Голубец

Там, где течёт Вижай-река, где сосны меряются высотой с острыми скалами, растёт — не вянет цветок драгоценный. У стебля зелёный, малахитовый, а лепесточки узорчатые, сине-голубые, местами изумрудные, налегают друг на друга, заплетаются в тугие соцветия. Кажется, что не земля породила эту красоту, а далёкие звёзды
протянули свои золотые нити и осветили каждый лепесток, подарив ему алмазный блеск. Небесная Астра — колыбель богини, да и только!
Ан нет! Камень это прикамский, который во все погоды радует глаз пермского люда, от времён тех, когда ещё и ледник только-только отступил, а места благословенные вновь услышали человеческую речь.
Да что говорить, самоцветная горная синь в Перми Великой жила, даже тогда, когда о камне ещё и не знали. А уж когда нашли его близ Саран, редкий человек к его помощи не прибегал. Сила огромная в самоцвете этом.
Но его ещё добыть надо — дело нелёгкое. Тут без удачливого старателя не обойтись.
А кому в посёлке всегда удача путь к драгоценным занорышам подсвечивает? Конечно, Касьяну.
Как сыр бы в масле мужик уже должен кататься, если бы не беда — дело в самоцветном краю не редкое — змей зелёный.
Сколько он добытчиков да камнерезов сгубил! Не счесть! Проще сказать, пьянство.
А как устоишь? Мужики по жиле горной неделями ползают с парой старых одеял да лучинами, в самодельные шахты спускаются с риском шею сломать, а перекупщики
у отвалов сидят, дожидаются. Поднялся горщик из шуфра с камнем стоящим, тут же налетело «вороньё» — и ну спаивать работника, вместо настоящей цены штоф с горячительным предлагать, а то и полштофа. Иной и дрогнет, и примет на грудь лишнее. А там, гляди, и камня нет, и денег.
Только втянись — всё промотает, ещё и из дома унесёт
последнее.
Вот и Касьян не сдюжил. Фартовый был старатель, да и камнерез толковый, с одного взгляда определял ценность камня, а спился вчистую. Руки трясутся, какая работа? Товарищи его по кумпанству уже и дома под венец подводят, детишки сытые, жёны гладкие, а он как жил с Лукерьей в старой родительской избёнке, так и живёт, и мальчишка у него худой да хворый, такого бы учить да холить: умный,
ласковый ребёнок уродился, а пьянице и невдомёк.
Красавица Луша хоть и выросла в хорошей, работящей семье, в достатке и покое, мужу не перечила, лишь лицо суровело да морщинок прибавлялось.
А он каялся каждый раз, приходя домой пьяненький, божился, что последний раз, прощенья просил у семьи. Но как только его прощали, тут же начинал бахвалиться да завираться, что найдёт клад немереный, по его словам, то ли
закопанный в здешних местах караванщиками из земель, омываемых Лазоревым океаном, то ли спрятанный по приказу бывшего хозяина Саранских заводов от жены-наследницы. Будто бы чувствовал старый барин, что после его
смерти вдова недолго горевать будет. И то, и другое — глупость несусветная, но семья верила и ждала чуда от непутёвого хозяина.
Весь день мужик по старым копанкам скитался в поисках несуществующего клада, но редко какой самоцвет домой приносил. Так и жили.
А нынче ночь — полночь — нет добытчика! Куда пропал, неизвестно. Искали беднягу в округе, да без толку. Того не знали, что завалило невезучего в дальней шахте, да так, что откопаться он не смог и пошла грешная душа по лунному лучу на небо за вечным покоем.
Да кто ж ему покой-то даст? Что он хорошего в жизни совершил? Пил-гулял, семью мучил, не создал ничего красивого на земле — пустота одна.
Отразилась душа в серебристом лике ночного светила — черным-черно!
В это время в худой избёнке Луша не спит, молится перед святыми иконами, просит сохранить жизнь любимого, зарок даёт пред небесами, что, если Касьян вернётся, она свою жизнь отдаст, без сомнения.
Ночь светлая за окнами, лишь лунные отблески отражаются в серо-голубой воде быстрой реки.
Молитвы долгие сморили Лукерью. То ли сон, то ли морок наступил. Видится ей: идёт она по полю. Вот и лог рядом с Вижаем-рекой, который с отходом воды обнажается, выталкивает из земли то, что спрятано, только собирай.
Внезапно перед Ликой открылся чудо-самоцвет. Обычный, кажется, голубец прикамский, горная синь, но размером со смородиновый куст. Сверкает чешуйчатыми лепесточками, зеленовато-синими листьями притягивает.
А рядом с диковиной, мстится Глике, юная дева с округлым лицом и волнистыми волосами до плеч в сверкающем голубом одеянии (как же похожа незнакомка на образ с новгородской иконы, доставшейся от давно умершей матери!).
Тронула красавица чудный камень нежным пальчиком с затейливым перстеньком — горная синь разлетелась на множество небольших азуритов. Юница протянула самый красивый «голубец» Лукерье.
— Возьми, сестра, этот камень драгоценный и помни: если будет семья твоя жить праведно, проживёте вы с мужем до старости в любви и достатке. Самоцвет волшебный поможет любой обман открыть, до истины дознаться. Но если кто из вас кривду в дом впустит, камень потускнеет, и души ваши дровами в очистительный огонь лягут. Даёшь мне зарок за себя и Касьяна?
— Да... — тихо ответила Глика.
— Хорошо. Иди домой. Муж твой вернётся.
Очнулась Луша. Глядь — она в избе, на лавке, а в руке синий сверкающий камень. «Не приснилось!»
А там и Небеса сжалились: отправили душу грешную на землю в родное обличье.
Касьян пришёл в себя в копанке, закричал, услышали его проходившие мимо старатели, вытащили.
Ковыляя, добрёл отмоленный муж до дома родного. И как будто пелена у него с глаз спала от увиденного в избе.
— Бедность-то какая! Что ж ты, Глика, терпишь меня, бессовестного? Нет, так больше не будет.
Лукерья отдала мужу волшебный камешек да рассказала о своём зароке. По горняцкой традиции поднёс его Касьян к губам, самоцвет — как ребёнок новорождённый: пришёл к тебе — поцелуй его сперва.
С той поры потекла жизнь семьи другим руслом.
С азуритом волшебным не стало для горщика тайн в посёлке: где кто место самоцветное разведает, тут же он туда и пошёл первым. Соберёт драгоценный урожай и с местными перекупщиками рядиться наладится. Те ему штофы горячительного предлагают, а он настоящую цену камням лучше любого городского оценщика называет, от зелья дурного отказывается наотрез.
— Смотри, как бы не пожалеть, — пытались стращать смутьяна покупатели. — Нас не ценишь, другие у тебя брать товар побоятся, мы любого в порядок приведём.
«Ничего они со мной не сделают — кишка тонка. Над ними тоже хозяин есть», — сумел Касьян при помощи горной сини прочитать тайные мысли саранских закупщиков.
От них же выведал, что есть у всей этой мелкой сошки крупный заказчик — Горошиха, купчиха из соседнего поселенья. Вот к ней и наладился добытчик. Понравились Акулине Фоминичне камни, чистые да ровные. Приветила вдова мастера, да не просто, а с дальней задумкой отбить мужа у Лукерьи: простая та баба, зачем ей такой красавец писаный да удачливый?
Договорились Касьян с Горошихой, что самоцветы горщик напрямую ей сдавать будет, и первичную огранку ему же поручила хозяйка.
— Но, Акулина Фоминична, запомни сразу: обманывать меня бесполезно — я цену настоящую всё равно вызнаю. А начнёте супротивничать — сдам всю вашу шайку управляющему, который над заводами поставлен, а тот доложит княгине, что вы все, перекупщики, в сговоре, народ дурите, в грех вгоняете.
Рассмеялась в душе Горошиха: нашёл, кому жаловаться- то, управляющий давно в доле от всех её дел. Но с мужиком решила не ссориться: ишь какой храбрый да удачливый, такого надо в друзьях держать — пригодится.
Через полгода набрал Касьян денег на то, чтобы дом новый заложить. Даже краски для крыши заготовил с запасом: из каменной крошки, разведённой на рыбьем отваре.
В посёлке по-другому крыши и не красили: кто «зелёную землю» разведёт, кто «голубец» сотворит, издали глянешь на селенье — сине-зелёное самоцветное покрывало над избами.
— Всё, Лушенька, будем строиться. Основа есть, а остальное заработаю.
Легко сказать! Камни на деревьях не растут, за ними полазить с лучиной надо. Дело не быстрое. А Касьяну захотелось всё и сразу, тут надо как-то хитро извернуться.
Решил мастер у поселковых горщиков-пьяниц подешевле покупать да Горошихе подороже продавать.
Вроде договорился с одним таким добытчиком, цену намного меньше настоящей назвал, но сам затрясся весь, когда врал, краской залился, синий камень выпал у него из кармана, закатился под лавку, еле его Касьян нашёл. Ушёл от соседа ни с чем.
В следующий раз умнее решил поступить: оставил горную синь дома, а сам по горщикам прошёлся, кому водку, кому малые денежки рассовал, добыл хороший
куш для перепродажи. С тех пор повелось: всё чаще камень оставался без дела. Обман множился, а с ним и деньги у Касьяна.
Он уже и по копанкам не лазил — нанимал работников, и гранить камень отдавал мастерам. Богател-поднимался, как опара на дрожжах.
И всё реже с семьёй время проводил: скучно ему стало.
С Акулиной Фоминичной наладился в губернский город кататься. Ни в чём себе не отказывать.
Кривдой жить быстро научился. А самоцвет-помощник давно уже пылился в укладке домашней. Тускнел.
Когда совсем потух, Луша занемогла, заболела, зачахла. Ушла по небесному лучу долг за непутёвого мужа отдавать.
Касьян, недолго думая, сына передал родственникам жены, а сам перебрался в дом Горошихи. Стали жить - поживать, добро неправдой наживать. Но на любого хитреца
другой искуснее найдётся. Обманули Касьяна, а камень-то, давно брошенный, не помог кривду различить. Посулили, что клад огромный в старом шуфре запрятан. Поверил дурень, один на поиски собрался, чтобы не делиться с помощниками, да и пропал. Куда девался, не смогли понять.
Может, под землю, прямо в пекло, провалился? Горошиха погоревала да и забыла. А кому он ещё нужен?
Илюшка подрос, определили его в подмастерья к богомазу местному, не то чтобы искусному, так себе. Но где найдёшь другого в посёлке? Хотя, когда храм новый
возводить по повелению хозяев заводов решили, приехал иконописец знатный из Петербурга. Вот у него Илья и научился многому.
Прошло время, подмастерье был допущен до иконописи. Мечта давно была создать особую икону. На ней ту самую деву написать, которую мать в молитвах благодарила. Илья по рассказам Лукерьи знал, что на спасительнице платье было сине-голубое, такого цвета обычной краской не добьёшься. Нужен особый самоцвет, синь горная! Где найти? Вспомнил, что дома потускневший цветок-камень
лежит. По традиции древней растёр он азурит в пыль, смешал с вываркой льняного семени — получилась краска сине-голубая, на Руси от века известная — голубец драгоценный.
Для иконы настоящей лучше краски не найдёшь. Это ведь только картинки в трактир простыми красками пишутся, а для храма драгоценные нужны, настоящие, из камней-самоцветов. Много их на земле уральской, камней-красок!
Кровавик — гематит толкут и с яичной эмульсией мешают для красного цвета. Лимонит жёлтую палитру создаёт, а волконскоит и малахит — зелёную. Можно ещё лазурит запечь да растолочь, после смешивания получится фиолетовый тон. Знать только надо, что с чем мешать, чтобы краски жили сто лет, не выцветали, не чернели.
Если повезёт с толковым учителем, научишься.
Илья не посрамил наставников. Икона вышла чудесной, лик живой, краски как алмазы светят. А глаза-то то ли девы юной, то ли матери. Кто разберёт? Да и важно ли?
Идут прихожане в храм — сразу к той иконе. Она лучше святой воды очищает. Помолится человек, расскажет, как на духу, всю правду, что внутри, и жизнь его светлеет.
С той поры прошло много времени земного, а для Вечности всё по-прежнему.
Течёт Вижай-река, сосны меряются высотой с острыми скалами, растёт — не вянет цветок драгоценный. У стебля зелёный, малахитовый, а лепесточки узорчатые, сине-голубые, местами изумрудные, налегают друг на друга, заплетаются в тугие соцветия.
Живёт самоцветная горная синь, сказочный «голубец», радует сердца, души очищает.
Всем своим существом утверждает древнюю истину:«Жить по Правде народу Рифея — Кривды избегать!»




Словарь.

1.Азурит — от французского слова «азур» — лазурно-синий, небесно-голубой (понятие азурит, также как и лазурит, происходит от персидского слова «лазвард», означающего «голубой»).
Азурит очень хорошо умеет видеть ложь. Он помогает знать чужое враньё, но при этом не потерпит неправды от своего владельца.
Азурит с древнейших времен активнее всего использовался как
краска.
В настенной живописи русские художники XVI–XVII вв. смешивали азурит не с яичной эмульсией, а с пшеничным клеем или клейкой жидкостью, получаемой вываркой льняного семени в воде. Иногда в качестве связующего применяли рыбий клей.
Андрей Рублёв увековечил этот камень в знаменитой на весь мир «Троице». В данном произведении голубец безусловно доминирует над остальными цветами, объединяя их единой идеей.
Русские иконописцы вообще отдавали синей гамме — символу духовности и мудрости.

2. Вижай. Сараны. Пермский край.

3.Святая Гликерия Новгородская. Начало её почитания связано с обретением 14 [24] июня 1572 года на церковном кладбище при храме святых Флора и Лавра на Людогощей улице практически нетленного тела молодой девушки: «обретоша гроб верх земли и обретоша в гробе тело цило». Обретение мощей совпало с присутствием в городе царя Ивана Грозного и нашло своё отражение в Новгородской второй (Архивской) летописи. По случаю обретения мощей был устроен крестный ход, их поместили в церкви святых Флора и Лавра, и, по свидетельству летописи, они сразу начали совершать чудеса. Случаи исцелений стали основанием для местной канонизации праведной Гликерии. Днём памяти праведной Гликерии было выбрано 13 мая — память её тезоименной святой Гликерии Ираклийской.
На иконах Гликерию изображают как юную девушку с непокрытой головой, округлым лицом и волнистыми волосами, спускающимися на плечи.

4. Богомаз — м., устар.То же, что: иконописец. Плохой, неискусный иконописец.

5. Горщик — это человек, «робящий в горе», занимающийся поиском ископаемых.

6. Внучка князя Шаховского — Варвара Петровна — вышла замуж за
уже престарелого графа Павла Андреевича Шувалова, потеряв в 1823 г. мужа, княгиня через три года выходит замуж за церемониймейстера императорского двора Адольфа Антоновича Полье, через четыре года графиня вновь овдовела. В 1836 году она решается на третий брак и становится княгиней Бутора Рудоли, но снова через четыре года становится вдовой.

7. История посёлка Сараны (Пермский край) тесно связана с историей открытия месторождения хромитовой руды. Сарановское месторождение хромитов расположено на землях, принадлежащих семье графа Павла Андреевича Шувалова.