Это злое слово - тишина

                А ты видел ее, совесть-то?..




                Поезда шли с востока на запад и с запада на восток.
                Ч.Т. Айматов «И дольше века длится день»
               

                1

Тетя Таня пришла к ним в гости в черном платье, шикарная, красивая, женственная. «Рафаэлевская женщина, назвал бы ее отец, если бы был жив,» - подумал про себя Иоганн, скрывая улыбку. С такой бы он мог поговорить о пользе науки и обучения, даже бы немного послушал мораль.
- Ты собираешься учиться или нет? - накануне праздничного вечера пристала к нему мать.
Она вообще отличалась умением выбирать самые неподходящие моменты для серьезных вопросов.
- Конечно, - ответил он.
- Когда? Дождешься, что тебя отчислят.
- Ну и пусть, - ответил Иоганн, меняя смиренный тон на упрямый, так как на кухню вошла сестра.
- А ты его поучи, мама, поучи, а то все за меня берешься, а он тоже хорош.
Злыдня, а не Дашка, только и ждала момента, как бы уколоть родного брата, а он ее всегда выручал. Вот и недавно прикрыл от матери, когда сестренка вечерком задержалась у приятеля.
- Ладно, я тебе это припомню, - шепнул он, выходя из кухни.
- Ты куда? - крикнула ему вслед мать. - Мы еще не договорили. Вернись немедленно! Куда пошел? Тебе учиться надо!
Желая избежать очередного скандала, Иоганн быстро обулся и вышел в коридор, напоследок попытавшись успокоить мать.
- Все нормально. Я почти все долги закрыл.
- Как же ты закрыл, если не черта не знаешь? Как ты экзамены будешь сдавать? - вошла в раж та.
- В сети посмотрю, - слегка, скорее случайно, чем нарочно, хлопнул он дверью и сбежал по лестнице, оскорбив мать в лучших ее чувствах.

;

- Попомнишь меня еще, когда поздно будет, - вечером, кормя его ужином, укоряла она его. - Старший же ты у меня, сестре должен пример подавать, а ты… Неужели не понимаешь, что волнуюсь я за тебя? Куда ты пойдешь, что будешь делать, если отчислят?
Иоганн молча ел второе, запивая натуральным, сделанным родными руками морсом. Спорить с матерью было бесполезно, она была слишком консервативна, слишком далека от сегодняшней жизни, хотя и любила его по-своему. Он тоже любил ее и знал, что не даст никому в обиду, но поговорить откровенно с ней не мог. Особенно теперь, после смерти отца.

;

Запретные слова. У каждой семьи есть такие. Пара фраз, из-за которых неминуемо разгорается скандал, пара фраз, из-за которых в разгар самого искреннего и шумного веселья в доме повисает тишина. Вторых Дашка боялась больше, чем первых.
- Опять ты начинаешь. Когда…
С самого утра мать опять сцепилась с братом, не замечая никого кругом. Дашке вообще иногда казалось, что ей нет места в этой семье, что она живет в ней, как чужая, сводная.
- Ерунда. Мать у нас не такая, ты же знаешь, - как-то разгоряченно, в порыве откровения бросил Иоганн.
- Не можешь простить отца? - тихо спросила она его и испуганно оглянулась на дверь в комнату родителей.
Брат хмуро отвернулся, пожал плечами.
- Не знаю. Просто я не понимаю, за что он так поступил с матерью.
- Но ты же общаешься с ним, ходишь к его новой подружке, - со злым укором заметила сестренка.
- Это другое. И вообще, он с ней расстался, живет теперь один. Хочет вернуться к матери.
- И что будет?
- Не знаю. Как решит она.
Тогда они так и не договорили, что-то помешало, а потом к Дашке пришла подруга, а брат собрался на секцию, и разговор прервался сам собой.
«Не стоит» и «думай, что делаешь» – любимые словечки отца.
- А ты сам всегда думаешь, что делаешь? - как-то зло, в сердцах бросила она ему. - Думаешь, вот так вернулся – и все? Посадил сына за руль, купил мне выпускное платье, маме цветы?! Молодец! Только я не Иоганн, меня за машину не купишь.
- Даша, как ты разговариваешь с отцом! - попробовала остановить ее мать.
- А ты? Ты как со мной разговариваешь? Вы только и делаете, что кричите на меня, а я ничего не сделала, слышите?! Ничего! Я правда была у подруги и задержалась, все! Не понимаю, из-за чего надо поднимать такой сыр-бор.
- Не тыкай матери.
- Как хочу, так и говорю. Пошли вы все!
Она тогда, конечно, заслуженно схлопотала пощечину, хотя и было обидно, потому что все равно, если отбросить ее маленькую ложь о подруге, в кое-чем она ТОЖЕ была права, и они в самом деле никогда не прислушивались к ее мнению.
- С чего ты завелась? Все нормально? - с полчаса после этого разговора успокаивал ее брат. - Ну, будет. Покричали друг на друга, поплакали, хватит рыдать уже. Ты же знаешь, я этого переносить не могу. Уйду. Мне уйти?
- У-у-у, останься, - схватила она Иоганна за руку.
- Тогда кончай рыдать. Тоже мне актриса большого драматического театра. Еще скажи спасибо, что так обошлось. Ты ведь и вправду хватила лишку.
Она приподнялась на постели, с шумом высморкалась, вытерла слезы.
- Правда? Я не хотела. Это я сгоряча.
- Ага. Как теперь расхлебывать будешь? Мать вон обиделась, сказала, что с тобой даже говорить не будет, пока не извинишься.
- А ты попроси ее, а?
- Ладно. Но извиняться придется. И думай, что говоришь в следующий раз. Надо же было такое ляпнуть.
Иоганн встал, потянулся во весь рост.
- Надоели вы мне все, мочи нет.
«Как же он все-таки похож на отца, - подумала невольно Дашка. - А я на мать. Это к несчастью. Тетка Таня говорит, что счастливые дети похожи наоборот: мальчики на мам, девочки на пап. Жаль». Ей тоже хотелось быть счастливой.

;

- Ну ты пойдешь извиняться или как? - спросил, выходя из комнаты брат.
- Давай еще немного подождем. С полчасика. И ты первый.
- А я-то тут причем? - сделал он непонимающий вид.
- Ну, пожалуйста.
Умела его сестренка вить из него веревки, что и говорить. Впрочем, Иоганну было легче согласиться и помочь Дашке примириться с матерью, чем еще пару дней ходить между надутыми щеками обеих.
- Женщины! Женщины, сын, это явление страшное, - как-то в шутку обмолвился его отец, когда они чинили машину.
- Ты маму имеешь в виду или Светлану?
- Да всех. Они из нас дураков делают, это точно, - разговорился отец. - Дай-ка ключ 9 на 12. Ага, вот тот.
Ход ремонта позволил легко и непринужденно сменить тон разговора, ловко свернув в сторону от опасной темы. Иоганн нормально относился к отцу, но все же такого контакта, как раньше, у них не было. Что-то мешало, даже не обида за себя. За себя ему обижаться было не за что. Ни его, ни Дашку отец, когда уходил из семьи, не забывал. И измена отца тоже была довольно банальна, такая же, как у многих. Просто не лежала душа поговорить о чем-то душевном, о том, что действительно волновало, слишком жива была в памяти картинка, как некрасиво отец поступил с матерью.
- Съездим на рыбалку в выходные? Ты как? Поедешь?
- Давай.
Иоганн с удовольствием проводил время с отцом, все лучше, чем в четырех стенах с Дашкой и матерью или однообразным досугом с приятелями. В последнее время он стал уставать от старой компании, а кое-кто из закадычных друзей просто напрягал его своим присутствием. Как-то расходились врозь дорожки, какие-то ценности, убеждения что ли.
- Какие в вашем возрасте могут быть убеждения? Ты вообще понимаешь, что ты делаешь или ни о чем не думаешь? Живешь, как живется, сынок? Так же нельзя!
В этом его мать была не права, хотя он и не мог объяснить ей причину происходящего. Они вообще не говорили о своих чувствах друг к другу. Не принято это было в их семье. Не по этикету, что ли…Хотя и волновались друг за друга. «Тише, пусть поспит», - громко шептала на всех мать, когда Иоганн в первый раз пришел домой сильно выпившим. Заботливо принесла ему тазик, укрыла, прогнала Дашку спать в общую комнату. «Когда ты болел маленький, я вот так же сидела, ты голову мне на колени положил, уснул, а я боялась шелохнуться. Температура у тебя была высокая, две ночи почти не спал. А теперь, кто бы мог подумать», - она нежно погладила его по волосам, но он лишь слегка двинул головой, подстраиваясь под ее руку, но не открывая глаза, не желая выдавать того, что не спит. «Да, быстро бежит время». Глаза Иоганна резанула острая боль, когда она приоткрыла дверь на свет, чтобы выйти. «Спи». Все-таки мать хорошо знала его, и ее не так просто было провести.

;

- Вставай, - растолкала его утром Дашка. - Отец велел тебя разбудить, сказал, тебе надо что-нибудь перекусить.
Иоганн сморщился при одной мысли о еде.
- Давай, а то мать волнуется.
Пришлось вставать, умываться, делать вид, что ничего не случилось, все снова в норме, терпеть насмешливые взгляды родителей, острый язычок сестры. В то утро он пожалел, что не живет уже отдельно от всех них. Вот и сейчас Иоганн подумал он том, что было бы неплохо иметь хоть комнатушку в общежитии.
- Еще чего. Бросишь мать на произвол судьбы?
- Брось, вспомни, какими мы были сами в молодости и какими были наши отцы, - приятным смехом рассмеялась тетя Таня, отвлекая Иоганна в сторону от мрачных мыслей. - Вспомни хотя бы, как отец к матери твоей на балкон лазил, а ваша соседка его за грабителя приняла. Рассказывали они? Вот смеху-то было!
Она снова рассмеялась. Нет, все-таки тетя Таня была мировая женщина: придет, и с ней как-то сразу становится веселее и разговор у всех клеится, Иоганн это давно подметил.
- Ну ладно, пойдем, пока мой курит у вас на балконе, посплетничаем. Мне с тобой посоветоваться надо.
Гостья увлекла хозяйку на кухню, оставив Иоганна с Дашкой наедине со своим вторым мужем, появившимся в ее жизни недавно и потому в первый раз попавшего к ним в гости.
- Ну что, будем знакомиться, ребята. Меня, как вы поняли, зовут Игорь, а ваша мать, похоже, лучшая подруга моей жены.
- Да, они дружат, - поддержала разговор Дарья.
- Давно?
- Еще со школы.
- Прилично. Иоганн, правильно? Куришь? Нет. А я вот грешу. Пойду на балкон, чтобы не дымить.
- Там у нас баночка под окурки, справа, - подсказала вежливая сестричка.
- Ты чего? - спросил ее Иоганн, когда за Игорем закрылась дверь. - С чего ты такая приветливая стала?
- А тебе что, жалко?
- Мне? Нет.
- Ну и ладно, и вообще, это ее дело, с кем жить. Подумаешь, на десять лет моложе.
Иногда сестренка на удивление точно могла схватить его мысли.
- Тетя Таня красивая и молодая еще.
- Угу.
- Вот и угу. Все вы мужики…
- Кто бы говорил…
Они синхронно скорчили друг другу рожицы.
- Ладно, я пошла, - безапелляционно заявила сестра.
- Смываешься?
- У меня «легальный» повод. Я еще в понедельник предупреждала, что пойду на день рождения, а ты матери обещал сегодня быть дома, помнишь? Тебе еще надо полку починить. Так что в этот раз ты проиграл.
- Дура, - беззлобно бросил сестре Иоганн.
- Сам дурак.

                2

Впервые Дашке пришла мысль об обратной связи между ней и родителями, когда увидела она после долгого перерыва отца пьяным, не так чтобы вдребезги, в дрова, но сильно, некрасиво, хоть и с остатками сознания и чувств. И ведь знала, что нельзя было оставлять его одного в гараже, нельзя было давать и томиться без дела; надо было вытащить его погулять, покататься на лыжах, хоть что-нибудь, он бы ей не отказал, как не отказывал никогда, и все же бросила, оставила его один на один с мыслями, с собственной жизнью в тот момент, когда мать после долгого и томительного возвращения семьи, стойко пережив все горести и насмешки, вдруг на ровном месте споткнулась, неудачно сломала ногу и оказалась в больнице. Хорошо еще что Иоганн поехал на зимние сборы, а то не миновать бы очередного скандала. Крутой нрав мог порой быть у ее брата, крутой и несговорчивый, а здесь надо было быть осторожным, не рубить с плеча, кое о чем и промолчать.
- Мой папаша тоже, как напьется, губы трубочкой, жрет все, что под руку попадет, и нахально так командует, - делилась своими переживаниями с Дашкой ее лучшая подруга Катька. - Твой-то тоже? Мать сама упала или как?
- Да нет, она сама, - как-то неуверенно протянула Дашка.
- А-а-а, понятно, подруга. Если так, то может лучше бы и не возвращался, а?
- Да нет, он хороший.
Дарья и сама не могла понять, почему не разубедила подругу, почему выставила отца в таком незаслуженно неприглядном свете. Как-то получилось, вот так. Постеснялась, что ли, или, наоборот, захотелось прибавить себе очки. «Вишь, какая страдалица», - после поругала она себя, но к теме этой больше не возвращалась и Катьке говорить об этом не позволяла, чем поддерживала самые худшие подозрения подруги.
- Да нет, мы нормально живем.
- Мы тоже. Только знаешь, что я думаю? Вот закончу я этот год и все. Шабаш. Надоело учиться. Пойду в официантки, поработаю, а потом, глядишь, выучусь на кассира что ли. Тетку мою помнишь? Страшная такая и образования с гулькин нос, как моя мать говорит, а работает зам. начальника ресторана, вот так, а моя мать что? С ее двумя высшими никого, лучше отца, приглядеть не смогла. Нет, я такой дурой не буду.
Но Дашка не разделяла убеждений подруги. Знала, учиться надо было сейчас, пока молодая, потом не захочется, да и вправду будет не к чему, а учиться ей хотелось. Не для профессии, это все была ерунда, дело наживное: раз-два вышел на работу, посмотрел, как другие люди делают, – и выучился, если только не на математика или программиста какого-нибудь. Нет, учиться хотелось для себя, чтобы не быть быдлом, как все, чтобы уметь рассуждать, а не просто потреблять новости, которыми пичкает тебя телевизор.
- Не успеваю думать, - как-то пожаловалась их матери соседка. - Столько всего говорят, что голова кругом. Нет, пусть они как знают живут, лишь бы нас не трогали.
А Дашка так не хотела. Это не жизнь, когда вполсилы, вполоборота. Жить она стремилась по-настоящему, и хоть пока еще не во всем это у нее получалось по причине зависимости от родителей, но дорогой, она чувствовала, шла верной и сворачивать в сторону была не намерена. Нет, она будет жить так, как хочет, и поступит туда, куда хочет, не то, что ее брат.

;

Болезнь отца…. Ему стало плохо в коридоре, когда он выходил на работу. Хорошо, что мать была еще дома, Иоганн. Вызвали скорую, отвезли в больницу. Инфаркт прошел на удивление легко, и они уже подумали, что проскочили, когда отрылось самое худшее – рак. Два года мучительной жизни, и отца не стало. Два года для такой формы – это еще очень много, утешали их врачи. Это, правда, было очень много, почти на пределе сил, и порой Дашке хотелось, чтобы отец умер быстрее, легче, хотя за такие мысли стоило убивать.

;

Омут. Черный, противный, до боли знакомый омут, свой, родной. «Что ты делаешь?» - голос совести? Матери? «Что ты делаешь со своей жизнью? Пьешь? Лучше бы пил. Молчишь? Все молчат, и все знают».
Так оно и было. Иоганн это знал и пользовался молчанием тех, кто был ему ближе всех по крови; до разговоров остальных дела ему не было, на них он научился не обращать внимания, пропускать мимо ушей.
- Завязывал бы сыночек, - ласково, робко просила его мать. - Ведь пропадешь.
- Все в порядке, у меня все под контролем, - отвечал он ей, и пока действительно, может и не во всем, но контролировал ситуацию, а хотел бы ее отпустить.
Хотел, но не мог, понимал, к чему все приведет, слышал, как кричит, надрывается в голос инстинкт самосохранения. Видно, в папашу пошел. Слаб человек. Слаб и живуч.
Если бы только ему удалось выключить совесть…
Не на миг, не на минуты, не на часы, а так – чтобы навсегда, на всю жизнь. Оставить все в прошлом и забыть.

«Я тебя прошу, сын…»
«Как ты меня уже достал!..»
«Что ты сказал? Повтори!»
«Ничего я не говорил. Тебе послышалось».
«Не ожидал такого от родного сына. Оказывается, змею на груди пригрел… Неужели откажешь в последней просьбе?.. Сын… Всего-то и надо…»
Но Иоганн не мог даже поговорить с кем-нибудь об этом, и молчание, и страшная, откровенная в своем обнажении жизни картинка происходящего, сцепившись вместе, разрывали голову, сердце, не давали дышать.

;

- Я хочу в туалет, - в очередной раз попросил отец, хотя с последней их совместной ходки не прошло и получаса. Самостоятельно ходить отец уже не мог – метастазы распространились по всему организму, проникли в спину, мозг, а потому обходился уткой или памперсами, но, когда Иоганн был дома, старался поддерживать бойцовский дух.
- Ничего, я уже лучше хожу, правда?
- Ты молодец, папа. Смотри, встал с кресла сам, идешь, не первый уже раз, тебе и вправду становится лучше, - поддержал отца Иоганн, принимая почти всю тяжесть тела на свои плечи.
- Мне бы только туалет снова самостоятельно освоить, не хочу быть вам с матерью обузой, да и Дашке на все это глядеть не надо. Семья ее еще впереди ждет, муж. Да и тебе приятного мало.
- Все нормально, папа. Пойдем.
И так изо дня в день. Снова и снова. Подъем, туалет, обтирание, кормление, туалет, укладка, смена белья, снова обтирание, кормление, в хорошие дни путешествие на своих двоих до туалета, в плохие – с кровати до ближайшего кресла, со всех сторон обложенного подушками и все равно неудобного, болезненного, не держащего рассыпающуюся в безволии спину.
Основная нагрузка, конечно, ложилась на мать, хотя Иоганн с Дашкой старались помогать, чем могли. Он больше, так как договорился с матерью сестру ограждать, беречь, все-таки выпускной класс, девчонка, девочка, не надо бы ей видеть такое. И все же Иоганн не раз думал о том, почему отец, когда еще мог, не сделал что-нибудь решительное, не избавил бы мать от всего этого.

;

- Устали вы от меня, наверное? Не говори, я знаю, что устали, чувствую. Но вот поверишь, вдруг так пожить захотелось, хоть так. А может, я еще и поживу?.. На Дашкиной свадьбе побуду или на твоей? Но ты не торопись, семья – это дело серьезное. Здесь промахнуться легко. Сходим? Не хочется в памперс. Надоело, как маленький, а так вроде себя человеком чувствуешь. С тобой можно. Мать жалко. Ты держись. Ты теперь у нее за главного мужчину. Опора и надежда. Не подведи меня.
Отец еще много чего говорил Иоганну, не слушая ответа. Да и не нужен был ему ответ, чужие слова раздражали, плохо доходили до разума, приходилось переспрашивать, а это было горько и неприятно. Впрочем, важнее разговоров для отца было присутствие другого человека рядом. В последние месяцы он до физической боли, до припадков боялся одиночества, бредил. Оставаясь один, паниковал. Ему все казалось, что кто-то ходит по квартире, кто-то хочет его куда-то забрать.
- Не поеду в больницу больше, так и знайте. Лучше меня здесь отравите. Умирать хочу дома.
- Чего ты, успокойся, кто тебя возьмет? Кому ты там нужен?
- Не скажи.
Обычный разговор в последние дни. И еще:
- Дожить бы до весны. Травку зеленую бы увидеть.
Или
- Не доживу, наверное, как могилу копать будут? В мерзлую землю нехорошо. Земля тяжелая.
- Мертвым все равно.
- Это да. Но вам же хоронить, поминки опять же. Свете позвонить не забудь, сам, только матери не говори. Все-таки мы с ней два года прожили, не по-человечески как-то не сказать.
- Позвоню.
- А Дашка как учится? Говорит, что хорошо все. Врет, наверное?
- Да нет, все в порядке.
- Ты следи. Баба из нее растет с характером, приглядывай за ней, как брат. Хотя куда тебе.
- Ладно. Я понимаю.
Вот и в тот день все было, как обычно. Иоганн пришел домой пораньше, до сестры, чтобы успеть сводить отца в туалет, разделся, бросил вещи, прошел в комнату. Погода в тот день стояла муторная, тяжелая, и подъем их был с кровати вялым: как мешок с овсом, еле шевелился отец. Потом вроде ничего, расходился. Сделали все дела, поменяли исподнее, уселись в кресло. Чтобы не слушать очередные нравоучения, Иоганн включил телевизор, щелкнул на новости, сделал громче звук. Чужие страдания минут на пять обеспечивали ему тишину, но в тот вечер отцу захотелось поговорить.
- Расскажи что-нибудь. Как дела, как учишься?
- Нормально.
- Как товарищи? С Петькой давно не виделся? Куда он подался теперь?
Иоганн отделывался пустыми ответами, косился на часы. Мать с сестрой задерживались, а ему нужно было еще успеть на тренировку. Потом мать позвонила, сказала, что стоит в пробке, попросила дождаться ее.
- Пусть пока с тобой посидит, все ему в радость, ты же знаешь, как он не любит лежать один.
- Ладно.
Они еще немного посмотрели телевизор, обсудили прежние рыбалки, сделали вечернюю зарядку, чтобы мышцы совсем не атрофировались.
- Я бы поел что-нибудь, - сказал отец, и Иоганн сморщился, так как процесс кормления, за который обычно отвечала мать, был крайне неприятен.
Глотательный рефлекс у отца был нарушен, и пища через раз шла назад вместе со слюной, доставляя отцу страдания как физические, так и моральные по причине своей немощи, но сегодня после зарядки он чувствовал себя лучше, даже говорил веселее, и, видимо, надеялся, застать светлый промежуток и поесть по-человечески. Такое тоже бывало. Такое было и в тот раз, почти до конца, до чая, когда сознание больного снова на миг отключилось, и подбородок, согревшись от пищи, поплыл вниз.
- Отец! - встряхнул его Иоганн. - Проснись. Или, если хочешь спать, давай ложись, а я пойду на секцию тогда. Мать скоро приедет.
- Нет, давай еще немного посидим, - жалостливо попросил папа.
Иоганн поморщился.
- Ладно, только держи голову. Ты хоть руки-ноги что ли поразминал бы пока, а то сидишь, как мумия в кресле.
Заслуженный по содержанию упрек, ибо отец неохотно делал зарядку, предписанную врачом, и несправедливое по духу замечание, просто срыв, усталость, злость на то, что сегодня его планам не удастся осуществиться, а так хотелось еще после секции зайти кое-куда с ребятами, расслабиться, ему это сейчас не помешало.
- Расскажи что-нибудь.
- Держи спину.
Они еще немного посидели, а потом перед приходом матери решили еще раз сходить в туалет, а уже после надеть памперс на ночь.
- Держись за меня, обеими руками, а то я тебя не удержу, - прикрикнул Иоганн на отца, когда они сворачивали за угол, протискивались в узкую каморку.
- Держись, кому говорят!
Глаза отца как-то потускнели, а сам он начал оседать на Иоганна.
- Стой, кому говорят! Упадем же сейчас на ванну.
Каким-то чудом он высвободил одну руку и ударил отца по щеке. Раз-другой, желая вернуть сознание, подхватил под мышки, выдохнув, развернул и почти в броске опустил тело на унитаз, потряс за плечи.
- Ты меня слышишь?
- А? Голова болит. Проводи меня до постели.
- Сейчас. Сходим и провожу, а то мы встанем, а ты мне все сделаешь, и потом убирать.
 - Ты прав. Пошло.
 - Все нормально? Сиди, не вставай, я сейчас приду. Поправлю постель и приду за тобой.
Отец послушно остался сидеть на месте. Убедившись, что все в порядке, Иоганн вышел в коридор, направился к комнате. Он отлучился всего лишь на минуту, но, когда вернулся, голова отца снова бессильно висела на плече, а тело, откинувшись назад, упиралось в удачно оказавшуюся на своем месте стенку.
- Папа!
Он снова потряс отца за плечи, добился того, чтобы тот открыл глаза. Они встали, молча, ничего не говоря, с открытым ртом и слюной на подбородке дошли до кровати, легли. Дыхание отца было тяжелым, прерывистым, пронзительным, порой срывающимся на визг, и Иоганн, испугавшись, позвонил матери. Та вызвала скорую. Врачи приехали уже на труп. Узнав о диагнозе, долго не задержались, дали телефон морга и уехали. Потом пришла мать. Дашку она предусмотрительно под каким-то предлогом отправила к Татьяне. Закрутились обычные дела. Одежда, простынь, двое из морга.
- Все нормально, мама. Все было очень быстро. Мы только сходили в туалет, пришли, и ему стало плохо. Хорошо, что успели сходить в туалет, - утешал мать Иоганн. - Он умер быстро.
Врачи констатировали естественную смерть.
Такова была легальная история, история, которую он, разумеется, с купюрами рассказывал матери, без – приберег для сестры и самых близких друзей. Некрасивая, но кажущаяся правдивой, из сюжета которой он опустил самый важный момент.
С ясной головой и холодным расчетом он безжалостно выкинул из правды пару мгновений, спрятанных ото всех, но не от себя, потому что от себя, от потаенных мыслей, знающих твои желания и намерения, все, что ты сделал и не сделал, можно было убежать хоть на край света, но забыть о реальности, о том, что кровавой меткой прочертил своей рукой в своей памяти, умело, аккуратно, безнаказанно, словно ничего и не было, было нельзя. Такая вот тавтология. Умное словечко, за которым спряталось страшное, тоскливое в своей безысходности чувство, с которым тяжело было жить, но еще страшнее умирать, и в результате этой запутанной внутренней борьбы, Иоганн, как говно в проруби, по-другому он не мог охарактеризовать себя, метался между чем-то и чем-то, все равно между чем, лишь бы не стоять на месте, лишь бы не останавливаться, лишь бы не думать, что будет дальше и что будет в конце концов, каким будет его будущее и какое будущее он заслужил.

                3

Дарья плакала. Хорошая новость: ее брат остался жить. Плохая новость: он был жив, и случившееся ничему его не научило. Это она поняла почти сразу, на второй минуте их разговора, сидя на больничной койке и сжимая его руку.
- Зачем ты так? Глупо ведь.
Курс бешено дорогой реабилитации, за который мать отдала последние сбережения, тоже мало помог.
- Мне нужно свыкнуться с новой жизнью, - сказал Иоганн и, без предупреждения съехав с родной квартиры, исчез месяцев на пять, чтобы потом появиться снова, весь расфуфыренный, на машине, с золотой цепочкой на руке.
- Откуда?
В отличие от матери, после смерти отца потерявшей всякую гордость, Дашка была упряма, как черт, и очень принципиальна.
- Ну, ты и дурак, - вынесла она вердикт, выяснив все до конца.
- Это другие дураки, а я умный. И клиентуру свою хорошо знаю. Можно сказать, на собственной шкуре, - мрачно усмехнулся брат.
- И долго ты так собираешься… жить, - она с трудом подобрала нейтральное слово, не хотелось все-таки сразу отпугнуть брата от дома, уж очень радовалась его возвращению мать.
- Пока поработаю, - ушел от ответа Иоганн.
- Ну-ну, - недоверчиво покачала головой Дашка. - Это ты матери заливай. А учиться как же? Будешь?
- Зачем? Не мое это. Да и не нужно все это сейчас. Никому не нужно.
- Хоть бы матери подыграл, бестолочь. Одна ей радость. В крайнем случае за зачеты и платить можно. Вон какая у тебя цепь.
Иоганн самодовольно покрутил кистью руки.
- Заметила?
- Не вижу оснований гордиться, - отрезала Дашка. - Каким ты стал…
- Каким? - с вызовом он посмотрел ей прямо в глаза.
- Жестким. Жестоким, - не смогла точнее определить свои чувства Дашка.
Иоганн пожал плечами.
- Так жизнь такая.
- Нечего на жизнь пенять, коли…
Она резко осеклась, заметив, как изменилось лицо брата. Секунду они помолчали. Потом он выдал ей нечто совсем неожиданное.
- Думаешь, я не знаю?.. А как по-другому. У вас воровать? В подворотне валяться? Не бросить мне, Дашка. А так если что закроют, и все.
- А если дружки твои за долгами к матери придут? Ты о нас подумал, деятель?!.
Так и не договорились они ни о чем. Иоганн пару дней дома переночевал, пожил, как в отпуске, маминых борщей да блинчиков отъелся, и был таков.
Телефон, правда, ей оставил, на крайний случай. Матери другой дал. На который не больно-то дозвонишься.
- Не волнуйся, приходить буду. Раза два в неделю, если получиться.
- Приходи, сынок, - бессильно согласилась на ультиматум мать.
А что ей оставалось делать? Теперь бы Дашку не потерять…Одна беда…

;

По-хорошему, ей было бы уже неплохо начинать работу над конспектами, дипломом, но Дашка взяла себе выходной. И болела, и вообще.
Два дня в постели сделали свое дело. Самочувствие ее улучшилось, но в понедельник все равно надо было еще быть осторожнее. Горло есть горло, и ей не очень хотелось по-настоящему болеть.
Дашка замечала: в последнее время терпение матери было минимальным. Чуть что, сразу скрывалась в крик. Нервы. А кто бы ее винил?.. Надо было потихоньку возвращать маму в строй, улыбаться чаще. Татьяна говорит: доброжелательное отношение делает нашу жизнь краше. Ничто не стоит так дешево и не обходится нам так дорого…
Поработав пару дней над конспектами, Даша почувствовала, что вернулась в строй, хотя объем работы все еще подводил. Не хватало внутреннего запала. К чему все это? Зачем? Ее любимая учеба вдруг перестала приносить удовольствие. Может и вправду, как сказал Иоганн, переросла?..
- Умные книги можно читать и самостоятельно, - заметил ей брат в свой последний приход. - Кто тебе мешает. А в жизни… Много тебе школьная математика пригодилась?
Дашка растерянно пожала плечами.
- Вот видишь, разве что деньги считать. И так во всем. С большинством нынешних работ справится и мартышка, а мы с тобой не гении, во врачи, инженеры не пошли. Так что ерунда все это. Разве что для бумажки. Но ты учись, если нравится.
Все-таки отходил он потихоньку душой. Добрел. Перестал в каждом слове оппозицию себе выискивать, а то не разговаривал – на войну шел.

;

Грета тоже заметила, как легко ее стали выводить из строя разные мелочи. Работа бесила. Впрочем, ей и раньше не очень давались все эти бумажки: планы, отчеты, стратегии, концепции, идеи… Что там еще? Инновации… А, точно, инновации…
Глядя на пустой диван, где любил после ужина сидеть Сережа, она грустно покачала головой. Пропала семья. Умер муж – и пропала семья… Что-то она не углядела в сыне. В Дашке. Не понимала их совсем. Чем они живут, что собираются делать дальше. Но за сына боялась больше.
Интересно, Иоганн никогда не отличался хорошим характером, но раньше ей получалось так не переживать, верила, что все образуется, а теперь нервничала наперекор ситуации, которая, если посмотреть объективно, все же медленно, но верно улучшалась, пусть и не сразу.
- Только бы не сорвался, Господи. Только бы не сорвался, - каждый вечер молилась она, но сыну под одной крышей с сестрой жить не разрешила.
Нечего Дашку с пути сбивать. Да и ходили к Иоганну всякие. Редко, но все же ходили. Поэтому и прогнала. Хотя бог видит, как ждала его возвращения. Надеялась, что одумается.
 - Мам, я в колледж пошел, - на третий год после смерит отца обрадовал он ее. - Учиться буду.
- На кого?
- На техника. Потом можно будет курсы пройти крановщика. Они неплохо зарабатывают, я узнал. И можно на север, в порт, уехать, или на вахту.
- Не хочешь видеть мать, да?
- Я ж не поэтому. Ты знаешь.
Она знала, хоть никогда вслух не произносила. А вот Дашка не стеснялась. Называла вещи своими именами.
- А что такого? Если он мой брат, то не может быть порядочной свиньей, что ли?
- Причем тут это?!
Ругалась Грета с дочерью теперь часто. Как раньше с сыном. Переключилась что ли? И как только людям удается жить в мире и ладу друг с другом? Вот Татьяна, третьего мужа уже сменила, и со всеми в хороших отношениях. Грета так не могла. Не тот был характер.
- Нечего на характер пенять, - не соглашалась с ней дочь.
Но что она понимала? Пожила бы с нее, хлебнула бы лиха.
Впрочем, краем сознания Грета понимала, что с дочерью все же была не совсем справедлива. Все, что происходило в семье, касалось и Дашки. Только вот та особо не переживала. Только морали матери и брату читала. Тоже мне педагог. От горшка два вершка, а туда же…

;

Кажется, дело продвинулось. Иоганн нервно сплюнул через плечо: боялся спугнуть удачу. Во всяком случае, учиться ему понравилось. После института его взяли сразу на второй курс, перезачли кучу предметов, и он, счастливый тем, что освобожден от лишней мороки, наслаждался свободой: ходил только на пары спецпредметов и практику, а в остальное время по-прежнему подрабатывал в кальяной, кое-что подбрасывал ребятам из колледжа, в меру, осторожно, хотя дело это ему уже порядком надоело. Потому и затеял учебу. Даже ускоренный индивидуальный план проплатил. В копеечку он ему, кстати, вышел.
Иоганн надеялся: протяну еще годик-полтора, накоплю деньжат, и брошу все к чертовой матери, если все хорошо будет. Уеду. В родном городе его больше никто не держал.
Дашка выросла. Сама за себя отвечает. Мать? А что мать. Глядишь, ей тоже так легче будет. С глаз долой… Начнет новую жизнь. Вон Светлана же начала.
А звонить?.. Звонить – это всегда пожалуйста. Не пещерный век сейчас. Связь есть везде. Только бы хватило ему терпения!.. Медленно все шло по его жизни. Нервозно. Вот и в учебе много лишнего было, хотя вроде образование техническое.
Интересно, каково приходится Дашке? С ее специальностью у нее вообще, наверно, одна вода в учебниках, лить да лить, никакой конкретики.
Первую свою учебу – на юриста – Иоганн не ставил ни в грош. Когда поступал, думал, что юриспруденция – это логика, красота, слаженность мысли, а оказалось – плутократия. Лишь бы людей запутать, и чтобы никто ничего разобрать не мог. Искусственная профессия. Для прикрытия некрасивых государственных интересов. Под государством он понимал ни официально-избранную власть, ни народ, а кучку магнатов, только и думающих о том, как свое не отдать, а чужое заграбастать. Законы одних богатых против других богатых и для защиты от бедных – вот и все, что он вынес с трех курсов института. Все сессии успешно сдал, а с последнего курса ушел, хотя мог и потерпеть годик.
- Получи первый диплом и сменишь специальность, - уговаривала его мать.
Только ему все это не надо было. Деньги? Он тогда уже понял, что деньги и без диплома зарабатывать можно. Не на всю жизнь, конечно. Хотя кто знает… Махнул он на себя рукой. Первые два года после смерти отца провел, как в тумане. Если бы не совестно было перед матерью, может и сгинул бы там, но она за лечение заплатила. Квартиру ему сняла, обула, одела заново. Стыдно стало: такой великовозрастный оболтус, а прокормить себя не может. Потом еще вот медицина испугала. Ладно, помрешь, а если вытащат?.. Не хотелось жить овощем. Правда пить много стал, и на курево Дашка ругалась, но тут у него было, как у всех в его новой группе. Ничем он среди ребят помладше не выделялся. Еще один плюсик, почему пошел на рабочую профессию. Пусть не его, но все же более комфортная среда. Среди белых воротничков или офисного планктона он себя не видел. Не мог долго на месте сидеть. Хотя задачки с подковыркой решал. Надо же, вот и не думал, а оказалось, что у него мало-мальски есть техническое мышление.
- Или общий кругозор?
Вот не могла не съехидничать Дашка. Тоже мне сестра. Нет бы поддержать брата.

                4

Дашка сгорела быстро. Меланома. С многочисленными метастазами в легких. Не быстрей отца, но держалась дольше. Ухаживать брату и матери за собой не позволяла.
- Наворовал? Вот и найми мне сиделку, - поставила ультиматум брату.
- Да я не ворую.
- Знаю. Деньги с неба сыплются.
- Все законно, - попытался переубедить ее он. - Мы торгуем легальными смесями.
- Ой, давай не будем. Это ты матери или в полиции можешь заливать.
Все-то она знала. Дура! Сразу ведь не сказала. Дождалась, когда совсем плохо станет. И тоже по-хитрому, не напрямую матери, через него, брата.
- Ты ей все равно всю жизнь дурные новости одни приносил, принесешь еще одну. Не хочу портить себе репутацию.
Свинья! И язык до чего остер. Как бритва. Вот кому в юристы идти надо было, а то пошла в педагоги. Ну, какой из нее педагог? Ни грамма любви к детям. Это она из вредности, наперекор, чтоб только не в экономисты, как отец хотел.
- Считать чужие деньги? Ну уж дудки!
А ведь математика ей давалась. И кому лучше сделала? Ни себе, ни людям. Но настырная. Учиться не бросила, даже когда узнала. Диплом досрочно защитила.
- Для матери. В гроб положишь. Шучу, я, братишка, шучу. Ты чего? Все там будем. Тебе ли не знать. Ты ж в коме два дня тогда провалялся. Мать от палаты не отходила, я думала, не переживет.
- Это другое. Из комы выходят, - возразил ей Иоганн.
- В обе стороны, брат. Вот и представь, что у меня просто будет другая сторона. Открою дверь, а там… Кто знает. Может, другая жизнь, а может, ничего.
- Все шутишь.
- А с кем мне так еще поговорить? С сиделкой? Чтобы она меня в сумасшедшие записала? Или с матерью? Так та сама чокнется, даром что верующая. Это она так, за каждую соломинку хватается. Подточил ты ее сильно, брат. Не ожидала она такой жизни.
- Давай не будем.
Иоганн встал, прерывая разговор.
- Постой. Давай не будем. Ты ведь и вправду теперь у нее один остался. Кто бы мог подумать… Пару лет назад я бы на тебя ни гроша не поставила.
- Хочешь, чтобы я ушел. Уйду, - обиделся Иоганн.
- Не уйдешь, - сестра сильно закашлялась, задыхаясь. - У тебя, как и тогда, нет «легального» повода. Помнишь? Не обзавелся нужными подругами.
- Ну почему. Что-то ты меня уж со всех счетов списываешь.
Сестра махнула рукой.
- Девушек твоих я знаю. Молодого тела захотелось, вот и пошел в колледж? Заодно подзаработать?
- Поссоримся ведь, - на этот раз серьезно предупредил ее брат.
- Извини. Таблетки портят характер.
- Нечего…
Она замахала рукой.
- Знаю. Скажешь: дурной нрав...
Он попробовал пошутить.
- Заметь, не я сказал, а ты.
И погрозил ей пальцем.
- Возможно, - примирительно ответила сестра, и Иоганн напрягся, ожидая подвоха. - Только вот серьезно нам с тобой поговорить все равно придется. На чистоту. Не отвертишься. Что будем делать с матерью, брат?..

;

На похоронах Грета плакала до дрожи. Даже когда хоронили Сергея так не рыдала, а ведь со смертью мужа осталась одна. Родители ее умерли, близких родственников давно не было, разве что какие-нибудь дальние, что имеют обыкновение объявляться, когда делят наследство, но после ее смерти делить особенно будет нечего. С мужем, пока он работал, они жили прочно, но не богато. Потом все их сбережения пошли ему на лечение, остатки перепали сыну. Правда, Иоганн потом вернул. Грета предпочитала не спрашивать, откуда. Живой и ладно. Вроде за ум взялся. Учиться пошел. А тут снова опять двадцать пять.
Если бы не подруга Татьяна, не знаю, не пережила бы она ту страшную ночь после похорон. Татьяна до утра с ней сидела, одну не оставляла. А оно ей надо?.. Чужой все-таки она ей человек, не родня. Да и своих забот, должно быть, хватает.
Под утро Грету сморил сон. Сказались нервы и усталость. Во сне она продолжала плакать и жаловалась на несправедливость жизни.
- Дашку-то за что? За что забрал?
Иоганн опять замкнулся, притих. Словно в рот воды набрал. Даже последнего слова на поминках не сказал, сыночек…
Только и хватало его на то, чтобы продукты закупать, да за квартиру за полгода вперед заплатить. Но о сыне сил у Греты думать больше не было. Пусть живет, как хочет. Что могла, она как мать сделала. Своего ума не вставишь. Был бы жив отец… да и то тот еще кобель был.
Эта Светка уж просто последней каплей оказалась. Выгнала Грета мужа из дому. Считай два года мучилась, а потом приняла. А как не принять?.. Страшно одной. И тяжело. Кому в таком возрасте уже нужна?.. Она не Татьяна. С мужиками себя держать не умела. Принять-то приняла, а видишь, как вышло. Опять себе и детям на горе. Может и было бы лучше, чтобы он там, вдалеке от них, умер. Ничего, продержались бы как-нибудь. Живут же люди… Прожила бы и она. И сам умер, и жизнь детям сломал.
А могло все сложиться по-другому. А так что?..
Она оглянулась: кругом, куда не падал взгляд, выселись, нависали, давили душу стены комнаты. Еще не рассвело, и поэтому казалось, что квартира их была еще меньше, чем на самом деле, и, если бы не храп Татьяны («Надо же! У человека есть-таки недостатки,» - как-то отвлеченно подумала про себя Грета), впечатление складывалась, что сама она, как в могиле. Только что не тихо, слава тебе господи. Дыхание человека, и то ладно. Тишину она сейчас бы не перенесла.
Душу разрывало на клочья.
Где же все-таки она, эта справедливость?..