Времена нашей юности

В пору листопада, в утреннем тумане, чавкая по лужам своими охотничьими сапогами, по проселочной дороге шёл на уроки Казарос Мартиросович, директор и преподаватель географии восьмилетней нашей школы. А школа-то, за рекой, в равнинной части села. Шёл он медленно, под моросящим небом, от плеч до подошв   укутавшись в брезентовый плащ, на волне явленного ненастья, в отрешенности души от мира сего, созерцая вселенское бытие, кивком головы здороваясь c редкими сельчанами, по утрам гнавшими скот в сторону пастбища, и   медлительной своей ходьбой, подошел к мосту.
Накинутый над рекой бревенчатый, обитый дощечками, прикрепленный периллой, угрожающе качающиеся мост, как бы разделял уклад, повседневную жизнь, обитателей предгорной и равнинной частей села. Предгорная часть отличается ярко выраженной обособленностью, в грёзах ли, иль наяву, средь грезившей природы, в отличии от суетливости, беготни равнинных обитателей. Поднимаясь, и дойдя до середины моста, учитель уперся в периллы, и поглядел на мутные воды, постепенно прибавляющие, видимо от ливня в верховьях реки, уносящие в своих бурлящих волнах, ветки да листву. Каркающий с макушки вековой орешины ворон своими сонными паузами, не влиял на духовную нирвану учителя нашего, может, лишь углубляя чувство уединенности.  Некоторое время спустя, ему показалось, что мост несется вверх по течению. Зажмурив глаза, избавившись от головокружения, он перешел на другой берег.
 С шумом и громкими разговорами, идущая вдогонку детвора, приветствуя учителя, удалилась, растворяясь в усиливающиеся тумане.
Листопад, осенние дожди, являясь пилюлей сознания и души Казароса, вырывая его от телесной своей сути, уносили в просторы инобытия, в лоно вечно искрящегося обиталища, отбросив на время, память о дряхлеющем своём теле. Во время урока, он тихим, но страстным голосом, рассказывая о материках или меридианах, стараясь привить в сознание учеников духовный облик тех далёких материков, приучил грезить, медитируя душой над временем, да пространством. Иногда, в ненастье, замещая учительницу по языку и литературе Гаяне, в связи с возникающими проблемами с её малышом, Казарос давал ученикам писать сочинение, чтобы к инстинкту бытия, подключили аппарат рассудка и размышления, и толкали себя в рамки зреющей личности. В тот день, предлагая приблизительный сюжет сочинения о сне природы, он оставлял выбор за учениками. Андо, брат и близнец Дживана, может самый раскрепощённый среди одноклассников, сказал, что напишет о поездке с дедом в верхние леса, на сбор каштана. Дети, зная, что все сочинения Андо шли вокруг да около дедовского ослика, может единственного во всем районе, то насмешкой, то шутками, подсказывали, о чем именно написать. Учитель, угомонив детвору, предлагал писать о самшитовой роще. Описать речушку, взявшую начало от озера, но пару километров протекая, исчезнувшую в зловещем логове грота.
  - Интересная тема, конечно. Напиши, но без упоминания вашего ослика. Да, удалось ли собирать каштаны? Кажется, вы с дедом были в лесу.
- Удалось, уважаемый учитель.
- И удалось собранный каштан перетащить на ослике?
- Ничего такого, учитель.  Мешки мы сами таскали.
- А что ни на ослике?
- Учитель, вы сказали, не упоминать этого существа.
- Я говорил, в тексте не упоминать.
- Но, если расскажу, деду будет обидно.
 Все рассмеялись. А Дживан пригрозил, что на перемене даст брату по шее.
- Я знаю, учитель. – С последней парты гласил Мамбрик. – Они погрузили мешки на ослика, а тот от подобной несправедливости, ни шагу вперёд. Но дед дал пару тумаков, а ослик, от обиды свалил мешки и удрал подальше от таких хозяев.
Когда класс угомонился, учитель продолжил урок и дети взялись за написание сочинения.  А Казарос, облокотившись к подоконнику, глядя на стихию за окном, где ветер гонял падавшую листву, вскоре впал в свою старческую дрёму. Данная привычка казалась благодатью для учеников, свободно переписывающих сочинения друг у друга, но и головной болью для школьного завхоза, деда Акопа. Он вечно чинил классную мебель, двери да окна. Зимой топил печи в классах. А когда уставал, нырял в свою будку, в школьной пристройке. А головной болью, лишь по той причине, что он щадил учителя Казароса, своего приятеля с давнишних времён. Когда замечал, что Казарос дремлет, дед Акоп не давал звонка, а приоткрывая дверь, давал знак, тихо выйти всех из класса, и перемещаться в столярную мастерскую. Он старался приучать нас строгать, столярничать, или, в конце концов, гвозди забивать, готовить черенки для лопат.
– Научитесь полезному делу. – Говорил он, и с иронией. – Эти грёзы Казароса, убежище для бездельников. Свершающие подвиги лишь в мечтаниях, а в жизни, торчащие подобие бревна, этакие моральные трусы. Когда спрашивали, относиться ли данное определение к самому Казаросу Мартиросовичу, дед Акоп загадочно улыбнулся, и ничего толком не объясняя, отправлял нас на следующий урок.
Расскажу о моих друзьях, братьях Дживан и Андраник, если конкретно, то о любви последнего к нашей молоденькой учительнице, Гаяне, заочно учившиеся на последнем курсе педагогического института. Она на первом курсе вышла замуж за однокурсника.  Но ныне с младенцем и в разводе с мужем. Я скажу, что мы были все трое, неразлучными друзьями. Ночевали то у меня, то у них дома, который находился за самшитовой рощей, в предгорье, почти у самого ущелья, где парили орлы, да редкие туманы.
Не всегда дед Акоп был благосклонен к учителю. Особенно когда тот утомлял своими вечными замечаниями. Тогда совсем другие песни изливал дед Акоп.. / Ну и ну. Наш Казарос с юности был чудаковатым парнем, со своими странностями. Он, взглядом своих глаз с телячьей добротой, смотрел на этот мир совсем иначе. Вечно грезил о гармонии, о преданности, о Божьем пространстве, о любви, о странностях и загадках бытия. О формулах, развенчавших всю истину нашего бытия. Тогда, где-то далеко, шла война. Мы, полуголодные детвора, иногда слушали его небылицы, и когда он переборщит, давали ему понять, что этот мир совсем не сказка, и заставляли идти с нами, воровать арбузы. Но, если охранник ловил нас на воровстве, то положенные ему подзатыльники, доставались нам. Правда, Казарос просил сторожа, чтобы он и ему стукнул по шее, так как знал, что мы вернем ему с лихвой, положенное. 
В выходные, в уединении в нашем шалаше, сооруженном в лесной глухомани, у костра, вспоминая о нашей учительнице Гаян всё сокрушались о том, что как мог её жених, развестись с такой дивной красоткой, солнечной, доброй. Даже дед Акоп, обижаясьь на её замечания, лишь обзывался: / Несусветная чертовка. Я её деду ровесник, а она, товарищ Акоп. Будто я пионер, в коротких штанишках. / Но и то, правда, что Гаяне, заметив обиду деда Акопа, приглашала его в гости к своему деду, попить кофе. Но и мы частенько подтрунивали над дедом Акопом.  Была середина недели. Знойный майски денёк. До каникул рукой подать. Дед Акоп, валявшийся на своей тахте, даже не догадываясь о наших проделках, во время звонка, дернул несколько раз шнур, другим концом привязанный к язычку колокольчика, и, со спокойной совестью вновь прилег на тахте. Но мы-то, вместо язычка, там повесили живую мышь.
Увлечённо рассказывающая о сюжете заданного рассказа, Гаяне отвлеклась на шепот класса, взглянула на часы.
Опять дед Акоп уснул. Я дам звонок, вы собирайтесь и идите домой. Обязательно прочтите рассказ. – Сказала, и вышла. Но сразу послышался её оглушительный крик. Выскочив из класса, мы обнаружили лежащую на полу Гаяне. Без чувств и с закрытыми веками. А подвешенная мышка всё шевелилась. Подоспев, Казарос Мартиросович брызнул водой в лицо Гаяне. Не помогло. Растерянный, он расстегнул верхние пуговицы её блузки, и наверно ошарашенный белизной её груди, застегнул обратно, и дал ей пару пощёчин.
- Учитель, тяжелая у вас рука. - Разжалобилась очнувшаяся Гаяне.
- Слава Богу. Пришла в себя. Доченька, поднимись, пожалуйста. Это что с тобой случилось?
Гаяне взглядом указала на мышку. - Я с детства боюсь мышей. – Вставая посетовала она.
- А вам я это так не оставлю, пригрозил учитель в нашу сторону, и в сопровождении двух девушек, отправил Гаянэ домой. Потом, отпуская школьников по домам, он подошёл к будке деда Акопа, всё это время, спокойно дремлющего. Чем закончился их разговор, нам неведомо. Но до самых каникул дед Акоп наподобие часового, дежурил у колокола, до последнего звонка.
Стало яснее ясного, что мы переборщили в своих выходках. Страх, стыд, чувство необратимости содеянного терзало наши души, сковывало всякие иные задумки. Казарос Мартиросович не стал с нами церемониться. Был неузнаваемо груб, и раздражён. Мы понимали, что если учительница Гаяне ещё пару дней не появиться в школе, то вероятнее всего, кого-то из нас троих исключат из школы. Тем более, всё усугублялось тем, что наш одноклассник Мамбрик, случившиеся в школе, всякими прикрасами не рассказал бы своей бабушке, известной сплетнице. А та распространяла по всему селу слух, что учитель Казарос, воспользовавшись состоянием Гаяне, раздела её почти догола, и сладострастно глядел на её прелести. Ещё и уверяла, что при поиске своих телят, видела Гаяне сидящей на ослике, а Казарос держал уздечку ослика. И они гуляли себе по лесам. Но мы- то знали, что всем классом при экскурсии на природу, учительница подвернула ногу. И пришлось ей сесть на ослике Андраника. Кстати, в нем и таскали еду да воду для всего класса. И не Казарос Мартиросович сопровождал её, а Андраник.
Для нас было странным, почему люди, не удостоверившись в истине, так быстро верят всяким сплетням. Притом, зная облик и нравы распространителя.
За сплетни бабушки, несомненно, досталось от нас, Мамбрику. Но это мало помогло делу. Не сомневаясь в серьёзности учителя, мы втроём отправились в отцовский дом Гаяне, где она проживала после развода. Купили забавную игрушку для её малышки, а ей, букет полевых цветов. На наш зов, вышел её отец. Подошел к калитке.
- Что случилось, ребята.
- Дядя Алексан, можно встретиться с нашей учительницей. Без её ходатайства, из нас кого-то, точно исключат из школы.
- Значит, так серьёзно? Ладно, пойду к внучке, а её отправлю.
Она явно не ожидала нас. Позабыв даже поздороваться, Дживан лепетал что-то несуразное.
- Простите, Гаяне Алексановна, мы больше никогда не станем вешать мышей на звонок.
- А куда станете вешать?
- Мы пока не решили. Может быть, на дверь бабушки Мамбрика.
Гаяне рассмеялась, потом посерьезнела.
- Ребята, вы мужчины. Не делайте глупостей, хорошо? Вы что пришли-то.
- Гаяне Алексановна, можно вам подарить цветы. И эту игрушку для вашей дочери. – Говоря, Андраник притянул к ней букет и игрушку.
- Спасибо, ребята. Я очень благодарна. Заходите домой, чаем угощу. И не возражайте, пожалуйста.
Мы робко пошли за ней. Присели вокруг стола, на кухне. С чаем, она поставила на стол, конфеты с печеньями, варенье да мёд.
- Я поняла, почему вы пришли. Не беспокойтесь, никого не отчислят. – Сказала она, сидя с нами за столом. – Но с условием, что больше не станете делать глупостей. Обещайте.
- Обещаем, конечно.  Но пожалуйста, не выходите вы замуж, Гаяне….
- Что? О чём ты сейчас, Андраник.
Учительница, не слушайте его. У него опять крыша поехала. – Еле вызволил из себя Дживан.
- Выйдя замуж, уедете из нашего села. Бросите нашу школу.
- Ах, вот оно что. Но и вы пойдете учиться в районную школу. А я- то думала, что-то весомое скажешь.
- Да, я скажу очень весомое. Сокровенное для моей души.  Гаяне Александровна. Пожалуйста. Если подождете, то я, окончив школу, отслужив в армии, вернусь, и прошу вашей руки. Ждать всего-то четыре года.
От взрывного смеха Гаяне, отец её спустился из второго этажа, с внучкой.
- Не захотела спать, мой ангелочка. – Обняла дочь Гаяне.
- Дочь, ты так громко смеешься, попробуй ей, усни.
- Прости, отец. Ты представляешь, Андраник уговаривает, не выходить замуж. Подождать, когда он повзрослеет.
- Смелый парень. Сейчас ему надо об учёбе думать. И голову не забивать глупостями.
Когда страх исключения из школы отпал, нам осталось помириться с дедом Акопом. Да, надо было просить прощения и у него. Без дельных его советов, что-то необъяснимо значимое и бесценное отпало бы из нашей юности. В его будке, вечно пропитанной табачным дымом, было легко почувствовать себя в иной реальности, и более взрослыми, что ли. Понимали, что он больше всех обижен на нас. Мы долго стучали изнутри запертую дверь его будки.  Из трубы валили хлопья дыма. Мы знали, он никогда не уходил, не погасив огонь.
-Наверно дед ушёл. Давай прикроем трубу, чтобы пожара не было. – Моргнув нам глазом, громко говорил Андраник.
-Вот бездельники. Вместо помощи родителям болтаются целый день. – Изнутри послышался ворчание деда Акопа, и он приоткрыл дверь.
-Дед Акоп, мы думали…
-Не надо выдумывать, парень. Чего вам нужно.
-Извиняться перед тобой. Дед, можно зайдём внутрь. На улице прохладно.
-Ещё чего. Вот деньги. Сбегай в сельмаг, купи для меня сигареты и спички. А вы двое, заходите.
С Дживаном зашли в будку, присели у печи. До возвращения Андраника мы особенно не беседовали. Дед Акоп прилёг на своей тахте. Было приятно, тепло. Нарушив тянувшуюся паузу, он поинтересовался. 
-Узнать бы, как там Гаяне. Из-за вас стыдно мне стало, заглянуть к ней.
-Она нас простила. Мы только от неё. – Сказал я. А Дживан прибавил:
-Андраник просил руки Гаяне.
-Что-о? Дома его отец воспитывает, или дедовский ослик.
-Видимо, последний. По характеру они очень даже похожи, дед.
Вернулся Андраник. Передал деду сигареты, спички. О Гаяне мы слов не проронили. Вновь попросили прощения, и ушли. 
Приближались каникулы. В наших субтропиках то жара, то ливень. Воздух тяжелый, упитанный запахами хвои да морской влаги. В те поры безвременья, будто всё замерло, и сырость, проникнув в душу, толкала к уединению, одиночеству.
Готовясь к прощанию учеников со школой, Казарос Мартиросович  с Гаяне, организовали прогулки со старшим классом на лоно природы. В случае дождя, дед Акоп прихватил брезентовый плащ-палатку, взяли и воду, провизию кое-какую, погрузили на ослика Андраника, и отправились по лесным тропам, к подступам ущелья. Примета была такая, что оклик в ущелье, эхом отражавшийся из разных щелей и впадин, вечно сохраняется в просторах ущелья, и многие годы спустя, вновь придя туда, окликнув вновь, то эхо приносило голоса своих друзей. С привалами, более трех часов, шли мы к цели. Осталось-то километров полтора, и Гаяне поскользнулась и подвернула ногу. От боли, она прямо выла. Казарос Мартиросович насколько возможно проверил, и заключил.
-Перелома нет. Но мышцы стопы растянуты. Нога опухнет, и надо Гаяне обратно вести, в больницу. Нам всем хором надо возвращаться. 
Но Гаяне возражала. Не желала быть причиной расстройства учеников. Тем более, в этот последний поход. У них в памяти останется это как несбывшиеся мечта.
–Тогда, Гаяне, доченька. Сядешь на ослика, и Андраник проводит тебя до дома. Иного выхода я не вижу.
–На ослике? Нет, никогда. Лучше я подожду вас здесь.
Когда дети угомонились от смеха, Казарос Мартиросович начал уговаривать.
–Пойми, Гаяне. Если даже подождешь здесь, потом все равно придется везти тебя на ослике.
–А что скажут люди, видя меня на ослике?
-Сейчас это важно, или твоя нога. Считай это испытанием судьбы.
-Это глупо, очень. Ладно, если нет иного выхода, то сяду.
 С седла сняли плащ- палатку, воду да провизию. Осторожно помогли ей сесть на седло.
– Ой, мамочки. Лучше умереть, чем такой позор. И как меня понесёт это безобразие.  Такая тощая, одни уши торчать.  – Всё возмущалась Гаяне.
– Вы не цепляйтесь за уши ослика. Сядьте ровно, как за рулём.
- Учительница, - А как управлять-то буду. 
– Никак. Я удержу уздечку, пойду впереди.
Под скрытый смех и улыбки детей, они тронулись.
 – Ну, слава Богу. Всё уладилась. Дети, продолжим наш путь. Облегченно вздохнув, сказал Казарос Мартиросович.
Андраник взял путь, более щадящий, но длинный. Идущий вдоль берега реки. Так как каждое дёргание ослика, приводило в ужас Гаяне.
Над долиной зависли дождевые тучи. Прохладный ветерок предвещал о скором ливне. Страдая от боли, но более всего от своего безысходного положения, она обеими руками цеплялась за седло.
– Учительница, кажется, скоро дождь пойдёт. Может, сделаем привал.
– А есть разница, где намокнем. На привале, или в пути.  – С унынием,  возражала она.
– За поворотом, есть охотничья домик.
 – А там могут быть односельчане. Не увидят меня на ослике?
- Там бываем мы с друзьями, и раз в месяц, Казарос Мартиросович, с дедом Акопом, и другими своими приятелями.
 – И чем они занимаются в этой глуши?
- Уже подходим. Пожалуйста, потерпите ещё немного. – Уйдя от ответа, старался подбадривать Андраник.
Гаяне была удивлена от нежданного появления в зелёном омуте, над речушкой, старой мельницы.  Внешне странноватой, будто явившиеся с прошлых времён. Андраник привязывая ослика к столбу, помог Гаяне спуститься.
–Странно. Ты такая лёгкая… Говоря, он переместил её на руках, внутрь мельницы. Аккуратно посадил на диван.
–Спасибо. Я благодарна, очень. – Промолвила она.
–Гаяне, если утолена жаждой, здесь недалеко родник. Я мигом принесу воды. Потом достану хворост, зажгу печь.
–Пожалуйста, не уходи, останься. Здесь как-то страшновато.
–А для меня, здесь как в родном доме. Ладно, ты, отдохни, маленько. Я ослика припасу сеном, потом попробую растопить печь. Дальше, посмотрим, что скажет погода. На улице уже моросит.
Когда он вернулся с охапкой хвороста, то заметил, что Гаяне уснула. Он, по привычке, осенил её личико крестом, накрыл одеялом, и бесшумно разжег огонь в печи.  Дождь усиливался.  От тепла, и монотонного шума дождя, он присел на край дивана, у ног Гаяне, и   думал, думал…  Так и витая в просторах собственных грёз, незаметно уснул.
От грохота грома, доселе властвующего над небесами, Гаяне проснулась. Была полутьма. Лишь тусклое мерцание огонька из полуоткрытой печи. Тревога прошла, когда увидела в конце дивана мирно спящего Андраника, наподобие младенца охватившей коленки. Подумала, наверно от холода сутулился, и, заметив его куртку, накрывшую её ноги, необъяснимой светлой улыбкой привстала, взяла куртку, накрыла парня, потом и одеяло набросила на его плечи. Осторожно наступая на травмированную ногу, ощущала лишь глухую боль. Приоткрыла окошко, и дождевые струи хлынули на неё. Быстро закрыла. Подошла, набросила дровишки в печь, и присела рядом с Андраником. Мысленно умиляясь его поступком, глянула на его спящее лицо. Юношеский лик, необъяснимая печаль в его ауре, будто парень не от мира сего. Неосознанно, вне всякого табу: Чувствуя возрастные, родственные, или иные проявления, она обнаружила юношу, стремившегося быстрее утвердиться во взрослой жизни. Щемящая досада прижала сердце. / Если бы мы были ровесники…/  Но, резко отрекаясь от лезших в голову мыслей, и думая, что в такой  ливень, тем более ночью, продолжить путь, тоже полезла под одеяло, и вскоре заснула.
Ранний рассвет. От рёва ослика, Андраник проснулся, и… обнаружил на его лице мирно дышащую, спящую Гаяне. Он обомлел. От участившегося сердцебиения, дрожь прошла по телу. Неимоверная мужская тяга вынудило его нагнутся к её личику и целовать, целовать. Проснувшись, Гаяне вскочила, промолвив:
-Пожалуйста, если ты уважаешь меня, то остановись, пожалуйста.
–Но я люблю тебя.
–И я тебя обожаю. Андраник, ты дорог для меня как чистая душа, но не впутайся в мою взрослую жизнь. Я очень прошу.
–Да, я отстану. Но позволь последний раз поцеловать твои щёчки.
–Потом, правда, отстанешь?
- Обещаю. – И Андраник поцеловал её щёки, глаза, губы, прижал к сердцу.  Видимо всё перешло бы к обоюдной страсти, но Гаяне вырвалась из его объятия.
– Ты обещал
- Меня ловишь в моей порядочности, да?
Гаяне рассмеялась
 - Именно. Ты светлый, отзывчивый парень. Ты не предаёшь. Уже рассвет. Твой ослик ревёт.
– А твоя нога?
 - Терпимо. Но видимо придётся на бедном животном ехать.
Авторское отступление.
Я часто болел ангиной, и дома, после принятия пилюлей, прочитывал любимые книжечки. И всегда, в сюжетных сценах любви, преданности, представлял образы Андраника и Гаяне. Робость моей души не представляла видеть себя рядом с Гаяне. Друзья долго не оставляли меня в одиночестве. Они ходили ко мне почти каждый день. Состояние моё день за днём ухудшалось. На машине скорой, увезли меня в районную клинику. Больше месяца я там пролежал, и пропустил последний звонок. Мама не отходила от меня.  Видя её тревожное лицо, я чувствовал себя, безмерно виноватым. Скоро прооперировали. Но раны горла долго не заживали. Я совсем ослаб. Высокая температура, всё время под капельницей. Заметил, как мама тайком протирает слёзы. Понял, что нет спасения. Убедило в этом, посещение родственников.  Тревожные их лица. Пришла Гаяне, с папой и Казарос Мартиросовичем.
По Божьей милости, я выкарабкался, и осенью, с друзьями, вернулся в районную школу, в девятый класс. Отвлекаясь от рассказа о любви Андраника к Гаяне, я вспоминал о моей болезни лишь потому, что иногда выбывали из моего взора значимые пласты нашего детства.
В верховьях реки, до впадения её в равнинное русло, где течение было стремительным, мы ставили ловушки для рыб, плетенные из побегов дикой орешины. На обратном пути из районной школы, мы собирали ловленные рыбы, делили пополам, и шли по домам, делать уроки. Да, и нелегко обходилось наша затея с ловлей рыбы. После ливни, прибавившаяся вода, уносила в море все ловушки, и приходилось нам всё заново сооружать.
В канун нового года пошел слух, что к Гаяне нагрянут сваты. Узнав об этом, Андраник совсем сник. Замкнулся, реже с нами ходил в школу. Дома, помогая маме по хозяйству, уединялся в чердаке, где создавал уголок для своих бесчисленных книг и вещей. Он не любил, когда заглядывали к нему. Иногда, одиноко, держа книжечку в руках, он терялся в верховьях реки, в самшитовой роще. Средь запаха увядающих полевых цветов, средь птичьего пения. В небосводе – перелетные птицы, обрывки облачков, грезящее пространство -  одурманившее сознание. Но, по непонятной нам причине, к Андранику вернулась прежняя жизнерадостность. Опять втроём, нами известными тропами, укорачивая расстояние до районной школы, ежедневно шли на уроки. Скажу откровенно. Сколь бы мы с Дживаном не завидовали его решительности, смелости, то ослиному его упрямству, точно никогда.  Как-то при ловле рыб, он бросил фразу, что Гаяне никогда не выйдет замуж за того мужчину. Но не выронил и слово, как это произойдёт, и по кой причине. Лишь утверждал: - Она не будет счастлива с ним.
-Откуда тебе знать, как сложиться её судьба. – Возмутился Дживан, и добавил. Лучше вернемся домой. Я проголодался.
- О еде думаешь, братец. Не слишком ли потолстел. Может к зимней спячке собираешься наподобие медведи.
-Опять о своём. Не хватит, что опозорились у неё, дома. И снова, то же самое повторяется.
Наши уговоры не действовали на Андраника. Но он обещал, что скоро мы станем свидетелями событиям, которые последуют далее.
-У тебя отсутствует самолюбие, что ли. – Отчаивался Дживан. – Похитишь её, что ли?
-Нет, братец. Она больше моего самолюбия. Она моё дыхание. Я люблю её, понимаешь, люблю.
Дживан промолчал. Знал, что доказывать обратное, бесполезно. И не ссорился. Так хотя бы мог находиться рядом, в чём- то выручить. Ещё отцу дал слово, что ни в каких обстоятельствах, не обидит брата. Поймёт, что он, не с мира сего. Правда, не спросил отца, что означают эти слова. Но предполагал: что-то подобие безумца. Во всех своих сомнениях, он делился со мной. А я вспоминал слова деда Акопа, что жизнь-то всего-навсего является ловушкой, рутинной телесной. Она обрамлена вечно присутствующими условностями перед окружающим миром, своими устоявшимися привычками, поведением. Она  выглядит кричаще, в переходные годы от юности к взрослению. Андраник, игнорируя  эти духовные барьеры, и  со своей любовью, стремлениями, утверждает страницы своей судьбы. Хотя ясно. Куда деться от телесного обиталища. Куда от рождения и самой парадоксальной вещи: от умирания. От игрищь демонических, утаенных за ширмой морали, веры. И главное – очевидной банальностью бытия. Если честно, по моему разумению, то некуда. Можно сражаться с ветряными мельницами, подобно Андранику. Или – дед Акоп указал на меня и Дживана – в сане оруженосца, оберегать юношу, бросившего вызов временам.
-Дед Акоп, вы говорите, будто Андраник взрослый мужчина. – Обиженно возражал Дживан.
-Возраст не препятствие для деяния души.
-Тогда и я может быть влюблён на жену председателя колхоза. Что, и мне идти к ней, признаваться в любви?
-В кого? – Дед Акоп изумлённо глядел, и долго смеялся. Потом, сник, посерьезнел. – Да, она фурия прирожденная. Жизнерадостная, болтушка такая. Но это показное. Она знает, что ей недолго осталось на этом свете.
-Дед Акоп, прости, пожалуйста. Я озвучил то, что мне голову влезло.
-Значит, не так уж глупа твоя душа, если подсознаний, её светлый образ. Но ты проси прощения у неё самой.
-Как это так, дед Акоп. Я упоминал её, лишь на мгновенье.
-Для души, мгновенье и есть образ вечности. Через столетие, или меньше, в мире ином, если встретишь её грустный облик, и она скажет, что целый век ждала твоего покаяния, что ты ей ответишь, как ты оправдаешься.
-Дед, прости, но ты окончательно запутал меня своими бредовыми толкованиями. Лучше поговорим о чем-то другом.
-Как тебе угодно, юноша. Живи теперь с этой тяжелой ношей. Живи без угрызения совести. Так наверно легче для тебя. Пойми дитя. Озвученное слово, это поступок.  Но теперь удалитесь. Неинтересно говорить с глупыми мальчишками, столь очерствевшими душами. – Сказал, и обернулся к стене.  Мы не ушли. Молча, сидели у печи. Он задремал немножечко, потом, будто не было обиды, спросил.
- Что, гуляете без Андраника?
- Не понять его. Дед Акоп. Последнее время, он отстраняется от нас.
- Знать бы, чего затевает парень. Но что и не свершил, это станет вызов, брошенный к временам.
Последние несколько дней, Андраник после школы и в правду отдалился от нас. Когда, беседуя с Дживаном, мы шли домой после уроков, он, не вмешиваясь в разговор, шёл за нами, просветлёнными своими глазами глядя на облака, руки простёртые, подобие парившего в синеве неба, орла. Еще Дживан вспомнил, что в отсутствие брата, временно исчезали из дома папины плотницкие инструменты. Исчез рулон шелковой ткани, купленный мамой для обновления оконных штор. Неясные, смутные догадки влезли в мою голову, видя у Андраника номера журнала техника молодежи, с чертежами летательных аппаратов, но особенного значения этому не придавал.
В воскресный день, после завтрака выполняя мамины поручения: то есть, погоняя скот на пастбище, вернулся домой и переодевшись, собрался идти к друзьям.
- Сынок, в честь чего так нарядился. В будничные дни не одел бы костюм.
- Мама, я недолго.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- С друзьями собираемся отметить событие. Мама, правда, рано вернусь.
- Постарайся, сынок. До сезона дождей, поспеть бы   собрать урожай.
Братья ожидали меня у ворот, в праздничных нарядах.
- Что дальше? – Спросил Дживан.
- Надо идти к дому Гаяне.
Смирившись с решением Андраника, мы последовали за ним. Подойдя к калитке, Андраник робко крикнул;
- Учительница Гаяне, учительница Гаяне…
На зов, вышла её мама.
- Чего вам, ребятки. Сегодня для дочери очень важный день, и ей не до уроков. А вообще-то, её нет дома. С подругами пошла в салон красоты.
- Простите, тётя Гоар. Хорошего вам дня. – Пожелал Андраник, и мы отошли подальше от дома.
Вновь неуверенность, сомнение, терзали Дживана.
- Брат, может, откажешься от своей затеи. Вернемся, пока окончательно не опозорились.
Страхи, беспокойство Дживана разделял и я. Правду говоря, я всегда был скован, нерешителен в общениях с девушками. Рыцарствовал лишь в своих воображениях, читая множество приключенческих книг. Стало совестно, своей трусостью порицать порыв друга к его невероятно смелому поступку. Попросил Дживана, чтобы он перестал ныть. Хотя казалось, ещё чуточку надавить, и Андраник может отступить.
Жигули, проезжая мимо нас, остановились у ворот. Вышли оттуда Гаяне с подругами.
- Девочка, кажется, твой юный жених поджидает тебя. Может, рискнёшь, и с ним обручишься. – Указывая на нашу сторону, смеясь, подшучивала одна из них.
Гаяне, попросила их войти в дом, а сама подошла к нам.  Она вся сияла. Будто эта не наша учительница, а спустившийся с небес, волшебная фея. Подойдя, поздоровалась, и по привычке, взъерошила кудри Андраника.
- В день, значимый для меня, надеюсь, явились с весомой причиной?
- Мы хотим поздравить тебя. Прошу, пожалуйста, возьмите букет.
Гаяне взяла, поблагодарила.
- Это всё, ребятки.
- А что, считаете это невесомой причиной?
- Ну, скажем, я подозревала, что…
- Что я тебя люблю?
- Помолчи, Андраник.  Опять ты о своём. Это неправильно, пойми.
- Гаянне, только честно. Что-то ты вообще понимаешь о любви.
Она удивлённо глядела, будто, впервые видела Андраника.
- Теперь слушай, мальчишка. Этот вопрос, я должна задавать тебе. Я разведённая женщина, воспитывающая маленькую дочь. И если уважаю твои мимолётные юношеские порывы души, и не стукну по твоей шее, это не значит, что подобные чувства я испытываю к тебе. Подумай, случайно не замечаешь вокруг, своих сверстниц? Хотя, в этом возрасте только об учёбе и надо думать.
- Они, эти сверстницы, недостойны и твоего мизинца. В моей душе одна только ты.
- Пожалуйста, прекратим этот разговор. Я выхожу замуж, и этим всё сказано. Меня ждут подруги. До прихода сватов, надо съездить ещё кое-куда.
- Гаяне. Одна лишь просьба. Не слишком огорчайся сегодня, вечером.
- Что это означает, Андраник.
- Всему своё время, пожалуйста, не огорчайся. И, прощай.
Когда довольно далеко отошли, топая по проселочной дороге, Дживан облегчённо вздыхая, высказался:
- Хотя бы не опозорились, как тогда.
- Вы идите домой. Я отлучусь по делам. Встретимся вечером.- Сказал Андраник, и быстрыми шагами, удалился.
- Брат, мы вот этой твоей выходке должны были свидетелями? Как-то, не похоже на тебя.
Ирония Дживана наверняка задела Андраника. Но он не обернулся, продолжая удалиться, и вскоре исчез из нашего поля зрения.   Мы собирались попрощаться, и неожиданно появился легковушка Гаяне. Она остановила возле нас.
- А где Андраник. – Спросила, не выйдя из машины.
- Ушёл по своим делам, но не знаем, куда. – Видимо мой ответ обеспокоил её.
- А вы ничего странного не заметили в его поведении?
- Он от рождения странный, учительница. Вы особенно не огорчайтесь от его слов. А можно вас спросить.
- Спроси, мы же беседуем, Дживан.
- Супруга председателя ваша подруга, правда?
- Анна? Да, мы подруги. Как раз к ней и еду.
- А можно отправить ей букет цветов.
- Цветов? Вы, оба братья, какие-то странные. Влюбляетесь во взрослых женщин. Пойми, у неё муж.
- Вопрос не о любви, учительница. Дед Акоп сказал, что она очень больна.
- Правда, больна. Перед обручением, еду навестить её. Так как она не сможет присутствовать в моей помолвке.
- А какие цветы её любимые.
- Гвоздики. Красные гвоздики. Хотите, сядьте в машину, по пути приобретем букет, и сами подарите её.
-  Разве это возможно?
- Не вижу причин неудобства. Вы наряжены как джентльмены. Ну, ныряйте в машину.
Калитку двора открыла бабушка председателя. Мы поздоровались.
- Как она. – Спросила Гаяне.
- Всё плохо и плохо. Зайди, обрадуется. А детишки что хотят?
- Хотят цветы подарить ей.
- Добрые ребятишки. Заходите, не стойте на пороге. Анна в своей комнате. Бодрствует. Медсестра недавно ушла.  Я сейчас предупрежу ей.
Мы, сняв обувь, надели тапки, и вслед за Гаяне вошли в комнату Анны. Накрытой одеялом, полулежа, упершись на подушки, она в руках держала книжечку.  Бледный, божественной красотой, с распущенными волосами, оторвав взгляд с книжки, приветливо глянула на нас. -Подруга, такой важный день для тебя, и ты не забыла про меня.
- Забыть тебя, сестрёнка моя. – Гаяне обняла её.
- А эти джентльмены?
Они пришли подарить твои любимые гвоздики.
- Я благодарна. Спасибо, ребята. Гаяне, а который из них твой юный поклонник?
- Его нет. Он обижен на меня. А это, брат его, Дживан, и Артур. Мои бывшие ученики. Сейчас учатся в районной школе, в десятом классе. – И, подмигивая Анне. – По моим сведениям, Дживан влюблён, и кажется в тебя. Это он попросил подарить цветы.
- В меня? – Печально улыбнулась Анна, и ещё раз поблагодарила нас.
- Ребята, вы идите, я останусь с подругой. – Попросила Гаяне.
Пожелав скорее выздоравливать, мы пошли к двери. Голос Анны остановил нас.
– Дживан, подойди, пожалуйста. Дживан подошёл.
-  В день моего рождения, принесешь гвоздики к моей могиле?
- Вы не умрете, не умрете. – В волнении произнес Дживан, и вырвался из комнаты. Я за ним. Долго шли, молча. Заметно было духовное смятение Дживана.
- Вечером встретимся. – Не в духе сказал он, и мы расстались. Дома переодевшись, всего часа не работал в огороде, и зов Дживана.
– Артур, дружище, можешь подойти.
– Что так взволнован. – Спросил, подойдя.
- Возьми, прочти. – Он мне потянул лист тетради, исписанный почерком Андраника. 
– Ты прочти, прочти. – Настаивал он. И я прочёл.
«Прощай навсегда, Гаяне. Прощайте, мама и папа. И вы прощайте, брат мой, Дживан, и друг Артур. После обеда, полечу в небесах. Скорее, над нашим селом. Если не разобьюсь, может и встретимся».
- Значит, он полетит наверняка на дельтаплане
– Откуда тебе известно.
– Догадываюсь. Вот почему ему понадобились инструменты, шёлковая ткань.  И журналы с чертежами летательных аппаратов.
– А что раньше не сказал.
– Потому что, и в голову не приходило подобное безумство.
– Родителям надо сообщить. Они приглашены на помолвку к Гаяне. Отец же её крёстный.
– Получается, вы родственники.
– Но не кровные. Ладно, давай побежим туда.
– В доме Гаяне, собрались близкие родственники. Мы постучали в калитку. Подошёл её отец.
- Дядя Алексан, папа у вас?
- Да, Дживан.  Беседует с односельчанами во дворе.
Дживан Подойдя, потянул бумажку ему.
- Папа, прочти.
Отец прочёл, и шокированный, к Дживану:
- Что это значит. Чем полетит, куда полетит. В чём причина.
– На самодельном дельтаплане. Папа, он безнадежно влюблён на Гаяне. Не хочет, чтобы она помолвилась.
– Что – о?
– Папа, сейчас надо найти его.
– Где найти этого безумца. Повсюду горы. Знать бы, откуда намеревался полететь.
На громкие разговоры, вышли из дома женщины. Гаяне подошла, взяла записку из рук отца Дживана, прочла и побледнела. Но слово не смогла произнести, когда кто-то крикнул. 
- Гляньте, летит, летит.
Дельтаплан Андраника, делая виражи в воздушных потоках, пролетел над селом, и нырнул в туман, висевший над ущельем.
– Люди, скорее к ущелью. Надо спасать парня. – Крикнул один из соседей, и все мужчины устремились к тропе, спускающиеся к ущелью.
– Дядя Ерванд, он высоко летел. Наверняка долетит до реки. Мы на машине быстрее доберемся до него. – Предложила Гаяне.
– Доченька, скоро сваты прибудут.
– Ничего, подождут. Крёстный, вы сядьте впереди.  И вы, Дживан, Артур, скорее.  Спускаясь на легковушке насколько возможно быстрее по петлящему в горах серпантину, мы спустились в равнину, направляясь к ущелью.
– Доченька, мне непонятно. Почему сын упоминает твоё имя. – Спросил дядя Ерванд.
- Крёстный, прошу прощения. Этот мальчишка не хочет, чтобы я вышла замуж.
- Вот тебе и дела. А причина-то в чём.
- Ну, скажем, он влюблён на меня.
- Это правда, что ли.  Щенок. Дай Бог, чтобы всё обошлось, потом я сам буду наказывать его.
- Крёстный, я чувствую, с ним всё будет в порядке. Я знаю, что вы никогда руку не подняли на сыновей. Ради любви если он свершил подобный отчаянный поступок, то поверь, он станет замечательным человеком. Выйду замуж, и всё забудется.
Далее молча, вошли в ущелье. Впереди, за поворотом, показались односельчане.  По громкому разговору и смеху, понятно было, что миновала беда. Рядом с разбившимся дельтапланом, на чьём –то бушлате лежал Андраник, и стонал от боли.  Я заметил, увидя Андраника, как просветлела личико Гаяне.
- Держись, парень. Вот и невеста твоя явилась. – Ерничал кто-то, и раздался всеобщий смех. Насколько бы не гневался, дядя Ерванд подойдя, спросил, как он себя чувствует.
- Нога очень болит, папа.
- Я смотрел, кажется, нет перелома. Надо скорее в больницу. Может случиться внутреннее кровотечение. - Предупредил сельский ветеринар.
– О чем думал, свершая это безумство. – Упрекнула Гаяне.
- И ты пришла. – Облегчённо вздыхал Андраник. – Я думал о тебе. Смущаясь от взрыва смеха односельчан, Гаяне отошла в сторону. Но, опомнившись, начала распоряжаться.
- Скорее, переместите этого глупца в машину. Только осторожно. Артур, сначала ты сядь. Поддержишь его голову. Дядя Ерванд, сядь рядом, и поехали в больницу.
– Очень больно, да? – По пути, не оборачиваясь, нарушила молчание, Гаяне.
– Терпимо, когда ты рядом.
- Безрассудный ты парень. Не дорожишь своей жизнью.
- Честь чего дорожить-то. В кого я влюблён, состоится её помолвка с другим.
- Сынок, ты заткнёшься или нет. Я и вправду переломаю твои ноги.
- Дядя Ерванд, не сердитесь. Я спокойно воспринимаю его бред. А вообще-то, можно лишь позавидовать его поступку.
- Это в чём позавидовать, доченька.
- Он смелый, он отчаянный. Он гонится за своей мечтой.
- Это означает, что подождешь меня несколько лет?
От взрывного смеха Гаяне, улыбнулся и дядя Ерванд.
– Мы подъехали.  Я вызову санитаров. – Гаяне поспешила в отделение скорой помощи, и скоро с двумя санитарами и с каталкой, вернулась. Осторожно переместили Андраника на каталку.
-Гаяне, пожалуйста, не расстраивайся от всего случившегося в скором времени.
- О чем ты. От чего ещё расстраиваться?
- Доченька, огромное спасибо тебя. Ты не слушай его, поезжай. Гости наверно заждались.
Гаяне уехала. У дома выйдя из машины, уловила странную тишину. Отсутствие машин и ни одной души. И во дворе никого. Сердце щемило. Вошла домой, и дочка навстречу:- Мама, мама.
В зале, отец и мать, сидевшие на диване. И её подруги с озабоченными лицами.
-Мама, они не приехали, да?
- Дочь, хорошо, что опоздала. Бог уберёг тебя от этого позора.
- О чём ты, мама. Можете объяснять, что случилось.
- Ты сядь, подруга. Не принимай близко к сердцу.– Соседка, Нарэ, касаясь её плеч, усадила ее на диван, рядом с мамой.
- А теперь скажете?
- Доченька, пришла его жена, с двумя малолетними детьми. С другого города. Сказала, не разведены.
Гаяне молча охватила голову. Все начали что-то говорить, утешать. Она лишь обняла дочь, будто в поисках защиты у неё.
- Знать бы, кто предупредил эту несчастную женщину.  Мог и нам сказать. – Раздосадовала мать.
- Я догадываюсь, кто. И он ответит мне за это. – В ярости произнесла Гаяне. Она дочь подала на руки матери, хотела выйти.
- Мы с тобой. – Голосили подруги, и выйдя с ней, сели в машину. Половину дороги ехали молча.
- Подруга, куда едем. Хоть намекни, к кому? – Не выдержала, полюбопытствовала Нарэ.
– Куда, куда… В больницу едем.
- Навестить Андранику, что ли?
- А куда же еще.  Я покажу этому мальчишке, что значит, любовь.
– Подруга, он к этому и стремиться. – Средь смеха, выговорила Нарэ.
Впервые улыбнулась и Гаяне. В больнице, втроём подошли к дежурной медсестре.
– Вы о влюблённом рыцаре говорите. Он в седьмой палате. Час назад перевели. У него ничего опасного. Сейчас наверно спит. Наденьте бахилы, и пройдите.  Отец его недавно уехал домой.
Вошли в палату. Глаза Андраника были сомкнуты.
– Может подождём, пока проснется. – Прошептала Нарэ.
– Вы подождите, а я разбужу – Гаяне подошла к больничной койке. На шорох Андраник открыл глаза.
– Ты вернулась?
- А как иначе. Ты убрал с пути моего жениха, и я пришла Парень, смотри на меня. Не сомкни глаза.
– Опоздала, Гаяне. Я наверно умираю.
– Как это умираешь? – Гаяне ладонью прикоснулась, к его лбу, и в ужасе, крикнула: - Девочки, вызовите врача. Он весь в огне.   Пожалуйста, быстрее.
– Можно воды. – Простонал Андраник.
В спешке, от волнения дрожащими руками, Гаяне взяла со стола бутыль с водой, свободной рукой приподняла голову Андраника, и горлышка бутыли поднесла к его губам. Он выпил несколько глотков. Гаяне опустила его голову на подушку.
– Не бойся. Сейчас врачи подойдут. – Старалась подбодрить она. Андраник открыла мутные глаза, и почти шёпотом просил.
– Прошу, скажи нашим, если умру, пускай хоронят меня рядом с бабушкой. Там не будет страшно. Невольно, слёзы брызнули из глаз Гаяне. Она и слово не смогла произнести, в палату врывались врач, медсёстры, и за ними её подруги. Врачу хватало пару мгновенье, и он дал распоряжение.
- Больного срочно перевести в реанимационное отделение.  Мы теряем его.
В коридоре реанимационной с подругами, ожидая вестей о больном, она всё думала о шокировавшей её просьбе Андраника. Даже боль от унижения, изменившая её судьбу, не столь уж были остры, за что она искала виновного, и пришла мстить. Но сейчас. Давая знак подругам, что отойдёт недолго, она вошла в умывальник. Открывая кран воды, глядя в зеркало, и в нём не замечая образ свой, а худощавое, юное, беспомощное лицо Андраника, и, то ли от собственной беспомощности, одиночества, унижении, дала волю слезам, сжимаясь к уголке умывальника. В таком положении и нашла её Наре.
– Что с тобой, сестра. Встань, успокойся. С парнем всё обошлось.  Только что сообщили. – Правда? – И, улыбка среди слёз. Она быстро умыла лицо, вышла с подругой из умывальника.
– Ты так переживаешь… Скажи, не влюблена ли? – Наре говорила, чуть ли не шёпотом.
– Не смей, Наре. Он всего-то мальчишка.
– Но, влюблённый. Жертвующий собой ради любви. Кто бы, меня так любил.
– Перестань, Наре. Вон, дядя Ерванд пришел с супругой. Подойдём, поздороваемся и уйдём.
Ерванд проводил девочек до машины. Он говорил задумчиво.
– Доченька, я знаю о произошедшей с тобой подлости. Боль пройдёт. Всё обойдётся. Ты благородна, ты солнышко наше. Неспроста мой сорванец по уши влюблён на тебя.
Гаяне грустно улыбнулась.
– Да, наверно, дядя Ерванд. И боль, и унижение. Но и года проходят. Судьба затмевает. Андраник для меня как младший брат. Утихомирятся его юношеские грёзы. Скажу правду. Был бы он моим ровесником, я не глядя, пошла бы с ним хоть на край света. Впрочем, завтра я навещу его.
– Хочешь узнать, почему он тебя не предупредил.
– Да, дядя Ерванд. Хочу выяснить.
На следующий день, ближе к обеду, Гаяне с гостиницами пришла в больницу. В больничной палате, Андраник облокотившись на подушки, тоскливо глядел за окно.
– Видимо здесь скучновато. – Здороваясь, сказала Гаяне.
– Да, очень.
- При полёте, не думал об этом.  – Я сказал, что думал лишь о тебе.
– Андраник, пожалуйста.
- Я помню вчерашние твои слова.
- Я БЫЛА ЗЛА. Хотела задеть твоё самолюбие. Хорошенько отлупить.
– Как непослушных детей, да?
- Скажем, подобно тому. Я фрукты принесла. И, хочу поблагодарить тебя. Скажи, почему заранее не предупредил. Ты не догадывался, к какому унижению, к каким страданиям это приведёт.
– Прошу, поверь. Я просто не сообразил. Думал, в ярости, пинком в зад, и прогонишь его.  Потом всё станет на свои места.
– Теперь, ясно. Насмотрелся всякие сериалы, да.
– Прости. Хочешь, нанеси мне пощёчину. Я НЕ БУДУ В ОБИДЕ.
– Точно, как дитя. Знаешь, Андраник. Останемся мы друзьями.
- Хорошо? - Друзьями на расстоянии?  Позабыть аромат твоих щёчек в лесном домике?
- Пожалуйста.
- Трудно, очень, давать такое обещание. Сказать, когда впервые влюбился в тебя.
– Скажи.
- Когда вместо школьного звонка, вешали мышку. Ты потеряла сознание. Твоя беспомощность.
– Скорее это жалость.
– Жалость прошла, родилась любовь.
– Пойми, Андраник. Я себе не верю, что с тобой веду подобный разговор. Юношеские твои фантазии улетучатся. Со временем, позабудешь меня.
– Странно. Так непринуждённо рассуждаешь о глубине моих чувств? Мне кажется, если бы я умер, то ты освободилась бы от назойливого сорванца. От удивления, Гаяне слов не находила. Но, разозлившись, высказала.
– Слушай, ты, балаболка. Не думаешь, что твои умозаключения оскорбительные. Обвиняешь меня в страшном грехе. Пойми, наконец, что я действительно теряюсь между симпатией к тебе, к твоим поступкам, и в необузданности в твоём признании в любви. Если откровенно, не возникло, и не возникнет у меня женского влечения к тебе, как к мужчине. Ты милый, добрый. Ты спасительный круг для моей души. Но иногда, действительно хочется дать тебе по шее.
– Дать по шее, это понятно. Но что значит, нет чувство женского влечения ко мне.
– Ты даже этого не понял. – Гаяне подошла ближе, обняла его голову, прижала к сердцу, и пошептала: - Чистая, светлая душа. Куда спешишь лезть во взрослую жизнь. Там лишь одни огорчения.
Потом отринула от него, пошла к двери.
– Пожалуйста, не уходи. – Андраник встал с кровати, хотел идти за ней. Но в глазах потемнели, и рухнул на пол. Пришёл в себя, уже на постели.
– Ты когда-то научишься беречь себя. – Упрёк Гаяне звучало в сострадательной нотке.
– А ты сумеешь понимать любящего тебя. Может и недостойного.
– Ладно, Проехали. Если понимаешь моё отношение к тебе, тогда чего ожидаешь, и чего от меня хочешь. Пожалуйста, я сейчас серьёзно.
– Чтобы ты дал обещание.
– Обещание?
- До моей отправки в армию, не выходить замуж.
– По твоему настрою вижу, что ты помешаешь этому случиться.
– Я, если честно, тогда вынужден буду похитить тебя.
Гаяне завораживающе засмеялась. Улыбнулся и Андраник.
– А если выйду замуж после твоего призыва?
- Я больше никогда не вернусь в родные края.
– СУМАСШЕДШИЙ ТЫ ПАРЕНЁК. Мне ещё долго переживать случившиеся унижение. Потом, я скоро полечу в Ереван.
– Уезжаешь надолго? – Дрожь в голосе Андраника, растрогали Гаяне.
- На выпускные экзамены. Закончиться моя учёба в институте филологии.
– Счастливая ты. Побудешь на исторической родине.
– Ты особенно не вдохновляйся. У меня к тебе встречное предложение. До твоего отъезда в армию, обещаю, что не выйду замуж. Но ты будешь держаться подальше от меня. Учиться хорошо. У тебя последний год обучения в школе.
- А если мы случайно встретимся? -  Видимо ты сделаешь так, чтобы мы встречались каждый Божьи день. Я правильно думаю?
– Видно, начинаешь понимать меня.  Недели, ладно, не возмущайся. Две недели раз, хорошо?
- Я согласна, мой спаситель.  Ну, выздоравливай. Скоро дядя Ерванд приедет. – Она прижала руку Андраника, хотела уйти, но внезапно от пришедшей мысли, остановилась.
– Хотела, что спросить?
- Да. Скажи, если знал, что обручение не состоится, почему этот полёт. Почему рискнул с собой?
- Клянусь. Я не знал подробности. Просто дядя Вагаршак позвонил из города, и я попросил его выяснить всё о твоем женихе. Он сказал, чтобы я как-то задержал процесс обручения.
– Вагаршак, это ваш родственник, работающий в следственном отделе?
- Да.
– И потому рискнул своей жизнью?
- На тот момент, больше ничего не приходило в голову. Да, признаюсь. Было страшновато. А почему у тебя слёзы?
- Просто слёзы. Я век не забуду твой поступок. Выздоравливай.
В конце недели, Андраник выписался из больницы. Через пару недель, Гаяне улетела в Ереван. Грустил, конечно, мой друг. Передавая нам своё унылое настроение. Скоро, должны были начаться школьные выпускные экзамены.   Потом, случилось трагическое.  Умерла подруга Гаяне, Анна.  На похоронах собрался весь район. День похорон Дживан, с букетом красных гвоздик шёл за мной и Андраником, не произнеся ни слово. Впереди траурного кортежа к кладбищу Андраник нёс крест с инициалами, годами рождения и смерти Анны. Я с Дживаном несли венки. Гаяне была в Ереване. Ей поздно сообщили о трагедии. А жизнь продолжалось. Монотонная, рутинная. После учёбы, помощь родителям то в чайных плантациях, то табачных. Как раньше, убыло тяга лезть по пещерам, шествовать по оврагу. Лишь к закату, по традиции ходили проверить рыбные ловушки.
Незаметно, наступательно, чувство взросления овладело сознанием.
Наши мечты, обозримо кажущиеся легкости бытия, улетучивались. Опускаясь с небес, заново глядя на мир грядущий, сузив, загоняя мысли в русло обыденного, рутинного, где лишь маячил туманный путь, предназначенный нам судьбой. Андраник, с помощью дяди, делал так, чтобы его призвали в армию, этим сокращая временное расстояние до руки и сердца Гаяне.  Дживану нужно было обучиться, и получить права водителя. Я был старше братьев на год, и меня и так должны были призывать в армию. Всегда хотел служить моряком. В действительности, так и получилось. Днём раньше до отъезда Андраника на службу, в дань памяти ускользающей за горизонт, нашей юности, решили порыбачить. Уговорили деда Акопа присутствовать с нами. Так как лучше его, никто из односельчан, не умел жарить рыбину в шампуре, над костром. Правда, он хотел ускользнуть от подобного мероприятия, но домашнее вино и закуска, переубедили его. Он посоветовал рыбачить ниже моста, где более глубок водоём, и течение воды замедлялось. Я и Андраник, бросили удочки, Дживан собрал с окружности, сухой хворост, дровишки для костра. И когда дед Акоп разжёг костёр, то и он присоединялся к нам. День был облачным, легким ветерок. Ловля было так, среднее. Через некоторое время проверили наши рыбные ловушки вдоль русла. Обрадовались, привезя к деду почти дюжины рыбин. Пока дед Акоп чистил, надевал на шампур и жарил рыбину, мы продолжали ловлю. Постепенно запах жареной рыбы утопил окрестности. К обеду, дед Акоп, кроме жарки ещё успевший осушить пол бутыли вина, попросил закругляться, так как жареной рыбы было достаточно.
– Ребята, в горах, в верховьях реки, грозовые тучи накапливаются. Слышите, гром гремит. Уверен, там уже ливень, и скоро это к нам дойдёт.
В ТОТ МОМЕНТ, Я заметил Гаяне, идущую с дочерью, скорее догонявшую дочь, бежавшую впереди. Сказал Андранику, и тот крикнул Гаяне. Та, отвлекаясь от дочери, встала, улыбаясь, помахала ручкой. А девочка, поднявшись на мост, подбежала почти до середины. Будто судьба. Мутный поток воды обрушилась на мост, и смыл девочку.
– Дживан, удержи Гаяне. – Крикнул Андраник, и стремительно бросился в воду, ловить девочку. До поры терявшаяся от поступка Андраника, Гаяне, пока осознала произошедшее, уже была в руках Дживана. И её крик ужаса, и стремление к воде, было предотвращено. Я бросился вниз, по течению. И увидев Андраника, уносившегося на гребне волны прихватившего девочку, орал на весь голос:
- К бетонным плитам, к бетонным плитам плыви– орал много раз, сам бегая по берегу вниз, со всех сил стараясь опередить его.
Намного ниже деревянного моста, начато было строительство нового моста, и огромными бетонными плитами, было перекрыто начало русла. Единственное место, куда можно было бы вырваться от волны. Места эти были знакомыми. Мы там ставили рыбную ловушку.  Войдя в воду почти до горла, на самом краю бетонного ограждения, одной рукой схватив торчавшую из плиты арматуру, встал в выжидании. Мгновение спустя появился Андраник, одной рукой удерживая за талию девочки, второй рукой стараясь из всех сил грести к берегу.
– Удержи девочку. – Почти поравнявшись со мной, заорал он, и с неимоверной быстротой, обеими руками, швырнул её в мою сторону, за плиты. Я схватил девочку, отпрянул назад, чувствуя удерживающую меня, сильную руку деда Акопа. Выбрались на берег. Подоспели Дживан с Гаяне. В объятиях матери, девочка впервые заплакала.
– А где Андраник? – Тревожно, глянул вокруг Дживан.
– Волна унесла его. - Подавлено, сказал я. Дживан, слов не проронив, бросился вниз, по берегу.
– Дед Акоп, отведи Гаяне в село, сообщи односельчан. Я на поиски.
– И я пойду с вами. Пожалуйста, дед Акоп. Дочку унеси к моей матери.
– Ладно, Гаяне. Время не теряйте. Спасите Андраника. Мы догнали Дживана. Он от беспомощности, плакал. Мы стояли у порога, дальше которого начинались болота.
– Может он на другой берег вышел. – Предполагала Гаяне.
– Невозможно. Он знает. Там берег высокий. – Дживан не рыдал, а слёзы текли, текли.
Подоспели односельчане, мужчины. У них был опыт. Они на руках притащили легкую лодочку и шесты, чтобы обшарить болотистые берега, до самого моря. Мне и Дживану велели вернуться, перейти мост, и проверить противоположный берег. Гаяне пошла с нами. До самой темноты, продолжались поиски. Не обнаружили мы след Андраника. Сообщили пограничникам, в береговую охрану. Оттуда вышел спасательный катер, и осветил прожекторами береговую полосу моря.
– Прости, дядя Ерванд. Обещаю, мы в эти дни, с рассвета, начнем поиски по береговой линии. Обычно море утопленников на третьи день выбрасывает на брег. – Сказал капитан катера, после тщетных поисков, швартовавшегося у причала.
Мучительно, тяжело было наблюдать убитого горем, плачущего дядю Ерванда. Соседи и родственники собрались у них дома. Не оставляя одними, со страшной бедой. Гаяне не отходила от матери Андраника. Всё обнадеживала:- Его найдут. Обязательно найдут. Он вернется. Но боль потери невозможно было утешать словами.
В мгновенье образовавшейся тишины, в зал вошёл Андраник.
– Отец, что случилось? – Глядя на горестные лица, потревожился он.  И средь всеобщего онемения, яростный крик дяди Ерванда:
- Божье ты наказание. Так долго где болтался. – И, подойдя, обняв его, начал рыдать.
Неописуемая радость, поздравления. Мать долго не отпускала из своего объятия, сына.   Когда все успокоилось, спросили, действительно, где он был.
– В домике лесника. Уснул у теплой печи. Просто в воде очень замёрз. Хохот долго не прекращался. Всё это время, Гаяне свои сияющие глаза не отрывала от Андраника.
Накрыли стол. Хотя и так, в честь проводов, были готовы к застолью. Средь суматохи, помогавшей к накрытию стола, Гаяне улавливая намёк Андраника, вышла за ним во двор. В темени, она долго не отпускала Андраника из объятии: - Ты спас мою дочь. Ты спас меня. Я буду вечно молиться за тебя
- А колечко моё, не наденешь, знаю.
– Колечко? Ах, да… Но пойми, я старше тебя на пять лет.
– Я люблю тебя, и твои года, и всё на свете, что сияет твоей улыбкой. Завтра утром отбываю на срочную службу. И ты не даешь даже надежды.
– Надежду? Я жизнь готова отдать за тебя. Хорошо, надену колечко, и буду ждать. Когда вернешься, и передумаешь, я верну колечко, и, правда, не буду в обиде.
– Ты действительно будешь ждать меня?
- Обещаю. Хоть вечность.
Андраник страстно целовал её щёки, глаза, ручки. Гаяне не сопротивлялась.
– Пожалуйста. Люди увидят. – Тихо промолвила она.
– Пусть увидят. Мы не будем скрываться от кого-то, от чего –то. Прошу, пойдём со мной.
Они рука об руку, вошли в зал. Андраник попросил минуту тишины. Все постепенно умолкли. Он был взволнован. Не упуская руку Гаяне, сказал тихим голосом: – Я сделал предложение Гаяне. Она дала согласие. Когда вернусь из армии, сыграем свадьбу.
Догадавшись, дело к чему идёт, Дживан приволок из комнаты Андраника, коробку с золотым колечком.
– Брат, возьми, надень на её палец. – Прошептал он.
– Это колечко бабушкин подарок. Она завещала надеть его на палец любимой.
Все хлопали, пока он надевал кольцо. Потом они под шумок ушли из зала. Никто не ведал, где они ночь провели. Лишь рано утром, провожая Гаяне, прощаясь с ней, Андраник вернулся домой. Посидели, поговорили до самого утра. В рассвет, на машине проводили до райцентра, где с другими призывниками, посадили его на поезд, и увезли. Те мгновения прощания навсегда сохранились в моей памяти, с улыбкой и маханием руки Андраника. Через пару недель, призвали и меня. В призывном, распределительном пункте, я всеми способами постарался, чтобы служить на флоте. Старался идти по стопам дяди, служившего матросом, и погибшего в годы войны. Так и случилось. Сначала отправили в учебный отряд Черноморского флота, а после, на эскадренный миноносец. Времена были неспокойные. Однажды, в полночь, подняли по тревоге, и с отрядом кораблей, отправили и наш корабль, в Средиземное море. Более девяти месяцев находились на боевом дежурстве.  Когда возвратились в Севастополь, мне передали письмо отца. Правда, написанное пару месяцев назад. После подробностей семейной жизни, он сообщил, что Андраник  то ли погиб, то ли без вести пропал в горах Афганистана. И что Гаяне родила мальчика. Что роды проходили тяжело, и что она часто хворает. Дживана не призвали на срочную службу, из-за плоскостопья. Отпуск мне не предоставили. Через пару недель, как лучшего специалиста дивизиона, командировали на проходивший после капитального ремонта ходовые испытания, другой эсминец.   А потом, новый поход. Возвратился в родную гавань, демобилизовался. После большого сбора, где командование поблагодарило за верную службу, и под звуки славянки, мы, уволившиеся, покинули корабль. Пустота чего-то необъяснимого, неимоверная тоска хлынули в душу попозже, в одиночестве гостиничного номера. Будто, задыхался в четырёх стенах. Вышел из гостиницы, и к морю. До утра бродил по пустынному пляжу, слушая шум чаек, и катившийся к берегу, монотонный гул морского прибоя. Осознавал, что где-то недалеко, у причала пришвартован мой родной эсминец, от чего я отлучен навсегда, и никакая тоска не вернет былые походы, умершие времена. Днём улетел в родные края, в Абхазию. Встретил меня Дживан. Мы крепко обнялись.
– Что слышно об Андранике. – Спросил, сидя рядом в его легковушке.
– Так и пропал мой брат, пропал… От горя мама угасла. Сорок дней отметили на прошлой неделе.
– Прости, брат. Я не знал…
Молча доехали до нашего двора. На мою просьбу зайти, он сказал.
– Мы вечером встретимся. Я должен навестить племянника.
– Сына Андраника?
- Парню уже два годика. Надо вести в поликлинику.
– Как она, наша учительница. Боже её храни.
– Всё в ожидании Андраника. Гаснет на глазах. Да, кстати, сегодня годовщина смерти моей бабушки. Мы семьей идём на кладбище.
– Можно, я присоединюсь к вам.
– Приходи, брат. Мы будем рады. Вечером и твои, и соседи, придут на поминки.
Чтобы не волновать заранее, я не сообщил родителей о моём прилёте. И застал их врасплох. Запах седых волос моей матери, теплота её ладони…    Отец хотел накрыть стол, позвать соседей. Но я помнил о поминальном вечере. Пару часов спустя, Дживан на машине заехал за мной. Я обнял дядю Ерванда, поздоровался с Гаяне, сидящей на заднем сиденье, обнимающую двухгодовалого, спящего сына. Тень улыбки появилась на её лице.
– Ребята, вы так быстро повзрослели… От Андраника никаких вестей… Сказала, и слезинки скатились из её глаз. Я, молча, присел рядом с ней, и машина тронулась.
– Знать бы, что за седой мужчина сидит у могилы моей мамы. –озабоченно высказал Дживан, и остановил машину вблизи ворот кладбища.
Я взял из рук Гаяне младенца, и она почему-то взволнованно выскочила из машины, войдя на кладбище, стремительными шагами пошла к могиле МАТЕРИ Андраника. Мы, удивлённо, следили за ней. Первое, что заметили, Гаяне в объятиях седой мужчины. Это был Андраник.
Слёзы радости и счастья, грянувшие внезапно. И, нырнув в водоворот повседневной жизни, продолжился путь, намеченный судьбой. Месяц спустя Андраника вызывали в областной военкомат. Из числа погибших в бою, перевели в ранг военнообязанного в запасе. Вручили орден, за героизм в бою.
Гаяне преподавала в школе.  В её отсутствие, Андраник ухаживал за детьми. Глубокой осенью, в конце листопада, когда природа в грёзах и тоске, втроём ходили в домик лесника, взяв с собой вино да еду, долго сидели за столом, под тусклое освещение свечей, вспоминали прошлое, грезили о днях грядущих. Но никогда не упоминали о пленении Андраника. Глядя на седину, угадывая и седину его души, как-то щадили. В церковные праздники, и в годовщину близких усопших сходили на кладбище. Дживан, как всегда, возложил пару красных гвоздик на могилу Анны.  Год спустя, состоялась и моя свадьба.
Как-то, на день рождения сына Андраника, семьями сидели за праздничным столом. И только произнесли первые тосты и пожелания, постучали в дверь и вошла в комнату чудесная, вся сияющая барышня. Почему-то все утихли.
– Здравствуйте. – Робко произнесла она.
– Мария, милая, ты ко мне пришла да? – Выйдя из- за стола обняла её Гаяне, и представила. – Дочь Анны, Мария.
– Добро пожаловать, доченька. Гаяне, невестка, посади её рядом, пусть присоединяется к нам.
– Благодарю, дедушка Ерванд. Я пришла к вам, с просьбой.
– Ты сначала сядь за стол, попробуй сладости. Гаяне, поухаживай над подопечным. Мария присела. От волнения губы её дрожали.
- Скажи, что случилось? – Пошептала ей в ухо, Гаяне.  Мария отрицательно помахала головой. Дядя Ерванд заметил её волнение.
– Доченька, коли так важно, то скажи.
-Да, скажу. ПОТОМ СМЕЛОСТИ НЕ НАБЕРУ. Дедушка Ерванд, мне трудно говорить, но я прошу руки вашего сына, Дживана…
На мгновенье воцарилась мёртвая тишина, потом, взрыв смеха. Мария сидела, склонив голову, вся бледная. А Дживан с красневшим лицом, и в ужасе.
– Мария. Ты такая юная. Невесткой, Гаяне, на днях улетаете в Ереван, Ты поступишь в институт. Зачем тебя замужество.  Прости, но ты говорила об этом Дживану. Видя состояние его, кажется, нет.  Я прав, доченька.
– Прошу прощения, но об этом, я стесняюсь поговорить с ним.
Новый взрыв смеха. Мария выбежала из комнаты. Гаяне с Андраник, вышли за ней. У калитки, Гаяне остановила её, обняла.
– Какая ты смелая.
- Я чувствую себя дурой.
-  Не вини себя. Ты действительно смелая барышня. Скажи, как это пришло тебя в голову. – Спросил Андраник.
– Перед смертью мама сказала, что моим суженым станет Андраник.
Я ВСЕГДА ДУМАЛА ОБ ЭТОМ, и вот, решилась.
– Ангелочек наша, давай проводим тебя домой. Впереди жизнь, успеем об этом поговорить. – Предложила Гаяне. Нам ещё подготовиться надо на скорый полёт в Ереван.
 – А если Дживан пожениться на другой?
- Ничего подобного.  Я же не допустил Гаяне, выйти замуж за другого жениха.
– Я НЕ ТАКАЯ СМЕЛАЯ.
– Ещё и какая. Обещаю, мы с Гаяне, поможем тебе.