Голубая Русь позабытая кем-то в июле

Холодный город. И холод во всём. «Браунинг» «девятьсот третьего» года полон под завязку.  Ты идёшь по мрачным улицам. Пальто не греет. Осень. Тьма. Тьма и печаль.
Тьма и печаль...
Петроградка. Год двадцать шестой.
Редкие фонари. Редкие прохожие. Сутулые…
Какая-то бешеная дворовая собака пытается что-то. Её слюнявая пасть… Животная дурь. Это оскорбительно. Немедленная, незамедлительная элиминация. Два хлопка.
Ты идёшь наполненный пустотой, всепронизывающим ледяным ветром.
Ты поэт. Ты в мёртвой тоске.
Куда?.. Даже Есенин…
Что за мир? Что за время?
Тут - ангел.
Ангел молвит: «Дурак, нынче лучшее время для поэтов!»
Он прав.
Сворачиваешь в тёмную подворотню.
Гопники.
Пытаются что-то. Их слюнявые пасти… Перегар… Мат… Животный смрад. Это оскорбительно. Немедленная, незамедлительная элиминация. Пять хлопков.
Смена магазина.
Ты идёшь сквозь промозглый мир. Душа твоя хочет жрать этот холод. И его в преизбытке.
Жри, душа!
«Я покинул родимый дом…» - голос Есенина.
«Я покинул родимый дом…»
Русь моя…
О, Русь моя!..
Вымерз до костей.
Что за тварь - человек?.. Мясо, кости… Гниение. Смерть.
Всё это, по правде, смешно.
На мгновение возникает понимание, что это такой страшный сон. Такой чудовищный сон. Ты гонишь это понимание. Ты здесь не за пониманием, но за чувством. Так чувствуй.
Какое удивительное время! Какой удивительный, всенаполняющий холод.
Ты идёшь во тьме. Уходишь в тьму. Наполняешься тьмой.
Вот: ты и есть тьма.