На всей Земле одна

               
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чём?

       М.Ю Лермонтов

 (18 стр. А5)

Вождь вздрогнул от перезвона трехоктавного набора колоколов на башне, стряхнул легкую дрему и отслонился от спинки кресла. Уставившись на шахматную доску на столе, он принялся вспоминать, за кого он начал играть: за черных или белых? Он привык играть сам с собой, поскольку, сколько ни искал адекватных игроков в своем окружении, так никого и не нашел.

И то сказать, вроде бы все мужи ученые, наторевшие на искусстве мыслить тактически, рассчитывать ходы и строить комбинации, а нет-нет да зевнут фигуру или прозевают его, главкома, контрнаступление.
 
Взять, к примеру, этого ушлого генерала Затрушева. Уж как он строит оригинальный гамбит, любой бы карпович позавидовал! Как развивает атаку! Ан, в эндшпиле обязательно сделает нелепую ошибку. То ли от напряжения теряет бдительность, то ли…

Тут мысль главкома спотыкается о мерзкую догадку, которую он тут же отметает, как непозволительную в кругу близких товарищей и испытанных соратников. Сколько они в компании начальников силовых структур провернули победных дел! Скольким врагам отечества свернули головы! А уж в шахматах тем более могут быть честными и не подставляться ради мелкой лести.

С другой стороны, приятно сознавать, что вождя побаиваются и заискивают перед ним. Этим ребятам палец в рот не клади. Лучше, когда они думают, будто у тебя все просчитано на много шагов вперед, что ты всегда прав. Хрен кому можно довериться и открыться! Лучшая стратегия - молчание и выжидание. Импровизация в стратегии сродни ходам великого комбинатора, все решает неожиданность, инсайт.
 
Чтобы размять затекшие ноги, вождь оторвался от суперкресла, настраиваемого с пульта по любым параметрам под конфигурацию седока, и обошел обширный стол. Коснувшись бледно мерцающей столешницы, через пару секунд он увидел на ней картину боевых действий. Сначала было непонятно, чьи части были черными, чьи белыми, поскольку значок, изображавший компас, стоял черным концом к нему.

Немного помахав руками и сделав наклоны, чтобы взбодриться, главком решил освежиться кружкой кваса. Выбрав на экране иконку дежурного, он оживил ее и попросил принести холодного кваса. Через две секунды на пороге кабинета, отделанного лепниной с позолотой, показался казак с газырями на френче и при шашке. Это был крепкий мужик на голову выше вождя, с загорелым обветренным лицом. На подносе в его руках стоял запотевший глиняный кувшин с поллитровой кружкой и маленькой чашкой.
 
- Спасибо, сотник, - сказал вождь. – Наливай!

Казак поставил поднос на край стола и налил из кувшина шипящий напиток в разные посудины. Не дожидаясь команды, он поднял чашку, улыбнулся главкому одним глазом, зажмурив другой, и выпил квас двумя глотками. Утерев усы тыльной стороной ладони, он спросил:

- Разрешите идти?

- Погоди, любезный, - сказал главком и, помедлив, пока у служивого квас пройдет часть ЖКТ, добавил, – ты в шахматы играешь?

- Играю… немного, - промямлил сотник.

Главком в несколько мелких, но быстрых глотков осушил свою чашку, подавил легкую отрыжку и поманил казака к столу.

- Вот представь, что это шахматы. Правда клеток здесь нет, зато есть фигуры. Сейчас поймешь, где офицеры, где ладьи и кони. Ты будешь играть за черных, я – за белых.

- Извините, товарищ главком, - ответил дежурный, - я черными играть не могу. Этот цвет мне ненавистен с последней войны, поскольку напоминает попранный фашистами чернозем моей родины.
 
- Хм, - удивился главком. – Тогда играй белыми.

- Опять не могу, - лицо офицера зарделось от собственной наглости. – В Гражданскую мой дед воевал с белыми, и у меня развилась генетическая ненависть к белому цвету.

«Вот незадача», - подумал главком.
 
- Ладно, сейчас изменим цвета, - сказал вождь и стал искать на экране кнопку настройки изображения. Потыкав пальцем в рамку с настройками, он нажал на слово «set», и экран погас. – Что за черт! Куда тут надо тыкать?

- Товарищ главком, разрешите мне? – совсем обезумев, проговорил сотник.

Вождь и главком в одном лице сделал вид, что не заметил наглости казака, отвернулся к окну, за которым брезжил рассвет и сказал:

- Что ж, есаул, попробуй, если владеешь техникой.
 
Сотник слегка обалдел от неожиданного повышения в звании, но совладал с эмоциями и бросил в сторону вождя:

- Маленько петрю.

С этими словами он подошел к столешнице-экрану, оживил его и сделал необходимые настройки для изменения изображения.

- Красный и зеленый подойдет? – обратился он к главкому.

Вождь подошел к столу, взглянул на карту боевых действий и удовлетворенно кивнул:
- Хорошо понимаете диспозицию войск.

- Служу ридной… то есть, родной стране! – поправился запорожец.

- А не могли бы вы нанести на карту этакую сетку из шестидесяти четырех квадратов и немного заштриховать нечетные в каждой нечетной линии и четные – в четных линиях?

- Будет исполнено, товарищ главнокомандующий, - вытянулся есаул и тут же нанес на экран сетку наподобие шахматной доски.

- Оставьте формальности, офицер. Расстегните воротник и расслабьтесь, - сказал вождь, ослабил галстук и, подавая пример, расстегнул ворот своей сорочки. Затем он сдвинул в сторону малую шахматную доску и приказал:

– Зайдите на другую сторону стола и представьте, что вы главком Зеленых. Я буду командовать Красными. Кстати, до скольки вы дежурите?

- До восьми, товарищ главком, - отрапортовал есаул.

- Хорошо, успеем разыграть гамбит «Бородино», - сказал вождь и склонился над столом.

Гамбит «Бородино», разработанный самим вождем, являлся переложением кампании 1812 года на язык шахмат. Он напоминал сражение войска Александра I с войском Наполеона на Бородинском поле. Однако, проиграв его и отступив в столицу, то есть, уступив противнику обе ладьи, коней и ферзя и, оставшись в одиночестве на задней линии, он, в конце концов, одними пешками гнал противника до его последней черты и превращал своих пешек в коней, в офицеров и в ферзя. После этого противник сдавался на милость Красных.

Увы, шахматная партия развивалась не так, как предвкушал главком. Гайдамак оказался крепким орешком. Подкручивая ус, он при каждом ходе приговаривал что-то вроде «а, щоб тоби» или «пся крев». Главком этих терминов не понимал, но это тем более раздражало его все больше и больше. Когда же противник почти загнал его в угол, и он хотел уже прибегнуть к подсказке Алисы, есаул неожиданно вытянулся в струнку и отрапортовал:

- Товарищ главком, прошу меня извинить, но мое дежурство закончилось. Разрешите идти?

Вождь оторвал взгляд от проигрышной партии, глянул на визави невидящим взглядом и проговорил:

- Да, да, можете идти.

В его сознании закипала невидимая борьба привитой толерантности с генетической неприязнью к подобному сопернику, наглому запорожцу, предки которого только и могли, что по пьянке сочинять письма турецкому султану. Эти гоголи и шевченки, помяловские и франко понаписали такого, что русскому человеку разобрать невозможно. Ему не хватало интеллектуальной поддержки, чтобы разобраться с такими же ушлыми игроками. Вождь подошел к столу, коснулся иконки дежурного и продиктовал приказ:

- В 9 часов, всем членам Совета собраться в круглом зале для мозгового штурма. За опоздание на одну минуту – трое суток гауптвахты или килограмм зелени.
 
Отдав приказ, он удалился в заглушенный кабинет, чтобы расслабится и отключиться перед встречей с сатрапами.

Кто никогда не бывал в подобных кабинетах или студиях звукозаписи, едва ли испытывал нечто подобное. В таком помещении человек не слышит, не только своего голоса, но и любых звуков. На время он как бы теряет слух вообще. Здесь все звуки настолько поглощаются специальными панелями на стенах, потолке и полу, что человек почти ничего не слышит. Подобные комнаты существуют и в психлечебницах для больных, не переносящих шума. В этом случае сенсорная депривация работает, как терапия.

Вождю - главкому нравилось, лежа в этой комнате на кушетке, отключаться от внешнего мира. Здесь возникало уникальное ощущение самости или по-научному – эго. Все, что минуту назад загружало мозг, пропадало, и он полностью оставался наедине с собой, со своей наивной и примитивной сущностью.

Весь житейский груз, накопленный в памяти с детских лет, всплывал и вытеснял текущие проблемы. Иногда возникали обрывки песен, слышанные в семейном застолье: «Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю: чиму я не сокил, чиму не литаю» или «Звезды, мои звездочки, полно вам сиять…». Вдруг их накрывала другая мелодия: «Вперед заре навстречу, товарищи в борьбе! Штыками и картечью проложим путь себе».  Одного часа пребывания в этой комнате хватало для восстановления эмоциональных и ментальных сил.

В назначенное время в круглом зале за огромным инкрустированным дорогими породами дерева столом собрались члены Совета. Вождь, во избежание использования суровой экзекуции в отношении опоздавших, выдержал стандартную паузу в десять минут и вошел в зал отдохнувший и бодрый.

- Здравствуйте, товарищи!

- Здравствуйте, товарищ главнокомандующий! – нестройно ответили члены Совета.

- Я вас собрал с тем, чтобы сообщить неприятную новость. Сегодня в партии с ночным дежурным, каким-то есаулом, гамбит «Бородино» показал себя не с лучшей стороны, а в эндшпиле привел к пату. Слава Богу, время партии истекло, и я не стал жертвой надругательства над нашей исторической святыней. Что можете предложить, чтобы избежать подобного позора в будущем?

- Товарищ главком, разрешите мне, - встал генерал Затрушев. – У нас есть замечательная секретная заготовка для эндшпиля под кодовым названием «Полтава». В ее основе лежит победа Петра I над Карлом 12-м. Ее разрабатывало Шестое Главное управление последние восемь лет.
 
- Что-то не припомню, как там было дело? – задумался главком. – Кажется, хитрость Петра состояла в том, чтобы не давать лобового сражения Карлу, а кусать его из-за каждого куста.

- Верно, верно, - подтвердил его догадку генеральный историк и перлюстратор господин Медвединский. – Правда, после победы над Карлом Петр закатил пир для шведских офицеров и чуть ли не целовал их за их поражение, будто они поддались ему ради его удовольствия…

- Какое панибратство! – воскликнул со своего места начальник штаба сухопутных, морских и воздушных сил маршал Жуйгов. – Мы бы им не глаз, а сорок глаз за один глаз выбили. Не то, что банкет с поцелуями…
 
- Да-да, - подхватил советник по стратегии освоения соседних территорий Хорьков. – Нам эти ветхозаветные заповеди: ударили по левой щеке - подставь правую, - ни к чему. Пока враг подумает замахнуться, мы ему – апперкот в челюсть!

- Ну-ну, - остановил советчиков главком, – мы говорим про эндшпиль или про новую редакцию Библии? В принципе, мы как современные православные не против такой реновации. Конституцию переписали, а Библию и подавно перепишем. Как в песне поется: «нам нет преград, ни в море, ни на суше», - пропел главком и задумался, не наврал ли мотив.

- Что касается эндшпиля, товарищ главком, - вернул всех к теме совещания Затрушев, - то надо будет испытать «Полтаву» в боевых условиях. Я как секретарь нашей партии полагаю, что вы возьмете на себя командование. У кого-нибудь есть возражения?

В зале повисла тишина. Старшие, да и младшие чины в связи с ранним подъемом пребывали в сладкой прострации. Понятие об эндшпиле для них представлялось таким же абстрактным и далеким, как освоение спутника Сатурна, где нашли подходящие условия для жизни. Никто не был готов ни понять суть сказанных генералом слов, ни представить их воплощения на поле боя.

- Что ж, господа, - решил подвести итог Совета главком, - будем голосовать за претворение решений нашей партии Единого Мнения в жизнь, чтобы завтра же начать операции «Бородино» или «Полтава».

О какой операции конкретно идет речь, никто не понял. Упоминание о партии, в которую всех будущих топ менеджеров принимали с рождения, неприятно взбодрило души членов Совета. Впрочем, это было неважно. Членство в такой организации, как на сельской сходке, гарантировало полную безответственность при любом исходе дела. Однако в этот раз что-то пошло не так.

- Я решил, что это голосование будет поименным, - объявил вождь. – Итак, товарищ Затрушев, вы - за?

- Я - за, - сказал генерал. – Только побежденных на банкет приглашать не надо, а то нам самим может не хватить.

- Господин Медвединский, вы - за, против или воздерживаетесь?

- Я как кандидат древнерусских наук должен сказать, что повторить подвиг нашего первого императора мы просто обязаны. Только время сейчас не совсем удобное, нас не поймут потомки Карла 12 го, 13 го и других. Поэтому я воздерживаюсь.

- Не ожидал от вас, - сказал главком. - Мы в вас так верили!

- Да, что нам потомки какого-то Карла и другие Людовики! – возмутился главный дипломат Лавровишнев. – Жили до Петра без всяких окон в Европу и сейчас замечательно проживем. Да, азиаты мы! Нас тьмы и тьмы. В гробу мы всех видали. Я-за!

- Вот это по-нашему, - сказал главком. –А что скажет товарищ Жуйгов?

- Я что? Я, как все, - сказал маршал и потупился. – А, пропадай моя телега! - махнул он рукой и сказал: - Я – за!

Дальнейшее голосование пошло, как на ледяной горке, накатом. Все члены Совета проголосовали за все, что надо, а некоторые из них добавляли и уточняли ход самой кампании и ее окончания. Предлагалось, чтобы после полного и окончательного разгрома противника, шахматная доска стала полностью красного цвета.

Были предложения в честь победы запретить езду на иномарках. Мол, у нас есть своя замечательная разработка «Золоторус», вот пусть ее и покупают. «Ястребы» вообще требовали запретить хождение в джинсах, напоминая, что у нас были свои прекрасные «техасы». Однако «умеренные» отклонили это требование, поскольку название «техасы» отдавало американизмом. Так голоса «ястребов» в учет не приняли, а решение Совета по основным вопросам было утверждено полностью.

Оно сразу же было обнародовано на центральных каналах телевидения. Народ с привычным энтузиазмом воспринял его. Казалось, всем хотелось принять участие в кампании, предложенной вождем и утвержденной гроссмейстерами Совета.
 
Воодушевленный народ выходил на площади, улицы и проселки с хоругвями и скандировал: «Мы за! Мы за! За святые образа!», «За святую Русь, за вождя батюшку!».

После демонстраций народ возвращался домой и, приняв холодного пива, успокаивался. Затем, припадал к голубым экранам, чтобы лишний раз испытать эйфорию от елейных речей ведущих комментаторов.

Нашлись и противники «Бородина» и «Полтавы». Но, поскольку улицы уже были заняты, они довольствовались дворами своих домов и, усевшись вокруг песочниц, на качели или, взобравшись на горку, вполголоса пели почти забытое: «Пока безумный наш султан сулит дорогу нам к острогу, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»…

Никто не хотел повторять многих выдающихся инакомыслящих славный путь по пересылкам и зонам, поэтому их голоса никто не слышал. Взяться за руки они могли только в своем дворе, и походило это на печальный хоровод.

Бывало, кто-нибудь из соседей доброхотов вызывал для наведения порядка полицию. Последняя, не обнаружив алкогольного опьянения среди поющих и водящих хороводы, забирала в отделение пару человек для выяснения личностей.

Там же проводился лексический и социальный анализ текста песни, где, кроме прочего, упоминалось, признанное вражеским, имя Офелия. Это обстоятельство поначалу смущало знатоков городского фольклора и английской литературы XVI в. Но, поскольку никому не удавалось понять связь султана со ржаным калачом и Офелией, текст признавался безвредным каламбуром.

Установив, что автор песни сын реабилитированных врагов народа, к тому же давно покинувший мир земной, органы отпускали певцов с подпиской о невыезде за границу.
Впрочем, заодно границу закрыли и для фанатов предстоящей кампании. Фанаты это даже не ощутили, поскольку и так никуда дальше своих поселков и деревень никогда не выезжали. Более того, это потакало их злорадным настроениям. Эти настроения соответствовали официальной концепции развития общества в отдельно взятом замкнутом пространстве.
 
Беда в том, что Совет, как всегда, не ожидал, что кроме всеобщей поддержки кампании, найдутся психи, выступившие против. Логично было признать их врагами народа и приговорить к уничтожению. Небольшая трагедия состояла в том, что эти изгои общества появлялись в семьях добропорядочных граждан, всегда голосовавших за.

Существование согласных и несогласных под одной крышей, вынуждало первых сообщать, куда надо, о наличии в семье вторых. Так, ползучая гражданская вражда расколола семьи и общество на две неравные части.

Разумеется, в стане «за» преобладала часть поколения, всегда жившая тихо, радуясь малым достижениям пятилеток, повышению зарплат на рубль в год и погашению облигаций трехпроцентного займа. Хороший дом, хорошая жена, жирная похлебка, - что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?

Другая же, меньшая часть, уже хлебнула западного воздуха, отравленного всякими свободами и прочими извращениями. То, о чем мечтали их предки шестидесятники, сбылось в их жизни. Поверить, что эти достижения исчезнут на неизвестный срок и, возможно, навсегда, было невозможно.

Увы, предстоящая кампания как раз и предполагала, что новое поколение людей будет жить так, как решит партия. А следующее поколение уже не будет знать о тех временах, когда в стране были какие-то оттепели, перестройки и мир во всем мире. Чтобы память об этих романтических моментах стерлась из памяти населения, на центральные каналы ТВ пригласили лучших специалистов по гипнозу, вроде Чумаковского и Кашпира.

Пользуясь опытом этих корифеев, они за хорошие деньги быстро загипнотизировали народные массы, и те встали на борьбу с инакомыслием. Всех диссидентов народ постепенно выявил и сдал органам. Так в стране воцарилось полное единомыслие.

До этого момента я не хотел заглядывать на «голубой экран», веря в свою стойкость к любым внушениям, будь то уверение в бескорыстной любви или обещание банка в надежном вложении средств в какой-нибудь ПИФ. Однако в какой-то момент не выдержал, решил испытать свою психику и включил телек на главном канале.

Через десять минут наблюдения за диспутом ведущих гипнотизеров я полностью принял их мнение, что бы они ни пороли о реальности. Их доводы казались такими сокрушительными, а речи так красочны и убедительны, что я, как настоящий зомби, был готов выполнить любой их приказ. Чтобы стряхнуть мутное наваждение я принял сто грамм тыловых и вернулся к реальности.

После всего увиденного и услышанного на ТВ, я долго не мог заснуть ночью. Мне грезились окровавленные младенцы с полотен не то Рубенса, не то Брейгеля; Петр Первый, целующийся с Карлом; конь Буцефал, убитый под главнокомандующим, и залпы тысячи орудий, которые слились в какой-то вой. Лишь под утро, в четвертом часу, я заснул сладким сном.

Вдруг в четыре утра в дверь постучали. В дом вошла… Сначала я не понял, кто эта седая женщина со впавшими черными от страданий и слез глазами. Если бы не оренбургский пуховый платок на ее голове, я принял бы ее за привидение графини Томской из «Пиковой дамы».

Она глядела на меня пристально, и я почти слышал ее голос, хотя она молчала. Она как бы взывала к моей совести, и тут я узнал ее! Это была Родина-мать с открытки сороковых годов, которая Звала… Она как бы спрашивала, патриот ли я? И я ответил утвердительно.

«Тогда ты должен спасти меня, - намекала она. - Возьми АК-47, пойди и убей врага». Я мысленно спросил ее: «А как я узнаю, кто враг?». Она посоветовала: «Потребуй, чтобы каждый, кого встретишь, прочитал наизусть пролог к «Руслану и Людмиле». Если он не сможет, стреляй в него смело». «А что, если он выстрелит первым, и я умру совсем? Я ведь тебя никогда не увижу». «Что ж, не ты первый, не ты последний. Зато я тебя никогда не забуду».

Я стал судорожно вспоминать, что такое пролог и кто такие Руслан с Людмилой. Представил, как я приду к дому своего кореша, с которым съел пуд соли на стройках Сибири. Встану у плетня с глиняными крынками на кольях, за которым он копается в огороде, и окликну по-братски:

- Мишаня, привет! Друг, расскажи-ка мне пролог к «Руслану и Людмиле».

- Про лох... Що це таке? – вероятнее всего ответит он.

- Ах, ты не знаешь? Всего пять лет, как переехал сюда, а уже на мове заговорил! Извини, братишка, но Родина-мать приказала мне уконтропупить тебя. Так что ты встань, пожалуйста, у своей хаты спокойно, и я постараюсь убить тебя не больно. Попользовался черноземом, теперь дай я его попробую.

Не помню, что ответил мне друг, потому что я очнулся ото сна в холодном поту. Встал, распахнул окно и невольно вспомнил когда-то услышанное: «восходит солнце ясное, блестит в траве роса, цветут вокруг прекрасные, мои поля, мои леса. Страна моя любимая, на всей Земле одна…».
 
«Одна-одинешенька», - подумал я, вдохнул свежего воздуха, вспомнил все, что видел во сне, задумался глубоко и застыл, как тот утес в пустыне.