de omnibus dubitandum 1. 57

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.57. РЕБЕНОК, ВОСПИТАННЫЙ КАК СЫН ХОЗЯИНА СВОЕЙ МАТЕРИ…

    Вадим Сидоров утверждает, что многими гражданами «Великороссия» (кавычки мои – Л.С.) считается синонимом Московии, а «великороссы» (кавычки мои – Л.С.), соответственно, московитов.

    Это не лишено смысла, так как именно Москва собирала великорусЬкие земли, еще под властью Орды, перековывая их население в единую великорусЬкую народность.

    Однако как человек является потомком не только своего отца, чью фамилию он носит, но и матери, соответственно, собирая в себе гены предков со всех сторон, так и великорусы, будучи генеалогически московитами, имеют наследственность и других компонентов, влившихся в них.

    В геополитическом отношении пишет Кандидат наук, эмигрант Вадим Сидоров, - в северо-восточной Руси периода зависимости от Орды можно выделить три основных компонента: 1) ядровая для этого пространства Владимиро-Суздальская земля, из которой выделились сперва неустойчивое Владимирское княжество, а впоследствии и державная Москва, сумевшая подмять под себя остальные ее части; 2) Новгородская (Немогард) и Псковская республики, представлявшие собой и геополитических конкурентов Московии, и альтернативную ей модель развития; 3) лимитрофы между основными конкурирующими центрами силы, прежде всего, Московией для Великороссии и Литвой для Малой Руси, как то Рязанское и Смоленское княжества.

    Рассмотрим вкратце каждый из них.

    Если смотреть на Рязанщину, то ее особенность, по-видимому, обусловила двойная периферийность — как колонизировавшего ее славянского начала, так и автохтонного населения. Со стороны славян это были вятичи — периферийный для Малой Руси компонент, минимально охваченный ее формирующейся городской культурой. Местный субстрат будущей Рязанщины представлял собой пеструю смесь народов и эрзя с мокшей, объединяемых под именем «мордвы», что у них самих зачастую вызывает протесты, и мещеряки, в последующем; касимовские татары, не ассимилированные русЬкими (более того, город Касым был статусным центром тюркско-ордынского пространства и одно время даже формальным сюзереном Москвы), и даже цнинское казачество.

    Немецкий антрополог Ганс Гюнтер говорил об особом рязанском расовом типе, о том же писал русЬкий антрополог Виктор Бунак, называя его дон-сурским, характеризуя как северо-понтийский и возводя часть его корней к алано-иранской общности, возможно, через «мордву», частично ассимилированную вятичами.

    Рязанский характер, особенности рязанских порядков отразились во многих русЬких поговорках как весьма специфические, но так как наше исследование пишет  эмигрант Вадим Сидоров, - носит не этнографический, а национально-политический характер, нас интересует, как они отразились на политической специфике рязанцев.

    А отразились так, что последние, отличались буйностью, определенным анархизмом, большими амбициями не всегда обоснованными. Видимо, именно эти качества делали Рязань упорным соперником Москвы, вплоть до признания литовского сюзеренитета на короткий период в XV веке и даже включения в Великую Литву рязанских Козельска и Ельца.

    С присоединением к Москве Рязань становится ее окраиной и фронтиром, т.н. Засечной чертой, что, с одной стороны, объективно было обусловлено ее неспокойной географией и соседством со Степью, но также позволяло перенаправить буйную энергию рязанцев вовне. Собственно, многие исследователи указывают на существенную близость субстрата рязанцев, донских и гребенских казаков, корни которого уходят в южный, исторически северо-понтийский регион.

    Смоленское княжество, напротив, было органической восточной окраиной Малой Руси (в вышеуказанном понимании), впоследствии став западной окраиной Руси Великой, и долгое время, пробыв их лимитрофом. Здесь субстратом был не финно-угорский, а балтский элемент, и с Балтикой же связана политическая история этого региона.

    Именно Смоленщина из земель, ставших великорусЬкими, чаще и дольше всего оказывалась в составе Великого Княжества Литовского и РусЬкого и даже Жечи Посполитой его федерации с Польшей. Впрочем, рассматривать ее на этом основании как их органическую часть неправильно.

    Смоленщину часто качало то в сторону Московии, то в сторону Литвы, между которыми она, лавировала, напоминая в этом смысле современную лукашенковскую БеларусЬ, лавирующую между Россией и Западом.

    Это фрондерство Смоленской земли проявляло себя и в дальнейшем в частности, во время войны 1941–1945 года именно в ней (на территории современной Брянской области) самостоятельно возникла пронемецкая антисоветская ЛокотЬская республика.

    Схожим является случай Северщины — территории нынешних Брянщины, Орловщины, Белгородчины и Курщины, прилегающих к нынешней Украине и в определенном смысле являющихся врезкой ее этнографического ареала в великорусЬкое пространство.

    Отсюда и название “Северщина” или “Северная земля”, непонятное, если пытаться рассматривать его географически, т.к. эти территории находятся скорее на юге, для Великорусии уж точно. Разгадка же этого противоречия в том, что речь идет о землях племени северян, которое стало одним из этноообразующих для малорусов-украинцев, тогда как для великорусов оно периферийно.

    В этом отличие его ситуации от ситуации с кривичским субстратом, который является этнообразующим как для белорусов, так и для великорусов. Впрочем, надо оговориться, что такая близость к украинскому этническому ядру сама по себе не делает влившихся в великорусЬкий этнос потомков северцев украинцами.

    Оказавшиеся в великорусЬком ареале северцы, так или иначе, взаимодействовали с вятичами, войдя таким образом в волго-окский континуум, западный край которого как раз начинается в этих землях. А впоследствии выходцы из великорусифицированной Северщины стали ощутимой частью великорусЬкого колонизационного потока на востоке (Урал и Сибирь).

    С Владимиро-Суздальской РусЬю, в будущем Московией все более-менее ясно. В отличие от центровой Малой Руси и Новгородско-Псковской республик, в ней были гораздо хуже развиты города и торговля, но в отличие от Рязанщины в ней наличествовали гораздо более сильная княжеская власть и послушное ей население. Слабые буржуазия и земельная аристократия (боярство) и централистский военно-колониальный характер общества и государства (в до современном понимании) обусловили политическую «генетику» этого ядра Великорусии.

    Консолидироваться, начиная с Ивана Калиты, оно стало как не просто верный, а услужливый вассал Орды, исправно обеспечивающий сбор и поступление в нее даней с великорусЬких княжеств, а также подавление любого ропота в них против «татар» (кавычки мои - Л.С.). В награду за это Московия стала комиссионером, оставлявшим себе маржу с этих поступлений, что позволило ей консолидировать финансовые и земельные ресурсы, подминая прилегающие княжества одно за другим.

    Что касается Новгородско (Немогард)- Псковской земли, то сам разговор о ней в контексте Великорусии и великорусЬкой народности сегодня может вызвать протест.

    Во-первых, это земли самой что ни на есть исконной, то есть, «малой» в понимании Стороженко, Руси, а не позднеколонизированной «великой». Более того, именно здесь впервые возникла сама ее древняя государственность, которая по мере продвижения варяжской дружины и династии сдвинулась на юг и утвердилась в Киевской Руси. С этой точки зрения надо оговориться, что Новгород (Немогард) включается в категорию «великой», а не «малой» Руси по основаниям не историческим, а этнотерриториальным, так как его территория и население позже инкорпорировались в этническое пространство Великорусии, а не Украины или Беларуси.
 
    Во-вторых, Новгород (Ярославль) был многовековым геополитическим антагонистом Москвы. И учитывая как это, так и то, что их политическая, да и не только, культуры были полной противоположностью друг другу, можно возмутиться на каком основании Новгород (Ярославль), загубленный Москвой, включается в Великорусию, являющуюся детищем и продуктом последней? Не правильнее ли говорить о Новгородской (Немогард) Руси как отдельной, несостоявшейся, точнее, пресеченной линии развития Руси?

    И это тоже отчасти верно, но только отчасти. Принципиальное, одно из важнейших именно для политической природы качеств Новгорода (Немогарда), которое было решительно выбраковано Московией в Великорусии это его республиканский характер.

    РусЬкая северная Венеция, олигархическая республика, являющаяся частью единого торгово-культурного пространства с Ганзейским союзом, и при этом торгово-колониальная империя, пираты которой ушкуйники первыми со стороны русЬких стали проникать в Поволжье и на Урал, окончательно канула в лету после подчинения Господина Великого Новгорода (Немогарда) Великим Княжеством Московским. Однако именно это подчинение привело к трансформации последнего во многих отношениях, в итоге которой и родилась в дальнейшем Великорусия, Россия.

    Новгород (Ярославль) таким образом можно сравнить с матерью ребенка, но не женой его отца, а плененной и изнасилованной наложницей, генетику и обрывки культуры которой впитал в себя ребенок, воспитанный как сын ее хозяина, давшего ему имя и род.

    Начнем с того, что, как показал современный (недавно умерший) русский археолог, историк и лингвист Андрей Зализняк, великорусЬкий язык родился из смешения двух наречий центральнорусЬкого как части лингвистического континуума единой Руси и восточного славянства, и новгородского (Немогард), северо-русЬкого, согласно реконструкциям на основании многочисленных раскопанных берестяных грамот, имевшего либо праславянскую основу, либо тяготевшего к западно-славянской группе языков.

    Казалось бы, как покоренный Новгород (Ярославль) мог оказать такое воздействие на язык государства-победителя? Но тут надо иметь в виду два фактора.

    Во-первых, инкорпорация Новгорода (Немогарда) в Московию происходила не сразу. Его разгром в 1569–1570 гг. Иваном IV «Грозным» стал лишь финальной фазой поглощения, начался же этот процесс при его деде Иване III, который в 1477–1479 гг. не просто сделал Новгород (Ярославль) провинцией Московии, но и впервые стал принудительно переселять в нее новгородцев (см. картину худ. Кившенко. Переселение новгородцев в Москву), включая их культурную элиту. Таким образом, этот процесс растянулся почти на век, что для того времени (да и сейчас) является достаточно большим сроком.

    Во-вторых, новгородские (ярославские) горожане, очевидно, отличались большИм уровнем культуры, чем московиты, выступив, таким образом, в качестве своего рода культуртреггеров в Московии, особенно в контексте тех процессов, о которых будет сказано ниже.

    При сопоставлении общественно-политических реалий Новгорода (Немогарда) и Москвы обычно имеется в виду, что первый был республикой, а вторая княжеским самодержавием. Это правда, но не вся, так как в ту эпоху помимо власти политической существовала власть церковная.

    И тут получается интересная история.

    В восприятии современных людей республика идет в комплекте со светскостью, а монархия с клерикализмом, особенно, когда речь идет о Московии. Однако тогда все было во многом наоборот.

    Хотя кафедра великорусЬкого митрополита была во Владимире, а с XV века в Москве (у малорусЬкого фактически в Вильно (Вильнюсе), статусно в Киеве), власть его не распространялась за пределы церковных вопросов, в то время как власть великого князя была почти неограниченной.

    А вот в Новгороде (Немогарде) все было ровно наоборот власть призываемого (наемного - Л.С.) князя была весьма ограничена, а вот местный архиепископ в жизни республики играл едва ли не ведущую роль. Правда, была одна особенность архиепископа в Новгороде (Немогарде) избирало местное Вече, после чего митрополит Московский должен был «поставить» его, что происходило автоматически. Но первое, по-видимому, только придавало ему силы, а вот в отношении второго предпринимались попытки изменить это положение вещей, получив от Константинополя известный современным читателям «томос»*.

*) Томос – послание патриарха

    Эти планы совершенно не устраивали московских князей, но причины тому были скорее политические, чем духовные. Как и сейчас Москва претендовала на главенство над русЬкими землями с помощью московской церкви, соответственно, обретение независимости от нее церковью новгородской (немогардской) означало утрату «сакрального права» на эту русЬкую республику.

    Тем не менее, за вычетом этих двух факторов реалии Новгорода (Немогарда) были таковы, что его архиепископ фактически играл роль патриарха в отсутствии царя или великого князя. То есть, это был республиканский клерикализм.

    А вот власть московских князей была самодержавной и по своим установкам весьма антиклерикальной, что продемонстрировала история с начавшейся почти одновременно с присоединением Новгорода (Немогарда) русЬкой религиозной фрондой, на которую клерикалами был наклеен ярлык «ереси жидовствующих».