Синамис

Анфиса Фирова
Перевод Ларисы Маремкуловой
СИНАМИС
новелла

Живущие за рубежом соплеменники наши были для меня кем-то вроде инопланетян – да, они тоже адыги, но должны быть непременно другими, непохожими на нас. Удивительно ли, что знакомство с девушкой из Турции стало для меня настоящим везением. Она приехала учиться в нашем университете. Мы быстро подружились и вскоре стали неразлучны. Все в ней поражало меня, даже необычное имя – Синамис.
Как-то она пригласила меня к себе в гости с ночевкой – соседки ее по комнате уехали, а одной, видно, страшновато было или скучно. И вот тогда-то я и задала ей вопрос об имени.
-У тебя такое редкое имя, впервые встречаю, - призналась я,- или у вас его многие носят?
-Не многие, хотя встречается иногда.
-Пытаюсь разгадать, что же оно может значить. Наверно, что-то от «намыс» - «этикет»?
-Нет,- улыбнулась она.- У моего имени древняя история, к тому же очень длинная.
-Надеюсь, не длиннее зимней ночи? Расскажи, интересно же!- настаивала я, и Синамис поведала мне старую, похожую на печальную сказку, историю...

           * * *

На пятом месяце беременности была Гупса, когда рухнул ее мир – стала она вдовой. У нее уже было трое детей, не считая того, кого носила под сердцем. Четвертой оказалась девочка, и мать нарекла ее Синамис. Гупса не пала духом. Надо было поднимать детей. Родня помогала, соседи поддерживали, как могли. Делать нечего, жизнь продолжалась.
Гупса и с четырьмя детьми оставалась настоящей красавицей. Высокая, статная, с горделивой осанкой - настоящая дочь уорка. Когда Матгерий увидел ее в первый раз, он только и произнес: «Талия этой девушки через кольцо пройдет!» Его поразили ее красота, кроткий нрав, красивые манеры. И понял он тогда: это его судьба, и он жив не будет, а ее добудет. На одной из свадеб вывел он ее на удж и познакомился, потом было много споров и угроз, немало слез пролила девушка, немало бессонных ночей провел Матгерий. Да, она дочь уорка, а он – бедный тфокотль, но своего добиваться умеет, не отступит и на сей раз. В одну из темных ночей Гупса сбежала с ним через окно. Ясное дело, не обошлось без скандала – родители грозились даже на похороны не пустить ее на родной порог. Матгерий сам был сиротой, но родня справила ему достойную свадьбу. А там и родители невесты смирились с выбором дочери.
Добытое ценой таких страданий счастье длилось всего восемь лет. То, что случилось в тот роковой день, не могло бы присниться Гупсе в самом страшном сне. Прискакала во двор лошадь Матгерия с распростертым на ней трупом хозяина. Первым увидел это шестилетний Готыж, игравший во дворе. Ребенок обомлел и глядел, не мигая, на тело отца в изрезанной одежде, со свисающими руками, с которых стекала кровь. Потом с криком убежал в дом к матери. Та вышла на порог - и рухнула без чувств. Сбежались родственники, соседи, Матгерия в тот же день похоронили. За домом прятался маленький Готыж и плакал. Нашел его старший брат Жанхот:
-Не плачь, ты же мужчина. Помнишь, отец говорил: что бы ни случилось – мужчина не плачет.
-Как не плакать? Дады больше нет. Как мы будем жить без него?- не унимался мальчик.
-Мы должны вырасти и отомстить за отца. Да?
-Да,- согласился Готыж. – Пойдем, Айтеку тоже скажем…
Шли годы, подрастали дети. Глаза Гупсы не сияли уже, подобно звездам, но гордая осанка ее осталась прежней,  и ступала она так же легко, словно боясь обидеть землю. Рожденная дочерью уорка должна оставаться ею, что бы ни случилось…
Детей она воспитала сообразно своему происхождению. Сыновья, гордые и смелые, были украшением любого круга. И дочь выросла благонравной и неприступной красавицей. Каждую ночь, ложась спать, мать молилась об одном: чтобы Всевышний даровал сыновьям долгие годы, которые не дожил их отец, а дочери не довелось испытать таких утрат, что выпали ей самой.
Синамис исполнилось девятнадцать. Синие глаза, густая золотистая коса, гибкий стан девушки лишили сна не один десяток самых завидных женихов, но уж очень она была горда – каждому находилась причина для отказа.
В один из дней Синамис полоскала белье в реке. Вдруг холодок пробежал по ее коже - она ощутила на себе чей-то взгляд. Она подняла голову. Неподалеку стоял всадник и наблюдал за ней. Как велел обычай, незнакомец спешился и почтительно склонил голову. Она смущенно опустила глаза, потом стала на скорую руку отжимать белье, чтобы поскорее уйти, но в суете упустила платок. Незнакомец, не раздумывая, бросился в воду, поймал красный платок, неспешно подошел к девушке и без слов бросил находку в корзину. Так же молча повернулся и направился к ожидавшему скакуну. Когда всадник скрылся в прибрежном лесу, Синамис облегченно вздохнула. Она, конечно, не рассматривала чужого парня, но успела заметить шрам на всю щеку, и это напугало ее. Впрочем, она могла без труда вспомнить его облик. Если бы не этот уродливый шрам, его, пожалуй, можно было бы назвать красивым… А глаза!.. Они, кажется, могли заглянуть в душу. Выражение лица… вроде и сердитое, в то же время открытое и доброе. Какая же она глупая! Разве могут в одном лице сочетаться такие  противоречивые чувства!.. А взгляд, до чего же надменный! Как он глянул на нее свысока, словно коршун на курицу. Кем он себя возомнил?!.
-Синамис, ты что, спишь стоя?- услышала она голос брата и вздрогнула от неожиданности.
-А что ты думал, Айтек?- отшутилась она.- Я еще не такое умею.
-Кто бы сомневался. Пошли, мать волнуется.
Брат с сестрой отправились домой. О встрече с незнакомцем она промолчала.
А ночью ей приснился странный сон. Снова она у реки, снова тот юноша держит в руках ее платок, только не красный он, а черный. Он покрывает ее голову мокрым платком, потом достает из груди свое сердце и дает ей в руки. Истекающий кровь горячий комок обжигает, она с криком бросает его в воду… Она проснулась в холодном поту и долго не могла заснуть. Утром встала разбитая.
-Что с тобой, мой свет, - встревожилась мать.- Не заболела?
-Спала плохо,- ответила дочь. – Кошмары какие-то снились… не могу даже вспомнить.
Она не могла рассказать матери про сон, ведь тогда ей пришлось бы рассказать и о вчерашней встрече.
-Иди в дом, отдохни, - пожалела ее мать.- После бессонницы душный день особенно тяжел.
Синамис вернулась к себе в комнату и прилегла. После кошмарной ночи она сразу задремала, и ночной сон снова вернулся. Она испуганно проснулась, вскочила с постели и стала ходить по комнате. Что-то значит этот сон… Она должна узнать. Надо хоть подруге рассказать.
-Нана, я схожу ненадолго к Дыжин, она мне рассказать что-то хотела,- сказала она.
Подружка выбежала ей навстречу и, радостно щебеча, завела в дом. Дыжин, хоть и болтушка, надежная подруга, секреты хранить умеет.
Синамис рассказала ей все – о вчерашней встрече у реки, о ночном кошмаре. Дыжин посерьезнела.
-Этот сон что-то предвещает… Знаешь что, давай сходим к Хурират, она на фасоли гадает.
-Да ты что,- испугалась Синамис.- А вдруг увидит кто?
-Ну и пусть, девушки иногда гадают, что с того? Ладно, скажем, что помогали бедной старушке прибраться в доме. Пошли!
Едва они подошли к плетню, неистово залаяла старая дворняга, тут же вышла из дома сама хозяйка.
-А-а, мои голубки, проходите,- позвала их Хурират. – Да не бойтесь, он не кусается. Это его работа – лаять.
Старая женщина завела их в дом. Едва ступили через порог – в нос ударил какой-то едкий запах. Дыжин округлила глаза и поморщилась, Синамис тихо цыкнула на нее. Единственная комнатка, посередине стол, засиженный мухами и кишащий муравьями, кровать с бельем непонятного цвета, на очажной цепи кипит черный котелок.
Хозяйка усадила их за стол.
-С чем пришли ко мне, цветочки мои?- все также ласково спросила она.
-Она видит какие-то сны…- начала Дыжин.
-Пусть сама рассказывает,- строго оборвала ее Хурират.- Она же их видит?
-Она…- послушно, как никогда, ответила Дыжин.
Синамис начала рассказывать. Старушка слушала, то хмурясь, то качая головой. Наконец сказала шепотом:
-Боже, помилуй эту девочку…
-Что же значит этот сон? – не удержалась опять Дыжин.
-То и значит, - сказала Хурират.- Тут и гадать не надо, ты сама все видела. Этот парень заставить тебя оплакивать покойника. Его сердце принадлежит тебе. Ты скоро встретишься с ним. Вы полюбите друг друга. Но его смерть в твоих руках.
-Я его уже встретила…- прошептала побелевшая девушка.
-И снова встретишь. Храни тебя Бог.
-Я ничего не поняла… Нана, почему его смерть в моих руках?
-Жизнь тебе покажет.- Хурират встала, легла на кровать и тут же захрапела.
Девушки переглянулись.
-Пошли отсюда, я уже задыхаюсь от вони,- шепотом сказала Дыжин.
Синамис снова цыкнула на нее, и они на цыпочках вышли из дома.
-Я бы не удивилась,- не уминалась Дыжин, - если бы из-под ее одеяла выползла лягушка или змея.
-Какая ты злая!- ответила Синамис.- Она старая, одинокая, и явно не в себе…
-Да ведьма она, говорю тебе! Видела, какие у нее глаза? А единственный зуб торчком! А пальцы врастопырку! Бр-р-р!- девушка поежилась.
-Ладно, пошла я домой, а то мать беспокоиться начнет.
Подруги расстались, Синамис вернулась домой и, не подавая вида, стала хлопотать в доме, и так до самого вечера она старалась не привлечь внимания матери. Когда наконец стемнело, предложила матери лечь спать.
-Нет, душа моя,- отказалась Гупса, - я еще посижу. Все равно не засну, проворочаюсь полночи.
Синамис пожелала матери доброй ночи и пошла в свою комнату. Незнакомец снова пришел к ней во сне, на этот раз он стрелял из лука по орлам в небе…
Когда она спозаранок вышла во двор, мать уже хлопотала по хозяйству. Гупса скрыла от  дочери, что и не ложилась вовсе. Смутное предчувствие беды терзало ее душу, не отпуская ни днем, ни ночью…
После завтрака Синамис отправилась за водой. Ветрено в пойме с утра, но свежий воздух бодрит и наполняет сердце счастьем. Надышавшись полной  грудью, девушка набрала воды и подняла гогон (кувшин) на плечо. Обернулась – и едва не закричала от неожиданности: перед ней стоял тот, кто тревожил ее сон.
-Дашь глоток воды, красавица?
Он сказал это мягким голосом, но для нее  слова его прозвучали подобно приказу. Она сняла с плеча гогон и протянула ему. Он отпил глоток, вылил воду, заново наполнил кувшин и вернул ей:
-Любима будь, как вода.
-На здоровье…
-Можно спросить тебя, красавица?- он глянул на нее, как в первый раз, надменно подняв голову.
-Спрашивай.
-При первой нашей встрече я, кажется, напугал тебя. Я был не в духе тогда: охотился  на трех ланей, двух подстрелил, а одна ушла. И мой шрам, вижу, пугает тебя. Знаю, он не красит меня. – Парень повернулся боком, скрывая  изуродованную щеку.
-Думается мне, что шрамы на лице или на жизни не умаляют красоту души,- тихо, но достаточно смело ответила девушка.- Душа не видна глазу, она дарована Богом, значит, она важнее внешнего облика.
Он не ожидал от незнакомки таких речей. Помолчав, сказал:
-Спасибо на добром слове. Видно, разумна ты не по годам. Как зовут тебя, красавица?
-Синамис.
-Синамис… Си нам ис – «живущая в моих глазах», значит, живущая в моем сердце, так?- Он впервые улыбнулся, она почувствовала это по его голосу и подняла глаза – ей очень хотелось увидеть его лицо не суровым, как обычно. Ее синие глаза поразили его, он уже не мог отвести от нее глаз.
-А меня зовут Мамуко.
Девушка кивнула.
-Мне пора,- она подняла кувшин на плечо и легкой поступью, доставшейся от матери, пошла по тропинке к дому. Он не стал окликать ее, только глядел вслед, не отрываясь…
Синамис была сама не своя. Все падало из рук. Все мысли – только о нем. Она уже забыла зловещие предсказания Хурират, она больше не боялась его шрама, ей даже казалось теперь, что шрам ему к лицу.
От матери не скроешь ничего. Гупса видела, что с дочерью что-то творится, но спрашивать не хотела – пусть сама расскажет. Сейчас ее тревожило другое: она поминутно молила Всевышнего вернуть ей сыновей живыми. Вот уже несколько дней, как они должны вернуться…
Синамис поделилась с Дыжин, и теперь подруга донимала ее расспросами. Но за всю неделю Мамуко ни разу не появился у реки. А она думала о нем неотступно и понимала, что влюблена…

*   *    *

Мамуко вернулся к ожидавшему на опушке коню, отвязал его и вскочил в седло. Полдня летел он быстрее ветра лесной дорогой. Возле шалаша в лесной чащобе спешился и зашел внутрь.
-Как себя чувствуешь, отец?- спросил у лежащего в постели старика.
-Недолго мне осталось, чую… Не езди больше за травами так далеко, мне они уже не помогут. Займись лучше делом.
-Нет, отец, я не теряю надежды, ты поправишься.
-Я сказал – нет, - старик говорил с трудом, однако был настойчив.- Иное важнее… Пока не закрылись мои глаза, хочу увидеть, как опустеет очаг Матгерия. Если не принесешь мне голову Готыжа, считай, что я умер дважды…
-Хорошо, отец, я исполню твою волю, клянусь,- обещал Мамуко и вышел из шалаша.
-Господин,- подбегая к нему, сказал запыхавшийся статный юноша, - мы снова не нашли след Готыжа. Но он тяжело ранен, далеко уйти не мог.
-Прочь с глаз моих! - рассердился Мамуко. Его глаза метали молнии.- И ни слова больше!
Тот поспешил скрыться.


Сколько помнил себя, Мамуко жил в этом лесу. О матери он не знал ничего. Как подрос, он вместе с отцом и его людьми занимались тем, что грабили и убивали, убивали и грабили. Вся жизнь его проходила в этом непролазном лесу, без света и солнца. Их было двадцать человек, но после недавней встречи с тремя братьями осталось четырнадцать, включая его самого и смертельно раненного отца. В тот памятный день, когда он увидел Синамис, он искал в пойме реки целебную траву для отца. Три лани, из которых две убиты, а одна ушла от погони – это были братья Синамис. Откуда ему было знать? Голову третьего из братьев требовал на смертном одре старый Хасбий…
Вторым по старшинству в группе был Аслангерий, друг и правая рука отца. Именно он занимался воспитанием юного Мамуко. Так вышло, что родной отец учил его убивать и грабить, а друг отца учил его настоящему мужеству и хорошим манерам. Часто юноша задавался вопросом: как совместить в себе и в жизни эти два несовместимых начала – жестокие нравы разбойничьего существования и хорошее воспитание? В какую сторону ему повернуть?.. Видно, пришла пора произнести эти вопросы вслух, и кто же на них ответит, если не его воспитатель?
-Я хочу знать правду,- обратился он к Аслангерию.- Я ни разу не спросил, кто мы, почему живем в лесу, сторонимся людей, с кем воюем и за что. Но теперь я хочу все узнать. Прошу, не таи от меня ничего!
Аслангерий не удивился. Он давно ждал этого часа.
-Однажды я дал слово твоему отцу, что ты никогда не узнаешь правды,- признался он.- Но теперь… Ты уже мужчина, имею ли я право скрывать?..
-Говори же, прошу!
-Мы живем в лесу, потому что мы разбойники. Это ты и сам знаешь. А все началось с твоего отца и отца тех троих братьев, с которыми мы сцепились недавно.
-Ничего не понимаю… При чем тут…
-Твой отец и их отец были друзьями когда-то. Но на беду полюбили они одну девушку. Ей и вправду равных не было! Звали ее Гупса. Она предпочла Матгерия, и вчерашние друзья сделались заклятыми врагами. Твой отец поклялся, что не успокоится, пока не убьет Матгерия и не уничтожит всю его семью. Это сейчас мы живем тут в нищете, а раньше твой отец был уорком. А Матгерий был простолюдином. Это было невыносимо для Хасбия, к тому же он не мог забыть Гупсу. Начал он свирепствовать, срывать зло на невинных людях. Как-то подогрел он свою злость вином, насильно увез аульскую девушку в лес и надругался над ней. Несчастная вскоре поняла, что беременна. Когда подошел срок, она тайком скрылась у одной бабки, там и разрешилась от бремени. Да разве от людей что скроешь? Дошла до Хасбия весть, что у него родился сын. Разыскал женщину, чтобы забрать ребенка. А она воспротивилась, бедняжка, говорит, только через мой труп. Что ж, так и быть. Убил он женщину,  забрал тебя, взял нас с собой и ушел в лес. Боялся расправы. С тех пор тут и живем. Вот вся правда, Мамуко.
Юноша слушал, боясь вздохнуть. Наконец пересилил себя и спросил:
-А эти трое братьев, в чем была их вина, за что мы их убили?
-Говорю же, рассудок помутился у Хасбия. Он давно следил за братьями. Двое мертвы, третий, наверно, тоже умер где-нибудь в укрытии…
Потрясенный Мамуко вернулся в шалаш к отцу. Его ждала страшная картина: отец лежал бездыханный. Мамуко поднял свесившуюся безжизненную руку, бережно положил вдоль тела, сказал тихо:
-Да простит тебя Бог, отец…
Теперь место отца во главе лесной братии занял Мамуко. В тот же день он сообщил свою волю: с разбоем покончено, не будет на их совести новых жертв, а значит, надо думать о новой жизни…Никто не возражал. Хасбия похоронили, в тот же день с почестями похоронили убитых братьев – Айтека и Жанхота. Ночь Мамуко с надеждой на новую встречу с девушкой в пойме Лабы.

*   *   *

Она пришла за водой к бурной реке, как бывало каждый день. Увидев ее издали, Мамуко почувствовал горячее биение своего сердца.
Только вчера схоронил он отца, но скорбь в его душе была не по покойному, а по той бесполезной жизни, на которую обрек умерший и его, своего сына, и других людей, о тех бессмысленных жертвах, что приносились в угоду его злобе. Сможет ли он когда-нибудь простить… От отца Мамуко унаследовал разве что разбойничий образ жизни, но никак не злонравие. Видно, пошел он в мать. Знать бы хоть имя ее, бедняжки…
Он кашлянул, чтобы не напугать ее. Она обернулась, сердце ее радостно заколотилось, но она лишь глазами улыбнулась слегка, показывая, что рада его приходу.
-Доброго дня тебе, Си нам ис - Живущая в Моих Глазах. - Давно не виделись.
-Всего лишь десять дней,- пожала плечами девушка.
-Скажи лучше – десять  лет, так будет вернее для меня.
-Как ты сказал?- вырвалось у девушки.
-Хочешь – повторю.
-Нет-нет,- смутилась Синамис.
Они впервые смотрели в глаза друг другу, их сердца сжигал огонь, сжигал и не причинял боли. Какие у него глаза! Недаром говорят, что они - зеркало души.
-Живущая в Моих Глазах,- повторил Мамуко, - сердце мое в твоих руках, бери его, делай с ним, что хочешь.
Она вздрогнула, ей вспомнились вдруг слова гадалки…
-Давай,- она протянула руки, но тут же устыдилась своего порыва и отдернула их.
-Синамис! – раздался крик со стороны тропы. К ним бежала Дыжин.
-Мы увидимся завтра?- спросил он. Девушка пожала плечами:
-Не знаю.
-Буду ждать тебя здесь, завтра, в этот же час.
Он быстрым шагом ушел в сторону леса.
Синамис подняла свой кувшин, но выронила его из рук, когда приблизилась Дыжин. Обе побежали по тропе к дому. Кувшин с выплескивающейся водой остался лежать на берегу…
У плетня стоял понурый конь Готыжа. На его спине запеклась кровь. Во дворе собрались соседи. Синамис вбежала в дом. Распластанного на кровати Готыжа она не сразу узнала. Опухший, с синюшным лицом, с гноящимися ранами… Но еще живой. Синамис упала перед ним на колени и беззвучно, чтобы не слышал раненый, зарыдала. Мать стояла, отвернувшись к стене, чтобы никто не видел ее страданий.
-Нана…- собрав все силы, произнес Готыж.
-Что, душа моя, я здесь,- кинулась к нему мать.
-Синамис…- окликнул он сестру.
-Я здесь, Готыж,- она хотела взять его за руку, но боялась причинить ему боль. Не знала она, что боли он уже не чувствует, и лишь собирается с силами для последних слов.
-Посреди леса стоит большой шалаш, там живут разбойники. Предводителем у них – убийца нашего отца, по имени Хасбий… Он так и кричал: «Отправляйтесь за своим отцом, я ему обещал прислать вас следом!» Жанхот и Айтек погибли с оружием в руках, как мужчины. Если встану – отомщу за них… Хасбия больше нет. Я нанес ему рану, от которой никто еще не оправился. Но сын его… Мамуко… он убил моих братьев…
При этом имени Синамис перестала плакать и застыла на коленях, как статуя. Руки ее стали ледяными и бессильно опустились. А мать уже оплакивала сына, зная, что не сможет он сдержать своего слова… Теперь она знала, кто виной ее несчастной жизни, но что поделать? Остается только плакать, и теперь она уже не стеснялась слез.
Готыж начал бредить. Отрывистые слова слетали с его губ, и различить можно было лишь одно слово:
-Простите… простите…- предсмертная судорога свела его бедное тело, и вскоре он навеки затих…
Синамис сидит, окаменелая, не сводя немигающих глаз с брата. Никто не знает, какой ад пылает сейчас в глубине ее сердца. Словно издалека, слышит она причитания матери: «Судьба была вам возвращаться пластом на спине коня…»
После похорон слышавшие последние слова Готыжа родственники и друзья собрались седлать коней – вершить правую месть.
Синамис забыла обо всем – и об измученной слезами матери, и о том, что девушке не пристало идти в бой наравне с мужчинами. Она переоделась в одежду своих братьев, оставила Дыжин рядом с матерью, села на коня и поскакала вслед за уехавшими с вечера всадниками.
Как она могла полюбить Мамуко, который на самом деле оказался кровожадным убийцей! Ветви хлестали ее по лицу, но она этого не замечала. На заре она догнала всадников, но объехала их стороной и направилась в чащобу одна. Деревья как бы расступились, открывая взору лесное пристанище разбойников. Не останавливаясь, подогнала взмыленного коня прямо к шалашу. На топот вышли мужчины, последним появился  Мамуко. Не долго думая, она выхватила кинжал и бросилась к нему, но двое мужчин схватили ее.
-Пустите!- крикнула она.- Кому говорю, пустите! Что стоишь, убийца?! Или я тебя убью, или ты меня! Вы же с отцом поклялись опустошить наш очаг!
-Это что, женщина?! - переглянулись лесные люди. Сорвали с пришельца шапку – упала из-под нее светлая коса. Она глядела на него, и глаза ее метали искры ярости.
Он не сразу понял, что это Синамис. Он и подумать не мог…Вот она, его единственная любовь, стоит перед ним. Лишь теперь он понял, почему он так и не дождался ее у реки…
-Чего ты ждешь?!- продолжала кричать Синамис. – Ты же хотел уничтожить нас всех – вот я, последняя из семьи. Что сделали вам мой отец, мои братья?! За что?!..- слезы, сдерживаемые все эти дни, полились градом.
У него не было ответа.
Тем временем с шумом подоспели мстители. Двенадцать всадников  ринулись к ним навстречу. Лишь Мамуко остался на месте. Он медленно повернулся и ушел внутрь шалаша. Обессилевшая Синамис подобрала выбитый из рук кинжал и вошла вслед за ним. Он стоял спиной. Едва передвигая ноги, она подошла к нему, подняла кинжал и замахнулась. В этот миг он обернулся и сказал:
-Ты вольна делать все, что захочешь. Это будет заслуженная кара. Только позволь сказать напоследок.
-Говори!
-Я лишь сейчас понял, что те трое убитых – твои братья.  И причину вражды наших отцов я узнал недавно. И встречу с тобой, поверь, я не задумывал заранее. Судьба свела нас, видно, для того, чтобы усугубить мое наказание. Ты вошла в мое сердце, Живущая в Моих Глазах, ты явилась новым солнцем в моей пустой жизни, и с тобой я надеялся на новую жизнь. Я тебе уже говорил: мое сердце – в твоих руках, делай с ним, что хочешь.
-Моя мать оплакивает трех сыновей разом, да и то смогла лишь одного похоронить по-людски. Совсем юной овдовела. Вся жизнь ее была страданием. А я? Как я смогу жить после этого? Не скрою, и в моей душе пробудились светлые чувства. Но они теперь исходят кровью…
-Меня воспитал убийца, и воспитал убийцей. Грабить и убивать – ничего другого я в жизни не видел. Из-за вражды наших отцов – нет, по вине моего отца пролито столько крови. Прости меня!
-Бог вам судья!- только и сказала девушка. Она подняла высоко кинжал и вонзила себе в грудь.
-Синамис!- что есть силы, закричал Мамуко. Он подхватил ее, уже обмякшую, и прошептал: - Си нам ис… Живущая в Моих Глазах…
Единственная слезинка скатилась по ее щеке:
-Не суждено было мне стать твоей… Пусти,  не прикасайся ко мне…
Мамуко вытащил кинжал из раны и прижал ее к своей груди, надеясь остановить хлещущую кровь. Горячие струи стекали по его груди.
В это время шалаш подожгли. Он сгорел в считанные мгновения. На пепелище нашли два обгоревших тела. Они были прижаты друг к другу, рука в руке… Узнав, что из сгоревших одна – Синамис, мстители вернулись домой с горестно опущенными головами. Сочтя себя повинной в гибели всей семьи, недолго после этого прожила и Гупса.