Большой голубой океан

               


                Whenever we qet back to the biq blue ocean
                We always watch the sky with no fear… -

пела группа «Еллоу».

                Уиневер ви гет бэк ту зе биг блю оушен
                Ви олвэйз уоч зе скай уиз ноу фир… -

зачарованно повторил Сергей Леонидович Зелепукин.
       Он со школы не знал английского, но мог читать со словарем. Тем более что сейчас телефоны все переводили сами:

    Всякий раз, когда мы возвращаемся к большому голубому океану
                Мы всегда смотрим на небо без страха… -

означал перевод в данном случае.
        Сергей Леонидович давно заметил, что слова  зарубежных песен в ютубе  лишены всякого смысла, но понимал, что это не вина Стинга, Кейт Буш или Энии, а просто все дело в механистическом, «деревянном», как бы сказать, компьютерном переводе.
         Но группу «Еллоу» Сергей Леонидович обожал, не нуждаясь в переводе. Он, что называется, чувствовал их песни нутром. Они задевали самые глубокие и, казалось бы, давно оборванные струны его души. Особенно «Драйв Дривен», «Капри коллин», «Дизайр», «Мин мандэй», «Он трэк», «Пинболл ча ча»,  еще некоторые, но особенно «Дарк сайд», а больше всего «Трэклесс дип». Конечно, он тащился и от «Ай ин зе скай» группы «Алан Парсонз проджект», и от «Брэкфаст ин Америка» группы «Супертрэмп», от «Гуд бай Еллоу Брик Роуд» Элтона Джона  и от «Миллениум» Робби Вильямса, хотя вообще-то англичан недолюбливал за их русофобию, но в основном угорал от «Еллоу».
          И он ставил этот  мало кому известный швейцарский коллектив выше всего остального, что было рождено человечеством в области музыки. Автора же песен Бориса Бланка, однофамильца Сруля Мойшевича Бланка, дедушки Владимира Ильича Ленина, Сергей Леонидович считал Гением с большой буквы, возможно даже сущностью из другого измерения или посланцем параллельных миров. Он считал его как художника не ниже Франца Кафки, а возможно и равным.
       Франца Кафку он обожал от и до, хотя и несколько отстраненно, как  шум океана или туманность «Волосы Вероники», снятую телескопом «Хаббл».
       А композиции группы «Еллоу» действовали прямо на подсознание Сергея Леонидовича, как это присуще музыке и вызывали блаженство, которое было сопоставимо лишь с поллюциями  юности.
       Вообще, со свойственной ему тягой расставлять точки над всеми «е»,  Сергей Леонидович считал музыку, по крайней мере, попсу, самым главным видом искусства, как говаривал Ильич.
       Ведь, согласитесь, картины художников нужно  разглядывать, думать, что именно мастер хотел  сказать этими подтеками на холсте и  убеждать себя, что  картина «Подсолнухи» действительно стоит сто миллионов долларов. Хуже же всего с чтением - тут уж приходится включать мозг на полную, собирать буковки в слова, слова во фразы, так что под конец на само удовольствие от книги не остается сил, а лишь  головная боль, чего человек, уставший после работы, старается избегать. Музыка же, точнее,  музон - такого не требует, действует исподволь на ваши гипофиз и мозжечок, приводя к удовольствию коротким  путем без всяких умственных усилий. И, слушая песни Леди Гаги  или «Побрей п…!» группы  «Ленинград», слушатель получает чистое, незамутненное удовольствие.
         Так это было, или не так, но Сергею Леонидовичу казалось что так.
          Поэтому, если вы рождены любимцем Аполлона, то выгоднее всего вам быть композитором. Немного хуже , хотя и почтеннее, стать художником и рисовать картины на стыке Ван Гога и Сальвадора Дали. И уж совсем плохо быть писателем и гнать туфту в стиле Чехова вместо  романов о похождениях Эраста Фандорина или «лав стори» как у Дидар Алтынай. На романах же «фентези» можно вообще рубить миллиарды, но тут нужен талант как у Джоанны Роллингс, а это никому не дано.
         Сергей Леонидович тоже был творческой личностью, но, к несчастью, не настолько, чтобы сочинять мелодии для житомирской рок-группы «Друга ріка» или писать портреты   бультерьеров, за что их хозяева платили по триста,  четыреста, а то и по пятьсот евриков.
        В свое время, которое теперь было таким далеким, что впору было говорить: «во время оно», то есть до войны, Сергей Леонидович Зелепукин любил писать рассказы, и его псевдоним «Человек без щитовидки» довольно громко гремел на страницах  журналов, пусть и не самых толстых.
         Он сочинял  иронические штучки, эдакие рассказюшки о маленьком человеке, измордованном судьбой  и подыхающем на обочине жизни.
         Сергей Леонидович начал писать поздно, в пятьдесят три. Конечно, в таком возрасте многие пишут уже давно и даже успевают исписаться, а то и умереть под бременем славы. А с Сергеем Леонидовичем ничего такого не было, он был свеж и бодр, плюс к этому обладал жизненным опытом, чем не обладают молодые  начинающие. Им даже приходится ходить «в люди» как Горькому - копать на кладбищах могилы или принимать наркотики, чтобы развить свой кругозор и найти свою тему.
         Вообще, Сергей Леонидович хотел бы посоветовать будущим писателям не начинать сочинять слишком рано, пока они не отслужат в армии, не женятся и не родят пару-тройку детей. Тогда-то можно приступать к творчеству. Упущенное время быстро возместится приобретенным опытом, а вы будете избавлены от многих розовых иллюзий и глупых заблуждений, которые не пристали инженерам человеческих душ.
         Уж если существуют виды восточных единоборств, где нельзя начинать тренировки раньше пятидесяти лет, то что говорить о такой серьезной вещи  как писательство?
         Поэтому, начав писательский путь на шестом десятке, Сергей Леонидович избегнул многих кривых дорожек и обманчивых путей, а сразу пошел, можно сказать, попер -  прямым курсом, как ледокол или лесной олень, ломящийся сквозь чащу.
         Поскольку к этому времени Сергей Леонидович прочел очень много книг, включая классические, он приобрел большой вкус и мог начать писать без раскачки и без мучительных поисков.
         Сергей Леонидович Зелепукин всегда был очень ироничным, так что его даже боялись знакомые. Поэтому и писать он планировал в этом ключе.
         А так как он прочел в свое время статью Стендаля, который на самом деле был не Фредериком, а Анри - «О природе смешного» - то дальше уже было дело техники.
         И действительно, оказалось, что рассказики Сергея Леонидовича о дураках, избравших неверный путь к счастью и погибших на этом пути, пришлись по душе читателям, которым льстило, что есть еще большие лохи чем они.
         Не то чтобы эта короткая проза свежим ветром влетала в  мировую литературу, или что за нее платили деньги,  но это было нужно самому Сергею Леонидовичу, так как ему было уже  шестьдесят, а на седьмом десятке жить очень скучно.
         Но, конечно, в случае чего, этих пара лишних гривень не помешали бы, так как денег у Сергея Леонидовича всегда было мало. Он даже любил говорить, отдавая должное литературным достоинствам этой фразы, что он «бедный больной старик». Но по большому счету ему было наплевать.
         Что говорить, если сам великий Кафка не получал ни пфеннига за свои шедевры, спертые у него друзьями  и напечатанные в каком-нибудь тонком журнальчике?
         Разумеется, писатель Зелепукин не противоречил, что в чем-то   хуже  Франца Кафки, но иногда его посещала мысль, что если бы сейчас  журнал «Дон» получил по электронной почте «Отклоненное ходатайство», «Стук в ворота», или  «Блюмфельд, старый холостяк», то Франц бы не получил оттуда  ни ответа, ни привета, не говоря уже о том, чтобы быть напечатанным в таком серьезном толстом органе. Даниила же Хармса там выкинули  бы  после первых же слов: «Сенька стукнул Федьку по морде и спрятался под комод.»
         И все же, несмотря на эти реалии, Кафка совершенно великолепный писатель. Брачный аферист, явно ненормальный тип, зарабатывающий на жизнь очковтирательством, естественно, еврей, одним словом, гений.
         Совершенно очевидным было для Сергея Леонидовича, что гениальнее его нет никого.
         Иногда ему казалось, что Свифт в своем безумном «Скромном предложении» почти приближается  к Кафке, но потом видел, что - нет.
         Исключение составлял разве что Борис Мойшевич Бланк из группы «Еллоу», но поскольку он был не писатель, а музыкант, то он не считался.
         Но все это была ерунда, а важно было то, что Сергей Леонидович Зелепукин с самого начала войны ничего не писал, чтобы хоть немного отвлечься от жизни.
         Да и как было писать с иронией, когда в одном только Мариуполе убили три тысячи мирных жителей?
         Но разве Кафку остановила Первая Мировая война, страшная и ужасная? Нет, не остановила и не оставила на бумаге следа, за исключением пары строчек в дневнике. Зато в эти кошмарные годы им  был написан «Процесс». А «Набор рекрутов» хотя и имеет военное название, но имеет такое же отношение к войне как Путин к Сталину.
         Так не надо ли, думал Сергей Леонидович, писать, не обращая внимания ни на что? Но, конечно, не в забавном ключе, а как Зощенко, который во время Великой Отечественной сочинял рассказы о ленинградских партизанах.
          С другой стороны, даже в этом случае Сергей Леонидович не представлял как подойти к писанию. На фронте он не был, знакомых партизан не имел, а писать, отталкиваясь от новостей ютуба, не хотелось даже пробовать.
          И все же надо было что-то предпринять, так как он совершенно отчетливо чувствовал, что скоро чокнется.
          Когда-то он смеялся, читая у Кафки, что «писатель не должен  отходить от письменного стола, чтобы не сойти с ума».
          Сергей Леонидович думал, что Франц  фигуряет. Но теперь он видел, что - нет. Надо было писать и - все.
          Зелепукин  почувствовал окрыленность. Тем более, что создались исключительные творческие условия - жена уехала беженкой в Финляндию, тетя боялась ракет и жила на даче, пульт от телевизора сломался.  Сергей Леонидович томился днем, тосковал вечерами и уже начинал развязываться с водочкой.
          Он подумал и решил плюнуть на партизан:
          - Ля-ля-ля-ля-а-а!.. - запел «Человек без щитовидки». - Биг блю оушен, биг блю оушен!..
          Он достал ноутбук и напечатал:

                «БОЛЬШОЙ  ГОЛУБОЙ  ОКЕАН».