Глаза волка

Взрослая сказка.

  Давным-давно в огромном могучем лесу, где столетние деревья-великаны вздымают свои кроны ввысь, где звериные тропы уходят в густую чащу, и где нет места слабым и беззащитным, жила волчица со своими детенышами.

  Тяжелая жизнь хищника заставила ее быть сильной, смелой и бесстрашной. Заботясь о своих волчатах, она не знала ни сна, ни отдыха, пытаясь прокормить потомство.

 Ее друга-волка когда-то в прочные сети поймали охотники. И с тех пор ей приходилось одной, обламывая когти, скрести стены старой норы, чтобы мягкая земля не обрушила свод, добывать взрослеющим волчатам пропитание, учить их охотиться и защищаться. И волчица старалась, как могла.

  Лишь глубокой ночью, когда ее детеныши, свернувшись маленькими мохнатыми комочками, урчали и повизгивали во сне, она выходила на высокий холм, поросший репейником и жухлой травой, задирала морду вверх и тоскливо выла. То ли на луну, то ли зовя своего любимого, то ли просто от безысходности. Волки не умеют плакать, иначе бы ее красивые раскосые глаза наполнялись бы слезами. А по ее шелковистой серой шерсти на сухую траву скатывались бы тяжелые крупные капли .

  Так продолжалось изо дня в день. Как мутные воды неспешной реки несут прошлогодние листья к океану, текла и ее беспросветная, полная трудностей и опасностей жизнь дикого зверя. Волчица не жалела себя. Она знала, что без нее волчата умрут с голоду или будут растерзаны бродящими вокруг безжалостными хищниками. И воспринимала все как данность, понимая свое предназначение. Шла по жизни, уверенно ставя свои сильные испещренные шрамами лапы на тропу будущего.

  Как-то раз на засыпанной осенними листьями лесной тропе, ей навстречу ей попался бездомный пес. Стареющий, но сохранивший когда-то красивую осанку и некоторую силу, он, сам не зная, куда, не спеша брел по лесу, отмахиваясь от назойливых слепней, смешно тряся при этом косматой головой и размахивая в стороны редеющим репейным хвостом.

  Если бы волки могли смеяться, волчица наверняка слегка обнажила бы пасть в легком оскале, до чего нелепо и смешно выглядел этот бывший страж или охотник. Или кем там еще служат собаки, она не знала. А пес, между тем, подняв на волчицу глаза с редкими выцветшими ресницами, на минуту застыл. Казалось, глаза его стали шире, то ли от изумления (хотя собаки не умеют удивляться), то ли от желания лучше рассмотреть статную лесную амазонку.

  И поверьте, там было, отчего замереть. С широкой грудью, сильными мышцами, гладкой серо-буроватой шерстью и безумно красивыми (по его, собачьим меркам) глазами, волчица смотрела на него в упор независимо, настороженно, но не враждебно. Скорее, испытующе.

  Пес, не отрывая от волчицы слезящихся от старости глаз, наклонился и подобрал выпавшую из пасти баранью кость. Затем очень медленно и осторожно сделал пару шагов к королеве леса (а иначе он ее теперь не мог назвать). Чуть согнув передние лапы, придвинулся ближе и положил перед ней самое дорогое, что у него было в тот час: сахарную, с остатками мяса и свисающими сухожильями, косточку.

  Помедлив немного, волчица тоже осторожно, даже как бы нехотя, но взяла в зубы богатство. Хоть в ее тесной норе такие вкусности появлялись сейчас нечасто, это не совсем не означало, что наша героиня была готова подобрать все, что валяется на пыльной дороге. Не спеша развернулась спиной и с достоинством двинулась вглубь леса.

  А пес так и остался, замерев полусидя. Неподвижно, с прижатыми к земле передними лапами, чуть приоткрытой пастью, пронзительно глядя вслед удаляющейся богине. Вслед той, ради которой он теперь был готов украсть, загрызть, убить всех кур и уток в округе. Лишь бы принести все это богатство к ее когтистым лапам. (Это если бы звери имели чувства!)

   Волчицы не знают жалости. Но как иначе объяснить, что, почти скрывшись за зеленью кустов, она все-таки обернулась и подарила замершему вдали псу еще один взгляд. Тот послушно встал и засеменил следом. Вскоре густая листва поглотила зверей, оставив на тропе лишь пару опавших сентябрьских листков.

  С тех пор в старой норе стало немного теснее. Волчата, немного поворчав, все же подвинули немного свои пушистые зады, дав возможность примоститься рядом незнакомому зверю. От которого и пахнет иначе. И хвост у него не прижат между задними лапами, а мотается постоянно из стороны в сторону, особенно когда мама-волчица рядом. И выглядит который не как их папа-волк. Кого они, сказать по правде, помнили плохо. Но по маминым рассказам знали, что он большой, сильный и настоящий охотник. И зубы у пса не такие белые и острые, как у их мамы. Но под строгим взглядом волчицы детеныши поняли, что привыкнуть придется.

  Уже позже волчата решили, что этот внезапно пришедший в их жизнь странный чужак оказался не таким уж и плохим. Убегая каждый день куда-то, к вечеру он приносил в нору то ножку курицы, то какие-то длинные тонкие куски чего-то приятно пахнущего, похожего на мясо. Правда, жевалось это угощение с трудом. Волчата кашляли, пытаясь срыгнуть какие-то прозрачные пленки, в которые были завернуты аппетитные куски.

  Однажды, тяжело дыша, он задом втиснулся в узкий лаз норы, втянув за собой целую баранью ногу. Голодные щенки с тут же набросились на угощение. Урча и порыкивая друг на друга, срывали с белых костей сочные лоскуты темно-красного мяса. Волчица-мама спокойно наблюдала за этим, положив морду на передние лапы. А пес подполз к ней и лизнул в ухо. То ли от избытка гормонов (чувств у зверей же не бывает), то ли в поисках похвалы. В ответ она нехотя чуть придвинула к нему морду.

  Волчица была очень мудрой и жизнь в лесу научила ее основным правилам: что хорошо для ее детей, то и ей терпимо. Со временем тоска о пропавшем друге сменилась теплой привязанностью к этому, отбившемуся от своей стаи, представителю рода собачьего. До лучших времен этот простодушный лохматый и блошистый субъект мог жить с ними. Зла от него она не видела. Значит, он лучше, чем пустующее место в норе, справедливо рассуждала она. Это было даже полезно. Хоть волчицу и злило неумение пса выкусывать блох и толком вылизываться, она терпела, лишь иногда порыкивая.

  Тем более что щенки уже не сторонились его. Самая маленькая из волчат иногда подползала и тоненьким розоватым язычком скребла пса по поросшей седой щетиной щеке. Тот в ответ прикрывал от удовольствия слезящиеся глаза и в блаженстве замирал. Казалось, пасть растягивается в улыбку. Но нет, собаки не умеют улыбаться.

  Так пес и жил в волчьей стае, занимая безобидное положение где-то между самкой «альфа», которой, несомненно, была более опытная и сильная волчица, и ее двумя детенышами. Охотиться он не умел, но корм добывал исправно.   Привыкнув за долгие годы к жизни с людьми, пес с трудом мог разрыть землю в поисках мышей. Неумело скреб лапами стены норы, стараясь ее расширить, поднимая при этом тучи пыли и беспокоя жуков и червей.

  Но зато с веселым тявканьем бегал по полянкам наперегонки с волчатами. То скрывался в траве, подкарауливая их. Резко вскакивал и, высоко подняв передние лапы, взвивался в воздух. Уши нелепо болтались в воздухе, хвост мотался из стороны в сторону. Серо-белые комочки с визгом и тявканьем разбегались по поляне.

  Неведомо, от кого научившись, пес порой любил вставать на задние лапы и кружиться, наверное, в простодушном желании позабавить маму и волчат. Щенки заворожено смотрели на такую невидаль. Малышка однажды даже пыталась повторить, но скоро, потеряв равновесие, плюхнулась на траву

  Беззаботным детенышам было интересно и весело с пришлым псом в своих играх и забавах. Когда те пытались подвывать, копируя маму, наверное желая быть похожими на нее, пес тоже старательно тявкал что-то отдаленно напоминающее вой. Но разобрать было невозможно. Если бы волки могли смеяться, поляна в эти моменты, наверное, оглашалась бы смехом.

  Если бы животным было доступно чувство любви, можно было бы смело сказать: «Он любил их». Любил этих милых маленьких забавных взрослеющих волчат, любил их волчицу-мать. Даже не знал, кого больше. Пес считал их частью себя, чем-то неотделимым и родным.  Чувство это было немного странное, а что вы хотели от собаки? Желание заботиться оберегать смешивалось с тревогой, что он уже стар и не все уже способен им отдать из того,что хотелось бы. Но теплая волна захлестывала его всегда, когда он возвращался в нору. Огонек где-то там внутри впалой с годами собачьей груди горел и незримой ниточкой связывал его со стаей, даже если он был вдали. Лишь эти трое были единственными в его жизни существами, которые доказывали, что он еще кому-то нужен. Но показать этот он или не мог, или не умел. Кто знает?

 Сколь долго продолжалась эта немного странная жизнь этой необычной стаи, сказать трудно. Волчата уже подросли, окрепли. Вместе с матерью пока неумело, но учились охотиться. Пес все время был рядом.

  Если бы собаки знали, что такое счастье, и умели говорить, он наверняка поведал бы нам многое. Например что нет лучше места на земле, чем их уютная тесноватая нора, где можно засыпать, прижимаясь друг к другу боками. Согревая теплом и вдыхая запах ставших родными обитателей норы. Что нет на свете лучшего занятия, чем вместе с волчатами хватать пастью легкие снежинки первого снега или клубком кувыркаться на поляне. Или смотреть, как мама вылизывает щенят, а те щурятся от удовольствия.
 
 Но вот опять осенний листопад закружил вихрем разноцветных сморщенных завитушек, день стал короче, а по утрам в нору стала забираться прохлада.
В один из таких предзимних дней пес по тропинке спешил к знакомой (в собачьем языке нет слова «родной») норе. Но чей-то незнакомы резкий запах достиг слабо слышащих ноздрей.

  У входа в нору стоял незнакомый волк на сильных лапах, с красивой мощной шеей. Самец в упор смотрел на пришедшего. Но ничего этого сразу сникший пес не заметил. Он видел лишь  глаза волчицы, стоящей с волком бок о бок. В этих глазах было очень многое!  Наверное так не бывает и животные не могут испытывать столько чувств! Но пес увидел в этих глазах и легкую боль расставания, и просьбу понять и простить, даже капельку стыда.

Но все остальное заслоняло ее огромное, небесно-громадное теплое и воздушное ощущение счастья! Она наконец-то опять рядом с любимым! Все остальное казалось сейчас таким мелким и незначительным! Волчата тихонько сидели в сторонке, но уже с интересом поглядывали на красавца, который, очевидно был их отцом (если у волков есть понятие отец).

А строгие глаза волчицы неотрывно смотрели в упор и, казалось, кричали: «Найди свою стаю!»

Если бы собаки умели выть, пес бы завыл! Душераздирающе тоскливо! Одновременно ласково и грозно! Умоляя и грозя! Упрекая и извиняясь! Надеясь и отторгая! Вихрь чувств, от любви до ненависти, от надежды до бессилия смел бы все на своем пути, настолько сильно щемило бы в покрытой седеющей бурой шерстью груди. Если бы, конечно, старый бродячий пес знал, что такое чувства!

Но наукой точно доказано, что у зверей чувств (кроме пяти известных) не бывает. И поэтому пес молча развернулся и потрусил прочь. Глаза бегущего зверя слезились, конечно, от холодного встречного ветра. Дрожь колотила его, наверное, из-за приближающейся зимы. А лапы слегка дрожали, скорее всего, от усталости.

Малышка совсем немного пробежала вперед. Негромко тявкнула удаляющемуся псу вслед. Тот не обернулся. Она тявкнула еще. Казалось (только казалось!) немного призывнее и жалостливее. Не дождавшись ответа, она глянула на волчицу, чуть склонила мордочку и начала вылизывать свою маленькую лапку от остатков прилипших листочков.

Вскоре высокая трава скрыла сгорбившуюся спину спешащего прочь пса. Волчье семейство не спеша удалилось в нору. Лишь засохшие травинки склонялись от резкого ветра. А сквозь тяжелые нависающие тучи красным пятном сияло в промерзшем сером осеннем небе заходящее солнце.

Если бы у животных были чувства, сказка могла быть намного длиннее!
Наверное, длинною в жизнь!