит отметить, что популярное религиозное понятие «спасения» не безупречно, – термин возник из вольностей переводчиков. Это – именно процесс, который надо понимать, как ИСЦЕЛЕНИЕ, и, более того, обретения ЦЕЛОСТНОСТИ, т.е. понимать сотериологически: не как латинское soteria – спасение, но как греческое слово, в точности переводимое как исцеление, оздоровление, преображение… Тогда картина духовного восхождения предстаёт перед нами в ином ракурсе, что в корне меняет понимание методизма внутренней работы.
    И как же обрести «целостность» своей души? Как «обожиться»? Что ещё нужно делать человеку, кроме участия в таинстве Литургии?

    Диалектический принцип превращения «количества в качество» не применим к пути на Небеса. «Совершенство человека», о котором говорит Господь, не измеряется категориями мер и весов: количеством дипломов об образовании, ступенями карьеры, положением в обществе и коэффициентом интеллекта, ворохом прочитанных акафистов, несчётными коленопреклонениями и каталогами «добрых дел», и прочими «достоинствами» даже духовного рода, – всем тем, чем он искренне гордился в себе, рачительно собирая и пестуя на протяжении жизни.
    Настанет день, когда придётся расстаться с подобным «богатством» психики-личности, преодолев ЛЮБЫЕ ПРИВЯЗАННОСТИ [воли] к такому «имению» – традиционному образу мыслей и уютных представлений о мире и себе! Подвижник, впервые и всерьёз возжелавший Горнего Бытия, должен перестать оглядываться на багаж так называемого «жизненного опыта», прекратить цепляться рассудком за привычные и логичные «координаты» бытия, – за всё, что он «достиг» или «накопил» в течение жизни, любил, и чем руководствовался, призывая себе в адвокаты абстрактный «здравый смысл», – некую «референсную» совокупность всё тех же эталонных рассудочных принципов, составленную в рамках личной картины мира, – и совершить немыслимое прежде: ОСТАВИТЬ СИЕ целиком и навсегда. Нужно «разучиться владеть» чем-либо, поскольку подобное «имение» не стоит и гроша ломаного в очах Божиих. НЕ ЛИЧНОСТЬ ПРИШЁЛ СПАСАТЬ ХРИСТОС С ЕЁ ГНИЛЫМ СОДЕРЖИМЫМ, НО ИСЦЕЛЯТЬ СУЩЕСТВЕННОЕ – ДУШУ.
    Претенденту на Небеса однажды придётся подойти к «краю пропасти» своей масштабной личности и… УМЕРЕТЬ внутри! Прижизненно.
    Ибо как может молвить в нём Господь, когда «меха человеческой души» до краёв полны непрерывно гремящим и смердящим содержанием, а сам «владелец имения», аки лютый зверь, вцепился в него мёртвой хваткой?! «Так всякий из вас, кто не ОТРЕШИТСЯ ОТ ВСЕГО, ЧТО ИМЕЕТ, не может быть Моим учеником» (Лк. 14:33).

    Страшными и невыполнимыми выглядят слова Господни, которые не в состоянии вместить очень многие люди, считающие себя «верующими» и «умными»! Легче пропустить их мимо ушей, как литературно-поэтическую метафору, или как «текстовую ошибку»: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а ПРИТОМ И САМОЙ ЖИЗНИ СВОЕЙ, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14:26, синодальный перевод). Однако, изложенные и в современном переводе, они не перестают ужасать: «Кто приходит ко Мне, но любит Меня не больше, чем любит отца, мать, жену, детей, братьев, сестёр, и не больше, чем саму свою жизнь, – тот не может быть Моим учеником».
    «Для совершенного безмолвия должно оставить все близкие отношения к людям и самооправдание» (прп. Варсонофий Великий, «Руководство к духовной жизни…», 5). «Без удаления от мира никто не может приблизиться к Богу. Удалением же называю я не переселение телом, но устранение от мирских дел. Добродетель удаления от мира состоит в том, чтоб не занимать ума своего миром» (прп. Исаак Сирин, Подвижнические наставления, Слово 4).
    Проще поскорее забыть сии безжалостные речи, и перевернуть страницу, «не обратив внимания» на сказанное, иначе ведь придётся что-то делать с этими наставлениями.
    Шепчет «внутренний голос»: не слишком ли радикален Христос? Тот, о Ком мы всегда думали, что «Бог есть Любовь», и что «Он нас любит». Но «…жестоко слово сие: кто может это слушать?» (Ин. 6:60). Равно как радикальны, если не сказать, безумны, тысячи подвижников, которых непонятно почему называют «святыми». Ибо и их назидания о хранении заповедей Господних, не говоря уже о методах «стяжания Духа Святого», так же непосильны и «жестоки».
    Исступлённо мечется ум в капкане противоречий и цепенеет, не в силах высвободиться от пут полярных суждений и оценок… И незабвенное изречение апостола Павла, словно высеченное в камне, о которое вдребезги разбивается хлипкий рассудок боязливых умников, не оставляет выбора, – приведём его ещё раз: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сём надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2:14,15).

    5.
    Христос – «не выгоден», «невозможен», непостижим, чудесен! Он – не мудрец и не философ, Он – неземной, «не от мира сего»… Чтобы, по Его словам, «стать совершенным» и следовать за Ним, необходимо УПОДОБИТЬСЯ Ему, чтобы со временем обнаружить и выпестовать в себе подобные надмирные качества: «…Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Избитая в веках максима «быть самим собой» не про то, как утверждать свой очередной эгоистический выверт, «самовыражаясь» до любого непотребства, которое только может прийти в голову (и ведь приходит!), а про то, КАК УМАЛИТЬСЯ до того состояния, когда тающий эгоизм обнажает замысел Творца о тебе.
    Милосердный Господь подсказывает один из «вариантов решения задачи»: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное» (Мф. 18:3). Малые дети не безгрешны – они безпомощны, немощны, доверчивы... Вот и апостол Павел приводит подтверждающие слова Господни: «…сила Моя в немощи совершается» (2 Кор. 12:9). «Когда предстанешь в молитве пред Богом, соделайся в помысле своём как бы муравьём, как бы пресмыкающимся по земле, как бы пиявицею и как бы ребёнком лепечущим. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему и ходи пред Ним…» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 49).
    Приведённые примеры самоумаления и смирения содержат ключевые «тайны» восхождения на Небеса, и о них ещё будет сказано в последующих главах.

    Но КАК всё это осуществить в себе? О чём всё это?
    В духовной традиции сие именуется ВЕРОЙ: человек не умствует, не рассуждает, не ищет объяснений и оправданий. Он просто, по-детски, ВЕРИТ – вверяет себя в руки Господни. «Блаженны те, кто ПОВЕРИЛ, НЕ ВИДЕВ Меня» (Ин. 20:29). «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр., 326 зач., XI, 1), «…без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздаёт» (Евр., 326 зач., XI, 6)...
    Однако вера, о которой говорит Христос, – не есть безрассудство. ВЕРА ВСЕГДА НАЧИНАЕТСЯ С АЗОВ РАЦИОНАЛЬНОГО, НО ВОСХОДИТ К ТРАНСЦЕНДЕНТНОМУ. Глубина веры определяется соотношением того и другого. Через крупицы рационального, которые не требуют особых ума и знаний, человек руководствуется объектом и направлением веры; остальной же процесс сокрыт в тумане непостижимого рассудком. Вера – не шахматная партия, требующая последовательно-разумных шагов логики и расчёта в пространстве привычного и освоенного бытия, в чём мы все безусловные мастера. Вера – это спонтанное экзистенциальное СОБЫТИЕ, затрагивающее основы человеческого естества. Вера – это ПЕРЕЖИВАНИЕ непривычного, необъяснимого, ПРЕВОСХОДЯЩЕГО ПРЕДЕЛЫ УМА И СОЗНАНИЯ. Вера – ТРАНСЦЕНДЕНТНА и МЕТАФИЗИЧНА: она ПОДОБНА СМЕРТИ.
    Вера – пролегомен к ДИАЛОГУ С БОГОМ. Вера – это незримый избирательный процесс действия в нас Св. Духа, когда наша собственная воля почивает в великом смирении. Поэтому вера – это ДАР. ОНА – ТАМ, ГДЕ УМ БЕЗМОЛВСТВУЕТ.

    Трудно и, пожалуй, невозможно «не духовному» человеку, однако считающему себя «верующим», следовательно и «духовным» в его представлении, но скованному сугубо рациональным восприятием действительности, ИЗМЕНИТЬ персональное сознание в русле сказанного выше (греч. – метанойя – «перемена ума», «изменение сознания», «сожаление [о совершившемся], раскаяние», «переосмысление»). И, в некотором смысле, «сойти с ума», «обезуметь», умалиться до младенческого восприятия.
    Но именно этого избегает «трезвомыслящий»! ПЕРЕМЕНЫ ПУГАЮТ. Евангельское покаяние – «перемена ума» – простодушно понимается им лишь как сопоставительно-логичная, но вполне безопасная для его «имения» УМОЗРИТЕЛЬНАЯ ЗАМЕНА одной точки зрения или позиции – на другую, благочестивую. Скажем, взамен жадности в сознании и последующих поступках логично утверждается щедрость, делам злобным противостоят добрые дела, набожность – безверию… Однако подобными комбинациями и, несомненно, ценными добродетелями, как правило, исчерпывается ВСЯ душевная работа, лукаво называемая «духовной».

    Находятся и те, кто просят «логично обоснованных» отсрочек от призыва Божия к преображению себя, вполне пристойных и оправдывающих, «уважительных», лишь бы увильнуть от бремени решения ГЛАВНЫХ вопросов: «Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего» (Мф. 8:21). Но Христос… не позволяет, педантично настаивая на волевом превозможении не столько житейских, но и ЛЮБЫХ рациональных препятствий, сотканных изворотливым умом, причём, непосредственно ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, В ТЕКУЩИЙ МИГ ЖИЗНИ: «Иди за Мной, и предоставь мёртвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8:22).
    Категоричен Господь в назидании мятущихся разумом, колеблющихся и нерешительных: «Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих» (Иак. 1:8), и «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия» (Лк. 9:62).

    Многие ли из нас способны на «безумие» в приведённом выше контексте? Подобное страшно представить человеку, воспитанному на обычаях и ритуалах, церемониях, обрядах и традициях – всём том, что лишь, наоборот, взращивает эгоизм. Мы по-прежнему слышим другое, здраво-рассудительное: «где уважение ко мне?», «где логика?», «чудес не бывает…», и «так-то ж святые; а мы – люди простые, никаких подвигов не совершаем…» – кто в показном самоуничижении и лукавом самооправдании не стремится и перстом шевельнуть на пути к исцелению. Людей в большинстве устраивает быть теми, кем они являются в жизни: допустим лишь «косметический ремонт», а не тотальное преображение. Горделивые, ленивые, боязливые и нерешительные – не ищут быть совершенными. Они лишь НА СЛОВАХ со Христом.

    Итак, если подвижник желает уподобиться Христу, то его подлинная забота состоит не в очередных умничаньях в «православном стиле» и их обильном стяжании как предполагаемых «сокровищ Царствия Небесного» – в его ущербном понимании. Сей безоглядно устремлён и нацелен непосредственно на ОБОЖЕНИЕ. Неведомое нам обожение, чаще обозначаемое в литературе таким же невнятным, но привычным для нас словом «святость», – не новаторская точка зрения, не оригинальная умственная концепция, не кульминация череды богословских рассуждений, и не благочестивая социальная позиция, – сконструированные сообразительностью, личным мировоззрением и талантом к фантазёрству. Это – ИНОЕ БЫТИЕ, иная онтология обратившегося и преобразившегося человека. И они «не от мира сего».
    Однако смысл Христовых поучений размывается бурлящим потоком безоговорочных измышлений, характерных для интеллектуалов и обделённых духовными талантами. Непросто умнику-рационалисту следовать за Христом, и, пожалуй, совсем уж невозможно вернуть давно утерянные чистоту и непосредственность детского восприятия, в которых нет ни ума, ни мудрости. Таковой систематически натыкается на стену собственных выдумок и предубеждений. Говорят в народе о сих упрямцах: «горе от ума» и «дурная голова ногам покоя не даёт».
    Очевиден вывод: ВСЁ, ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, ПЕРЕПЛЕТЕНО С УМОМ, РАССУДКОМ.
    Кажется, что нет никакой возможности освободиться от ярма тотального рационализма.

    6.
    Практика по обретению Безмолвия-Молчания через отказ от «богатств собственной личности» невозможна в прагматичной жизни искателя Царствия Небесного как разовое действие, поскольку ТРЕБУЕТ МНОГОЛЕТНЕГО СОСРЕДОТОЧЕННОГО И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОГО УСИЛИЯ по преодолению инерции привычного устроения персонального бытия – выполнения упомянутых выше начальных условий, поставленных перед нами Христом. Вспомним апостольское: «…ищущим Его воздаёт» (Евр., 326 зач., XI, 6), но мы также помним и другое наставление: «Царствие Небесное силою нудится» (Мф. 11:12) и ещё не раз вернёмся к нему. Однако у нетерпеливого фантазёра, возомнившего о «Божественном», упущено понимание ПРОЦЕССА. Он, словно капризное дитя, желает получить ВСЁ и СРАЗУ.

    Годы спустя, возможно, и наступит час, когда настойчивый подвижник, проявив усилия по сосредоточению и внимательности, вдруг обнаружит в изумлении, как Безмолвие становится естеством его сознания. Но тогда же приходит и миг осознания НЕИЗБЕЖНОСТИ «взять свой крест» текущих обстоятельств жизни, ВЫХОДЯЩИХ ЗА ПРЕДЕЛЫ ПРИВЫЧНОЙ «ЗОНЫ КОМФОРТА», и безусловного принятия их «лицом-к-лицу». Ибо за Господом-крестоносцем нельзя идти без креста; все, идущие за Ним, непременно идут со крестом!
    В миге сей обнажённой реальности, в которой словно бы остановилось время, меркнут любые фантазии «о самом себе», что равносильно СМЕРТИ той самой личности, как об этом было сказано выше. Ибо: «Молчание – есть восшествие на крест» (прп. Варсонофий Великий, «Руководство к духовной жизни…», 342).
    К подобному экзистенциальному преображению последователь Христа приходит или может подойти не обязательно затворником в уютной и безопасной монастырской келье, но и в падающем самолёте, или у стены перед расстрелом…

    ЗАСТИГНУТЫЙ ВРАСПЛОХ неотвратимыми событиями, узревает он внезапные «озарения», или «откровения» – на пороге жизни и смерти! И, сверх того, когда и жизнь уже не важна или срок её исчерпан, – в драматические мгновения, когда сверхвысокое эмоциональное напряжение молнией поражает глубинную дискурсивность – Молчание являет себя тотчас! Думать – некогда! Онемевший, забывший о боли и страхе, ввергается он в пучину невыносимых переживаний, исполняется ими на пределе душевных сил, не успевая их осознать, и становится «безумным» свидетелем невиданных до сего момента метаморфоз, преображающих его распятое естество...
    «В чём застану, в том и судить буду» – значимо предупреждает Господь безпечных и нерадивых прожигателей жизни, с комфортом зависших между землёй и Небесами (аграфа из сочинения свмч. Иустина-Философа «Диалог с Трифоном-иудеем», гл. 47). ). Христос указывает в том числе и на «жизненные обстоятельства непреодолимой силы», ибо не знает человек, когда призовёт его Бог.

    Вот что значит по-настоящему следовать за Господом, и внимать Ему.

    7.
    Мы выяснили, что искомое «БЫТЬ С БОГОМ», равно как туманный вопрос «спасения души» неизбежно связаны с понятием СМЕРТИ – онтологическим рубежом в сумраке нашего рассудка – драматической дискурсивной «занозой в теле человеческого разума», врачуемой особым образом: добровольными созерцательными и сознательными усилиями по стяжанию Божией благодати и осеняющей славы Царствия Небесного ради собственного обожения. В Евангелиях сей процесс назван совлечением «ветхого человека» с преображением в «человека нового» – по образу распятого и воскресшего надмирного Иисуса Христа (Колос. 3:9, 10).
    СКАЗАННОЕ ПРОЯСНЯЕТ МИСТИЧЕСКУЮ МЕТОДОЛОГИЮ ЕВАНГЕЛИЙ. Апостольские Евангелия – это «путеводитель» в Царствие Небесное, свод «инструкций» по обретению Небесных сокровищ.
    Для практичного комбинатора-рационалиста подобное усильное «совлечение» оказывается решительно невозможным, потому что он, полагаясь на рассудочные знания из области «известного», упирается в метафизическую стену понятий, которые не вызывают в его душе ничего иного, кроме панического страха.

    ЧЕЛОВЕК ВСЕГДА БОИТСЯ НЕИЗВЕСТНОГО. Он не знает и не может знать, что есть СМЕРТЬ в экзистенциальном смысле, – то есть как личное переживание. Смерть – вне логики. Она – иррациональна и абсурдна, потому что делает безсмысленной и трагичной предыдущую цепочку вполне осмысленных и логичных событий в его жизни, «карьере» и «достижений» – ценного «имения», чем он живёт и чем гордится, из чего соткана его личность.
    Потому и напоминает Христос: «…где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:21). Но как может «прилепиться сердце» к тому, что пребывает во мраке НЕИЗВЕСТНОГО?! Можно ли «любить» то, что ЗА ГРОБОМ? Ведь Христос говорит именно об этом.
    «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24). Как усидеть на «двух стульях» подобных противоречивых понятий?!

    Тем не менее поверхностно верующий человек продолжает традицию самочиния, усвоенную от своих прародителей, и САМ решает, что в его представлении считать «духовным знанием», и, тем самым, ожидаемо избегает послушания всемогущему Господу, истинно ведающему о полезном и спасительном. Всё, кажущееся ему сложным и неприятным, как для понимания, так и для исполнения, малодушно отвергается, поскольку требует для вникания и постижения «неудобного» УСИЛИЯ, РАЗРУШАЮЩЕГО ОСВОЕННУЮ ЗОНУ КОМФОРТА. Поэтому приоритет мгновенно-безсознательно отдаётся всему безусильному, удобному и выгодному, но лицемерно объявляется как следование «воле Божией».
    Схожим образом и интеллектуал-догматик тщательно избегает таких «ненаучных» и «необъяснимых» понятий, как «Бог», «трансцендентность», «метафизика», «сверхъестественное», «не от мира сего» – всего этого нет в его обиходном словаре. От подобных определений веет смертельной опасностью, они – разрушают уютное бытие. «Душа и сердце» их отторгают. «Я не хочу ВСЕГО ЭТОГО знать! – вопит «здравомыслящий». – Всё это выводит меня из зоны моего психологического комфорта».
    Так происходит потому, что «умники» находятся в ловушке «здравого смысла» – двоичных координатах сознания, опирающихся на «выгоду», «полезное» и прочие дискурсивные категории из собственного житейского опыта, к которому они прикованы, словно кандалами. Последствия первородного греха продлеваются самой природой мышления, которая имеет рациональный-оценочный характер. Посему таковые в принципе не в состоянии постичь НЕБЕСНОЕ – оно не вписывается в их ПРИВЫЧНУЮ умозрительную картину мира.

    Уверения Св. Отцов в том, что ЦЕННЫМИ ДЛЯ ДУШИ МОГУТ БЫТЬ ЛИШЬ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ И ПОСЛЕДУЮЩЕЕ ЗА НИМИ ЕЁ НЕЗЕМНОЕ ПРЕОБРАЖЕНИЕ, не находят отклика в испуганной душе, поэтому пропускаются мимо ушей, или, в лучшем случае, допустимы, как поэтическое пустословие: никакое «обожение души» подобным умникам не нужно. Христос им не нужен, потому что категоричен и радикален, жесток и даже опасен. Рационалист, в целом, вполне доволен собой – таким, каким он был всегда, с детства. Вот почему он постоянно оглядывается назад, подобно жене библейского Лота, и живёт прошлым – добрыми воспоминаниями, ностальгией по безвозвратно утерянному, потому что честный и трезвый взгляд в вероятное будущее леденит его сердце.
    Чтобы измениться для Царствия Небесного, следуя Христовым наставлениям, нужно особое состояние души, или ВЕРА, – впрочем, такое же неопределённое метафорическое качество, каким видится для умствующих понятие СМЕРТИ. Поэтому У РАЦИОНАЛИСТА НЕТ БУДУЩЕГО – в онтологическом смысле. ВЕРИТЬ – СТРАШНО!
   
    Мы обнаружили, что попытки православного интеллектуала, мыслящего в русле догматического позитивизма, рассматривать вопросы «личного спасения» или «пребывания с Богом», о чём столько пафосных разговоров вокруг, лишь через призму дискурсивности и логики – исполнены лицемерного благодушия, или попросту ЛЖИВЫ.
    Подобный «христианин» трусливо уклоняется от решения прямых и ясных задач, поставленных перед нами Христом, лишь бы избежать страха перед НЕИЗВЕСТНЫМ, потому что не может и не хочет расстаться с ИЗВЕСТНЫМ, с достигнутым «имением» – сокровищем, к которому привязан всей душой и сердцем. Привычные расчёт и выгода, которыми пропитано его естество, побеждают.
    ЧТОБЫ СЛЕДОВАТЬ ЗА ХРИСТОМ У НЕГО НЕ ХВАТАЕТ ДУХА.

    8.
    Для умника-рационалиста будет болезненным признание, если оно вообще возможно, что он НЕ ИМЕЕТ НИЧЕГО СВОЕГО, кроме грехов: всё, чем он располагает, чем живёт, – заимствованное, вычитанное, услышанное, шаблонное, и безконечно цитируемое. У кого угодно: у модных писателей, в журнальных статьях, богословских трудах и иных источниках – сейчас не проблема, где или у кого выбрать ПОДХОДЯЩИЕ И УДОБОВАРИМЫЕ сведения и ответы. Само усилие по «добыванию» знания дискредитировано, поиск «истины» обезценен технологической доступностью информации, и, кажется, что уже нет никакой необходимости ЛИЧНО «силою нудить Царствие Небесное» (Мф. 11:12). Развитие способностей к вариативному и парадоксальному мышлению отвергнуто, как «ненужное», вникание в глубинные мировоззренческие смыслы игнорируется в принципе, творческое рукоделие, изобретательность и мастерство не поощряются ни дома, ни в учебных заведениях... Посредственность и бездарность процветают на любом житейском уровне жизни.
    Поэтому рационалист всегда тянется к энциклопедиям, справочникам, инструкциям и типовым решениям псевдодуховного рода, склонен к оправдательным дискуссиям, подтверждающих его скудный кругозор, потому что с детства ПРИВЫК именно таким образом «добывать знание и житейскую мудрость» – вычитывать, высчитывать и выгадывать, полагаясь и опираясь на ЧУЖОЕ наследие, потому что СВОЕГО У НЕГО НЕТ!

    Вечно куда-то спешащий, озабоченный «делами» и «нехваткой времени», он желает контролировать всё вокруг, чтобы поддерживать пространство личного комфорта. Строить «планы на будущее» – любимое его занятие. Поглощённый лавиной логических комбинаций, которые всплывают и плодятся в его сознании мириадами, словно сочетания стёклышек в калейдоскопе, интеллектуал довольствуется лишь поверхностным анализом событий и явлений. Он безпрерывно занят сопоставлением чужих идей с образцовыми «личным мнением» и «здравым смыслом», произвольно сотканными из мгновений прожитой жизни, о достоверности которых он не задумывается ни на минуту, посему и не требующих усилий для обоснования их истинности, – как мы это уже выяснили. Сведения любого рода механически-безсознательно подгоняются «естественным светом разума» умника под устоявшиеся шаблоны личной картины мира, утверждаясь в большинстве случаев в статусе эталонного знания. И безжалостно оспариваются, или с лёгкостью отторгаются, если собственное сознание их не вмещает, потому что нельзя нарушать завоёванного в текущий момент жизни «уровня личного комфорта», в том числе интеллектуального. У подобного эрудита найдётся почти мгновенный успокоительный-объясняющий готовый ответ – разумеется, вполне логичный и обоснованный. Повторюсь: даже на духовные темы – без разницы! «Я знаю», «я читал», «вы рассуждаете не критически», «я не согласен», «я не верю», «такого не может быть», «я не хочу этого слышать», «это бред», «расслабьтесь, не напрягайтесь»… – отовсюду мы слышим знакомые доводы и заключения. Всё сгодится ради единственной оправдывающей цели – сохранения зоны внутреннего комфорта, которая у каждого своя в любой миг жизни. Получение удовольствий и избежание страданий-боли – вот чем озабочен, по сути, расчётливый прагматик-гедонист, талантливый последователь древних Эпикура и Аристиппа. Не будет преувеличением заявление, что в подобные «заботы» вовлечены практически все живущие на земле.
    Поэтому внезапные «испытания» и «искушения», о которых постоянно слышно в среде верующих, напрягающие и изматывающие сверх допустимой меры личной благоустроенности, а иные, похожие, скорее, на жизненную катастрофу, категорически неприемлемы и тщательно избегаются умствующим верхоглядом. ОНИ ВЫШЕ ЕГО ДУШЕВНЫХ СИЛ, потому что исполнены непереносимым трагизмом!
    «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло» (Ис. 1:5) – восклицает Господь устами пророка, в попытках достучаться до глубин души твердолобых «мыслителей», претерпевающих досадно несвоевременные «тяжкие удары судьбы». Другие варианты перевода: «Зачем вы так упорны в своем отступничестве? Хотите, чтобы вас били ещё? Вся голова изранена, всё сердце измождено», или «Разве мало вы биты были, что продолжаете противиться Мне? У каждого из вас голова разбита в кровь, и всё тело изранено».

    Однако душа не впитывает даже чужое должным образом, потому что в действительности ценным Небесным смыслам не пробиться сквозь жижу подобной непрерывной аналитики. Человек не вникает непосредственно в суть читаемого, слышимого, происходящего, но ПРИВЫЧНО ДУМАЕТ ПОВЕРХНОСТНЫМ ОБРАЗОМ о только что прочитанных, или кем-то произнесённых словах – в книге, передаче, проповеди, механически заполняя нескончаемыми и, по сути, безполезными сопоставлениями свои сознание и память. Потому что «думать» – это отнюдь не то же самое, что непосредственно и самозабвенно «слушать», «внимать», «видеть», «верить», «переживать», «удивляться» и «изумляться», как это происходит, например, у малых и впечатлительных детей, что неизбежно ПРЕОБРАЖАЕТ юные души, воспаряя их на качественно иной уровень. Посему Христос и говорил о детском восприятии как образцовом. 
    Думание – процесс отвлечённый, объективированный, когда объектом внимания становится безконечный поток мыслей и образов, не имеющих отношения к доселе сокрытой душе, лишённой самообретения и преображения, о которой у думающего лишь номинальное представление. Знания, не ставшие надмирными переживаниями, являются по отношению к самой душе внешним умозрительным «объектом», никчёмными сведениями, не имеющими с ней ничего общего. Душа по-прежнему спрятана «за кулисами самой себя». Царствие Небесное, которое «внутри есть», остаётся потаённым...
    Вывод печален: рационалист НЕ ОБЛАДАЕТ ЛИЧНЫМ ДУХОВНЫМ ОПЫТОМ – источником подлинного знания – того самого, позволяющего «духовно судить обо всём», по слову апостола Павла.

    И что же делать подобному «аналитику» с собственной душой, о существовании которой он имеет не более, чем поэтическое суждение и не в состоянии её «созерцать»?! 

    9.
    «Люди ума» – рационалисты, то есть большинство людей на земле, ЖИВУТ В ВЫДУМАННОМ ИМИ МИРЕ – фантазиях, мечтах и грёзах, руководствуясь соображениями, мнениями и теориями, которые сами же и породили, подобно сценаристам-режиссёрам, или «озолотились» в течение жизни схожим достоянием от таких же выдумщиков родственных взглядов, с кем в сговоре, по принципу: «с кем поведёшься, от того и наберёшься», или «с преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися» (Пс. 17: 26–27). Рационалист-вольнодумец выдаёт сии достижения за «богатство собственной личности» и «творческие изыскания», а общественную среду, к которой принадлежит, называет «культурной и просвещённой», и, нередко, «духовной» и «религиозной».
    Именно «свободомыслие» – безграничная «широта взглядов» – запускает механизм рождения того, что исстари обозначено не точным, но привычным нам словом – ГРЕХ. Грех, а скорее ЗАБЛУЖДЕНИЕ, ОШИБКА МЫШЛЕНИЯ, ведущие в итоге к искажениям в сфере выбора, прежде всего, нравственного характера, – неизбежным образом вытекают из «сериала» фантазий, объективирования безудержных желаний, устремлений и страстей. Следствием подобного выбора становится ПОБУЖДЕНИЕ К ДЕЙСТВИЮ, воплощаемое, в том числе в безнравственные поступки – «греховные».
    При подобном типичном душевном настрое ни о каком созерцательном безмолвии не может быть и речи: «Тщеславие, по причине непрестанного мятежа и смущения помышлений своих, из всего встречающегося собирает скверные сокровища и оскверняет сердце [в данном контексте – душу]. Оно также непотребным взором смотрит на природу вещей и занимает ум срамными мечтаниями; а СМИРЕННОМУДРИЕ ДУХОВНО ОГРАНИЧИВАЕТ СЕБЯ СОЗЕРЦАНИЕМ…» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 56).

    Итак, чтобы БЫТЬ, но, по сути, поддерживать значимость и величие своей дивной личности («имения» – как определено выше), человеку и нужны заимствованные ИЗВНЕ идеи и смыслы. Годятся любые удобные умозрительные теории, шаблонные заключения и утверждения, подходящие для обоснования своих поступков, – в чём он, безсознательно (механически) отражаясь, привычно ищет опору. Изыскивая её, в том числе, и на авторитетных страницах «духовной литературы», которой руководствуется и оправдывается.
    Схожее лживое бытие проявляется у фантазёра сплошь и рядом: увлечённый чтением, или просмотром занимательного кинофильма, он словно бы путешествует вместе с автором, и сам становится, в некотором роде, героем повествования, – «революционером», «разведчиком», «верующим христианином», «великим подвижником», подражая им и непроизвольно приписывая себе качества, о которых только что прочитал, услышал, или увидел на экране, но существующих лишь в его воображении. Вот почему дети постарше так любят смотреть героические фильмы, или читать приключенческую литературу. Юные воображалы легко отождествляются с любимыми персонажами, и пусть даже на короткое время, но воплощают их «характеры» в реальных поступках. Привычная жизнь скучна, тосклива и неприглядна, поэтому мы так нуждаемся в Мечте!

    Почти то же происходит в храме: прихожанин внимает словам священника и они тут же отображаются в его сознании в виде фантазий псевдодуховного рода – в полном соответствии с «сюжетом» проповеди. В более широком событийном русле мечтатель создаёт желаемый образ себя в глазах окружающих и приемлемый образ окружающих – в собственных глазах. Подобные проявления внутреннего мира он может живописать как угодно, называя их «верой», «духовностью», «правдой жизни» и прочими жанровыми эпитетами.
    Однако, НА САМОМ ДЕЛЕ НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТСЯ в его подлинном безусильном бытии: человек годами топчется на одном месте, ежедневно пребывая в некотором индивидуально-устойчивом и удобно-комфортном психологическом состоянии, сбалансированном опытом прожитых лет и сотканном из сиюминутных надуманных образов и желаний, при участии сложившихся в текущий момент внешних житейских обстоятельств. Сквозь века эхом доносится Христово сокрушение о всех нас, безпечных и несерьёзных: «…О, род неверный и развращённый! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас? (Мф. 17:17).
    По доброй сотне раз перечитывая Жития Св. Отцов, или Деяния апостолов, вслушиваясь безсчётное число раз в наставления священства, или духовные беседы по радио и ТВ, и вообразив, что и с ним тоже происходит нечто великое, грезящий о Небесах не осознаёт, что это ЧУЖИЕ Жития, и ЧУЖИЕ Деяния, которые НЕ ОБЛАДАЮТ ПРЕОБРАЖАЮЩИМ ДЕЙСТВИЕМ. Они множатся на переполненных полках памяти в виде очередной порции сведений, лишь на миг зажигая душевный огонь, который затухает в текущих заботах, нимало не побуждая душу к ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОМУ И ПОСТОЯННОМУ ДЕЙСТВИЮ-УСИЛИЮ по собственному исцелению-обожению, как и прочие многочисленные «духовные» слова и тексты из книг.
    В подобном хождении кругами НЕТ реального духовного продвижения, поэтому НЕТ и чудесного «стяжания» искомых сокровищ Царствия Небесного.
    Много ли найдётся «проснувшихся» – способных ВОЛЕВЫМ УСИЛИЕМ прекратить подобную «игру воображения», внезапно осознав её омерзительной в очах Божиих?!

    10.
    Человек, – вернее, то, что представляет из себя придуманная им самим «личность», – перманентно склонен к извращениям природных качеств и свойств собственного естества. Приём пищи превращается в изысканное гурманство, возлияния и обжорство, половые функции вырождаются в оргии и иные непотребства: «…живущие по плоти Богу угодить не могут» (Рим. 8:8). Неслучайно издревле практиковались посты, как особая форма воздержания и ущемления прихотей, чтобы придержать и обуздать ненасытную страстную плоть, и через сии самоограничения хоть немного ПРИОТКРЫТЬ ДВЕРЬ к нетелесному, потаённому, неземному... Но кто сейчас понимает истинные задачи постов, которые у большинства стали сакральной целью и свелись к многозначительной суете вокруг съеденных или не съеденных яиц и мяса?! Люди НЕ ЗНАЮТ, для чего они постятся.
    Хуже всего обстоят дела с рассудком, или сознанием, – тем, что мы обобщённо и не совсем правильно называем «умом». «Постящихся умом», пожалуй, и вовсе не найти! И как это – «поститься умом»?!

    Вместо того, чтобы просто зреть что-то, человек, сам того не замечая, теряет трезвость восприятия и забывается, потому что его психика реагирует на всё ПРИВЫЧНЫМ с детства образом. И вот он уже смотрит в мир сквозь пелены дежурных дискурсивных шаблонов и мнений, которыми изобилует его нутро, и едва ли не бредит наяву. Неуёмный ум виртуозно «наворачивает» пласты выдумок и иного ментального мусора вокруг увиденного или прочитанного, и делает это машинально. Безвольное сознание фаршируется зрительными и слуховыми ассоциациями из памяти, будто грёзами и сновидениями.
    Простой рассудительности и элементарного выбора оказывается недостаточно: необузданная воля вовлекает ум в безконечные сопоставления и аналитику. Рассудок увлечённо созерцает интеллектуальные миражи, не заботясь об их достоверности, или безцельно блуждает в джунглях слов и идей, почерпнутых из развлекательного чтива и зрелищ. Человеческая «личность» безпрепятственно фантазирует и «умничает» – по любому поводу или вообще без повода. И чем вольнодумец «умнее», информированнее или образованнее, тем, в некотором смысле, хуже для него, поскольку он, несомненно, обречён на погибель – столь изощрённым образом. «Идейно» стиснув зубы, и отказавшись от куриной ножки или «глазуньи» из яиц, он ничуть не радеет о своей больной психике, на которую нет управы.
    Так что же оскверняет «усердно постящегося» и наносит ему больший вред: «скоромное в постные дни», или тот смрад, которым ежечасно пропитан его развращённый разум?
 
    Человеческая душа, повреждённая первогрехом и утерявшая связь с Творцом, с юных лет непрерывно пополняется подобным имением, наследуя через воспитание и окружение традиции отцов и дедов. Мысли – свои и чужие – одна за другой текут непрерывным безконтрольным потоком, как пейзажи в окне поезда, и нет сил, чтобы его пресечь. «Да не на мнозе удаляяйся общения Твоего, от мысленнаго волка звероуловлен буду» (Свт. Иоанн Златоуст, Молитва 2-я ко Святому Причащению). Невидимая и неизведанная душа-наблюдатель – истинное человеческое «я», его сущность, заворожённая подобным «кинофильмом», или, скорее, «сериалом», не в состоянии оторваться от него. На то, чтобы вникать в слова и образы Христовы, исполненные сложных и глубоких смыслов, «не хватает времени». В течении всей человеческой жизни ДУША – ЕДИНСТВЕННО ПОДЛИННЫЙ И ДОСТОЙНЫЙ ОБЪЕКТ ВНИМАНИЯ – ОСТАЁТСЯ НЕПРОЯВЛЕННОЙ И НЕ «ОБНАРУЖЕННОЙ» ДЛЯ САМОЙ СЕБЯ – НЕОСОЗНАННОЙ.
    Человек совершенно «не отдаёт себе отчёта», ОТКУДА исходит это странное «внимание», и КТО, собственно говоря, «смотрит в окно поезда». Свидетель сего уверенно полагает, что это «ОН САМ», – некое собирательное «Я», которое он скоропалительно отождествляет со своей воображаемой личностью или, привычно, вообще не задумывается на сей счёт, поступая механически, то есть безотчётно и стихийно. Однако в состоянии узреть и понять, что «острие» внимания целиком направлено исключительно ВОВНЕ – на внешние объекты, и почти НИКОГДА не обращается ВОВНУТРЬ, к самой душе, – созерцанию себя самой, КОГДА ДУША СТАНОВИТСЯ ДЛЯ САМОЙ СЕБЯ ОБЪЕКТОМ ВНИМАНИЯ. К той самой «внутренней стороне чаши», на которую указывает Господь, упрекая евангельских фарисеев и законников в поверхностно-однобоком ви;дении. Двери в Царствие Небесное остаются закрытыми.

    Так, где же она, душа, – «то самое сущее», что человек вроде как собрался спасать годы назад, начитавшись «духовной литературы»?
    Вывод печален: человек НЕ ПОНИМАЕТ, что «это такое», НЕ ЗНАЕТ, что обозначено словом «ДУША». Как же он тогда может «спасать свою душу»? И что же он в таком случае «спасает» НА САМОМ ДЕЛЕ?

    Вот поэтому расхожее понятие «спасения души» остаётся до времени или навсегда, красивой пафосной метафорой, разбросанной в великом множестве в духовной и художественной литературе, театре и кино. Именно здесь кроются причины маловерия или вероотступничества: замершая в развитии ДУША НЕ ПОЛУЧАЕТ ОПЫТА В ТОМ, ЧЕГО ОНА НИКОГДА НЕ ВЕДАЛА, поэтому возвращается к испытанному, изведанному, известному, комфортному, излюбленному, погружаясь безсчётное число раз в уютные воспоминания, мечты, ощущения и иные «богатства» психики, нимало не меняясь. 

    11.
    Пожалуй, следует прояснить значение популярных шаблонных терминов, которыми изобилует духовная литература: «ум», «сознание», «воля», «внимание», «понимание», «субъект», «я», «сердце», «дух», «душа»… Не в суть ли перечисленных понятий, сполна изжёванных в книгах, следовало бы вникать претенденту на Небеса ещё на заре своих духовных дерзаний?!
    Люди вообще легковесно относятся к словам. Посему безответственно сыплют заимствованными отовсюду терминологическими неопределённостями, трактуя их как вздумается, потому что своевольно присвоили им статус «известных», достоверных, не подлежащих сомнению, а себя «знающими». Грех, покаяние, молитва, духовность, вера, святость, спасение, божественные энергии, добрые дела… – привычные нам слова с размытым смысловым содержанием удобны для поверхностных богословских умопостроений и в качестве дежурных интенций в словаре философов-схоластов, ведения пустопорожних салонных бесед и пригодны как метафоры в художественных произведениях. Но едва ли они применимы для практических целей в православном подвижничестве, где каждый шаг требует смысловой ясности, строгости и точности в формулировках и определениях.

    Творец наделил человека целым рядом психофизических качеств и свойств. Наша природа столь сложна, что описать взаимодействие её атрибутов между собой только лишь с помощью перечисленных терминов и акробатики ума крайне непросто, как и выявить исчерпывающим образом их функциональное назначение, большей частью сокрытое от нас.
    Однако в святоотеческом наследии внятных толкований на тему устроения человеческого естества не найти. Вчитываясь в ветхие свитки, обнаруживаешь с грустью, что и великие мужи особо не заботились о точности определений и однозначности терминов, что в значительной степени обезценивало их труды. Пишущий подвижник предстаёт со страниц пред читателем-неофитом как «ведающий», но, по сути, нимало не добавляя читателю ни знания, ни понимания… Перепутанные между собой термины преподносятся нам каждый раз под новой личиной: «возмущение ума» подменяется на «скорби сердца», а «паралич сознания» на последующих страницах именуется уже «замершей душой». И, наоборот, но в иных сочетаниях. «Молчание ума, искушение сознания, томление воли, зеркало души, чистота сердца…» – сих художественных изысков в старых книгах в избытке, – о них упоминалось выше, как о безполезных для начинающего, но внимательного исследователя Небесного. Сложно не согласиться, что приведённые примеры из слов всё-таки не равнозначны, и указывают на изначально РАЗНЫЕ по смыслу понятия.

    Иначе говоря, человек НЕ ЗНАЕТ, как соотносятся между собой его ум, сознание, душа… Нет у «спасающегося» ясности между этими определениями, которыми он, мечтатель о несбыточном, жонглирует в жизни похлеще иного циркача. НЕ ЗНАЕТ он, как «работает механизм» принятия им решений, где рождаются желания-вожделения, и откуда исходят мотивы намерений, как действует его же собственная воля, «что» или «кто» стоит за ней. Ум? Сознание? Душа?
    Итак, умник-рационалист НЕ ЗНАЕТ «самого себя», но «якает» о себе громко и непрерывно. Может ли подобный эгоист «исправить себя», «покаяться» истинным образом, «…если свет, который в тебе, тьма…» (Мф. 6:23), когда для него же самого собственная душа – «потёмки»?!
    Попытаемся внести посильную ясность в смысловое изобилие некоторых подобных обозначений, и, насколько это окажется возможным, устраним путаницу в толковании наиболее значимых из них.

    Наша ДУША, то есть наша СУЩНОСТЬ – или личность, но понимаемая онтологически в богоподобной ипостаси, – чиста и непорочна, потому что Господь создал её совершенной и уникальной. Человек мира сего никогда не видел первозданной чистоты своей души-сущности. И не увидит, пока Господь не пошлёт ему на это ОСОБОГО ДУХА ПОЗНАНИЯ, или как говорят Св. Отцы, «внутреннего зрения», видения. Нам ещё только предстоит «узреть свою душу».

    У души имеются функции и инструменты. ВОЛЯ и СОЗНАНИЕ (разум, рассудок) – это функции души, ВНИМАНИЕ и УМ – это инструменты сознания. ВОЛЯ не может действовать без участия СОЗНАНИЯ, придающего воле направление и смысл, регулируемые соответственно ВНИМАНИЕМ и УМОМ.
    ВОЛЯ и СОЗНАНИЕ – главнейшие атрибуты души Человека. Говоря в известной степени упрощения, ДУША, ВОЛЯ и СОЗНАНИЕ в совокупности и нераздельности составляют то, что является Человеком. Воля имеет точку приложения и вектор – направление действия. «Острие» синхронного приложения воли и сознания фокусируется через внимание. Ум, как инструмент, наделён аналитическими-сопоставительными или рациональными-дискурсивными функциями, и он соучаствует в процессе фокусировки внимания, обезпечивая «обратную связь» с сознанием.

    Едва постижимые нами причины драматических ветхозаветных событий дорого обошлись праотцам. С известной степенью упрощения можно заключить, что повреждение нашего естества произошло вследствие губительного нарушения Божественной иерархии прародителями человеческого рода – пренебрежением запретительными указаниями Бога через ослушание – СВОЕВОЛИЕ. Люди утратили качества, тождественные Вечности и Безсмертию, что привело к ПОТЕРЕ ЦЕЛОСТНОСТИ И ГАРМОНИИ МЕЖДУ СОЗНАНИЕМ И ВОЛЕЙ, деградации и тлению – смерти. Сознание наполнилось ложным знанием, а воля стала неуправляемой. В этом и состоит механизм того, что впоследствии было названо «грехом» – действий, порождаемых порочным состоянием заболевшей души и «тиражируемым» из поколения в поколение по сей день. Апостол Павел сетует: «Я ведь не знаю, что совершаю; ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то творю. Но тогда уже это не я совершаю, но живущий во мне грех» (Рим. 7:15, 19).
    Сказанное описывает текущую поведенческую модель человека, «творческий акт души» в его ошибочном-греховном выражении. Человек, в результате искажения собственного совершенного естества, лишился способности к достоверному восприятию бытия, как и дара достоверного творчества. В силу чего утратил статус Человека-сотворца Господу.

    Богоутрата обернулась непредставимой трагедией: совершенная и богоподобная ДУША-СУЩНОСТЬ обратилась в ущербный психический феномен – человеческую ЛИЧНОСТЬ. «Окрепшая» в знакомых нам условиях земного бытия, она непрерывно обогащается «ошибками» сознания и произволия, обременяется мнениями, фантазиями, специфической эмоционально-страстной окрашенностью, вследствие избыточной и распущенной чувственности, а также результатами механических действий – навыками, привычками и подобным. Буйства страстности и чувственности – это хаотические и неосознаваемые порывы воли, не контролируемые сознанием и умом.
    «РАЗУМЕЯ СЕБЯ», ЧЕЛОВЕК ИМЕЕТ ДЕЛО ИМЕННО С ПОРОЧНЫМ СОДЕРЖИМЫМ ЛИЧНОСТИ. Причудливая мозаика из ошибок и патологий, которыми изукрашена личность, отображается в «зеркале души» подобно пене и мути, исказив её изначально чистую природу. Заболевшая душа не имеет иного опыта, потому и не развивается должным образом.
    Милующий Христос дал нам начальное знание о необходимости «исцеления», назвал «Врача» и указал пути к Нему, а также озвучил порядок действий и усилий, которые должен предпринять именно сам человек, если он в действительности ОСОЗНАЁТ свою «болезнь», и ЖЕЛАЕТ «оздоровиться» – вернуть изначальную ЦЕЛОСТНОСТЬ своего естества. Христос как Богочеловек становится прообразом в процессе преображения наших личностей. Святитель Афанасий Александрийский выразил сие великое таинство парадоксальными словами: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». Во Христе божественное и человеческое – прообраз и образ – соединены в совершенном ипостасном единстве: человек обретает своё высшее предназначение в мистическом единении с Богом. Другими словами, именно через обожение мы переживаем божественную природу Христа. ПРЕОБРАЖЕНИЕ И ОБОЖЕНИЕ ЯВЛЯЮТСЯ ЦЕЛЬЮ ЖИЗНИ ХРИСТИАНИНА!

    «Царствие Небесное силою нудится» (Мф. 11:12). Благодаря ОСОЗНАННЫМ УСИЛИЯМ мы учимся, прежде всего, управлению своей разнузданной с детства волей и «точками» её приложения – в этом заключается суть евангельской цитаты. Делаем то малое, начальное и посильное, чего Христос ждёт именно от нас. Руководствуясь Господними наставлениями, мы ВОССТАНАВЛИВАЕМ рассогласованность ВОЛИ и СОЗНАНИЯ на самом раннем этапе своего исцеления, поскольку дальнейшее находится вне человеческих возможностей. Следуя волевому усилию в гармонии с сознанием, мы, таким образом, влияем как на текущие, так и на будущие события, в которые вовлечены, потому что в каждое мгновение, – прямо СЕЙЧАС, – создаём новые причинно-следственные связи, или, другими словами, ОСОЗНАННО творим собственную судьбу.
    Однако, как мы уже выяснили, нерадивый верхогляд перманентно не в состоянии смотреть на вещи ОСОЗНАННО. Неглубокий и несерьёзный, он распыляет свои усилия, потому что хватается за множество второстепенных дел вместо того, чтобы собрать силы ради самого важного и значимого – того единственного, на чём нужно сосредоточиться прежде всего. Его сознание непрерывно и безвольно следует, как на поводке, разнородному потоку мыслей, слов и идей, своих или чужих, полезных и губительных, и через внимание попеременно ОТОЖДЕСТВЛЯЕТСЯ с ними, облекаясь в видимое и слышимое, теряя таким образом само-осознанность в текущем мгновении. Сознание растекается в событиях и явлениях, будто по проводам или трубам. «Созерцатель» уже не в состоянии осознавать их и контролировать, поэтому не вникает в смыслы слов и явлений, – в то, что читает, слышит или видит, пребывая таким образом в «отупелом», без-сознательном состоянии.

    ВНИМАНИЕ – важнейший инструмент нашего сознания, и оно не может раздвоиться, потому что оно всегда ОДНО. Подобно стреле или игле, внимание направлено сознанием через волевое усилие обязательно на что-то одно, чем бы оно ни являлось – внешним объектом, страстью, болью, удовольствием, или мыслью, либо текущим психологическим состоянием.
    НЕ-ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ – главное препятствие, не позволяющее молящемуся приблизиться даже к порогу Царствия Небесного. Подвижник-фантазёр полагает, что вверяет «себя» Спасителю в своих туманных грёзах, но не отдаёт себе отчёта в том, ЧТО именно пытается «вручить» Христу, который точно так же «соткан из вещества» его выдумок. Нетрудно догадаться, что подобные «молитвы» и «подвижничество» окажутся безплодными, а Бог «неумолимым».
    Вот почему человек НИКОГДА и НИЧЕГО НЕ ДОСТИГАЕТ. Количество поклонов и десятки вычитанных акафистов не решают проблемы. Ему недостаёт ВНИМАТЕЛЬНОСТИ, бдительности, трезвости, или, говоря иначе, «собранности» – дисциплинированности ВОЛИ, которая управляет вниманием в рамках осознанной задачи, поставленной умом. Человек, утерявший нить осознанности, – «бодрости духа», – механически стремится быть «везде», чтобы охватить «всё», но в итоге оказывается «нигде» и не получает «ничего». Такова наиболее характерная и показательная модель нашего повседневного поведения!
    Подобная «каша» или ХАОС ИЗ ВНИМАНИЯ, ВОЛИ, СОЗНАНИЯ И УМА составляет наше естество практически круглосуточно, и бытует на протяжении всей жизни – до смертного одра. Люди вообще крайне неохотно «делают усилия», уж тем более впотьмах своей души, «внутри», – там, где сокрыты двери в Царствие Небесное, по словам Христовым (Лк. 17:21).
    Ценными же в очах Господних могут быть лишь ОСОЗНАННОЕ ДЕЙСТВИЕ-УСИЛИЕ, равно как ясно и непрерывно осознаваемая цель. ОСОЗНАННОСТЬ НЕ ОБРЕСТИ ИНАЧЕ, ЧЕМ ЧЕРЕЗ ПРЕДЕЛЬНУЮ ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ, а это возможно в полной мере только в Молчании-Безмолвии протрезвевшего рассудка.
    Созерцатель-мистик по определению педант и перфекционист – по-другому и быть не может. Он тщателен и настойчив в своих трудах: ничто из закоулков психики не ускользнёт от его внимания, потому что ВАЖНО ВСЁ.

    Доселе неосязаемое и едва осознаваемое «внимание» – микроскопическая «точка осознанности», подобная острию иглы, – по сути, и ЕСТЬ САМ ЧЕЛОВЕК. «Там», в некотором смысле, «спрятана» наша чистая и непорочная СУЩНОСТЬ-ДУША, которую он ещё должен будет опознать, всмотреться в неё. Можно образно заключить, что и наше исцеление-обожение, «находится на острие иглы-вектора внимания», куда, как на ниточке, следует и само сознание – свойство души, понуждаемое собственной же волей. Не просто так говорилось мудрыми: «мы есть то, на что смотрим». Посему угодно Богу, чтобы человек на Него взирал.

    Итак, Христос ждёт от нас ОСОЗНАННОСТИ и ВНИМАТЕЛЬНОСТИ.

    12.
    Однако у рационалиста-фантазёра всё складывается печально: ОН НЕ СУЩЕСТВУЕТ – в онтологическом смысле. Выше не раз указывалось, что он, не осознавая того, вынес «себя» за скобки исследования-познания – как перманентно достоверного и «не подлежащего сомнению» и изменениям. Следуя смутным импульсам из потаённых глубин психики и не вникая в их природу, он, тем не менее, уверенно обосновывает и утверждает любые свои поступки и решения, будучи «самим собой», – гордо-значимым и «уважаемым друзьями и близкими», воображая себя творческим и разносторонним человеком, но, по сути, безудержно вытворяет всё, что взбредёт в голову. Влекомый жизненным потоком, событиями и «новостями», не имея покоя ни днём, ни ночью, он панически боится оставаться НАЕДИНЕ с «самим собой». «Заглядывать в себя» – страшно, поэтому малейшие намёки на то, что «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21) отвергаются решительным образом.
    Томимый гнётом своей надуманной, но необъятной личности, он в принципе не может измениться, как того ждёт от нас Христос. Потому что не может произвести в себе ничего исцеляющего и преображающего, кроме очередной порции домыслов, тревог и опасений – об утрате имущества, личных достоинств, чести, здоровья и туманных прогнозов на тему собственной смерти.
    Обо всём перечисленном он старается не думать, как и о прочем, что он привычно принимает за «СВОЁ», из чего, как ему кажется, соткано его естество-«имение», «ОН САМ», но на деле является лишь плодом многолетних отражений, – рефлексией на прочитанное и увиденное, эхом ЧУЖИХ идей, слов и событий – об этом достаточно сказано выше. Мы снисходительно улыбаемся, когда ребёнок, бежит, раскинув руки, и объявляет всем, что он – лётчик или космонавт, но не задумываемся ни на секунду, что мы сами ведём себя точно так же, только пребываем на другом уровне представлений о себе.

    Невдомёк обывателю, что на самом деле он «голый», не только телесно, но и «душевно», потому что ещё не обрёл ничего НЕТЛЕННОГО. В момент смерти от него ничего не останется, кроме невнятных «шумов» бракованного сознания, подобных радиочастотным, клубка запутанных психологических проблем и страхов, коллекций разного рода непотребств, которые он накопил в течение жизни, и хаотически отобразил в чёрном зеркале своей непроявленной души. Жизни, которая оборвётся внезапно, и потом воспримется той самой ущербной душой как мимолётный дурной сон, промелькнувший пред растерянным взором.
    С чем предстанет подобный фантазёр пред Богом? Что он предъявит Ему? Какое СОДЕРЖАНИЕ ДУШИ? Мусор, накопленный годами жизни? Едва ли там найдётся «духовность» – надоевшее за всю жизнь слово, ставшее шаблонной фигурой речи в тщеславных и пустопорожних спорах и словопрениях, которое будто обглоданная кость не содержит в себе ничего ценного...

    «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател, и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. Ин. 3:17).
    «Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться, и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. Ин. 3:18).

    Итак, ЗЕМНОЕ БЫТИЕ ЧЕЛОВЕКА с его не преображённым естеством не имеет никакой ценности в очах Божиих. Ему ещё только предстоит стать Человеком, уподобившись Господу: «…если хочешь быть СОВЕРШЕННЫМ, следуй за Мною» (Мф. 19:21). Пробудившийся же искатель Мира Горнего видит лишь один верный путь обретения подобного совершенства – следовать метафизике обожения через Христа: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасётся» (Ин. 10:9).

    13.
    Мы обрели понимание, что в вычитанном, или в услышанном, в том числе и на проповеди в храме, В ПРИНЦИПЕ НЕВОЗМОЖНО ОБРЕСТИ ПРЕОБРАЖАЮЩЕГО ЗНАНИЯ: нельзя найти в книгах некие тайные слова, которые вознесут на Небеса. Вычитанное, как и услышанное, априори имеет исключительно декларативную, отвлечённую, то есть рационально-умозрительную природу, хотя и побуждающую к дисциплине, трезвению и страху Божию, и иным благочестивым воплощениям воли, но, в совокупности и множественности проявлений, является «внешним объектом», не имеющим прямого отношения к исцеляемой душе, до времени остающейся «за кулисами».
    Вычитанное знание констатирует, утверждает, определяет, указывает, направляет, наставляет, вдохновляет, но НЕ ПРЕОБРАЖАЕТ. Чтение, как одна из начальных форм богоустремлённости, отнюдь не скоро приведёт рассудок подвижника туда, где прекращаются любые движение ума и мысли, и где притихшая душа сподобится непосредственно внимать «неизречённым глаголам» вечной жизни, после чего уже не будет прежней. Посему в «получении знаний» не следует особо усердствовать в чтении: НУЖНО ОБЕЗПЕЧИТЬ ДЛЯ ДУШИ ТАКИЕ УСЛОВИЯ, ЧТОБЫ ЗНАНИЕ ПРОИСХОДИЛО ИЗНУТРИ.
    Блаженный Феофилакт Болгарский пишет: «…не закон, который только даёт заповеди, а помощи не оказывает ни малейшей, но благодать, которая прощает прежние грехи и укрепляет для будущего» (Толкования на послание Рим. 6). «…Когда сила Духа низойдет в действующую в человеке душевную силу, тогда вместо закона Писаний укореняются в сердце заповеди Духа, и тогда [человек] ТАЙНО УЧИТСЯ У ДУХА, И НЕ ИМЕЕТ НУЖДЫ В ПОСОБИИ ВЕЩЕСТВА ЧУВСТВЕННОГО [то есть в книжном знании]» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 58).

    Сведения, полученные «извне» – это лишь ПРЕДДВЕРИЕ, программный, концептуальный и побуждающий повод, пролегомен к выздоровлению души. Преображающим и исцеляющим будет то, что человек сможет опытно ПЕРЕЖИТЬ – во внерациональном-трансцендентном и благодатном бытии Безмолвия-Молчания, «получая» посредством Духа собственное, – значит, ПОДЛИННОЕ ЛИЧНОЕ ЗНАНИЕ. То самое, которое складывается в копилку нетленных Небесных сокровищ, о которых и говорит Господь, указывая лишь общее направление работы: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21).

    Абстрактно-декларативное «покаяние», о котором упоминалось выше и о чём нам постоянно говорят с амвонов, отнюдь не одна лишь рациональная замена некой нравственной (или безнравственной) доктрины на другую, в соответствии с точным значением греческого слова «метанойя», переводимого как «изменение ума» – смена точки зрения или рассудочной позиции, без чего невозможна последующая трансформация души. Сожаление и горький плач о проступке, принимаемые большинством за «покаяние», – театрально эффектны, но безполезны. «Покаяние» должно пониматься гораздо глубже: как именно качественно НЕОБРАТИМЫЕ ИЗМЕНЕНИЕ и ПРЕОБРАЖЕНИЕ естества человека. В перспективе – как его ОБОЖЕНИЕ. И это уже отнюдь не рационально-умозрительный эпизод сопоставительно-благочестивого выбора кающимся «чего-то из чего-то», как очень многие привыкли полагать, едва услышав о «покаянии», но не способные преодолеть главного – оков своего прагматичного рассудка. ПОКАЯНИЕ – ЭТО ПРОЦЕСС последующего допущения внерационального и незримого действия Духа Божьего в человеке, что ведёт к обретению опыта, непредставимого прежде и не достижимого привычными житейскими методами. Причастие Святых Даров на литургии лишь часть подобного действа, абсолютно необходимая, но недостаточная.
    «Механизм», осуществляющий благодатный процесс покаянного ОБОЖЕНИЯ и получения-«стяжания» ЛИЧНОГО ДУХОВНОГО ЗНАНИЯ не подвластен человеку, – он в руках Господних. Мы помним, что исцеляет и преображает исключительно Сам Христос: «Я есмь лоза, а вы – ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5).
    Иначе говоря, «совлечение ветхого человека», «причастие», «преображение», «исцеление» – эти понятия в совокупности являются экзистенциальным таинством, результатом внерационального ДИАЛОГА человека и Бога – метафизического, мистического и чудесного.

    Что же ещё нужно делать богоискателю, чтобы подобный ДИАЛОГ между ним и Богом состоялся?

    14.
    Выше разъяснялось, как безпечно мы прозябаем на празднике жизни в состоянии расслабленного сознания и утешаемся удовольствиями любого рода, качаемся на волнах океана собственных фантазий, убаюкиваем себя ностальгическими воспоминаниями или же предаёмся иным развлечениям ума. И лишь изредка сосредоточенно напрягаемся по поводу чего-либо, когда к этому нас принуждают события: неприятности, «испытания» или «искушения» – то есть мы ВЫНУЖДЕННО производим целевое и совокупное волевое усилие для их устранения, чтобы вернуть себя в исходную комфортную позицию. Шаблонные модели поведения, выдрессированные в нас с детства, сродни собачьим рефлексам, незаметно стали естественными до автоматизма, причём таким образом, что действия воли, ответствующие за эти рефлексы, не осознаются. Мы сызмальства превратились в странных полуавтоматов-полулюдей с теплохладной душой, «функцию внешних обстоятельств», привычек и традиций, которым следуем механически, как по программе или алгоритму, не осознавая должным образом не только их, но и себя в них. «Автоматика» по обезпечению удовольствий, избежания боли и страданий работает безупречно! Нетрудно представить, что дальнейшее подобное «функциональное развитие» приведёт к полному расчеловечению – оскотиниванию или, как сейчас аккуратно говорят, – трансгуманизму. Более того, это уже происходит.
    Кажется, что нет никакой необходимости намеренно «ломать себя», нарушая или даже разрушая привычный строй собственной психики, изымая себя из обыденно-естественного хода вещей, который мы называем «жизнью», только лишь на основании стремления к какому-то «Царствию Небесному», что, скорее, пугает, нежели вдохновляет и радует.
    Не о том ли молвит древняя мудрость: «привычка – это вторая натура»? То, что мы называем «характером», в основном состоит из наших привычек – повторяющихся действий-поступков, страстей и прочего, чему мы неосознанно следуем изо дня в день. Проходят годы, но, как мы уже выяснили, человек, по сути, не меняется – по описанным выше причинам: от привычного так же трудно отказаться, как и изменить характер – важнейшую особенность личности. ЗЕМНОЕ И МИРСКОЕ СТАЛИ ПРИВЫЧНЫМИ.
    Вроде как и нет объективных препятствий к тому, чтобы начать жить по-другому – достаточно изменить привычки. Но человек не торопится делать «духовные усилия» – пока на него не обрушатся обстоятельства непреодолимой силы.

    Соборно-церковная жизнь приучает нас к «непривычному», например, молитвам, постам и другим душеполезным действиям, идущими вразрез с обыденностью и требующими изрядных волевых усилий для их осуществления. Тем не менее подобная воцерковлённость не является достаточной в силу её поверхностности и однобокости, и уж тем более потому, что неофиты увлечённо и «творчески» трактуют молитвенные практики и посты, как им заблагорассудится, впадая в крайности и прельщения души.
    Но когда ЦЕЛИ не ясны, не осознаваемы, либо вообще утеряны, тогда и СРЕДСТВА для их достижения избираются и используются бездарно и стихийно. Посты превращаются в нудный диетический ритуал с туманным ореолом сакральной многозначительности, зазубренные годами молитвы вырождаются в механические последовательности из особых фраз и слов, словно кодированные пароли доступа к потребным благам или едва ли не в пафосные заклинания для «магической» материализации нужных событий и выгодных ситуаций. Человек умоляет Бога непрерывной чередой логически обоснованных «дай» и «помоги», «прости» и «помилуй», но тут же своими последующими неосознанными поступками творит прямо противоположное сути просимого… Немудрено, что «молящийся» не получает ожидаемого, хотя ни одна молитва не остаётся не услышанной Господом.
    Нерушимая как броня, поверхностно-рациональная основа подобного понимания вопроса в обращении с волей объективно являет нам никчёмность и лживость рассуждений о «спасении души»: человек не нуждается в «Царствии Небесном»!

    Итак, УСИЛИЕ – свойство воли – может состоять, в том числе, в осознанном и целенаправленном ПРЕОДОЛЕНИИ ПРЕЖНИХ МЕХАНИЧЕСКИХ ПРИВЫЧЕК, усвоенных с детства, – умственных и телесно-душевных, – и СОЗДАНИИ НОВЫХ – душеспасительных. Через рассуждения или веру Христос предлагает нам воспитать в себе иной тип желаний и устремлений – надмирного рода.
    В планах бездельников и искателей дармового рая никакие усилия не предусмотрены. Они убеждены в том, что Христос, который «пришёл для всех», гарантированно спасёт их неким сверхъестественным образом без каких-либо усилий с их стороны, потому что «Он нас любит». Впрочем, по прошествии немалых лет жизни, прожитых с молитвенным тщанием и старанием, и с большой долей осознанного делания, даже опытный подвижник нередко испытывает безрадостные-тревожные чувства одиночества и безполезности предпринимаемых усилий, потому что не видит в себе изменений. Уже упоминалось о том, что ставший на путь веры человек НИЧЕГО НЕ ДОСТИГАЕТ САМ. Но также «НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТ» – несмотря на надежды и упования! И, более того, пожинает не только уныние, но и СКОРБИ на своём нелёгком пути, принять которые достойно и с пользой для себя удаётся не каждому. «Всё без толку…» – поспешно и обречённо утверждает он трагичный факт собственной богооставленности.
    Где же выход?

    «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14:22).
    «Когда угодно Богу подвергнуть человека большим скорбям, попускает впасть ему в руки малодушия. И оно порождает в человеке одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавленность души, и это есть вкушение геенны; сим наводится на человека дух исступления, из которого источаются тысячи искушений» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 79).
    «Скорби попускаются, чтоб обнаружилось, кто любит Бога действительно. Без терпения скорбей даже благодарная душа не способна к Царствию Божию. ТВЁРДОЕ ТЕРПЕНИЕ СКОРБЕЙ РАВНОЧЕСТНО МУЧЕНИЧЕСТВУ» – назидает прп. Никон Оптинский – подобных указаний Св. Отцов много...

    Практическая же ценность переживания искушений и скорбей в другом: в подобные драматические минуты или дни РАЗРЫВАЮТСЯ РАЦИОНАЛЬНЫЕ СВЯЗИ В ПРИВЫЧНОЙ КАРТИНЕ МИРА ПОДВИЖНИКА. Всё удобное-мирское, что «нагородил» он в себе, рассыпается вмиг, обнажая его естество к тому, что «НЕ ОТ МИРА СЕГО»… (Ин. 18:36).
    Скорби – это радикальное и действенное средство по изживанию безполезных и порочных привычек. Это «обстоятельства непреодолимой силы», без которых невозможно сменить «заезженную пластинку» уютного бытия и в перспективе исцелиться и обожиться.
    Если мы не слышим шёпота Божией любви, то Он взывает через рупор скорбей. Господь посылает их не ради наших безсмысленных и «ненужных» страданий и не как «досадные и несвоевременные помехи», разрушающие «привычную зону комфорта», а ради тех самых УСИЛИЙ, которые создают и задают определённый фон напряжения и направления воли или, как говорят, «силы духа», – необходимых для внутренней работы терпеливого подвижника. Благодаря чему и «нудится Царствие Небесное».
    Понятно теперь, почему сказаны такие слова: «Никто без искушений не может войти в Царствие Небесное; не будь искушений, никто бы и не спасся [исцелился]» (прп. Антоний Великий, Поучения, гл. 9). Человек, избегающий скорбей, в безумии своём отвергает врачующую десницу Господню и самого Христа: «оставь меня в покое, я не хочу знать Тебя».

    Не редкость, когда избыток горестей приводит неопытного и немощного духом подвижника к полной растерянности и даже отчаянию: зыбкое сознание, лишённое привычных рациональных подпорок и ориентиров, мечется и ускользает, словно размытая почва из-под ног. Смятение ввергает в хаос чувства и всё естество. Молящийся НЕ ВЕДАЕТ, ЧТО ЕМУ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ, ибо «конец света» для него уже наступил.
    Но вот, что говорит апостол Павел, в том числе и о подобных минутах: «…знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде. НАДЕЖДА ЖЕ, КОГДА ВИДИТ, НЕ ЕСТЬ НАДЕЖДА; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? НО КОГДА НАДЕЕМСЯ ТОГО, ЧЕГО НЕ ВИДИМ, ТОГДА ОЖИДАЕМ В ТЕРПЕНИИ. Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо МЫ НЕ ЗНАЕМ, О ЧЁМ МОЛИТЬСЯ, КАК ДОЛЖНО, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными. Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа, потому что Он ходатайствует за святых по воле Божией» (Рим. 8:22–27).

    Итак: «…МЫ НЕ ЗНАЕМ, О ЧЁМ МОЛИТЬСЯ, [и] КАК ДОЛЖНО [молиться]…».
Однако в эти долгие мгновения-часы-дни-годы, полные неизбывного и мучительного предчувствия Неизвестного, У МОЛЯЩЕГОСЯ НЕ ХВАТАЕТ ТЕРПЕНИЯ на то, чего не видит и чего не понимает: изворотливый ум, требующий сиюминутно-безотказных объяснений, рациональных решений и эффектно-зрелищных явлений и чудес, привычно и скоро изыскивает опоры в хаосе Известного и испытанного, в богатстве «жизненного опыта». Потому и заполняет он свой духовный путь малозначимыми суетой и чепухой в «православном стиле» – в полном соответствии с персональным внутренним содержанием и предпочтениями, ничего в итоге не «достигая».
    Опутанный страстями и дурными привычками, нетерпеливый и несмиренный, уязвлённый унынием, раздавленный «искушениями», запирает он двери неизреченным воздыханиям Святого Духа мощью своей масштабной личности.

    Изнывающее от одиночества и страха Неизведанности сознание мудрствующего умника всё ещё исполнено «имением» не изжитых поведенческих шаблонов, в основе которых лежат невнятные претензии и высокомерные идеи личного «достижения». Вот откуда истекают авантюрно-стяжательные наклонности по-пиратски взять на абордаж «корабль с сокровищами Царствия Небесного» и прочие зловония погребов эгоистической психики, во мраке которых таится главный «режиссёр» – ГОРДОСТЬ. Именно гордость – непоколебимый утёс претенциозной значимости и величия персоны, помноженные на изощрённые художества индивидуального умничания, являются главными и системными препятствиями для проявления в нас Божественных смыслов.
    «Ты неумолим!» – по-прежнему дерзко вопиет мятущаяся душа отчаявшегося гордеца, рассчитывающая на «специальное» отношение к себе, но забывшая, что «…довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12:9). «Кого угодно Богу спасти, того будет Он устрашать, приводить в ужас, ввергать в различные печали, чтобы не было ему времени вдаваться в гордыню» (прп. Нил Синайский, Книга III, Письма).
    Ибо «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать» (Иак. 4:6).

    15.
    ЧЕЛОВЕК НЕ УМЕЕТ МОЛЧАТЬ.
    Неважно, где он находится: дома, на учёбе, или производстве, на молитве в храме – его рациональный взор в мир не меняется, поэтому внутренний оценочный разговор не прекращается ни на минуту. Обычно достаточно года, чтобы новорождённый человек научился говорить. Но нужны десятки лет, если не вся жизнь, чтобы он научился Молчать. Людская молва донесла до наших времён древнюю максиму: «Слово – серебро, а молчание – золото. Не-сказавший пожалеет единожды, сказавший – тысячу раз».
    Однако не столько речь, сколько НЕПРЕРЫВНО БУБНЯЩИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РАССУДОК, исполненный корысти и жаждущий мирской выгоды, по словам Руми, наглухо затворил дверь, которую приоткрывает нам милосердный Господь!

    «Творящих знамения, чудеса и силы в мире – не приравнивай к безмолвствующим с ведением. БЕЗДЕЙСТВЕННОСТЬ БЕЗМОЛВИЯ ВОЗЛЮБИ ПАЧЕ, нежели насыщение алчущих в мире и обращение многих народов к поклонению Богу» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 56).
    МОЛЧАНИЕ, которое СРОДНИ СМЕРТИ, неведомо рациональному типу человека, потому что таковой опирается на безпрерывное внутреннее говорение, «диалог с самим собой» – мутной, неуловимой сущностью, полагая, что эта сущность и есть «он сам» или, хуже того, его «душа». И не важно, если потаённый разговор касается высоких и даже духовных тем – «сюжет» в принципе не имеет значения! Нет никакого просвета среди расчётливых мыслей и слов, которые бурным потоком шумят в содержательной человеческой психике. Подлинное Молчание становится невозможным.

    Молчание – это не просто не-говорение. Можно и говорить, но, по сути, молчать. И это уже не литературная метафора из кладовых высокой лексики, а действительное СОСТОЯНИЕ, КОТОРОЕ ПОДАЁТСЯ СВЫШЕ НЕЗРИМЫМ ДЕЙСТВИЕМ БОЖЬЕГО ДУХА после многих лет сосредоточенного-смиренного подвижничества. Опираясь на собственные потуги и безконечные умствования, самому «выдавить из себя Безмолвие» не получится! Сказано выше, что рассудочные усилия задают только направление намерений и поступков, но что будет потом, решает не человек. В его воле осуществить лишь первый, осознанный, шаг. Внимательный читатель помнит: вера всегда начинается с азов рационального, но восходит к трансцендентному, где человек безвластен, безпомощен, немощен... Но именно таким образом обрёл спасение протрезвевший ко смирению «блудный сын» из притчи.
    Молчание – это ДАР, талант. И оно лишь НАЧАЛО духовного пути.

    Чем так ценно искомое Молчание-Безмолвие, о котором тем не менее сказано столь много слов? Зачем оно нам здесь, в этой временной жизни?

    16.
    Как юность сменяется зрелостью, так и неопытный богоискатель неизбежно вступает в неминуемую пору обучения подлинному смирению, когда не столь непокорная плоть, а именно человеческие РАЗУМ, РАССУДОК, СОЗНАНИЕ, СТАНОВЯТСЯ «ПОЛЕМ БОЯ». «Держи ум твой во аде, но не отчаивайся» – наставляет Господь преподобного Силуана Афонского обузданию и направлению неистовой воли, явившийся будущему старцу на заре его подвижничества.
    Ибо: «СКОРБИ УМА ДОСТАТОЧНО к тому, чтобы заменить ВСЯКОЕ телесное делание» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 89).
    Мы вновь видим, что именно рассудок, воля, ум, внимательность являются первостепенными качествами, над которыми «работает» подвизающийся.
    «Держание ума во аде» – лишь начальная фаза обожения. Бодрствующий подвижник, сие практикующий, не дожидается очередного кнута скорбей, которым милостивый Господь «подстёгивает» зазевавшегося мечтателя о Мире Горнем, направляя его усилия в текущий миг земного бытия. Трезвящийся осознанно поддерживает в себе СКОРБНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ ДУШИ – покаянное «силовое поле», в котором переплавляются и растворяются в ничто всё ложное и мнимое из его «имения», высвобождая чистейший «душевный субстрат», пригодный для Царствия Небесного. Без подобных усилий – «скорбей ума» – обрести истинные смирение и Молчание невозможно.
    Потому и непреклонен Господь: «Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим» (Откр. Ин. 3:02).

    Однако тысячи молящихся готовы и впредь измываться над своими телесами в меру своих сил и фантазий – «поститься» – в их понимании. При этом РАЗУМ ИХ ОСТАЁТСЯ НЕПРИКОСНОВЕННЫМ, – за «скобками» личной онтологии, как «данность, не требующая доказательств достоверности», значит и необходимости в изменениях. Господь же настаивает: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть во искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мф. 26:41).
    Что же особенного происходит с душой, творящей усилие по внимательному само-осознанию, иначе говоря, – Бодрствованию, причём Бодрствованию НЕПРЕРЫВНОМУ?

    Бодрствование, или САМО-ОСОЗНАННОСТЬ – ВАЖНЕЙШЕЕ И ЦЕННЕЙШЕЕ КАЧЕСТВО В ЧЕЛОВЕКЕ, на которое тем или иным образом указывается методологией Евангелий, к чему сводятся, по сути, практически ВСЕ призывы Христовы по обретению нами богоподобия, и возвращению на Небеса, к Отцу.
    Возвращение «блудного сына» в отчий дом невозможно без осознания себя погибшим в аду. Мы видим такие строки: «Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19:10) – всех нас, – ибо ВСЕ В АДУ.
    Нельзя предстоять пред Господом, не осознавая себя «во аде». Человек не бодрствующий, но непрерывно витающий в облаках своих грёз, не может о себе заявить доподлинно, что он – ЕСТЬ! Подобно тому, как некогда Яхве явил изумлённому Моисею Откровенное Знание: «Я ТОТ, КТО ЕСТЬ, Я – СУЩИЙ» (Исх. 3:14). Имя Божие открылось нам, в том числе, как Его абсолютные и исчерпывающие непосредственность и присутствие. Господь не где-то там, далеко, «в космосе» или «параллельных мирах. Он – Сущий «ныне и присно», то есть ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС – ВСЕГДА!

    ПЕРВОЕ И ГЛАВНОЕ, что нужно практиковать в сей миг, – это С ВОЛЕВЫМ УСИЛИЕМ И ВНИМАТЕЛЬНОСТЬЮ ПОБУЖДАТЬ СЕБЯ К СИЮМИНУТНОЙ ОСОЗНАННОСТИ, поскольку мы помним: «Царствие Небесное силою нудится» (Мф. 11:12). «То, что Я говорю вам, говорю и всем: бодрствуйте!» (Мк. 13:37). И апостол Павел настаивает: «Непрестанно молитесь» (1 Фес. 5:17), «Духа не угашайте» (1 Фес. 5:19). Такое невозможно, если наши воля, сознание и внимание непрестанно растекаются по протокам безвольной души.
    «Безмолвие – есть НЕПРЕРЫВНАЯ служба Богу и предстояние пред Ним» (прп. Иоанн Лествичник, Лествица, Слово 27:13), иначе никакое реальное Молчание не снискать. Упомянутые выше присутствие Божие и последующий искомый «диалог с Богом» никогда не обнаружатся подвизающимся, пребывающим в без-памятстве. Видит Господь, что вручать «дары Духа» просто НЕКОМУ: «Я приходил, никого не было, Я звал, никто не отвечал» (Ис. 50:2). «Я никогда не знал вас…» (Мф. 7:23) – «знать» было некого, потому что гуляк и искателей приключений постоянно «нет дома». Вечно чем-то занятые, они пропали «где-то там» – на ярмарках диковинок, ласкающих и чарующих внимание порочного рассудка, они – «не в себе»... Св. Отцами подобное называлось прямо – «умственным блудом». Стремление «быть с Богом» остаётся умозрительным намерением или высокопарной фигурой речи. Образуются очередные мыльные пузыри живописных фантазий на эту тему, которые философствующий подобным образом умник-ротозей может трактовать как захочет, находясь в «духовной прелести», но в очах Божиих не имеющих никакой ценности, – они будут «безумием пред Богом», по словам апостола.

    Мы выяснили, что скорби «приводят в чувство» подвижника, отрезвляют и возвращают бродягу-вольнодумца «домой», в настоящее, окружают его такими обстоятельствами, когда ему уже не до мечтаний и фантазий. Скорби потребны, чтобы он «вспомнил себя» в текущем моменте жизни, подобно «блудному сыну», – «опомнился», как говорят в народе. ПЛОДОМ ЖЕ НЕСЕНИЯ СКОРБЕЙ СТАНОВИТСЯ ОБУЧЕНИЕ ОСОЗНАННОМУ БОДРСТВОВАНИЮ: истинное Безмолвие возможно обрести лишь бодрствующей душой, пребывающей В МИГЕ «ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС» В БЕЗКОНЕЧНОМ ТЕРПЕНИИ.

    Смиренный подвижник при незримом и невыразимом содействии Святого Духа гармонично сопрягает разобщённые греховным безумием прародителей рода человеческого ВОЛЮ И СОЗНАНИЕ, и таким образом СОЗДАЁТ НОВУЮ ПРИВЫЧКУ: «БЫТЬ ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС».
    Непрерывно бодрствуя и безмолвствуя с предельной осознанностью, он впервые, по-настоящему, «помнит себя» в упомянутом выше онтологическом качестве «ТОГО, КТО ЕСТЬ», уподобляясь Господу, и в послушании Ему обнажает сокрытую пороками душу свою для уврачевания её Христом.

    Эта исключительно важная практика свидетельствует о готовности подвижника, сродни евангельскому «блудному сыну», проявить ОСОЗНАННОЕ и ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОЕ ВОЛЕВОЕ УСИЛИЕ – едва ли не единственно ценное действие, которое по Божьему замыслу должен предпринять именно сам человек: СВОЕЮ ВОЛЕЮ стряхнуть с себя рабское-скотское состояние безвольно растёкшегося рассудка, чтобы быть Человеком, выражая таким образом готовность в ЛЮБОЙ МИГ БЫТЬ С БОГОМ, – к усыновлению Им, что означает иметь способность к ОСОЗНАННОМУ диалогу с Ним. Быть Человеком-сотворцом Господу, славным в очах Божиих, достойным того, чтобы Господь вручил ему Дары Духа. Ещё ЗДЕСЬ, ПРИ ЖИЗНИ.
    Не важно, в какой форме выражается надмирное подвижничество богоискателя: в циклах Иисусовой молитвы, творимой в толчее многолюдного города или в непоколебимом стоянии на камне, в глухомани, пред ветрами и снегами, в безхитростном домашнем или производственном рукоделии и иных обыденных трудах круговорота дней своих. Вновь и вновь направляет он сосредоточенное волевое усилие на удержание неразмываемого пятна внимания во мгновении ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, безпрерывно практикуя тем самым осознанное «Я – ЕСТЬ». Присутствие в текущем миге – это РЕПЕТИЦИЯ последнего вздоха на пороге Вечности.

    В описанной практике и заключаются ПОДЛИННОЕ ДЕЛАНИЕ И ИСТИННЫЙ ПОСТ, которыми подвижник способен обуздать паче всего остального неистовую волю свою! Поступающий подобным образом, совершает то самое малое и посильное деяние, ценное в очах Господних, чем и «нудится Царствие Небесное» по слову Христову. Вооружившись внимательностью и мудростью, он «разграничивает властные полномочия», направив личные усилия на то, что ПОДЛЕЖИТ ИСПРАВЛЕНИЮ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ – НА ОЧЕВИДНЫЕ УМСТВЕННЫЙ БЛУД И СТРАСТНОСТЬ – с чего и следует начинать и что вполне пресечь самому. Остальное же, непосильное, он безропотно влагает во врачующую десницу Божию. Теперь понимает он ясно, что невозможны никакие самочинно-механические «стяжания» ни Святого Духа, ни иных нетленных небесных сокровищ, о чём сказано не раз и на разные лады. Всё, что в действительности «может сделать» трезвящийся последователь Христов, это лишь ПРИУГОТОВИТЬ себя ко встрече с Богом и последующему «диалогу» с Ним.
    Однако не властный над остальным в сокровенных надеждах и упованиях, молящийся смиряет себя пред незримыми и неизреченными воздыханиями Духа Божьего. И тогда, В СВОЙ ЧАС, кроткая сила Господня подхватит и продолжит преображение его немощного естества своим тайнодействием: «Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве» (Мф. 6:6). Или так: «Ты же, когда молишься, скройся в Безмолвии твоём, и, затворясь от вся, Молчанием молясь, предстань пред незримым Отцом твоим; и Отец твой, зрящий тайное, воздаст тебе явно».
    Лишь тогда, в обретённой с Божией помощью полноте Бодрствования, В МИГЕ ПАКИБЫТИЯ, смиренный Безмолвием Человек ВОСХОДИТ, СОСУЩЕСТВУЕТ, СОБЫТИЙСТВУЕТ со Христом, который внезапно предстаёт пред ним достоверным образом, как Откровение – личное событие и переживание, а не в виде красивых литературных аллегорий из Евангелия: «Я есмь путь, и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6).

    «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидёт» (Мф. 24:42) – напоминает нам Христос об ответственном и внимательном обращении с доселе мятущейся волей, и осознанных усилиях по исправлению рассеянного внимания.
    …И, более того, грозно предупреждает Господь: «Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя» (Откр. Ин. 3:03).

    17.
    Почему так важно непрерывно БОДРСТВОВАТЬ – чего настоятельно требует от нас Господь? Почему нужно БЫТЬ В МИГЕ – посекундно помня себя здесь-и-сейчас, «постясь умом», узревая и осознавая малейшие движения похотливой воли?
    Да потому что тогда, В ТАКИЕ МГНОВЕНИЯ, ВНИМАТЕЛЬНЫЙ НАБЛЮДАТЕЛЬ НЕ УВЛЕЧЁН СОБОЙ – аналитическим и сопоставляющим попечением над своим «имением» – своеобразным «генератором греха», поскольку в сей благодатный миг у бодрствующего истлевает и выветривается всё ветхое и смердящее содержимое его психики. Нельзя пребывать в миге обнажённой реальности здесь-и-сейчас с ворохом забот и печалей, претензиями и привязанностями, страстями и умствованиями, чем привычно озабочено большинство.
    «…Всякое ныне житейское отложим попечение» – поётся в херувимской песне на Литургии, где призывается к безпопечительному пребыванию души, замершей в безмолвии пред Богом. Мы отвращаемся от созерцания своей «греховности», предела копаний в которой не сыскать вовек, но, обратившись («раскаявшись» – то есть осознанно переменив направление воли), взираем в сторону святости и обожения. «Имение» роздано или отвергнуто, а его бывший «владелец», иссушенный скорбями, умер для мира. Тогда никакая мысль или «состояние психики» уже не тревожат и не отвлекают внимание молчальника от необыкновенной ясности и чистоты его взора, обращённого ко Творцу – милующему Отцу и исцеляющему Врачу. Посему и назидает Христос, указывая на самое важное: «Блаженны ЧИСТЫЕ сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Где, скажем, нравственная чистота – лишь начальное и поверхностное условие.

    В БОДРСТВОВАНИИ УМИРАЮТ ВСЕ ОБРАЗЫ И ФАНТАЗИИ ЧЕЛОВЕКА О СЕБЕ И МИРЕ, которые он пожизненно увлечённо множил и созерцал, полагая, что они и есть сама жизнь. На некоем временном этапе практики подобного сосредоточенного благоденствия невозможна никакая аналитическая деятельность, и МЫСЛИ ВНЕЗАПНО РАСТВОРЯЮТСЯ, как облака на небосводе. В подобном смирении и молчании ЗАБЫВАЕТСЯ СОБСТВЕННАЯ ЛИЧНОСТНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ, сформированная телесной жизнью: «Кто хочет душу [личность] свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её» (Мф. 16:25). Слово «нефеш» – душа – в позднейших еврейских текстах обогатилось смыслами и переводилось уже как ЛИЧНОСТЬ, в том числе и для обозначения личных местоимений, таких, как «я», «себя» и т.д. Парадоксальность сих слов Христовых мнимая, и сейчас они звучат предельно ясно: человек онтологически не властен над своей душой, но преобразить свою личность способен вполне. И Христос подсказывает, что «нужно делать», чтобы обрести иное качество бытия.
    Мы – именно ТО, что стоит пред Господом в текущей яви: в миге здесь-и-сейчас с нами встречается живой Христос. Сейчас нельзя сказать достоверно, но, пожалуй, нечто подобное переживал ветхий Енох: «И ходил Енох пред Богом…», или, в другом переводе, – «И угоди Енох Богу, и не обреташеся, зане преложи его Бог» (Бытие 5:24).

    В БОДРСТВОВАНИИ человек впервые переживает истинное БЕЗМОЛВИЕ, или МОЛЧАНИЕ – основу подлинных смирения и свободы, НЕ ДОСТИЖИМЫХ ИНЫМ СПОСОБОМ.

    Сии же практики невыполнимы молодым человеком, когда у него внутри всё горит гормональным огнём; они опасны и губительны для любого, кто утонул в водовороте неистовых страстей – увлечений, устремлений, мечтаний... Они доступны лишь человеку пожившему, вступившему в возраст «мудрости», то есть после 50-60 лет, когда пожар, раздутый мятущейся волей, угасает естественным образом. Эмоции – «души прекрасные порывы», и уж тем более грубые витальные страсти должны исчезнуть-утихнуть и выгореть в самую первую очередь, потому что душа по природе своей безстрастна. Да не осквернится рассудок даже тенями раздражительности, самомнения, лицемерия, злопамятности, и, в особенности, гордости, – как и прочих живописных пороков! Обиды и возмущения, мнительность и неуравновешенность – любые исчадия психики испепеляются в топке многолетней внутренней работы: «Недугующий душевной страстью и покушающийся на безмолвие подобен тому, кто соскочил с корабля в море и думает безбедно достигнуть берега на доске» (прп. Иоанн Лествичник, Лествица, Слово 27:13).

    БЕЗСТРАСТИЕ – основа, предваряющая искомое Молчание-Безмолвие. Безстрастие не может быть абсолютной целью подвижника: оно лишь промежуточное состояние психики по укрощению строптивой воли, но без которого невозможно исцеление и последующее преображение. Оно, будто жемчужинка в раковине моллюска, растёт постепенно и незаметно, пока не превратится в то, что уже неразрушимо. Лишь многие годы спустя подвизающийся обнаруживает в себе твёрдый стержень или несокрушимую скалу, о которые разбиваются волны мирских страстей. 
    Тогда то, что «остаётся внутри» как итог подобных созерцательных упражнений, – некая «зола души», – уже не выстроит очередную ветку его фантазийного творчества, подобную той, в чём он привычно пребывал годами ранее. Он более не возжелает «смотреть кино» надуманных на пустом месте мыслеобразов, как и безконечные «сериалы» собственных психопатических состояний, с которыми «уважающие себя» люди значимо носятся на протяжении жизни – переживаний, депрессий, исканий и прочей чепухи подобного рода, бегая за спасительными советами к психологам, либо становясь поэтами.
   
    «Сериал» из мыслей и фантазий закончился – иссяк!
    ПЛЕНЕНИЕ РАЗУМА ПРЕКРАЩАЕТСЯ: оковы сознания падают, мириады болезненно уязвляющих умственных непотребств, притягательных и навязчивых, которыми душа была изгажена в той или иной степени, испаряются, как мимолётный сон. Исчезают и побуждающие поводы («прилоги» – в православной терминологической традиции) к различным мерзостям – ГРЕХ СТАНОВИТСЯ ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ. Истинное смирение обнаруживается как бездонное! Потаённая красота души проявляется тут же – естественным и безусильным образом!

    Сокрытая доселе от самой себя душа, восхищённая созерцанием своей чистоты и необыкновенных пространственных широты и глубины, замирает, и уже не хочет вновь предаваться сгинувшим мечтам и фантазиям. Вглядывающаяся в сии мгновенья В САМУ СЕБЯ, и, узревая себя совершенной и блистающей, в «брачных одеждах», исполненная внезапного и невиданного света, душа ВПЕРВЫЕ всецело открывается для Бога: «…молчанием моляся, припадаю Ти» (Великая среда, кондак, глас 4-й).
    «Острие внимания» – «пятно сознания», начинает вдруг чудесно всматриваться в само себя! ВПЕРВЫЕ человек преображается милостью Божией в Человека, обнаруживая изумляющие его качества, ДОСЕЛЕ НЕ ВЕДОМЫЕ ему прежде в потёмках мнимой «личности», окаменевшей в пороках, но имеющие ПОДЛИННУЮ ЦЕННОСТЬ И ДОСТОВЕРНОСТЬ, НЕТЛЕННОСТЬ, – угодные Господу. И отныне уже не возжелает он возвращаться к «себе прежнему», что даже сама мысль об этом становится нетерпимой!
    Разве может Господь принять в качестве ОСНОВЫ ДЛЯ ДИАЛОГА с Ним те бредовые состояния и болезненные помешательства ума и души, которые практически круглосуточно составляют суть наших личностей, «имения», что мы так тщательно и ревниво оберегаем в обществе, изысканно оправдываясь, или говорим с достоинством: «это я», «у меня такой характер», «это мой богатый духовный мир»?! Как протиснуться в «игольные уши» Царствия Небесного с подобной ношей? Разве способны мы, помрачённые духом, буйные и невменяемые, подобные обезьяне с гранатой, попавшей в уличную толпу, внимать тихому шёпоту Господних наставлений, принять и вместить Его Дары? Обожение такого человека невозможно.

    Необыкновенные чистота и ясность, непредставимые прежде, обретаются изумлённой душой, замершей в Молчании! И только в этой, доселе непривычной кристальной и самодостаточной ЯСНОСТИ, смиренная душа, ВПЕРВЫЕ И ВДРУГ ОБРЕТШАЯ И УЗНАВШАЯ САМУ СЕБЯ, блистающая неземной красотой, незапятнанная грязью страстей и заблуждений-грехов, переполняемая едва переносимым потоком Божией любви, наконец-таки готова непосредственно внимать Господу, уже НЕ ЖЕЛАЯ И НЕ ОЖИДАЯ НИЧЕГО, но В СМИРЕНИИ предоставляя Ему Самому «открыть дверь»: «На кого воззрю, только на кроткого и молчаливого, и на благоговеющего пред словами уст Моих» (Ис. 66, 2).
    Исчезли безпрерывные умствования, как и многое, чем прежде были доверху заполнены червивые «меха» человеческого естества, и что дерзко называлось «духовностью»! Напрочь забыты привычные и выгодные торги с Богом в стиле «Ты – мне, я – Тебе», прекращены безконечные молитвенные «дай» и «помоги», а корыстный оттенок в рассудительном самопринуждении «Христа ради», естественный для новоначальных, сменился на исполненное сыновней кротости и безоглядное «быть с Богом»...
    Наступил час, когда «безмолвствующий правила не имеет» (прп. Варсонофий Великий, «Руководство к духовной жизни…», 178)

    Лишь тогда безмолвная молитва становится непринуждённой, естественной и безусильной, как и последующие внезапные озарения новыми смыслами и откровениями, что щедро подаёт Господь, о которых не смею писать, и понимаемые не как «личные достижения», но как ДАР: «Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить её; ты не много имеешь силы, и сохранил слово Моё, и не отрёкся имени Моего» (Откр. Ин. 3:08). В иные мгновения сознание начинает «сверкать» необыкновенным образом, подобно бриллианту, и временами погружается в чудесный свет, возникший ниоткуда, и неважно, закрыты или открыты очи…
    Молчальник пребывает в особой тихой и невыразимой сердечной истоме, и уже потом, позже, с удивлением обнаруживает в себе новые способности и таланты. Возможно, литературные или иные, особую глубину понимания непостижимых доселе интеллектуальных вещей, и уже НЕ ИЩЕТ он рациональных советов и подтверждающих доводов в ворохе книг, у «Святых Отцов», ибо ОБРЁЛ СОБСТВЕННОЕ ЗНАНИЕ…
    Но всё это уже не имеет особого значения, становится пустым и ненужным для подвизающегося, ибо меркнет в изумляющем осознании Божьего присутствия!
    «…Живём мы на земле, и Бога не видим, и видеть не можем. Но если Дух Святой придёт в душу, то мы увидим Бога […] ДУША И УМ ДУХОМ СВЯТЫМ СРАЗУ УЗНАЮТ, ЧТО ЭТО ГОСПОДЬ» (прп. Силуан Афонский, «Писания»).

    ВОТ ЧТО ТАКОЕ ИСТИННОЕ МОЛЧАНИЕ – то, о котором доподлинно нельзя сказать ничего достоверного, не обретя в нём личного опыта.

    18.
    Встреча человека и Бога живого, их «диалог» – это встреча духа с Духом.
    Выше уже говорилось о непростом пути мистического подвижничества, требующего десятилетий сосредоточенных усилий и безконечного терпения. Это ДАР взаимного таинственного диалога Бога и человека, которого Он Сам предизберёт по Своему произволению, и которому подаст духовные таланты и разумение для реализации искомого Молчания.
    Таковой сразу же обнаруживает, опознаёт в себе подобные Дары, и, опьянённый ими, не всегда в состоянии их утаивать, ибо «…от избытка сердца глаголют уста» (Мф. 12:34).
    Однако прежде ему, подобно «блудному сыну» из притчи, нужно САМОМУ СДЕЛАТЬ ПЕРВЫЙ ШАГ ко Господу, предъявить Ему серьёзность и постоянство своих многолетних усилий, потому что Господь никого не тянет волоком в Царствие Небесное. ТОГДА и Бог будет в помощь. «А если кто не может быть учеником Господним, то как Господь вселится в нём?» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 48).
    «Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его» (Откр. Ин. 3:05).
    «Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нём имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Моё новое» (Откр. Ин. 3:12).

    Отцы-подвижники «школ созерцания», к коим относятся преподобные Исаак Сирин, Варсонофий Великий, Григорий Палама, Иоанн Лествичник, Никодим-Тайновидец, Нил Сорский, и некоторые другие православные мистики, – немногие из известных нам, кто подвижничеством своим создавал начала созерцательных методик, вытекающих из мистической методологии Евангелий, и кто оставил после себя скудные записки с наставлениями по практическому применению таких знаний. Верно сказано ими, что у молитвенного Молчания нет конечного «уровня» и неких очерченных границ. Понятие Молчания-Безмолвия весьма широкое и обобщённое, потому что у него есть особенности, ступени, этапы... САМОМУ ЧЕЛОВЕКУ ИХ НЕ ОБРЕСТИ: что Господь решит, то и подаст – и таланты, и средства для одоления подобного непростого пути.
    «Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и всё законное с малым недостатком и достигший душевной чистоты, так и из тысячи разве один найдётся сподобившийся достигнуть чистой [безмолвной] молитвы, расторгнуть этот предел и приять оное таинство; потому что чистой молитвы никак не могли сподобиться многие; сподобились же весьма редкие, а достигший того таинства, которое уже ЗА СЕЮ молитвою, едва, по благодати Божией, находятся и из рода в род» (прп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 16).

    И автора сих строк, грешного и недостойного, Господь сподобил отчасти дополнить опыт сих великих мужей: «…отверзе … ум разумети Писания», Лк. 24:45, и кратко сообщить о подобных начальных практиках современным языком, изложив их в понятиях и стиле, привычных православному интеллектуалу. Ибо невозможно человеку, не обретшему соответствующего личного духовного опыта, браться за толкования и разъяснения откровений Божиих, опираясь лишь на рациональные сведения из собственного ограниченного кругозора, основу которого составляют заимствования из чужих текстов. Утруждаясь тем, что в богословии именуется герменевтикой и экзегетикой, поскольку сии самочинные «комментарии» сразу обнаруживаются ведающими как тщеславное пустомельство: «…духовный судит обо всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2:15)…

    Заключение
    Молчание – один из бриллиантов среди тех нетленных сокровищ, которые мы прижизненно возможем снискать для наследования Царствия Небесного по Господнему благоволению. Молчание являет себя незамедлительно, когда ум обратится Безмолвием и бодрствующая душа замрёт в безвременьи, осознавая себя предстоящей Богу. Лишь тогда, устойчиво созерцая свой разум незамутнённым, она впервые видит путь и отныне не вопрошает: а ЧТО БУДЕТ ПОТОМ?

    Санкт-Петербург. 2021-2023 гг.