Про любофь!

  ПРО ЛЮБОФЬ

   Он приходил к Светланке ближе к вечеру. Сбросив обувку, тенью прошмыгивал в её комнату. Светланка перешла в десятый, а её долговязый, тонкошеий друг закончил учёбу в школе и теперь готовился поступить в какой-то ну очень престижный институт. "Во, повадился, -- ворчала Лидия Андреевна, Светланкина бабушка, -- надо же, без прогулов посещает, кажен день..." А намедни Андреевна вышла на балкон и видит: внизу, на тротуаре, красной краской выведено: "Я люблю тибя Сашинька!" Она к внучке: "Твой написал?" -- "Ну, мой..." -- "А зачем этот твой НУМОЙ тротуар испортил?" -- "А ладно, ба, всё нормалёк! Сашенька пацан клёвый, любит меня... Всё путём, ба, не парься!" -- "Путём..." -- ворчит старая, -- все стены исписали, за тротуары взялись... В наше время в любви шепотком признавались, с дрожью в голосе, ликом покрасневши; и то сказать: любовь есть дело потаённое, стеснительное; чего о ней орать на всю Ивановскую!" Внучка фыркает, топает ножкой... "Во, и слышать не хочет, -- качает головой Андреевна. -- Эхе-хе! А написано-то как! Безграмотно написано. Слаб в грамматике твой ухажёр, двоешник, поди, а туда же -- в институт..." Внучка морщит носик: "Ба, кому сёдня эта грамотность нужна? У Стасика и без неё карманы бабла полны... А институт, это... это для... В общем, ба, тебе не понять... Кстати, знаешь, кто у Стасика папаня?" - "Фи-фи! -- отмахивается старая, -- И знать не желаю!"
   Не дают покоя Андреевне каракули долговязого шалопая. Едва ступит на балкон, а ей будто красным перцем в очи: "...люблю тибя!" Долго мучилась в раздумьях, как удалить, изничтожить безграмотное признание: совком его не соскрести, шампунем не отмыть. И решилась: сходила в хозяйственный магазин за краской. Не найдя  ни колера "под асфальт", ни красной, купила баллончик-аэрозоль с ярко-жёлтой -- ну, хоть что-то..
   Ра-аненько утречком, когда их городок ещё досматривал сны, Андреевна вышла из дома. У мусорного контейнера дрались за добычу галки; на проводах чёрными колышками тихохонько сидели ласточки, роса поблёскивала на кустиках роз... Воздух был прозрачен и чист, дышалось легко.
   Вознамерилась бабка закрасить Стасикову писанину, уже и на ладони поплевала, потрясла баллон... Шарик нетерпеливо застучал о жестяные стенки сосуда. Долго думала: исправить неграмотное письмо, или закрасить вовсе? Решила исправить. Перекрестилась и... Едва жёлтое аэрозольное облачко коснулось тротуара, как
вострое бабкино ухо уловило приглушённый говор за раскидистым жасминовым кустом, а потом и мерное цоканье каблучков... Поспешно сунула баллончик под фартук, обернулась на звуки. Сверху по тротуару шла парочка: высокий, худой парень с тугим пучком волос на затылке -- точь-в-точь, как у женишка её любимой, её ненаглядной внученьки (Господи, да они все на одно лицо -- пацанва нонешняя!). К парню, обнимая его за талию, прижималась светленькая в коротенькой юбчонке и красных туфельках девушка... Шли медленно, поочерёдно прикрывая ладошками зевки, а если и останавливались, то только для того, чтобы в очередной раз поцеловаться... Похоже, в минувшую ночь влюблённые не спали вовсе.
   Гуляющие были уже близко. Вот подошли, остановились... Парень с минуту недоуменно глядел на "расписной" тротуар, косился на бабку, откашлялся и ломким баском выдал: "Чё, бабуль, красоту созидаешь -- думаешь, она и вправду мир спасёт?" А девица хихикнула: " Ты чё Жан, не врубился: бабушка в любви признаётся... Сашеньке. Хи-хи! Вот так бабушка-забавушка!.. Ах, да: любви все возрасты покорны!"  Андреевна сердито фыркнула, но не оттого, что посмеялись над ней, а что не "нашли", не указали бабке на ошибки в тексте признания; или нынче так модно: чем безграмотней, тем круче?
   Вновь зацокали каблучки -- молодые удалились. Поглядела им вослед: "Счастливые... Ну, храни вас Бог!" Взгрустнула и вспомнилось-припомнилось Андреевне давнее, ушедшее далёко и безвозвратно -- её молодость, её девичество. Оно и правда: не принято было в те времена на всю округу орать, что любишь, хотя и тогда чудили, да ещё как! Вот и её Ванюшка поспорил со своим соперником Сенькой, что ежели он на кругу, при всех, поцелует её, Лидочку, взасос, то Сенька на своих плечах должен семь раз "провезти" его мимо Лидочкиных окон, ежели будет отшит -- "лошадью" быть ему, Ванюшке. Ванюшку Лидочка отшила, наградив звонкой пощёчиной и злым "дурррак!" Обескуражила. И он в тот вечер, точно ломовой мерин, "катал" Сеньку на собственном горбу; под смешки катал, а где и под улюлюканья... Худ был Сенька, лёгок что пушинка; никакого труда не составило атлетически сложенному комбайнеру исполнить скорбную миссию; он только покраснел сильно, да и то не от натуги, а скорее от стыда Выиграй Ванюшка, оседлай он Сеньку... О-хо-хо, и вообразить страшно, что было бы! Помнит Лидия Андреевна комедию ту, хорошо помнит... А замуж вышла всё ж за Ванюшку -- таким настойчивым оказался. Ох, было, было...
   Вынула из-под фартука баллон... Как же ей поступить? А может долговязый и впрямь любит Сашеньку по настоящему, может сильно любит...
   Когда работа была почти закончена, из-за того же жасминового куста, откуда десятью минутами раньше появилась парочка, вывалился пьяный мужик. Отчаянно шатаясь и выделывая немыслимые па, мужик тщетно пытался пройти бодро и прямо. "Куды лезешь! -- обороняя обновлённую писанину, по-вратарски растопырилась Андреевна. -- Краска ещё не высохла -- не видишь, что-ли?" -- "А ты чё тут делаешь, бабуль, тыр... тырт... тыртуар расписуешь, да?" -- удивлённо приподняв набрякшие веки, вопросил пьянтыжка." -- "Ничего я не расписываю, болван -- отвечала Андреевна, -- ошибки исправляю: "и" на "е" исправила."
Пьяный долго чего-то жевал, вихлясто, будто его шпыняли невидимыми иглами, пожимал плечами и вдруг запел: "Есть на "и", есть на "е" у товарища Лурье! Ик!" И пошёл, и пошёл по шаткому тротуару. Андреевна глядела забулдыге вослед и размышляла: "Может он непризнанный гений, а может просто в минуты расслабона на него накатывает и он начинает говорить стихами -- кто знает...А долговязый пусть приходит к её Сашеньке -- глаза у него добрые...

                Владимир ХОТИН