Хатти 2 часть

Часть 2

МЕОТЫ

Хатти была основана в Малой Азии в 2500-х годах до нашей эры и являлась частью древней хаттской цивилизации, зародившейся на Кавказе. Изначальная Хатти – прародина малоазийской – простиралась на Кавказском перешейке между Черным и Хазарским морями. Но всему приходит конец, ибо так создается новое. И случилось так, что после миграции хаттов в Малую Азию, кавказская Хатти и заморская отдалились, и со временем стали чужими. Каждая страна жила своей жизнью. Хатти, для которых Анатолия стала родиной, и нартские племена, которые остались в своей колыбели, на кавказском побережье Черного моря. Так зародились Хатти, Нартия и Колхида .
К кавказским нартским племенам относились меоты, синды, сарматы, агирейцы, тараоты, арикейцы и известные всему миру загадочные амазонки. Свидетельством того, что все они, а также заморские хатты, являются ветвями одного и того же древа с глубокими корнями, являлось сходство языков, традиций, внешнего облика и культуры.
Дух непобедимого воина жил в нартских племенах. То были отчаянные, несокрушимые и храбрые мужи. Но не всегда в семье царят мир и согласие. Вот и среди нартских племен случались недопонимание и междоусобные войны. Говорят, хочешь сломать веник – развяжи его и ломай веточки по одной. Нарты понимали всю мудрость этой поговорки и перед общим врагом они поднимались как одно целое, вставали плечом к плечу и бились за общий мир и покой.
Нартия состояла из небольших племен, в каждом был свой правитель. Они не подчинялись верховному царю царей, как было в Хатти. Но перед общей угрозой нарты созывали совет – Хасэ, открывали границы своих земель, что были четко определены, и беда становилась общей.
Прибрежные племена были кораблестроителями, мореходами, плели рыболовные сети. Равнинные нарты занимались охотой, земледелием, а горные жители были дозорными и пограничниками. Амазонки же всегда были на страже, готовые к бою воительницы. Каждое племя выполняло свою работу и играло свою роль. И каждое умело справлялось со своими обязанностями.
В далеких Ассирии, Египте и Элладе были наслышаны о воинственных нартах. О том, что вдоль северного склона Кавказских вершин, от Черного моря до Горы Поднебесья , основано несокрушимое государство Нартия. И, конечно же, враги стали засматриваться на кавказское побережье, куда стекались тысячи торговых кораблей со всего света. Особый интерес вызывало место обитания меотов, побережье Азовского моря. В Меотиде часто велись ожесточенные бои между нартами и греческими захватчиками. Эллины не хотели мириться с тем, что нартов – древнейших жителей Кавказа, пустивших свои корни в глубокие недра земли, – невозможно было победить. Тем более на их территории, где они знали каждую веточку каждого дерева. Все попытки эллинов захватить Меотиду, а тем более Нартию, были тщетны, но враг не сдавался. Он с упорством и силой совершал следующий набег. А меоты с ещё большим усилием защищались от захватчиков.
Торговые суда по соглашению с прибрежными меотами свободно передвигались по проливу. Они привозили ткани, металлические изделия и заготовки, заморские фрукты, посуду. А в Аскале, столице Меотиды, располагался большой рынок, где торговцы могли продавать свой товар или обменивать на здешний.
Морские голуби  шумно кружили на побережье, где кипела жизнь. И, конечно же, было очевидно, что эллины ни за что не отступятся, пока не завоюют эти плодородные земли, где реки быстрые и чистые, леса богатые, а люди красивые. А отважные меоты всегда были наготове и мужественно поджидали своих главных врагов.
Туземные правители не раз пытались породниться с меотскими, увеличив таким образом свою мощь, и вплести меотов в свои бесконечные войны. Но меоты никого не впускали в свой мир. Не утонешь, если не зайдешь в воду, говорили они.
Нарты не были кровожадными и жестокими, но они были закалены множественными битвами за свою родину, и воинственные потомки древнейших жителей Кавказа были готовы выйти на мировую арену, и показать всему миру силу нартского меча.

Амазонка
Империя амазонок простиралась от Ведьминой горы, где они ежегодно устраивали соревнования, до самого подножья Поднебесья. Путь от Меотиды до земель воительниц занимал неделю верхом на лошади. Таинственные и неописуемо красивые женщины не общались с остальными нартскими племенами.
Они группами выезжали из крепости на разведку, а выполнив свою работу, возвращались, и их сменяла другая группа дозорных. Воспитывавшиеся в строгих правилах амазонки никогда ни о чем не спрашивали, точно так же, как и их никто не спрашивал: о чем они мечтают, хотят ли создать семью, выйти замуж или вернуться к обычной человеческой жизни.
Нарты с амазонками были в мирных отношениях. У них было соглашение, по которому обе стороны должны были оказывать друг другу поддержку и помощь в случае нападения вражеского войска. Амазонки встречались с мужчинами в специальных домах только ради продолжения рода. Но они не имели права влюбляться в мужчин, делиться с ними секретами воинского ремесла и изготовления своего оружия. Также воительницы дважды не встречались с одним и тем же мужчиной, дабы в душе не разгорелось чувство привязанности. И когда наступало время родов, амазонке не давали в руки младенца. Она даже не видела лица своего ребенка и не спрашивала, кто у неё родился, мальчик или девочка. Новорожденого тут же уносили и передавали нянечкам. Мальчиков принято было сбрасывать с обрыва, оставляли исключительно здоровых и крепких девочек. В возрасте трёх лет девочек переводили в специальный дом, подальше от малюток, и обучали искусству верховой езды, боям и в зависимости от умений и личностных качеств распределяли в специальные отряды. Так, амазонка могла стать умелой лучницей, дозорной или шпионкой.
Не было среди них ни одной девушки, которая знала свою родительницу или вскормила молоком своё дитя. Старшие амазонки говорили, что если хоть раз познаешь вкус материнства, прежней уже не станешь. Ребенок всё меняет. Прижмешь его к груди, накормишь своим белым молоком, вдохнешь его запах – и забудешь о своем предназначении. Во избежании этого воительниц специально лишали женственности и материнства.
К своему совершеннолетию каждая амазонка мастерски владела любым видом оружия, была умелой наездницей, хладнокровным, жестоким убийцей, бесценным ремесленником или же в качестве нянечки занималась новорожденными.
Казалось, в груди у них пусто, будто и не было там сердца никогда. Но точно было известно одно – нет на земле более красивых и складных женщин. Каждый нарт, не раздумывая, отдал бы жизнь за вторую ночь с понравившейся амазонкой. За то, чтобы она оставила долю воительницы и создала с ним семью, стала ему спутницей и матерью его детей. Но этих необыкновенных женщин воспитывали в таких строгих правилах, что у них даже не было времени мечтать о чём-то другом, кроме службы.
Конечно, человеческую природу невозможно полностью перекроить. Случалось, амазонки влюблялись, убегали с любовниками и прятались, пережидая преследование и месть царицы амазонок. Именно для таких случаев и существовали загадочные «тени». Эти безжалостные таинственные убийцы преследовали беглянок, карали сестер-предательниц и скрывались бесследно. 
Как бы то ни было, амазонки со своей тысячелетней историей сохранились благодаря этим неизменным жестоким законам.
Меоты знали о непоколебимых законах дочерей Поднебесья. Потому они и пребывали в полном недоумении, когда царица амазонок Катина вдруг проявила щедрость и подарила прибрежным соотечественникам целое войско отборных воительниц. В знак уважения к амазонкам меоты поручили им самое ответственное дело – охрану и дозор. Правда есть правда, амазонки справлялись со своей задачей лучше всех. Хотя они уже не подчинялись царице амазонок, казалось, воительницы и царя меотов не признают своим господином. Они были сами по себе: жили отдельно, но добросовестно выполняли свою работу. Эти грозные женщины не привыкли подчиняться мужчинам, а царю меотов хватало мудрости не упрекать их в неподчинении.

1272  год до нашей эры, последние дни лета
Удина стояла в кузне, тщательно рассматривая свой новый меч. Пристальный взгляд серых глаз неописуемой красавицы действовал на людей гипнотически. Было ясно, почему она получила именно это имя – Колдовские Глаза. Из-под густых черных ресниц молодой девушки – предводительницу прибрежных амазонок – выглядывали серые глаза, внимательно рассматривающие лучшую работу оружейника. Блеск тщательно отполированного клинка игриво перебегал по светлому лицу воительницы. И правду говорят меоты – на всем побережье не сыскать лучшего кузнеца, чем Гятоко. Этот молчаливый скрытный парень с могучим телом хорошо делал свою работу.
Но мало кто знал, что сердце молодого мастера горит ярче и сильнее огня, освещавшего эту кузню. Ему казалось, что аромат волос Удины заполнил всю кузню, и темно-серые стены мастерской вдруг расцвели весенними цветами. Перед ним стояла самая красивая, смелая, храбрая, ловкая, внимательная девушка из всех амазонок, и эта мысль не давала ему покоя.
Это правда, что всех амазонок воспитывают одинаково, но ведь каждая обладает своей природной натурой и естеством. Так и Удина. Глава амазонок хоть и казалась жёсткой и властной, но по-своему была скромна, мудра и благородна. Сила женской красоты, что исходила из глубины души молодой амазонки, освещала её лунный лик. Это делало её ещё более загадочной и недоступной. И тайна её довольной улыбки заворожила рядом стоящего мужчину. Неудивительно, что мечта многих девушек – молодой и загадочный оружейник – по уши был влюблен в Удину.
Полагая, что предводительница прибрежных амазонок не замечает влюбленного взгляда мастера, он украдкой посматривал на девушку с аккуратным, острым подбородком, жадно запоминая изгибы её атлетического тела. Гятоко мечтал ощутить ее гладкую кожу под своими ладонями. Окунуться в густые волосы красновато-медового цвета, что шелковыми завесами прикрывали красивое лицо амазонки. Он так страстно желал признаться ей в своих чувствах, что держался из последних сил.
Высокие ноговицы из красно-коричневой кожи облачали крепкие и развитые икры амазонки. Поверх короткого платья из меха лисицы сидит литая броня, защищая весь торс. А густые волнистые волосы россыпью лежат на плечах. Руки её защищают украшенные причудливым орнаментом налокотники и наплечники. По снаряжению Удины было очевидно, каких оружием она владеет лучше всего. Предводитель прибрежных амазонок была самой первой в боях на мечах.
Она выделялась из тысячи воительниц. Её нельзя было спутать с кем-либо. Она была как богиня, спустившаяся с небес и озаряющая всё на своем пути необъяснимым, неземным светом.
Пучок солнечного света, проскользнувший через маленькое окошко кузницы, то светился в огненно-рыжих волосах Удины, воспламеняя их ещё ярче, то шаловливо ослеплял её серые глаза, отчего те казались ещё более ясными и бездонными. И что случается крайне редко, предводительница довольно улыбалась, обнажая белоснежные и ровные зубы. Она резко перевела взгляд на Гятоко, и тот от неожиданности смущенно отвёл глаза. Ему казалось, ещё совсем немного, и Удина догадается о его чувствах. Опозорит перед всеми. Надо было держать себя в руках.
– Сколько ты просишь за работу? – спросила амазонка, и глаза её снова пробежались по лезвию меча.
– Ничего не надо, – ответил высокий оружейник со стальными руками и резко отвернулся.
– Прикажу вечером пригнать тебе отару овец, – словно не услышав ответа Гятоко, сказала Удина.
– Нет. Я дарю тебе этот меч, – не поднимая головы, возразил он.
– Я сказала пригонят, значит пригонят!
Красные камни и жемчуга, украшающие доспехи амазонки, засверкали на солнце, когда она вышла из кузницы, бросив новый меч в ножны. Она была далека от высоких чувств молодого мастера. Удина молода, красива, в самом расцвете сил, и вполне могла бы увеличить войско амазонок, если соизволила бы забеременеть. Но она ни разу не встречала мужчину, что был бы достоин её расположения. И потому никогда не посещала дом свиданий и была невинна. Она была полностью поглощена своими обязанностями и не хотела тратить драгоценное время на глупые встречи с такими же глупыми мужчинами. Но, конечно, Удина понимала и видела чувства кузнеца. Просто не отвечала ему взаимностью.
– Удина! – позвала ее Жан, на вид хрупкая амазонка невысокого роста. – Корабль на горизонте.
Удина взлетела на коня, надела богато украшенный остроконечный шлем из белого золота и устремилась на побережье.
Хоть девушка и исчезла мгновенно, Гятоко казалось, что дух её остался в кузнице и витает в воздухе, сводя его с ума. Высокий крупный парень с грустью посмотрел в сторону выхода. Выступающий из-под волос пот стекал в густую бороду оружейника. Он был раскален не только огнем кузницы, но и желанием обладать самой прекрасной и недоступной из женщин. Закатанными по локоть рукавами он поспешно вытер пот с лица, глубоко вздохнул, поднимая могучую грудь ещё выше, и принялся за работу, обрушив на металл всю силу своих огрубевших рук.
В сопровождении нескольких вооруженных всадниц Удина подошла к берегу моря. Она сразу же узнала корабль. Не было сомнения, что он плывет из Хатти – их флаг с двуглавым орлом гордо развевался на ветру. Кроме того, всем было известно, кому принадлежит львиная голова – символ власти – на носу корабля.
Непонятно было другое – почему из Хатти плывет одинокий корабль. Насторожились и стражники, и дозорные.
– Заблудился, наверное. Он и не торговый, и не пиратский, – прозвучал звонкий голос Жан.
Амазонки звали друг друга сестрами, но не было между ними такой крепкой дружбы, чтобы делиться самым сокровенным. Ибо каждая стремилась выделиться, заслужить поощрение, доверие царицы, а то и высокую должность. А в борьбе за преобладание все методы хороши. Можно даже и сестру, и подругу обвести вокруг пальца. Потому воительницы не держались группами, самое большее – две-три подруги. А уж если давали клятву в вечной дружбе, то любая из амазонок беспрекословно отдала бы жизнь за свою сестру. Так и держались с детства Жан и Удина.
Жан появилась на свет недоношенной. Она была такой крохотной, что повитуха сразу же заявила, что из неё не выйдет амазонки, нечего даже и стараться выходить её. И решили малютку скинуть с высокой скалы вместе с мальчиками, что родились в тот день. Считалось, что амазонки с рождения должны отличаться крепким здоровьем, силой и ловкостью. Ведь им нужно быть умелыми наездницами к тринадцати годам. И нет ни времени, ни желания возиться с недоношенными девочками.
В тот день повитуха направлялась в комнату для новорожденных, чтобы выбросить недоношенную и слабую девочку в корзину с мальчиками, что стояла в углу. Вдруг малютка очень крепко ухватилась за палец ворчливой повитухи. Та резко дёрнула, но девочка не сдавалась, будто крепко-накрепко ухватилась за свою жизнь. И пока повитуха высвобождала свой палец, малышка обеими ногами обвила руку старой амазонки.
– Жаждешь жить, негодная! – выругалась повитуха.
Воспитательница амазонок-подростков, ставшая случайной свидетельницей этой сцены, заступилась за девочку:
– Из этой получилась бы прекрасная дозорная. Она, как резвая белочка, прыгала бы с ветки на ветку, – как бы невзначай сказала она.
– А выхаживать её кто будет? Ты? – проворчала повивальная бабка.
– Не сомневайся! – ответила высокомерно амазонка.
– Ну, так бери. Сними эту приблудную с моей руки! – совсем разошлась бабка, всю ночь не смыкавшая глаз и принявшая роды у десятерых рожениц.
– Если через десять лет ты не услышишь её имени у всех на устах, я своими руками её убью, – сказала амазонка и отнесла малышку к кормилицам.
Конечно, амазонка, воспитавшая не одну сотню достойных воительниц, прекрасно разбиралась в своем деле. Благодаря ей Жан и выжила в тот день. Говорили, что девочка в счастливой рубашке родилась. И действительно, стала она самой лучшей дозорной. Она была шустрая, ловкая, подвижная и на язык острая. Потому и назвали ее Жан – Шустрая.
Рулевые весла развязались, корабль бросил якорь, и привязанную к правому его боку лодку начали медленно спускать на воду. В лодке был только один человек. Амазонки спешились и двинулись ему навстречу.
– Добро пожаловать в Меотиду, коли ты с добром! – вышла вперед Удина, встречая незнакомца в длинном серо-голубом плаще.
– С добром пожаловал! – кивнул тот, ступив на берег.
Хатты и нарты развивались независимо друг от друга, они были врозь уже тысячу лет. И потому речь у них была немного разная, хоть и вполне понятная. А этот хатт говорил на чистом меотском диалекте, что привело Удину с её подругами в легкое недоумение.
– Ты хорошо говоришь на меотском языке, – удивилась Удина.
Незнакомец опустил капюшон, который скрывал половину его лица. Он внимательно рассмотрел воительниц, гордо вытянувшихся перед ним. Мужчина был спокоен – ни лишних движений, ни лишних слов. Смотрел нахмурившись, уверенно, даже с неким высокомерием. Хоть он и прятал свой облик под широким плащом, амазонкам было ясно, что перед ними стоит воин. Может быть, один из самых искусных или даже отборных. Выглядел он молодым, но густая щетина придавала ему зрелости. Взгляд его выражал легкую тоску или недовольство.
– Я – меот, – коротко ответил он.
Ветер, развевающий плащ незнакомца, оголял его железные доспехи с головой льва на груди и украшенный серебром и черными драгоценными камнями меч на поясе. На рукоятке меча явные углубления от пальцев – признак того, что владелец часто им пользовался. Внимательные амазонки заметили не только это. Когда ветер игриво раскрыл плащ воина, в глаза бросились многочисленные, только-только затянувшиеся раны на теле меота.
– Говоришь, меот, но какой-то ты чужой. Кто ты? – с природной прямотой спросила черноволосая и низкорослая девушка, стоявшая рядом с Удиной.
Иссиня-черные волосы Жан были так туго завязаны на макушке, что стянувшиеся к вискам глаза её казались уже, а брови длиннее. Ростом она была гораздо ниже гостя, но смотрела на него пристально и гордо. Пальцы её так и трепетали зарядить лук и натянуть тетиву на подозрительного «меота». Отважная воительница с женственными формами – высокой грудью, тонкой талией, пышными бедрами и черничными глазами – выглядела бы достаточно милой, если бы не это нескрываемое высокомерие в её глазах.
Конечно же, гость заметил вспыльчивый нрав и нетерпение амазонки, но, казалось, ему было всё равно. Он даже не обратил на неё внимания. Последнее явно задело Жан.
Амазонки славились своей жестокостью, кровожадностью и мастерством. Мужчина явно знал про это, но, казалось, совсем их не боялся. Он держался как отважный нарт, но в то же время выглядел как чужак.
Удина еле заметно наклонила голову в сторону подруги, будто велела ей успокоиться. Та поняла смысл этого знака и сделала шаг назад.
– Меня зовут Удина, я глава вооруженной охраны. Скажи, как тебя зовут. Что тебе здесь нужно? – рыжая амазонка крепко сжала рукоятку своего нового меча.
Она подумала, что выпала хорошая возможность проверить работу Гятоко.
– На этот вопрос я отвечу только меотскому царю, – ответил гость с невозмутимым видом.
Незаметными глазу движениями Жан всё-таки зарядила свой лук и направила натянутую стрелу на незнакомца. Мужчина не обратил внимания на неё, он смотрел только на главную – рыжеволосую амазонку.
– Назови своё имя! – настаивала Удина.
– Я Аладама.
Целившаяся в него амазонка напряглась, будто тщательно вспоминала что-то, и медленно опустила оружие. Удина тоже в смятении сжимала полные губы. Конечно, они слышал историю Аладамы, пропавшего царевича Меотиды, но впервые сталкивались с ситуацией, когда «похороненный» и давно позабытый человек возвращался из загробного мира. Сколько времени его искали! Сколько сил потратил на его поиски покойный царь Ориш Храбрый. Не нашли ягнёнка, похищенного стервятниками. И не было в Нартии ни единого человека, который не слышал бы эту историю. Потому амазонки пребывали сейчас в недоумении.
– Если ты тот самый Аладама, о котором я слышала, то нынешний царь Меотиды тебе чужой… – Удина не смогла сказать ему открыто, что отец его давно отошел в мир иной.
Аладама понял, что отца, к которому спешил с таким рвением и надеждой, он не увидит больше. Как он мечтал вернуться в свою семью, рассказать отцу о далеких землях и своих странствиях, поведать о соплеменниках, что живут по ту сторону моря целой империей! Затем, познав силу, отвагу и преданность сына, он назначил бы его личным телохранителем, или стал бы он тылеем меотского войска. Как надеялся, что на родине раны его затянутся от материнской любви и ласки. Что зачерствевшее сердце вновь наполнится мечтами и красотой. Но… Оказалось, что и на родине он не свой, и в Хатти чужой. Что же дальше?
– Царь наш погиб от боевых ран, полученных на последней войне с дарданейцами, – чуть мягче сказала Удина.
– С дарданейцами? – не веря своим ушам и не скрывая удивления, переспросил Аладама.
Он много раз сражался плечом к плечу с народом, угрожающим его родине, от рук коих пал его собственный отец. А он ничего не знал о том, что дарданейцы частенько нападали, грабили и разрушали Меотиду.
Удина кивнула головой своему отряду. Девушки молча и поспешно пошли прочь.
Детские воспоминания такие красочные, добрые и красивые. Они кажутся сказкой, в которую хочется окунуться. Реальность же, к которой вернулся Аладама, никак не совпадала с его детскими воспоминаниями. Да, он думал, что сможет ступить на родную землю, заново узнать меотов, привыкнуть к новой жизни. Но сейчас, когда он удостоверился в том, что его никто тут не ждёт, Аладама был растерян, опустошён и не знал, что делать дальше.
– Мать твоя… Гошанаго… – голос Удины вернул Аладаму к реальности.
– Где она? Жива? – совсем не надеясь уже на добрые вести, отстраненно посмотрел воин вдаль, на горизонт.
Удина подала знак своим спутницам и те подвели двух лошадей.
– За мной! – скомандовала она, мгновенно оседлав своего коня.
Свежий морской бриз разгонял грустные мысли Аладамы и рвался в самые потаённые уголки его души, тревожа старые воспоминания, будто хотел оголить самые красивые и приятные из них. А лес, пронизанный яркими лучами солнца, благоухал насыщенным ароматом листвы, словно приветствовал своё дитя, вернувшееся из долгих странствий. Аладама будто собирал обрывки давно забытого сновидения, понемногу вспоминая родные места.  Он пытался воссоздать в памяти образ матери. Её запах, что жадно вдыхал в тот день, перед его отъездом к воспитателю, когда она обнимала сына в последний раз. Но всё было тщетно. Аладама был слишком мал тогда. Он помнил только период пребывания у воспитателя, и то смутно. Те времена казались ему чем-то таинственным, неясным, будто скрывались за полупрозрачным полотном. Ему хотелось отодвинуть это полотно и вдоволь насмотреться на своё красочное детство. И было ему нестерпимо больно из-за того, что не может ничего вспомнить. Сейчас ему было безразлично, в каком лесу скачет лошадь под ним, куда несет. Он неистово жаждал одного – чтобы живой оказалась мать, не предавшая память о нём, сохранившая тепло семейного очага, которая своей безусловной любовью отогреет его замерзшее сердце и успокоит бушующий внутри него гнев. Он тотчас же бросился бы ей в объятья, совсем позабыв о традициях и воспитании. Он пошел бы за ней на край земли. Отыскал бы где угодно. Лишь бы оказалась жива!

Солнечные лучи, попадая на красные волосы Удины, воспламеняли их, превращая в бушующий огонь. Казалось, эти развевающиеся на ветру волосы – единственный источник света во всем лесу, что освещал путь Аладамы и отвлекал от кровоточащих мыслей.
Скакали они долго. Потом амазонка замедлилась, и Аладама вдалеке, на опушке леса, увидел одинокий домик. Место было явно людное – отсюда дорога разветвлялась в разные стороны, рядом журчал ручей, и неподалеку слышались звуки домашних птиц и животных. Удина спешилась и кивнула в сторону дома.
Сторожевая собака, мирно лежавшая под скамьёй, заметила амазонку и направилась к ней, виляя хвостом. Дымоход пускал в небо серый след – признак того, что дом жилой. Аладама хотел верить, что в доме его ожидает любящая мать, по теплу которой он истосковался в далёких землях. Он хотел поведать, как сильно скучал по матери, положить голову ей на колени и впервые уснуть сладким, мирным сном. Но всё равно что-то держало его на месте: страх, что матери там не окажется. Если она и есть, с какими словами он предстанет перед ней? Аладама будто был во сне. Он сейчас мало что осознавал: прошлое было утеряно, а текущий миг он не чувствовал.
– Иди, – раздался тихий голос амазонки.
Первый шаг он сделал неуверенно, очень тяжело. Но потом рванул с места, будто очнулся ото сна, на ходу толкнул дверь и забежал внутрь.
Женщина с проседью в густых волосах, сплетенных в одну свободную косу, сидела на стуле с веретеном в руках и пряла шерсть. Она не была стара, но красивое лицо её покрывали морщины – следы того, что жизнь была к ней беспощадна. Тонкие и длинные пальцы, не созданные для грубой работы, но явно уже привыкшие к ним, тоже были покрыты морщинами и мозолями. А нескрываемую благородную красоту грустной женщины подчеркивало длинное платье винного цвета. Она не повернулась к гостю, лишь еле заметно кивнула головой. Немного погодя, отложила веретено и молвила мягким голосом:
– Ты сегодня рано, моя красавица.
И Аладама вспомнил! Он вспомнил, как звучал голос матери. Сколько в нём было тепла и ласки. Он вспомнил и её облик. Вспомнил эту красивую одинокую женщину, которую нашел в комнате – это была его кареглазая мама!
– Удина, это ты? – безмолвие гостя заставило её насторожиться.
Аладама не мог произнести ни слова. Сердце его бешено колотилось, во рту пересохло, и губы лишь безмолвно шевелились.
– Кто там? – Гошанаго встала, повернулась к двери и настойчиво спросила.
Только теперь Аладама понял – мать его была слепой.
– Ты кто? – выхватив короткий кинжал из ножен, что висел на её тонкой талии, повысила она голос.
– Это я… – еле слышно ответил Аладама. – Это я, мама. Я… Вернулся.
– Как ты сказал? – женщина тут же побледнела. – Повтори!
Руки Гошанаго затряслись, она выронила кинжал и опустилась на стул. Ноги не держали её. Казалось, тело онемело от услышанного.
– Я вернулся. Я – Аладама! – подвинулся он к матери.
– Подойди-ка, сюда. Ближе… – слезы покатились из глаз матери.
Аладама опустился на колени перед ней. Трясущимися пальцами женщина коснулась его лица, погладила волосы, потянулась и жадно вдохнула его запах, будто хотела узнать по нему своего ребенка. Наконец, Гошанаго бросилась к нему и заключила в крепкие объятья.
У меотов не было принято проявлять эмоции и чувства к своему ребенку. И сейчас, обретя сына через столько лет, женщина могла лишь проявить тихую радость, но никак не слабость в виде слёз и рыданий. Не подобало ей высвобождать всю тоску и боль стольких лет ожидания. Иначе Гошанаго сотрясла бы весь этот глухой лес своим рыданием! Ей подвывали бы лесные звери и даже кукушки, что подкидывают свои яйца в чужие гнезда. Весь мир разделил бы радость царицы, что вновь обрела сына, которого считала мертвым столько лет! Но она лишь прошептала: «Добро пожаловать домой, сын мой!» – и горячие слезы тихо покатились по её высоким скулам.
Разочаровавшийся в жизни, оставивший свою душу в далеких землях, с израненным сердцем, еле добравшийся до дома молодой воин уткнулся лицом в плечо матери, прячя горькие слезы, с которыми у него не осталось сил совладать. Он хорошо знал, что несправедливая жизнь не знает пощады. Но всё равно чувство обиды за положение своей матери, некогда царицы, не давало вдоволь насладиться радостью воссоединения.
Нескончаемые войны беспощадно сокращали численность прибрежных нартских племен. Потому жизнь меотских мужчин была короткой. Очень многие не доживали до сорока лет, а людей преклонного возраста редко можно было встретить. Именно по этой причине меоты создавали семьи в достаточном юном возрасте. Чтобы народ не оказался на грани исчезновения, чтобы продолжался род. Думая об этом, Аладама жалел, что попросту терял свое драгоценное время среди чужих людей, занимаясь не своими делами, в то время, как его ослепшая мать страдала в одиночестве на опушке леса. Его сверстники давно были отцами двоих-троих детишек. А он и не женат даже.
– Как ты, мама? – опомнился он, наконец.
– Я здорова, слава Богу Души! – поднялась женщина, вытирая слезы с подбородка. – Присядь, сын мой. В честь твоего чудесного возвращения я должна была принести жертву богам и торжественно встречать тебя, но…
– Не переживай, мама. Это подарок небес, что я нашел тебя. Присядь, пожалуйста! – просит ребенок, истосковавшийся по материнскому теплу.
– Успею ещё. Ты, наверное, проделал дальний путь и ужасно голоден. Я сейчас накормлю тебя, – радостно хлопотала она над очагом.
Аладама не мог понять, как слепая женщина справлялась со своими ежедневными обязанностями по дому и хозяйству. Наверное, она не первый год ничего не видит, ибо точно знает, где что лежит и как передвигаться по дому. Сын не стал ей мешать, пытаясь помочь. Он лишь с сожалением и грустью смотрел на неё и качал головой.
Амазонка, ставшая свидетелем воссоединения ребенка с матерью, прерывисто дышала, будто плакала нутром, не меняясь в лице. Все-то думали, что у неё холодное, металлическое сердце, которое даже не бьется в груди, Она знала, что сейчас лишняя здесь, и незаметно ускользнула прочь. Работа у неё была ответственная, тяжелая, потому и помчалась в сторону столицы – Аскалы.
Гошанаго не терпелось разузнать у сына, где он был до сих пор, какую службу и кому он нёс. Она, конечно же, не сомневалась, что мальчик её достойно проявил себя, не осрамил своего отца и был храбрым воином на чужбине. Нарты были благочестивыми, храбрыми людьми. Другой жизни они и не знали. Разговоры она отложила на потом. Некрасиво это – утомлять путника расспросами.
Нарты не возводили богато украшенных дворцов, как в Хатуссе. У них были иные ценности. Их украшением и предметом гордости были кодекс чести и воинская доблесть. Не было также престолонаследия. Когда царь отходил в мир иной, собирался народ и путем голосования избирал самого отважного, сильного и мудрого воина своим новым царем. Каждый имел право проявить себя и мечтать о том, что когда-нибудь сможет стать царем Меотиды.
Эти герои появлялись именно в нужный момент и в нужном месте. Она загорались на небосводе, словно яркая звезда-ориентир. А потом, когда служба их подходила к концу, точно так же мгновенно исчезали с небосвода. Они не угасали медленно и мучительно, как хвостатые звезды, что месяц за месяцем растворялись в небе. Герои исчезали, оставив после себя звонкие и незабываемые имена. Имя – это всё, что им принадлежало. Что могли или унести с собой в могилу, или оставить после себя. Конечно, было мучительно больно оттого, что красивые, молодые, полные сил, храбрые воины рано уходили. Но они сами видели смысл существования именно в этом – жить воином и уйти воином.
Каждый нарт знал, что долго он не проживет. И потому стремились прожить уготованный им срок с достоинством и честью.

Шпион
Отец Аладамы погиб от боевых ран. Обычная история воина. Женская доля же – гордиться тем, что тебе не принесли тело мужа со стрелой в спине. И Гошанаго гордилась тем, что супруг её принял удар на свою грудь. Это означало, что он открыто, лицом к лицу воевал с врагом. Не бежал! А бился до самого конца, сделав всё, что было в его силах. Ориш – отец Аладамы – отвагой, храбростью и мудростью завоевал трон в свое время. С честью послужил народу и ушёл воином – смело и прямо глядя смерти в глаза. Он не пожалел себя в битве с дарданейцами. Но скольких вражеских воинов он сразил перед этим! Как отчаянно и яростно он их бил! Народ никак не забудет этого до сих пор.
Ярко-красный свет исчезающего на горизонте солнца озарял лицо Гошанаго. Но она не видела этого, а лишь кожей чувствовала приятное тепло вечерней зари. Чувствовала она больше, чем видит здоровый и зрячий человек. Ибо с потерей зрения и слух, и обоняние её обострились.
Мыслями она витала в облаках, была далеко, но руки сами по себе делали привычное дело. Сидит она спокойно, с прямой спиной и царственно приподнятой головой и вспоминает, сколько же лет живет среди амазонок, единственных, кто приютил одинокую и слепую женщину. И ей нравились эти молчаливые, угрюмые, грубоватые воительницы. Они не спрашивают лишнего, не утомляют бессмысленными разговорами, не мешают предложениями о помощи. Они просто рядом и на них всегда можно положиться, если на то будет нужда.
Это непобедимое и бесстрашное войско амазонок отличалось мужеством, силой, хитростью и мышлением от других нартских племен. Поле боя, по которому проходили амазонки, всегда было усеяно обезображенными трупами. Они не оставляли в живых ни единого врага. При этом сами не несли значительных потерь. Вражеский меч доставал их совершенно случайно, ибо невозможно было опередить этих женщин в ловкости и хитрости. Кто знает, может, они давно исчезли бы, если бы не следовали своим законам и не хранили в тайне методы воспитания амазонок и хитрости, которыми они мастерски пользовались.
Поколением ранее старшие амазонки, стоявшие во главе совета при империи, поразмыслили и осознали, что кровожадность и чрезмерная жестокость могут их погубить. Им было очевидно, что они вырождаются, стали походить на нечто среднее между мужчинами и женщинами, потеряли ориентиры, и это влияет на них не самым лучшим образом. Они решили отпускать амазонок, которые мечтают вернуться к нормальной человеческой жизни, создать семью, быть женой любимого мужчины и свободно рожать от них сыновей. Но тогдашняя царица амазонок не приняла эти предложения и уничтожила всех, кто придерживался такой позиции. Конечно, нашлись смелые девушки, которые пытались сбежать и сделать всё по-своему: отдалиться от жестоких воительниц, выйти замуж и зажить мирной жизнью. Но в этих беглянках жил такой страх перед возможным наказанием, что до конца своих дней они и слова не рассказывали о своем прошлом.
Следующие царицы амазонок отмечали развитие соседних нартских племен и возможную угрозу со стороны Эллады и ближних стран. Их могли поработить, если бы они не укрепили свои позиции. Амазонки жили далеко от моря, следовательно, в судостроении и мореплавании у них был большой пробел. Это могло стать их слабым местом. Потому они решили сблизиться с меотами, племенами, что всю жизнь жили на побережье и знали всё о ведении боя на воде. Взаимовыгодное соглашение было предложено Катиной  Грозной. Амазонки обеспечивают охрану меотов, а меоты учат их кораблестроению и мореплаванию.
Потому царица и подарила меотскому царю тысячу отборных амазонок. Сотни вооруженных до зубов воительниц, пребывающих в красивом детородном возрасте, осели в Кебгульском лесу , построив там неприступную крепость с высокой сторожевой башней и сотнями жилых домов. С этой башни вся Меотида была видна как на ладони, а любой корабль был замечен, как только появлялся на горизонте. Готовое войско амазонок тихо и незаметно поджидало нападающих. Как только те ступали на берег, воительницы смертельным ураганом неслись из леса и сравнивали с землей вражеское войско.
Царица амазонок строго-настрого приказала своим воительницам никоим образом не влюбляться в меотов и тем более строить семьи. Но дочерей своих пусть воспитывают амазонками, как положено, а мальчиков убивают. И ни при каких обстоятельствах нельзя разглашать их методы воспитания!
Конечно же, Катина не доверяла голословной клятве амазонок, ибо она хорошо знала человеческую природу. Потому между Меотидой и Империей амазонок непрерывно ходили гонцы, шпионы, доносчики с последними новостями и слухами.
Волею судьбы Гошанаго оказалась как раз среди таких женщин, воспитанных в строгих правилах. Амазонки не могли принять её у себя в крепости, а оставить совсем одну не позволяло чувство жалости. Потому и построили ей домик неподалеку от своей локации, приставили к ней сторожевую обученную собаку и приглядывали непрерывно.
Первое время Гошанаго остро нуждалась в своих помощницах и служанках. Рядом не было ни одного человека, с кем она могла бы поговорить, поделиться болью от потери единственного сына. Всё своё горе она носила в себе, проливая слезы в одиночестве, по ночам. Тихо и тайно. А плакала она долго. Годами… Рассветы Гошанаго встречала с отекшими веками и смотрела на утреннюю зарю из-под слипшихся от слез густых, черных ресниц. И снова подступал ком к горлу. Она не могла дышать и готова была разрыдаться во весь голос, лишь бы выплеснуть всю боль наружу.
Но она просто тихо проливала слезы. Пока не ослепла.

Гошанаго гордилась тем, что супруг её царствовал достойно и ушел так же. А теперь она гордилась своим сыном, который был воспитанником и личным телохранителем хаттского царя. Он не просто вернулся героем, а построил большой дом для своей матери в лесном массиве Хамез, ближе к побережью, и они переселились туда вдвоем.
– Я на охоту, мама. Не задержусь, – вышел Аладама на крыльцо как-то.
– Пусть Лесной бог благоволит тебе, сын мой! – улыбнулась мать, повернув голову в сторону сына.
Она, конечно же, знала, что никто не ходит на охоту под вечер. Просто понимала, что сыну хочется уединиться, подумать, побыть в одиночестве, и не стала ему мешать. Больше года он уже дома, а всё не обзавелся ни друзьями, ни невестой. И Гошанаго переживала за это. Мудрая женщина чувствовала, что её сын кого-то оплакивает до сих пор, что в сердце он носит нестерпимую боль, которая никак не притупляется. Всякое бывает в жизни, перебороть можно всё, нужно только время. Но сколько времени понадобится ее сыну? И тем ни менее, мать не вмешивалась в его душевное состояние. В Меотиде много красивых и хороших девушек, одна из них да растопит заледеневшее сердце отважного воина. Только бы он уже начал посещать свадебные мероприятия и игрища.
И дело было не в том, что Аладама не хотел создавать семью и заводить детей. Он знал, что это обрадовало бы его матушку. Просто сердце его будто перевязано было стальными цепями и никак он не мог его высвободить. Что это было, он и сам не понимал: то ли обида, то ли пылающая любовь к той, что никогда не будет ему принадлежать. Всё, вроде, было хорошо, и мать здорова. Но чего-то страстно не хватало. Что-то было не так, как надо. И сам он не понимал, что именно. Это и не давало ему покоя. Может, он просто скучает по прежней жизни, по Хатти? А может, он в Меотиде чувствует себя не на своем месте? Аладама часто ездил в походы, заново знакомился с местностью, открывал для себя западные земли. Но ничего не отвлекает от ноющей боли, что сжимает грудь и камнем подступает к горлу.
Аладама для себя твердо решил, что прошлое закрыто за семью замками и на землю Хатти его нога больше не ступит. Даже вспоминать не хотелось. И он безмерно был благодарен своей матери, что не задает лишних вопросов и не теребит его рану. Последние события в Хатти оставили глубокий след в его душе и перечеркнули всё хорошее, что он там пережил.
Перед глазами иногда появлялся образ черноглазой красавицы. Тепло её смуглой кожи он до сих пор чувствовал под своим ладонями, а на губах горели её жаркие поцелуи.
Аладама тряхнул головой и глубоко вздохнул, отгоняя от себя очередные воспоминания. И тут до него донеслись странные, не характерные для леса звуки. Кто-то пыхтел, то ли стонал, то ли фыркал… Что за животное? Он закрыл глаза и прислушался. Звук исходил слева. Предполагая, что там творится что-то страшное и неестественное, Аладама бросился в ту сторону. Вдруг он услышал резкий запах свежей крови. Тут же мелькнула мысль: кровь человеческая. Неподалеку в кустах двигалось какое-то животное, и стон доносился именно оттуда. Аладама, на бегу зарядив свой лук, прыгнул в кусты.
Израненный и разъяренный кабан раздирал окровавленными бивнями человека! Обессилевший охотник пытался защититься кинжалом. Он из последних сил наносил зверю удары, но толстая шкура кабана не пропускала их. Аладама выпустил стрелу, и она попала зверю в шею. Огромный кабан на время оставил в покое свою главную жертву и устремился туда, откуда прилетела стрела, прямо на Аладаму. Лютый кабан рычал так громко и страшно, что эхо отдавалось на весь Хамез. Аладама повторно зарядил стрелу и на этот раз всадил её прямо в глаз свирепому зверю. Кабан замертво рухнул перед меотом.
Разодранный охотник был еще жив. Он терял кровь, а руки и ноги были переломаны в нескольких местах, не говоря уже о внутренних повреждениях. Мужчина не мог говорить, лишь тяжело стонал. Аладама подбежал к нему и поспешно перевязал кровоточащие рваные раны. Темнело, и в таких условиях он ничем не мог помочь спасенному охотнику.
В памяти всплыли все методы знахарства, всё, чему учил его царь Хатти. Аладама точно знал, что надо срочно промыть раны, зашить их, поставить все кости на место и наложить на всё тело повязку с солью.
Он срубил несколько толстых веток, закрепил руки и ноги охотника, чтобы они не двигались, и на своих плечах вынес раненого из леса. Аладама вернулся домой глубокой ночью, когда все уже мирно спали.
– Мама, где твои иголки? Неси быстрее! Нужны ещё шелковые нитки, сома , соль и чистая вода. Только быстрее, мама, быстрее! – по тяжелому дыханию сына Гошанаго поняла, что он несёт на себе что-то тяжелое.
– Что стряслось, сын мой? – растерянно вскочила ожидавшая сына мать.
– Я в лесу нашел израненного мужчину. Его кабан разодрал. Нужно зажечь ещё несколько свечей, я ничего не вижу…
К утру все раны незнакомцы были промыты сомой, зашиты, перевязаны, все кости были вправлены и закреплены повязками, пропитанными насыщенным солевым раствором. Аладама стоял над человеком и внимательно смотрел на него.
– Ты сделал всё, что мог. Теперь будем уповать на Бога Души, – прошептала Гошанаго.
– Надо приготовить снадобье, скоро у него начнется жар. А это может усугубить его состояние, – руки Аладамы тряслись от перенапряжения, он долго вправлял кости охотника.
– Чей он отец? Чей муж? Кто его ожидает дома? – познавшая боль от потери мужа Гошанаго заведомо жалела женщину, что ожидала этого незнакомца.
– Он выкарабкается. Только вот всю жизнь будет мучаться от болей, – с сожалением сказал Аладама.
– Если я знаю меотов, он не станет терпеть это, сын мой. При первой же возможности отправится на войну и не вернется живым, – заключила мать и встала. – Подброшу дров в огонь.
– Я умоюсь, – повернулся Аладама и увидел в дверях растерянную Удину…
С возвращением сына Удина редко появлялась в доме Гошанаго. Её тянуло к женщине, которая стала ей второй матерью, подарила ей не знакомые ранее ласку и заботу. Но что привело амазонку в такую рань? Или она следит за ними? Аладама был удивлен.
Удина почему-то стеснялась его. Ибо он не был похож на остальных мужчин. Аладама отличался дерзкой уверенностью, серьезностью и сдержанностью. Он был другой. Кто бы мог подумать, что амазонки способны стесняться! Казалось, высокомерный сын Гошанаго вообще не замечал рыжеволосую красавицу, девушку, о которой страстно мечтали сотни меотских воинов. Остальные-то смотрели на неё пожирающими глазами, не скрывая своих желаний. А Аладама смотрел сквозь неё, с безразличием. Может, в этом была причина того, что Удина всё время думала о нём?
Амазонка с красными волосами никогда не желала ни одного мужчину. Они казались ей примитивными и недостойными. Но молодой воин, что демонстративно игнорировал её с момента своего появления в Меотиде, смог зажечь огонь в груди предводительницы прибрежных амазонок. Одним лишь своим присутствием. Удина боялась, что случайно произнесет во сне его имя и все узнают о её тайне. Потому старалась спать как можно меньше.
Жизнь амазонки безвозвратно была разделена на до и после с появлением Аладамы.
И сейчас, глядя прямо в глаза молодому человеку, она чувствовала, как сильно бьётся её сердце. Но Удина старалась казаться невозмутимой и нахмурила брови.
– Что происходит? – зашла она в комнату.
– Нашел его в лесу, – Аладама кивнул в сторону раненого гостя и отстранился, пропуская амазонку.
Посмотрев на израненного, бледного человека, амазонка вздрогнула и перевела взгляд на Аладаму, а потом на Гошанаго.
– Что? – недоумевая, что же могло вызвать у бесстрашной амазонки такую реакцию, спросил Аладама.
– Ты знаешь, кто лежит у тебя на кровати?
– Откуда мне его знать? А ты знаешь?
– Это Туар! Наш царь!
Гошанаго дернулась от неожиданности, услышав эти слова.
Аладама повернулся в сторону кровати, потёр щетину и глубоко вздохнул. Удина кивнула, указывая на выход.
Меот уважает своего гостя, кем бы он ни был. И будет защищать его перед всем миром. Сделает всё, о чем он просит. Гость Гошанаго был особенно ценным. Это был царь меотов. И потому она подвинула стул ближе к изголовью и присела, охраняя его покой и глубокий сон.
– Хоть ты и меот, но провел свою жизнь, сражаясь плечом к плечу с нашими заклятыми врагами – эллинами. Люди знают об этом. Они и так не доверяют тебе из-за того, что сторонишься их. А теперь наш царь при смерти лежит у тебя на кровати! Как это понимать, Аладама? И тебя, и Гошанаго, и нас, приютивших её, призовут к ответу, – негодовала Удина, глаза которой искрились яростью.
– Что ты хочешь этим сказать? – Аладама хорошо понимал, что стоит перед амазонкой с очень сложным характером, но не смог оставить без ответа её недоверие.
– Случилось непоправимое. Расскажи мне всё, как было. Ничего не скрывай. Иначе, я не смогу тебя защитить! – выпалила она, не контролируя себя.
Она боялась, что её любимого мужчину могут обвинить в убийстве царя меотов и подвергнуть пыткам. И всеми силами хотела понять ситуацию и принять верное решение.
– Ты думаешь, я цареубийца? – нахмурившись, Аладама посмотрел прямо в серые глаза амазонки.
– А что я должна подумать? Я глава охраны! А на моего царя покушались, и я нахожу его у тебя дома! – ещё немного и Удина сорвётся.
Аладама ничего не ответил ей, хоть и был разъярен несправедливыми обвинениями. Он оставил амазонку и направился к дому.
– Ты куда? Ничего не ответишь мне?!
– Прежде всего, ты мне не указ! – Аладама, резко развернувшись, приблизился к амазонке. – Если бы я решил убить кого-то, то оставил бы его тело в лесу, а не понёс бы к себе домой!
Аладама был глубоко поражен недоверием амазонки. Он подошел вплотную, Удина почувствовала его дыхание на своем лице и, не в силах более выдержать пристальный взгляд воина, опустила глаза. Она смотрела на возвышающуюся и опускающуюся грудь оскорбленного ею воина и не могла вымолвить ни слова в ответ на его возмущение. Удина и сама не понимала, она его боится или стесняется? Аладаму же настойчиво отвлекал от гнева приятный, маняще-сладкий аромат волос так близко и смиренно стоящей перед ним амазонки и, немного опомнившись, он сожалел, что сорвался на неё.
– Что случилось, Аладама? Где ты нашел его? – не поднимая глаз, мягче и тише спросила амазонка.
Кто до сегодняшнего дня видел непреклонную амазонку с опущенной головой? Осознавала ли Удина, что это она стоит перед мужчиной, а не мужчина перед ней?
– Поехали… – так же мягко и тихо ответил он, проглотив свою злость вместе со слюной.  – Поехали в Аскалу, мне надо увидеться с царицей.
Что это было? Что только что произошло? Что-то яркое вспыхнуло между двумя людьми. Так ярко, что у Аладамы открылись глаза, и он узрел напротив стоящего человека.
Этот случай был испытанием. Момент, когда познается человек и становится ясно, кто есть кто.
Аскала располагалась на волнистых холмах, основание которых плавно переходило на побережье Азовского моря. Порой приходилось проделать совсем нелегкий путь, чтобы добраться до того или иного места. Аладама хоть и привык к ровной дороге и отточенным каменным заборам Хатуссы, всё равно хранил в памяти холмистые поселения далекой родины. Это для чужих было испытанием пробраться к Аскале, а для меотов бесконечные серпантины и извилины служили некой защитой. Прежде всего, врага было видно издалека, когда он только-только появлялся на горизонте. Воспитатель Аладамы частенько выпускал его на пробежку по извилистым улицам Аскалы. Он говорил, что так ноги мальчика станут крепкими и выносливыми. Вот и сейчас он пробирался к столице, то и дело  оборачиваясь на море. Он направлялся к меотской царице поведать о несчастье, постигшем её супруга. Если в словах его усомнятся, живым он из дворца не выйдет. И Аладама это осознавал. И он не один может пострадать во всей этой ситуации. Потому надо набраться спокойствия и говорить с умом, дабы не навлечь на себя беду.
– Я пойду впереди, они тебя не знают, – сказала амазонка, стоявшая по правую сторону Аладамы.
Он лишь безмолвно посмотрел на неё, двинув правой бровью. Аладама никак не мог привыкнуть к этим вооружённым женщинам и не понимал, для чего их вообще направили в Меотиду. Насколько ему было известно, империя амазонок находилась на востоке, в районе Горы Поднебесья, и они не терпели присутствия мужчин. Среди них были умелые полководцы, лучницы, мечницы и всадницы, ничуть не уступающие мужчинам в силе и храбрости. И с чего вдруг спустя тысячу лет царица амазонок решила проявить великодушие и подарила меотам целое войско? Этот вопрос не давал покоя Аладаме.
Их сопровождала группа вооруженных амазонок, ибо они могли столкнуться с непредвиденными обстоятельствами. Они были готовы ко всему, даже к самому худшему исходу.
– Я не привык прятаться за женской спиной, – Аладама пришпорил своего коня и вышел вперед.
– Я не женщина! – возмутилась Удина и посмотрела на мужчину глазами, полными ярости.
– А кто? – усмехнулся воин.
Он понимал, что иногда перегибает со своими насмешками и иронией, но не мог серьезно воспринимать женщин-воительниц. За то время, что он пребывал на родине, Аладама общался только с Удиной, и то изредка, когда та приходила проведать Гошанаго. Меоты предпочитали не сталкиваться с амазонками на поле битвы. Аладаме же было всё равно, что амазонки славились как искусные убийцы. Он их не боялся. И девушку, что шла рядом, воспринимал как красивую женщину, предназначенную для семейной жизни и воспроизводства здорового потомства. И Удина уж точно никакая не убийца и не деспот.
 Аладама, конечно же, замечал, что образ рыжеволосой амазонки слишком часто мелькал в его сознании. Нельзя было сказать, что он специально думал о ней. Но ему было интересно, что за тоска и грусть стоят в серых глазах Удины, чем это вызвано,  о чём она думает, когда уносится в свои мысли.
– Пришли, – холодно сказала девушка.
Возле северных ворот крепости стояла группа вооруженных воинов. Укрепленная каменными стенами столица Меотиды гордо возвышалась на вершине холма. Лучники со сторожевой башни устремили взгляд на гостей и зарядили оружие.
– Слишком много охраны сегодня. Раньше такого не было, – прошептала Удина, будто про себя.
– Что-то тут не то… – согласился Аладама.
– К чему бы?
– Вот и посмотрим, – поторопил он коня.
Приблизившись к главным воротам, всадники спешились, и Аладама направился к воину, которого по снаряжению посчитал главным среди всех.
– Стой там! – грозным голосом прорычал тот и пошел навстречу прибывшим.
Аладама был высокого роста, но воин, встретивший его, был таким могучим, что парень еле доходил ему до подбородка. Воин молча и пристально смотрел из-под густых бровей, будто изучал незваного гостя. Он устремил свои бездонно-голубые глаза на Аладаму и спросил:
– Кто ты и что тебе здесь нужно?
– Я Аладама, сын Ориша. Хочу встретиться с царицей, – с достоинством выдержив изучающий взгляд нарта, ответил гость.
– Я знал Ориша, но тебя вижу впервые. Что ты хочешь от царицы? – светловолосый воин повысил грозный голос.
– Плохие вести, Адамей, – сказала амазонка, стоявшая позади Аладамы.
– С какими бы вестями вы ни прибыли, царице сейчас не до вас. Приходите позже.
– Если ты об исчезновении царя, то мы как раз вовремя, – отрезал Аладама.
Адамей перевел на него всё свое внимание.
– Нам надо поговорить с царицей! – настойчиво повторила Удина.
Адамей подал знак дозорным, и ворота крепости отворились. Единственному брату царицы – Адамею – чин полководца был поручен не по родственным связям. Он по праву заслужил эту должность своим мужеством и с достоинством нёс службу. По всей Нартии ходила молва о его храбрости и доблести. Рассказывали, что на поле боя он хватал вражеских воинов, приподнимал их и душил на весу. И в последней битве с дарданейцами, один, без оружия, голыми руками справился с целой группой эллинов. Адамей зверел, когда видел кровь. Он был преданным воином царя и благочестивым человеком.
Охранники в недоумении выглядывали из окон трехярусной башни. Они не понимали, что за срочные дела привели этих людей, что гордо шагали по дворцу, почему их пустили, когда во дворце был полный переполох из-за исчезновения Туара.
Наконец, Аладама с амазонкой приблизились к тронному залу с массивной дверью, за которой слышались оживленные речи.
Царица восседала на высоком массивном троне из цельного ствола орехового дерева, теребя руки, что выдавало её тревогу. Она давала распоряжения по поиску пропавшего царя, когда на совет явились незваные гости. Когда было озвучено, что они принесли вести о царе Меотиды, все тут же утихли и устремили на них всё своё внимание.
Натасса, благородная и величественная царица Меотиды, пыталась держать себя в руках, но никак не могла унять волнения. Её ясные, голубые глаза отражали весь тот ужас, что творился в душе. Длинное платье сине-зеленого цвета, края которого были украшены золотым орнаментом, ещё более облагораживало луноликую госпожу. Торс её гордого стана был защищен золотым нагрудником, а тонкую талию стягивал широкий пояс из того же металла. Тонкие кисти царицы были спрятаны под манжеты с крохотными пуговицами, которые она порой нервно перебирала. Элегантный образ госпожи соответствовал её возрасту. Высокий позолоченный головной убор и царские котурны из орехового дерева так вытягивали и без того высокий рост Натассы, что, казалось, она вовсе не человек, а богиня, сошедшая с небес. Густые, светло-русые волосы сплетены в свободную косу, соболиные брови приподняты, а в голубых глазах страх и волнение.
После того, как ей был представлен Аладама, лицо царицы оживилось, и она с надеждой посмотрела на него:
– Ты принес весть о нашем царе, храбрый воин?
– Почтенная царица, я бы хотел поговорить с тобой наедине, – уважительно сказал Аладама.
– Ты слишком много на себя берешь, молодец! – раскатистый голос Адамея заставил дрогнуть присутствующих.
– Я доверяю каждому из здесь присутствующих. Говори же! – настаивала царица.
– А я не доверяю, госпожа! – заупрямился Аладама.
Удина повернулась к своему спутнику, не скрывая возмущения. Ей было неловко за него. Амазонка жалела, что послушалась глупого мужчину и провела во дворец. Это была непозволительная наглость – настаивать на своем при царице.
– Ты прибыл в Меотиду со словами, что отец твой – Ориш Храбрый. На самом деле никто из нас не знает точно, где ты был всё это время и кому служил. И доверить незнакомцу нашу госпожу мы не можем! – воскликнул мужчина средних лет.
Аладама решил пропустить эту дерзость мимо ушей. Он лишь поджал губы и слегка опустил взгляд, будто хорошо запоминал каждое сказанное обидчиком слово. Удина поняла, что едва начавшийся разговор может кончиться кровопролитием, и надо срочно что-то предпринимать. Если мечи покинут свои ножны, сопровождающие её воительницы  не смогут сдержать свой гнев, а это перерастет в  войну между меотами и амазонками.
– Госпожа, я свидетельствую, что у Аладамы нет дурных намерений! – положив на грудь правую руку, громким и твердым голосом заявила Удина, перекрикнув возмущающихся.
– Как так, госпожа? Он хочет забрать трон своего покойного отца. Первым шагом было убийство нашего дорогого царя. А теперь и до вас добрался! Только разрешите, и я снесу ему голову! – выкрикнул воин с вьющимися волосами, достав меч из ножен.
В ответ на это Удина молниеносно выхватила свой меч и заняла боевую стойку, и девушки, сопровождающие её, последовали за своей предводительницей.
Аладама невозмутимо повернул голову и посмотрел на кудрявого воина, который так и норовил свершить задуманное. Скулы защитника напряглись, и по лицу пробежала тень гнева. Сын Ориша же стоял неподвижно, не проявляя лишних эмоций. Что придавало ему смелости? Никто не понимал.
Нарастающее напряжение усмирила царица:
– Оставьте нас с Аладамой и Удиной наедине. Уйдите все. Я сказала – прочь! – луноликая госпожа проявила жесткость.
Никто никогда не слышал её гневного тона, и присутствующие в удивлении устремились к выходу. Первым выбежал из тронного зала тот самый кудрявый воин.
Высокие котурны совсем не мешали царице передвигаться плавно, словно лебедь по воде. Она подошла очень близко к Аладаме, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:
– Скажи мне, сын Ориша… Где мой царь?
– Он у меня дома, – коротко ответил Аладама.
Госпожа насторожилась и отпрянула.
– Что же произошло? Как он попал к тебе?
– Я нашел господина в лесу. Зверь терзал его.
– Неправда! – не поверила Натасса.
– Наш царь – лучший охотник во всей Нартии. То, что ты говоришь, просто невероятно! – согласилась Удина с царицей.
– Я и сам удивился этому. Если даже он лучший охотник, никто не пускает царя одного в лес, его всегда должны сопровождать. Где была его охрана? – спросил Аладама.
– Может, на него было совершено покушение? Иначе как… – молвила Удина.
– Как так! Как же так! – воздела руки к небу Натасса.
– Не убивайся, госпожа. Царь наш жив. Но пусть об этом пока никто не знает, – посоветовал Аладама.
– Это почему же? – удивилась Удина.
– Дело темное, чую я неладное. Думаю, царя пытались убить, но у них ничего не вышло. И за ним придут, если узнают, что он жив. Отважились на такое непростые люди, а, значит, опасные и бесстрашные. Я не удивлюсь, если предатели находятся среди его приближенных, – заключил Аладама.
– Кто сопровождал царя на охоте? – обратилась Удина к царице.
– С ним были только двое: Нажан и Адамей.
– А с какими словами они вернулись без царя? – спрашивает сын Ориша.
– С чего мне доверять тебе? Я тебя совсем не знаю. Никто не знает тебя! – отстранилась царица, недоверчиво поглядывая на Аладаму.
– Я не совершал ничего, что могло бы осквернить доброе имя моего отца, и никогда не совершу, – гордо подняв голову, Аладама посмотрел царице прямо в глаза. – Но случилось так, что я невольно стал свидетелем преступления. Меня считают чужим, мне не доверяют, и вся вина в исчезновении царя Туара ляжет на меня. Если повезет, то царь наш откроет глаза и расскажет, как всё было на самом деле. И нет ничего странного и предосудительного в том, что я хочу добраться до истины.
– Сначала прискакал Нажан, заявил, что царь пропал и его не могут найти, – опомнившись, присела царица. – Вскоре вернулся Адамей, собрал людей и выдвинулся на поиски Туара. Говорят, они долго его искали. Но следов Туара не смогли найти. Потому и вернулись за подмогой.
– Тогда знай, госпожа, кроме рваных следов от бивней, на спине царя я нашел рану от кинжала. Его пытались убить. Скорее всего, пырнули и скинули с обрыва прямо в логово кабана, предполагая, что если он спасется от кинжала и высоты, то кабан точно прикончит его, – слова Аладамы были страшными и невероятными.
– Что ты такое говоришь?! – приподнялась царица.
– Аладама, если твои слова безосновательны и у тебя нет доказательств, живыми мы отсюда не выйдем! – прошептала Удина, опустив глаза и пытаясь держать себя в руках.
– Понимаю, – кивнул он. – А тот кудрявый… Кто он?
– Это и есть Нажан, – ответила госпожа.
– Я не удивлюсь, если предателем окажется именно он, – с уверенностью заключил воин.
– Довольно! Он помощник Адамея, мы ему доверяем и давно знаем его. Если он предатель, выходит, мой брат тоже? Нажан – человек испытанный временем и делами, – не соглашалась Натасса.
– Почему ты подумал на него? – недоумевала Удина.
– Он думал, что я стал свидетелем чего-то и пришел сюда рассказать это. Поэтому он разволновался и захотел убить меня до того, как я заговорю, – Аладама знавал много подлых и хитрых людей в Хатти, и подобными трюками его нельзя было обвести вокруг пальца.
– Я не хочу верить в это! Но предводитель амазонок доверяет тебе, раз привела сюда. Значит, и я буду. Если твои слова подтвердятся, и разберешься в этом деле – я тебя возвышу, коли нет – не жить тебе! – сказала царица.
– Мне ничего не надо, госпожа. В моих словах и действиях нет корысти, – твердо ответил молодой воин.
– Нельзя раскрывать местонахождение нашего царя, но и нельзя допускать, чтобы разошлись слухи о его исчезновении, – предложила Удина. – Надеюсь, тебя никто не заметил вчера, Аладама?
– Мы вернулись за полночь. Нас никто не видел. Его нельзя передвигать, у него множественные переломы. Я не знаю, как и где мы его спрячем, – сказал воин.
– Я прикажу, чтобы из Кебгульского леса прислали группу охранниц. Приставлю их к дому Аладамы. Им можно доверять, – говорит Удина, обращаясь к царице.
– А с Нажаном что будем делать? – поинтересовалась госпожа у Аладамы.
– Он засуетился. И так как парень он горячий, наделает ошибок. Тем себя и выдаст. Ты за царя не переживай, госпожа. Мы присмотрим за ним. И повидаться не езжай к нему, проследят за тобой и всё пропало, – опережая мысли царицы, посоветовал Аладама.
– Всё понятно. Но что мы скажем о его местонахождении? Народ переживать начнет, – заметила Удина.
– Тоже верно. Я что-нибудь придумаю. Спешите! Не забывай, сын Ориша, на тебе лежит большая ответственность – придет время, и ты приведешь мне моего царя живым и здоровым. Удина, надеюсь на тебя, – с надеждой во взгляде заключила царица Натасса.
Аладама поклонился и направился к выходу.
– Всё прояснится, когда он придет в себя. Вот тогда и посмотрим, – прошептала амазонка про себя.
– Отныне забудь о сне и покое, красавица, – улыбнулся Аладама своей спутнице, поспешно покидая крепость.
Казалось, Аладама воспрял духом после случившегося, и унылая жизнь в Меотиде заискрилась яркими красками. Вечно угрюмый сын Ориша будто вернулся к жизни. Он воин и до сих пор жил неспокойной жизнью и привык ко всякого рода приключениям. Другой он просто не знал. И теперь, когда утомительному спокойствию пришел конец, он вдруг ощутил себя как рыба в воде.
«Красавица? Он сказал «красавица» или мне послышалось? Он совсем не такой бездушный и холодный, каким казался. Не могла же добродушная и благородная Гошанаго родить хладнокровного, нелюдимого Аладаму! А может, в Хатти случилось что-то такое, что привело его в уныние?  Гошанаго рассказывала, что он был правой рукой, воспитанником и личным телохранителем хаттского царя. А почему он оставил такой высокий пост и решил вернуться домой? Слишком много тайны в этих прекрасных глазах, о которых я думаю всё время… Что же там такого произошло?».
Мысли Удины были не к месту, и она не могла сосредоточиться на главном. К реальности её вернул сигнал горна. Тревожный и волнующий звук доносился из сторожевых башен Аскалы. Далеко, в Кебгульском лесу, тоже били тревогу. Появилось чувство, будто надвигается что-то страшное. Вся Меотида застыла в ожидании. Прозвенит однократно – на горизонте торговое судно, два раза – созывают совет, три – нападение вражеского войска.
 Великие воины Меотиды одновременно воспряли с третьим рычанием горна.  Не было сомнения, что надвигающаяся с горизонта черная волна была вражеским нападением. Перед глазами амазонок, что гордо стояли на сторожевых башнях, появились военно-морские суда греческого войска. Дарданейцы шли на Меотиду!
– Хоть я и был против, теперь точно надо спрятать царя. Жаль! Мы тут пригодились бы. Но если хотим сослужить службу Меотиде, мы должны увести Туара в безопасное место. Потеряем предводителя – воины падут духом, а враг осмелеет.
Разящий меч Аладамы давно лежал без дела, и это был прекрасный случай отмыть его от ржавчины. Сожалея о том, что он упускает возможность поквитаться с дарданейцами, молодой воин покрутил головой.
– Покушение на царя совпало с нападением дарданейцев. Это всё было спланировано. С каким удовольствием я бы прикончила предателя! – обернувшись на приближающееся войско, сказала Удина и пришпорила своего коня.
Торопясь домой, Аладама чуть было не загнал своего скакуна. Он казнил себя за то, что не додумался приставить к матери и царю охрану. А вон как всё обернулось – среди своих же оказались предатели. И никто не мог предвидеть, что ещё придет в голову этим шакалам. Первым совет поспешно покинул Нажан. Как же Аладама не подумал, что тот может причинить зло Гошанаго! А вдруг и с царем покончили?
– Мама! – на ходу зовя мать, Аладама верхом залетел во двор.
– Что, мой мальчик? – раздался из дома её мягкий голос.
– Уходим! Собери лекарства для царя, воду, чистые повязки. Поторопись, мама! – радуясь тому, что самые страшные его догадки не сбылись, Аладама подбежал к больному гостю.
Гошанаго не стала у него ничего спрашивать, она уже знала обо всём, ибо обладала обостренным слухом. Внимательная и предусмотрительная женщина давно сидела в ожидании, собрав всё необходимое для дальнего пути. Она понимала, что царя Туара надо перевезти в безопасное место, так как скоро здесь развернется бойня.
– Я готова, сын мой. Всё уже собрано, – сказала женщина и потянулась за заплечным мешком.
 Тут же подъехала упряжка, управляемая амазонкой Жан. Аладама, не скрывая восхищения, с улыбкой смотрел на воительниц, отмечая, насколько они оказались чуткими и дальновидными – всё подготовили для перевозки царя, хотя об этом их никто не просил заранее.
Оказалось, амазонки никогда и не оставляли Гошанаго одну. Они по приказу Удины непрерывно следили за домом и охраняли её покой. И каждая из этих прекрасных женщин по сообразительности и находчивости стоила десятка мужчин. Аладама только сейчас удостоверился в этом. Тут появилась и Удина.
– Надо идти на восток. Как смотришь? – Аладама приблизился к ней и тихо спросил, глядя в красивое лицо амазонки.
– Ты прав. Тут, в прибрежных районах, небезопасно. Скоро Меотида превратится в сплошное поле битвы. Царь наш пока жив, и закон запрещает избирать другого правителя. Страной сейчас руководят Натасса и Адамей, они достойно встретят дарданейцев. Будь уверен, те ещё пожалеют, что родились на свет! – сказала Удина.
После того как царя Туара уложили в телегу, Удина засуетилась, будто не планировала их сопровождать и не знала, как сказать об этом.
– Ты что? – обернулся к ней Аладама.
– Я предпочитаю остаться тут. Прослежу, чтобы никто не пошёл вслед за вами. Мне так будет спокойнее. Вверяю тебе нашего повелителя, Аладама! – нарушая приказ царицы, с волнением в голосе сказала предводительница амазонок.
– Доверишь своего царя незнакомцу? – улыбнулся он.
– Доверяю тебе как никому другому. Послушай… На границе тараотов и агирейцев расположено небольшое поселение. Там живет шаманка по имени Маиса. Если на свете есть кто-то, кто сможет вылечить царя Туара – то это она. Доставь царя к ней! Если не свидимся больше, знай, что непроявленные чувства остаются потаенными, – с неким сожалением и печалью в улыбке сказала Удина, вскочила на своего коня и исчезла за густыми зарослями.
Аладама не совсем понял смысл её последних слов, но ему было очень жаль, что Удина не будет их сопровождать. Какое-то чувство умиротворения появлялось в душе молодого человека от присутствия рыжеволосой красавицы. На обдумывание этого у Аладамы не было времени, он должен был устремиться на восток в сопровождении группы вооруженных до зубов амазонок.

По лезвию ножа
Приближаясь к побережью, дарданейцы с дикими воплями прыгали в воду, и вплавь добирались до суши, будто не терпелось им, кровожадным зверям, утолить жажду крови. Таща длинные лестницы, грозно размахивая мечами, подбежали они к неприступным стенам крепости. Тут же ледяным градом посыпались на них меотские стрелы, и многие дарданейцы так и остались в воде, окрашивая Азовское море в алый цвет. Но вражеское войско было настолько огромным, что без помощи соседних нартских племен меоты долго не продержатся. Конечно, дарданейские лучники мало чем смогут выделиться, ведь Аскала стоит на возвышенном холме и с побережья её никак нельзя достать. И столица Меотиды укреплена высокими каменными стенами. Нарты осознали все свои ошибки и слабые места после той войны, в которой погиб прежний царь Ориш Храбрый, и хорошенько укрепили столицу. Видимо, и дарданецы исправились. Уж больно они настойчиво нападали. Было очевидно, что на этот раз всё будет по-другому. Тяжелее.
Могучий предводитель меотского войска верхом на коне белой масти стоял на краю обрыва. Левой рукой он держал поводья, а правой – длинное копье с железным наконечником. Облаченный в доспехи, с длинной белой накидкой на широких плечах, нарт Адамей высокомерно глядел на вражеское войско. За его спиной стояли непобедимые меотские войны, всегда готовые к самой жестокой битве.
– Мы знаем, что дарданейцы – достойные противники. В последний раз мы их разгромили, но они снова вернулись. И, наверное, не с пустыми руками, раз не усвоили урок, что мы им преподали. Скорее всего, у них есть чем удивить нас. Но мы не дрогнем! – рассекая воздух своим грозным голосом, прорычал Адамей.
Воины поддержали своего предводителя дружным боевым кличем.
– Теплые лучи утренней зари разбудили нас сегодня утром. Но пришел враг, который думает навеки закрыть наши глаза своим мечом. Забыли они, кто такие нарты! Не знавали они отчаянных воинов! Эллада веками будет вспоминать тот день, когда меоты погнали дарданейцев. Не жалейте врага, бейте их беспощадно!  Во имя наших предков, во благо наших детей! Бей врага! – рычал во все горло предводитель, стоявший на краю обрыва.
– Бей врага! Бей врага! Бей врага! – повторяли воины за его спиной.
В сердцах их проснулась такая ненависть к врагам, что готовы были молнией броситься на них с раскаленных небес. Дарданейцы мечтали как раз об этом – выманить меотов на берег и сокрушить их там. Но нарты знали, что нужно ожидать подмогу, в одиночку не справиться, враг превосходит их в количестве во много раз. Эллины тоже осознавали, что опасно в лоб атаковать меотов, те могут сбросить на них горящие мотки сена. Потому и решили продолжать стремительное наступление, пока не подоспела помощь. Нужно было немедленно брать Аскалу. Именно для этой цели и привезли они с собой катапульты – новое оружие для метания валунов.
Адамей не сразу понял, что за сооружения дарданейцы спускают с кораблей.  Огромных размеров деревянные конструкции передвигались на четырех массивных колесах. Толстые и длинные столбы, закрепленные на них, были натянуты до предела и удерживались в диагональном положении ближе к земле. На верхушке каждого столба крепились массивные железные ковши, очевидно, предназначенные для валунов. Казалось, легким движением руки можно привести это грозное оружие в действие. И меоты поняли, что скоро их настигнет разрушительный камнепад.
Так и получилось. Дарданейцы погрузили валуны в ковш катапульты, отпустили натянутые столбы, и камни с огромной скоростью полетели на меотские стены.
– Поджигайте стрелы! – крикнул Адамей, когда неприступная стена треснула от удара.
Лучники окунули стрелы в кувшины с черной жидкостью и подожгли их.
– Целься! Пускай! – приказал предводитель.
Разбрызгивая горящее масло, летящие огни падали на врага пламенным дождем. Так меоты подожгли вражеские катапульты. Греческая конструкция оказалась разрушительной и хитросплетенной. Вскоре враги начали загружать в ковши не камни, а подожжённые мотки сена, обильно пропитанные маслом, и пускать их прямо на крепость.
И тут Адамей осознал, что они не продержатся слишком долго. Совсем немного – и дарданейцы возьмут столицу.
– Старый Ахей превзошел самого себя на этот раз. Молодец! Но ничего. Стены падут, и останемся на мечах. Вот тогда и посмотрим. Не торопись… – прошептал Адамей, предвкушая великую битву.
Голубые глаза его сверкали от ярости. Ведь он никак не ожидал, что дарданейцы будут вооружены хитрым оружием, которого до этого никто и не видел. Кроме того, греческие корабли всё прибывали и прибывали без конца, будто вся Эллада пошла на Меотиду. Бой шел до утра. Дарданейцы нести тяжелые потери – ведь их целенаправленно били с высоты. Они были живой мишенью для меотских лучников. Тела убитых воинов грудами лежали на побережье, но в кораблях прятались ещё тысячи и тысячи дарданейцев, жаждущих крови.
Меоты же были изнурены продолжительной обороной, потери были незначительные, но крепость была сожжена, и вот-вот рухнут великие каменные стены Аскалы.
На заре с востока, откуда поднималось огненное небесное светило, послышался непонятный гул, сопровождающийся дрожью земли. Казалось, то сотрясалось дно Азовского моря, и ветер подпевал необъяснимому явлению природы. Адамей посмотрел налево и понял, что это войско амазонок несется из Кебгульского леса. Бурей, зарожденной на кровавой стороне неба, надвигались железные всадницы Поднебесья. Дарданейцы так и застыли на своих местах, завороженные красотой и величественностью приближающихся воительниц. Опомнившись и приняв боевую стойку, они не смогли даже взмахнуть своими мечами – налетевшие на них породистые скакуны в защитных масках и нагрудниках, снесли вражеский авангард и так же стремительно скрылись в никуда. Нашествие амазонок было неожиданным и страшным.
Избежавшие наезда лошадей дарданейцы были изрублены и раздроблены мечами и металлическими шарами на цепи, снабженными острыми шипами. Изуродованные тела дарданейских воинов были разбросаны по всему побережью.
У меотов же появилось время для планирования дальнейшей стратегии, пока эллины собирали тела своих воинов.
 
– Хвалю! Достойно выдержали испытание! Теперь надо продержаться, пока не подоспела помощь с юга и востока, – довольный исходом битвы, молвил Адамей под благосклонным взором царицы Натассы.
– Каждый из нас готов пожертвовать собой ради родины, госпожа. Бог войны Татартуп наградил нас несокрушимым предводителем! Но мы нуждаемся в царе, что освещал бы нам путь и вёл меотское войско к победе. Где наш Туар? Он исчез в самый ответственный момент, и нет никаких вестей от него. Так нельзя! – выкрикнул кто-то в конце зала.
– Верно! Где наш царь? Мы не знаем, жив он или мертв. Причина его отсутствия тоже остается тайной. Если дарданейцы узнают об этом, они воспрянут духом. Будут ли остальные нарсткие племена помогать нам, услышав, что царь Туар бежал, бросив свой народ на произвол судьбы? Синды мечтают расширить границы своих владений. Они поработят нас, народ без предводителя. Воспользуются нашей уязвимостью, – говорил другой.
– Вчера пришли к тебе амазонка Удина с сыном Ориша. Сказали, что знают местонахождение царя. Парень сам исчез, он не участвовал в сегодняшней битве, но вот Удина. Давайте спросим у нее, – мужчина указал на рыжеволосую амазонку.
Не хочешь зла, не делай добра, говорят. Никто из присутствующих не знал, какую службу сослужили Меотиде эти амазонки и Аладама, которых беспочвенно обвиняли в низости. Дошло до того, что на них теперь указывают пальцами. Удина была разъярена до предела и при других обстоятельствах могла бы снести голову обидчику одним взмахом меча. Но сейчас она лишь кивнула головой, подумав: «Ничего! Скоро все узнают правду и справедливость восторжествует».
– Только прикажи, и я вырежу язык этому петушку! – приподнявшись на цыпочки, Жан прошептала подруге на ухо.
– Смерть его и так за пазухой… Оставь. Хотят развязать нам рот. Надо промолчать, в этой комнате много предателей, – ответила Удина, потянувшись к черноволосой.
Тут прошла волна возмущения. Каждый считал нужным высказаться.
– Всё верно! Давайте выберем нового царя прямо здесь и сейчас. Не бывает войска без предводителя! Если наш царь мёртв, то место его никто не займет, пока народ держит по нему траур. Но мы в неведении, и нет ничего постыдного в том, что хотим избрать себе предводителя, – ситуация была накалена до предела.
– Молчать! – перекрикнул всех Адамей.
– Царь наш жив и я знаю, где он находится сейчас. Не сомневайтесь в этом. Меня волнует другое. Что среди нас есть шпионы и предатели, – Натасса ловко переключила внимание воинов.
Ошеломленные присутствующие переглянулись в недоумении. Нахмурив брови, царица прошла по залу, каждому вглядываясь в глаза. Казалось, она прожигает их взглядом насквозь в поисках ответа на свой вопрос. И спокойную, сдержанную госпожу она сейчас напоминала меньше всего. Она будто жаждала мести.
– Как такое возможно, госпожа? Кто осмелится на предательство? – воины не хотели верить в это.
– Но нас предали! Царя Туара пытались убить на охоте! К счастью, у них ничего не вышло. Потому наш царь и отсутствует. Где такое видано? Что за срам? И предают именно те, на которых больше всего надеялся! Где Нажан? Нажан! – закричала разгневанная Натасса.
– Слушаю, госпожа! – вышел он из толпы и поклонился царице.
– Кто твой отец, Нажан? – уставилась она на кудрявого воина.
– Я сирота, госпожа. Я не знавал своих родителей.
– Откуда ты родом? – жестко спросила Натасса.
– Я тараот…
– Скольких дарданейцев ты убил за эти сутки? – царица приблизилась к Нажану.
Воины переглядывались и шептались. Они не понимали, за что царица отчитывает и унижает подобными расспросами помощника полководца. Лишь две амазонки знали, что стоит за этими вопросами. Удина и Жан мечтали увидеть, как Нажан понесет заслуженное наказание.
Он всегда выполнял свои обязанности без изъяна и ни разу не вызвал гнева царя или полководца. Потому и Адамей, не понимая, за что отчитывают его помощника, недоуменно качал головой.
– Я не считал, госпожа.
– А я скажу! Ты ни одного дарданеца не убил! Ни единого! Но ты поразил самого главного – нашего царя. О, меоты, знайте же, что среди нас есть прислужники дарданейского царя. Годами они живут среди нас. Нажан не один, их много! Конечно, никто и не подумал бы, что бедный сирота может оказаться греческим шпионом. Ответь мне, Нажан, как давно ты служишь Ахею? Говори! – глядя в черные глаза Нажана, тихо спросила царица.
Нажан поджал тонкие губы, ноздри его разошлись, указывая на нахлынувшую ярость воина.
– Чем я заслужит такое унижение, госпожа? Как ты могла подумать, что я предам Меотиду? Кто внушил тебе это? – оскорбленный Нажан резко поменялся в лице.
Он качал головой, словно не хотел верить в то, что его подозревают в низости.
– Ты всё хорошо продумал: исчезновение царя и нападение эллинов. Хотел собрать отряд из лучших воинов и, якобы отправившись на поиски Туара, увести их подальше. Заодно и полководца нашего убить в глуши. Тут же напали бы дарданецы на столицу, и всё! Легко и просто захватили бы Меотиду. Ведь так всё было? – скривив губы, Натасса с презрением смотрела на кучерявого.
– Натасса! – вступился за своего помощника Адамей. – Нельзя обвинять человека, если нет доказательств его вины. Так гласит закон.
– Адамей, брат мой, вспомни тот день, когда вы втроем ушли на охоту. Почему с вами не было охраны? Почему царь Туар исчез бесследно, если с ним не случилось что-то страшное? Ты вообще себе как представляешь это – попытаться убить царя? Кто на такое способен в Нартии? У нас нет подлых людей. Нартам хватает смелости и храбрости встать лицом к лицу и проявить свое мужество и превосходство. Нарт не будет бить тебя в спину! – последние слова были сказаны по-особому, с восторгом и гордостью.
– Это правда? – могучий атлет подошел к Нажану вплотную.
Адамей был так зол, что на месте разорвал бы своего друга и помощника голыми руками.
– Говорят, униженного народом мужчину лишь женщина сможет возвысить вновь, а униженного женщиной и весь народ не поднимет с колен. Госпожа унизила меня так, что мне никогда не отмыться от этого позора! Я воин, я – нарт! И я всегда был предан своей родине! – с обидой в голосе прокричал Нажан.
– Ложь! Наглая ложь! Со вчерашнего дня за тобой следят по моему приказу. И за прошлые сутки, что мы бились насмерть, ты не убил ни одного дарданейца, – царица грациозно прошлась по залу и заняла свое место на троне.
Нажан не был раскрыт, но на последние слова царицы ему не нашлось, что ответить.
– Охрана! В темницу его! – брызгая слюной, что есть мочи, закричал Адамей.
Нажан стоял молча и смотрел на полководца с вызывающей дерзостью. Присутствующие тоже молчали.
– Он не справился с главным поручением Ахея. Но попытается передать ему весть о том, что царь Туар жив. Мы не знаем, сколько у него сообщников и кто они! – Адамей посмотрел на свою сестру-царицу.
– Отдай нам его, Адамей! Мы всю правду выбьем из него, заставим признаться во всем! – взмолились разъяренные командиры и воины Меотиды.
– Не смейте приближаться к нему! Я сам займусь им. Вы пока отдохните, побудьте со своими детьми, приласкайте их, поешьте вдоволь. Никто не знает, когда Бог Души придет за нами. Ступайте, – с грустью сказал Адамей, обращаясь к своим воинам.
Натасса взглядом остановила Удину.
Когда воины освободили помещение и Натасса с братом остались наедине с Удиной, полководец вопрошающе посмотрел на сестру.
– Удине можно доверять, Адамей, – ответила та.
– Как ты поняла, что Нажан – предатель? – спросил Адамей, обращаясь к царице.
– Есть среди нас человек... Очень внимательный и умный, - выдохнула госпожа.
– Ты о ком это?
– Сын Ориша оказался достойным своего благородного отца. Это он спас царя Туара. Аладама… Ему с Удиной я вверила нашего правителя, и они его спрятали. Говорят, царь наш при смерти, – из ясных глаз царицы покатились горькие слезы.
– Что с ним случилось? Рассказывай всё! – полководец перевел взгляд на амазонку.
– Его предварительно ранили кинжалом в спину и столкнули с обрыва в логово лесного кабана. Аладама был на охоте, когда услышал странные звуки и пошел на них. В кустах он увидел кабана, раздирающего царя Туара, и спас его. Он не знал царя в лицо и не понял, что это Туар. Отвез к себе домой, вправил кости, зашил раны. Наутро я пошла проведать Гошанаго, и застала там нашего повелителя.
– Этому Аладаме можно доверять? – Адамей теперь всех подозревал в предательстве.
– Я навела сведения о нем. В Хатти он служил царю. Был его личным телохранителем, помощником и доверенным лицом. Царь Хаттусили сам лично воспитал его. Дарданейцы союзничают с Хатти, у них мирные отношения. Но Аладама не знал, что они нападают на Меотиду. Уже больше года за ним присматривают мои люди, но ничего подозрительного не замечали до сих пор, – ответила амазонка.
– Нажану мы тоже доверяли, – с досадой заметил Адамей и перевел взгляд на сестру. – И где сейчас Туар?
– Я не знаю, Адамей. Враг следит за каждым нашим шагом, а у стен появились уши. Я уже ничего не понимаю, – сокрушалась царица.
– За всю свою жизнь я видел много подлости и жестокости. Но никогда не мог и подумать, что Нажан окажется вражеским шпионом. Я братом его считал, Натасса! Братом! И смотри, как вышло… – Адамей заскрипел зубами. – Удина, оставь Жан во главе амазонок и поезжай за сыном Ориша. Немедленно. Раз он так хорош, как вы говорите, и Натасса ему доверяет, он мне понадобится здесь. Он лучше нас знает дарданейцев, знает их слабые места. Если он достойный сын своего отца, лучше него помощника мне не найти.
– Слушаюсь! – ответила девушка и незамедлительно пошла прочь.
– Развяжи язык этому Нажану. Делай с ним что хочешь, но вытяни из него всё! – Натасса посмотрела на брата, который тоже направлялся к выходу.

Дарданейцы никак не могли понять, откуда появился и куда исчез этот вихрь, что унес столько жизней эллинов. Разгневанный царь Ахей шагал безостановочно по каюте, то и дело, покрывая меотов проклятьями и ругательствами.
– Откуда появились эти нагульные девки?! – орал Ахей.
Старость совсем не украшала некогда непобедимого и великого царя дарданейцев. Лишний вес и отёкшее от чрезмерного употребления вина лицо придавали его облику непотребный вид. А когда-то он был известным борцом и искусным воином. Больше тридцати лет он носил титул царя, и все эти годы жадно мечтал об одном – поработить меотов и построить на восточном побережье Азовского моря новое эллинское государство.
В походе Ахей заплетал свою длинную и густую бороду с проседью в одну косичку. Отмечая очередную победу, он напивался до отвала, и когда вино уже не лезло ему в горло, дарданеец обливался им, и красные капли божественного греческого напитка стекали по этой косичке ему на грудь. В молодости у него была такая густая и кучерявая шевелюра, что многие принимали её за шапку из черной овчины. Тонкий прямой нос был неоднократно сломан в непрерывных битвах и превратился в приплющенный кривой отросток. А овал лица с четким контуром и волевой подбородок с ямочкой разрослись в трехслойную жировую складку. Ему казалось, что густая борода скрывает хотя бы нижнюю часть лица. Истончившиеся и выпрямленные в легкую серебристую волну редкие волосы ниспадали на толстую шею. Линия волос вдоль лба острым клином спускалась вниз, придавая царю образ лесного сатира. Седина коснулась и совиных, торчащих вверх густых бровей Ахея. Узнать в нем прежнего прекрасного воина Дарданеи можно было лишь по черным искрящимся глазам, которые выглядывали из-под нависших век.
Эллинским мастерам приходилось частенько менять ему доспехи, так как Ахей стремительно набирал вес и уже не вмещался в прежнее обмундирование. Это служило поводом для очередного срыва, и разгневанный царь громил всё, что ему попадалось под руку.
Дарданеец привел войско в Меотиду с конкретной целью: если и на этот раз он не сможет завоевать её, то живым домой не вернется. Будет биться до конца! До своего конца! Он не искал мира и союзничества. Смысл своей жизни он видел лишь в одном – завоевании Меотиды. Это была его давняя и единственная мечта. Прошлое он никак не воспринимал, оно дымом растворилось в небесах. Было только настоящее и его сокровенное желание.
– Ты видел, Эней? Меоты прячутся за женщинами! У них больше не осталось ни мужества, ни чести. Выставили амазонок. Женщин… А сами боятся выйти из крепости, – расхохотался он, испив целую чашу красного вина. – Я не Ахей, если эта рыжеволосая сучка не предстанет передо мной на коленях! Ты слышишь, Эней? И ты приведешь мне предводительницу амазонок. Сын! Этот поход покажет, достоин ты моего трона или нет. Достань её из-под земли. Не разочаруй меня. Разобьем амазонок, меоты сами сдадутся. Клянусь Аресом, это их самое слабое место!
Серебряная чаша, брошенная Ахеем в порыве гнева, звонко закатилась под стол.
– Как прикажешь, отец. Я доставлю тебе её, чего бы мне это ни стоило! Лазутчики нашли тайный проход в крепость. В нескольких местах. Раз амазонки не заходили в крепость через главные ворота, то они ушли как раз через тайный ход. Меоты бросили все силы на охрану главных врат и, наверное, забыли про вторые. Сегодня не будем нападать, передохнем немного. Ночью отправлю два отряда на север и юг. Нападем с рассветом и возьмем столицу, мой царь. Им останется только бежать. Или же уйдут в лес, ожидая подкрепления. Но мы этого не допустим – мы найдем Туара и убьем его. А без царя и с завоеванными землями им никто помогать не станет, – заключил Эней, оглядывая меотскую крепость.
Ахей будто не замечал своего сына и единственного наследника. Он никогда не бывал доволен им. Старый царь Дарданеи мечтал, чтобы сын его был кровожадным деспотом и прославился на весь мир своими успехами в захвате новых земель и расширении границ эллинов. Он мечтал о сыне, которым мог гордиться по праву. Эней был полководцем дарданейского войска и достойно нёс службу. Но Ахею всего было мало. Он никогда не был доволен сыном, проявлял к нему жестокость, порой безразличие, был черств и груб. Ахей мечтал о себе подобном наследнике. О тиране. И то, что его авангард сравняли с землей, он считал промахом Энея. Стратегической ошибкой полководца.
Истерический хохот Ахея резко перешел в приступ ярости, и он начал крушить всё, что ему попадалось. Привыкший к перепадам настроения своего отца и его упрекам, Эней, казалось, не обращал на это внимания. Он хорошо понимал, что, хоть они и превосходят меотов по численности, будет непросто завоевать воинственный нартский народ. А амазонки без лишней суеты и усилий стерли с лица земли целый отряд эллинов. А если будут биться в полную силу? На что они могут быть способны? Мысли об этом и многом другом витали в голове кареглазого и отважного предводителя дарданейского войска.
Спокойный и рассудительный Эней получил эту должность совсем недавно. Да, отец не был им доволен, но сын его вырос в войнах, нескончаемых походах и с самого детства был обучен военному ремеслу. Он по своей природе был воином. Отец много раз испытывал Энея в разных ситуациях, он знал, на что способен его сын, но готовил своего наследника для более великих дел и завоеваний. И ему казалось, что подобное обращение отца придаст Энею больше мужества и сил. Других методов воспитания он просто не знал и не признавал.
Кожаные сандалии бурого цвета были завязаны на мощных икрах эллина. Набедренная повязка того же цвета и материала прикрывала ягодицы, а облегающий панцирь из кожи с металлическими вставками сидел на его мускулистом торсе второй кожей. Всё его атлетическое тело до кончиков волос мечтало о победе. Можно сказать, Эней желал этого больше Ахея. Ведь тогда отец заметил бы своего сына, заслужил его внимание и поощрение, а может и любовь. Ахей возгордился бы им. Его имя осталось бы в веках, и вспоминали бы его как великого завоевателя Меотиды. Представив это, Эней жадно глотнул слюну и острый кадык его двинулся вверх и вниз.
Гребень из конского волоса на острие дорического шлема Энея развевался на ветру. Мыслями он был далеко и не слышал ругательств взбешенного отца. Он настолько ясно представлял себе завоеванную Меотиду, что ему на мгновение показалось, будто война уже закончилась, он стоит на вершине меотской смотровой башни и водружает на неё победное знамя.

Не оборачивайся!
Аладама увидел вдалеке небольшое поселение. Сутки безостановочного пути были позади, и, наконец, они добрались до места, указанного Удиной. Неподалеку, у въезда в поселение, стоял одинокий домик с оградой из кустов можжевельника. Оттуда вышла высокая худая женщина, оглянулась и навострила уши, прислушиваясь к щебетанию взволнованных птиц в округе. По внешнему виду женщины невозможно было определить её возраст. Длинное платье черного цвета обтягивает тонкий стан. В движениях прослеживается не характерная для женщин преклонного возраста грация. А длинные по пояс волосы наполовину иссиня-черные, наполовину седые. Или они всегда такими были? Женщина огляделась и направилась внутрь. Только она дошла до двери, как взгляд её упал на козырёк кровли. Женщина внимательно высматривала что-то и недовольно бормотала себе под нос. Вдруг она одной рукой взялась за опорный столб, с легкостью взлетела наверх и выхватила из камышовой крыши пищащую летучую мышь.
Аладама не понял, для чего странной женщине понадобилось перепуганное маленькое существо, но, по словам Удины, Маиса была единственным шансом на исцеление меотского царя, и он пришпорил коня. Подойдя к двери шаманки, молодой воин услышал её приятный, ласкающий слух голос:
– Проходи, Аладама!
В Хатти он встречал многих шаманов, но с такими способностями сталкивался впервые. Откуда она узнала его имя?
– И царя сразу занесите, – вышла она из темной комнаты, в которую не проникал ни один луч света.
– Как ты узнала про царя? – удивилась Гошанаго.
– Говорят, летучие мыши к дорогим гостям. Со вчерашнего дня не дает мне покоя, всё время пищит в камыше. Проходи, госпожа, добро пожаловать! – сказала она уважительно и ледяными руками взяла Гошанаго под руку, проводя внутрь.
– Да приумножится твой род, – улыбнулась женщина, еле скрывая неприятные чувства, нахлынувшие от прохлады длинных и тонких пальцев хозяйки.
– Разве есть у меня род? – отстраненно ответила та. – Девушки, уложите царя на кровать и займитесь угощением. Я поставила стол на заднем дворе. Принесите моим дорогим гостям трехногий стол с едой и сами подкрепитесь. Вам предстоят важные дела, красавицы мои. Скоро в путь.
Гошанаго не поняла, почему шаманка посчитала, что амазонки оставят их тут одних и уедут. Она была напугана.
– Да, госпожа. Есть такие люди, которые умеют читать чужие мысли… – расхохоталась хозяйка, усаживая гостью на стул. – Присаживайся, пожалуйста. Я знаю, что у меня холодные руки. Я не люблю солнечный свет. Не впускаю его и сама не выхожу к нему.
Комнату освещал лишь круглый глиняный сосуд с раскаленными углями. И этого обрывка света хватило, чтобы рассмотреть в этой колдунье прекрасную женщину неописуемой красоты. Это была удивительная амазонка с приподнятыми тонкими бровями вразлёт и длинными ресницами. Огромные глаза цвета неба и алые тонкие губы придавали ей строгости. Лишь еле заметные морщинки в уголках глаз говорили о немолодом возрасте Маисы.
Тут же появились амазонки с круглым столиком.
– Вы не стесняйтесь, подкрепитесь. А я займусь царем, – сказала шаманка и отошла.
Стол ломился от обилия вкусной еды: вареное мясо, уже разделанное на куски, горячий и насыщенный бульон, чесночный соус, пшенная каша. Аладама удивленно повел бровью. Услышав манящий аромат свежеприготовленной еды, Гошанаго поняла, что Маиса, соблюдая добрые традиции нартов, достойно встречала дорогих гостей. Немного перекусив, Аладама подошел к шаманке, что суетилась над царем Меотиды. Тот был без сознания уже давно.
– Человек, научивший тебя искусству врачевания, передал тебе все свои знания. Золотые руки у тебя! Если бы не ты, мы сейчас находились бы в очень неудобном положении. Все позабыли бы о том ужасе, что сотворили дарданейские захватчики, если нарты начали между собой войну за меотские земли. Ну что ж… Такова жизнь. Но есть у нас одна хорошая черта – перед общим врагом мы сплачиваемся, – прошептала Маиса, обращаясь к Аладаме.
– Что скажешь о нем? – Аладама кивнул в сторону царя, раздраженный тем, что шаманка не говорит о главном.
– Он выздоровеет, не переживай. Ближе к закату откроет глаза. Помощь должна подоспеть к рассвету. К этому времени я поставлю его на ноги. Я могу снять боль, но ничего не сделаю с природой его перебитых костей, они заживут не скоро. Но он сможет предстать перед врагом верхом на коне. Накрепко перевяжем переломы, а ты следи за ним хорошенько и вовремя подавай ему снадобье. Слава Богу Души, ты вовремя подоспел и вырвал его из лап смерти, – прощупав перевязанные кости Туара, шаманка повернулась к Аладаме.
– Ничего такого я не сделал, – тихо ответил Аладама.
– Ты отпусти своё сердце и открой глаза.
– Не понял. Ты о чем? – удивился Аладама.
– Сердце твоё страдает в заточении. Ты сам его заковал в цепи, и теперь оно борется с тобой же, пытаясь высвободиться. А глаза закрыты, и ты не видишь то, что стоит перед ними. Ты не чувствуешь вкуса еды, воды, ощущения притуплены, ты нем, глух и слеп. И оттого ничто не приносит радости. Мысли твои не там, где надо. И время идет незаметно, протекает мимо тебя. Человек не может и не должен так жить, это противоестественно. Если бы всё не сложилось именно таким образом, ты никогда не вернулся бы на родину, и не свершилось бы судьбой предначертанное. Лань всегда возвращается туда, где родилась. И ты вернулся. А теперь оставь прошлое в прошлом и откройся свету! – сказала Маиса и развернулась к царю.
Теперь Аладама понимал, о чем идет речь. Но он же не мог измениться мгновенно и по велению пальца стать другим человеком. На то потребуется время.
– Подай мне тот мешочек, молодец! – шаманка указала на множество горлянок и мешочков, аккуратно развешанных на широкой циновке.
Маиса нанесла воду с резким и едким запахом на виски и подносовый желобок Туара. Потом намочила повязку в специально приготовленной настойке и вытерла тело царя, а под конец, приоткрыв ему рот, накапала туда другого снадобья. Колдунья подогрела масло и, аккуратно помассировав подошвы ног больного, вернулась к своим заклинаниям.
Процесс этот был интересным для обычного человека, а для Аладамы привычным делом. Точно так же он лечил незнакомца той глубокой ночью, когда принес его в свой дом.
Гошанаго пыталась проявить невозмутимость и с ровной спиной гордо восседала на стуле. Однако тело её периодически сотрясал страх перед неизвестностью.
Наконец, Маиса отошла от больного и вышла во двор. Там суетились амазонки, протирая своих остывших лошадей.
– Девушки, поспешите! Возвращайтесь в Меотиду, пока холодная морская волна не потушила яркую искру. Вы должны поспеть вовремя. Будьте внимательны в Кебгульском лесу! – шептала она молодым воительницам, что внимательно слушали её наставления.
Они не совсем понимали всей сути сказанных слов, но амазонки знали, что Маису надо слушаться всегда и с точностью делать всё именно так, как она говорит. Долго не задерживаясь, воительницы покинули поселок и устремились домой.
– Раз ты о нас знаешь всё, я бы тоже хотела спросить кое-что, – мягко сказала Гошанаго, когда шаманка снова села перед ней.
– Я прослежу за лошадьми, – быстро удалился Аладама, не желая стать свидетелем женских душещипательных признаний.
– Конечно же, ты хочешь узнать, кто я, – догадалась Маиса.
– Верно, – улыбнулась женщина.
– Я родилась амазонкой. Была такой же воительницей, как и те, что сопровождали вас в пути. Я прожила удивительную жизнь. А теперь стала старой и неугодной.
– Ты кажешься молодой. Голос у тебя совсем не старческий, – говорит Гошанаго.
– Нет, госпожа. Я прожила целую жизнь… И даже больше. Кажется, Бог Души совсем забыл обо мне, и я застыла в этом образе. Когда-то я перестала стареть, хоть годы мои шли и шли. Мои сестры-амазонки начали бояться этого, называли меня ведьмой и хотели убить. Я понимаю их и не виню. Это страшно: ты стареешь, тело становится дряблым, суставы болят, а твоя подруга-ровесница всё такая же молодая и резвая. В голове не укладывается! Я же хотела только быть полезной империи и выполнять свои обязанности. Ни разу не помышляла занять трон верховной царицы, используя свои способности. Ситуацию усугубили моё бесплодие и знания – я искусно готовила снадобья. Сестры прислали за мной «тень». Это тайные и невидимые убийцы, призванные избавляться от предателей и опасных амазонок. Обычно они быстро делают своё дело и исчезают под покровом ночи. Только мои сестры забыли, что у меня был дар предвидения и я знала, что за мной придут. Царица и совет амазонок пребывали в недоумении, когда наутро я притащила им тело убийцы, посланной за мной, и бросила к их ногам. Сестры могли бы напасть на меня и покончить со мной прямо там же, но они боялись. Думали, что я ведьма. В тот день мы договорились, что я покину империю, никогда и ни при каких обстоятельствах не буду обсуждать их, а они прекратят искать моей смерти и перестанут за мной следить. Так я осела в этих местах. Если не помогаю, то точно не мешаю людям. И, тем не менее, меня до сих пор боятся. На свете есть только один человек, которого я не смогла вылечить – себя. Я так и осталась бесплодной. Видать, не суждено мне было воспроизвести на свет такое же чудовище, себе подобное.
– Нажан… Нажан… – пробормотал вдруг царь, перебивая рассказ Маисы.
Шаманка взяла со стола какое-то снадобье и поднесла к носу царя Туара. Тот, вдохнув его, потихоньку открыл глаза, пробудившись от бреда. Мужчина не сразу осознал, где он находится и с кем. Позднее, когда пелена сошла с глаз, он посмотрел на Гошанаго и, узнав ее, спросил:
– Что случилось, госпожа?
В дверях появился Аладама. Как только он приблизился к Туару и свет углей осветил лицо Аладамы, царь и его узнал:
– Ты… Спас меня… От кабана.
В комнате до утра горел свет. Царю меотов подробно рассказывали всё, что случилось за последние сутки, пока тот пребывал в забытье: как его пытались убить и как дарданейцы, скорее всего, захватили Аскалу.

Словно пёс, закрывший морду хвостом, спасаясь от холода, Нажан лежал на холодном полу подземелья, свернувшись в клубок. Предателя бросили в темницу предварительно сняв с него всё обмундирование, оставив лишь в одной льняной нательной рубахе. И ему было так холодно, что тонкие губы его стали синими, а тело сотрясалось то ли от страха перед ужасным наказанием, то ли от чрезмерной радости, поскольку, наконец, была достигнута цель. Он хотел запомниться гордым и преданным сыном Эллады и потому, когда Адамей зашел в темницу, Нажан встал и выпрямился перед ним. Дрожа, постукивая зубами, но гордо.
– Я не хочу верить во всё это. В то, что человек, которого я считал братом столько лет, оказался вражеским шпионом. Умоляю тебя, Нажан, скажи, что это всё клевета! – с бесконечной надеждой в глаза взмолился Адамей.
Нажан молчал.
– Скажи, что тебя подставили. Что это всё вранье.
– Мне было лет семь, когда я приплыл в Меотиду на торговом судне. Я долго попрошайничал, воровал и жил на улице. Надо же было как-то есть, жить! Я был совсем один на чужой земле: без родителей, братьев, сестер. Совсем один. Нет, Адамей, я не был рабом или пленником. Я целенаправленно прибыл в Меотиду. Исполняя приказ своего царя, маленький дарданеец превратился в меотского сироту, – прошептал Нажан и медленно поднял глаза на Адамея.
– И сколько вас таких? – процедил полководец сквозь зубы.
– О, нас очень много, Адамей. Мы почти захватили Меотиду изнутри, брат мой. Достаточно одного знака Ахея, и мы восстанем войском. С этим ничего уже не поделать! – расхохотался он.
– Каким глупцом я был… – с сожалением и болью в голосе сказал Адамей, покачав головой.
– Мы с тобой делили хлеб, Адамей. Я даже считал тебя братом. Ты был так добр ко мне, что иногда меня посещала мысль о признании. Я хотел тебе всё рассказать. Но вспоминал о своей далекой родине, приказе и соплеменниках.
– Тебе семь лет было! Совсем один. Как семилетнему ребёнку внушили преданность? Чем пугали и держали? – недоумевал Адамей.
– В Дарданее остались мои родители и маленькая сестрёнка. Я не такой безжалостный зверь, каким ты меня представляешь. Я тоже человек, и у меня есть свои ценности, ради которых я держался на плаву до сих пор. Мне сказали, что если я не выполню поручение, то пришлют их головы вслед за мной. Я был готов на всё ради них, лишь бы они были здоровы и невредимы, – у предателя навернулись слезы. – Знаю, я не выйду отсюда живым. Я четко следовал приказу, значит, мои родные живы. Адамей, я так истосковался по материнскому теплу, по любви, ласке! В груди даже самого жестокого человека бьется живое сердце. Тоска по родным съедает меня изнутри. Но прах мой развеется в Меотиде, что стала вторым домом. А напоследок дам тебе совет как брату. Уходите отсюда, покиньте эти земли и живите спокойно вдалеке. Уходите на восток. Рано или поздно эллины захватят побережье и уж тогда ни одного нарта не оставят в живых. Сколько лет они воюют с вами! Будь уверен, Адамей, они не успокоятся, пока не захватят Меотиду. Царь Туар мёртв, и пока вы воюете между собой за его трон, дарданейцы разгромят… – Нажан не договорил.
Холодный клинок с легкостью проткнул его нутро и заставил замолкнуть.
– Этого ещё не хватало! Чтобы ты давал мне советы. Не сравнивай нартов с дарданейцами. Мы не такие звери, как вы. Наша родина дорога нам, как материнское белое молоко! Пусть дарданейцы бьются в полную силу, мы тоже не пощадим себя. Да будет светлым твой путь… – прошептал Адамей и закрутил клинок еще глубже.
Теперь предводитель знал, что среди них жило целое войско дарданейских лазутчиков. И всё, что было сказано и сделано до сих пор, передавалось Ахею. Узнав об этом, Натасса предложила, что лучше посоветоваться с теми, кто мастер на хитрые уловки. Так амазонку Жан вызвали на тайный совет.
– Надо проверить всех наших командиров. Оставим тех, кто родились в Меотиде и с рождения воспитывались в родных семьях. Этим будем доверять смело. Дарданейцы поняли, что силой не справиться с нартами, и решились на хитрый шаг. Мы должны ответить тем же, хитростью. В этом нет ничего постыдного, скажу, опережая события. О том, что царь Туар жив, будем знать только мы трое. Пустим весть о кончине царя, и что в связи с этим нартские племена отступили перед врагом. И без боя освободим Аскалу, – торопливо сказала Жан.
– Что за убожество, женщина! Ты что несешь? – закричал Адамей.
– Постой, Адамей. Не торопись с выводами. Прежде всего, таким способом мы избавимся от дарданейских шпионов. Они сразу покажутся, если мы отступим. Мы только сделаем вид, что ушли на восток. А сами засядем в Кебгульском лесу, переждем, пока все дарданейцы не спустятся с кораблей, и спокойно разместятся в Аскале. Наша крепость неприступна, там можно продержаться долгое время, и смотровые башни устроены так, что весь горизонт виден как на ладони. Насчет того, что нарты могут отступить, не переживай. Сарматы, синды, тараоты, агирейцы, все они знают, что если эллины захватят побережье, то им тоже несдобровать. И всё сделают, чтобы этого не произошло. Мы же всей Нартией соберемся и спокойно разгромим дарданейское войско, что будет праздновать легкую победу. Этот маневр дарданейцы не скоро забудут, уж поверь мне! – с полной уверенностью говорила Жан.
– Это выход, Адамей. Может сработать, – согласилась царица.
– Не знаю. А если мы не дождемся поддержки? – русый полководец совсем не доверял этому плану.
– Не сомневайся, Адамей, царь Туар соберет войско и приведет сюда, – улыбнулась низкорослая амазонка.
– Думаешь, он оправится после такой травмы? – огрызнулся Адамей.
– Как ты можешь говорить такое, брат мой? – с обидой в голосе спросила Натасса.
– Можешь отрубить мне голову, если шаманка не вернет его с того света, – нахмурилась амазонка.
Тут послышались крики со двора. Оказалось, дарданейцы пробили стены крепости и штурмовали столицу.
– Ладно. Посмотрим, что из этого выйдет, – Адамей выбежал на балкон и закричал что есть мочи: – Отступаем! Назад! Назад!

Ветки деревьев беспощадно хлестали лицо амазонки, что неслась вслед за Аладамой. Уткнувшись лицом в длинную и густую гриву своего скакуна, Удина уклонялась от прутьев и сильного ветра. Ей казалось, что Аладама чувствовал себя никому не нужным и одиноким. И потому хотела его обрадовать вестью о том, что вся Меотида сейчас нуждается в нём. Кроме прочего, было ясно, что в Хатти случилось нечто, от чего Аладама до сих пор не может отойти. И амазонка твердо верила: будь Аладама перегружен обязанностями и должностью, он непременно освободился бы от тягостных воспоминаний.
Тут случилось непредвиденное…
Передние ноги её лошади зацепились за что-то, и животное кувыркнулось, откинув в сторону наездницу. Удина на лету скрутилась в комок, прижав колени ко лбу и закрыв голову руками. Приземлившись, она покатилась и резко встала на ноги. Она заметила перетянутую веревку меж двух деревьев и поняла, что на неё целенаправленно охотились. Выхватив из ножен меч и короткий кинжал, Удина встала в боевую стойку, ожидая скорейшего нападения. Острыми глазами она оглядывалась, высматривая врага в густых зарослях или за толстыми стволами деревьев. Лошадь Удины ударами передних ног выбивала землю, подавая знак опасности, при этом шумно фыркала.
Из-за деревьев появились меотские воины и окружили амазонку. Она не сразу поняла причины нападения своих же. Но пока те переглядывались, не смея атаковать первыми, Удина поняла, что это предатели. Шпионы дарданейцев.
– Ну, идите сюда! – глаза её заискрились, и Удина коварно улыбнулась.
Воины прекрасно знали, на что способна рыжеволосая амазонка, которая на лету потеряла боевой шлем и стояла перед ними с рассыпанными роскошными волосами. Удина замахнулась и поразила одного воина невидимым ударом, отчего тот повалился на землю, собирая кишки своими же руками. Другой, зажимая кровоточащее горло, повалился в кусты и широко открытыми глазами смотрел на небеса, испуская дух. Остальные, увидев весь этот ужас, вместе кинулись на амазонку. Удина закружилась в танце смерти и влетела в круг дарданейцев, размахивая разящими клинками. Она двигалась так быстро и незаметно, что пока те собирались замахнуться, получали смертельный удар или валились без рук и ног.
Удина опомнилась, когда вокруг неё лежали трупы эллинских шпионов и ни один не подавал признаков жизни. Даже гнедая бесстрашной амазонки стояла вдалеке и, навострив уши, поглядывала на свою хозяйку. Непривычная тишина в лесу означала одно – что бой ещё не закончен. Удина кожей чувствовала пристальный взгляд на себе и сердцебиение перепуганного врага.
Амазонка на слух определила, что, рассекая воздух, на нее летит нечто свистящее. Не успела среагировать, как голени её мгновенно сковал болас , крепко-накрепко стянули брошенную на неё сверху сеть и Удину сбили с ног. Она билась, как рыба на берегу, пытаясь высвободиться из сети. Но руки её были так тесно привязаны к телу, что ничего не получалось. И меч, и кинжал, выпавшие из её рук, лежали неподалеку.
– Да ты словно кошка лесная! – появился из-за дерева ехидно улыбающийся незнакомец. – Ну, что, заковали тебя, неукротимую дикарку? Ты только посмотри, что она с ними сотворила. Ещё надейся на этих слабаков.
Ногой толкая тела убитых дарданейцев, он подошел к связанной амазонке.
– Поднимите ее! Разве можно так с женщиной? – демонстративно насмехаясь над Удиной, сказал главный.
– Господин, лучше пусть она останется на земле. Уж кто-кто, но эта амазонка чересчур опасна, – ответил другой.
– Я сказал, поднимите её! – возвысил голос первый.
Видимо, он был уверен в себе и в своей силе. Воины подняли амазонку предельно осторожно.
– Сделаем так, красавица. Говорят, ты знаешь, где находится царь меотов. Скажешь мне – и я тебя не убью. А не скажешь, я острием своего меча выпытаю из тебя все сведения. Лучше давай договоримся. Не хочется мне портить твоё личико, – он совсем близко подошел к амазонке и дотронулся до её пылающего лица.
– Ты кто вообще такой? – отвернулась Удина, брезгливо уворачиваясь от его прикосновений.
– Я тот, кто зовется Энеем, сын Ахея! – с гордостью ответил воин.
Удина пожала плечами и покрутила головой, демонстрируя, что никогда не слыхала о таком. Эней был задет.
– Ты ни разу не слышала о самом сильном воине Эллады?
– У хороших отцов не бывают хороших сыновей. Может, ты не совсем известен и не так силен, как предполагаешь! – расхохоталась Удина.
Этим жестом амазонка унизила Энея.
– Положение у тебя незавидное. Тебе повезло, что я не поднимаю руку на женщин. Но если не скажешь мне, где находится царь, я найду способ развязать тебе язык! – разгневался эллин.
– Подойди. Я скажу тебе тихо, – кивнула воительница.
– Господин, не надо! Не приближайтесь к ней! – окликнул его один из шпионов, но Эней бросил на него гневный взгляд и заткнул.
Только он подошел к связанной и обезвреженной амазонке, как Удина резким и сильным ударом головы разбила нос Энею. Горячая кровь хлынула из носа предводителя.
– Это всё, что я и хотела тебе сказать. И если ты самый сильный воин Эллады, то развяжи меня. Проверим, – пуще прежнего забилась Удина, желая вырваться из оков и растерзать наглеца.
Отойдя от оглушающей боли, Эней размазал кровь по своему лицу, пытаясь остановить её. А когда у него не получилось, взбесившись, ударил амазонку по лицу окровавленной рукой.
– Тебе повезло, что мне приказано доставить тебя живой! – процедил он сквозь зубы.
– Молись, чтобы мы не встретились на поле битвы! – ответила амазонка.
– Уходим. Забирайте её! – приказал Эней. – На поле битвы, говорит. Какое поле битвы? Соплеменники твои бежали! Они бросили крепость, и ушли в лес. Дарданейцы взяли Аскалу.
Удина не сразу поверила ему, но, когда добрались до столицы, она своими глазами увидела, что неприступные стены Аскалы сравняли с землёй, а добрая половина крепости сожжена дотла. По предположениям амазонки, дарданейцы нашли тайный проход, напали на меотов и убили всех. По холмам были разбросаны тела меотских воинов и её сестер-амазонок. Живых соплеменников она не замечала. По дворцу бродили только вымотанные дарданейцы и собирали тела своих воинов. По численности убитых дарданецев Удина поняла, какой страшной была битва. И прежде чем отступать, меоты и амазонки уложили сотни эллинов. Оказывается, Эней был прав. Меоты поняли, что им в одиночку не справиться с многотысячным войском и ушли в лес. Сердце Удины дрогнуло, когда среди мертвецов, погруженных в телегу, она увидела изуродованные тела своих сестер. Их вывозили из столицы на корм рыбам.
Что случилось с остальными меотами, с её сестрами? Где они? Живы ли царица с Адамеем? Нескончаемые вопросы кружились в голове амазонки. Она должна держаться, хоть попала в плен и, скорее всего, её подвергнут страшной пытке. Жан –  опытная амазонка, из неё выйдет прекрасная предводительница, заново соберет войско, вернется и обязательно накажет захватчиков.
– Господин, я привел предводительницу амазонок, – сказал Эней и завел в тронный зал связанную Удину.
Пьяный Ахей, развалившись, сидел на троне меотского царя. Некоторое время он молча и пристально смотрел на амазонку. Наконец, заговорил невнятно, съедая половину слов:
– А чего вы её так связали?
– Так лучше, отец, – заложенный нос менял привычный голос Энея.
Старый эллин прищурился, пытаясь рассмотреть лицо своего полководца. Заметив распухшее лицо и искривленный нос Энея, Ахей залился свистящим хохотом:
– Это тебя так девчонка размазала?
Полководцу было крайне неприятно, что отец выставляет его в неудобном положении перед амазонкой. Он был задет и унижен. Тем не менее, стиснув зубы, он почтительно промолчал.
Удина смотрела на омерзительного дарданейца, нахмурив брови. Наконец, тот успокоился и снова принял серьезный вид:
– Короче говоря, я знаю, что Туар жив. Рано или поздно я найду его. Я буду насиловать ваших женщин, сжигать детей заживо, усею свой путь телами растерзанных меотов, но найду его. Ты можешь облегчить мне жизнь, заодно спасешь себя и своих соплеменников, если просто скажешь его местонахождение. Скажи мне, девочка, где твой царь?
Удина никак не реагировала.
– Слышишь меня? Она что, глухонемая? – разгневался Ахей, и посмотрел на сына.
– Слышу… – отозвалась, наконец, Удина.
– Опусти голову, когда твой царь обращается к тебе, безродная! – выругался взбешенный Ахей.
– Ты мне не царь, – с невозмутимым выражением лица ответила амазонка.
– Интересно, если я изрежу твоё красивое личико, надменности поубавится?! – сказал Ахей, и лениво вытащив из ножен короткий клинок, приподнялся.
– Давай посмотрим, – улыбнулась Удина.
Даже в таком неудобном положении, полностью перемотанная и обездвиженная, она смогла бы перегрызть ему горло, лишь бы придвинулся ближе. Её не сломить, она ни перед чем не дрогнет, зато дарданейцы падут духом, если Удина сможет убить Ахея.
– Господин! Отец… Предоставь ее мне. Даю слово, я развяжу ей язык, – вмешался Эней.
– Я вижу как ты выполняешь поручения, Эней. Вон, она тебе нос сломала. Теперь будешь выглядеть как мужчина, – царь недовольно закатил глаза.
Ахей в очередной раз подумал, что Громовержец Зевс ниспослал ему недостойного сына. И потому ему не стыдно было выказывать своё презрение к собственному ребенку.
– Я давал слово, что приведу тебе предводительницу амазонок, и привел. И в этот раз я не осрамлюсь, господин, – заупрямился Эней.
– Брось её в темницу. И не появляйся передо мной до тех пор, пока она не заговорит, – взмахнул рукой дарданеец, указывая сыну на выход.
Ему показалось, что Эней даже влюбился в амазонку, потому и отвел от неё беду, спасая от гнева царя. И Ахей дал себе слово, что если это окажется правдой, то не пощадит ни её, ни Энея. Расправится с обоими.
Накрепко связанную амазонку кинули в сырую темницу, и трое дарданейцев принялись избивать ее, пока у них не заболели руки. За этим зрелищем молча наблюдал Эней, в сердцах восхищаясь стойкостью и упрямством рыжеволосой красавицы. Она ни разу не издала ни единого стона! Конечно, ей было неописуемо больно, но она держалась, чтобы враги не видели её измученной, униженной и слабой. Когда уставшие воины удалились, Эней приподнял измученную амазонку и усадив в углу, посмотрел в её закатывающиеся глаза.
– Я же предоставлял тебе выбор. Зачем терпеть столько боли ради несуществующей страны? Я знаю ваши традиции: пока царь ваш жив, меоты будут биться до конца. Но самой Меотиды уже нет, мы покорили её. Тут теперь правит другой царь – Ахей. Пойми это уже и скажи, где Туар. Спаси своих соплеменников, иначе всех вырежут до последнего меота, – сказал он с неким сочувствием.
Удина была вымотана и обессилена настолько, что уже теряла сознание. Ей не было дел до бессмысленной речи негодного дарданейца, в ушах у неё стоял звон, её трясло от боли и не могла более совладать с общей слабостью. Собрав всю волю в кулак, она кивнула, подзывая к себе Энея. Тот, подумав, что амазонка сейчас раскроет ему все тайны, опустился перед ней, но в ответ получил густой плевок в лицо вперемешку с кровью. Обезумевший полководец кулаком ударил амазонку в лицо, и та вновь упала на землю, на этот раз без сознания.
Ахей праздновал свою победу. Устроившие пиршество дарданейцы шумно веселились и звуки радости эхом отдавались в подземелье.
Наконец, Удина пришла в себя. Она не знала, сколько находилась в обмороке. День, два, три… Но тело было таким тяжелым, что она не могла пошевелить и пальцем. Когда её избивали, ярость не давала ощутить всю полноту причиняемой ей боли. А сейчас у нее не было сил даже приподняться с холодного пола. Её мучала жажда.
Густой запах плесени и сырости усугублял и без того тяжелое состояние девушки. Помещение освещало лишь пламя факела, что висел на стене чуть дальше по коридору. Он то разгорался с новой силой, то слабел, будто потухнет сейчас и вся темница погрузится во тьму. Удина мечтала погреться у костра. Ей казалось, что от этого станет гораздо легче. Или же лучше полежать в прохладе, дабы ссадины и кровоподтеки не кровоточили?
А для чего она всё это терпит? Ради кого? Ради народа, царя или же это природа амазонки? Для чего вообще была создана империя амазонок? А если бы все те мальчики, которых они убивали тысячелетиями, оставались живы и проживали свою жизнь, разве не преумножился бы нартский род? Не стали бы они ещё сильнее и могущественнее? Жизнь амазонок проходит в битвах и сражениях. Они не знают, что такое человеческое тепло, счастье, любовь и семейный очаг. Сами себя заковали в цепи и живут вдали от всего мирского. И когда наступает их час, умирают в одиночестве. Вот как она сейчас. Бездетной, безродной, сиротой, никчемной и никому не нужной. Никто не будет оплакивать амазонку. А смысл всего этого? Кто придумал такие правила? Кто сказал, что так надо? У Удины было много вопросов. И если у неё был бы второй шанс заново прожить свою жизнь, она выбрала бы судьбу обычной женщины. Домохозяйки, жены и матери. Носила бы воду из реки, стирала, готовила вкусную еду, купала и укладывала спать детишек, а потом сидела над ними, вдыхая запах родных маленьких людей. Гладила бы по голове, целовала. И допоздна пряла пряжу в ожидании супруга. Но амазонкам не дают выбора. Родилась воительницей – живи соответствующей жизнью. Маленькие девочки-амазонки не играют в игрушки, им никто ласково не плетет косички и не шьет платьица. Вместо этого им дают лук, стрелы, копья, мечи, сажают на лошадей и обучают искусству убивать. Они прыгают с ветки на ветку, словно белки, подползают незаметно, как змеи, двигаются бесшумной кошкой и, самое главное, амазонки терпеливо выносят любую пытку.
Но случилось так, что в сердце Удины зародился незнакомый и теплый свет. Он осветил её серое и бессмысленное существование. В её жизни появился мужчина, ставший сладострастной мечтой. А она не может открыто любить его, говорить о своих высоких чувствах. Потому что родилась амазонкой и другой жизни не знает. Удина боится своих чувств, не знает, что с ними делать и как хранить. Она не может отказаться от этого, но и не представляет уже своего будущего без любви.
Эти мысли отвлекли амазонку от невыносимой боли. К реальности её вернул некий шум. К решеткам темницы, притаившись, подошел человек. Удине было уже всё равно, она была готова к смерти. Ведь знала, что за ней придут.
– Удина! Ты слышишь меня, Удина? – прозвучал мужской голос, показавшийся ей знакомым.
Лежавшая на полу амазонка медленно повернула голову в сторону решетки. Лица его не было видно во тьме, а сама она не могла пошевелить челюстью.
– М-м-м… – промычала амазонка, не в силах сомкнуть слипшиеся от крови губы.
– Послушай. Ахей призовет тебя. Воспользовавшись твоей слабостью, он попытается обесчестить тебя. Но если в тебе осталось хоть немного сил, защищайся, – сказал он и продвинул через нижний край решетки миску похлебки.
– Кто ты? – еле вымолвила амазонка.
– Ахей кровожадный и безжалостный человек. Он не остановится, пока не заполучит желаемого. Имей это в виду. Я перекинул через окно его покоев веревку, а внизу будет стоять самый резвый скакун. Беги отсюда! Я остановлю преследование. Уходи в Кебгульский лес. Не оборачивайся, – шептал он.
– Я спрашиваю, кто ты? – Удина была удивлена услышанным, она попыталась привстать и рассмотреть спасителя.
В крепости не осталось меотов, следовательно, этот человек – враг. Так почему помогает ей? Удина поднялась на ноги.
– Кто ты? – с усилием передвигая ноги, она подошла к решетке, пытаясь нащупать опору.
Незнакомец, пятясь назад, исчез, оставив амазонку без ответа. Удина ломала себе голову в попытках вспомнить, где же она могла слышать этот голос. Не заметив миски в темноте, она нечаянно отбила её ногой. Тут послышался характерный звук звенящего металла, и пленница поняла, что в миске было еще что-то, кроме еды. Даже маленьким кусочком железа она могла бы заколоть дарданейского царя. В голове появилась упрямая мысль: если зазвенело, то это металл, и надо его быстро разыскать. Амазонка нагнулась, и голова запульсировала дикой болью. Кости лица ныли с такой навязчивостью, что казалось череп вот-вот расколется пополам. Но всё равно она судорожно прощупывала землю под ногами, пытаясь найти то, что принес ей незнакомец.
И, наконец, нашла. Это была остроконечная булавка для волос, нижний конец которой больше напоминал шило, а навершие было украшено маленькой птичкой. Обычно в волосах такие заколки сидели красиво. Но было у них и другое хитрое  предназначение. Когда амазонка в бою теряла все свои средства обороны и оставалась безоружной, она намеренно подпускала к себе врага как можно ближе и, выхватив из волос такую заколку, убивала противника. Подобные украшения были небольшого размера, зато смертоносным приспособлением спокойно можно было заколоть ничего не подозревающего врага.
Дарданейцы не знают об этой хитрости амазонок. И Удину тут осенило: человек, помогающий ей – дарданеец, прикидывающийся меотом, или же меот, внедрившийся к дарданейцам. В первом случае он не может ей помогать. Зачем? Мысли оборвались со звуками приближающихся шагов. Удина быстро спрятала булавку в пышных волосах, встала в центр комнаты, опустив руки и глаза.
– Стоишь? – удивился Эней. Я думал, ты больше не поднимешься после этого. Если ваши женщины такие выносливые и отважные, каковы же меотские мужчины?!
– У тебя будет возможность познать это, не торопись, – процедила она сквозь зубы.
– Поживем – увидим, – улыбнулся полководец Ахея. – Пошли.
Эней распахнул дверь решетки, пропуская вперед Удину:
– Царь наш желает видеть тебя.
– Он может сразу убить меня, я и слова ему не скажу. Пусть этот пёс попросту не теряет свое время, – заупрямилась она.
– Конечно, убьет. Пошли, пошли.
Удина опустила голову и тяжело вздохнула. Это был конец её пути. Видимо, Бог Души решил забрать её именно сейчас. Прихрамывая и спотыкаясь, она медленно шла по длинному коридору третьего яруса. Ей казалось, что настенные огни ослепляли её, ибо глаза привыкли к подземельному полумраку. Позади амазонки шёл воин, который тыкал ей в спину острием копья каждый раз, как Удина замедляла шаги. Это было так унизительно, что воительница растерзала бы его, будь у неё хоть немного сил. Но она должна набраться терпения и проглотить все оскорбления. Она должна добраться до самого главного эллина!
Полулежа на кровати, Ахей ожидал рыжеволосую бестию. На этот раз он не был пьян до беспамятства. Пригубив вина для храбрости, он с жадностью разглядывал выдающиеся черты натренированного стана Удины. Он медленно подошел к ней и протянул бокал с красной жидкостью.
– Держи! – скомандовал Ахей.
Всё тело амазонки было покрыто ссадинами и кровоподтеками, но она держалась надменно.
– Я сказал, держи! – вышел из себя старый эллин.
Всем своим видом выказывая полное отвращение к этому человеку, Удина приподняла брови и взяла протянутый ей сосуд. Она была настолько слаба, что от столь ничтожного действия руки и ноги её затряслись, и вино предательски вылилось через край сосуда. Эллин, заметив это, довольно расхохотался. Амазонка была унижена этим жестом и, в сердцах оплакивая свое положение, застонала, не сдержав эмоций. Серые глаза её наполнились слезами, но Удина изо всех сил старалась не проронить их. Подбородок её задрожал, и она подняла глаза на Ахея:
– О, если бы меня не покинули силы, я бы голыми руками вырвала твое сердце!
– Видишь! А ты думала, что всегда будешь неукротимой и всемогущей! – громко расхохотался Ахей. – Сейчас я покажу тебе, что делают с такими безродными, как ты.
Все похотливые желания дарданейца были написаны на его мерзком лице. У старого царя от переизбытка чувств закатывались глаза, и он гадко облизывался, чем вызывал тошнотворное отвращение. Он, видимо, хотел показать уверенность в себе, когда выхватил короткий меч и перерезал толстую веревку, которой были перевязаны кисти амазонки. И если он в своей жизни совершил хоть одну ошибку, это была второй! Ахей понадеялся на слабость пленницы и помощь охранников, что стояли за дверьми.
– Только дотронься до меня! – слезы её предательски покатились.
Онемевшие руки действительно не слушались её. И Удина не знала, сможет ли справиться с задуманным. Ей казалось, что она тут же упадет замертво, как только влажные губы круглого и отвратительного дарданейца коснутся её. Отчаяние и обида комом стояли в горле у девушки и не давали дышать спокойно. На душе скребли кошки, и не покидало ощущение, что грудь её сейчас разорвется и протестующее сердце вырвется наружу. Ахей резко схватил её за плечо и грубо швырнул на кровать лицом вниз. Удина в панике перевернулась на спину, и тут же Ахей упал на неё, придавив всем своим весом. Амазонка начала задыхаться от тяжелого груза.
– Улыбнись мне, красавица. Тебе понравится, я знаю! – хрипел Ахей.
Удина, закрыв глаза, мотала головой. Она не хотела видеть его чудовищного лица, но не могла ни выбраться из-под него, ни избежать его прикосновений. Оперевшись на одну руку, другой он полез к ногам амазонки. Удина, воспользовавшись, наверное, единственной возможностью, собрала последние силы, выхватила из волос булавку и по самое основание засадила Ахею в левый висок. Глаза старого дарданейца широко распахнулись, приоткрылся рот, и на лбу появилась голубоватая полоска напряженной вены. Он не проронил и звука, а лишь замертво упал на грудь своей жертвы.
Кто бы мог подумать, что Ахей, переживший столько войн, падет от рук женщины, над которой возжелал надругаться?
Удине надо было спасаться. Если верить словам незнакомца из подземелья, под окном должен стоять жеребец. С большим усилием она выползла из-под массивного трупа и добралась до стены. Распахнув окна и вдохнув свежего воздуха, амазонка наполнилась животворительной силой, что ручейком растеклась по её жилкам. И действительно, длинная веревка была привязана к держателю для факела. Удине нужно было бежать до того, как охранники заподозрят неладное и найдут бездыханное тело Ахея.
У неё не было сил, чтобы спуститься с третьего яруса по веревке. Потому Удина стерла всю кожу с ладоней так, что они у неё чуть не задымились от трения. Как только она оказалась на земле, рядом стоящий жеребец громко фыркнул, давая знать о себе. На седле лежала легкая накидка черного цвета с капюшоном, украшенном вставками из волчьей шкуры. Облачившись в черное одеяние, оседлав жеребца и слившись с темной ночью, Удина устремилась прочь из злосчастного дворца.
Услышав во дворе шум, привратники Ахея выглянули из оконного проема, что дугой был вырезан в каменной стене. Жеребец черной масти вороном вылетел из дворца, унося на себе загадочного всадника, а несколько пьяных воинов неуклюже взбирались на лошадей, пытаясь догнать беглеца. Охранники не сразу поняли, в чём дело, но когда подозрительная тишина заставила их встревожиться, они распахнули двери покоев и застали распластанное тело мертвого царя на краю кровати. Вот тогда всем стало ясно, что покалеченная амазонка покончила с эллинским тираном и скрылась во тьме глубокой ночи.
Никто не знал эти леса лучше меотов. Удине было всё равно, что по её стопам идет самый лучший следопыт дарданейцев. Ей казалось, что самое страшное позади, и теперь её никто и никогда не догонит.

По мишени
Войско нартов приближалось к границам земель тараотов и агирейцев. К ним должны были присоединиться синды и арикейцы, а также меоты, ожидающие помощи в Кебгульском лесу, и напасть на дарданейцев, захвативших столицу Меотиды.
Эллины были готовы к этой битве и планировали разгромить нартское войско, стреляя по ним из злосчастных катапульт. Предводитель эллинов так долго мечтал об этой победе, представлял, как после покорения Меотиды к нему приходит слава и признание! Но Эней никак не предполагал, что захватит Аскалу так стремительно и тут же неожиданно займет место царя.
Он горько плакал над телом своего отца. Кто знает, что или кого он оплакивал на самом деле… Может, себя и все годы унижения, нелюбви, в которых он рос. Мальчика, лишенного отцовского внимания. Или же отца, который жил в бесконечных насильственных войнах и не знал спокойствия и тишины. Ведь никто не рождается тираном, это жизнь делает из людей хищников, лишая всякой человечности. Несправедливая и жестокая жизнь. И мечта Ахея, самая заветная, ради которой он жил и держался, осталась неосуществленной. Как бы там ни было, прошлое оставалось в прошлом, и Эней должен продолжить дело своего отца. Да так, чтоб не осрамить память о великом царе Дарданеи.
И миру явился совершенно новый, молодой, переродившийся царь – Эней.
Как раз в его возрасте Ахей унаследовал трон своего отца. Он был храбрым, уважаемым человеком, и мечты его были такими же прекрасными. Действительно, жизнь превратила Ахея в зверя, безжалостного и бесстрашного правителя. И Энею было легче винить обстоятельства в несостоявшихся отношениях отца и сына, нежели выставлять царя детоненавистником.
Теперь их будут сравнивать всегда, Эней это тоже понимал. И должен был преподнести себя миру как достойного наследника царя Ахея. Следовательно, Эней не допускал и мысли о проигрыше. Он смотрел только вперед и вверх.

Старой шаманке удалось вернуть меотского царя с того света, но, глядя на слабого и бледного человека, каждый понимал, что это лишь вопрос времени. Он терял силы на глазах. Взгляд у него был уставшим, под глазами стояли темные круги, кровоточили потрескавшиеся от обезвоживания губы и, казалось, седины в черных волосах стало намного больше. Но он даже не допускал мысли о сдаче без боя, Туар обязательно вернулся бы в Аскалу. Пока сердце его бьется, а руки держат меч, Меотида не будет принадлежать эллинам. Это знали все.
Двое всадников осторожно шли по лесной чаще, избегая протоптанных путей. Воины спешили на очень важное событие, но, пользуясь возможностью, вели оживленную беседу. Ведь вероятность того, что им ещё выпадет такой случай поговорить, была незначительной.
– Я помню тот день, когда на предыдущей войне с дарданейцами погиб Ориш Храбрый. Я тогда был предводителем меотского войска. Он лежал при смерти, раны его были глубокими и страшными. Обе стороны были измотаны и, пользуясь случаем, переводили дух. Что делать, как быть? Если царь умрет, надо держать по нему недельный траур, и в течение этого времени нельзя избирать нового царя. А как вести войну без царя? Ориш уже хрипел в предсмертной агонии, все знали, что ему не выкарабкаться. Я не знаю, почему он доверил эту ношу именно мне... Он указал на меня и подозвал к себе. Где это видано, чтобы нарт дарил своего коня или меч? Ориш вручил мне свой меч, и я от неожиданности чуть было не выронил его. Мне казалось, я обжёгся раскаленным металлом. Но он сжал мою руку, которая лежала на рукояти его меча и сказал: «Бей их!». Казалось, он собрал свой народ в ладони и вручил мне, наказав беречь его. Меотское войско собралось с духом, мы восстали и прогнали прочь дарданейцев. Я чувствовал, что дух Ориша и его любовь к родине поддерживали нас, придавали сил. Иначе откуда мы взяли столько смелости и храбрости, ведь эллины превышали нас по численности в несколько раз, – слабым голосом царь меотов рассказывал Аладаме о смерти его отца Ориша.
– Да будет счастливой твоя старость, господин! – спутник царя нуждался в таких побуждающих словах.
Пребывающий у воспитателя ученик - кан ничего не спрашивал о родителях до своего совершеннолетия. Он не знал, каково это – скучать по своим родным, и не страдал от нехватки любви и ласки. Их так воспитывали. Но Аладаме казалось, что некто всегда следил за ним и оберегал от всех невзгод. Иначе, как объяснить тот факт, что, будучи сиротой и невольником, он достиг таких высот и уважения в далекой Хатти? Наверное, существует всё-таки справедливость в этой жизни.
Аладама был тронут до глубины души тем, что его отца Ориша вспоминают до сих пор как самого храброго воина Меотиды.
– Ты оказался достойным сыном своего отца, незнакомец! Да будет длинным твой жизненный путь! – продолжил Туар. – Я бы хотел пойти в поход с тобой и, коротая путь, слушать истории о далекой Хатти. Сидели бы с тобой у костра, жарили сушеное мясо, вдыхая его непередаваемый аромат, остужали бы его, прикладывая к куску застывшей пшеной каши. И слушал бы о наших заморских соплеменниках, что целой империей расположилось в Асии .
Аладама хорошо понимал суть этих слов – царь меотов доверял ему, незнакомцу. Надеялся на его помощь и союзничество.
– Господин! – выходя из леса, молодой человек натянул поводья, и головой указал вперед.
Туар поднял взгляд и увидел перед собой нартское войско.
Предводители недоумевали, как и зачем здесь оказался царь меотов, да и не было уже времени расспрашивать об этом. Судя по последним доносам, враг уже захватил Меотиду и засел в Аскале.

Удина периодически теряла сознание, и в те короткие промежутки времени, когда приходила в себя, пыталась разглядеть окрестность, не совсем понимая, куда её несет лошадь. Под утро, в очередной раз лениво открыв глаза, амазонка поняла, что спаситель её, вороной жеребец, пасется на краю Кебгульского леса. В горлянке, что была привязана к седлу, оказалась вода. Девушка не помнила, когда в последний раз утоляла жажду. Во рту у нее было так сухо, что, казалось, вот-вот треснет нёбо. А тут такое счастье – полная воды горлянка, в сумке немного еды и завернутый в старый кусок ткани короткий меч. Удина всё ещё не понимала, кто её вытащил из бездны и помог сбежать.
Внезапно она услышала далекий топот копыт. Даже не оборачиваясь, она кожей почувствовала, что по её пятам идет группа всадников. Как так? Уж почти добралась до крепости амазонок, почти спаслась от самого страшного и так нелепо попасться? Снова? Теперь храбрейшая из амазонок падёт от рук каких-то следопытов? Но это еще полбеды. Если они дошли до Кебгульского леса, то непременно найдут и крепость, что стоит в глубине чащи. И тогда всё, точно конец!
Кто-нибудь из них вернется в Аскалу, доложит о том, что нашли убежище амазонок, и дарданейцы захватят сестер-воительниц. Они не смогут продержаться до прибытия нартского войска. Удина-то надеялась… А, оказалось, тот незнакомец, спасший её, на самом деле всё предусмотрел, специально отпустил девушку, да ещё приставил следопытов!
– Как же я глупа! – прошептала Удина.
Сейчас она могла сделать только одно – увести преследование по ложному следу.
Удина отправила в рот немного сушеного перемолотого мяса и запила холодной водой. Ощущая прилив сил, она, довольная, задрала голову вверх, наслаждаясь вкусом соленой еды, закрыла глаза и снова запила водой. Она сделала вид, что не заметила преследования, пришпорила жеребца и направилась совсем в другую сторону, уводя дарданейцев подальше от крепости амазонок. Удина предположила, что следопыты, скорее всего, опытные. Рано или поздно они поймут, что их обвели вокруг пальца. Вот тогда-то Бог Леса рассудит всех.
Амазонка никогда не теряет надежды. Она до конца верит в победу и держится стойко. Но Удина была уверена – живой ей не выбраться на этот раз. Да, дарданейцы боялись приблизиться к ней и вступить в открытый бой. Но они могли бы просто выпустить одну единственную стрелу и покончить с ней. Смерть шла за ней по пятам, она даже чувствовала на себе её холодные прикосновения, но перед глазами у неё стоял лишь один человек – мужчина, к которому она испытывала глубокие  тайные чувства. Именно это и придавало ей сил. Мысли о любимом загорались в её голове обрывками пламени и приятным теплом расползались по всему телу. Она всё-таки надеялась. Мечтала. Вдруг он ответил бы ей взаимностью…
«А если он тоже думает обо мне? Он, наверное, заметил, что сердце моё бьётся раненой птицей в груди, когда вижу его. Как же не заметить, я загораюсь, словно искра, под его взглядом. И, конечно же, есть обьяснение тому, что он до сих пор держался со мной холодно, хранил гордое молчание. Я так и умру, не рассказав ему, что он стал моей мечтой? Что он осветил мою никчемную жизнь и привнес в неё смысл. А если я всё это выдумала, и он меня совсем не любит? Тогда пусть я стану мишенью для вражеской стрелы!» – подумала Удина.
– Да! Настал момент истины. Пусть здесь и сейчас я увижу знак, – сказала она и натянула поводья.
Может, амазонки и правы, говоря, что любовь делает человека уязвимым, слабым, заставляет делать глупости. Поэтому амазонки не спят два раза с одним и тем же мужчиной. Чтобы не полюбить. Если бы каждая амазонка тратила свое время и силу на чувства, разве смогли бы они создать свою могущественную империю и сохранить ее? Удина тому доказательство – она делает глупости из-за любви к мужчине! Вот сейчас она играет с чувствами. Бросила жребий. Она решила: если её теперь убьют, то всё было впустую, а если каким-то чудом сможет выжить, то Аладама тоже её любит, и их ждет совместное будущее.
– Выходите! Я знаю, что вы давно идете за мной! – обернувшись, закричала она.
Зов её эхом отозвался на высоких холмах, покрытых густым зеленым лесом. Утренние лучи солнца то бережно ласкали её разбитое лицо, то игриво прятались за верхушками деревьев.
– Выходите! – ещё громче закричала амазонка.
Вдалеке на ветке мирно сидел переливающийся разноцветными красками тетерев. Явно чего-то испугавшись, птица резко перелетела на другое дерево, и тут из-за кустов вышла группа дарданейцев во главе со следопытом.
– Хватит. Вы и так поняли, что я веду вас ложной дорогой, – сбросив с себя черный плащ и прерывисто дыша, сказала Удина. – Хватит!
Из сумки она выхватила меч и крепко сжала рукоятку. Дарданейцы вдруг осознали, что попусту потеряли столько времени. Они не справились с заданием, и задетая честь следопыта загорелась в нем огнем мести.
– Стреляй в эту сучку! Хватит с меня. Мы ничего не добьемся от неё, хотя бы злость сорвём, –  раздраженно плюнул он и повернулся к воинам.
Он больше не посмотрел на амазонку… Короткий меч, пущенный Удиной, перерезал ему короткую шею и воткнулся в глотку стоящего за ним воина. Это случилось так быстро, что дарданейцы не сразу поняли, откуда на них хлещет горячая кровь, пока не увидели зияющую рану следопыта. Перепуганные лошади с обезумевшими от страха глазами вставали на дыбы, пытаясь сбросить с себя наездников и унестись прочь из этого злосчастного места. Но те натягивали поводья что есть мочи и удерживали их. Никто не осмелился вступить в равный бой с амазонкой, которую они между собой называли ведьмой, а просто натянули тетиву луков...
Дарданейцы не успели пустить стрелы в Удину. Группа амазонок, что возвращалась от шаманки Маисы, своими скрученными металлическими наконечниками стрел изрешетили сверкающие на солнце доспехи эллинов.
Так и решилась судьба Удины. Девушки, поставившей свою жизнь на кон. Теперь её жизнь точно обрела смысл. Она была права. Пусть нартам предстоял самый жестокий и кровопролитный бой, на сердце амазонки впервые было светло и спокойно. Выдохнув с большим облегчением, будто освободившись от вечных оков, Удина медленно опустилась на лошадиную гриву. В ушах стоял звон, одолевала всепоглощающая слабость, в глазах потемнело…

Ближе к закату, сверкая навершиями железных шлемов, на холм поднялось воодушевленное, горящее жаждой мести нартское войско. Амазонки Кебгульского леса встречали знаменитых и отчаянных воинов Нартии, о которых они часто слышали невероятные истории. Гордые амазонки, что стояли на сторожевой башне, днями и ночами охранявшие покой меотов, смотрели вниз, оценивая каждого воина. В тронном зале именно этой высокой башни и проходил совет. Великие воины Нартии, чьи имена и слава всегда шли впереди них, обсуждали стратегию нападения на дарданейцев и освобождения Аскалы.
Посередине неприступной Кебгульской крепости, на высоком холме отдельно стоял невероятных размеров и зодчества большой дом, в котором жили маленькие девочки-амазонки. Нарты качали головой, удивляясь строю и быту этих воинственных женщин.
Каждая амазонка жила в собственном доме, который обустраивала по своему вкусу. И каждая была одинока во всех смыслах этого слова: ни мужа, ни детей, ни родных. Дети, может, и есть, но матери ничего не знали об их судьбе и никогда не видели своих детей. Амазонки устраивали игры и ритуальные танцы, приглашая к себе в специально отведенный дом, что стоял справа от входа в крепость, нартских мужчин. Там каждая из амазонок высматривала себе пару на одну ночь, но никогда не пускала мужчину в личные покои. Встреча проходила строго в доме свиданий. Предавшись естественным человеческим инстинктам, наутро нарты покидали место встречи, а амазонки, выбросив из головы тепло прошлой ночи, приступали к своим обязанностям.
Поселение амазонок сейчас напоминало пчелиный рой. Надо было заняться ранеными, накормить девочек, проявить гостеприимство и достойно встретить нартов. К тому же заседал совет.
– Гости мои дорогие! Мои храбрые воины! – заговорил Туар грудным, низким голосом. – Мы хорошо знаем дарданейцев. Они давно не дают нам житья: нападают, грабят, забирают наших детей, убивают невинных и сжигают наши поселения. Царь их желает захватить всё побережье и построить здесь эллинские колонии. Мы до сих пор справлялись сами, держались, как могли. На этот раз враг оказался сильнее и хитрее. Они захватили нашу столицу. Будь мужчиной или умри, говорили наши предки! Я ни за что не отдам им Меотиду!
Присутствие невредимой царицы придавало Туару сил. К тому же по обе стороны от него стояли два человека, на которых он надеялся больше всего и кому доверял абсолютно – Адамей и Аладама. Нарты знали Адамея,  предводителя меотского войска, а вот что за незнакомец стоял рядом с царем, вытянувшись в гордой осанке, оставалось большой тайной. Потому все недоверчиво посматривали на него.
– Сегодня враг захватил Меотиду, а завтра запустит руки на западные земли! – откашлявшись, с неким присвистом в дыхании сказал могучий воин, что сидел, оперевшись левым локтем о левое бедро, а правую ладонь держал на правом колене.
Самый высокий и широкоплечий воин из присутствующих обладал большими, черными, испепеляющими глазами, которые глядели из-под густых бровей. Знаменитый нартский воин с раскатистым, грозным голосом не мог дождаться начала войны. Он скрипел зубами и с отвращением говорил о дарданейцах, которых так и мечтал перебить да передавить.
– Правду говорит Шауей! Так они и до Поднебесья доберутся. Эти заморские шакалы не заслуживают и горсти нашей земли! – поддержал атланта Тотреш Грозный из Междуречья.
Поговаривали, что бронзовая броня его была непробиваемой, двузубец – несгибаемым, а шлем прочен, словно щит. Он с легкостью справлялся с десятками воинов, угонял их лошадей, возвращался в Междуречье и спокойно пас табун, будто ни в чем не бывало. Люди не понимали, откуда у воина-одиночки такие нечеловеческие способности, и слагали невероятные легенды о нем.
Вот и сейчас сидит Тотреш, крепкий, высокий воин, вызывая восторг и большой интерес у присутствующих. Он не одет в доспехи, подобные хаттским или эллинским. На нём только шерстяная толстовка, поверх которой сидит обычная свободная кольчуга. Ничего особенного. И тем не менее, слава идет впереди него.
– Что делать? Как будет лучше? – Туар нуждался в помощи и мастерстве этих великих воинов.
– Разреши, мой господин! – вступил в разговор Адамей. – С нами обошлись крайне бесчестно, оказалось, дарданейцы давно жили среди нас под видом меотов. Именно они открыли северные ворота и свободно пустили врага в столицу. Кроме того, они годами доносили царю Дарданеи обо всем, что здесь происходило. Они знают нас изнутри! И я не удивлюсь, если все наши попытки отвоевать столицу окажутся пустыми, они ведь готовы к любому развитию событий.
– Мы и не такое пережили, Адамей. Если первый попавшийся враг так легко сметал бы нас с пути, нарты не дожили бы до наших дней! Они захватили город хитростью, а мы отвоюем силой, – возразил Туар.
– Я так понимаю, дарданейцы присвоили себе меотский флот. Как ты хочешь победить их одной конницей? Насколько мне известно, они приплыли сюда на сотнях кораблей, – заметил Карашу, худощавый, высокий и смуглый царь тараотов.
– Да, Карашу, мы связаны по рукам и ногам. Они надвинулись на нас, словно буря, и кораблей у них было так много, что весь горизонт покрылся бесконечным мраком. Мы надеялись, что дарданейцы не смогут сокрушить каменные стены Аскалы. Ведь высота у них была в пять раз больше человеческого роста, а ширина – в обхват старого орехового дерева. И то раскрошили! Я думаю, дарданейцы не одни. Их поддерживают другие эллинские племена. Может, даже Ахей купил у хаттского царя ещё тысячи воинов, – предположил Адамей.
Услышав несправедливые подозрения в адрес хаттского царя, Аладама нахмурился и взглянул на повелителя, поджав губы. И, конечно же, все присутствующие заметили это. Первым, кто спросил о незнакомом спутнике царя Туара, стал прямой и грубоватый Шауей:
– А почему этот молодой нарт вышел из себя? Если тебе есть что сказать, говори сразу же! – расхохотался он, снимая всеобщее напряжение.
Туар еле заметно повернулся в сторону Аладамы и слегка кивнул.
– Хаттскому царю известно, что они с нартами взросли от одного и того же древа. К тому же Хаттусили никогда не развяжет войну, если её можно разрешить мирным путем, – сказал Аладама, не скрывая своих чувств.
– Мы все в курсе, что хаттский царь в союзе с эллинами вёл войну против фараона, – Адамей всё еще испытывал недоверие к сыну Ориша.
– Верно, Дарданея и Хатти состоят в союзнических отношениях. Но царь Хатти никогда не сделает того, что обесчестит его, Хаттусили не продает свои воинов! – настаивал на своем Аладама.
– Ты, конечно, хорошо знаком с Хаттусили. Но знаешь ли ты, что старший брат его, Муваталли, воевал с нашими общими соплеменниками, касками, что живут на том берегу Черного моря? – русый предводитель и не думал сдавать позиции.
– Я знаю об этом, уважаемый! Но чем этот факт поможет нам сейчас? К чему вспоминать историю? Лучше давайте решим, как быть с дарданейцами, что захватили наши дома. Поговорить мы можем и потом, – резко ответил Аладама.
– Да, ты отчаянный воин, а стоял молча до сих пор, – расправив усы, улыбнулся Шауей.
– Представь нам своего спутника, Туар! – сказал Тотреш.
– Сын Ориша, Аладама. Этот молодой человек оказался истинным сыном своего храброго отца. Он спас меня от смерти, когда дарданейский шпион скинул меня с обрыва, ранив ножом. Я считался бы дважды мертвым, если бы нашли моё тело с раной на спине. К тому же он убил лесного кабана, что бивнями раздирал меня. Видимо, боги сжалились надо мной и послали Аладаму. Если бы не он, у меотов не было бы сейчас царя. Аладаму совсем ещё ребенком украли работорговцы. Так он оказался в Хатти. Он был воспитанником хаттского царя, а позднее – его личным телохранителем, – с довольной улыбкой поведал Туар.
– Коль справился с разъяренным кабаном, руки твои полны сил. Молодец! – коротко отозвался Карашу. – Это всё хорошо, да одарит нас Бог Души достойным потомством! Что с дарданейцами-то делать будем?
– Каждый нарт настолько силён, что справится с десятком дарданейцев. Молодой правильно заметил: давайте оставим разговоры и двинемся в путь! – нетерпеливый Шауей рвался в бой.
– Аскала стоит на высоких холмах. Биться на равнине и вести бой на высоте – не одно и то же, – заметил Адамей.
– Наши разведчики докладывают, что основная часть дарданейцев расположилась в крепости. Остальные разбили шатры на побережье. Если и нападем, стрелять вниз и пускать стрелы вверх неравнозначно. Аскала до сих пор была неприступной именно из-за того, что стоит на высоте. Выходит, наше же оружие направлено против нас сейчас, – с каждым словом голос Туара становился слабее.
Переломанные кости настойчиво ныли, сводя его с ума. Нужно было срочно принять снадобье, так как действие предыдущей дозы уже подходило к концу. Его знобило и горели щеки. Туар часто вытирал пот, проступавший на лице. И тем не менее, он держался на пределе человеческих сил, ведь на его широких плечах лежала непосильная ноша, с которой он должен был справиться ради своего народа. Он сидел хмурый, отчего казался суровым. Но тело сковала такая невыносимая боль, что ещё немного – и он раскрошит копье, которое сжимал всё сильнее и сильнее. Царь пытался скрыть гнев и тревогу вперемешку с болью, но его внимательный спутник знал о срочной надобности дать ему лекарство, только вот гости затягивали с обсуждением.
Жители равнины и прибрежных районов расходились во мнениях. Надо было что-то решать.
– Каждый из присутствующих имеет право на голос. Для того мы и заседаем. Самый младший из нас – это Аладама. Давайте выслушаем и его мнение. Я заметил, что он хорошо знает дарданейцев. Пусть внесет свои предложения, – заметив его острый ум, сказал Шауей.
Адамей недовольно покачал головой, но ничего не смог возразить. У него не было личной неприязни к Аладаме, просто он сильно обжегся с Нажаном и уже не мог доверять никому, а уж незнакомцу тем более. Он считал, что молодому человеку уделяется слишком много незаслуженного внимания и доверия.
– На совете нет синдов, как я понимаю? – Аладаму не волновало предвзятое отношение Адамея, он был самостоятельным и уверенным в себе воином.
– Синды должны переплыть пролив, а потом добраться до крепости амазонок. Им потребуется больше времени, чем остальным, – не удосужив Аладаму своего взгляда, будто про себя ответил предводитель.
– Тогда просто нужно напасть на дарданейцев с четырех сторон, – коротко рассудил Аладама.
– Подожди-ка, а четвертая сторона это какая? – ухмыльнулся Адамей. – Наш флот захватили, мы не можем биться с ними на воде.
Присутствующие с интересом наблюдали за словестной перепалкой двух воинов, но никто не смел вмешаться в спор.
– С севера – сарматы, с востока – тараоты и агирейцы, с юга – арикейцы, с запада, с моря – синды. Пусть синды не тратят время, проходя в Кебгульский лес. Лучше будет, если они со спины атакуют дарданейцев на море. Для начала мы подожжем их корабли. Пока перепуганные дарданейцы будут спасать свой флот, нападем на них, окружив врага со всех сторон. Так будет гораздо легче разбить их, – сказал Аладама спокойным и уверенным тоном.
– Я с ним согласен! – вскочил Тотреш.
– С таким спутником твой народ не пропадет, Туар! – прозвучал чей-то голос.
– Когда в бой? – не терпелось Шауею.
Тут появился воин и, приблизившись к Адамею, что-то прошептал. Предводитель возмущенно поднял брови, потом нахмурился и переспросил, уточняя.
– Господин… Ахей мертв! – наконец, сказал он громко, чтобы все услышали. – Говорят, Удину, главу нашей охраны взяли в плен. Они пытали её, но не смогли разговорить амазонку. Затем она убила дарданейского царя и сбежала.
Адамей не скрывал своего восторга.
Нарты оживленно обсуждали эту новость и удивлялись храбрости и ловкости предводительницы амазонок.
Больше всех эта новость потрясла Аладаму. Он предполагал, что Удина незаурядная женщина, что среди амазонок нередки отважные воительницы, но никак не мог разглядеть в луноликой и изящной красавице столько отваги и ловкости. Он был обескуражен. С последними словами Адамея, казалось, по всему телу невозмутимого Аладамы пробежала дрожь. Ведь Ахей был грозным человеком, беспощадным тираном и насильником и, скорее всего, подверг Удину нестерпимым пыткам. Что с ней, как ей удалось сбежать от них? Вдруг он ощутил давно забытое чувство – тревогу за другого человека, тепло и некий свет. Ему не терпелось встретиться с Удиной и посмотреть в её светлое лицо. Он и не предполагал, что она окажется в самом центре огня и её подвергнут жестоким пыткам. Совсем недавно, когда они вернулись в Кебгульский лес с войском нартов, он ловил себя на мысли, что ему чего-то не хватает. Что он подсознательно ищет кого-то. Лицо рыжеволосой амазонки то и дело мелькало в мыслях, но нигде он не видел её. Он не мог сопоставить эти явления и собрать все мысли воедино, ибо голова его была занята здоровьем царя и советом. И вдруг всё встало на свои места. С этой новостью весь мир Аладамы перевернулся с ног на голову!
– Слава храброй амазонке! Как она сама, жива? – будто прочитав мысли Аладамы, спросил Карашу.
– Группа всадниц доставила её в крепость только что. Говорят, жива, – кивнул русый предводитель.
– Ахей мертв… И кто же займет его трон, интересно? – спросил предводитель сарматского войска.
– Эней, предводитель дарданейского войска, сын Ахея. По обычаям эллинов, трон займет он. Молод, но хорош в своем деле, – ответил Туар.
– Вот и проверим! – злорадствовал Шауей.
– На чём остановимся? Принимаем план Аладамы, или у кого-нибудь есть идея получше? – громко спросил Карашу.
Туар посмотрел на своего предводителя.
– Я согласен с ним, – нехотя ответил тот.
– Отправь гонцов, Адамей. Пусть встретят синдов и скажут наступать с моря, со спины дарданейцев. Через два дня, как только Утренняя Звезда исчезнет с неба, пусть поджигают дарданейский флот. Синды и амазонки берут на себя эллинов, что расположились на побережье. Все остальные берут Аскалу с трех сторон. Да благоволит нам Бог Войны Татартуп! А сейчас прошу за стол, дорогие гости! Амазонки устроили праздник в честь богов… – боль сковала все тело Туара и он потихоньку уносился в забытье, но, собрав всю волю в кулак, почтительно привстал и указал на выход.

То ли измученный организм восстанавливался, то ли Удина погрузилась в спокойный сон от умиротворения, но она была без сознания. После осмотра Жан раздела свою подругу, отмыла её от грязи и крови, накрыла шкурой медведя, села на колени рядом с её кроватью и просто смотрела на Удину, не отводя взгляда. После тяжелой битвы раненых было много, и знахарка не могла уделить особое внимание Удине просто из-за того, что она предводитель амазонок. Все они нуждались во внимании и уходе. Всё чередой идет определенной, всему свой миг. Никому еще не удавалось избежать своей судьбы. И место Удины не пустовало бы, ведь среди амазонок полно достойных и храбрых воительниц. Потому знахарка не придала ей особого значения. «Выкарабкается – значит, крепкая и достойна жить, а нет – пусть загробный мир её будет красивым. Я сделала всё, что могла», – сказала она перед уходом.
Девушка тяжело дышала. Грудь её медленно поднималась и так же опускалась. Это было единственным знаком того, что в ней ещё бьется жизнь. Она не реагировала на холод, свет и звуки.
Сколько они пережили вместе! Сколько секретов друг друга хранили! Жан и Удина… Они росли вместе. Когда ты совсем одинок, без родителей, родных, поддержки и понимания, и в твоей жизни появляется человек, на которого ты можешь положиться, довериться – это дорогого стоит!
А если она не выздоровеет? Как Жан перенесет эту потерю? Будто отрывают от тебя половину. Черноволосая амазонка вспомнила детство. Жан была чрезмерно активным ребенком, хотя все думали, что она не выживет. Даже повзрослела раньше своих ровесниц. Она была своенравной, смышленой, непослушной, строптивой и буйной. Оттого ей часто попадало от наставниц. Как-то она разозлилась на воспитательницу и испортила ей шлем, разбив его камнем. За что была наказана и избита до изнеможения. Сколько боли она вынесла в тот вечер, но не проронила и слезинки. Лёжа на полу, содрогаясь от увечий, Жан еще пуще разозлилась на строгого воспитатеся. Поздно ночью она тайком проскользнула в конюшню, принесла оттуда целый совок навоза, положила его в выправленный шлем амазонки и незаметно вышла из её покоев. Наутро взбешенная женщина залетела к девочкам, покрывая их ругательствами и бранью. В руках у неё была не тростинка, а массивная палка. Удина так испугалась за свою подругу, когда разъяренная воспитательница налетела на неё, что закричала во весь голос: «Это не она! Это я сделала! Я!». Девочка думала, что её подруга не вынесет тяжелых побоев и может умереть на этот раз, потому решила взять ее вину на себя. Амазонка уже не слышала мольбу Жан о пощаде, она до полусмерти избила Удину и ушла с довольным видом. Белая кожа лучезарной рыжеволосой девочки была покрыта ужасными кровоподтеками и синяками. Жан и Удина долго сидели на холодном полу, крепко обнявшись, рыдая и заливаясь слезами. В то утро они поклялись друг другу в вечной дружбе и зареклись, что бы ни случилось с ними, больше никогда не проливать слёз.
Точно так же, как и в детстве, всё тело Удины было покрыто рваными ранами и следами от безжалостных побоев. Жан еле держалась, чтобы не разреветься. Такой слабой и измученной она свою подругу ещё никогда не видела. На улице стоял веселый шум празднества перед боем, воины возносили молитвы богам, кружились в удже – ритуальном парном танце, пели. Не каждый день подворачивается случай встретить тысячи великих нартских воинов в одном месте. И такой возможности амазонки не упустили бы. Никто не знает, чем закончится предстоящая битва: возможно, многие не выживут, а может, нарты одержат победу, конечно, с большими потерями, и надо будет возрождать нартский род, пополнять ряды амазонок невиданно сильными воительницами. Или они унесут с собой сладость предстоящей бессонной ночи, или через девять месяцев на свет появятся сотни маленьких амазонок.
И лишь одной Жан было не до веселья и плотских утех.
– Как она? – кто-то окликнул её, отвлекая от раздумий.
Повернувшись, она увидела Аладаму в дверном проёме.
– Не знаю. Всё время спит, – с грустью ответила Жан и вновь повернулась к подруге.
Аладама видел много разных ранений и покалеченных воинов, но сердце его дрогнуло лишь при виде амазонки, что без сознания мирно лежала на кровати.
– Она тяжело дышит, грудь еле поднимается, – сразу заметил он.
– Вижу! – раздраженно ответила Жан.
– Это нехорошо. Если её держали в подземелье и били по ребрам, скорее всего, легкие воспалились, или же из-за переломанных костей они забиты жидкостью. Ей не хватает воздуха.
– Что делать? – вскочила встревоженная подруга Удины.
Аладама подбежал к Удине, стянул с неё шкуру и оголил торс амазонки.
– Ты что делаешь, глупый мужчина! Она же голая! – закричала Жан.
Аладама оставил это без внимания. Растерев свои руки, он по очереди прощупал ключицы амазонки. Потом прошелся по ребрам до самого солнечного сплетения, аккуратно перевернул девушку на бок, провел два пальца по позвоночнику от основания шеи до поясницы, проверил лопатки. Все кости былы целы. Тогда оставалась одна причина для подобного состояния – у Удины было тяжелое воспаление с отёком легких. Надо было немедленно принимать меры, либо она не доживет до утра.
– Мне нужен барсучий жир. Сейчас же! – наконец, обратился он к Жан.
– Поищу, – сказала амазонка и направилась к выходу.
– Ты обязательно должна найти барсучий жир, захвати мёд, сому и чистую ткань. Быстрее, – велел Аладама.
Жан убежала, кивнув головой. По обе стороны от входной двери висели два факела, освещая просторные покои Удины. Теплый и уютный свет от игриво горящего пламени забавно отражался на металлических вставках массивной двери из орешника. На высоком деревянном столе были разбросаны влажные куски ткани со следами крови. Также там стояли небольшой медный тазик и кувшин с тонким, высоким горлышком. На полу лежали доспехи Удины, в спешке сорванные с неё. Тоже в крови. И судя по всему, амазонка перенесла слишком много боли. Аладама заскрипел зубами, в душе проклиная дарданейцев.
Тень лежащей в постели девушки падала на стену. Аладама бережно прикрыл её шкурой и присел на край кровати. Какая же она всё-таки красивая! Стройный стан, изящные черты, божественная красота амазонки дополняли острый ум, ловкость и храбрость. Аладама таких нигде не встречал раньше. Только спустя немного времени он ощутил тепло её тела под своими ладонями. Когда он осознал, что трогал голый стан амазонки… Что коснулся её груди, когда прощупывал ребра… Трогал её мягкие, густые волосы огненного цвета… А кожа была такой нежной на спине! На мгновение ему показалось, что Удина вот-вот поднимет свои длинные ресницы, посмотрит на него полуприкрытыми серыми глазами, распахнет пухлые, трепетные губы и попросит молодого человек: «Ближе!». Аладама вскочил от этих мыслей.
Что это? Почему всё внутри горит? Почему он раскалён? Почему его настигло непреодолимое желание прижать к себе амазонку, уткнувшись в рыжие густые волосы, и вдыхать их аромат? Снова почувствовать под своими ладонями тепло и мягкость её кожи и не переставая шептать её имя. Он не мог справиться с собой. Это обычная и естественная похоть или что-то большее и настоящее? Аладама вдруг испугался своих желаний. Ему казалось, что он больше никогда не сможет посмотреть в сторону женщины, а разбитое сердце невозможно вновь оживить. Выходит, сердцу не прикажешь.
Он стоял посреди комнаты, сжав кулаки и изо всех сил борясь с нахлынувшими чувствами.
– О, небеса! Пусть сейчас же кто-нибудь войдет в эту дверь, иначе я сойду с ума! – прошетал он, зажмурившись.
Словно кто-то наверху услышал его и пощадил, отворилась дверь и в комнату вошла царица Меотиды.
– Аладама! Что ты тут делаешь? – удивилась Натасса.
– Прошу прощения, госпожа. Я пришел узнать как она, но, оказывается, Удина в крайне тяжелом состоянии, – Аладама постарался взять себя в руки и перевел дыхание.
– Что ты говоришь! – подойдя к девушке, Натасса потрогала её лоб. – У неё жар!
– Да, госпожа. Она горит. Я отправил Жан за лекарством.
– Это девушка оказала нам невероятную услугу. Она заслуживает жить больше, чем кто-либо, –  с надеждой посмотрела она на Аладаму.
– Понимаю, – молодой человек опустил голову, скрывая глаза, полные чувств.
– Ты столько для нас сделал, Аладама. Мы перед тобой в неоплатном долгу. Наверное, боги благоволят нам, раз ты так вовремя оказался среди нас. Если бы не ты…
Молодой человек лишь поклонился слегка, посчитав слова излишними.
Тут же вернулась Жан со всем, что Аладама велел принести.
– Я пойду. Не буду вам мешать, – Натасса дотронулась до плеча амазонки, улыбнулась Аладаме и удалилась.
– Что делаем? – готовая оказать любую помощь, спросила Жан.
Аладама подогрел немного барсучего жира, смешал его в равных долях с медом и протянул Жан:
– Ты должна хорошенько растереть своей подруге грудь, спину, бока и ступни этой смесью. Потом сразу же укутай так, чтобы она пропотела. Когда она перестанет потеть, намочи лоскут ткани в соме и тщательно разотри всё тело. После этого уже можно надеть на неё тонкую рубаху и накрыть легким покрывалом. К утру ей должно стать лучше. Сможешь? – посмотрел он на черноволосую амазонку.
– Не переживай. Иди, занимайся своими делами, – сказала Жан, вставая коленями на край кровати.
Только Аладама подошел к двери, как Жан окликнула его:
– Эй, мужчина! Спасибо тебе. Если моя подруга выкарабкается, считай, я у тебя в долгу.
– В таком случае, ты уже в долгу, – ни капли не сомневаясь в том, что Удина выживет и проживет долгую, счастливую жизнь, улыбнулся Аладама и прикрыл за собой дверь.
Испепелённое сердце Аладамы отдавало горечью, оттого был ему не мил белый свет и ничто не могло принести радости. Он давно уже не чувствовал вкуса жизни. Но теперь… Казалось, утренний береговой ветер с легкостью вычистил из его груди этот пепел, унёс далеко и развеял по всему небосводу. В нем загорелся другой огонь. Вольный, неукротимый, яркий, чистый, дарящий желание жить. Совсем не похожий на тот, что когда-то сжёг его дотла. Аладама теперь точно знал, чего хочет, как добиться этого, как дальше жить и что делать. Он словно освободился от оков и расправил крылья. Будто пелена сошла с глаз. Новым человеком он вышел из покоев Удины и направился к гостям.

Джэтэр гъуэгу
Подготовив всё необходимое для наступления, нартское войско погрузилось в сон. Надо было набраться сил перед боем. Аладама поднялся на сторожевую башню. Ему нужно было уединиться и привести мысли в порядок. Наверху стояли три амазонки. Одна из них пристально всматривалась в горизонт, другая глядела на север, третья на юг. Нахмурившись, они молча перевели взгляд на незваного гостя. Аладама посторонился, не мешая их службе, и притих.
Полная луна освещала ночной небосвод, на котором яркими бусинками горели далекие звёзды. Башня возвышалась над верхушками даже самых высоких деревьев, и было отчетливо видно, как колышется весь Кебгульский лес. Со стороны болота доносилось кваканье лягушек, а где-то рядом, совсем близко, ухнула сова. Уханье совы – знак приближающейся смерти, говорят нарты.
– О, Великий Бог Души, пощади нас! – прошептала одна из амазонок.
Каждый дорожит своей жизнью. И цари, и слуги, и воины. Даже амазонки страшатся смерти. Как можно желать смерти, когда тебя окружает такая красота! Это совсем не правда, что самый отважный воин идет на верную гибель с большим удовольствием. Человек любит свою жизнь, ценит её и очень боится загробного мира.
Но есть вещи пострашнее смерти. Например, терять близкого человека, смотреть на то, как его сжирает неизлечимая болезнь, как он мучается в предсмертной агонии, когда мать оплакивает свое дитя. Или вот, как сегодня, если враг забирает у тебя родину. Именно в такие моменты человек становится невероятно смелым, уверенно смотрит в глаза смерти и легко ступает в неизведанную пустоту. У каждого человека есть слабое место, и как раз эта уязвимость перерастает в источник силы, перейдя определенную грань.
Крепость амазонок была переполнена людьми, уязвимость которых сейчас перерастала в устрашающую мощь. Так и Аладама. Силу ему придавали не только страх за свою мать, которую он оставил у старой шаманки, но и тревога за женщину, что взошла для него вторым светилом. Она придавала ему силу и уверенность.
Прохладный морской ветер будто вымывал из его головы всё лишнее, что он видел и слышал за последние дни. Его мысли стали ясными, четкими и упорядоченными. Тяжелый воздух, пропитанный солью и запахом водорослей, обволакивал тело молодого человека, остужая огонь, загоревшийся в нем. Впервые за долгое время Аладама улыбался просто так. Просто потому, что ему было хорошо.
– Эй, просыпайся уже. В путь пора, – кто-то окликнул его тихим, спокойным голосом.
Открыв глаза, он обнаружил себя в удобном положении, прислонившимся к стене, покрытым буркой. Оказывается, он и не заметил, как погрузился в глубокий сон.
– Хорошо выспался, теперь в бой! Хватит. Пошли, пошли, – смеялись над ним амазонки, спускавшиеся со смотровой башни, ритмично покачивая упругими бедрами.
– Они всю ночь провели на ногах, а я спал сном младенца. Теперь всем будут рассказывать, насмехаться… – ругал себя Аладама, поднимаясь.
Молодой воин спустился вслед за дозорными, намереваясь первым делом навестить Удину. Отворив дверь её покоев, Аладама застал амазонку стоящей посреди комнаты, облачившуюся в доспехи. Жан нервно ходила по комнате, отчитывая подругу.
– Я не могу донести до неё, что она не может участвовать в сражениях! – повернулась Жан к Аладаме. – Она языком не может шевелить, не говоря уже о том, что из-за слабости не сможет оседлать своего коня или держать в руках меч. Еле на ногах стоит, но рвётся в бой! На верную смерть идёт.
Удина не обращала никакого внимания на возмущение подруги, а лишь упрямо натягивала кожаные ремешки по бокам доспехов.
– Вразуми её, если сможешь. Иначе я лопну! – Жан обратилась к мужчине и выбежала из комнаты в порыве гнева.
Удина на мгновение подняла грустные глаза на Аладаму и, прихрамывая, потянулась за своими налокотниками. Предводительнице прибрежных амазонок казалось, что именно ей надо вести свой отряд на войну. Чтобы все видели смелость и отвагу этих удивительных всадниц. Чтобы она не осрамилась перед своим народом. Чтобы её не списали со счетов и не поселили среди старых, немощных и изуродованных амазонок, доживающих последние дни вдали от своих воинственных сестер. Она не ведала о взаимных чувствах мужчины, к которому так тянулось ее сердце. Удина не знала, что нужна Аладаме, потому и предпочитала пасть в бою.
– Подожди, – совсем тихо промолвил он.
Быстрыми движениями Удина закрепила налокотники. Она хотела побыстрее справиться с экипировкой и унестись прочь, подальше от меота. Чтобы он не видел её сломленной, раненой, слабой. Кроме того, Удина была готова провалиться сквозь землю от стыда. Ибо узнала от Жан, что накануне Аладама видел её голой.
– Если не свидимся, Аладама… Я благодарна тебе за вчерашнее, – не поднимая смущенных глаз, прошептала Удина и направилась к выходу.
– Подожди, говорю! – громче сказал Аладама, и схватил амазонку за запястья. – Послушай меня. Послушай. Дай мне сказать.
Молодой человек притянул к себе Удину так близко, что лбы их соприкоснулись. От неожиданности сердце амазонки забилось ещё сильнее. Переведя дыхание, снизив тон, Аладама прошептал:
– Знаю… Я всё понимаю. Слышишь, я всё понимаю. Но прошу тебя, ради того светлого чувства, что зародилось во мне, останься тут, – и положил ладонь Удины себе на грудь.
Не веря всему происходящему, Удина подняла мокрые от слёз серые глаза и посмотрела на Аладаму.
– Зародилось? Чувство? – недоумевает она.
– Я припозднился, но осознал это. Мне так многое нужно тебе сказать. Может, сейчас не самое подходящее время, но знай – я прозрел! Я понял, почему твой лик всё время стоит у меня перед глазами, почему твое имя не выходит из головы. Через столько лет я вернулся домой, и с этого момента ты стала моей путеводной звездой. Следуя за твоим светом, моя заблудшая душа нашла смысл жизни. И я обрёл недежду! Умоляю, не забирай у меня это, не иди на войну. Даю тебе слово, Удина, я обязательно вернусь. Но мне нужно знать, что у меня есть к кому возвращаться, что меня кто-то ждет. Слышишь… Останься! – он так страстно сжимал в своих обьятиях Удину, что губами касался её уха и по телу девушки пробегали незнакомые волны дрожи.
Да, она мечтала именно об этом, но долгое время не понимала, каким способом можно растопить ледяное сердце мужчины, не обращающего на неё никакого внимания. А уж предположить, что признание будет неожиданным и совсем скоро она будет таять в жарких обьятиях любимого человека, Удина точно не могла. Девушка часто представляла, что Аладама ответил ей взаимностью, но не могла предположить, насколько сладки эти слова. Оба готовы были сорвать с себя эти холодные железные доспехи и насладиться теплом друг друга, по которому так истосковались их тела.
– Я вернусь к тебе. Ты же останься тут вместе с царицей. Мы должны быть готовы ко всему: если нападут на крепость, нужно увезти детей и женщин. Только обещай, что ты не бросишься в пекло. Дай мне слово, что не последуешь за нами, – настаивал он.
– Иди. Тебе пора, – тихо и мягко ответила Удина.
– До встречи, – пятясь назад, Аладама покинул покои.
Удина скромно кивнула головой и слегка улыбнулась ему.
С восходом солнца на смотровой башне появилась одинокая амазонка. Она смотрела вслед отдаляющемуся нартскому войску и тихо молилась за них всем богам. Глаза её горели неожиданно нагрянувшим счастьем, а в сердце пылал огонь веры и надежды.

В окрестностях Аскалы нартское войско разделилось на три полка и окружило врага с четырёх сторон, как и планировалось. С севера – сарматы с третью меотского войска во главе с полководцем Тлостаном; с юга – арикейцев и часть меотов вёл в бой Тотреш; с моря – синды; с востока – наступали тараоты и агирейцы, прибывшие с Шауеем, и треть меотов под предводительством Адамея. Отряд амазонок выжидал в лесу. По сигналу они должны были нанести неожиданный удар по врагу, как и в прошлый раз.
Конечно же, дарданейцы знали, что меоты рано или поздно вернутся с подкреплением, и потому к битве за Аскалу подготовились основательно.
Нарты осуществляли штурм через восточные стены столицы. Эллинские катапульты с вершины холма раз за разом кидали на нартское войско горящие мотки сена, и всю округу вскоре охватил ужасный пожар. Темно-серый густой дым ослеплял и душил нартское войско. Но меоты знали свою территорию хорошо и могли пробраться к вратам даже с закрытыми глазами. Потому они встали впереди авангарда и проложили путь для остальных нартов. Тут эллинские лучники залпом выпустили беспощадные стрелы и поразили передовой отряд нападения. Позади стоящие нарты поняли суть происходящего, высоко подняли свои щиты и устремились вперед. Неожиданно открылись восточные врата крепости и дарданейская пехота понеслась прямиком на нартов, ослепленных едким, густым дымом.
Нарты же ликовали – враг сам вышел им навстречу и облегчил их труд. Зазвенели мечи, началась страшная рубка.
– Эллины забыли, как сражаться? Почему они вышли из крепости? – Шауей первым заподозрил неладное.
– Видимо, поняли, что они в окружении и проявляют неоправданную храбрость, – усмехнулся царь тараотов Карашу.
– Всё не так, как вы думаете. Они что-то задумали, – сказал Адамей, пристально следивший за боем издалека.
– Господин, эллины – воинственный народ. Они всегда всё тщательно продумывают и ни за что не ввяжутся в бой, если не уверены в победе. А если уж развязали войну, то будут упрямо биться до конца. Адамей прав, у них точно есть какой-то хитрый план. Их пехота не зря покинула крепость, – подтвердил Аладама.
– Что делать будем? – обратился к своим спутникам царь Туар.
– Подождем немного, посмотрим, что они задумали, – ответил грозный Адамей.
– Ты их лучше знаешь. И ты такого же мнения, молодец? – Шауей посмотрел на Аладаму.
– Подождем, – кивнул тот.
Казалось, дарданейцы шли на верную смерть под гнетом отчаяния. Но как можно было забыть про меотскую конницу с амазонками, которые с легкостью могли снести их с лица земли? Это разве не верх риска? Эллины, конечно, хорошо знали, кто такие нарты и на что они способны. Может, это была такая тактика, или же приманка? А основная сила эллинского войска покажется позже, когда все нарты выйдут на арену?
Некоторое время бой шёл на равных. Но когда ряды дарданейцев поредели, Эней выпустил конницу. Нарты тоже со всей мощью двинулись на дарданейских всадников, что огромной волной спускались с холмов Аскалы. Тут же прозвучали три заветных сигнала в рог – это был знак для северного и южного отряда нартов, их призывали к нападению и захвату соответствующих ворот. Конница вела ожесточенную битву, а два отряда, ринувшихся в бой, на ходу снесла железные решетки каменных стен крепости, и разъяренные нарты зашли в город с двух сторон с твердым намерением перерезать всех дарданейцев, осевших в столице Меотиды. Но крепость оказалась пустой…
Два нартских отряда, пробравшихся в город, встретились на центральной площади. Их предводители – Тотреш и Тлостан – оглядывались в недоумении: где дарданейцы? Заподозрив неладное, опытные полководцы перевели взгляд на открытые восточные ворота, и перед глазами встала страшная картина – дарданейское войско в полном составе вынеслась из непроходимого Бейсугского леса и стремительно надвигалась на них черным ураганом. Нарты думали окружить эллинов со всех сторон, но, как оказалось, сами попали в ловушку.
Нарты повелись на приманку, и дарданейцы нанесли удар им в спину. Разрабатывать другую стратегию и менять план действий не было времени. Им оставалось только биться до конца, на пределе человеческих возможностей.
Это был момент истины. Своего рода испытание для Энея. Исход этой битвы показал бы кто есть кто: достоин он трона своего отца или нет. Потому он напрочь выкинул из своей головы мысли о поражении. Такого не должно было случиться с ним. Только победа! А что ему мешало заполучить вожделенную крепость? Дарданейцы в большинстве, щиты у них высокие, скакуны резвые и выносливые, доспехи прочные, мечи и копья острые, а сами они – достойные потомки бога Ареса.
Только вот не знали они, во что превращаются нартские воины в битве за свою родину. Что в груди у них пылает жажда мести, а глаза горят испепеляющим огнем. Что объединившиеся нарты – это не просто отряд лучших воинов, а неугомонная и непобедимая мощь, справиться с которой не представляется возможным. Они повернут обратно стрелы, пущенные в них, разнесут в щепки эллинские щиты, один нарт с легкостью справится с десятью дарданейцами. И они показали свои возможности на поле боя. Эней, увидев своими глазами то, что нарты творят с его воинами, пришел в ярость, но ничего не мог поделать.
К вечеру на западе поднялся густой дым – начали гореть старые эллинские корабли. Дарданейский царь, поняв, что их атакуют и с моря, и с суши, впал в уныние. Изнуряющий бой шел с самой утренней зари, воины были вымотаны, силы на исходе. Надо было срочно что-то решать, и Эней приказал отступать.
Нарты не стали их преследовать. Все четыре отряда и войско амазонок, воссоединившись, расположились на севере, а дарданейцы, перейдя реку, спрятались в Бейсугском лесу. Но бежать им всё равно было некуда, и потому дальнейший ход событий был вполне ясен.
 – Захочет переговоров – сам явится, – переводя дыхание, сказал Туар.
Царь меотов стоял в ожидании во главе нартского войска, высоко и гордо держа голову. Всего лишь неделю назад его раздирал лесной зверь, а сейчас верхом на коне он ведет ожесточенный бой. Это было непередаваемо! Как такое возможно? Кости его были переломаны, он весь измождён. Боль пронзала тело до кончиков волос, но почему-то он еще держался в седле и не было числа вражеским воинам, что он уложил сегодня. Туар был весь в крови. В крови эллинов, да и сам был покрыт глубокими ранами. О, если бы он был здоров! Если бы изначально встретил нападение будучи в здравии. Меоты не были бы в таком положении сейчас.
– И, конечно же, мы не будем с ними договариваться, – Тотреш был уверен в том, что бой обязательно продолжится и нарты истребят дарданейцев до последнего.
Как и предполагал Туар, через некоторое время Эней во главе нескольких всадников направился к нартам, демонстративно подняв развевающееся на ветру дарданейское знамя. Царь меотов тоже вышел ему навстречу в сопровождении полководцев и своего отважного молодого спутника.
– Славная была битва, царь меотов. Думаю, даже боги завидовали нам сегодня, – первым заговорил Эней.
Он вёл себя высокомерно и нагло. Возможно, так он прятал непреодолимое чувство страха.
– Я не совсем понимаю… Ведь ты бежал на самом интересном месте, сын Ахея, – ответил ему Туар.
– Буду краток, Туар. Давай договоримся.
– Ты не договариваться пришел в Меотиду. Вы напали на нас, пытались захватить наши земли, и ты думаешь, я должен смириться с этим? Да еще ждешь от меня дружеских переговоров? – говорит меот.
– Мы пролили море крови. И ты, и я потеряли многих хороших воинов. Но это война, и таковы её правила. По мне так довольно, побережье усеяно трупами и моих, и твоих воинов.
– Говоришь ты красиво, только вот не успокоишься, пока не заполучишь желаемого. Я это точно знаю, – перебил царь Меотиды.
– Подожди-ка! Это не телохранитель хаттского царя стоит рядом с тобой? – позабыв о том кошмаре, что творился на побережье Азова, удивился Эней, заметив Аладаму. – Ты как здесь оказался?
Аладама молча смотрел из-под нахмуренных бровей. Чистокровная лошадь хаттской породы под ним никак не могла успокоиться, выбивала землю копытом и рвалась в бой. Даже ему казалось, что мало дарданейцам понесенного ущерба. Надо их уничтожить до единого! Аладама натянул поводья и обратился к дарданейскому царю:
 – Ты не достоен престола своего отца, Эней. Конец твой близок.
Эней проявил бестактность и, казалось, не понимал, что разговор, затеянный им, не имел никакого отношения к делу. Пусть он облачен в дорогие доспехи и сидит верхом на хорошем скакуне. Пусть сверкает на солнце, как золотая статуя эллинского божества. Он вёл себя недостойно и этим портил впечатление о себе. Честь и гордость его была заслуженно задета словами Аладамы, и он решил съязвить в ответ:
– Царь Хатти не отдал тебе в жены свою любимую дочь, а ты, как и подобает нарту, обиделся, и сгоряча побежал домой? Это так по-мужски.
Аладама из последних сил держал себя в руках. Ему стоило слишком многого, чтобы не засадить эллину стрелу меж глаз. Он злобно пыхтел и рука медленно сползала к короткому мечу, что висел на поясе. Шауей, заметив это, прошептал:
– Держи себя в руках, парень. Погоди.
– Такие люди, как ты, не имеют права даже говорить о нартах. Ты сказал, что будешь краток. Говори, что тебе надо! – повысил голос Туар.
Внезапно Эней осознал, что его тут никто не уважает и не боится. Он молча глядел на нартов некоторое время, а потом сказал:
– Ты прав, царь меотов. Мы пришли сюда как завоеватели, но оказались в затруднительном положении: ты сжёг мой флот и, следовательно, нам не на чем возвращаться домой. Остается одно – биться до победного. Если мы победим – вы освобождаете прибрежный район. И раз уж мы планируем построить тут государство, нам нужны женщины. Потому я заберу амазонок.
– А если мы победим? – Туар ответил ухмылкой на такую дерзость.
Он был уверен в том, что амазонки перережут дарданейцев, если те попытаются взять их в жены.
– Ну, победите, так победите. Только знай, что мы не сдадимся. Вам придется всех нас перебить, до единого! – без тени сарказма и уже совершенно серьезно ответил Эней.
– Смотри, какой самоуверенный. Но ты можешь быть спокоен – от вас и мокрого места не останется, будто дарданейцев никогда и не было на земле. Недоносок! – сотрясая воздух, прорычал Тотреш.
Эней был взбешен подобным отношением к своей персоне, но сохранил самообладание и ехидно улыбнулся.
– Нарты не такие звери, какими ты их себе представляешь. И в знак нашей человечности мы пощадим вас. Сделаем так – ты выдвигаешь пятьдесять отборных дарданейцев, а я выставляю пятерых своих воинов против них. Кому улыбнется удача, тому и будет принадлежать Меотида. В случае нашей победы… У нас полно леса, даю вам три месяца на строительство новых кораблей, и вы возвращаетесь домой. Победите вы – пусть будет во благо эта земля и войско амазонок! – твердо сказал Туар.
Предводительница амазонок кивнула в знак согласия.
– Договорились! – ответил на это Эней.
– Готовьтесь! – обратился Туар к нартам, повернув лошадь назад.
– Господин, как можно? Ты отдашь им амазонок? – возмутился Адамей.
– Пять лет они живут среди нас, и ты до сих пор не узнал амазонок, Адамей? Они верны нам, и будь уверен, перережут дарданейцев и последуют за нами даже на край земли. Кто пойдет в отряд тылеев? – обратился царь к своим воинам.
Словно договорившись заранее, одновременно выступили Шауей, Тотреш, Адамей, Аладама и Жан.
– Ты это серьезно, женщина? – не скрывая своего удивления, спросил Шауей, увидев рядом с собой смелую амазонку невысокого роста.
– Будь ты рожден от другой матери, нарты лишились бы очередного героя. Клянусь священным Зеленым камнем, спустившимся с Небес, я не слабее той матери! – расхохоталась Жан.
Глаза Шауея засверкали, и он посмотрел на амазонку внимательнее.
– Если выживешь, станешь хранительницей моего очага, – без тени улыбки заявил нарт.
Жан лишь многозначительно кивнула.
– Я верю в вас, дети мои. Слова тут лишние, вы сами всё видите и понимаете. Да сбережёт вас Бог Души! Вся надежда только на вас! – с гордостью посмотрел на них Туар.
Облачившись в одеяния красного цвета и закрепив на себе доспехи, тылеи принесли клятву и выступили перед войском. Пребывающий в недоумении и оскорбленный Эней издалека наблюдал за происходящим. Будь мужчиной или умри, говорят нарты. Вот жизнь и расставит скоро всё по своим местам.
– Солнце садится. Давайте быстрее расправимся с этими шакалами, – похрустев шейными позвонками и расправив плечи, призвал Тотреш.
– Мы с Шауеем возьмем на себя крупных воинов, – разглядывая противников, сказал меотский полководец.
– Тот громила и так больше всех, зачем он взабрался на лошадь? – расхохотался Тотреш.
– Этого оставьте мне! – собрав длинные волосы в пучок и спрятав их под серебряный шлем, хитро улыбнулась Жан.
– Ты уверена? – удивленно спросил Шауей.
– Если я не свалю его с лошади, не быть мне твоей женой! – с полной уверенностью в себе заявила девушка.
Аладама же ничего не слышал и не видел. Он смотрел только вперед и проворачивал в голове множество вариантов исхода событий. Он хорошо знал дарданейцев. Знал, на что они способны. Ему было всё равно, что Эней прилюдно задел его честь, обнажив болезненную тайну, и высмеял его чувства. Это всё уже было пустое. Эней – сын своего отца, кровь есть кровь, и он точно задумал что-то подлое. Но что?
Аладама крепко прижимал к боку круглый щит и стоял наготове, намертво вцепившись в рукоять меча. Ему казалось, что вместо руки у него появился острый смертоносный клинок, и он заранее чувствовал, как по сторонам холодного металла стекает алая кровь врага. Он рассчитывал каждый свой шаг, каждое движение и удар. Кого убьет первым, кто последует за ним. Перед глазами у него стояла ослепшая и измученная мать, вспомнил также отца, убитого дарданейцами, свою любимую женщину, избитую до неузнаваемости… Всепоглощающая ненависть к этому жестокому народу порождала в нем непреодолимое чувство мести. Аладама был так поглощен своими мыслями, что не замечал и не слышал даже своих соратников. Всё его естество жаждало лишь одного – покончить с царем дарданейцев здесь и сейчас.
Тылеи одновременно ринулись в бой. Ни один из них не делал лишних, пустых движений и не допускал промаха. Они резали, рубили, наносили сокрушающие удары железными кулаками. Тотреш проткнул и высоко поднял на своем двузубце дарданейского воина и кинул его тело к эллинам. Адамей, ловко орудуя двумя гигантскими мечами, беспощадно резал врагов. Шауей и Жан, прикрывая спины друг друга, складывали тела убитых эллинов вокруг себя. Аладама, целиком превратившись в страшное оружие, прокладывал себе путь вперед, к главной цели.
Вскоре на смертельной арене осталось шестеро: уцелевшие нарты и дарданейский гигант верхом на такой же гигантской лошади.
– Я говорила, он мой! – переводя дыхание и стирая выступившую кровь из раны на лице, сказала Жан и вышла вперед.
– Подумай еще раз, – предупредил её Адамей.
– Отомстите за меня, если паду от его рук! – улыбнувшись, Жан повернулась к дарданейскому великану и приманила его жестом руки.
Дарданеец был на вороной лошади с мохнатыми ногами. Она была такой необычной, мощной и высокой, что причислить ее к какой нибудь породе было сложно. Великан пришпорил коня под стать себе и помчался прямо на амазонку.
Если Жан не воспользуется какой нибудь ловкой хитростью, живой она могла не уйти. Могучий эллин пустил в неё копье, но амазонка скрутилась мелким зверьком и ловко увернулась от удара. Она также отскочила от хлыста, которым эллин замахнулся на неё. Воспользовавшись, пажалуй, единственным выпавшим случаем, когда гигантская лошадь неуклюже разворачивалась, Жан догнала врага, подпрыгнула с кувырком в воздухе и руками встала на круп лошади, а ноги скрестила на шее могучего титана. И вот тут нарты выдохнули с облегчением: они теперь точно знали, что от этого смертельного захвата дарданеец не спасётся! Ведь амазонок с малых лет учили, сдавливая ногами ребра старой ненужной лошади, ломать ей кости и валить замертво. Потому ноги этих воинственных женщин были необычайно крепкими, а захват – смертельным. Нарты с восторгом следили за тем, как у великана-дарданейца искажается лицо от боли и нехватки воздуха. Как так? Их самый могучий и непобедимый воин падет от рук (вернее, от ног) низкорослой женщины? Толстая шея дарданейца была зажата в железные тиски, и Жан играла с ним как кошка с мышкой: то зажимала так сильно, что, казалось, вот-вот послышится желанный хруст, то ослабевала захват, давая эллину просвет надежды. Он же то отбивается хлыстом, рассекая кожу женщины и оставляя на ней кровоточащие полосы, то пытается высвободить шею и жадно хватает воздух.
– Эй, мужчина, я же говорила, что свалю великана с лошади! – стоя вниз головой, крикнула Жан и посмотрела на Шауея.
Шауей улыбнулся из-под усов и кивнул. Тут Жан изо всех сил сдавила шею великана и, резко потянув в сторону, свернула её. Жан спрыгнула с крупа лошади и направилась к нартам, даже не удосужив своего внимания свалившееся с лошади тело дарданейца.
Нарты ликовали в победоносном кличе. Они защитили свою честь и сохранили землю. Туар вздохнул с облегчением: хоть его тылеи были ранены, но все остались живы. И лишь Аладама не мог успокоиться и ожидал какой-нибудь подлости напоследок. По телу пробежала волна дрожи и его охватил незнакомый страх.
– Молодцы! Хвалю. Вместе – мы сила! – радовался Карашу.
– Туар! – раздался голос Энея, перекрикнув всех. – Ты же спрятал детей и женщин в крепости амазонок? Я слышал, она охвачена огнем!
Вот! Вот чего так боялся Аладама, что не давало ему покоя. Эней не пощадит ни женщин, ни детей, ни больных. Он найдет слабое место человека, расковыряет его и с удовольствием будет давить ногой, радуясь наносимой мучительной боли.
– Я так и думал. Он же сын своего отца… – Аладама понял, что Эней отправил в Кебгульский лес своих головорезов, и на мгновение ощутил всепоглощающую тоску.
– Возьми отряд и отправляйтесь в крепость амазонок! Поспеши, сын Ориша! – стеклянными глазами посмотрел на него Туар.
Во главе группы всадников Аладама устремился прочь, и нарты быстро скрылись в лесной чаще. Сердце его бешено колотилось, а перед глазами невольно вставали ужасные образы того, что могло случиться с людьми в крепости. Тоска, страх, невысказанные слова, оголенные чувства вперемешку со злостью пульсировали в его теле, доводя до безумия. А если он уже потерял ту, к которой так спешит? А если он там найдет только пепел и ни одной живой души? Энеевы слуги не знают пощады, они смогут это сделать. Эллины и не такое вытворяют. Коли поставят цель перед собой, ничто в этом мире их не остановит.
– С нами духи предков! Мы непобедимы! Бейте врага! Бейте! Ни один эллин не покинет это побережье живым! Разгромите их всех! – высоко подняв меч, царь Меотиды пустился в бой впереди всех.
Раскаленное войско нартов жаждало мести и прямо последовало за Туаром.

Не опечаль меня!
 Единственный оконный проем в покоях Удины выходил на север. Поэтому у неё в комнате всегда было прохладно и мрачно. По велению царицы амазонка отдыхала у себя, но сон никак не шёл, ибо последние слова Аладамы крутились у неё в голове яркими и приятными воспоминаниями. Оказывается, и он к ней неравнодушен. А как он шептал возле её уха! Прежде он был таким суровым, скрытным, молчаливым, что, казалось, он так и проведет свою жизнь в напряжении. Девушка и подумать не могла, что суровый меот умеет быть ласковым. А вон как оно вышло! Он почти всё время в походе, редко бывает дома, они практически не встречались, чтобы узнать друг друга получше. Откуда она могла знать, на что он способен? Но всё впереди…
Если Удина решится и они с Аладамой будут вместе, это дойдет до царицы амазонок. Слухи быстро разлетаются. И что тогда с ней будет? Им обоим не жить. А если оттолкнёт любимого, чтобы сберечь его от гнева Катины, её всё равно казнят, ибо она совершила страшный поступок, о котором ещё никто не знает. С кем поделиться этой тайной, что съедает её заживо? Кому довериться? Кто поймёт? Эта ноша так тяжела, что Удина уже не может ни есть, ни спать… И тут нежданная взаимная любовь, как снег на голову.
Амазонка долго лежала в полумраке, сопоставляя все эти вещи и размышляя над своей участью. Потом мысли её вернулись к великой битве за свободу. Только она подумала, что нартское войско, должно быть, уже добралось до Аскалы, как послышался далекий шум топота копыт. Без её ведома никто не покидал крепость, а может, из нартов кто-то вернулся со срочными вестями? Девушка вскочила и подбежала к окну. Группа вооруженных всадников направлялась в крепость амазонок. Это были не меоты, не нарты, а вражеские воины – дарданейцы.
– Нападение! – прошептала она, и выскочила из покоев.
Удина бегом поднялась на сторожевую башню и попыталась протрубить в горн. Воспаленные легкие амазонки не давали ей дышать полной грудью, она то и дело закатывалась в удушающем кашле. Ей не хватало дыхания и сил, но Удина кое-как дала понять переселенцам, что на них надвигается опасность. Перепуганные сигналом тревоги женщины-меотянки выбежали на улицу и посмотрели на амазонку, что в гордом одиночестве стояла на сторожевой башне. Девочки-амазонки тоже устремились во двор. Пребывающая в недоумении  Натасса поспешила к Удине.
– Уходим, госпожа! Дарданейцы напали. Их слишком много и они хорошо вооружены, нам не справиться с ними. Если бы в крепости не было столько детей, мы попытались бы выступить против них, но я не могу так рисковать невинными созданиями.  В лучшем случае – они перебьют нас, а если возьмут живыми…
– И думать не хочу об этом! – нахмурив брови, покачала головой Натасса. – Отсюда есть какой-нибудь тайный проход?
– Есть. Вон тот холм, на котором стоит лагерь наших девочек. Под ним есть пещера с подземным ходом. Он ведет на поляну, что находится далеко отсюда, – ответила Удина и подала знак амазонкам-воспитателям, которые стояли внизу и ждали от неё указаний.
Тут же воспитатели собрали всех женщин и детей и начали немедленно спускать их в пещеру.
– Пошли, госпожа, у нас мало времени, – обратилась она к царице, что, стоя на краю башни, смотрела на надвигающихся всадников.
– Удина! – вдруг позвал её мужской голос.
Девушка посмотрела вниз. Там стоял одинокий незнакомый воин, явно дарданеец, отбившийся от своих и первым добравшийся до крепости.
– Удина, послушай меня! Если вам есть куда уходить, поторопитесь. Спасайтесь. Крепость хотят сжечь дотла, никого не пощадят! – кричал он.
– Кто это? – царица приподняла брови и посмотрела на Удину.
Амазонка не могла рассмотреть его лица, она не узнавала воина, что обращался к ней так дружелюбно. Но вот его голос… Этот голос принадлежал тому человеку, что помогал ей в темнице. Да, да, это он, несомненно.
– Кто ты? – спросила Удина.
– Торопитесь… – всадник резко приподнялся с седла, и пронзившая его сзади стрела вышла из груди, пробив сердце.
Перепуганная Натасса отскочила от выступа. Тут же показался отряд дарданейцев и один из них крикнул брезгливо:
– Я говорил, что этот сукин сын предан меотам!
Убитый своими же дарданейский воин медленно сполз с лошади и упал на землю. Шлем его отлетел в сторону, и Удина, наконец, узнала его. Это был самый искусный кузнец-оружейник Гятоко. Шпион, что, так хорошо вжившись в роль, жил среди меотов и пользовался почетом и уважением. Но чувства к рыжеволосой амазонке оказались сильнее его преданности дарданейскому царю. Потому он с самого начала пытался помочь своей возлюбленной. И если бы не он, Удина точно не смогла бы справиться с Ахеем в ту ночь. Если бы дарданейский царь был жив, то исход войны был бы совсем иным. Но, с другой стороны, шпион есть шпион. Удина с презрением посмотрела на человека, который одинаково предал и своих, и меотов. Через мгновение его настигло новое суровое наказание за предательство – жуткий удар металлического шара с шипами пришелся по голове Гятоко.
– Ты иди, Удина. Эти места ты знаешь лучше всех. Я же послужу меотам напоследок: дай мне лук с колчаном стрел, попытаюсь выкроить немного времени для вас, задержу их, – сказала Натасса, дергая застывшую Удину за плечо.
– Ни за что, госпожа! Я тебя не оставлю тут одну. Идём! Я хранитель, и моя прямая обязанность – охранять тебя, – молвила Удина, нахмурив брови.
– Да, ты хранитель. Но народ превыше меня. И я приказываю тебе, амазонка, уведи моих людей. Пожертвуй мной, но сбереги народ! Иди! – приказала Натасса.
Удина посмотрела в глаза своей госпоже и поняла, что она ни за что не отступится от своих слов. Амазонка послушно отдала ей свой лук и мешок стрел.
– Спеши! Не печалься, Удина, моя преданная амазонка. Видишь это? – достала царица из ножен кинжал с золотой рукоятью. – Я не сдамся им живой!
Тут послышался грохот. Это дарданейцы пытались тараном выбить главные врата. Грохот каждого удара тарана страшным эхом отзывался в крепости. В ответ высокие каменные стены сотрясались с такой силой, что сверху потихоньку сыпались мелкие камешки и пыль. Удина в последний раз посмотрела на царицу и понеслась прочь. Натасса зарядила лук и, пуская разящие стрелы в дарданейцев, шептала:
– За мой народ! За Меотиду!
Вскоре все женщины и дети были благополучно спущены в укрытие, а вход в пещеру закрыт большим каменным диском.
– Теперь вперёд. Торопитесь, но осторожно! – крикнула Удина впереди идущим амазонкам.
Потолок пещеры был высокий, в некоторых местах имелись то ли рукотворные, то ли естественные дыры и щели, по которым в неё поступали свет и чистый воздух. На дне грота протекал прозрачный, прохладный ручеек, проложивший себе извилистый путь и теряющийся в неведомых проходах. Кто знает, откуда он и куда течет? С потолка свисали тысячелетние солевые отложения в виде сосулек, по которым непрерывно и нудно стекали капли неизвестной жидкости. С брызгами падая на дно пещеры, эти капли, в свою очередь, образовывали такие же остроконечные сосульки-конусы, и перепуганным детям казалось, что они оказались во рту у зубастого дракона.
– Осторожнее! – крикнула Удина еще раз.
Самое удивительное – всё, что происходило наверху, было слышно совершенно отчетливо, будто дарданейцы находились в этой пещере со своим тараном. Широкая и высокая часть пещеры уходила в узкий и низкий проход, так что взрослым пришлось идти дальше на согнутых ногах.
– Потерпите немного, скоро проход снова станет просторным, – переживала Удина за меотских женщин.
– Почему мы прячемся, Удина? Почему убегаем? В крепости достаточно оружия, нас много, и мы можем выступить против дарданейцев. Давайте вернемся и будем воевать! – обратилась к ней упрямая, совсем юная меотянка с двумя длинными косами.
У русой девушки быстро нашлись единомышленники, и отряд отважных девушек выстроился перед предводителем амазонок.
– Я точно знаю, что нам не справиться с этими животными. Не пущу вас наверх, не пожертвую и вами. Я принесла клятву, что ни один волос не упадет с вашей головы. Вернемся, когда нарты приедут, – строго ответила амазонка.
– Думаешь, мы победим в этой войне? – прозвучал звонкий голос любопытного мальчика с растрепанными волосами и измазанным глиной личиком.
– Не смей сомневаться в этом, храбрый меот. Вперед! – распорядилась Удина.

Отряд меотов во главе с Аладамой добрался до Кебгульского леса за полночь. И то, что они увидели, было ужасно. Возле крепостных врат лежали тела нескольких дарданейских воинов с глубокими и смертоносными ранениями в области шеи, подмышек, лица. А значит, им оказали сопротивление. Ворота же были пробиты насквозь. Пробравшись в крепость, дарданейцы сожгли всё, что смогли. Лишь тонкие струйки тусклого дыма стояли повсюду над тлеющими углями. В поселении не было ни одной живой души: нигде не видно ни амазонок, ни меотянок с детьми. Но куда они ушли?
Аладама растеряно всматривается в пепел. Среди углей не видно человеческих костей, и он спокойно выдыхает – значит, меотов не пленили и не сожгли. Выходит, им удалось скрыться ещё до того, как дарданейцы вошли в крепость. В таком случае, они их обязательно отыщут. Лишь бы были в целости и сохранности.
– Куда они могли уйти? – схватив за плечо пробегающую мимо амазонку, спросил Аладама.
– Не знаю. Я не знаю, Аладама! Ничего не приходит на ум, – ответила та.
– У вас нет тайных проходов? Под землей нет пещеры? – с надеждой в голосе интересуется меот.
– Там… Вон тот большой лагерь. Он стоит на гроте. Когда мы строили его, то замуровали вход в пещеру за ненадобностью, – указала амазонка на холм.
Аладама побежал со всех ног и мигом очутился внутри. С факелом в руке он несколько раз пробежал по нижнему коридору, тщательно осматривая каждую пядь стен и пола. Он не мог найти вход в пещеру. Ему казалось, что кто-то зовет его слабым голосом. Или это было лишь плодом его обостренного воображения? Он остановился, отдышался, закрыл глаза и прислушался. Да, кто-то определенно звал его тихим, слабым голосом. Но откуда звук? Аладама был в смятении. Его распирало от злости и беспомощности. Казалось, ещё немного – и он сойдет с ума от тревожных мыслей. Он гневно барабанил кулаком по каменной стене и рычал от бессилия.
Снова упустил… Снова упустил свою женщину и свое счастье. Как же всё-таки несправедлива жизнь. Казалось, он, наконец, обрел счастье, свет. Влюбился. Как он переживет эту потерю? Они должны были оставить в крепости вооруженную охрану. Почему они забыли о безопасности женщин и детей? За что они воевали, если вот так глупо потеряли всё потомство? Всю свою мощь устремили на побережье, оставив самое ценное беззащитным.
– Удина… Где же ты? Если ты ещё дышишь, дай мне знак! – шептал Аладама в отчаянии.
Он ещё раз пробежался по коридору. Потом еще раз. Стены… Голые стены… Аладама был на грани срыва, он уже не мог себя контролировать. Наконец, он заметил, что стена в конце коридора не похожа на другие. Это был каменный диск, а не стена! Мужчина подбежал к нему и приложил ухо. Ему показалось, что за этим диском и слышится тот голос, что зовет его. Чтобы удостоверится в своих догадках, Аладама поднес факел к углу стены. Пламя трепетало и уклонялось, будто его втягивает туда. Значит, за стеной – пустота! Это и есть вход в пещеру. Воин отложил факел и, собрав все свои силы, толкнул диск в сторону.
Лениво откатившись влево и вглубь, каменный диск исчез из виду, открывая вход в удивительную пещеру. На дне её, возле ручейка, без сознания лежала рыжеволосая амазонка. Видимо, она вернулась на помощь царице, но ей не хватило сил отворить диск, и она начала задыхаться от дыма, проникшего в пещеру по светопроводящим щелям. Спасаясь от удушья, она спустилась к ручью.
– Удина! – подбежал к ней Аладама. – Слышишь меня? Я вернулся, вот я. Обещал же! Теперь открой глаза… – приподняв её и уложив к себе на колени, Аладама целовал девушку в лоб, гладил её и ласково звал по имени, в душе вознося молитвы всем богам за спасение любимой.
Вернув её в покои, Аладама тщательно осмотрел Удину на предмет ранения или отравления дымом. Видимых повреждений не было. Мужчина предположил, что ей не хватило воздуха, и она потеряла сознание от удушья. Он сидел на краю кровати и не отрывая глаз рассматривал Удину, восхищаясь её храбростью и красотой. Тут появилась другая амазонка и позвала его кивком головы. По выражению её лица Аладама понял, что случилось что-то непоправимое…
– Пойдем!
Последовав за ней, Аладама застал на полу коридора чёрную бурку с телом царицы Натассы. Из груди её торчал собственный кинжал, украшеный жемчугами и алмазами, а светлые и длинные волосы служили мягкой периной для отважной царицы Меотиды.
– Мы нашли её на сторожевой башне… – прошептала амазонка. – Это она убила дарданейцев, что лежат возле ворот. Стреляла в них сверху. При ней были стрелы и лук.
Все присутствующие стояли молча, опустив голову, пребывая в великом трауре. Они не знали, что делать и как быть.
– Нельзя, чтобы наш царь увидел её в таком состоянии. Надо омыть тело… Нарты должны вернуться к утру. Похороним её всем народом, с почестями, как она того заслуживает, – сказал, наконец, Аладама.
Пока амазонки омывали окровавленное тело прекрасной царицы, мужчины рассредоточились по периметру крепости, а Аладама вернулся к своей возлюбленной.
Удина сидела на кровати, держась за голову обеими руками и заливаясь горькими слезами. Увидев в дверях Аладаму, она сдавленно простонала, готовая провалиться сквозь землю. Молодой человек не стал её ни о чем расспрашивать, он и так понимал, что Удине стыдно за то, что не уберегла царицу. Он лишь молча присел рядом с ней, спиной прислонившись к изголовью кровати, и крепко обнял страдающую девушку.
– Она говорила, что не сдастся им живой. Она знала, что не выживет! – задыхаясь, простонала Удина.
– И не сдалась, – тихо ответил Аладама.
– Госпожа не захотела идти в укрытие. Она могла бы выжить, но не послушалась меня. Я не справилась с поручением! Это моя вина!
– Ты ни в чем не виновата, – отрезал Аладама.
– Я когда-то поклялась не проливать слёз. Но я уже не могу! У меня сейчас голова лопнет!
– Если человек умеет проявлять чувства, это лишь знак того, что он не бессердечный, – Аладама погладил её по волосам и осторожно спросил: – Где все люди?
– Я их спрятала… – вымолвила она и горестно, пуще прежнего заплакала.
– Это ведь хорошо. Все здоровы и живы, – сказал молодой человек.
Аладама слушал тихое рыдание любимой женщины, которую прижимал к себе, и собирался с мыслями. Да, не обошлось без жертв. Но ведь таковы законы войны. С этим ничего не поделать. Самое главное – невинные дети и женщины находятся в укрытии, им ничего не угрожает, да и война, скорее всего, закончилась в пользу нартов. К утру они прибудут с хорошими новостями.
– Знаешь… – Удина прервала его размышления. – Я храню такую тайну… Она разрушает меня изнутри. Но скоро правда выйдет наружу, и тогда меня точно не оставят в живых. Мне уже всё равно. Я лишь жалею об одном – что покину этот мир, не насытившись тобой, – подняв свои длинные, слипшиеся от слёз ресницы, Удина посмотрела в глаза любимого.
– Каким бы ни был твой поступок, я никогда не разочаруюсь в тебе. Ничего не говори. У каждого человека есть свои тайны и боль, – он мягко коснулся подбородка девушки, что так близко находилась от него.
– О, если бы мы с тобой встретились в другой жизни… Где я не амазонка, а свободная, обычная девушка!
– Я нуждаюсь в тебе такой, какая ты есть. Я пребывал в изнуряющей пустыне, я умирал от жажды и был сломлен, когда встретил тебя. И ты стала для меня глотком животворящей воды. Ты спасла меня из тьмы. Знай… Не то что человек, пусть сама Смерть предстанет передо мной – я не отдам тебя никому!
Удина была настолько тронута этим признанием, что на мгновение забыла обо всём на свете.
– Всё будет хорошо. Поспи немного, наберись сил… – успокаивающе шептал Аладама.
Незаметно для себя изнуренная девушка погрузилась в сон. Пробудилась она лишь утром, от шума приближающегося победоносного нартского войска. Они одержали победу в жестокой войне. Да, с потерями, но истребили эллинских захватчиков и вернули побережье. Им сдалась в плен группа дарданейцев, они должны были сжечь тела погибших соплеменников, после чего им вернут уцелевшие корабли, на которых поплывут к себе на родину. Прежде чем испустить дух, царь Меотиды Туар зарубил дарданейского правителя Энея. Страной временно руководил Адамей, и такова была его воля – отпустить плененных дарданейцев, чтобы распространяли по земле весть о противостоянии с нартами.
Удина с Аладамой немедленно вышли из крепости и встретили нартов. Впереди войска шла повозка с телом отважного царя Туара. Позади неё двигались славные и легендарные воины и предводители. Меотиду они вернули, но пожертвовали тысячами жизней. Первостепенным исходом любой войны всегда является траур, а вовсе не победа. Всмотревшись в лица встречающих их людей, Адамей понял, что и в Кебгульском лесу произошла отдельная трагедия.
– С возвращением! – слабым голосом приветствовала воинов предводительница амазонок.
– Будь здорова, Удина! Где же моя сестра-царица? – зеленые глаза Адамея искали Натассу.
Удина стояла молча, опустив глаза, не смея даже двигаться.
– Почему Натасса не встречает нас? Где все женщины и дети? – содрогаясь от подступающей холодной тревоги, спрашивает предводитель меотов.
– Адамей… – Удина не знала, как сказать ему правду.
– Не опечаль меня! – нахмурившись, Адамей уставился на амазонку. – Только не говори, что не уберегла их!
– Все женщины и дети в порядке, Адамей. Удина спрятала их прежде, чем дарданейцы вторглись в крепость. Только вот… Мы царицу потеряли, – заметив растерянность Удины, вступил в разговор Аладама.
Адамей, впав в отчаяние, качал головой, будто искал что-то. Раньше он казался таким всесильным, что запросто смог бы вынести всё бремя этого мира на своих могучих плечах. А сейчас видеть этого неуязвимого воина в унынии было верхом самого жуткого страха.
– Нелегко хоронить и царя, и царицу в один день… Им было суждено быть вместе в этом мире, вместе и ушли в мир иной! – первым нарушил оглушающее молчание Шауей.
Достойнейших представителей своего рода – царя Туара и его прекрасную супругу Натассу – похоронили в тот же день и воздвигли на их общей могиле массивный курган.
На следующий день провели собрание, на котором решалась дальнейшая судьба Удины. Нарты должны были выведать у неё обстоятельства смерти царицы меотов, и куда она спрятала всех женщин и детей. Предводителю амазонок казалось, что она в последний раз видит этот горящий золотой шар на небе. Удина не могла насытиться его теплом и ласковыми лучами. Она стояла смирно перед советом, что заседал во дворе крепости, и с жадностью глядела на голубые небеса – символ свободы.
Аладама не понимал, как можно призвать к ответу человека, который столько всего сделал для страны. Чего они добивались от неё? Но закон есть закон, и совет не разошелся бы без предварительного слушания и вынесения приговора. Потому Аладама был готов к самому ужасному исходу событий и стоял в стороне, недалеко от своей возлюбленной. Удина же находилась в центре арены, вытянувшись в гордом одиночестве. Она была облачена в самый лучший свой наряд, и красные волосы её, блестящие на солнце, мягкими волнами развевались на ветру. Лицом она была обращена к совету, а за спиной стояло вооруженное войско амазонок, готовое вихрем понестись за своей предводительницей в случае опасности. Удина кожей чувствовала присутствие Аладамы, его взгляд на себе, и ощущала от этого прилив сил и уверенности. В Кебгульской крепости находились тысячи воинов. И все они были разделены на два фланга, будто придерживались двух разных сторон. И не приведи небеса пойти им друг на друга в случае неблагоприятного исхода совета!
– Удина, где ты спрятала людей? – разочарованный Адамей посмотрел на амазонку, не скрывая своих чувств.
Он не понимал, почему в крепости амазонок есть тайные ходы, о которых не знают меоты. Они, конечно, привыкли друг к другу за прошедшие пять лет, но всё-таки существовала между ними некая пропасть, откуда веяло холодом и недоверием.
– Не переживай, Адамей, они в полном порядке, все живы и здоровы. Я скажу их место пребывания, но прежде хотела бы раскрыть одну тайну… – Удина перевела взгляд на предводителя меотов.
– Говори!
– Когда нам предоставили Кебгульский лес под строительство крепости, мы случайно нашли пещеру. Не стали распространяться об этой находке, а просто решили замуровать вход и построить над ней лагерь для наших девочек. По крайней мере, так думали все. Кроме меня. Я спускалась в эту пещеру много раз.
Лицо её выражало некое смятение или боль.
– Ты тоже вражеский шпион и предавала нас годами, Удина? – спросил Адамей.
– Я никогда не действовала против своего народа. Но то, что я натворила, ничуть не лучше предательства, – Удина не стала гневаться на недостойные подозрения предводителя меотов, следовательно, это действительно было что-то страшное.
– Что может быть хуже предательства? – не понимал Адамей.
– Над самым проливом, там, где встречаются два моря, есть мыс. Он настолько неприступный, что туда не ступала нога человека. И никто не знает, что за острыми зубьями его вершины в глубине прячется сказочно красивая и богатая поляна. Пещера ведет как раз на эту поляну. Там я и спрятала доверенных мне людей, – громко, во всеуслышание сказала Удина.
 Аладама не мог насмотреться на свою отважную и смелую красавицу. Все присутствующие удивились и вели оживленное обсуждение по поводу признания амазонки.
– Но спрятала я там не только ваших женщин и детей, – Удина снова перевела внимание на себя. – Я укрывала там всех мальчиков, рожденных амазонками за все эти пять лет!
Тут наступила короткая тишина, и когда до амазонок дошла суть сказанного Удиной слов, по их рядам прошлась волна негодования. Они сначала переглядывались в недоумении, а потом их охватила злоба.
– Что ты такое несёшь, женщина! Как такое возможно? По законам амазонок, вы должны были избавляться от мальчиков, – гигант Адамей приподнялся от удивления.
– Да, есть такое правило, – Удина повернулась к амазонкам и улыбнулась. – Но я ни одного малыша не смогла убить. У меня по природе не должно быть сердца, сжалившегося над ними, но я не смогла. Обычно относить новорожденных мальчиков на край пропасти и бросать их вниз – обязанность повитухи. Но я по собственному желанию взвалила этот груз на себя. Делала вид, что иду к обрыву убивать малышей, а сама по ночам уносила их на мыс через тоннель в пещере. Я продумала всё с самого начала. Нашла среди амазонок единомышленниц, уговорила их притвориться больными и якобы отправляла в поселение отошедших от дел амазонок, переселяя их на мыс. Я снабжала их всем необходимым, чтобы мальчики росли сытыми и здоровыми.
Казалось, лишь один Аладама восторгался поступком Удины. Только он был спокоен и доволен. Все остальные в крепости пребывали в недоумении. Он восхищался своей подругой, что оказалась благородной и сострадательной. Он даже любил её еще сильнее за это. Удина посмотрела на него. Взглядом можно уничтожить человека или же придать ему сил и поднять с колен. Черные глаза Аладамы излучали тепло и любовь. Подбодренная амазонка продолжила свою речь.
– Они такие крепкие, сильные и умные! – Удина сделала шаг в сторону Жан, в надежде найти у нее поддержку и понимание.
Жан мотала головой в знак протеста. Она не хотела верить во всё, что говорит её подруга, и пятилась назад, не подпуская к себе Удину.
– Это нехорошо! Нас учили другому. Среди нас не должно быть мужчин. Это нехорошо, – Жан смотрела в землю, шептала, нахмурив брови, и двигалась назад.
Адамей просто слушал признание воительницы и не знал, как реагировать на это.
– Жан… Помнишь, в прошлом году ты тайком шла к новорожденным девочкам и всматривалась в их лица, пытаясь узнать среди них свою дочь? Её не было там. Знаешь почему? Потому что у тебя родился мальчик, а не девочка.
Жан крепче сжала копье и процедила сквозь зубы:
– Прекрати уже, Удина! Замолчи! Ни слова больше!
– Он у тебя такой здоровый родился. Подрос уже. Ещё маленький, но сильный, как медвежонок.
– Я сказала, хватит! Прекрати! – взорвалась Жан, и подбежала к Удине, сверкая всепоглощающей злобой в глазах.
– И таких много, Адамей. Больше двух тысяч мальчиков живут на поляне Ата , – заключила амазонка, освободившись от угнетающей её тайны, и, заняв свое место перед советом, застыла в ожидании наказания.
– Почему ты переступила через главный закон амазонок? – после непродолжительных размышлений спросил Адамей.
– Я просто не смогла бы жить с таким грузом на сердце. Не могла убивать невинных детей. Тысячи лет воинственные амазонки убивали своих новорожденных сыновей. А ты подумай, в каких могучих и сильных воинов они бы выросли, если бы их возвращали своим отцам. Нарты преумножились бы, стали сильнее, и вчерашний враг, попытавшийся уничтожить меотов, никогда не посмел бы поднять меч против нас. Амазонки сильные, храбрые и рожают таких же здоровых, крепких детей. И теперь представьте несокрушимое  войско сыновей амазонок и древних нартов! – с достоинством ответила на это Удина.
– Я согласен с тобой. Ты поступила по-человечески, Удина. Но ты нарушила свод законов, придуманных не мной, и потому решать твою судьбу буду не я. Перед меотами ты ни в чем не виновата, – доброжелательно сказал Адамей.
– Высокопочтенный предводитель меотов! В том, что вчерашняя твоя победа была лёгкой, есть заслуга Удины, – Аладама заступился за свою любимую.
– Сын Ориша, выйди сюда и скажи своё слово, коль оно у тебя имеется, – посмотрел на него Адамей.
Аладама тут же вышел на арену, и встал впереди Удины, закрывая её собой.
– Если бы ты воевал с Ахеем, а не с Энеем, исход войны мог бы быть совсем другим. Могучие нарты встали рядом с тобой и бились за Меотиду храбро. Их заслуга в победе высока. Но если бы Удина не убила Ахея, мы все познали бы, что значит стратегически продуманная захватническая война опытного царя. Обессилевшая и покалеченная женщина расправилась с человеком, который держал в страхе полмира! Это должно остаться незамеченным? Ты настолько неблагодарный, что отдашь её на растерзание амазонкам? – спросил Аладама.
– Я не хочу казаться неблагодарным, Аладама. Я видел и ценю заслуги каждого, кто причастен к этой победе. Ты тоже бок о бок воевал со мной против эллинов, – Адамей никогда прежде не доверял Аладаме, но последние события, казалось, поменяли мнение предводителя по отношению к сыну Ориша.
– Поступок главы охраны многим кажется преступлением. А я вот поддерживаю её! Честь и хвала тебе, разумная женщина! – Шауей поднялся с места и, положив руку на грудь, поклонился амазонке.
– Вы что, потеряли рассудок? Только представьте, с каким удовольствием на вас пойдет кровожадная царица амазонок, если будете покрывать Удину! – возмутился Карашу. – Она переступила через самый главный закон, и, поверьте мне, пощады ей не будет. И вас, меотов, заодно сравняют с землей. Если хотите жить и процветать, мой тебе совет, Адамей, убейте всех мальчиков, спрятанных на мысе, и отдайте Удину царице амазонок. Пусть она решает её судьбу.
С Карашу согласились ещё несколько предводителей. Удина лишь стояла молча, опустив глаза, позади Аладамы, покорно ожидая вынесения приговора.
– Карашу прав, Адамей, – в разговор вступил Тотреш. – Царица обязательно двинется на вас. Да так, что не скоро опомнитесь от этого удара.
– Что же мне делать, отважные нарты? Я прислушаюсь к вашему совету… – предводитель меотов обратился к своим гостям.
– Разреши мне сопроводить Удину в империю амазонок. Но не спешите, меоты, не опережайте события. Не трогайте пока мальчиков, не убивайте их. Никто не знает, каким будет исход этой встречи Удины с царицей. Не берите грех на душу. Как-никак, это ваши дети, плод связи меотов с амазонками. Не поддавайтесь страху. Заберите своих женщин, детей и продолжайте жить дальше. А там посмотрим, – предложил Тотреш.
Согласившись с предложением мудрого и грозного нарта, совет был закрыт. Удину же, словно какого-то преступника, заключили под стражу и приставили к ней двух амазонок.
Щедрые и гостеприимные меоты устроили прощальный ужин. Наутро нартские племена должны были собираться в путь домой. Жирная баранина варилась в огромных черных котлах, и аромат сушеного жареного мяса витал в воздухе, пробуждая аппетит. Великие нартские умы, собравшись за одним большим столом, шумно обсуждали последние события. Лишь у Аладамы не было ни настроения, ни чувства голода.
К тяжелой утрате меотов прибавилась тревога за будущее народа. Многих одолевали грусть и тоска. Амазонки же были разбиты признанием Удины. Они оказались меж двух огней: неожиданной вспышкой материнского инстинкта и страхом перед неизвестностью. Каждая женщина мечтает о сыне. Наследнике, что продолжит род. Это отдельная и ни на что не похожая любовь. Амазонкам вдруг стало интересно, они бы тоже возгордились своими сыновьями, если бы по чьей-то абсурдной прихоти их вдруг не начали убивать! Каждая из них втайне несла в себе тяжелые мысли о своей участи. Многим  казалось, что они вполне могли бы быть и амазонками, и чувственными жёнами, и ласковыми матерями одновременно. Невозможно взять и убить в человеке природой заложенные  чувства, инстинкты и эмоции. Они же люди, в конце концов, неважно, что именно в них воспитывали с детства.
Любая из этих искусных убийц поменялась бы кардинально, прижми они хоть один раз своего ребенка к груди. Один взгляд, один поцелуй, одно прикосновение крохотных, теплых, маленьких ручек… И амазонки обязательно начали бы ценить и уважать жизнь. Они поняли бы, что жизнь сама по себе – это чудо. Признание Удины настолько потрясло разум этих женщин, что они и думать уже не могли ни о чем другом. Кто бы мог подумать, что воительницы из непобедимого войска амазонок будут из кожи вон лезть от одной мысли о детях? Вот оно, их уязвимое место, оказывается. Потому их и лишили права на материнство.
– И молоко, и кефир обжигает? – в поисках уединения Жан оказалась на сторожевой башне, где её и отыскал вездесущий Шауей.
– Ты о чём это? – окинув нарта скользящим взглядом, амазонка резко повернулась в сторону, пряча свои влажные глаза.
– Мысли раздвоились, говорю. Определенное воспитание осуждает поступок подруги, но весть о том, что твой сын жив, пробудила материнское сердце, и ты уже не можешь думать о другом. И не отрицай, это всё видно. Ты не сможешь меня обмануть, – сказал он.
– Не понимаю, о чём ты, – Жан даже не пыталась казаться острой на язык задирой.
– Ладно! Все знают, что я рожден некой амазонкой, и она подкинула меня отцу. Но никто не знает её имени и кто она на самом деле. Но ты знаешь, верно? – Шауей развернул амазонку и посмотрел на неё с широкой улыбкой.
– Предполагаю, – не скрывая раздражения, Жан уставилась на нарта.
– Ты сможешь спасти свою подругу. Тебе надо лишь напомнить моей матери о таком же её поступке, что совершила Удина. Может, это вообще перевернет ход событий.
– Катина никогда не признается в этом. Кому поверит империя – мне, рядовой амазонке, или царице? Она мне голову снесёт до того, как я открою рот, – сомневалась девушка.
– Предположу два исхода: или ты её убьешь, или она тебя, – расхохотался Шауей. – Но не забывай, что закон об убийстве новорожденных мальчиков придуман такой же женщиной, как и она, из плоти и крови, а не богами. И моя мать может отменить этот указ, если захочет, и сможет преподнести совету своё решение должным образом. Есть и другой момент. Ты можешь угрожать ей тем, что раскроешь великую тайну – как она когда-то родила сына и подбросила его отцу. Такого ей точно не простят. Она это знает и уступит.
Шауей оказался на удивление находчивым человеком, и Жан втайне радовалась своему выбору.
– Если бы я родила сына от тебя, то перевернула бы весь мир вверх дном, но не позволила бы убить его. Такие мужчины, как ты, должны жить и рождать себе подобных детей, – глаза Жан заискрились, глядя на героя.
– Обещаю, у тебя будет возможность участвовать в этом деле, – улыбнулся он, весело отшучиваясь от самого лестного отзыва и перебирая волосы Жан, что густым хвостом лежали у нее на плече, продолжил заговорщическим тоном: – Но сначала ты поедешь с Удиной и спасешь ее от наказания. Кто знает, может вы вообще добьетесь отмены этого ужасного обычая.
– В своё время Катина была лучшей из амазонок. Самой ловкой, сильной, храброй. Потому её назначили главным мастером, чтобы воспитывала таких же непревзойденных воительниц. Я родилась недоношенной, слабой, и повитуха хотела избавиться от меня, скинув с обрыва вместе с мальчиками. А Катина спасла, сказала, что сама выходит и воспитает девочку. Сколько помню её, она всегда была задумчивой, излишне озлобленной, нервной, выпивала по ночам. Будто её глодало что-то. Причину такого поведения я только потом поняла. Как-то глубокой ночью она напилась, стала буйной, и разгромила свои покои. Я направилась к ней, хотела успокоить и уложить её, а потом прибраться в комнате. Ведь если бы царица узнала про её выходку, обязательно наказала бы. Тогда она и проговорилась. Сказала: «Осуждаешь меня, наверное, негодница ты мелкая! А ведь у меня сын есть, чуть старше тебя. Но мой Шауей живет со своим отцом». Прошли годы, имя Шауея было у всех на слуху, его подвиги обсуждались на всех землях, и я предположила, что он и есть сын Катины. А когда я тебя увидела впервые, все сомнения отпали. Ведь ты так похож на свою мать, – заключила Жан.
– Ну, в таком случае, считай, царица у тебя в руках! Ты ведь знаешь, что дальше делать?
– Знаю.
– Только подумай, какие у нас с тобой будут умные и красивые дети! – обнажая крупные, ровные зубы, расхохотался Шауей, впервые заметив смущение дерзкой амазонки.

На краю пропасти
Нартское войско во главе группы всадников направлялось на юго-восток. Бурные эмоции и чувства, вызванные последними событиями, были свежи, а у многих кровоточили вскрытые душевные раны. Тотреш, Шауей, Аладама, Удина и Жан шли впереди. Никого уже не смущало тяжелое, не характерное для такого количества людей молчание и подолгу опущенные глаза. Каждый из них мысленно был далеко отсюда.
Удина не испытывала за собой чувства вины или угрызения совести, потому держалась в седле гордо и прямо. Только глаза её были устремлены вниз, ибо не могла она более скрывать в себе безысходную грусть. А глаза отражали бы всё, что творилось у неё в душе. Аладама периодически глядел на неё. Сердце его обливалось кровью, ему было так жаль, что всё обернулось против любимой женщины. Он боялся, что Удина чувствует себя одинокой и никем не понятой. Ему так хотелось поддержать её, подбодрить. Но, соблюдая этикет, он держался хмуро и строго. «Пусть твой конец станет и моим тоже. Я ни за что не оставлю тебя одну!» – повторял он в душе каждый раз, как поглядывал на Удину. Аладама был вынужден собственноручно вести её к краю пропасти, ибо в очередной раз не мог пожертвовать целым народом. Но на сей раз он обязательно что-нибудь придумает, и он никому не отдаст свое счастье или же падёт рядом с ней. Аладама с Удиной не знали, что у Шауея и Жан был некий беспроигрышный план.
Возле попутных поселений от войска отделялось некое количество всадников, заворачивая к себе домой, и впереди идущая группа вскоре осталась сама по себе, так что они дали волю коням и поспешно направились в сторону Поднебесья.
– Ты бывал в этих местах, Аладама? – спросил Тотреш,  расположившись на отдых недалеко от владений амазонок.
– Воспитатель часто брал меня с собой в поход на восточные земли. Но ни разу не доводилось заходить так далеко, – осмотрелся Аладама. – Мы где сейчас находимся?
 Тотреш, знаком поманив за собой собеседника, устремился на вершину близлежащего холма, что возвышался посреди леса. Оказавшись на его вершине, нарт указал вдаль по горизонту:
– Посмотри туда. Хоть ты ни разу и не видел её, думаю, вполне наслышан!
Там, вдалеке, где голубое небо соприкасалось с сочными зелеными лугами, гордо возвышалась двуглавая гора, будто на неё навалился весь небосвод, а она поддерживала его, не давая обрушиться на землю. Она явно была ещё далеко, но тысячелетние ледники на вершине сверкали от лучей полуденного солнца так ярко, что величественная гора казалась звездой, сияющей на небосклоне.
– Поднебесье! – черные глаза Аладамы, полные восторга, застыли, глядя на горизонт, и лицо его вдруг озарилось умиротворением.
По преданиям нартов, именно эта гора была обителью Бога Души. «Каждое утро Бог Души поднимается на вершину Поднебесья и смотрит на людей. Он видит всё: кто в чем нуждается, кому чего не хватает, кто чем опечален. Люди идут к этой горе, поднимаются как можно выше в надежде, что, оказавшись ближе к Богу Души, донесут до него свои мольбы и получат ответ на них. И он слышит тихие голоса просящих. Тех, кто просит о детях, здоровье, спокойствии. Бог Души щедрый. Он выполняет просьбы всех нуждающихся и исчезает. Счастье имеет множество обликов и имён. Оно не бывает одинаковым для всех. Каждый человек видит свое счастье в чем-то определенном. Понимаешь, мальчик мой?» – Аладама вдруг вспомнил наставления своего воспитателя и только сейчас понял суть этих слов.
Теперь он точно знал, о чем будет просить Бога Души, когда окажется рядом с Поднебесьем.
– Мы сейчас стоим на горе Каме. Вон там ещё несколько возвышений. Предки рассказывали, давным-давно, когда небо было сотворено, а земля еще не затвердела, глубоко под землей спал огнедышащий дракон. Как-то он проснулся и захотел вырваться на поверхность. С каждым его толчком на поверхности образовывался бугор, но из-за того, что ослабевшему дракону не хватало сил пробить землю, он дальше рыл себе проход в поисках более удачного места. Так он устремился на юг. Наконец, дракон выбрался наружу и поднялся в небо, оставляя за собой огненный след и массивное образование с раздвоенной вершиной. То было настолько мощное извержение, что земля горела ещё много лун. Раскаленная почва сочилась из логова дракона и застывала на поверхности, увеличивая размеры образовавшегося холма. Наконец, огонь иссяк, и остыла земля. Именно так появилась гора Поднебесье. Говорят, в тот день Бог Души спустился с Небес и поселился на вершине горы, чтобы защищать жизнь от огненного дракона. Он боялся, что зверь может вернуться и уничтожить своим огнём всё живое. А это гора Уд… – рассказав старую легенду, Тотреш указал на холм, что стоял совсем рядом с их местоположением.
– Гора, на которой амазонки проводят ежегодные соревнования, – улыбнулся осведомленный Аладама.
– Верно. Каждую весну они собираются там и соревнуются в скорости, силе, выносливости, смелости. Великолепное и незабываемое зрелище, поверь мне на слово! Пошли вниз. Шауей, наверное, уже вернулся с охоты, и нож его разделывает тушу, – съязвив, Тотреш улыбнулся и посмотрел вниз.
Аладама же долго не мог оторвать взгляд от далекого Поднебесья.
– Какое великолепие! Дивная красота! – то и дело повторял он про себя.
Он закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, наслаждаясь каждым мгновением и впервые за долгое время ощущая вкус самой жизни.
Тотреш понимал, что этот поход может стать последним для Удины и Аладамы. Они могли стать мишенью для стрел мести даже здесь и сейчас, не сходя с места. Ведь царица амазонок не похожа на остальных правителей, она бдит неусыпно и, скорее всего, за ними давно ведется слежка, и все находятся у неё на прицеле. Но ведь надежда умирает последней, и нартский герой всё-таки надеялся на чудо – что Удину пощадят. Эта отважная амазонка заслуживала прощения, как никто другой. Она была достойна быть свободной, счастливой и любимой женщиной.
– Не переживай, друг мой! Всё прояснится. Пошли, – подбадривающе сказал Тотреш и направился вниз.
Удина предпочитала не сталкиваться с Аладамой. Ей было стыдно. Стыдно за свои секреты, за клятвоотступничество. За то, что её теперь считали предателем и ненадежным человеком. Конечно, у каждого человека есть свои секреты, и именно они могут быть его слабым местом. Но дело Удины было необычным, сложным. Она предстала перед всем народом и во всеуслышание призналась в своем поступке и теперь была готова нести за это соответствующее наказание. Она с самого начала понимала, что когда-нибудь всё всплывет на поверхность и ей придется отвечать за свои действия. Но тогда Удина не знала, что в её жизни появится человек, перед которым ей будет стыдно за то, что пожертвовала их будущим. Кто же знал, что есть на свете воин по имени Аладама, и он явится, чтобы осветить жизненный путь одинокой амазонки. Только вот по вине самой же Удины это счастье оказалось совсем уж коротким.
Некогда боевые подруги Удины, амазонки, сопровождающие ее в Поднебесье, сидели в стороне, изредка злобно посматривая на рыжеволосую. Удина была совсем одна. Но у неё и в мыслях не было бежать, скрыться. Она спокойно сидела с опущенной головой, прислонившись спиной к дереву. Жан с Шауеем жарили мясо на костре и весело говорили о чем-то. Хотя бы этим двоим было хорошо…
– Подними голову! Ты не совершала ничего постыдного, – Аладама появился из-за дерева и сел напротив Удины.
– Худшего предательства никто и не видал, – казалось, смирившись, ответила амазонка.
– Мне так не кажется. Ты спасла две тысячи невинных младенцев, пойдя против целой империи. Это подвиг!
– Родись я заново и окажись в такой же ситуации, сделала бы то же самое, – серые глаза Удины светились теплом.
Именно поэтому Аладама и влюбился в неё – холодный оттенок её колдовских глаз излучал некое успокаивающее тепло. То было тепло безграничной любви, таившейся в груди храброй воительницы. Любви, что не смогли вырвать из её сердца жестким воспитанием. Именно эта природная, чистая и всесильная любовь в глазах Удины привела в чувство израненного и разочарованного Аладаму. Все тяготы жизни готов был он вынести, лишь бы этот огонь не угасал в глазах любимой.
– Я знаю, у тебя было нелегкое детство и ты пережил тяжелые времена. Теперь из-за меня вынужден терпеть всё это унижение.
– И слышать ничего не хочу! – перебил он её.
– Ещё не поздно, Аладама. Возвращайся назад, забери мать, не рискуй своей жизнью ради меня. Любая знатная и благородная девушка с радостью пойдет замуж за такого героя. Возвращайся и живи! – девушка не смела поднять глаз и посмотреть в лицо любимого.
Она нервно перебирала траву и неосознанно выщипывала её.
– Не указывай мне, женщина. Я знаю, что мне делать! – вспылил Аладама.
– Ты не знаешь, какими амазонки могут быть жестокими. Они даже слушать нас не станут, просто прикончат на месте. Я не за себя переживаю, мне уже всё равно. Но твоя бедная мать останется совсем одна. Почему не думаешь о ней? – Удина уже не была похожа на прежнюю хладнокровную и высокомерную амазонку.
Сейчас она мягкая, ранимая, слабая девушка. Интересно, все ли амазонки так резко меняются, когда у них в сердце зарождается любовь?
– Прекрати! Я знаю, куда я иду и чего хочу. Да, неизвестно, что с нами будет в Поднебесье, но знай – мы с тобой не сможем жить друг без друга. Твоя смерть – моя смерть! Если суждено нам жить и состариться вместе, я всю жизнь буду целовать твои руки, что не сгубили стольких невинных детей.
Не веря своим ушам, Удина подняла глаза и посмотрела на Аладаму. Слова были лишними. Глаза отражали всё.
«Я ни за что не отпущу тебя!» – твердил Аладама про себя, глядя на девушку напротив. Если бы не тот случай в Хатти… Если бы ему тогда не вырвали сердце из груди и он не вернулся домой, Аладама никогда не встретил бы Удину. Свою истинную любовь. Теперь он точно знал, что это произошло с ним не зря. Всё, что он пережил с детства – похищение, невольничество, разочарование, предательство, – вело его к сегодняшнему дню. И он сделает всё, что угодно, лишь бы не потерять своё счастье. Он мягко коснулся руки девушки. Будто поняв мысли Аладамы, Удина кивнула и улыбнулась. Она всё еще не могла поверить, что это происходит с ней.
Спустившись с горного массива Хара-Хора, возвышающегося над престольным городом амазонок, и переправившись через реку Альтуд , группа всадников вдруг оказалась в окружении вооруженных всадниц. Непосредственно здесь начиналась их территория. Оказывается, царица давно была в курсе, что к ним направляется группа нартов с приморскими амазонками, и вела слежку еще с Уд-горы.
Дозорные со смотровой башни смотрели на незваных гостей с неким отвращением и злобой. Естественно, Катина уже знала о поступке Удины.
Впервые оказавшийся в этих местах Аладама не ведал, насколько широка империя амазонок. Но, спускаясь с массива Хара-Хора, он успел рассмотреть весь горизонт и предположил, что всё ущелье было разбито на множественные поселения, а сторожевые башни возвышались по всему горному комплексу. Ни один, даже самый искусный лазутчик ни за что не смог бы пробраться к ним незамеченным. Охрана и дозорная стратегия были выстроены безупречно. Слева от гостей, на юго-западной стороне, простирался величественный горный хребет. Он  каменной стеной стоял над колыбелью, охраняя своё потомство он всех невзгод. Серебристо-белый снег на вершинах отражал солнечные лучи, рассеивая и разбрызгивая их, даря тепло и свет нартскому народу. Сердца встречавших их амазонок были такими же холодными, как и вечные ледники, покрывающие вершину Поднебесья, что когда-то родилась из огня и сама горела тысячи лет, прежде чем потухнуть и затвердеть. И никто не знал, что таится в пронзающем взгляде царицы, величаво вышедшей им навстречу.
Иссиня-черные, прямые волосы Катины с пробором посередине доходили ей до плеч, большие черные глаза сверкали яростным огнём, а остроконечная дуга над верхней губой характеризовала её как суровое и грозное создание Бога Души.
В горах было прохладно и ветрено, а солнце не грело, хоть и светило ярче обычного. Потому на царице были длинные кожаные штаны черного цвета, мохнатые ноговицы до колен из медвежьей шкуры, а из-под черной длинной бурки выглядывали сверкающие на солнце серебряные доспехи, богато украшенные драгоценными камнями, и невиданной красоты меч. Возрастом Катина годилась в матери Аладаме, но она была полна сил, храбрости, ослепительно красива и тверда как сталь. Нахмурив тонкие, высокие и выразительные брови, она пристально смотрела на Удину. Приподняв голову и глубоко вдохнув, она обратилась к своей подопечной громким, рассекающим воздух голосом:
– Добро пожаловать домой, моя красавица! Говорят, ты хорошо несешь службу.
От этой женщины исходила непонятная, вселяющая страх сила, казалось, всё вокруг содрогается от этой мощи. Но Удина была лишена всякой тревоги. В ответ на насмешку она лишь молча и смело смотрела в глаза царице и была готова к самому страшному наказанию.
– Со мной делай что хочешь. Я одна во всем виновата, и ответ за это нести мне одной, – тихо, почтительно ответила Удина.
– С остальными я тоже разберусь. Ты вот что мне скажи, Удина. Зачем ты переступила через тысячелетний закон? Давно ты стала такой самостоятельной? Что за неуважение к самому важному нашему обычаю? – вороной жеребец под царицей тряхнул головой и забеспокоился.
Казалось, он чувствовал нарастающий гнев наездницы.
– Рука не поднялась, – коротко ответила Удина.
– Амазонка лишена сочувствия, её сердце закрыто для чувств. А если у тебя не поднялась рука из-за жалости, ты не достойна быть амазонкой! Участь предателей известна, – закричала Катина и гневно воткнула своё копье в землю.
– Я приму любое твое решение, но отпусти моих спутников, – ответила девушка.
Аладама пришпорил своего коня и встал ближе к Удине. Катина посмотрела на него испепеляющим взглядом.
– Ты чего, Удина, стыд потеряла? Привезла своего любовника? Не жалко тебе его? – насмехаясь на девушкой, спросила царица.
– Довольно, уважаемая! Ты царица, решение принимать тебе, и оно будет одно на нас двоих. Но прежде дай мне сказать… – Аладама спокойным голосом обратился к Катине, уверенно глядя ей прямо в глаза.
– Ты либо храбрый, либо глупый. Но говори, у всех есть право на последнее слово.
– Как вы уже знаете, дарданейский царь напал на Меотиду и разорил её. Это не в первый раз. Эллины давно пытаются захватить побережье Азова и построить там государство. Земля у них в Элладе плохая, скалистая, там ничего не растет. И, поверьте, они не остановятся, пока не завоюют богатые нартские просторы. Сначала они покорят Меотиду, потом позарятся на восточные земли. Но ни один враг не посмеет восстать против нартских племен, если мы сплотимся, – сказал меот.
– Чего же ты требуешь от меня, сын Ориша?
– Империя амазонок существует тысячу лет. Вы закрылись от других нартских племен, живёте обособленно, в своем замкнутом мире. Нарты уважают это. Но мне кажется, что пришла пора воссоединяться.
– Да, мы тысячу лет живём без мужчин. Благодаря этим законам мы твердо стоим на ногах до сих пор. Мы непобедимы! И если все заслуги наших матерей я разом перечеркну из-за слов какого-то мужчины, позор мне как царице! – Катина говорила громко, чтобы все амазонки крепости слышали её.
– Не дружи со старым врагом и не теряй старых друзей, говорят. Наши враги никогда не станут нам друзьями, а если нарты утратят доверие меж собой, то нам точно уже никто не поможет. Враг пойдет на нас по принципу: разделяй и властвуй. И тогда нам не выжить. Не сегодня, так завтра появится кто-то, кто покорит непобедимых амазонок, – дерзко ответил Аладама.
– Берегись, меот! Не перегибай палку. Тебе меня не запугать, – улыбнулась царица.
– Вы все знаете, что я прав. В глубине души и ты, и каждая амазонка в этой крепости не раз думали о возможных переменах в нашей истории, – Аладаму раздражало излишнее высокомерие царицы.
– Раз ты такой умный, то, наверное, уже обдумал участь нашей империи? Если мы все выйдем замуж, дабы облагородить нартский род, страна амазонок просто перестанет существовать. Целая империя исчезнет! Как ты себе представляешь это? – разозлилась Катина.
– Обдумал. Но есть те, кто сильнее и амазонок и нартов. Вобравшие в себя самое лучшее от своих воинственных матерей и храбрых отцов. Сыновья амазонок! – прерывая затянувшуюся перепалку, сказал Аладама.
– В природе нет таких людей. Даже если и есть, вы собственноручно покончите с этими детьми. Ибо амазонки рожают дочерей, от особей мужского пола мы избавляемся. Таков закон! – заключила Катина.
– Такие люди есть, уважаемая! Есть! – послышался раскатистый голос Шауея.
Он оглядывался по сторонам, демонстративно избегая глаз царицы. Шауей был уверен, что материнское сердце, узнав его, забилось в тревоге и готово выпрыгнуть из её груди. Катина пыталась совладать с собой, она напряглась так, что её прямой и острый нос покрылся капельками пота, во рту стоял нервный жар, из-за которого ей не хватало воздуха. Мысли царицы перемешались в кучу, она боялась открыть рот и выпалить что-то несуразное.
– Если есть такой мужчина, пусть встанет передо мной! – находясь на грани срыва, ответила царица амазонок, предположив, что Шауей не станет открыто говорить о родстве с Катиной.
Её мучала жажда. Во рту у царицы так пересохло, что, казалось, глотка её треснет сейчас. Взгляд затуманился, и она захлопала длинными черными ресницами.
Ситуацию исправила Жан:
– Госпожа моя! Нас сопровождают славные герои, и мы проделали длинный путь, – с намеком на проявление гостеприимства сказала она, ловко меняя тему разговора.
Онемевшая Катина жестом указала на вход, приглашая в крепость нартов. В глубине души царица была благодарна своей низкорослой воспитаннице за то, что вывела её из неблагоприятной ситуации. Каждый из них знал, что разговор по душам неизбежен, и каждый тщательно обдумывал свои  слова.
Вскоре они уже сидели за столом, но никто не смел продолжить разговор первым. Катина взглядом указала на выход, и обслуживающая их амазонка вместе с охраной быстро удалились прочь.
– Если я правильно поняла тебя, ты хочешь, чтобы все амазонки вернулись к своим женским обязанностям: рожать, воспитывать и охранять семейный очаг? – обратилась она к Аладаме.
– Я понимаю, что отказаться от многовековых традиций вам будет нелегко. Этот переход займет не один год и, возможно, даже не десять. Но у нас нет иного выхода. Нам нужно сильное, крепкое, здоровое потомство. А для этого вы должны прекратить убивать своих мальчиков и воспитывать их так же, как и девочек, – спокойно ответил меот.
– Благодаря нашим секретным методам воспитания мы и сохранились. А теперь я должна буду раскрыть их и делиться ими с нартами?
– Мы сами дочери нартов, госпожа моя! – вступила в разговор Жан. – То, что мы отделились от них, не делает нас особенными или другими. Нарты прекрасно обходились без амазонок и впредь проживут без нас. Дело не в этом. Дело в том, что потомство нартов и сильных амазонок необычайно стойкое, мы лишены всякого страха перед лицом смерти. К примеру, вот, Тотреш и Шауей. Они такую храбрость и отвагу показали на войне, что люди не знали, как описать их заслуги перед родиной. Представь теперь целое войско таких же героев! Вот тогда мы были бы действительно непобедимыми.
– Нарты не владеют магией, у них нет секретных методов воспитания, госпожа. Они делают то, что умеют. Но какими отчаянными были бы сыновья амазонок! – подняв свои крупные глаза на мать, со всей серьезностью сказал Шауей.
– Я понимаю, на что вы все намекаете и пытаетесь давить. Но я не смогу в один момент отказаться от всего. Моё войско так легко не примет подобное решение. Вы оказались хитрее, чем я предполагала. Признаюсь, растрогали меня. Но не думайте, что совет так легко обвести вокруг пальца. Каждая амазонка в этой крепости жаждет власти. Они спят и видят, чтобы оказаться на моем месте. Проявлю слабину – и меня, и вас уничтожат. Я кажусь вам жестокой, деспотичной. Но, поверьте, есть те, кто намного хуже. Неуправляемые, кровожадные, безжалостные. План спасения Удины разработала ты, Жан. Я знаю это точно. Не удивляйся, как-никак тебя я воспитала. Ты, небось, разузнала про мою тайну и решила сыграть на этом. Признаюсь, ты нашла моё уязвимое место. Я не стану врать, лицемерить и выкручиваться в присутствии моего сына. И если я столь предсказуема, то не заслуживаю быть царицей амазонок. Звучит смешно – делайте, как говорю, но не делайте так, как я делаю, – тихо и последовательно говорила Катина.
– Как бы там ни было, ты должна принять какое-то решение, госпожа. Но знай, что вы и пальцем не тронете тех детей, которых спрятала Удина. Пусть разразится война между нартами, но ты их не убьешь! – строго сказал Тотреш, молча наблюдавший до сих пор.
Царица повернулась к нему, улыбнулась и покачала головой, удивляясь его дерзости. Удина стояла в стороне, не вмешиваясь в разговор.
– Тотреш Грозный, ты сидишь за моим столом. Ни один правитель не откажется от своих законов так быстро, как вы того требуете. Я приняла вас и проявила гостеприимство. Но не надо мне указывать. Даже если я придумаю что-нибудь и спасу Удину, я не могу оставить в живых две тысячи мальчиков, которых не должно было быть в природе. Империя не простит мне это, – говорит Катина.
– Довольно! Ты услышала нас, а мы тебя. Накажи меня,  а нарты защитят детей. Ты отведешь от себя все подозрения и сохранишь свой трон! – не выдержав, взорвалась Удина.
– Как я и говорил, одно наказание на двоих, – Аладама встал рядом с Удиной.
– Я не имею права осуждать её. И потому вижу только один выход из ситуации. Пусть тебе благоволят небеса, Удина. На выход! – закричала Катина, резким ударом опрокинула стол и направилась к выходу.
Нарты вскочили, не понимая, что нашло на царицу.
– На выход, я сказала! – ещё раз закричала она, толкнув Удину плечом.
Катина выбежала во двор, сбрасывая с себя бурку.Удина шла впереди неё.
– Выбирай оружие! – выхватив свой меч из ножен и на ходу прихватив круглый щит, Катина приняла боевую стойку.
Удина была безоружна. Она глазами искала хоть какой-нибудь меч или копье. И тогда Аладама кинул ей свой меч.
– Слушай мой приказ, Удина. Слушайте все! Удина смелая и отважная амазонка, её заслуги перед империей и родиной велики – она убила дарданейского царя! Потому она не может быть позорно казнена. Одолеешь меня в бою – считай, свободу ты себе отвоевала, если проиграешь – да будет светлым твой загробный мир. В живых останется только одна из нас двоих. Но помните, мои храбрые и воинственные сестры, не проливайте кровь наших гостей, пусть они уйдут с миром, не настраивайте нартов против себя и не позорьте мою честь! – заключила царица амазонок.
И тут Удина поняла… В боях на мечах Удине не было равных.  Катина, зная это, специально вывела её на арену. Царица знала, что Удина может её убить, она была быстрее, сильнее и моложе. Но иного выхода из ситуации Катина просто не видела.
Удина вспылила мгновенно. Она была зла на жизнь, что поставила их всех в такое сложное положение. Что царица целенаправленно жертвует собой ради её спасения. Это всё было так несправедливо, но Удина вынуждена была бороться за свою жизнь. У неё за спиной были тысячи невинных душ, которых надо спасать по второму кругу. Она должна была выжить, чтобы и они жили.
– Хорошо. Убьешь меня – пусть будет во благо, а если я тебя убью – мы возвращаемся в Меотиду, и империя больше никогда не преследует нас. Мы будем жить так, как возжелаем, – Удина выставила своё условие.
– Согласна! Выберешься живой – прибрежные амазонки живут своей жизнью. Так, как хотят. Слышите? – Катина обратилась к амазонкам.
Жаждущие крови и мести амазонки визжали в ожидании битвы века. Аладама не сомневался в том, что Удина одержит победу и завоюет себе свободу. Его тревожило другое – войско разъяренных амазонок в порыве гнева могло порезать их на куски, забыв про указ царицы. Только чудо могло спасти их и вывести из пропасти. С чего бы амазонкам прощать ей такую провинность? Неожиданно все умолкли, и женщины, замахнувшиеся друг на друга, резко остановились, предчувствуя неладное.
В распахнутых воротах появилась фигура в длинном одеянии и с лебединой грацией направилась к ним. С легкой улыбкой на лице, ступая легко и изящно, при этом пронизывая всех взглядом ярко-синих глаз, она приблизилась к двум амазонкам и стеной встала между ними.
– Переживший чуму умирает от куриного мора, как там говорится?! – обратилась она к Удине и хитро улыбнулась.
Конечно же, все узнали шаманку Маису. Только перед ней отступала даже самая кровожадная и обезумевшая амазонка. Никто не понимал, что именно пугает в ней, но всякого охватывал незнакомый страх, и пробегала дрожь по спине от одного только упоминания её имени.
– Думаешь, чего это я решила вернуться, спустя столько лет? Смотришь на меня в недоумении, госпожа. Опусти свой меч! В этой крепости сегодня не прольется кровь, – сказала она и посмотрела Катине прямо в глаза.
Царица вернула свой меч в ножны и приблизилась к незваной гостье. Удина тоже медленно опустила оружие.
– Каждый мечтает запомниться людям, оставить свой след в истории. Мы живём в такое время, когда эту честь можно завоевать исключительно мечом и насилием. Удина уже сложила свою легенду своим поступком. Она отважилась на такое, о чём ещё тысячу лет будут рассказывать с восторгом и гордостью. Ты тоже, госпожа, могла бы остаться в истории, пересмотрев этот жестокий указ. Благодаря тебе появилось бы новое племя, непобедимое войско, новая ветвь в истории нартского рода. Не обязательно жертвовать своей жизнью сейчас, – повернувшись к Катине лицом к лицу сказала Маиса, глядя в её большие черные глаза.
– Это предательство по отношению к основателям империи амазонок! – громко ответила царица.
– Основатели амазонок еще тысячу лет назад предали нас всех, лишив нас женственности и материнства. Ты никогда не задумывалась об этом? Каждая амазонка мечтает хоть раз увидеть лицо своего ребенка, прижать его к груди, вдохнуть запах, накормить своим грудным молоком! Каждая… Человек не должен быть одиноким, у каждого должна быть вторая половина, чтобы создать единое целое и порождать потомство. Каждый человек достоин тепла. Нам же внушили, что станем уязвимыми, если проявим любовь. Мы не замечаем, что давно превратились в жестоких зверей. Так и живем, в заточении, лжи и страданиях. Но природу не обманешь. И до тебя амазонки рожали сыновей и втайне возвращали их отцам, и после тебя. Инстинкты просачиваются, их не удержать в заточении. Но ведь небеса не упали на нас из-за этого, духи матерей не наказали вас, и ваши сыновья не превратились в уродцев, как нас пугали. Вот они стоят, красивые, мужественные, отважные и несокрушимые. Их воспевают, слагают легенды, ими восхищаются! Сколько таких детей вы истребили за время существования империи? – обращалась Маиса ко всем.
– Довольно слов, Маиса! – процедила сквозь зубы прилюдно обличённая царица.
– Нет, не довольно! Откройте глаза уже, посмотрите правде в лицо. И ты будешь меня слушать, Катина! В чем смысл вашей жизни? Пусть каждая ответит себе на этот вопрос. Что останется после вас? Ваши воинственные дочери? Да вы даже не знаете, сколько девочек было из тех, кого вы воспроизвели на свет. В глаза их не видели. Так в чем же смысл нашего существования? Мы пронесли через века всю ненависть той женщины, что когда-то решила стать амазонкой и создать империю таких же обиженных.
– Прочь с дороги, ведьма старая! Я обнажила свой меч, а значит, прольется кровь! – не унималась Катина.
– Твой меч давно лежит в ножнах. Пусть вершины Поднебесья поменяются местами, но ты не прольешь кровь этих детей! Удина вас всех вместе взятых победила, совершив самый благородный и человечный поступок. И она уйдет отсюда живой и свободной. Такова воля богов. Эти дети – наш дар! На земле ничего не происходит без дозволения Бога Души. А он сейчас сидит там, на вершине Поднебесья, и смотрит на этот стыд, что вы называете жизнью. С сегодняшнего дня ни одно чадо не умрет не своей смертью. На пороге исчезновения одной империи появилась новая! А теперь расходитесь и будьте спокойны: уже есть люди сильнее и амазонок, и нартов, – заключила шаманка.
Растерянные и ошарашенные представители великой империи амазонок стояли молча, не смея даже поднять глаза и посмотреть друг другу в лицо. Они уже не представляли своего будущего, ибо в сознании их, словно по щелчку, перешел в другой порядок и запустился необратимый процесс восстановления женской сущности. Каждая из них в той или иной степени была согласна с Маисой, ведь она была права. У неё хватило смелости произнести вслух переживания и глубинные мысли каждой амазонки. Им казалось, что они совершили исповедь и признались в своей бесконечной боли.
Аладама крепко взял Удину за руку и потянул прочь, в сторону выхода. Группа, сопровождающая ее, уверенными шагами последовала за ними. Маиса же исчезла, словно её там и не было.

Эпилог
 Эллины в поисках наиболее благоприятных земель для переселения, вознамерились захватить богатые и экономически значимые побережья Азовского и Черного морей. Они периодически нападали на нартов, встречали отчаянное сопротивление, но, собравшись с силами, возвращались снова и снова. С каждым походом на Кавказе оставалась группа эллинов, которая, сплотившись, компактно обживала побережье Азова. Постепенно эллины захватили желаемую территорию и основали Боспорское царство на месте некогда неприступной Меотиды.
К 480-му году до нашей эры эллины подвинули меотов с их исконных земель на юг и заключили мирный союз с синдами. За 910 лет существования Боспорского царства меоты не склонились под натиском эллинов, и вели ожесточенную борьбу за свою свободу. Греческая колония прекратила свое существование в 400-х годах нашей эры с подъемом Византийской империи, и ее захватнических кампаний.