Невозможная История. Судьба вторая

Невозможная История.

Судьба вторая.

"...О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!..." писано в послании святого апостола Павла к Римлянам...

Древний, немощный старец с трудом спустился с широкой лавки, заменяющей в его маленькой келье постель, и опустился, кряхтя, на колени. В углу, едва освещенное неверным огоньком лампадки, на него строго смотрело изображение Господа нашего, Исуса Христа. Колени, казалось, совсем не чувствовали леденящего холода каменного пола.

Старик истово молился, прося Господа простить ему его грехи...
Закончив молитву и перекрестившись двуеперстием, он с трудом поднялся. Начинался новый день. Весенний день шесть тысяч девятьсот тринадцатого года от сотворения мира. *

* Разница между летоисчислениями от сотворения мира (от Адама) в Византийской системе летоисчисления и Рождества Христова - 5508 лет.

Их село было многонациональным. Соседкой по парте, у Ванюшки Иванова, была татарка Рашидя. Спереди и сзади сидели мальчишки - чуваши. Находясь с самого детства в такой многоязычной среде, хочешь не хочешь, человек в совершенстве говорил на нескольких языках. Ванюшке, скорее всего, это помогало на уроках немецкого...
Но, в общем то, учился он так себе. Не хватая звезд с неба... Мечтателем и фантазером был Иванов...

Как же он теперь жалел, что так невнимательно слушал своих учителей! Эх, как бы помог ему сейчас хоть самый плохонький, истрепанный, зачитанный до дыр предыдущими школьниками, - учебник истории!...

Летом, после работы на колхозном комбайне, (а все мальчишки после шестого класса, как сговорясь, устроились штурвальными), вместо того, чтобы поспать или, на худой конец, бежать в клуб, он с учителем физики засматривался в школьный телескоп на искорки далеких звезд. И мечтал, что вот было бы здорово полететь к ним на фотонном корабле. Или, вместо изучения физики долгими зимними вечерами, - наяривал ритмы на гитаре в сельском клубе, снова видя в мечтах, как он выступает на сцене самого большого, самого лучшего концертного зала области!... И, главное, - ОНА гордиться им!...

И после школы, законным итогом мечтаний, была учеба в районном сельхозтехникуме.
Получив по окончании "мохнашки" корочки водителя третьего класса и механизатора просто "широченного" профиля, Иван отправился топтать сапоги в ряды вооруженных сил, на тот момент уже Российской Федерации. Советский Союз к тому времени благополучно почил в бозе... Или - дал дуба... Кому как нравиться!...

Шел недоброй памяти одна тысяча девятьсот девяносто четвертый год.
Осенний призыв, в который попал Иван, еще не догадывался, что вместо полутора лет, достанется служить им полных два года. И какими же кровавыми будут для них эти года!
Уже следующей весной пятьсот восемьдесят девятый мотопехотный полк двадцать седьмой миротворческой дивизии понес колоссальные, страшные потери убитыми и ранеными...

Но случилось чудо, и Иван Иванов, механик - водитель БМП выбрался из мясорубки войны не только живым, но и без единой царапины! Не иначе как помогли мамины и бабушкины молитвы, или крестик, который он не снимал с шеи все это время. Благо, что замполит не придирался. Хороший был замполит*... Вечная ему память!...

------------------------------------------------
* Во времена службы Ивана в вооруженных силах РФ уже не было должности "замполит". Так, между собой, военнослужащие называли заместителей командира подразделения по воспитательной работе.
-------------------------------------------------

Вернувшись с армии, Иван поработал немного в разваливающемся колхозе, где годами ни разу не платили зарплату, а потом подался на вахту.
Работал в дорожниках, на грейдере; работал на севере, на Урале возил трубы; работал... А на что жить, если не работаешь? Вот только за всеми этими вахтами он так и не женился... Не дожидались его невесты. То с войны, то с очередной вахты, все спешили выйти замуж...

И севера тоже сыграли с Иваном злую шутку.
Года летели. Жизнь, все более и более ускорялась, с годами становясь только сложнее. Не дождавшись внуков, ушел из этого мира отец. А потом и мать. Иван остался совершенно один... Здоровье, как то вдруг, - тоже начало быстро кончаться... 

Тогда, не унывающий Иванов нашел, как ему казалось, компромисс. Устроился, по знакомству, в охрану. С***ю фирму, занимающуюся нефтегазовыми трубопроводами.

Дьявол бы забрал эту фирму! 
Спохватившись что вновь помянул нечистого, старик снова забормотал слова молитвы.
 - ... И не введи меня в искушение, но избавь меня от лукавого... Бормотал он себе под нос, направляясь к конторке для письма, на которой лежала толстая книга.

Нет, он не переписывал книги. Он занимался описанием своей истории. Пусть на покупку пергамента для нее у старика ушли почти все деньги, что он скопил за долгие годы скитаний, он ни разу не пожалел об этом.

Память о пережитом. Что еще ему остается в этом мире? Только память... Окончив свой труд он предпримет последнее свое путешествие. Далекое и трудное путешествие к оврагу с огромным валуном, возле которого стоял..., нет, вернее всего, - будет стоять через сотни лет его вагончик...

Там он распорядиться, чтобы его книгу закопали под камень. Ведь в том далеком будущем, скоро, он на это надеялся, валун уберут с насиженного места чтобы освободить кусок обрыва для прокладки нефтяной трубы, трасса которой уперлась в эту преграду. Тогда, по крайней мере, будет шанс у бульдозериста или экскаваторщика увидеть тючок с его книгой. И, возможно, начальник службы безопасности не станет поднимать на ноги полицию, разыскивая его как без вести пропавшего...

Хоть так он попытается снять с своей души тяжесть. Осознание того, что из за его пропажи пострадает ни в чем неповинный.

- ... ближнего своего, как самого себя...

Шептали иссохшиеся от старости губы. Он был уверен, Господь не оставит его в труде праведном. Он обязательно выполнит задуманное!
Добравшись к конторке, он затеплил свечу, окунул перо в чернила и старательно вывел первое слово в новой строке...


Шла вторая неделя, как Иван остался один возле валуна. Метровые сугробы постепенно серели, оседая стылой талой водой, мачтовые сосны на полуденном припеке, отражая золотистой корой солнечное сияние наполняли сырой лесной воздух смолистым ароматом. Весна!...

Иван знал, из - за распутицы вряд ли кто приедет к нему. По измочаленной гусеницами бульдозеров, экскаваторов и трубоукладчиков трассе просто не реально доехать до вагончика даже на Уазе, не то, что на Ниве. А хлеб, консервы и свечи уже кончились. И, следовательно, придется ему ногами мерять километры до ближайшей деревни...

Хочешь ни хочешь, а голод - не тетка... Выйдя из вагончика, он нерешительно замер, оценивая, в какую сторону идти. По грязной дороге, полной наполнившихся талой водой луж, или по тропинке через овраг... И выбрал путь к Марьинке... Через овраг...

Когда Иван с набитым продуктами рюкзаком за спиной вернулся к оврагу, по всему широкому дну его, словно бесконечная, молочная в ярком свете луны река, тек плотный туман. На противоположном крае темнела громада камня, возле которой серели, словно детские игрушки,  его вагончик и согнанная к нему техника.

В нехорошем предчувствии заныло сердце. Он постоял, не решаясь спускаться в молочную завесу. Вот только выбора не было...

- Был выбор! Баран ты упрямый!...

Старик выкрикнул это в полный голос, словно споря сам с собой. Не обращая внимания на разделявшие его теперешнего и его тогдашнего - расстояние и столетия.

- Ты мог заночевать на той стороне, а не лезть в это дьявольское варево!

Но, вновь спохватившись что помянул нечистого, снова забормотал слова молитвы.

Да! Он мог бы заночевать на той стороне! Полазив по мокрым к вечеру сугробам, набрать сырых веток. Мог попытаться разжечь из них костер. Мог попробовать дождаться у этого костра рассвета, не обращая внимания на вой голодных волков... Но зачем все это? Если стоит перейти на противоположную сторону оврага и вот он, - твой вагончик. В тамбуре которого лежат заботливо сложенные им же сухие дрова. Стоит растопить ими печь, и в вагончике станет тепло и уютно, (он давно уже научился обеспечивать себе уют минимальными средствами); забормочет, доказывая что он не один на всем белом свете, - радиоприемник; на плите заклокочет кипятком старенький, видавший виды чайник... Стоит перейти заполненный туманом овраг...

Решившись, Иван спустился в сырую белесую мглу. Путь до противоположного обрыва показался ему необычайно долгим. Бешено колотилось сердце в предчувствии непоправимого...

Но вот, наконец, и начало подъема наверх!

Яркая луна освещала густой темный лес, стоящий непроницаемой стеной, без малейшего намека на просеку трассы нефтепровода, серебрила грани валуна... И ни вагончика, ни техники вокруг него тоже не было!...

Иван с криком бросился обратно. На этот раз противоположный обрыв оказался перед ним горазд быстрее. Срывая в кровь ногти, он на четвереньках вскарабкался на кромку обрыва и оглянулся... Увы! По прежнему мутной рекой, клубясь, текло под ногами покрывало тумана, сверкала полная луна, темнел сплошной стеной дремучий лес, высилась громада камня... Вагончика не было! И Иван снова бросился к противоположному краю...

Когда заалел мутный рассвет, Иван в последний раз поднялся на верх обрыва и без сил опустился на... траву! Не было и намека на снег, еще вчера лежавший метровыми сугробами. Но Иван уже не удивлялся этому. После ночи, которую он провел в попытках вернуться назад, к своему вагончику, бесчисленного количества переходов от одного края оврага к другому, у него просто не было сил. Привалясь спиной к толстенному стволу сосны он уснул...

Проснувшись, Иван увидел все ту же картину. И, махнув на все рукой, отправился в глубь леса. В сторону ближайшей деревни. По крайней мере ему так показалось...

Родился он в местах, где леса далеко не редкость. Но в такой глухомани, в таком буреломе он очутился впервые...

В общем, заблудился Иван Иванов! Наверно, именно тогда, поняв что он безнадежно заплутал, его рассудок постарался адаптировать происходящее с ним, скрыв действительность за милосердной пеленой беспамятства...

Иван слегка тронулся умом.


Пришел он в себя шагая следом за скрипящей телегой на деревянных колесах. В телеге сидели два мужика и дородная женщина. Упитанная лошадь, с трудом тянула тяжело груженый воз. Узкая грунтовая дорога, разбитая следами узких тележных колес, часто петляла. Вокруг высокой стеной громоздился сосновый мачтовый лес. Посмотреть на вершины сосен - шапка упадет!... Шапка действительно упала, и Иван замешкался, подбирая ее. Тут же получив тычек в спину. Как оказалось, сзади шла еще одна лошадь!

- Ну чего встал, убогенький! Шагай! До святых отцов еще далеко!
-Тятя! Может возьмем его к себе на телегу?

Послышался девичий голосок.

- Вот еще! Лошадке и так не легко! Пусть шагает! Вон какой справный!
- Да он последний раз вчера ел! В котомке ничего не осталось, я видела!...
- Ну покорми вечером, чего там. Я же не против... Но на телегу не зови, не пущу! Лошадь еще из - за него надрывать!...

Было странно слушать все это, словно говорившие не обращали внимание на то, что он тут, рядом! Все слышит и все понимает!
Да правда ли, что он все понимает? Где это он? Как тут оказался? Кто эти люди и куда они все направляются? Десятки вопросов одновременно заметались в голове.

- Ну что встал, пошел!

Раздался за спиной уже другой, злой хриплый голос. Спину обожгло сильным ударом и Иван резко обернулся. Возница очередной подводы, которому показалось что Иван стоит на пути лошади огрел его хлыстом.

Он уже замахнулся еще раз перетянуть Ивана по хребтине, но увидев его осмысленный и совсем не дружеский взгляд, опустил хлыст и растерянно произнес:
- Гляди ты, как зыркает! Словно и не блаженный вовсе! Ты не зыркай, слышь! Или я тебя!...
- Чего ты меня?

Со злостью, которую и сам от себя не ожидал, проговорил Иван. Возница промолчал. Лошадь, мерно налегая на хомут протащила телегу дальше.

Иван, стоя возле толстого ствола березы пропустил мимо себя все подводы и пошел вслед последней. Ходьба успокаивала. Мимо неспешно текли сволы сосен, берез, сплошной стеной вставали кусты малины. С чистого, невыразимо голубого неба весело и ярко сверкало солнце. Монотонный скрип телег лился ненавязчивой, привычной мелодией. Иван неторопливо шагал, удивляясь отсутствию усталости. Словно такая ходьба была для него совершенно привычным делом. А ведь он последний раз ходил на дальние расстояния, пожалуй, еще в учебке. Там их гоняли в марш - броски регулярно.
Одно ощущение того, что он не один, что идет по дороге, а не плутает в буреломе, доставляло удовольствие и навевало умиротворение. Словно Божия благодать сошла на него, грешного.
Даже и сейчас, спустя столько лет, старик помнил возвышенную радость, испытанную им тогда.

И он зашагал вслед за подводами, тихо радуясь жизни.
Вечером, присев возле костра, он развязал свой рюкзак и обнаружил в нем кусочки засохшего хлеба и пластиковую бутылку, наполненную водой. Единственное напоминание о его походе в магазин.
 
Принимая эту жизнь такой, какая она была для него в тот момент, радуясь уже одному тому, что у него есть хоть что то съедобное, он принялся жевать сухари, запивая их водой из бутылки. Подходили люди из обоза и молча бросали в раскрытый рюкзак куски хлеба. А он благодарил каждого... Уснул он тут же. У костра.

На следующее утро обоз отправился дальше. И он по прежнему шел вместе с обозом. Слушая разговоры, иногда задавая осторожные вопросы.

В обозе собрались приказчики, везшие купеческий товар с ярмарок Нижнего Новгорода и Рязани, паломники по святым местам и двое купцов, спешащих в Ярославово городище. Многие интересовались у купцов, почему они предпочли долгий путь по суше быстрому и приятному путешествию по реке, но те только отшучивались. Немногочисленная вооруженная охрана купцов только хмурилась, когда кто нибудь их крестьян или приказчиков начинал приставать к ним с подобными вопросами.

- Ну а ты сам то что? Что не плывешь на барже, а скрипишь на телеге?

Не выдержал однажды седой купеческий страж.

- Так ушкуйники...
- Вот - вот... Ушкуйники!*...

И вновь замолчал, словно этим все объяснил спрашивающему...

------------------------------------------------
* Ушкуйники - организованные шайки разбойников, "лихих людей" промышлявших на Волге и ее притоках. Примерно в описываемое время Новгородские ушкуйники захватывали и жгли Нижний Новгород.
----------------------------------------

Ивану это ни о чем не говорило. Он просто слушал, впитывая информацию, пытаясь составить для себя хоть какую то достоверную картину действительности.

Однажды, к вечеру необычайно жаркого дня, он, с очередного пригорка, увидел на холме вкопанные частоколом высокие, заостренные вверху бревна, и деревянную церквушку с венчавшим ее небольшим крестом над открытыми воротами входа.

- Слава тебе, Господи!

Доносилось с подвод. Все искренне радовались встреченной на пути церкви.

Как оказалось, это был монастырь. Ночевали на монастырском дворе, под защитой высоких, толстых деревянных стен. В ту ночь, первую его ночь в монастыре, первую после возвращения памяти ночь под защитой стен, Иван спал тревожно. Часто просыпаясь от непонятных, непривычных звуков, как оказалось никогда не засыпавшей обители.
В ночной темноте ходили по своим, ему не ведомым делам монахи, откуда - то доносились глухие голоса, произносящие молитвы...

Забылся сном он только под утро, решив проситься у монахов, чтобы позволили остаться с ними. Тут, в монастыре, с его непрекращающейся кипучей жизнью, он точно не останется наедине с самим собой. Не будет одинок!
Да и куда ему теперь стремиться? Он и раньше то, в двадцать первом веке был одинок после смерти родных. А теперь - тем более!... А тут - хоть какая то определенность...

Монастырская братия приняла Ивана. Нашлось ему и занятие. Пилить и колоть дрова, носить воду...


День сменялся новым днем. Была пища, была одежда и было место для сна. Иван учил молитвы и стоял службы вместе с остальными монахами.

На Маковецком холме, в центре огороженного оградой участка, располагались общая трапезная и церковь Святой Троицы, окруженные со всех четырех сторон кельями. С противоположной от ворот с находящейся над ними церковью Димитрия Солунского возделывались огороды и находились хозяйственные постройки. Выходящая из ворот тропа вела к реке.

Игумном монастыря был отец Сергий, некогда поселившийся в этом месте с братом - иноком находящегося верстах в семи отсюда Хотьковского Покровского монастыря. Через три года был поставлен деревянный храм, освященный во имя Святой Троицы. А еще спустя пару лет основан был монастырь. А несколько лет назад монастырь стал Ценобий,  патриарх Константинопольский Филофей благословил монастырь на общежитийный устав.

Иначе Ивану было бы отказано в его просьбе остаться в монастыре. Только это, да еще то, что он не скрываясь носил на шее свой крестик, сыграло роль в том, что ему разрешили остаться при монастыре.

Как удивился Иван, узнав что еще очень мало крестиан решается открыто носить крест, что очень мало в монастырях дорогих в переписке священных книг. Что очень много мест, где до сих пор нет православного священника и любой, даже совершенно неграмотный, может объявить себя попом и начать вести службы. Зачастую на ходу придумывая не только собственное толкование учения, но и обряды!*

---------------------------------------------
* О подобном упоминает историк С. М. Соловьев в своей "Истории России с древнейших времен".
--------------------------------------------------------

И это постоянно рождало множество ересей, порой разительно отличающихся от настоящей, правильной веры. Так, что спустя несколько лет уже невозможно найти хоть что то общее между ними, настолько обряды смешивались с местными суевериями и обычаями уклада жизни...

На следующую весну прошел слух, что ордынский правитель Мамай собирает войска для похода на православных. Как объяснили Ивану, лет пятьдесят тому назад ордынский правитель - хан Узбек принял в качестве веры ересь. И активно насаждал ее в орде. Ту же ересь продолжал насаждать и его переемник, сын - хан Джанибек. На протяжении почти четырех десятков лет все до одного приверженцы старой, истинно ордынской религии были уничтожены. Князья, отправляясь в Орду, заранее писали завещания и прощались навек с своими домашними... Выбора у них не было. Так и так грозила смерть!...

Теперь, как видно, Мамай, (хоть и не хан, но беклярбек, настолько могущественный, что по своему желанию менявший потомков хана Батыя на ордынском престоле), решил навести свои порядки и веру на Руси...  Все встревожились. Монахи, особенно те, кто в прошлом участвовал в войнах, (а таких было большинство в монастыре), - серьезно занялись обороной монастыря. У Ивана многократно прибавилось работы. И раньше то он только успевал поворачиваться с дровами и водой, а теперь он и рубил в лесу деревья, вкапывал бревна, восстанавливая начавшую было разрушаться стену, и таскал наверх, к бойницам, камни и вязанки дров для будущих костров и поднимал наверх котлы, в которых на этих кострах будет кипятиться масло, чтобы раскаленным выливаться на головы штурмующих монастырь супостатов. Да мало ли дел у монастырского послушника* при подготовке обители к осаде! А то, что ненавистный ворог придет под стены лавры никто из монахов не сомневался!

-------------------------------
* Послушник - готовящийся принять монашество, проходящий послушание, состоящее в выполнении назначенных ему в монастыре работ.
----------------------------------------------------------

Но Бог хранил православную Русь в тот год. Мамай, занятый интригами по свержению одного Чингизида и утверждению на его место другого, более послушного ему, Мамаю, так и не вторгся с разорительным набегом. Но молва донесла, что обозленный на великого князя Димитрия Владимирского, отказавшегося лет шесть назад принять его волю и признать верховным над собой Тверского князя Михаила Александровича, и уже было начавшего собирать ополчение против его набега. И хотя спустя всего несколько лет поганый Мамай замирился с Димитрием, он пару лет назад вновь выдал Михаилу Тверскому ярлык на стольный Владимир. За Михаилом Тверским стоял его родственник, Литовский Ольгерд. Тот самый, что дважды приходил под стены Москвы, вотчины Димитрия, и что спустя всего год после получения Михаилом Тверским ярлыка на Великое Княжение в Ярославле обращался к византийскому патриарху Филофею с просьбой дать Киеву собственного митрополита, в обход митрополита Алексия, с властью на Смоленск, Тверь, Новосиль и Нижний Новгород. Разрушая тем самым единство православной веры. Ясно было любому, что новый отдельный митрополит будет послушным орудием в руках князей Литовских...
Литовское войско объединенное с бесчисленными туменами Мамая. Страшная сила!

И устоять перед подобной страшной силой, этим профессиональным воинством тихому монастырю могло помочь только чудо.

С наступлением осени, после завершения сбора урожая на огородах, основной работой послушника Ивана, - стала заготовка дров. Привезенные из леса сухостоины Иван на козлах пилил лучковой пилой. Тонкая и узкая полоска стали была закреплена в деревянной раме. Довольно неудобное изобретение, особенно для человека, имевшего в детстве дело с двуручной пилой. Но из - за дороговизны металла, двуручную пилу монастырский кузнец не согласился изготовить, не смотря на всю ее привлекательность. А уж сколько раз Иван расписывал достоинства той пилы!...

Особенно тяжело было совладать с твердыми, словно состоящими из такого же железа, стволами сухих дубов. Зубья пилы с огромным трудом справлялись с твердой древесиной и каждый рез занимал очень долгое время.

Устав, Иван начал пилить дубок с вершины, а не с толстого, закрученного в узел комля. Тонкие ветви послушно становились полешками, которые будут жарко гореть морозными зимними ночами в монастырской трапезной или обогревать кельи монахов. Складывая напиленное в поленницу, он немного отдыхал, - руки расслаблялись от монотонных движений.

Отпилив последний сучек Иван был поражен. Внутренняя, центральная часть ствола отделилась от наружней. Словно при высыхании дерева процесс шел не равномерно, и внутренняя часть усохла значительно больше внешней. В идеально ровном, круглом отверстии длинного, ровного ствола лежала такая же идеальная жердь.

Но не это поразило Ивана, а то, что когда он вынул эту жердь для удобства дальнейшей своей работы, оставшаяся часть ствола живо напомнила ему...

Словом, перед глазами Ивана всплыл зев пушки! Словно зачарованный, смотрел он в темное отверстие дубового ствола, а в голове, снова и снова грохотали взрывы и раздавался монотонный, механический стук автоматных очередей!

Вот она, - неимоверно страшная сила, способная справиться с ордами Мамая!...

Да и с любыми ворогами православной веры!...

Промерять глубину ствола и просверлить, прожечь запальное отверстие в конце отгнившей сердцевины, у самого комля, на дне зарядной камеры... Чтобы огонь мог запалить заряд пороха. А в качестве поражающего элемента, в отсутствии дорогого железа, - вполне подойдут мелкие острые камни или даже речная галька...

Вот только порох!... Иван просто не знал, как его можно приготовить. Знали, несомненно, - древние китайцы, довольно скоро, - он это тоже помнил, - должны были вновь изобрести это страшное вещество просвещенные европейцы...

Помнил, что в основе пороха был древесный уголь, а так же сера и, кажется, селитра. Но как ее получают и в каких пропорциях смешивают Иван не знал. Но зато он знал человека, который это мог знать!

Монастырь служил прибежищем всем, кто, как и Иван, не имел возможности ощущать себя покойно и свободно в миру. И среди таких, живших в монастыре, был монах Бертольд. Князь по рождению, он столь долго находился в орде, в далеких от родины местах, что вернувшись домой оказался словно немым*. Почти совсем забыв родную речь. Княжество его давным - давно перешло в руки другого рода. А из его родни вообще не осталось никого. Тогда то он, чтобы не опасаться за свою жизнь и постригся в монахи. В добавок ко всем бедам, в местном климате обострилась кожная болезнь, которой он заразился в жарких странах.

На остатки средств, привезенных с собой, Бертольд покупал у заезжих купцов книги на незнакомых языках, куски ярко - желтой серы, кувшины масла, различные травы, которые применял для лечения. Иван для него даже рылся в помойных ямах, выбирая в них среди серого налета, какие - то кристаллики.

-------------------------------------------
* На Руси "немой" и "иностранец" зачастую обозначались одним словом - "немец".
-------------------------------------------------

Скинув дубовое бревно с козел и откатив его подальше, чтобы ни кто не распилил его случайно в его отсутствие, Иван, прихватив на всякий случай с собой пилу, со всех сил припустил к келье монаха Бертольда.

Видимо вид его, когда он ворвался в полутемную комнату монаха, внушил Бертольду некоторые опасения. Его невменяемость, до того, как он очутился в монастыре, была всем прекрасно известна. И, видимо, Бертольд решил что Иван вновь тронулся умом.

- Что случилось?

Бертольд, не смотря на долгие годы проведенные в монастыре, до сих пор довольно плохо говорил по русски. Впрочем, Иван тоже не мог похвастаться чистотой выговора. Хорошо, что они хоть как то понимали друг друга.

- Господин! Знаешь ли ты, что такое селитра?
- Конечно!
- И где ее взять?
- Это и ты знаешь...
- Я?
- Конечно ты! Ты же сам мне ее собирал!
- Собирал? Я?

Бертольд не торопясь встал, и, подойдя к своему сундуку достал тряпицу с завернутыми в нее серыми кристаллами из монастырской помойки.

- Вот селитра!

Иван потрясенно смотрел на искомое вещество. Слегка оправившись, он заикаясь спросил:
- А как изготовить порох ты, случайно, не знаешь?
- Порох... Нет. Что это такое?
- Это смесь селитры, серы и древесного угля...
- Интересно! Такой смеси для лечения я еще не пробовал... Нет! Порох я не знаю!... Зачем он тебе?
- Нужно, господин! Очень нужно!...

Опыты заняли несколько месяцев. Смешивая в постепенно увеличивающихся пропорциях тщательно перетертые селитру, выпрошенный у монастырского кузнеца древесный уголь и серу, Иван пробовал поджигать получавшуюся смесь. Самую малость. Основная, львиная доля изготовленной смеси уходила на лечение Бертольда.

Наконец Иван нашел самый оптимальный вариант. Пять частей селитры, три части древесного угля и две части серы*. Черный порошок мгновенно вспыхивал, выделяя огромные клубы густого темного дыма.

-------------------------------------------
* Документальных следов существования немецкого монаха Бертольда Щварца, родившегося в Фрайбурге и открывшего порох в тюрьме, куда он якобы попал за колдовство, не существует. Некоторые отождествляют его с Бертольдом из Лютцельштеттена, другие с Константином Анклитцена, - монаха то ли из Майнца, то ли из Нюрнберга, открывшего порох то ли в Келье, то ли в Госларе. Казненного в 1388 году за чернокнижничество в Праге...
(С тем же успехом можно отнести открытие "зелья" и к нашему герою, - "немцу" монаху (чернецу) Бертольду. Ставшему в памяти людей немцем - монахом Бертольдом Шварцем (Черным).)
Появление пороха в Европе относят к периоду с 1313 по 1359 год.
---------------------------------------------------

К тому времени давно было притащено Иваном просверленное кузнецом дубовое бревно. Едва посещаясь в келье Бертольда оно лежало вдоль стены и очень мешало монаху. Но тот терпел, после всех долгих объяснений Ивана.

- Жаль, что для пробы у нас так мало селитры и серы...
- Ну, с селитрой проще, - помойка, слава тебе Господи, в монастыре не одна, да и угля углежоги за зиму наготовили, а вот серу придется покупать! Моих запасов на твою задумку точно не хватит!

Пришлось Ивану идти на поклон к отцу Сергию. Он долго и путано объяснял, решился даже показать настоятелю порох, поджечь его на тряпице.

Убедил!...


Пригревало солнце. Курился пар над навозом помойных куч, в которые всю осень и зиму жители монастыря выбрасывали не только остатки пищи и выгребенную из печей золу, но и навоз и солому из под ног монастырских животных, слоями перемешанные друг на друге. Чернецы* и послушники, поминая недобрым словом Ивана и Бертольда, копались в навозных кучах, выбирая кристаллики селитры.
 
--------------------------------------------------
* "Чернец" - синоним слова "монах".
--------------------------------------------------

Все приходящие в монастырь купцы, первым делом, допытывались теперь монахами на предмет нахождения в их товаре серы. И, если такая действительно присутствовала, весь ее запас тут же выкупался монастырской казной.

Углежоги, привезшие из леса годовой запас угля для кузни, были вновь отправлены на его заготовку.

Иван, прекрасно понимал, что теперь ему, кровь из носу, - необходимо продемонстрировать отцу Сергию и всей монастырской братии так ярко описанное им чудесное сверхоружие.

Либо... Либо шкуру с него сдерут... И это будет вовсе не оборот речи!...


Вначале Иван планировал просто положить ствол на насыпное возвышение. Но в последствии этого ему показалось мало. Он придумал прицеливать орудие по горизонтали, вбивая клинья между вкопанными по сторонами ствола небольшими бревнами и центральной перекладиной, изготовленной им на манер невольничьей колодки. Изготовленной из двух, плотно охватывавших ствол кусков дерева. А по вертикали, - изготовив приступку в виде лесенки, чтобы можно было класть на ее ступеньки комель пушки.

Наконец все приготовления были завершены. Неподалеку от ворот монастыря, за тыном, напротив входа в церковь Димитрия Солунского, на земляном возвышении, между частоколом из четырех вертикально вкопанных по сторонам ствола пушки бревен лежала надежда монастыря.

Надежда всего будущего...

Иван забил в ствол деревянной толкушкой самодельного банника зашитую в тряпку колбаску порохового заряда. Под пристальными, недоверчивыми взглядами монахов вложил завернутые в такую же тряпицу катыши речной гальки и так же плотно утрамбовал в стволе. Перейдя к комлю, проткнул острой тонкой спицей изготовленный в пушке заряд и сверху, осторожно, присыпал отверстие в пушке порохом.

Еще раз пригляделся к наводке лежащей перед ним пушки. Вроде бы все сделано как нужно... Вот только прицел... Остается надеяться что он попадет... До стоявших в качестве мишеней двух коров и хромой лошадки было шагов пятьсот...

Огромное расстояние для его деревянного изделия!

Запалив в горевшем неподалеку костре смолистую ветку, быстро поднес ее к запалу!

- Огонь!...

Его возглас слился с громом выстрела.
Выстрел показался громом не только никогда не слыхавшим ничего подобного монахам, но и отвыкшему от канонады, в тишине средневековья, - самому Ивану.

Вдали бились в конвульсиях агонии первые жертвы огнестрельного оружия, - ни в чем не виновные коровки и лошадка...

Монахи и сам отец Сергий удивленно смотрели и не верили увиденному. Как это? На таком огромном расстоянии и всех сразу? Небывалое!...

А Иван упал на колени и молился...

Именно тогда он понял, для чего Господь перенес его в этот мир! От одного его, его стараний, его скудного знания и веры - зависело спасение всего православного христианства на этой Земле!... Для этого, только для одного этого прожил он все свои одинокие и нелегкие годы! И именно для одного этого его жизнь просто не могла быть иной! Просто необходимы были все невзгоды, все трагедии, пережитые им, чтобы промысел Божий в конце концов привел его именно сюда, в этот тихий монастырь!...

И началась долгая работа. Для лучшего созревания селитры навозные кучи стали перекладывать соломой и хворостом, засыпать золой из печей и накрывать плотным дерном. Эти "селитреницы" нужно было регулярно обильно проливать водой...

Во все ближайшие леса снаряжались монахи на поиски подходящих дубовых сухостоин. Одно за другим изготавливались орудия...

За оградой монастыря, все чаще и чаще, раздавался рукотворный гром орудий. Монахи тренировались, постигая искусство пушечной стрельбы.

Осенью пришла весть, что татары Мамая, (стало быть не сами Золотоордынцы, а воины других, подчиненных Мамаю орд как понял Иван из объяснений монахов), у реки Пьяна перебили совместное Московско - Суздальское воинство.

Командовал войском сын Дмитрия Константиновича, князя Нижегородского, - княжич Иван. За сто верст от города он то ли проявил беспечность, то ли просто оказался слаб, но допустил в войске пьянство и разгул. Вместо того, чтобы нести дозор от супостата, успокоенные известием что Арап - шах с войсками по прежнему стоит на Волчьей Воде, повели себя словно дети.

"...Начаша ловы за зверми и птицами творити, и потехи деюще не имея ни малейшаго сомнения..."

Татар, тайными тропами, провел местный князь Алабуга. И началась резня застигнутых врасплох!

Кто сумел добежать до реки, - тонули в ее водах. Там же, - в водах Пьяны, - закончил свои дни и беспечный княжич Иван Дмитриевич.
Город и все княжество оказались совсем без защиты. Спустя всего трое суток, после резни на Пьяне, татары Мамая ворвались в Нижний Новгород. Грабеж продолжался целых три дня, после чего подожженный татарами город заполыхал. Набег продолжился вплоть до Рязани, которую ждала та же участь!

Ободренная набегом татар подняла голову мордва... К счастью для православных, тут на выручку подоспел князь Городецкий Борис Константинович с своей дружиной...


В следующем году произошло много событий!

В феврале того года скончался митрополит Алексий, - наставник и главный советчик великого князя Димитрия Московского. Который одной верою своей был способен вылечить любого от болезни*.

--------------------------------------------------------
* Елевферий (Симеон) Федорович Бяконт (Митрополит Алексий) родился между 1292 - 1305 годами, умер 12 февраля 1378 года. С 1354 года митрополит Киевский и всея Руси.
После исцеления страдавшей глазами ханши Тайдулу, специально вызвавшей его для этого в Орду, пользовался большой благосклонностью в Орде.
---------------------------------------------------------

После смерти Алексия Московский князь решил сотворить небывалое! Захотел возвести в патриархи своего духовника Митяя. Вынудил того постричься в монахи и занять архимандрию в придворном Спасском монастыре.

А направленного к нему из Византии патриарха Киприана принять отказался. Да ладно бы просто отказался! Но, по его наущению, поезд патриарха подвергли разграблению и не допустили в Москву!
Киприан за это всех причастных к сему позору отлучил от церкви и проклял по правилам Святых Отцов!

Раздрай в православной вере не мог остаться безнаказанным.

Неверный Мамай отправил на Русь целых пять туменов* подчиненных ему ордынцев. Вел орду мурза Бегиш. В подчинении у него были нойоны и темники Хази - бей, Коверга, Карабулуг, Костров.

------------------------------------------------------
* Тумен состоял из десяти тысяч всадников.
-------------------------------------------------------

Проведав о том, великий князь Владимирский, собрав все имевшиеся силы, отправился на встречу.

Прослышав о появившемся в монастыре новом оружии, по пути завернул в монастырь.

Овладение мастерством пушечной стрельбы не могло идти гладко. Как раз незадолго до приезда великого князя с князьями Данилой Владимировичем Пронским и Владимиром Андреевичем Серпуховским, окольничим Тимофеем Вельяминовым, воеводами Димитрием Александровичем Монастыревым и Назаром Даниловичем Кусаковым из - за слишком большого количества пороха в заряде разорвало в щепы несколько стволов, убив всю прислугу.

Иван предупреждал братию, но разве кто его, послушника, стал слушать?

Тем ни менее, преподобный отец Сергий, благословив православное воинство на битву, отправил все имевшиеся на тот момент пушки со всем готовым порохом вместе с князем Димитрием.
А и всех их было тогда только дюжина*...

-----------------------------------------------------
* Дюжина - двенадцать.
------------------------------------------------------

Вместе с пушками, порохом и монахами отправились тогда и монах Бертольд с послушником Иваном.

Путь от монастыря, по чащобам и болотам, оказался не слишком долгим. Высланная великим князем вперед сотня разведчиков донесла, что сила ордынская недалеко. Местные, Рязанские проводники указали самый лучший, самый мелкий брод на единственной, оставшейся между православными и ордынцами преграде - речке Воже...

Берег реки открылся с высокого холма. Холм полого спускался к берегу реки. Совершенно открытое пространство ограничивали с обеих сторон топкие, заболоченные, заросшие по берегам густым кустарником ручьи. Не позволявшие не заметно обойти вышедшие к броду войска.
Великий князь распорядился остановиться на этом берегу.

После совещания, монахам было приказано начать размещать свои орудия на половине пути от кромки воды к подножию холма.

С прицелом тут ошибиться было нельзя! Все расстояние от пушек до берега едва составляло две сотни метров. К рассвету у пушкарей все было готово. Насыпаны валы, вкопаны частоколом бревна, в которые упирались центральные, прицельные перекладины стволов, заодно защищавшие прислугу от стрел и копий противника. Забиты заряды и галька в стволы. Неподалеку от каждой пушки разожжен костер.

С рассветом, на высоком противоположном берегу показался неприятель. Увидев выстроившуюся на берегу рать, темная волна ордынской силы остановилась, изредка выплескивая к речной глади нескольких, самых нетерпеливых всадников.

Пока ордынцы решались начать преодолевать брод, князья и воеводы, обеспокоенные тем, что задумка великого князя была внове не только ополченцам, но и бывалым дружинникам, объясняли в полках, что по сигналу трубы воины должны словно бы отступить в центре, освобождая полосу прибрежного песка и поляну. Отходить за изготовленные монахами пушки...

Ордынцы решились только к полудню. Плотная лавина всадников перехлестнула через гребень высокого противоположного берега, обрушившись в реку. Кони вскач выносили ордынцев на песок. Десятки конных спешно строились в сотни и тысячи, заполняя небольшое пространство. Едва расстояние между ратью и ордой сократилось до каких то сотни шагов, прозвучал резкий звук трубы.
 
Уже готовые к конной атаке татары вдруг оказались в неком "мешке".
Центр быстро отступил, увеличив расстояние до передовых ордынских всадников и перед ними оказались уже готовые к выстрелу пушки.
С лева и справа, вдоль топких берегов ручьев - притоков стояла стена изготовившихся к атаке дружинников. Сзади подпирали продолжавшие переправляться через брод оставшиеся силы...

Прозвучал еще один сигнал трубы, на этот раз его протрубил монах Бертольд. И все пушки одновременно ахнули картечью по плотной стене скопившихся ордынцев.

Раздавшийся рукотворный гром, бьющиеся в агонии люди и кони, столпотворение, неразбериха... Некоторые ордынцы, сумевшие оценить опасность, попытались развернуть лошадей в водах реки, но только усилили неразбериху, позволив прислуге орудий успеть перезарядить пушки.

Новый сигнал трубы и еще один громовой залп решил дело.

Оставшиеся в живых пытались выбраться на высокий берег. Многие в создавшейся давке тонули... Еще дважды раздавался резкий трубы и дважды грохотали пушки. Наконец остатки ордынской конницы, уцелевшей от картечи, сумели выбраться на высокий обрыв берега.

Русские полки кинулись на убегающих...

Бойня постепенно перешла в преследование, продолжавшееся до наступления полной темноты.

На следующее утро пал плотный туман. Такой туман, какой Иван видел всего один раз в своей жизни...

После полудня, когда туман наконец рассеялся, из - за реки к стану Русской рати начали приводить ордынский обоз, брошенный ордынскими князьями во время бегства...


Спустя недолгое время после битвы, пасмурным осенним днем, вернувшийся с обозом в монастырь послушник Иван принял постриг.
Приняв, в память о своем ротном замполите, имя Андрея. Пусть земля ему будет пухом!...

Остановив уверенное движение пера по пергаменту, старик с трудом распрямил спину.

Он отдыхал от нелегкого своего труда, думая о том, как все же странно вспоминать то, что только должно случиться спустя сотни лет...

Часто он, лежа долгими ночами без сна на своей жесткой скамье, думал о чуде, сотворенном Господом, перенесшим его сюда, за много - много лет до рождения. Думал о том, что даже он, ничтожный, все таки смог порадеть о святой вере. Смог, хоть немного, изменить этот жестокий мир...

А еще, с сомнением, которое никто так и не смог развеять, думал о том, в праве ли он молиться за упокой того, кто еще даже и не родился...

Немного передохнув, старик вновь окунул перо в чернила...

В следующем году Мамай, не доверяя больше своим князьям, сам привел свои тумены к Рязани и полностью разорил не только город, но и все княжество!

Более того, пришли вести, что не удовлетворенный Рязанским княжеством, он собирает охотников на православную Русь со всего мира! И, кроме великого князя Литовского Ягайло, занявшего престол после Ольгерда, на зов Мамая откликнулись профессиональные наемники - Фрязи*, а так же Армены и Черкасы, неведомые монаху Андрею Бесермены и Буртасы...

Как ни странно, но с ними собрался идти на Москву и князь Олег Рязанский!

Монах Андрей для себя так и не смог объяснить это. Если только не предположить смертельный страх Рязанского князя перед Мамаем.
Как же он был ошеломлён, когда ему объяснили, что основная масса воинов в Орде - это русские. А сама Орда - это просто армия. Постоянная профессиональная армия, занимающаяся набегами и захватом новых земель, контролирующая торговые пути.

Но шоком для монаха Андрея стало понимание того, что монастыри на Руси были придуманы для тех воинов - ордынцев, которые уже не могут сражаться. Искалеченных, больных, старых, разочаровавшихся в своей воинской удаче. В том числе - и их монастырь!...
А все странные, непривычные для русского человека имена ордынцев, - это не более чем прозвища. Клички...
Только теперь Андрей понял, для чего писали завещания русские князья, уезжая в Орду.

Замятня в Орде, кроме всего прочего, поглощала огромное количество воинов. Смена власти каждый раз происходила путем переворота и убийства хана и его окружения. Мамаю срочно нужны были новые воины. Но, главное, - он намеревался установить свою, ордынскую, более привычную веру на всей территории Руси.

----------------------------------------------
* Фрязи - Генуэзцы.
-----------------------------------------------


То, о чем со страхом говорили между собой монахи еще несколько лет назад, - начало сбываться!

Вся Русь, сама вера православная оказалась под угрозой уничтожения.

Все эти годы монастырь продолжал вооружаться. Среди чернецов, особенно принявших постриг после долгих лет проведенных в орде, быстро выделились несколько монахов, особенно преуспевших в мастерстве стрельбы из пушек.

Было заготовлено огромное количество пороха. К удивлению монаха Андрея, получившаяся смесь оказалась не слишком капризной к сырости. (Хотя он, назначенный преподобным Сергием ответственным за изготовление и хранение зелья, и принимал все возможные меры к хранению пороха в сухости, но условия в деревянных, не имевших печей (из - за опасения взрыва) построенных отдельно от монастырских келий сараев, не позволяли добиться полного отсутствия влаги.) Особенно в период с осени и до весны.

Пушки, не смотря на периодически происходившие при выстреле трагедии, продолжали изготавливать и совершенствовать. Сами монахи, со временем, придумали оковывать широкими железными полосами, на манер бондарских обручей, самую нижнюю часть ствола, возле комля, где расположен пороховой заряд.

К  тому времени брат Бертольд уже преставился...

В середине лета стало достоверно известно, что поганого Мамая нужно ожидать в начале осени. Ордынцы часто старались придти к собранному урожаю. Если, конечно, целью их набега не было подавление открытого бунта, или пополнение количества воинов в орде. Тогда они налетали вне зависимости от времени года.
В тот день преподобный Сергий обратился к братии после утренней молитвы. Монахи слушали затаив дыхание. В нарушение всех монастырских правил, запрещающих монахам принимать непосредственное участие в делах мирских, отец Сергий благословил всех монахов обители на битву за веру православную. Так же он терпеливо объяснил, что большей части монахов и послушников, умеющих хорошо обращаться с пушками, необходимо присоединиться к православному воинству, собирающемуся в Коломно.

В монастыре он оставлял несколько пушек и небольшой запас зелья к ним.

Само собой разумелось, что чернец Андрей, как главный хранитель пороховых зарядов, последует вместе с орудиями и будет заботиться о зелье...

Уже на следующее утро обоз с порохом, зашитым для безопасности в кожаные мешки, расфасованными по тряпичным сверткам речной гальке и острым кускам гранитной крошки в качестве картечи и самими деревянными пушками двинулся сквозь непроходимые леса и болота на северо - запад...

Когда растянувшийся на версту монастырский обоз прибыл к месту сбора, в Коломно* стоял плач.

------------------------------------------------
* Судя по всему, имеется в виду местечко Коломно, находящееся примерно в ста километрах от Новгорода.
---------------------------------------------------

Решение великого князя Димитрия пойти наперерез силам великого князя Литовского Ягайло, дабы не успел он объединить свое воинство с несметною силою орды Мамая и дружиной Рязанского князя Олега, все расценили как безрассудное. Как решение идти на верную смерть.
Так что, едва передохнув в городке и взяв местных проводников, обоз вновь двинулся через чащи и речки. Вдогон ушедшему по трем дорогам православному воинству.

Теперь они шли, как мог по солнцу определить Андрей, на юг, юго - восток. Почти возвращаясь к родному монастырю. Только другими дорогами.

Спустя две недели вышли к месту слияния двух полноводных рек, где пришлось переправляться на противоположный берег.
Там взяли новых проводников.

Проводники уверенно повели обоз на северо - восток, по самой границе Рязанского княжества. По местам гиблым и пустым. Не только многочисленные болота и буреломы встречались здесь на каждом шагу, - основная беда этих мест была в торных, привычных дорогах ордынских набегов. Куда бы на Русь не шли татары, миновать этих мест они не могли...

Как рассказали проводники, православное воинство не только не встретило до сих пор сил Литовского князя Ягайло, но и не обнаружило никаких особых сборов Рязанского князя, перекинувшегося к Мамаю.

Более того, многие рязанские князья и бояре, особенно жившие вдали от стольного города, совсем не одобряли решение своего князя Олега. Поэтому, едва до них доходила весть о приближении великого князя Владимирского с ополчением, стремились присоединиться к православному воинству*.

---------------------------
* В Куликовской битве, по данным "Задонщины", погибло 70 рязанских бояр и князей.
--------------------------

Там же, у слияния рек, до Московского князя дошли вести о самом Мамае. Тот спешил к назначенному месту встречи.

Князь Димитрий тотчас, не давая передышки воинам, спешно повел рать на перехват объединенным силам ордынцев, татар* и наемников.

---------------------------------------------------
* К татарам относили ордынцев других Орд. Большой, Белой, Пегой, Синей, За Яицкой, Ногайской и Крымской. Ордынцами тут названы только подвластные непосредственно Мамаю воины западной части Золотой Орды.

После полудня пятого дня проводники вывели их к переправлявшимся на противоположный берег широкой реки* огромному скоплению русских войск.

------------------------------------------------
* Река - "дно" или "дон" называли в то время безымянные реки.
------------------------------------------------

За всеми скитаниями по чащобам и болотам, как то неожиданно наступила осень. Только теперь, догнав рать великого князя Димитрия, ожидая начала переправы, Андрей заметил ставшие багряными и золотыми листья дубов и осин. Потемневшую, приготовившуюся к морозам скорой зимы хвою елей и сосен.

Стоило солнцу упасть за горизонт, что теперь неотвратимо наступало каждый вечер все раньше, безоблачное небо дохнуло ледяным холодом. Полная луна ярко освещала округу, помогая православным и ночью продолжать переправу.

В окружающих реку лесах непрерывно перестукивались топоры. Часто - часто был слышен шум падающего срубленного дерева. Это готовили новые плоты в добавок к тем, что уже перевозили воинов и лошадей.
Быстро темнело, и в стынущем воздухе над поверхностью воды начал клубиться туман. Вначале еле заметной дымкой, он все набирал силу, поднимаясь все выше и выше...

Наконец пришла очередь переправляться и пушечному обозу.

В плотных испарениях от поверхности воды, начавших застилать низкий берег реки, послушники и монахи шли, словно по воздуху, неся на своих плечах пушки. Центральная, прицельная накладка ствола смотрелась в ярком свете луны как перекладина и, в клубах тумана, вереница пушкарей живо напоминала процессию мучеников, несущих на спинах свои кресты к месту будущей казни.


Андрею на всю оставшуюся жизнь запала в душу эта пророческая картина. Кроме него, потрясенные картиной, в глубоком молчании наблюдали процессию сам великий князь Владимирский с ближними боярами и дружиной...

Сразу за лесочком, росшим вдоль пологого берега, на просторной поляне высокого яра, между двумя ручьями впадавшими в реку, неспешно строились переправившиеся полки.

Дождавшись окончания переправы пушек, мешков с порохом и речной галькой, убедившись, что ни один из мешков с порохом не потерян и не намочен, Андрей принялся осматривать место предстоящего сражения.

Ордынцев ожидали справа. Там, за высоким холмом, только что оставленная ими за спиной широкая река круто изгибалась, дробилась на множество островков с узкими и мелкими протоками между ними.
Именно там находился привычный ордынцам брод, по которому они обычно проходили  на Русь в своих набегах. И в этот раз, если верить донесениям разведчиков отправленных великим князем на встречу Мамаю, они должны пройти именно этим проходом.

Пытаясь повторить условия, в которых князю Димитрию удалось победить в битве на реке Воже, он и на этот раз выбрал схожую местность. Так же, со стороны противника теперь находились высокий, обрывистый берег речушку Непрядвы*. Мелкий, широкий брод выходил на низкий, топкий берег, затрудняющий верховым сразу же переходить в неистовую скачку атаки.

-------------------------------------------
* В настоящее время - река Яуза.
-------------------------------------------

Длинная, широкая поляна, окруженная со всех сторон густым лесом, ограничивалась еще и протекающими в буреломе речками и ручьями, множеством небольших озер и топкими трясинами болот, непроходимых ни для пешего, ни для конного.

Обойти силу православного воинства слева или справа, на этом торном пути, у ордынцев уже не будет возможности.

А в том, что они пойдут именно здесь, уже не оставалось никаких сомнений. Еще во время переправы разведчики, во главе с Семеном Меликом, столкнулись с передовыми разъездами татар Мамая.
Преследуя православных, ордынцы на полном скаку выскочили к строящимся после преодоления реки русским полкам.

После короткой стычки, оставшиеся в живых ордынцы укрылись на склонах высокого холма на противоположном берегу Непрядвы, и, прячась за редкими стволами росших там деревьев, наблюдали за окончанием переправы русского воинства. Изредка отправляя гонцов в свой тыл, с донесениями к Мамаю...

Но и у православных, в случае поражения от неверных, уже не будет никакой возможности спастись бегством. Не позволят все те же леса, болота и глубокая река.

Прямо возле места переправы, в густом лесу был расположен полк засады, командовать которым князь Димитрий поручил Дмитрию Михайловичу Боброку - Волынскому и Владимиру Андреевичу Серпуховскому (Храброму).

Резервным полком, стоявшим далее всех от ордынцев, командовал князь Дмитрий Ольгердович, после смерти отца вместе с братом лишенный возможности управлять великим княжеством Литовским вероломным Ягайло. И потому перешедшему, так же вместе с братом, к князю Димитрию. Ставшим наместником князя Московского в Переяславле - Залесском.

Брат его, Андрей Ольгердович был теперь таким же наместником в Пскове. И сейчас командовал полком правой руки, стоявшим рядом с затаившимся в густом лесу засадным полком.

Оба, стремясь к соединению с православным воинством, привели не только дружины и ополчение из городов, в которых были наместниками, но и из своих вотчин: Полоцка, Стародуба и Трубчевска.

Командовать большим, центральным полком было поручено окольничьему, брату последнего Московского тысяцкого Тимофею Вельяминову. В этот полк входил и весь московский двор.
Полком левой руки командовали князья Василий Ярославский и Феодор Моложский.

Впереди, перед большим полком, расположился сторожевой полк князей Симеона Оболенского и Иоанна Тарусского.

К вечеру следующего, после переправы, дня, объезжавшие войска великий князь Димитрий и сопровождавший его Дмитрий Боброк с удивлением наблюдали за работой монахов и послушников, далеко впереди сторожевого полка изо всех своих сил копавших земляные валики и вкапывавших упорные столбы.

Почти полдня, до хрипоты споря с монахами, бывшими вместе с ним на Воже, Андрей объяснял, что теперь тот маневр, так хорошо им послуживший в бойне на Воже, скорее всего не получится.

И не только из - за того, что ордынцы уже могут ожидать чего либо подобного, и даже не из - за того, что теперь осуществить тот маневр, при таком огромном скоплении воинов ополчения будет почти невозможно, но, главное, - противоположный берег Непрядвы не настолько высок и крут, чтобы послужить достаточным препятствием для отступления неприятеля. И первый же залп может оказаться и последним.  У прислуги орудий просто не будет времени перезарядить пушки.

Единственный выход, как он считал, это начать палить по врагу еще до того, как он начнет атаку.

Тогда, возможно, растерянность и суматоха, а так же расстояние, которое оправившемуся врагу будет необходимо преодолеть, позволят перезарядить орудия и дать хотя бы еще один залп.

Андрей не стал говорить, что все они, намеренно вставая перед полками, становятся смертниками, без малейшей надежды уцелеть в битве.

Но это было и не нужно. Каждый это понимал. И, возможно, именно поэтому, каждый старался найти какие нибудь возражения против...


Утро следующего дня выдалось туманным. Густая пелена сырого тумана, с одной стороны помогла монахам, в лихорадочной спешке доделывавшим последние приготовления, а с другой...

Андрей, да что там Андрей, - у всех опускались руки! Проклятый туман позволил ордынцам уже начать переправу и, к беде православных, не позволял добыть огонь для костров! Сырой хворост, в спешке набранный в ближайших к линии пушек лесочках, - наотрез отказывался разгораться!

Казалось, Господь отвернулся от них! Все, совершенно все оказалось напрасно!...

И тогда, когда туман наконец рассеялся и осеннее солнышко начало прогревать воздух, для того, чтобы дать хотя бы еще немного времени раздуть так необходимые пушкарям костры, инок Александр Пересвет вышел на свой последний, смертный бой с Челубеем.


И чудо вновь случилось! Возле пылающих костров уже стояли наготове монахи, сжимая в руках горевшие факелы...

В ту самую минуту, когда конь вынес уже мертвого Пересвета за линию пушек, Андрей поднес к губам сигнальную трубу...

Грохот залпа вновь показался для большинства православных чудом. Чудом, сотворенным монахами при чистом небе... Таким же чудом показалось всем полная гибель стоявшей в середине ордынцев генуэзской тяжело бронированной пехоты.

Они пришли убивать и грабить, надеясь на свои дорогие, прочные латы, на свою многолетнюю выучку. Но ни латы, ни опыт убийства безоружных им на этот раз не помог.

Они встали на пути камней, обкатанных речной водой. Водой Русских рек.

Гладкие камни, пущенные из стволов дубов, выросших в Русских лесах...

Сама природа русская помогала русским людям выстоять против жестоких, безжалостных пришельцев...

Камни легко пробивали сталь доспеха. Вся пехота, первым же залпом, была полностью сметена. Досталось и коннице, но конницы было огромное количество. И на место убитых ордынцев тот час выскакивали всадники из задних рядов. И все новые и новые волны конницы накатывали с противоположного берега. Кони вскачь проносились по мелководью брода и, слегка снижая скорость на топком берегу, продолжали мчаться в атаку...

Как и думал Андрей, растерянность и суматоха противника позволила пушкарям успеть зарядить орудия еще раз...

И еще один залп прогремел на поле боя.

Вал бьющихся в предсмертной агонии тел на топком берегу Непрядвы становился выше человеческого роста. Суматоха ордынцев скорее всего из - за того, что вмешался кто то из суровых, авторитетных князей - командиров быстро улеглась*. Звуки труб и рокот барабанов начали наводить порядок в рядах всадников за защитой вала из мертвых.
Прислуга пушек, сбиваясь с ног заряжала орудия. Андрей, уже понимая, что следующий залп действительно будет последним в битве, с непонятной для себя отстраненностью, безразличием даже, - гадал, успеют или не успеют пушкари зарядить или нет?

----------------------------
* Первой атакой командовал ордынский князь Туляк.
----------------------------

Казалось, послушники нарочито медленно несут тюки пороха в обход прицельных столбов к зевам пушечных стволов. Словно отдыхая, медленно - медленно закладывают заряды и долго раздумывают, прежде чем поднять банник и начать вкладывать его в дуло. Не спеша утрамбовывают заряд и так же медленно опускают в пушки пакеты с гравием. Хотя Андрей прекрасно знал, что каждое движение прислуги пушек за эти года были отработаны до автоматизма. И медлить, в условиях нависшей над ними смертельной опасности не станет никто.
А когда пушки все же были заряжены и на поле бойни вдруг наступила странная, грозная тишина, Андрей, вместе с остальными, тревожно ждал начала атаки конницы.

Но, когда из - за обеих концов защищавшего ордынцев завала трупов вырвались всадники, огибая с двух сторон линию пушек, после сигнала трубы, орудия стали стрелять вразнобой. Пушкарям спешно пришлось менять прицел...

Потом...

Потом несущаяся лава конницы смела прислугу пушек.


От последующих минут той битвы у старика остались лишь смутные, отрывочные воспоминания.

Раскрытые в крике рты, перекошенные лица, забрызганная кровью трава...

Давно было выпущено перо из немеющих, усталых пальцев. День заканчивался серой мглой вечера. Старик, опустившись на колени перед закопченной иконой, истово молился.

Позже, на жесткой доске лавки, под грубой рогожей, пытаясь, и не имея возможности уснуть, чернец Андрей ворочался до самого рассвета...

Ход битвы он смог восстановить много позже. По рассказам выживших участников. Сам же он помнил только какие то обрывки. Словно яркие, кричаще - красочные фотографии или короткие сюжеты короткометражек.

Вот он лежит в болотной топи среди густых кустов, а далеко слева доносятся крики. Крики боли, стоны, хрип умирающих и неистовые, полные злобы, - выкрики ожесточенно бьющихся людей.

Звон стали о сталь, ржание коней...

Вот он сам, с ожесточением, бьет копьем нависающего над ним рыжего коня, пытаясь при этом увернуться от тесака всадника... А яркое солнце слепит ему в правый глаз...

Вот он, весь перепачканный кровью, тащит кого - то из - под копыт взбесившихся от запаха крови лошадей в сторону засеки...

Вот, уже совсем обессилев, он смотрит на лавину русских конников, уносящихся вскач за пришпоривающими своих уставших коней ордынцами...

И слезы, как и тогда, вновь неудержимо хлынули из глаз старика.


Ордынцам той, неистовой атакой смять сторожевой полк не удалось. Бой затянулся, давая возможность подготовиться остальным. Постепенно перемалывая силу неверных, таяли и ряды русских. Наконец, оставшиеся в живых из почти полностью уничтоженного в сече сторожевого полка были принуждены влиться в ряды подоспевшего ему на смену большого полка.

Князь Димитрий, обменявшийся перед боем одеждой с любимым другом, - Михаилом Бряноком, вставшим на место князя под стяг, - находился в первой линии сторожевого полка. Вместе с остатками, перешел, по прежнему рядовым воином, в большой полк...

В последствии, убитого Брянока все оплакивали как погибшего князя, пока случайно не нашли того, лежащего без памяти, под сваленным деревом...

Сеча продолжалась...

Основной удар ордынцев теперь был направлен на левый край большого полка и полк левой руки. Мамай был намерен пробить сквозной проход в тыл православных, к свободному от войск Московского князя пространству, чтобы иметь возможность перестроиться на просторе поляны и ударить в тыл полкам.
Православные уже начинали изнемогать, когда князь Глеб Брянский, с полками Владимирским и Суздальским, переступая через  трупы мертвых, пришли им на помощь.

Полк правой руки, против которого выступали менее крупные силы конницы, уверенно отражал все удары. И только понимание того, что стоит начать преследование татар, как в прорыв с большим полком, недвижимо стоявшим на одном месте, тут же ворвутся отряды ордынцев, удерживали князя Андрея Ольгердовича от попыток наступления.

Полк левой руки, прижатый к болотцам и ручью, впадавшему в приток Непрядвы*, не выдержав напора основного удара конницы Мамая дрогнул... И побежал в сторону болотистого лесочка, по которому текла еще одна речушка**, впадавшая в Дон чуть выше места переправы русских войск.

--------------------------------------------
* Имеется в виду речка Черногрязская.
** Имеется в виду река Неглинка.
----------------------------------------------------------

Большой полк оказался в охвате ордынцами с трех сторон.
Развернувшись на пустом пространстве за расположением полка левой руки, ордынская конница получила возможность маневра. Положение православных мгновенно стало критическим.

Скрытый от взоров конницы Мамая рощей, полк резерва немедленно выдвинулся к большому полку и сам, неожиданно для нападавших ордынцев, ударил в тыл начавших было одолевать татар.

Одновременно с этим, на помощь большому полку поспешил и полк правой руки, врезавшийся в ордынцев Мамая с фланга, отрезая от Непрядвы и командования.

А самое решающее значение для всей битвы, имел удар свежей, рвущейся в бой конницы засадного пока. Именно после него ордынцы дрогнули и обратились в бегство.

Вслед за полком правой руки, засадный полк, обойдя накрепко завязнувшие в схватках с православными силы ордынцев, зашел со стороны вала трупов у брода через Непрядву, и ударил с тыла, отсекая неверных от единственного пути, по которому те могли отступить к Красному холму, к ставке Мамая.

Сражение, по самой своей сути, развернулось на девяносто градусов.
Теперь резервный полк находился слева от большого полка, левый фланг которого стал передовой линией.

Яркое послеполуденное осеннее солнце теперь било прямо в глаза неверным, мешая рассмотреть, за которым из высверков разящей стали пряталась их смерть.

Зажатая в узком пространстве, не имея больше простора для вольного маневра, конница ордынцев оказалась в безвыходном положении. Ход боя резко изменился. Не получая более подкреплений, неверные дрогнули и кинулись спасаться бегством.

Большую часть ордынцев загнали в топкое болото у притока Непрядвы, текущем с севера на юг. Остальным, сумевшим вырваться из окружения на север, не повезло во время переправы самой Непрядвы, берущей свое начало еще севернее.

Вся местность к востоку от места сражения представляла из себя непроходимый бурелом и топкие болота. Князь Димитрий не зря выбрал эту местность для боя.

Воды, впадавшие в Дон, стали в тот день кроваво - красными от крови погибших...

Засадный полк преследовал бегущих ордынцев на протяжении многих верст. Мамай, бросивший свои войска как только засадный полк вступил в бой, все же сумел уйти от преследования. С ним спаслись и некоторые ордынцы, находившиеся непосредственно возле ставки на Красном холме. Примерно один из девяти, пришедших разорять землю Русскую!..

Старик, не в силах успокоиться, соскочил с лавки и бросился на колени перед иконой.

- Господи! Только волей Твоей победили православные в той жестокой битве с неверными! Только всемогущество Твое смогло сотворить чудо победы сборного люда и немногочисленных княжьих дружин над великой, собранной с многих земель, закаленной во многих битвах Ордой. Воинами, для которых убийство - основная профессия! Господи!...


Старик молился долго. Перечисляя в молитве всех погибших в ту битву, кого знал по имени. Упомянул он и Михаила Брянока с Семеном Меликом.

Возле срубленного ударом меча православного стяга, - темно красного полотнища с вышитым на нем золотом ликом Исуса Христа, - лежали тела убитых ближних бояр и князей великого князя Владимирского и Московского. Между ними лежали мертвыми Бренок, в княжеских одеждах, и командовавший княжеской стражей Семен Мелик.

Андрей сам слышал слова великого князя Димитрия, сказанные при виде этой картины:
"...- Крепко охраняем был я твоею стражею!..."

Много дней после сражения они собирали раненых и хоронили убитых в той жестокой сече. Работали, не зная, что в день сражения силы великого князя Литовского Ягайло находились от сражавшихся всего в одном дневном переходе!

Какая, все же, малая толика отделяет иногда победу от поражения! Жизнь от смерти!

Стоило только силам Ягайло поторопиться, соединиться с ордой Мамая и православные уже вряд ли могли бы рассчитывать на победу!
Но Господь хранил православную Русь! И неверный Ягайло, прослышав о гибели орды так и не решился напасть на ослабленное Русское воинство. Ограничился, да и то в союзе с Олегом Рязанским нападением на обоз с ранеными и захваченными на поле битвы трофеями, отправленными князьями в вотчины. Стервятники только и осмелились, что перебить обозных и добить раненых. Но, лишь заслышав о преследовании мстителей, поспешили убраться в свои княжества.

И вновь старик долго ворочался без сна под грубой рогожкой. Воспоминания вставали перед мысленным взором одно за другим, совершенно без его желания и воли...

Среди православного воинства нашлись и Сурожане, сумевшие провести дружины к далекому Крыму по тем же путям, по которым только недавно проскакали ордынцы вместе с Мамаем. То, что Мамай успел вернуться в Крым и даже набрал воинов, не спасло его от гибели.
Что могли поделать ордынцы в своих ровных степях против пушек?...
После полного разгрома и смерти Мамая великий князь Димитрий вновь объединил Русь и Орду, приняв новое имя*.

---------------------------------------------
* По версии Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко - Константин.
----------------------------------------------

Но во времена частых поражений на поле боя, (а полководец он был посредственный, старик сам это прекрасно понимал), - великий князь Владимирский и Московский убегал как та мышь... Так что в Орде его так и прозвали - "Так та мышь"... Тактамыш или Токтамыш...

Наведение порядка в Орде заняло у Токтамыша около двух лет. В конце концов и до него дошли новости, что вотчина его, без пригляда, попала под влияние Литовского князя Остея, практически захватившего Москву*. Надо признать, что и жители вполне добровольно приняли Остея как своего князя...

----------------------------------------------
* Теперь это деревня Москва Пеновского р-на Тверской области. В 228 километрах на запад от г. Тверь.
----------------------------------------------

Андрей помнил тот поход. Шли они по тому же проходу. Через Дон и Непрядву, по полю Куликову... Мимо поставленных уже на месте захоронений воинов каменных православных церквей.

Прошли и мимо городка Твери. Помнится, тогда он впервые услышал поговорку: "Тверь - к Москве дверь." И действительно, как бы орда не шла на Москву, миновать Твери у нее не получится! Только верст через сто пятьдесят, а по простому - через семь дневных переходов после Твери, подошли они тогда к белокаменным стенам городка.
Был конец лета. Токтамыш не стал полностью блокировать город, надеясь на благоразумие жителей. Но какой разум у пьяного? А горожане уже не просыхали от вина, которое лилось рекой от воли щедрого князя Остея.

Три дня пришедшие грабили и жгли округу. На четвертый день Токтамыш отправил в город родственников своей жены, - князей Суздальских. Князь Василий Кирдяпа и Семен Суздальский на кресте поклялись, что если горожане впустят добром в город ордынское посольство, то на этом Токтамыш успокоится. Уйдет с миром.
Пьяная толпа поверила князьям. Да и как не поверить святой клятве на кресте?

Наивные! Забыли они, что в Орде в чести не православная вера, а ересь, в которой обман врага почитается за воинскую доблесть!


Посольство вышли встречать сам князь Остей, вся Московская знать и духовенство...

Следом за ордынским посольством в город вошло и войско Токтамыша.

И началась бойня!...

Первым был зарублен князь Остей. После перебили всех православных священнослужителей. А потом принялись и за остальных.

Сопротивления ордынцам не было никакого. По всему городу шла поголовная резня. Только убитых было около двадцати четырех тысяч человек... По завершении резни и грабежа на месте белокаменного города, полного жизни, остались только пустые обгорелые церкви, дым, пепел и окровавленная земля...

Все, кому повезло выжить, были уведены Токтамышем - Константином на место его великой победы над Мамаем.

Там он приказал строить новый город. Новую столицу своего родового княжества. Еще один Константинополь - Новую Москву.

Спустя несколько лет и Дон уже именовался Москвой - рекой. Город вовсю обрастает соборами и монастырями, хоромами и посадами. И уже теперь мало кто вспоминает, что вот тут, рядышком, - за топкими берегами Неглинной и Яузы, - спят вечным сном герои, спасшие землю Русскую и веру православную от неверных...

Так и идет жизнь. Коротка память людская...

Именно для этого, чтобы не поминали его, - в миру Иванова Ивана, а теперь монаха Андрея, - недобрым словом, и пишет сейчас он свою книгу. Свою историю....