Тайна старого моря. Часть II. Экспедиция. Глава 20

Глава 20
В ПУТИ
– Ну как кузнец, Наташка? – встретил меня Барабашко.
– Интересный такой человек, и работы у него необычные! – восторженно рассказала я.
– Не то слово! – поддержал меня Эмир. – Там офигенные скульптуры! Одна сова только чего стоит! Целых тридцать миллионов!
– Ого! Так богатый мужик попался! – одобрил Барабашко.
– Он не на продажу делает эти фигуры, а для души, – пояснила я.
– Он холост или женат? – заинтересовалась Колобылина.
– Кажется, один живет, – засомневалась я.
– Кажется или один? Ты бы узнала! – продолжала допытываться Татьяна Ивановна.
– Ну да! Узнала бы! – хохотнул Барабашко. – Зря сходила, Наташка!
– А че за кузнец, я не понял?.. – ревностно переспросил Шурка.
– Респектабельный мужчина! – вставила Колобылина.
– Это че за дела?.. – не отставал Морозов. – Ты к кому ходила, Натаха?
– А тебе не все ли равно! – неожиданно вспылила я. – Я свободный человек, а ты, кажется, с утра был еще женат.
– Вот так нае-е-езд... – нараспев проговорил Шурка.
– Все мы так или иначе женаты... – философски изрек Кальмаров.
– Ну да! – подхватила Колобылина. – Вы вот, Григорий Семенович, точно женаты, я знаю. Александр без пяти минут отец, его жена беременная. Константин Николаевич – отец двоих дочерей и тоже, конечно же, женат...
– И я женат! – гордо заявил Эмир. – Я всю жизнь женат, несмотря на то, что в разлуке.
– Интересное заявление, – хмыкнул Мотыль. – Я слышал, что твоя подруга замужем.
– От кого слышал?! – вспыхнул Эмир.
– Да так, судачат тут всякие, – Мотыль метнул взгляд на смутившегося Кальмарова.
– А ваша жена где, Павел? – полюбопытствовала Колобылина.
– В Америке, – сухо ответил фотограф.
– В Америке?! Ничего себе! – удивленно выкатила глаза Колобылина.
– А у нас Егорка не женат! – вспомнил Кальмаров. – Да ведь, Егорка?
– Я решил целиком посвятить себя христианству, а не вашим похотям! – недобро глянул на Кальмарова Салтыков.
– Ты же Будду цитировал вчера! Какой же ты христьянин?! – усмехнулся Шурка.
– Да пош-ш-шел ты! – злобно отмахнулся Егор.
– Что-то ты не по-христиански разговариваешь, Егор, – нравоучительно произнес Кальмаров.
– Цигель-цигель! – спохватился Барабашко. – Че сидим-то?! Через пять дней на Аральском море надо уже быть.
– Как скажешь, начальник! Куда сейчас путь держим? – оживился Кальмаров.
– Завтра должны быть в селе Жанкожи Батыра, послезавтра – на Кантаколе, я же говорил! Ты карту возьми, Григорий! – в голосе шефа появилось раздражение. – Кто из нас руководитель экспедиции – ты или я?! Все, мне надоело руководить!
– Отдать швартовы! – оправив усы и сразу как-то преобразившись,  скомандовал Кальмаров. – Двигаемся, значит, в сторону Жанкожи, как его... Батыра! Курс на Аральское море!
– Слушаюсь, товарищ капитан! – выпрямилась Татьяна Ивановна. – Разрешите только пробирки собрать.
– Против пробирок ничего не имею, – нахмурился Григорий Семенович.
Попрощавшись с Хакимом и Азизой и оставив им тушенки, мы снова направились к Сырдарье.
К берегу спускались на водопой овцы, рядом залаяла собака. Я оглянулась и увидела пса старика Хакима: барбос сопровождал стадо и поднял уши, завидев нас.
– Живой! – обрадовалась я.
– Кто живой? – насторожился Шурка.
– Собака старика живая, я думала, с ним Мотыль что-то сделал. Пес скулил всю ночь, а потом лаял. Мотыль ходил к нему, дверью скрипел. А потом лай стих. Я подумала, что он что-то сделал с собакой.
– Ну ты фантазерка, Натаха! – присвистнул Морозов.
– Никакая я не фантазерка! С него сбудется.
– Как много еды! – восхищенно проводил взглядом баранов Григорий Семенович. – Но надо уходить из этих мест.
– А что у нас сегодня на ужин? – спросил Мотыль.
– Эт к Егору, – указал Кальмаров.
– Грушевый пирог с сыром дорблю! – ни на кого не глядя, огрызнулся Салтыков.
– Лепешки, значит, будем доедать, которые Азиза положила, – перевел Кальмаров.
– Ну окей. Лепешки так лепешки, не умирать же с голоду, – высокомерно проговорил Мотыль.
– А что? Очень даже неплохие лепешки, – одобрил Добронравов. – Даже не кислят, как в нашей узбечке на Большакова.
– Это в какой такой узбечке? – полюбопытствовала Колобылина.
– Да тошниловка недалеко от Зеленой Рощи, недавно проходил мимо, – скривился Мотыль. – Одно слово – узбеки.
– А что ты имеешь против узбеков? – обратился к нему Эмир.
– Да мне что узбеки, что казахи – один хрен!  – ответил Мотыль.
– И чем тебе казахи не угодили? – настойчиво продолжал интересоваться Алимов. – Они нас приютили, накормили.
– Если казах угощает, это значит, что ему что-то надо от тебя, – проговорил Мотыль. – И вообще, они же вчера еще в юрте жили и в туалет за юрту ходили. Дикари нецивилизованные.
– А кто, по-твоему, цивилизованный? Ты, что ль? – разозлился Эмир.
– Да погоди, Эмир, успокойся! – остановил друга Шурка.
– Нет, это ты погоди! Я сам наполовину казах. Пусть скажет, все что думает о нас! – отстранил Морозова Эмир.
– Где, говоришь, цивилизация? – усмехнулся Мотыль. – Да, к примеру, в Америке!
– Так, значит, мы все нецивилизованные тут, а америкосы цивилизованные? – присоединился к спору Кальмаров.
– Ну, окей. Если уж говорить начистоту, то и в России цивилизацией не пахнет, –  парировал Мотыль.
– Ты уже и на Россию-матушку покусился! – воскликнул Кальмаров.
– Ну конечно? Дикость полная! Грязь и беднота! – буркнул Мотыль.
– Ну и поезжай в свою Америку! Че ты тут забыл? – набросился на фотографа Эмир.
– Да никуда он не поедет! У него кишка тонка, – ответил за Мотыля Кальмаров. – Я сколько таких людей знаю – все хорохорятся, мол, Россия плохая, Америка и Запад хорошие. А сами сидят тут на жопе и гадят!
– Негодно гадить там, где живешь, – серьезно проговорила Татьяна Ивановна.
– Согласен. Это ж дом твой, – вмешался Шурка.
– А что ты в Америку-то не поехал, Паша? – обратился к Мотылю Барабашко. – У тебя ж жена там вроде.
– Да никакой у него жены там нету! Врет он все, понты гнет! – перебил шефа Эмир.
– Как хорошо было в СССР... – ностальгически вздохнула Колобылина.
– А что же сейчас? – спросил Добронравов.
– Сейчас такие, как он, страну свою продали этой гребаной Америке! – крикнул Эмир. – А что осталось, то разворовывают.
– Я ничего не разворовываю! – обиженно надулся Мотыль.
– Слушайте, ребзя, хорош перепираться! – успокоил всех Барабашко. – Паша – уважаемый фотограф. Он хорошие снимки для альбома сделает. А если мы будем вот так вот всю дорогу ругаться, никакой книги не получится. И никто из вас до моря не дойдет.
– И правда, мальчики, не надо ругаться, – примирительно произнесла Татьяна Ивановна.
– Да, что-то я немного перегнул палку, – признался Кальмаров. – Через семь километров привал и водные процедуры.
– Окей. А ужин когда? – невозмутимо спросил Мотыль.
– Ничто не берет этого гада, – прошипел Эмир. – «Окей-окей» – заладил,
проститутка американская.
– Да ладно ты, Эмир, правда, хватит ссориться, – проговорил Шурка. – Впереди еще не один пуд соли съедим вместе.
– Надо принимать людей такими, какие они есть – третье правило буддизма, – подытожил Добронравов.

Солнце садилось, рубиновыми лучами окрашивая горизонт. Речная галька была еще нагретая от полуденного зноя, а воздух уже снова резко остывал. Мы бросили манатки на пустынном песчаном берегу. С другой стороны Сырдарьи тянулся тугайный лес, состоящий из невысоких деревьев и кустарников, в которых прятались утки.
– Здесь остановимся на ночлег. До села еще пять километров, – произнес Кальмаров. – Но сил уже нет. Бросаем кости. Егор, разведи костер. Вы, ребята, Шурка, Эмир, Славка, помогите ему.
– Хорошо ты придумал, – примостился рядом Барабашко. – Молодежь работает, а старики кости греют.
– Да, я же мудрый руководитель, почти как ты, – польстил начальнику Кальмаров.
Вода в Сырдарье оказалась довольно прохладной: за день не успевала прогреваться, а к вечеру из-за резкого понижения температуры остывала. Не побоялись искупаться только Шурка с Эмиром. Кальмаров снял одежду и, помочив ноги, оделся обратно. Мотыль долго стоял по щиколотку в воде, демонстрируя всем свои ягодицы, затянутые в фирменные трусы с надписью Pierre Cardin. А мы с Татьяной Ивановной и Добронравовым помогали Егору варить макароны с тушенкой.
Собравшись за ужином, все оживленно беседовали об Аральском море, об экспедиции, как будто и не ссорился никто. Оказывается, полвека назад Аральское море было полноводным и богатым рыбой. А с обмелением уровень солености повлиял на его обитателей, из рыбы осталась только камбала, которая стойко переносит очень соленую воду. Климат стал резко континентальным и засушливым. Татьяна Ивановна рассказала, что в пустыне Аралкум им с Брониславом надо будет обязательно взять пробы песка, чтобы определить уровень его токсичности. Добронравов предположил, что в этой пустыне можно вполне попасть под пыльную бурю, которая поднимает со дна бывшего Аральского моря ядовитые соли. Егор Салтыков с таким священным ужасом слушал эти рассказы, что даже приоткрыл рот, а потом все-таки не вытерпел и разоткровенничался: говорил что-то про инопланетян, про какие-то гигантские знаки, обнаруженные на дне Арала и даже о загадочных исчезновениях местных жителей, о коем прочитал в какой-то желтой прессе.
– Точно вам говорю, – опасливо выпучивал глаза Салтыков. – Исчезают люди. Говорять, инопланетяне на них нападають...
– Ты, Егорка, страху не нагоняй, у нас ночь еще впереди, – пресек его разговоры Кальмаров.
– Из средств защиты у меня только перцовый баллончик, – продолжал Егор. – Взял его от собак защищаться. Да спрей от комаров.
– Не подготовился ты, Егор! – усмехнулся Шурка. – А вдруг и правда нападет на нас кто-нибудь.
– Ну если что, у меня топор есть, всегда его держу под подушкой, – разоткровенничался Кальмаров. – И посему предлагаю ретироваться по каютам. Время позднее, вон уж и звезда зажглась.
Народ начал расходиться на ночлег: Кальмаров, Добронравов, Шурка и Салтыков набились в одну палатку. Мы с Татьяной Ивановной снова оказались вместе. А у Мотыля и Барабашко у каждого была отдельная палатка.
Конечно же, спать в такой тесноте с дико храпящей Колобылиной не представлялось возможным, и я решила немного посидеть у догоревшего костра, собрав на себя всю теплую одежду, которая у меня имелась в запасе.
У костра я уже заметила ссутулившуюся фигуру Кальмарова. Григорий Семенович притулился на камне и задумчиво смотрел на тлеющие угли.
– О! Наташка! – обрадовался он. – Не спится?
– Не-а, уснешь тут, – пожаловалась я. – Не переставая храпит. Это просто ад какой-то, я другого ждала от экспедиции.
– Татьяна Ивановна? – переспросил Кальмаров. – Страстная женщина. Я раньше о таких только и мечтал.
– А что хорошего, когда женщина храпит? – недоумевала я.
– Да я не об этом, – сказал Кальмаров. – Я о том, что всегда мечтал о таких статных, как она. Я ведь украсть ее сегодня ночью собрался. Но так и не решился. Куда мне до нее...
– А что жена твоя? Разве не статная?
– Ленка? Да у нее груди нет. Тощая она у меня, как вобла. Я ее все время жалею, – Кальмаров вздохнул и добавил: – Но жить без нее не могу. Она меня борщом приманила.
– Как это?
– Да так. Сварила однажды такой борщ, которого я за всю жизнь раньше не пробовал. Сварила раз, сварила два, вот я и подсел.
– А дальше?
– А что дальше? Дальше – свадьба. Дети пошли. Сначала Володька. Потом Катька – это малая наша. Мы ее зимой зачали. Знаешь, Наташка, долгими зимними вечерами скучно – вот мы и решили дочку родить.
– Мда... понимаю.
– Да ничего ты не понимаешь! Тебе тоже надо уже о детях подумать. Время-то быстро летит.
– Да сначала мужа надо.
– Ну так вот и найди себе мужика. Что ты к этому Шурке привязалась? От него ждать нечего. У меня вот брат был старший – на гобое в оркестре играл, в филармонии. Тоже пил, на игле сидел даже, с бабами валандался. И что? Умер в сорок пять.
– Почему ты про него вспомнил?
– Да потому что Шурка твой тоже наркоман, пьяница и бабник. И ничего у вас с ним не выйдет.
– Ты хочешь сказать, что он плохо кончит?
– Я так не говорил, – Кальмаров поежился: – Курить хочется, но терплю, вышел вот подышать. Ленке обещал бросить, я слово свое держу. Не хочу ее разочаровывать.
– Любишь все-таки, значит.
– Да кто же его знает, что это такое вообще любовь? Вам вот все молодежи страсть какая-то нужна. А ведь она проходит, остается привязанность. Я без своей Ленки никуда, – Кальмаров красноречиво взглянул на меня: – Работать надо, вкалывать, как раньше крестьяне на земле пахали. И не заморачивались о чуши всякой. Наркоманов-то не было среди таких.
Кальмаров еще раз тяжело вздохнул, нащупал в кармане скомканную сигарету, понюхал  и бросил в погасший костер.
Продолжение следует.