Адам и Ева

   Свет и тьма только для нас. Голос услышат десятки существ, но только
один осмыслит слова. Обе жизни достойнее всех витать средь растений
прекрасного сада, питаться плодами земли. Нет в телах никакой тайны, не
нужно прятаться в одежды. Сыта и чиста душа, а плоть нежна и румяна.

   Светлое жилище уютно, стены не знают печали. В покоях немыслимо
ощутить тяжесть пространства, не один угол не оскорбит и не ранит чувств.
Ложе соткано из трав, цветов, вечно пышных и ароматных, и как легок отдых
в объятиях матери, так свободно и радостно уснуть средь растений
дружественных.

   Когда прибывает солнце, оно приносит свет, дабы проявить красоту
этих мест, красоту наших тел. Пока светило над нами: время возделывать
землю, сеять и лелеять семя, добывать плоды. Но не только в работе день
может длиться, время созерцанию можно отдать и мир постичь, ибо он
открыт и в этом вся его суть.

   Ничто не сможет породить страдания и томность. Здесь все только
блаженство источает, все только утверждает жизнь. Но больше всех
свободной волей прельщены два человеческих создания: дева и муж.

   Сияет прекрасное тело при свете дневном – это на поле вышел сын
небес, он воплощает идеал материи, возносит ее, уподобляет богам. За ним
наблюдает дева великой красоты, не под стать мужской, но в обоих единое
начало. В общем упоении встретились в прикосновении, и так естественно их
вожделение, в минуты пылкие крепчает связь.

   Но этот мир не одинок, ему подобен, существует, но тот жестокий и
печален. О нем не нужно знать. Там боль неистовая душу сковывает, и
смерть воинствует. Оказаться там – пропасть.

   Смута стала проникать в блаженные души. Началось. И в постоянстве
благостном, чья опека сладостна, образовалась брешь. Всему виною
виноград, вино, а там и пьянство. Сын небес превратился в богоборца и стал
разбойником жене, украв ее девичье счастье. Лик девы побледнел, сошел
румянец, угрюмы думы в девичьем уме. Пыл становился, менее заметен,
зачахла искорка в зеницах, слезою ропот отражается в очах, утративших
былую прелесть.

   Всевышний молча, наблюдал, своих детей, отравленных раздором,
предвещая свой провал и их мучения – так неминуемо падение и обращение
в грешников позорных, с разрушенной душой.

   И стоит очутиться средь мест, поистине далеких в своей природе от
творца, где тление съедает, где мученик страдает – тогда сполна будет ясна
обратная мироздания сторона.

   Порок все ширился, и шире с каждым днем размах губительный, да, это
был мятеж, топтавший божью волю, творивший тяжкую долю. Буйство
гнусности – конец девственных красот, не видать прежних нынешней душе
высот.

   Но прекратилось расточительство, орудовать грех перестал, но тайной
затаился, оттеснил божьи сказания, шептал упоительные речи
обольстительные, готовя новый вздор.

   Я вольна, прекрасна, – думала дева, – мне нужна другая нежная рука,
чтоб явились толпы прекрасных молодцов, и я откликнусь на их зов, стану
им богиней, незыблемой святыней. Неужели отыскать других существ
мужских, мне не удастся? Так опостыл этот союз, избранник, данный свыше,
теперь уж не желанный, требую подать на смену другую мне плотскую душу,
и чтоб чувства выходя наружу, не исказились косностью лица, сотвори
прекрасный лик.

   Привыкли оба к зловещей тишине, поодаль друг от друга, в
уединенном бытии, измождены ссорою. Опаслив кроткий исподлобья взгляд,
томительно уничижение, веселой прыти нет теперь – иссякли силы, увязли
две души.

   Выродился весь эдем, погибла зелень, так омрачает мертвенный запах
растений и их безжизненные позы: смерть дивной розы, падшие васильки –
кончились цветы.

   Пламя жестоко настигло упрямую плоть. Пылал немой забвенный сад и
ужас звучал громогласно – ревели уста, прощаясь с бытием.

   Осталась жизнь, но претворена в иную форму, теперь будет она
тленною всегда. От прежних мест нет ни следа. Вокруг под тем же солнцем,
слыла обителью земля. Твердь поддается земледелию, хранит питье, родит
растения, что услаждают глаз и утоляют голод. Впервые изгнанники
ощутили холод, озябла плоть, источая влажные пары.

   Невозможно возвращение, и мучаются, плачут беспомощные дети неба,
иссеченные колючими лесами, дремучими полями, истекшие кровями.

   Печальна дева, муж поник, их юность сгублена – прошли года, вдруг
оба обратились в стариков, чья плоть капризна и немощна. В зыбких днях
появлялись невзгоды и забирали силы. Бедность и отрешенность ослабили их
жизни, затем разгромили.