Вампир, а не человек

Запах корня жестколистной мизы противный до тошноты. Противность ему обеспечивает настойчивая нотка гнильцы, причём не травяной, а древесной. Так пахнет камбий дерева, напившегося грунтовых вод до гниения.
Для югганцев миза - защита от последствий укуса вампира, поэтому они там в Югге все порошком из её корней натираются с рождения. Конечно, сомнительное средство, как и наличие самих вампиров, но каждый волен сходить с ума по-своему, а если сказать точнее, то вспомним-ка, что пока живы легенды (читай история), жива и нация.
Грэб на прело-гнилой запах реагирует спокойно: не морщится, не кидается открывать окно. Он привык к запахам пряной Югги, к тому же любит, когда в блюдах много специй разного рода.
Запах кабинету оставил длинноусый посол, а сам умотал помогать невесте собираться, то есть решил проследить, чтобы хозяйственная девушка чего лишнего не прихватила - тащить-то ему. Конечно, большую часть приданого они отправят караваном, но всяко найдётся много чего из того, что караванщикам не доверишь. Чего именно? Хм... Вспоминайте, чего вам никогда не захочется доверить Аэрофлоту. Вспомнили? Вот-вот...
Любвеобильная уборщица по самые тапочки выхватила за нелюбовь к своим прямым обязанностям, и сейчас оконные стёкла во всех кабинетах Ратуши отмыты до состояния "нет стёкол". Солнечные лучи свободно шарятся по столу, по стенам, по белым крыльям Советника.
Крылья не чувствуют горячие обнимашки светила. Они подрагивают, словно Советник стоит не в кабинете Ратуши, а на вершине Каракурта, где прохладные ветра рьяно сдувают с мраморных стен Храма Леи любой намёк на тепло.
Мысли Грэба мечутся вокруг одной единственной, как рой бешеных пчёл вокруг невозмутимой матки.
Парень прячет крылья, бухается в кресло, почти ложится грудью на стол. Голова гудит. Наверное, ей не нравится замысловатый ритм, какой по ней нервно отстукивают пальцы.
За дверью - тишина на весь коридор. Советник по обороне завис у его Светлости. У Грэба есть время на собраться, сосредоточиться и потом уже решить: да или нет.
"Сука ты, Татаг, - шепчет Грэб, - какая же ты твариная сука. Вампир, а не человек."
Пчёлы-мысли жалят кипящий мозг до мозаично ярких картин-воспоминаний. Центральная - ухмыляющаяся рожа Татага. Его глаза пьянит гита, но от этого недобрый взгляд не потерял ни капли яда, а голос уверенности.
- Сайм закипает. Как думаешь, тебя повесят или колесуют за то, что треть самострельных арбалетов у них не трофейные?
В мгновенно протрезвевших глазах Грэба плещется море недоумения. В бархатный баритон настойчиво просачивается шуршащая хрипотца. Вязнет в ней баритон. Несмотря на полупьяное состояние, Грэб помнит, что подписывал договор на "подарок друзьям", помнит и число оружия в договоре.
- Как треть? Договаривались же на десять...
Когда Татаг хохочет, то его лицо становится похожим на дрожащий камень, какой того и гляди рассыплется. Сейчас камень непоколебим, оттого смех придушенно сипит пойманным эхом.
- Нолики, дружище! Нолики, - эхо умирает, - и твоя печать на договоре. А договор...
Грэбу не нужно пояснять, у кого тот договор. А вам? Вам нужно? Думаю, что нет.
Вторым в воспоминаниях всплывает трясущееся от смеха брюхо Советника по защите прав незаконнорождённых. Портрет Зебора убийственно "доброжелательный":
- Пей, дружище, пей. Хорошее вино. Сладкое, как новенькая рабыня. Сейчас воспитаем беглеца и займёмся ей.
Пчёлы звереют - мелькают картинки.
Кажется, что запах горячего песка просочился и сюда - в кабинет. И свист кнута просочился. И сдержанный стон. Один... Второй...
Голос Татага - сплошной яд. Смех Зебора такой же тошнотворный, как и его запах. Голова кружится, кружится вино в бокале. Бокал выскальзывает из пальцев. Разбился... Бордовое вино впиталось в песок. Или это не вино?
Голос-яд, смех-яд, кровью пахнет...
- Давай-давай, дружище. С оттяжкой бей! Кровь бодрит.
Раб распят, так "воспитателям" удобнее "воспитывать" беглеца.
- Давай! Ну!
Мутная от боли синева распахнутых глаз раба пронзительна до отвратительного ощущения гадливости по отношению к самому себе. Окровавленный ремень змеёй извивается в пыли. После второго удара Грэб отбрасывает кнут. Кнутовище хрустит под ногой, как змеиная голова.
- Слабак! - хохочут друзья-наркоманы.
Грэб их не слышит. Да, кровь бодрит. Трезвеющий на глазах Советник приподнимает опущенную голову раба, шепчет тихо-тихо.
- Всё-всё... Посмотри на меня. Слышишь?
Разбитые губы беглеца не шепчут - шелестят:
- Не твоё... Пожалеешь...
Да, пожалел. Больше, чем о подделанном договоре пожалел. Еле дождался, когда друзья уплывут в блаженное забытье, и забрал у бесчувственного Татага ключ от колодок, вытащил из них обречённого парня, напоил. На ленты разорвал свою хлопковую рубашку и перевязал, как смог. И улетел, оставив беглеца на попечение сотоварищей. Переживал потом - выживет-не выживет. Выжил и снова бежал, а сейчас...
Сейчас Наг - брат Хозяина города, состоятельный владелец шахты туфа, где его "воспитывали", считай, что медленно убивали. И два удара кнутом на совести его - Грэба.
Они уже виделись мельком, просто столкнулись в дверях Ратуши. Грэб видел, как остро вспыхнула синева. Наг узнал своего "воспитателя", но вряд ли помнит, кто его отпаивал-перевязывал потом. Без сознания он был.
Но ещё больше Грэба страшит беседа с Советником по обороне. А там вон уже дверь кабинета Хозяина города хлопнула так, что стёкла в его - Грэба кабинете потускнели махом. Или это у Советника в глазах потемнело? Скорее всего, в глазах...