Идиотизм неизлечим
- И хмельной Тарковский сказал мне, что эта роль мне не по зубам, а я, видя, что он поддатый, впрочем, он всегда был под мухой, трезвым я его, признаться, ни разу и не видел, ответил, что Бориска - это я. Тут же загоревшись, Тарковский сделал пробы, без камеры, без помрежа, чисто для себя. И я показал ему, что и как я вижу, а, надо сказать, был я сопляк сопляком, но впечатление произвел, он мне эту роль и выдал. С тех пор я всегда старался улучить момент, когда великие были именно под хмельком, не вуматину, не вдугаря, а так, как великий Тарковский, вроде, рогами шарит, но не совсем, чтобы в аут.
- Я, между прочим, фронтовик, - выругался Джузеппе, оттаскивая ледяное тело товарища в погасший зев камина, - я при кухне мослы грыз и вшу бил. И тебя, гад, я давил и давить буду.
Надо уточнить, что накануне на закрытом показе в Кунцево, где Джузеппе присутствовал инкогнито по личному дозволению Кирпиченки, возглавлявшего тогда ГТО при РСХА СССР, показывали шуточную производственную комедию с Челентано, он там виноград давил, соблазняя Орнеллу Мути, и, по всей видимости, как это присуще великим, все в башке смешалось, ибо какой же это гад, это вовсе не гад, а тоже великий, как и все тута, актер Гринько, прославившийся в ипостаси товарища Бушмакина, например. Джузеппе, надев деревянные башмаки среднерейнского бюргера, принялся топтать жалобно стонущего папу Карло, приговаривая, прихлопывая руками по боками и напевая :
- Ааааййй, жрать хочу.
- Ты чего тута, сволочь ?
Он обернулся на вполне актуальный в такой ситуации вопрос и увидел стоящую на пороге столичную знаменитость - Маню дурочку. Она обычно орудовала на Красной площади, вещая с Митенькой уродливым, но иногда, когда случался очередной бунт, примыкала крайне неустойчивым народным элементом к демонстративно отстранившимся от волеизъявления толп стрельцам, басовито лузгающим семечки в районе Мавзолея.
- Это мои слова, - напирала на Джузеппе Маня дурочка, вполне целесообразно гневаясь на вконец перепутавшего берега актера, она же была лицом историцким, настоящим, действительно жившим на Маскве в те непростые годы редкого противостояния начальства и людей, - я так говорю, квохча курицей, бегая по площадям и смущая загадочные славянские души, выполняя функцию народной избранницы, потому демократии тогда не было.
- Зато сейчас ее до х...я и больше, - шипел Джузеппе, наступая деревянным башмаком на ногу Мане дурочке, - куда ни плюнь - в демократию и угодишь.
- Ты пошто мне ногу - то отдавливаешь ? - поинтересовалась Маня дурочка, пытаясь перевести зарождающуюся общественную дискуссию на личные рельсы индивидуальной заинтересованности.
- Скажи спасибо, - кричал Джузеппе, сшибая Маню дурочку ударом узловатого кулака на пол, - что башмаки у меня деревянные, а не нога твоя.
Он вскочил, страшный и неистовый в своем праведном гневе, на затрещавшую грудь Мани дурочки, а затем переместился чуть выше, раздавливая гортань вместе с трахеей и бронхами. Через миг все было кончено.
- Теперь ты, сука рваная, - бормотал Джузеппе, возвращаясь к папе Карло, - тебе честь особая, гнида.
Он затолкал папу Карло в дымоход, ощущая, что такое уже было, правда, там орангутанг орудовал с опаской в недрожащей лапе примата, но приматы, это Джузеппе знал точно еще со школы, были предками, так что какая, на хрен, разница, тем более, что опаску можно заменить ...
- Да вот хоть " Маузером " ! - воскликнул Джузеппе, радуясь своей находчивости. Он ломанулся в ближайший цех по производству любой х...ни не нужной, но лишь на улице по сменившим красные знамена власовским стягам торгового флота догадался, что время великих закончилось.
И слава Богу. Меня таким говном еще в славном советском детстве накормили до тошноты и рвоты, кончилось ваше время, товарищи великие, теперь время потупчиков и ургантов, столь же гнусных, бесталанных и омерзительных, что и их пращуры, так и оставшиеся орангутангами на радость теориям Святого Альфреда Розенберга, посмертно убеждающегося в собственной правоте.
Свидетельство о публикации №223102901129