Охота на вальдшнепов или мысли на весенней тяге

«Всякое общение с природой как – то освящает человека, даже если оно выражается в такой грубой форме, как охота.» (Н.К. Рерих)

    Интерес к природе, пониманию ее красоты, ее взаимосвязи с человеком, растущий у меня с самого начала туристических походов в Марийскую тайгу, в какое-то время перерос в интерес к охоте. К охоте как процесса, который имеет свою многовековую историю и содержит не только древние традиции, но и интересные истории их жизни охотников, порой превращающиеся в знаменитые охотничьи байки или даже анекдоты. Сколько воспоминаний хранят опытные охотники!
Мой тесть Михаил Михайлович, слыл среди охотников известной личностью, страстным любителем охоты, который за свою жизнь добыл немало разной пернатой дичи, да и кабанов с лосями брал не раз. Его выдавший виды карабин с оптическим прицелом красовался у него в охотничьем сейфе, среди двустволок, потертого кожаного патронташа и еще невесть чего так нужного охотнику на охоте. Собака Хана, белая с рыжими в черную полоску пятнами на теле,  была активным участником всех его охотничьих походов и каждый раз рвалась в лес раньше остальных людей и собак. Именно Михалыч тогда, подарив мне на День рождение ружье-двустволку ижевского завода, велел готовиться к весенней охоте на следующий сезон, обещая незабываемые впечатления и уверяя, что соберется компания ветеранов-охотников, где можно услышать такие истории, что точно нигде больше не услышишь. Конечно, такого я никак не мог пропустить и получив все разрешения был готов к весеннему охотничьему сезону. Настал день, когда я собрал свою походную сумку, не забывая положить в нее армейскую фляжку на случай холодных майский ночей, небольшой запас продуктов, включающих в себя несколько банок тушенки, хлеб, маринованные огурчики, ну и тому подобное. Хорошо упаковал оружие и патроны и стал ждать утра.
Тесть Михалыч, мой второй папа, обещал подъехать на своем белом уазике с красным санитарным крестом над лобовым стеклом, часов в пять утра. Так и было. Выдя из дома чуть пораньше, я наблюдал следующую картину. А надо к слову сказать, что весна в тот год была ранняя, снег сошел еще в начале апреля. На майские праздники, время, когда мы собрались поехать поохотиться, на деревьях уже были не почки даже, а свернутые на конце веточек в тугой узелок и еще не распустившиеся зеленые листочки. Такие маленькие зеленые тугие шишечки на конце веточек, как завязанные в конус тоненькие зеленые листочки, жесткие на ощупь, ждущие солнца, когда ночи станут теплыми, чтоб в один-два дня распуститься, раскрыв легкие дерева и жадно ловить солнечные лучи за короткое теплое лето. В общем, хорошее солнечное утро обещало отличный майский день.
Среди тишины выходного утра, во дворе, где в центре между панельными домами росли старые канадские клены, засыпавшие летом весь двор белым пухом, послышался сначала негромкий звук работающего двигателя. Затем, со стороны дороги, между домами, показался тот самый ожидаемый мной уазик, тихо пробирающийся к нашему дому по асфальтовой дорожке, а уж потом, когда машина подъехала поближе, послышался бас Михалыча и сдержанный мужской хохот. Тесть не стал подъезжать к самому подъезду дома и остановившись на зеленке стал ждать, когда я до него дойду. Распахнув дверь машины, я увидел, что в ней уже человек шесть сидит с рюкзаками и ружьями, переговариваясь и смеясь. Поздоровавшись со всеми, я услышал, что причиной смеха было заявление компании в уазике, что мол Сергей, охотник начинающий и точно проспит момент, когда мы за ним заедем. На что Михалыч, пробасил, что он де уверен, что я, наоборот, встану рано и наверняка уже стою и жду их приезда. А вот посмотрим, служило объяснением того, что уазик тихонько пробирался между домами и компания вглядывалась, стою ли я на крыльце или еще сплю сном младенца. Когда почтенная публика увидела, что я уже стою, и даже скучаю от ожидания, Михалыч пробасил, вот, что мол я вам говорил,  и все сдержанно рассмеялись, уверяя Михалыча, что я «наш человек».
И так, вещи сложены в салон машины, сам я усажен на лавочку среди не очень незнакомых мне пока людей, и Михалыч, нажимая на газ басовито откликнувшегося на это действия движка уазика, с рычанием  выехал из двора, оставив за собой клуб черного дыма, и направился к выезду из города.
Не буду утомлять читателя рассказом, происходившего с нами в дороге, где возрастные охотники банально спали большую часть пути или дремали, редко перебрасываясь словами, ухватившись за скобы в салоне, чтоб не упасть при очередном повороте. В какой-то момент послышался хохот. Оказывается дядя Леня, он же Леонид Аристархович, вспомнил историю о том, что, когда-то вот так вот ехали они на охоту на «буханке», как на озере у пролеска один из охотников увидел гусей. Гуси, жирные, отъевшиеся за лето, спокойно плавали себе у бережка озера, белея перьями на фоне черной осенней воды. Охотник всполошил всю компанию, уверяя, что гуси точно дикие, ведь рядом никакой деревни не видно. Большинство охотников засомневалось, что мол птица не пуганная, ручная, значит домашняя, но парочка желающих все же вышла из остановившейся на берегу озерца машины, прихватив ружья и доставая патроны с дробью на гуся. И уже было собрались прицелиться, как с другой стороны озера показался бегущий бородатый мужик в шапке-ушанке и телогрейке на распашку. Мужик что-то кричал, громко топая кирзовыми сапогами, измазанными коричневой глиной, и размахивая сучковатой палкой показывал на гусей. До слуха охотников долетали отрывистые слова вперемежку с матом. Тут всем сразу стало понятно, что гуси хозяйские, а не дикие, что дело пахнет керосином и пора сматываться, пока не собралось полдеревни. Охотнички до хозяйских гусей побросали ружья обратно в машину и что есть мочи газанули обратно на дорогу и дальше ехали не оборачиваясь. История эта, рассказанная дядей Леней, не только рассмешила охотников в уазике, но и придала некоторую бодрость пассажирам уазика, с одновременным пониманием того, что пора дескать уже и проснуться. Скоро дорога, ставшая уже грунтовой, с ямами и лужами, привела нас к дому на окраине деревни, где ждал нас еще один участник охоты, которого звали Дядя Паша, желающей поддержать нашу компанию в охоте на куликов. Да, да! Именно тогда мне стало известно, что охота на вальдшнепов, боровых куликов по-нашему, стала так называться потому, что еще при Петре I, завезенные в Россию немцы были большими любителями этой охоты на тяге весной и именно они стали называть борового кулика вальдшнепом. Так и повелось до ныне.
После недолгих здорований и обниманий, вопросов-распросов, решено было ехать в ближайший от деревни лес, который деревьями своими уходил далеко на восток, оставляя взору в сероватой пелене мая лишь верхушки. Одна сторона его невысокими зелеными елями и сырыми осинками выходила к еще невспаханному большому полю. Для ночевки дядя Паша достал и сложил положенную на просушку в сенях деревянного старого дома видавшие виды, застиранную брезентовую палатку. Погрузив в безразмерную «буханку» еще пару узлов и оружие, мы отправились по лесной, полной ухабов  и ям дороге к месту охотничьего лагеря. Пока ехали по лесной дороге, я стал понимать, почему тесть ездил на уазике. Ведь для города машина казалось мне очень неудобной. Но здесь, на скользких земляных ухабах, где траекторию движения машины порой рассчитать то было трудно, где трудно представить на глаз глубину луж в черной грунтовой яме. А колеса машины иногда казалось, выворачивались в разные стороны. В общем, представить себе поездку на какой-то другой машине было очень трудно. Все, кто ехал в «буханке» как один нахваливали мастерство Михалыча, ведущего уазик по лесной дороге и вспоминали места на дороге, где им пришлось выталкивать машину из ям, размытых из-за дождя, подкладывая под колеса бревна сваленных в лесу деревьев. Несколько раз нам пришлось выходить из машины, чтоб подтолкнуть и помочь пройти сложные участки пути, которые дорогой то назвать было нельзя.
Но у любого пути есть предел, таким пределом стала небольшая поляна, заросшая по краям густым кустарником и выходящая одной своей стороной на восток в сторону леса, а другой – к бору на краю большого не паханного поля, заросшего прошлогодней пожухлой травой, которая бледно-серыми своим стеблями и спутанными сенными охапками доходила до самого края бора. Бор был не густой, с прорезью полянок и невысокого кустарника. Невысокие ели смешивались с лиственными деревьями и сквозь серо-бурую пелену проглядывались светлые с зеленеющими щербинками стволы осинок. Там, где невысокие деревья  отступали полянками от края поля, виднелась протоптанная тропинка. А где-то ельник  вплотную подходил к самому краю поля, захватывая его мелкими елочками и выступающим вперед мелким кустарником. В общем место для охоты на вальдшнепов на тяге самое подходящее.
После разбора вещей и установки тяжелой брезентовой палатки и небольшого перекуса с дороги под шутки бывалых охотников, все стали снаряжаться под вечернюю тягу. Михалыч и дядя Леня каждому назначили направление к месту охоты. Когда дошла очередь до начинающих охотников, к которым отнесены были я и еще один парень лет шестнадцати, которого звали Вадим,  нам выпало направление на восток.
Почему на восток я не понял сразу. Ведь это направление вело в глубь леса, а все, что читал я про охоту на вальдшнепов однозначно подтверждало, что на тягу их охотят стоя между полем и лесом на вечернюю зорьку, когда они летят с поля. И хорошо, когда лес такой как у нас, смешанный и немного сыроваты. А для призыва самца еще хорошо бы подбрасывать вверх шляпу или берет с пером, имитируя взлет самки, к которой и слетаются самцы под выстрел. Но может там тоже есть полянка с выходом к полю, подумал я, или это и есть те самые старые охотничьи шутки бывалых охотников над молодыми? Такая мысль закралась ко мне не сразу и вслух я ее не высказал, промолчав. Но чем дальше мы углублялись в лес с Вадимом, тихо переговариваясь друг с другом, чем меньше становилось слышно пересвистывание малых лесных птах и чем больше лес становился сырым и лиственным. Тем больше во мне утверждалось сомнение в правильности выбора направления охоты.  Не смотря на ясно видные следы на сырой почве различных животных, про вальдшнепов тут и слышно не было.
Да, майский лес жил своей жизнью, пах своими непередаваемыми запахами талой воды, прелым запахом высыхающих на взгорках прошлогодних листьев, мокрой глинистой землей в лужах и болотцах. Шумел на тысячу различных лесных звуков. То скрипел стволами, то шелестел еще не выпустившими листья ветками деревьев, щелкал и посвистывал голосами невидимых лесных птах, или неожиданным треском сломанной старой сухой ветки, павшей на землю. На глинистой почве леса, не присыпанной прошлогодней листвой и покрытой клочками бурой прошлогодней травы, то тут то там виднелись следы различных животных. Вот по краю болотной ямы с весенней водой идет цепочка следов лося. Хорошо видны крупные следы копыт в сырой глинистой почве. Но через несколько метров следы теряются на сухом взгорье. Цепочки мышиных следов, видные у забросанных мелкими ветками луж. Они то ту, то там пересекают заросшую тропинку. Ну мыши нам не интересны тем более, что лисьих следов не видно нигде. Лисы часто мышкуют, перекусывая мышами, но здесь нет. Да и разрешение на охоту на лису у нас нет. Через метров сто стали видны следы семьи кабанов. В большой мутной глинистой луже, они похоже купались. Края лужи затоптаны копытцами поросят. Цепочка следов вытягивается в сторону пологого овражка. Дальше мы не пошли, мало ли что. Если это правда кабанье семейство, то лучше не приближаться. Да и пять же, не на кабанчиков мы вышли поохотиться. Меж тем вальдшнепов в лесу видно не было. Все больше становиться понятна немного обидная правда, что старые, опытные охотники, отправив нас в глубину леса, не только оставили для себя лучшие участки охоты, но и избавили себя от ненужной конкуренции в лице молодых охотников. Вадим тоже такого же мнения, он кивал головой на высказанное мной предположение и в итоге сказал, что сами  виноваты, не надо было соглашаться, зная, что вальдшнепов берут между полем и лесом. Поэтому он предложил не высказывать свои обиды старикам, а сделать вид, что дичи просто не было. Не шла дичь и все. Может погода виновата? Ну да ладно! Следующий раз будем опытнее, прежде чем идти на какую-либо дичь, нужно сначала прочитать про особенности охоты на нее. Отстрелив от обиды пару патронов по-старому, покрытому серым мхом, черному от времени пню, в середине которого была неглубокая лужица, мы направились обратно в лагерь.
Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что в лагере уже вовсю горел костер, размещенный в небольшой земляной яме и обложенный по краям кусками старого красного кирпича. На распорке из рогатистых веток стоял котелок с кипящей водой, а Михалыч, орудуя охотничьи ножом лихо открывал  банку тушенки. Еще один участник этой развеселой компании нарезал колбасу на фанерной кухонной доске, ловко пристроившись на пеньке и призывая всех участников этого охотничьего bivouacа  выкладывать все то, что мы прихватили с собой съестного. На вопросительный взгляд Михалыча, я сообщил, что дичи нет, видимо вся ушла неизвестно куда, или погода не та, или места не для дичи, в общем сегодня охоты нет и не будет видимо. «Ну, у нас тоже самое!» ответил Михалыч. «Кулики летали, да далековато. Вот дядя Леня одного только добыл» сказал Михалыч, показывая на лежащее рядом с рюкзаком дяди Лени маленькое пернатое тельце с длинным тонким клювом. В течении разговора выяснилось, что в день открытия охотничьего сезона так обычно и бывает. Ну хоть это прозвучало успокоительно. И вообще, как уже я тогда понял, главная цель этой поездки была не добыть дичь, а отметить начало охотничьего сезона. Поэтому, сейчас надо в первую очередь это дело отметить, как полагается, а во вторую очередь - надо как следует поужинать. После того, как все собрались у костра и окончательно уселись на свои места, кто-где, в ход пошли взятые с собой фляжки и кружки, и все, что к этой простой и содержательной по духу церемонии полагается. Настроение у всех явно улучшилось. Тишину темнеющего леса то и дело нарушали взрывы смеха, крепкие мужские словечки и стук металлических кружек. В процессе звучания всевозможных тостов, главным из которых был «Ну, за охоту!», говорили об охотах прошлых, о повадках зверя и птицы, о комичных случаях на охоте, половина из которых мне казалось выдумкой или уже где-то услышанным, но в такой компании так хотелось в них верить. Все эти байки о медведе, который встал на задние лапы за спиной стоящего на номере охотника и дышал ему в затылок вглядывался, куда это охотник смотрит? Кабане, весом в три тонны, перевернувшем одним ударом легковой УАЗ, водяного и болотниц, которые прячут от охотников в болотных  камышах подстреленных гусей и уток и гоняют по болоту собак, сбивая им нюх, снежном человеке, живущим в пещерах в районе реки Камы и мешающем охотникам охотиться. Все эти байки хоть и были спорными по содержанию, но они несли слушателю особенности охоты на зверя. Передавали, что охота – не прогулка, где охотник заведомо в выигрышной ситуации, а зверь заранее жертва. Настоящая охота – тренировка воли и характера. Зверь, особенно дикий зверь всегда опасен, хитер, будь то кабан, медведь или волк. Особенно, если подранок. Попробуй погоняйся за волком, даже на снегоходе! Перехитрить лису, распутать заячий след. Поэтому тут часто силы на равных. Даже заяц способен так ударить задними лапам, что мало не покажется. Хитрость и сила с обоих сторон. Это особо подчеркивали опытные охотники. Спиртное только разгорячило их беседу и вызвало спор. И еще, надо было видеть с какой любовью в глазах и какими словами они выражали свое отношение к природе. Настоящий охотник никогда не добудет лишнего. Не возьмет у природы то, в чем не нуждается. Не будет стрелять в самку или в детенышей. Бывалые охотники жаловались, что раньше они отрабатывали в лесничестве трудодни, помогая леснику заготавливать дрова из опавшего сухостоя, очищали лес, подкармливали в зимнее время птиц и животных. Это помогало понять природу, понять ее душу и полюбить ее. Я заметил, что чем старше возраст охотника и больше его стаж, тем меньше он стреляет. «Ракетчики», как называют ветераны молодежь на охоте, за первые дни открытия охотничьего сезона выстреливают арсенал патронов, распугивая птицу и дичь, заставляя животных прятаться по самым затаенным норам и углам леса. Стараются набить дичи побольше, не зная, что потом с ней делать, как ее освежевать, обработать и куда девать потом. Брать сверх необходимого для твоего выживания у природы, нарушать в ней баланс,  не дело для настоящего охотника. К такому не должно у настоящего хозяина быть терпимости, толерантности. Как можно терпеть, когда городской чин или маститый бизнесмен валит лосиху с лосенком, отстреливает кабаниху с малыми поросятами, бьет гуся по берегу с лодки. Какая тут может быть толерантность?
Толерантность, терпимость. Казалось – очень нужное сейчас, в наше время тревожное чувство. Но, не могу его принять в том виде, в котором оно пришло к нам из-за рубежа. Принятие толерантности как терпения не равнозначно в нашей культуре. Слово терпимость, больше подходящее нам имеет несколько другую, на мой взгляд смысловую нагрузку. Терпимость для меня есть составляющая слово любовь. Терпимость настоящая, складываясь из понимания, принятия и прощения. Но то, что приходится видеть сейчас у людей, с которыми встречаюсь, с которыми удается поговорить по  душам, это нельзя назвать терпимостью, любовью к жизни. Толерантность, вопреки нашей культуре человеколюбия, дана нам как терпение, которое связано больше с закрытостью. С отторжением себя от чувств понимания, прощения. Все чаще толерантность является терпением, связанным с закрытостью человека от других. Мы не хотим понимать других и боимся их понять. Мы не хотим прощать и принимать. Другие люди, даже близкие люди стали для нас проблемой, от которой хочется закрыться. От токсичных людей, от близких, которые так же, как и мы не понимаем друг друга, от незнакомых токсичных людей, которые льют негатив в мою душу. Мы прячемся в нашу раковину сочувственного равнодушия. Да, да, вы правы, говорим мы равнодушно, улыбаемся сочувственно. Я понимаю Вас, все верно, говорим мы, но нам наплевать на самом деле, лишь бы меня не трогали, не доставали своей суетой и злопыхательством. Я говорю, что я понимаю их, принимаю, но мне совсем не хочется принять и понять по-настоящему. Это требует работы души, это требует необходимости часто перешагнуть через себя, чтобы понять и простить. Не любить даже, а чтоб принять таким как есть. Но мне больно, я боюсь. Страх окутывает меня, владеет мной. А вдруг этот человек обидит меня, сделает мне больно или вызовет мою злость и грев. Боюсь многих проблем в отношениях. Мне так легче. И то, что я обманываю себя, убеждая себя в своей терпимости к человеку, это равнодушие. Равнодушие отторжения. Я закрываю створки раковины, я слушаю тебя и не слышу. Я вижу тебя и не вижу. У меня своих проблем хватает. Мне так легче. Я киваю головой и думаю, как хорошо, что это не мои проблемы. Закрывая, я начинаю любить себя больше, я становлюсь все больше эгоистом, котором у наплевать на настоящие или придуманные проблемы других. Эгоизм пускает злые ядовитые корни в моей душе. Толерантность, это терпимость за зарытыми створками раковины. За закрытыми дверьми души. С какой стати я должен все это терпеть и слушать? Это бред, эти не нужные мне проблем и негатив, этот яд профессионально качающих мою энергию жизни вампиров. Я уже не отличаю настоящую потребность в помощи от надуманной. Но я живу в толерантном обществе, и я по привычке слушаю не слыша. Я по привычке киваю головой и говорю, да да, надо же! Но створки мой раковины закрыты. Но это немного о другом.
В охотничьем лагере слышал я и слова уважения к поведению животных в природе. Слышал и удивительные истории о коварстве хищников. Для меня стало новостью, что самым опасным хищником, безнаказанно творящим свои дела,  является обыкновенная серая ворона. Я слушал и не верил, что эта птица способна разорять гнезда других лесных птиц, разбивать птичьи яйца и клевать птенцов, даже в деревнях на птенцов курицы могут напасть несколько ворон, не смотря на их кажущуюся безопасность. Стая ворон, выстраиваясь в воздухе в вертикальное кольцо, может как пикировщики во время войны серией атаковать бегущего по полю зайчонка, полевую птицу, если она болеет или ранена, могут воровать пищу у других хищников, пируя большой стаей над чужой добычей. Даже к волку и дикой собаке ветераны охоты относились с большим уважением чем к вороньей стае. Много интересного я услышал в тот вечер о животных, их поведении, много веселых историй про охоту и охотников, больше похожих на популярные анекдоты.
Вечерние сумерки в лесу густели, переходя в прохладную майскую ночь. Холодный ветер, напоминание ушедшей зимы, временами дул с поля, заставляя гнуться стволы деревьев и шуметь ветками, а нас одевать теплую одежду. Ночи начала мая еще прохладны. При ночевке в лесу, в палатке, даже если у тебя в крови все еще горит «огненная вода», все равно становиться холодно. Из компании охотников многие уже залезли в палатку и пытаются укрыться спальниками. Кто то, докуривает сигарету и красный огонек ее освещает всполохами затяжки лицо сонного охотника. Два продолжающих разговаривать друг с другом ветерана охоты, в одном из которого я узнаю того самого, в чей дом мы приезжали в деревню, продолжают сидеть у дымящего прогоревшими черными углями костра, Дрожащие оранжевые языки затухающего пламя  неровно освещают их  лица. Совсем недавно так буйно шумевших охотничий бивак затихает под шум деревьев, качаемых ветром, стихают и разговоры вдоволь наговорившихся за вечер друзей. Что им не добытая дичь сегодня, думал я про себя. Вырваться вот так вот на природу, пообщаться друг с другом, пострелять по прикрепленной к старому засохшему дереву картонной мишени, с нарисованным фломастером кругом, постучать в сходящемся круге рук железными кружками с водкой, да излить друг другу душу в воспоминаниях прошлого. Вот и вся охота на сегодня.
Я вдыхаю прохладный воздух стоя немного в стороне от стоянки, за кругом затухающего света костра. Любуюсь красотой ночного майского неба, на темнеющем полотне которого загораются ясными огоньками звезды.  Выходя на полянку, ближе к полю, любуюсь его вселенским великолепием. Где-то к востоку небо уже темное, наполненное густыми ночными красками. Здесь уже вовсю сверкают звезды, мигая то голубым, то красноватым светом. А на западе, куда ушло на ночь такое долгожданное, дающее всему миру тепло, Солнышко, небосвод все еще светел. Небо, наполненное голубыми волнами, казалось уже ушедшего солнечного света, играет светло-синими оттенками по горизонту. Здесь продолжается игра света даже после захода Солнца. Раскинувшись от края до края горизонта, ночное небо манит взгляд, который я не в силах оторвать, наблюдая за движением сложенных звездами узоров, за появлением на восточном краешке неба темных облаков, за странными серебристыми облаками, высоко плывущими на западе. Какое-то сияние, размытое как туманность появляется на севере бескрайнего светящегося полотна. Сияние складывается в причудливые формы, напоминая то сферу, то сферу в кольце. Где-то я уже видел похожее. Память услужливо мне приносит образы-воспоминания до сих пор не понятого мной природного явления, которое я наблюдал морозным ноябрьским вечером двигаясь по дороге из Закамья.
Странная история эта случилась со мной еще в середине девяностых годов, где-то в ноябре месяце. Поздним ноябрьским вечером, когда уже морозная зима устойчиво захватила Камские степи, возвращались мы из поездки обратно в  город. В машине было четыре человека, считая водителя. Проехали без приключений около одной трети пути, когда в безоблачном зимнем небе увидели странное явление, которому мне до сих пор не удалось найти объяснение.
На севере еще не очень темного ночного неба вдруг возникло туманное образование. Как будто художник капнул в стакан с темно-синей жидкостью  молочно-белую краску. Наверное, все видели в детстве как краска, капнувшая в стакан, расплывается в воде, причудливо двигаясь в воде каплями, связанными ниточками краски. Эти капли разные по величине, они двигаются по непонятной траектории, двигаясь все глубже, создавая в своем движении странный объемный узор. Этот появившийся из неоткуда, как будто кто-то из космоса капнул немного молочной краски в темную синеву ночного неба, расплывался по небу крупными, связанными во едино от места попадания туманными сферами. Затем в секунду расплывающийся  по звездному небо туманный узор, из двигающихся по небу втянутых туманных сфер  изменился, став расходящимся во все стороны полупрозрачным как бы дымным кольцом. Помню, что мы в машине были так удивлены, что  застыли в молчании, удивленно глядя друг на друга. Один водитель продолжал озабоченно смотреть на ночную, освещаемую фарами автомобиля дорогу, не глядя на небо. Между тем ночное небо нас продолжало удивлять. Расширяющееся туманное кольцо заняло  четверть ночного неба. Пространство внутри кольца заполнилось едва светящимся туманом,  по характеру рисунка напоминающей строение Юпитера, с его продольными зонами, которые имеют различные на взгляд поперечные и овальные полосы, с выделением овала ниже экватора. Примерно тоже же сформировалось на ночном небе, как будто какой-то космический художник сделал на в атмосфере Земли как на холсте набросок Юпитера бледно-молочной краской. Удивление наше было столь велико что сидящая рядом со мной на заднем сидении машины женщина, обративши лицо ко мне спросив: «Вы не знаете, что это за уникальное природное явление такое?». Я ответил, что  вижу такое впервые. Действительно, такой грандиозной картины, написанной неизвестным художником планетарного масштаба мне раньше никогда видеть, не приходилось. Напоминающее Юпитер изображение на ночном небе, казалось, стало более плотным, наполнилось легким беловатым свечением. Пришедшие в себя от удивления, мы начали обсуждать между собой происходящее на наших глазах удивительное небесное явление, но даже предположить, что это может быть не могли. Такие предположения как пуск ракеты или метеорит не объясняли гигантскую масштабность происходящего. Уже одна треть ночного неба было охвачено непонятной нам космической манифестацией. Мы, замолчав, продолжали наблюдать за грандиозной картиной, творящейся на ночном небе. Но, не прошло и полчаса, как все это творение космического художника потеряло блеск, менее плотным. Смешалась юпитерианская структура рисунка. Сам рисунок стал более прозрачным, и его структура стала растекаться ночного неба как текут по холсту нагретые огнем краски. Сначала оплыл верх огромного круга, затем обрушился центр и весь рисунок стал мутным, как будто на объект смотрел человек с сильной близорукостью. Затем все пропало за доли секунды. Как будто моргнул человек и ничего уже не было. Восхищенные и подавленные увиденным, мы молчали остаток дороги до города или говорили на ничего не значащие темы, как будто не видели сегодня этого грандиозного космического действа.
Воспоминания, вызванные великолепием летящих высоко в ночном небе серебристых облаков, гуляющих на горизонте черных туч, еще долго отзывались в моей душе. Чем же было это грандиозное космическое великолепие тогда, ноябрьским зимним вечером мне так и не удалось узнать. Вот и теперь, вдыхая холодный ночной воздух и любуясь величественной красотой ночного неба, я думал о связи человека и природы, важности понимания им хрупкости этой связи, тонкости баланса между тем, что делает человек и природой. Как трудно сохранить эту связь, как важно понимать, что человек не властелин природы, а ее часть. Часть, которая зависит от природы, которая должна сосуществовать с ней в гармонии, даже когда влияет на нее загрязнением среды, добычей ресурсов, вредными выбросами. И гармония эта не где-то в природной среде, она в душе человека. Чем гармоничнее с природой будет развиваться человек, тем в гармонии с природой будут разрабатываться и использоваться технологии. Все, что делает человек идет из его души. И чем меньше кривых линий в душе, тем меньше проблем сосуществования его с природой. Это относиться к чему угодно. К охоте, к хозяйствованию человека на земле, к отношениям между людьми.
Порядком замерзший и утомленный своими мыслями и впечатлениями прошедшего дня, я направился  спать в машину Михалыча, где, дрожа от холода и периодически сползая с пассажирской лавки, на которой я устроился, я провел остаток ночи, пока взошедшее Солнце не согрела землю, меня и салон машины.
Охотнички наши потихоньку собирались к костру. На лицах многих отражались страдания от легкой головной боли, пробудившегося голода и желания еще побыть в объятиях Морфея, да только народ охотный, имея опыт жизни в лесу и несмотря на возраст, не ворчал и не жаловался. Соорудив из остатков вчерашнего пира завтрак, все быстро утолили голод и занимались своими делами. Кто-то чистил ружье, собирал и проверял патроны, упаковывая их из патронташа в коробку и в рюкзак, помогали разбирать палатку и свернув, засовывали ее в машину. Говорили мало. Виденные мной ночью на востоке облака оказались дождевым фронтом, накрывшим нас ближе к обеду. Только мы успели убрать все наше охотничье имущество, пошел сначала мелкий, а затем и крупный холодный дождь. Настроение походной команды изменилось. О продолжении охоты уже никто не говорил.
Меж тем, Михалыч хмурил брови, протирал очки и смотрел обеспокоенными глазами по сторонам. Все было понятно. Опытный охотник не мог приехать домой с пустыми руками. Поэтому, на обратной дороге Михалыч, прихватив меня с собой, заскочил в знакомый ему дом, где, поговорив минуты три с хозяином и подмигнув мне глазом, позвал меня в сарай за домом. Там хозяин, откинув брезентовое покрывало над большим деревянным корытом, показал выловленную свежую рыбу. В грубо срубленном корыте, которому казалось не меньше ста лет, лежали мордами в одном направлении большие, величиной с полметра лещи, еще в свежей рыбье крови, была рыба и поменьше, величиной с ладонь. С краю лежало пару окуней. Михалыч поводил носом, понюхал свежий рыбный дух, пошарил глазами по разложенной в корыте рыбе. Спрашивал про судаков, щук, но в этом улове их не было. «Ну, что?» спросил он меня. «Берем?». Конечно, берем ответил я. Ведь не с пустыми же руками приезжать домой. Хозяин лихо навалил нам по полмешка лещей. Вытер руку от чешуи и слизи о тряпку, лежащую здесь-же, и взял протянутые ему деньги, сразу отсчитав половину и разложив их в разные карманы застиранных рабочих штанов. Попрощавшись, мы закинули мешки с рыбой в уазик и поехали дальше.
Дорога, дорога. Стук дождя по крыше машины, однообразие пейзажа со ставшими вдруг мокрыми полями, рощицами и грунтовой дорогой, навевал грусть. А больше мерное покачивание машины на ухабах клонили бывалых и молодых охотников в сон. Вялый разговор, шутки в полудреме на тему вчерашнего дня, жалобы на то, что «дичь де пошла не та», что «раньше и утки были как гуси большие», что дождь пошел не кстати, все больше вгоняли с сон. Поэтому как доехали остаток дороги я не запомнил. У самого дома Михалыч напомнил мне, чтоб я чего не оставил в машине, не забыл мешок с добычей и еще раз поздравил с открытием охотничьего сезона. К его поздравлению присоединился дядя Леня и еще все те, кто остался на тот момент в машине.
Прихватив дорожную сумку и ружье в подмокшем чехле, я шагнул в промокший от дождя двор, поднялся к квартире и позвонил в дверь. Но и дома меня ждал перл от жены, который мы вспоминаем до сих пор. Когда я сложил вещи в прихожей и направился в ванну с мешком рыбы, я заметил распахнувшиеся от удивления глаза Алены. Оказалось, пока мы ехали, мешек с рыбой пропитался свежей кровью и выглядел устрашающе. «Ну, что добыли?» спросила Алена. И уловив запах свежей рыбы еще больше распахнула удивленные глаза. «Что, такой сильный дождь был, что рыба по воздуху летала?» спросила она. «Как же вы ее наловили то?». «Да, с Михалычем настреляли немного, на весенней тяги, вальдшнепов то мало было, вот мы с твоим папой и решили, что не с пустыми же руками ехать!» ответил я. Вспоминая эту историю Алена до сих пор смеется надо мной. И охота, и рыбалка получилась. А рыбу ту все равно мне пришлось чистить и еще дня три отчищать от чешуи плитку на кухне. Но была уже совсем другая история.
Вот так и закончился день открытия сезона охоты. Давно это было, а нет-нет вспоминается. Воспоминания событий прошлого несут нас на гребне волны оттолкнувшись очень часто от какой-либо ассоциации, вызвавшей сравнение или сходство. Так увиденное лицо случайно может вызвать воспоминание о  другом. Мы помним прошлое благодаря чувствам, которые связывают нас с ним. Пережитое в прошлом храниться как положительный и отрицательный опыт в памяти навсегда. И пришедшая из прошлого волна памяти, оттолкнувшаяся от увиденного образа, услышанной знакомой фразы, приносит нам картинки и звуки этого само прошлого. Так, вижу иногда, как собирается компания с рюкзаками, ружьями на открытие весеннего сезона и обязательно вспомню Михалыча, дядю Леню, лещей этих, что в дождь «летали». И несет меня теплая волна моих воспоминаний, и так хорошо на душе, что все это было. Было со мной, с нами. И костер, и дружный звон металлических кружек с водкой, и гречка с тушенкой и колбасой вприкуску, и это раскрывшееся на весь мир великолепное звездное небо. Разве это можно забыть? Даже за пределом жизни земной разве может человек не оставить в памяти души все те воспоминания, что с таким теплом там сохранились?  Так хочется взять с собой все, что греет души, все, о чем вспоминаешь с радостью.
26.10.2023 г.
23.25