Стечкин для Слезарова

Дмитрий Ледовской
Из цикла «Глюки Паркинсона»
СТЕЧКИН ДЛЯ СЛЕЗАРОВА
рассказ… или что?
-Как меня зовут? Как? – яростно кричала высокая, дебелая и грудастая женщина, неустанно наступая на меня и взмахивая над своей и моей головами тяжелым дуршлагом. – Вспомни,  морда паркинсоновская, как зовут меня, твою законную жену? Как зовут? Не вспомнишь – ни  кусочка обеда не дам, всё скормлю собакам и бомжам. А? Люди добрые (она обратилась к многочисленным фотографиям на стене), мы  тридцать семь лет вместе, а он забыл как меня зовут!

Бог мой, мелькнуло в моей взбаламученной голове, значит, ей под шестьдесят? Моложе никто не вспомнился, я безнадёжно оглянулся и тут заметил громадную черную птицу, пытающуюся приземлиться на наш наружный подоконник . Она словно клюкнула мне в лысое темечко, и я заорал возмущенно:
-Галка, ты с ума сошла? Птица сумасшедшая! Как же, забудешь тебя. Что, заработал кусочек хлеба? С маслом?

Галина замерла, лицо на миг смягчилась, затем стало хитрым.
-Ишь ты, - памятливый какой, - голос жены стал вкрадчивым. – А как зовут нашего президента?
-Владимир Владимирович Путин! – без запинки и гордо ответил я.
-Молодец! А кто такой Байден? Отвечай сразу!
-Не путай, корявая моя, - уже возмутился я. – фамилия того нашего соседа, коему я в морду плюнул, Байяндин. Запомнила?
-Ишь ты, а кто такой Кирилл Лавров?
Я напрягся и ляпнул:
-Наш участковый полицейский? Ай нет, в школе он был, то ли первый отличник то ли двоечник, не помню.
-Всё понятно, - Галка обреченно отвернулась, открыла дверцу шкафчика и протянула мне банкноту и листок бумажки.
-На, памятливый мой, сходи в магазин, купи только то, что здесь написано. Читать не разучился? Дорогу не забыл?

Тысячную купюру вместе со списком я молча запихнул в  нагрудный карман летней куртки, и через несколько минут оказался на пасмурной площадочке возле подъезда, где ко мне, сорвавшись с обшарпанной скамейки,  кинулся взлохмаченный, абсолютно не знакомый, парень.
-Дмитрий Александрович! – весело завопил он. - Слава Богу, дождался, я ведь вам долг принёс, вот!

Парень победоносно протянул  пятитысячную купюру. Так, радостно подумал я, значит, меня зовут Дмитрий Александрович, а кто же этот славный  юноша?
-Я бегу! Времени ноль! – весело сообщил парень, нацепив шлем и влезая на сиденье новенького мопеда, - Передавайте привет моей Галочке!

Галочке? Вот тебе на! Родня, что ли? Я поднял на  него вопрошающий взор, и парень забеспокоился:
-Дмитрий Александрович, что не так?
- А где проценты? – неожиданно для себя брякнул мой неуправляемый язык, и мне тут же стало стыдно.
Парень как будто стушевался, потом встрепенулся,  выдернул из сумки на  боку мопеда  четвертинку армянского коньяка и всучил её мне.

-Пока-пока, - попрощался парень, отъезжая. – Процентов довольно?

Я прощающе махнул бутылочкой, из кармана вылетел список продуктов, я поймал бумажку  на лету, автоматически глянул в неё и прочёл в четвёртой, последней строке - Бутылочка армянского коньяка, не дороже 300 ре.

Настроение поднялось втрое, я двинулся натоптанным путем в «Пятёрочку» и тут в боковом кармане булькнул мобильник. Грустный женский голос спросил:
-Говорить можешь, ты где?
-На улице! А  вы кто?
-Папа, ты обалдел? Я дочь твоя, Маша!
-Дочь? А  ваша мама кто? Она здорова?
=Брось свои дурацкие шутки! – телефон аж затрясся от возмущения. – Сегодня третья годовщина  смерти мамы! И двадцать пять  лет как ты развёлся с ней. День в день.
- Сочувствую, - грустно пожалел  я и извлёк подаренный коньяк. – Сейчас помяну… а как её звали-то? Мать вашу?
-Пааааа!!!!!!!!!!… , -взревел на всю улицу телефончик, а потом захлебнулся прощальным гудком.

-Психопатка какая-то, - пробормотал я , опуская мобильник вместо кармана куртки в заплеванное хайло  грязной урны. Секунды постоял в раздумьях молча, затем, неподалёку увидев громадные окна магазина, уверенно  к нему зашагал..

Там  без проблем купил по списку  бутылку растительного масла, длинную пачку макарон, пакетик гречневой крупы, упаковку овсяного печенья  и четвертинку армянского коньяка, точь в точь как та подаренная бутылочка, надёжно спрятанная в глубокий внутренний карман куртки.

Также уверенно и надёжно зашагал к дому, почти приплясывая ступил на площадочку перед подъездом, где, сорвавшись с той же пошарпанной скамейки, передо мной предстал как будто знакомый  маленький, очкастый старичок южной  внешности с дешёвой тросточкой в правой руке. На суровом лице его  с горбатым, вислым носом, была сползшая до подбородка антиковидная маска, обнажившая седые усики. Ручонки были облачены в матерчатые, заметно грязные, голубые перчатки.

-Здравствуй, Димуля, - проскрипел он тоже как будто знакомым голосом. –Долго я буду ждать? Полчаса как звоню по мобильнику – ни ответа ни привета!
-А  в чём дело? Я вас не  зна….. (здесь я запнулся и поправился) …не звал.
-Ишь ты, на «вы» перешёл, – изумился старичок.- Как должок повис на нём – выкать начал со школьным товарищем.

Должок? Школьный товарищ? Никогда ещё моя искалеченная память не испытывала столь мощных напряжений, я мгновенно взмок, память  хлынула  вспоминать школу, и, вдруг, из её пучин смутно вынырнуло это слово…

-Перевёртыш? - неуверенно спросил я.
Старичок неприятно скривился и назидательно поднял вверх указательный палец:
-Не надо вспоминать оскорбительные клички дворовой шпаны. Здесь не Арбат! Тебя, помню, Шухером звали?
-Атасом! - вырвалось от меня неожиданно и  звонко.
- Вот! Когда это было-то? А сейчас  у  меня здоровое русское имя – Слезаров  Абрам Семёнович!
-Глезман! – окончательно осветилась память – Ты носил фамилию Глезман! В начальных классах! Был отличником и всегда был в очках! Круглых таких!

Мы засмеялись одновременно. Я - облегчённо и радостно, Перевёртыш - скрипло и мелко. Перестав смеяться, Слезаров спросил:
-Так как же должок? Уже два  месяца прошло. Давай гони.

Я замер. Сколько же я должен и за что? Попытался отшутиться:
-Сумма-то крошечная! Потерпи уж…
- Крошечная? Ну-ну, как никак два – ни больше ни меньше!

Он растопырил викторией два пальца и сунул их мне поближе. Меня же шарахнуло  сразу. Ведь если бы он заявил насчет суммы в сотнях или тысячах, то сказал бы  школьный товарищ «две», а «два» могло означать только одно – два миллиона! Сволочная память  , вдруг, явила облик моей жены, сетующей на то, что  за взятый в Сбербанке кредит надо ещё отдавать полтора миллиона. В столь прекрасные воспоминания влез ехидный голосок Перевёртыша:
-Два-два! И ещё кузовок клубнички, что съели мы в парке за мой счёт. Пятьсот рубликов!

Память, бьющая как сполохи огня, высветила скромный столик в парке, где два старичка лопали клубнику извлекая сочные ягоды из небольшого магазинного кузовка, купленного… в каком магазине и кем, я не вспомнил. А вот парк..

-Лефо-о-ортовский? – как бы утверждая вопрос протяжно сказал я.
--Ну, а какой же ещё? Наш любимый Лефортовский парк, где мы не были уже два месяца. Завтра сходим? Воскресенье ведь, для нас, русских, святой день...

Так вот где я взял у него два миллиона, осенило меня, и сразу  началась новая мозговая круговерть: каким образом, в какое время, в каких купюрах, есть ли расписка? А чёрт со всеми, завтра всё и узнаю.
-Ладно, встречаемся!
-Как всегда?
-Как…..( я опять запнулся, а как  это «как всегда»?), но всё-таки вывернулся:
-Может изменим время и место встречи?
-Нет уж! – Абрам Семёнович протестующие взмахнул тросточкой. - В одиннадцать ноль-ноль, у входа в парк со стороны трамвайной остановки.. Погоду обещали приличную, тепло, так что про должок не забудь.

Он приветственно приподнял козырёк клетчатой кепочки и решительно, ни разу не обернувшись, зацокал каблуками мелких шажков  в плетешки небольших переулков и тупиков, коими так известен наш старинный район.  Я же рванул в свой подъезд и, начисто забыв про лифт, взлетел как юноша на свой десятый  этаж.

-Ты чего так запыхался? - поинтересовалась Галина. -  Всё купил? Поставь на кухне, потом проверю, я в бассейн иду.
-Галка! – выпалил я.- Сколько мы должны ещё за кредит отдавать?
-И это вспомнил! – радостно удивилась  жена и звонко расцеловала меня в щёки. –Вот что значат классные  лекарства. А должны мы уже всего девятьсот тысяч. За два года отдадим. Ну, пока, дорогой.

Только захлопнулась дверь, как я судорожно начал искать. Ход мыслей был вполне логичен. Коль скоро я получил два миллиона от Слезарова два месяца назад, то я их сразу же принёс домой и за это время никуда не выезжал, ничего не покупал. Значит, внушительна кипа денег валяется где-то в нашей двухкомнатной, с длинным коридором, квартире,  обладающей четырьмя шкафами, двумя антресолями, заваленной всяким барахлом лоджии, где везде  грудились бесчисленные сумки, рюкзаки, какие-то коробки и рулоны и, и… чего тут перечислять. Два миллиона есть два миллиона! Я начал искать..

Галина, появившаяся через три с половиной часа, была потрясена. Аккуратными рядами выстроились в шкафах, коридоре и лоджии, чистые, протертые сумки и обувь. Старые и рваные я выкинул. Были протёрты и полы, освобождены от хлама обе антресоли. Квартира словно помолодела и заулыбалась. Изменился  и я. Полулёжа в кресле я стал похож на изломанную мумию и был не в силах ни встать ни даже чего-то объяснять. Жена этого не заметила, её слепила, жгла, шибала, прибранная квартира , и Галочка закричала, суча толстенькими, но ещё красивыми ножками:
-Молодец! Умница! Ты что, в своём уме? Спасибо! Вот дурень, кто тебя просил? Отдыхай! Сейчас  натушу свиной шеи, вмажем коньячку, и послушаем наши любимые песни.

Уютный, со свечами, вкусный ужин стал первым праздником после нападения на меня два месяца назад  гнусного Паркинсона, который прекрасно побратался с застарелым диабетом и терзал меня часто и подло. Но сегодня он был выброшен к чёртовой матери мощной дозой конька (я выпил и спрятанную бутылочку), и не мешал нам объедаться, болтать, слушать наши любимые песни  и вспоминать молодость.

Мало того – в этих ленивых разговорах подпившая память вернула множество забытых имен, лиц, эпизодов, я вспоминал даже то, о чём начисто забыла Галина, которая, отправляясь спать почти в час  ночи, заявила, зевая и вздрагивая:
-Ты выздоравливаешь, выздоравливаешь явно. Завтра, как вернёшься из парка, сделаю тебе массаж….
-Сексуальный? – встрепенулся я.
-Болен ещё, муженёк-то мой, - улыбнулась жена. – Голову, череп твой разглажу !
-Утюгом?
- Именно! Дождёшься ты у меня со своими шуточками! А пока – спокойной ночи!

Уснул я почти мгновенно без сновидений и глюков. Проснулся легко, в семь утра, бодро сел и обалденно замер. На краюшке дивана, в моих ногах, сидела очаровательная, полная женщина в полицейском мундире с капитанскими погонами. Не узнать я её не мог – это была Наташа Маркова, пополневшая, приобретя облик зрелой, но очень свежей женщины,  моя прекрасная, неистовая любовь из далёкого по времени и расстоянию города Анадырь.

-Ты как здесь оказалась? – испуганным шёпотом спросил я. - Кто тебя пустил? Ты не глюк?
-Сам ты глюк, - как будто обиделась гостья. - Можешь говорить полным голосом, Галина полчаса назад уехала к Денису в Балашиху. Сын твой простудился, ничего особенного, но материнское сердце,  сам знаешь..

Я как укушенный слетел с дивана, рванулся в комнатку жены и узрел, что её там нет, а на кофейном столике   белела бумажка, где крупным почерком было  написано- «Поехала к Дэну с ночёвкой. Он приболел! А где твой мобила? Целую, я». Бумажка была натуральной, я даже откусил от неё уголок и к тому же яростно ущипнул себя. Я тоже оказался натуральный.

Вернулся  в свою спальню-кабинет уже не спеша, накинув прихваченный из ванной халат и плюхнулся в кресло. Наташа сидела там же, спокойно,  улыбчиво смотрела на меня, оглядывала комнату и, задержав взгляд на одном из пейзажей  Анадырского лимана, спросила своим мягким, грудным, незабываемым для меня, голосом:
-Это картина Валеры Праскова?
-Да, - поражённо ответил я. - Ты его помнишь?
-Я помню всё! , - значительно сказала моя бывшая любовь.- А теперь слушай внимательно, не перебивай, я здесь не случайно, в доказательство   возьми вот это.

Тяжелый ком тряпки легко распался, и в руках у меня оказался мой же, прекрасно вычищенный, добытый  с боёв на Синайском полуострове пистолет Стечкина. Я выдернул обойму – всё верно, там были всё те же оставшиеся три патрона.
- Как ты нашла его, ведь…
-Ведь он был спрятан на балконе, - подхватила Наташа,- то есть  в  лоджии, в глубокой щели деревянного покрытия пола, завернут в целлофан, хорошо промаслен, но что может быть спрятано от советской и русской милиции? Нашли, как видишь, теперь - всё в полном порядке, все готово к стрельбе…
-Какой стрельбе? – отчаянно перебил я Наташу.- Ты что, с катушек съехала? Тоже паркинсонишь?
-Я же просила – не перебивай, - как ни в чём не бывало продолжила женщина-полицейский. - А стрелять лучше всего в упор, звук будет приглушен, и твой лютый друг Слезаров умрёт спокойно и без боли.
-Как Слезаров? За что? –я встал и протянул оружие Марковой. – Ни за что!

Наташа не шелохнувшись, выдержала паузу , а потом с нажимом, понизив голос, произнесла:
-Ты что, можешь отдать этому ворюге два миллиона, о которых не знает даже твоя Галина?
-Ворюге? Он же педагог!
-Педагог? – Наташа рассмеялась. - Да, он уже два года коронован как  «вор в законе», и кличка у него – Пе Да ГОГ! Запомни навсегда, а эти два миллиона он награбил, нахапал, отобрал, мы следим за ним давно, но вот поймать никак не удаётся. Он же педагог, умеет анализировать, лицемерить, а его ученики двух наших сотрудников убили. Запросто убили! Стреляй смело, и от долга избавишься, и мир от преступника очистишь. Мы прикроем тебя.

Наташа легко встала, и я невольно, со вспыхнувшей памятью страсти, залюбовался её фигурой, тяжёлой грудью, милым ,  наивным лицом и чувственно вздрогнул, когда  её ладони легли мне на плечи. Когда женщина вставала с дивана что-то мимолетно мне  показалось несуразным, не реальным, но ладони были волшебно теплы, грудь любимой, коснувшись, заставила напрячься все моё  тело, словно вспомнившее безумие давних. откровенных ласк. И дыхание Наташи свежее, глубокое, тоже ворохнуло память, словно освежая её.

-Подумай, Димуля, подумай, - перешла на жаркий шёпот прижавшаяся женщина, -  это почти как спецзадание, а не захочешь – никто не осудит, а своего Стечкина бросишь в Головинский пруд там, в парке. В любом случае. Мои ребята проследят. Всё-всё, не толкай меня к дивану, а нашу встречу после твоего подвига, если решишься –обещаю! Не провожай, я знаю как твой замок защелкивается.  Одевайся, хорошо позавтракай, для диабетика это важно,  я оставила тебе на кухне домашний плов, как ты любишь.

Она привстала на цыпочки, поцеловала в губы быстро, но я успел ощутить её язык, оттолкнула меня и ушла. Щелкнул замок, я заглянул на кухню – на обеденном столе в глубокой пиале остывал плов. Я сел завтракать.

…Мы шли по чудесным аллеям самого прекрасного московского парка, перебрасываясь короткими фразами, останавливаясь возле бесстрашных белочек, любуясь эскадрами уток  Я искоса поглядывал на лицо школьного друга и раз за разом находил в нем именно преступные черты. Они сквозили  в злой полуулыбке, стекали вдоль морщинистых щёк, слышались в скрипучем голосе, проблёскивали хитрыми, погаными искорками сквозь очки. Было очень тепло, появился пот, это раздражало мою взвинченную психику до предела, но мы всё  шли и шли в  глубинки парка…

-Ну, что? – вдруг резко обернулся Абрам Семёнович ко мне. –Ты готов к отдаче долга?
-Готов! – мрачно оглянулся я и бросил руку за спину, где под курткой, придавленный поясным ремнем, был готовый к стрельбе мой верный Стечкин

Парк был странно  пуст. У меня яростно забилось сердце, но  рядом, прямо в кустах, неожиданно  проявился сундучок с мороженным, за которым скучала молодая азиатка. Слезаров тоже оглянулся, хмыкнул и подойдя к киоску вскинул викторией два пальца как тогда, когда сообщил мне о долге:
-Девушка, нам два эскимо! Два!  Платит мой приятель, должок за ним уже два месяца! Сплошной двоечник!

И засмеялся этот идиот скрипуче и весело.

Уже выдрав  Стечкина из-под тугого ремня, я остолбенело уставился на продавщицу, расторопно превратившей два миллиона рублей в два рулончика эскимо, а память, вдруг, высветила мой диван, с которого встала Наташа, не оставив ни морщинки ни вмятины от своей обширной попы  на аккуратной, ровно расстеленной простыне.

-Так это был глюк?!- яростно заорал я, одним ударом выбил сладости из рук азиатки, взвизгнувшей громко и испуганно, а мой взбешённый взгляд поймал оторопелую физиономию лютого друга. -А ты - идиот! Ведь я же собрался убить тебя, вора в законе липового!

Я потряс грозным оружием перед Слезаровым, тот  сжался раза в два и напролом, сбив с ног бедную продавщицу , врезался в кусты  и исчез.

Я же  нырнул в глубокий обморок, из которого меня смогли вывести только в больнице через шесть часов после падения в Лефортовском парке. Затем мне пришлось все-таки лечь в стационар соответствующего диспансера на пару недель. Пистолет Стечкина исчез бесследно, исчезла пиала с недоеденным пловом, также исчез  из моей жизни и Слезаров. Похоже, навсегда.