История повторяется одна из многих

Времена не выбирают,
В них живут и умирают…
А. Кушнер

22 июня. 1941 год. Ленинградская область. Кронштадт.
Надежды. Мечты. Разруха.
- Люда! Скорее! – кричит Нинка, запыхавшись так, словно пробежала сто километров. На самом же деле просто выскочила из кухни.
- Тише! Не мешай! Ну я же просила! – злится мама.
- Война, Люда, война!!! – голос у сестрёнки срывается до шёпота.
- 1812 года? – глупо шутит мама, только закончившая проверять работы своих университетских студентов-историков.
- Нет, 1941-го! По радио говорят. Да иди же к приемнику!
Приемник на кухне. Мама любит слушать радио, когда готовит обед. Сейчас она стоит с открытым ртом и переводит недоумённый взгляд с меня на Нинку: оказывается, война началась уже сегодня, на рассвете. Германские войска без объявления войны перешли границу Советского Союза. Что там наполеоновский поход через Неман! От Балтийского моря до Чёрного бомбят и обстреливают наши города и села…
       Я снова выскакиваю на террасу. Вихрь, налетевший внезапно, яростно листает и путает страницы истории в моей голове.  Лихорадочно вспоминаю: 1481-й, 1612-й, 1812-й… О 1941-м еще ничего не сказано…
Я смотрю на друзей, что пришли к нам, чтобы позаниматься с мамой историей. Машка и Светка шепчутся в сторонке, кокетливо поглядывая на мальчиков. Машка нравится Кириллу, а Кирилл Машке. Правда, они не могут набраться смелости признаться друг другу в этом. Они ещё счастливы, потому что не знают того, что знаю я…
       В тот день над Балтикой стояла прекрасная погода. В Петергофе готовились к традиционному празднику «Проводы белых ночей» и ждали десятки тысяч ленинградцев. Но празднику не суждено было состояться, потому что уже днем 22 июня Кронштадт перешел на жизнь по законам военного времени.

***

10 августа. 1941 год. Ленинград.
Гром. Треск. Вой.
Мы переехали из Кронштадта на Васильевский остров в трёхкомнатную бабушкину квартиру, и живём теперь вместе с бабушкой. Мама сказала, что так всем легче будет. Но отсюда тоже слышны залпы артиллерии и вой самолётов, непонятно чьих: наших или фашистских.  Всё смешалось в общую какофонию звуков, мешая думать. Это и к лучшему, потому что в голове уже нет места ясным, светлым мыслям и звукам. Есть только крики, стоны, вой, ветер и холод.  Почему – то теперь мне всё время холодно, даже летом. Я не могу согреться, даже когда светит солнце: не вижу его и не чувствую тепла из – за дыма, гари, грохота и бомбёжки. Мы научились по первому сигналу воздушной тревоги спускаться в бомбоубежище. Даже капуша-Нинка (как называет её бабушка) собирается мгновенно: хватает старый бабушкин платок и вязаную куклу.
Когда начинается война? С первого кровопролития, сообщения по радио или может быть с первого тремора рук? Никто не знает. Потому что не было времени для осознания. Никто не мог подумать, что это страшное слово «война» станет реальностью. Надежды рухнули. Будущее исчезло. Осталось только гадать, каким бы оно могло быть. И когда люди снова обретут возможность мечтать?

***
16 августа. 1941 год. Ленинград
Убеждения. Душа. Глупость.
Сейчас, сидя на кровати в бабушкиной комнате и зарывшись в ватное одеяло, я смотрю в окно, которое крест – накрест заклеено газетными полосками.  Мама говорит, что это «для уменьшения вибрации во время бомбёжки и снижения риска осколочных ранений».  Картинки, которые рисует моё воображение, основываясь только на звуках, гораздо страшнее тех ужасов, про которые говорят мама с бабушкой шёпотом вечером на кухне.  Впрочем, они теперь редко говорят, потому что редко встречаются. Мама ушла из университета и, как её не отговаривала бабушка, пошла работать на Балтийский завод. Последний раз мы видели её дома 6 сентября 1941 года. А 8-го сентября началась блокада.
Вчера я услышала, что мама говорила бабушке, будто фашисты истребляют евреев. Вообще - то  я  многое   узнаю,  когда взрослые думают, что мы с Нинкой спим. А мне нужно знать, что происходит. Тогда немного исчезает противный липкий страх, проходит тревога, и становится чуть – чуть легче. Мама говорила, что Гитлер во время Первой мировой войны служил, а после поражения Германии был разочарован и начал во всём винить евреев. Потом мама прочитала бабушке целую лекцию о геноциде. Страшное, неприятное  и непонятное мне слово.  Я так и не поняла, что оно значит, но шепот мамы напугал меня. А многозначительное молчание бабушки в ответ напугало  ещё сильнее. Поэтому я решила тайком почитать мамин учебник по истории. (Мама пишет исторические статьи и заметки, но почему-то не отдаёт их в печать). Из книг я узнала, что во время гражданской войны в России были еврейские погромы (с 1918 по 1920годы было убито около 100 тысяч евреев). Ещё узнала, что геноцид – это истребление отдельных групп населения или целых народов! По политическим, расовым, национальным, этническим или религиозным мотивам. Какой ужас! Как люди  могут отнимать жизни у других людей из-за убеждений и идеологий. Ведь все равны перед Богом, и никто не имеет права вершить чью-то судьбу. Мне вспомнился мой одноклассник Лёвка Либерман – умнейший парень и душа компании. Интересно, где он сейчас.

***
13 февраля. 1942 год. Ленинград.
Голод. Сила. Лишения.
Очень хочется есть… Раньше я думала, что в свои 16 лет я сделала очень много – была прилежной ученицей, председателем учкома. Одной из первых принятых в пионеры и вступившей в комсомол. Но сейчас я понимаю, что этого недостаточно. Слишком мало, чтобы чем-то помочь своей Родине.  Солдатам на фронте, взрослым, работающим в тылу.
Теперь прошлое уже не имеет значения. Я давно перестала мечтать о работе преподавателем, как мама. Днем я работаю на Балтийском заводе. Ещё в июле прошлого года он полностью перешел на выполнение заказов для фронта. Такое время. Но я горжусь тем, что я там работаю.  Теперь я получаю дополнительный паёк хлеба как рабочая и приношу его домой Нинке и бабушке. Фронт получает от нас, балтийцев, досрочно отремонтированные корабли, минометы и снаряды. Пришлось быстро учиться. Мне доверили самую простую работу на  токарном станке – сверлить отверстия определённого диаметра в деталях для ремонта кораблей.  Людей не хватает. Не то что не хватает, их просто нет. Хотелось бы верить в то, что они временно уехали  или  в отпуске. Но все, кто мог, ушли на фронт. Люди продолжают уходить – все, кто ещё может держать оружие и стрелять. Мне страшно представить, скольких не станет к весне.
А ночью, пока бабушка с Нинкой спят, я тайком хожу в группу подготовки санинструкторов.  После того, как пропала мама, бабушка очень боится, что со мной или с Нинкой что-то случится. Но я не могу сидеть сложа руки, зная, что борьба идет не на жизнь, а на смерть.
Люди. Недавно я поняла, на что они способны в силу некоторых обстоятельств. Голода. Боли. Может быть, отчаяния. И не смею их винить. Недавно я ходила получать очередную порцию хлеба по карточкам.  И увидела, как девчушка, получив свою порцию, попыталась спрятать его поглубже, под куртку. Но только она отошла в сторонку, как мальчишка, чуть младше неё, подбежал к ней и, выхватив хлеб, стал запихивать куски в рот и глотать, не прожёвывая.
И всё – таки очень хочется есть…

***
17 апреля. 1942 год. Ленинград.
Темнота. Холод. Страх.
           Сидя на корточках в подвале на холодном полу, я понимаю, насколько всё тщетно. Я слышала, как раньше мама говорила бабушке, что солдаты будут стрелять в детей, если им прикажут, потому что они солдаты. Слышала, но не верила в горькую правду. А теперь  сижу в углу подвала, ушами хватая звуки  летящих над городом бомбардировщиков.  Съёживаюсь от разрыва каждой сброшенной бомбы, молюсь и думаю: «Только бы не сюда….». Руки дрожат. Дыхание прерывистое. Озноб по всему телу. Так ощущаются последние минуты жизни? И вдруг грохот взрыва переходит в тоненький пронзительный писк, а дальше - разрыв и …      темнота.

***
20 апреля. 1942 год. Ленинград.
Запах. Грязь. Ложь.
           Очнувшись в переполненном медпункте, я чувствовала лишь запах крови и нашатыря. Он заполнил мои легкие и грудь, не давая вздохнуть. Воспоминания нахлынули на меня сразу: где бабушка, где сестрёнка Нина, где я? Оказалось, что бомба попала прямо в многоэтажный дом, в подвале которого мы прятались. Из всех жильцов в живых осталась только я.
Лёжа в  госпитале, я у слышала разговор двух женщин. Пренеприятный, если  честно. Они говорили, что евреи в блокадном Ленинграде живут значительно лучше, чем остальные ленинградцы. По их словам, евреи сумели устроиться и в этих условиях. «Привилегированные», -  так они сказали. Одна  утверждала, что они не воюют во фронте, а другая добавила, что они  и сейчас ходят сытыми и холёными. Мне казалось, я почувствовала противный запах. Наверное, это был запах лжи.
Никто в  блокадном городе давно не был «холёным». Не говоря уже о сытости. Из-за голода люди творили страшные вещи. Я вспомнила о Лёвке Либермане, моём однокласснике. Талантливом, умном, главное – добром. Так вот, он добровольцем ушёл на фронт. И недавно от его матери я узнала,  что Лёвка героически погиб, защищая Ленинград. А ведь ему не было ещё восемнадцати. Он добавил себе в военкомате полтора года. Лёвкина мама рыдала, рассказывая мне об этом. А я не плакала, потому что не могла себе представить Лёву убитым.
          Мне неприятен был разговор этих женщин. Я постаралась быстрее уснуть. Но сон не приходил. Я снова лихорадочно перебираю в уме даты: 1481-й, 1612-й, 1812-й… А дальше какой? 1944-й или 1945 – й? Но раз история циклична, она повторяется, а это значит, что  мы снова победим. Не можем не победить. Ведь «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!», - вспомнила я, засыпая, обращение 22 июня 41-го к нашему народу.
          И всё – таки очень болит раненое плечо и рука….

***
17 января. 1943 год. Ленинград.
Разочарование. Потери. Человечность.
Принципы уходят, когда они мешают жить. Человечность также. Но бывают моменты, когда это необходимо. Сейчас, например. Когда голод полностью  изменил  жизнь ленинградцев. Теперь у  некоторых  жителей Ленинграда есть еще одно прозвище. Намного страшнее предыдущих.  От него стынет кровь в жилах -  «кошкоеды».
Оказывается, бывает так,  что кошачье мясо – единственный шанс выжить, не умереть от голода. Я с трудом представляю себе,   как  можно не только съесть, а даже обидеть нашу Машку  - бабушкину любимую кошку.         Но в то время многие мечтали произнести: «Соседского кота мы съели всей коммунальной квартирой», «Сегодня ели жареную кошку. Очень вкусно» или «Сегодня ели кролика. Это мы теперь так называем кошек».   
Когда кошек почти совсем не осталось, появилась другая проблема. Крысы. Они, как в страшной сказке, передвигались по городу целыми армиями. Они заполонили Ленинград. Именно кошки должны были охотиться на грызунов… 
         Я вспомнила, как мама рассказывала, что  из –за варварского уничтожения кошек, которых связывали с нечистой силой, 700 лет назад в Европе появилась бубонная чума, переносчиками которой тоже были крысы. И это было ужасно!
         Надежда и уверенность на то, что мы выживем, выстоим, появилась у меня, когда я увидела её. Дряхлую, тощую, полумертвую, с рельефными, выпирающими в разные стороны рёбрами, но всё еще дышащую. Кошку, настоящую, живую.  Одна старушка сохранила своей кошке жизнь. Увидев кошку, я поняла, что мы выживем.
        И действительно, на следующий день – 18 января – прорвали блокадное кольцо.

***
27 января. 1944 год. Ленинград.
        Цель. Фронт. Опасность.
        Сегодня блокада полностью снята. Она длилась 872 дня. Но об этом я узнала из сводки Совинформбюро по радио. Я всё – таки закончила курсы санинструкторов и  попала на фронт.
         Из-за этого пришлось всё оставить: дом, маму, бабушку, Нинку. Оказывается, когда оказываешься на грани жизни и смерти, приходит переосмысление ценностей.  Теперь я ясно представляю себе, что такое фашизм и геноцид. И сейчас цель моя и моих товарищей – не допустить, чтобы такое повторилось. 

***
9 мая. 1945 год. Ленинград.
Огонь. Душа. Конец.
«Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Война окончена! Фашистская Германия полностью разгромлена!»
Комсомолка 20-ти лет,  мечтавшая пойти по стопам матери и стать преподавателем, уже не слышала этих слов. Она не узнала, что война  закончилась победой Советского Союза, хотя искренне верила в это.  Не знала и того, что ее сестра Нинка осталась жива. Не знала, что мама и бабушка  не пережили блокаду. Не знала, что мамины книги всё же были опубликованы.  Как были опубликованы и  её  дневниковые записи. Как  не знала и того, что совершила подвиг, подорвав гранатой себя и  окруживших её немцев.
 Но при жизни героиня, обычная ленинградка,  точно знала, ради чего  она  жила и за что боролась, выступая против фашизма, геноцида и    антисемитизма.   Она знала, что нельзя унижать и уничтожать людей только за принадлежность к определённой расовой или этнической группе.


Послесловие

20 октября. 2022 год. Санкт - Петербург.
Мир. Правда.  Справедливость.
           Суд удовлетворил иск прокуратуры Санкт - Петербурга, которая просила признать блокаду военным преступлением и преступлением против человечности. Как заявил прокурор города, установленное число погибших жителей  - более 1 миллиона человек.
           Петербургский  суд признал блокаду Ленинграда геноцидом и военным преступлением. Судья постановила, что блокада Ленинграда является преступлением против человечности и геноцидом национальных групп, представляющих собой население СССР.