Возвращение
Вчера Евсей Ильич ездил к сыну в город -- супруга отправила. Он и не поехал бы, да забеспокоилась она очень: вот уже месяц нету никаких вестей от него: не
звонит, не пишет... В чём дело? Либо опять со своей жёнушкой в раздрае? О, эти баталии у них частенько происходят! Как они сошлись -- непонятно: она пьёт, он
спиртное и на дух не приемлет... Вот вам и единство противоположностей. Зарабатывают мало, живут в съёмной однушке... Семь лет уже вместе. О потомстве, кажется,
и не помышляют... Неуж-то канет в Лету род Кирьяновых? Ну, как так можно! Как без детушек жить! О-хо-хо!
Из гостинцев Ильич взял полмешка картошки, малость капустки да забитого гуся. С ночёвкой решил -- не выгонят, небось! -- чтобы утречком, первым автобусом, и
возвернуться. Деревня ещё спала, когда он покинул избу -- нигде ни единой души; собаки, и те не лаяли... Но едва ступил за околицу, как услыхал в спину звонкое,
смешливое: "Дядь Евсей, привет Сашеньке!" Он аж вздрогнул. Ругнулся: "Тьфу! Испужала... Нюська, и не спится тебе?" -- "Не спится, дядь Евсей, -- веселилась
Нюська, -- Так ты передай, ладно!" -- "Ждёт он твоего привета, как же..." -- "Ждёт, ждёт!" -- хохочет бабёнка. "Да иди ты, прокуда!" -- беззлобно гудит Евсей Ильич.
Нюська ненамного моложе его Сашки -- года на два, на три; на танцульки ходили вместе, она и втрескалась в него. А он -- в город, в училище, оттуда в армию... И
женился чуть ли не в армии, на городской женился, "тонюсенькой да симпатишненькой"... Так и не дождалась Нюська Сашеньку, за тракториста выскочила. В отместку!
Да неудачным было замужество её: пьянчужкой оказался муженёк. По пьяни и погиб: выпал из кабины трактора да под гусеницу и угодил... Год прожили. С того дня так и
ходит вдовою, сколь к ней не сватались. А Сашеньку, вишь, не забыла: всё равно, говорит, дождусь -- я терпеливая! На что надеется?
Как Евсей предполагал, так и сталось. Переночевал в городской "фатере" и вернулся раненько. Жёнка Устинья топила печь. Встретила и -- с порога: "Что там? Как
там? Пчему?.." -- "Ну забубнила! -- упав на табурет, обрывает её Евсей. -- Погодь, не лопочи, отдышаться хоть дай." Выпив ковш воды, начал:
-- Ну что, каким был Сашка, таков и есть, правда, исхудал с лица да смурным сделался, молчаливым...
-- Что, так и молчал тобою? -- шёпотом, словно их могут подслушать, спросила Устинья.
-- Ну отчего же -- разговаривал... Про погоду, про политику, про деревню... А про своё житьё-бытьё, как я из него не вытаскивал, и словом не обмолвился...Чую, хочет
высказаться, да вот что-то не даёт ему этого сделать. Не знаю -- прям загадка какая-то!..
-- Видать, туго ему приходится: всё борется: никак свою цацу от рюмки не отучит... А не захворал ли он?
-- Да вроде нет; по виду не скажешь...
-- Её саму видел?
-- Марфу-то? Видел... мельком.
-- Поздоровались хоть?
-- Да вроде: я ей кивнул, она мине чего-то буркнула... Поздоровались, ага...
-- Не на сносях ли она?
-- Какое там...
-- Ох, не дождёмся мы внучаток, ох, не дождёмся! -- вздохнула Устинья. -- Что они думают, чего ждут?.. -- отёрла краем фартука глаза... -- Сашуня скучает по
деревне? Когда был в последний раз -- не помню; не в прошлом ли годе по весне?
-- В позапрошлом... осенью.
-- Да-да, в позапрошлом -- дрова колол нам. Целую гору наколол! А потом в дровник таскал... А сколько он опят из лесу принёс! Да такие крепенькие все, да такие
пахучие!.. Скучает, поди, по деревне... Ты бы пригласил его, а?.. Хоть на денёк единый!
-- Приглашал... Некогда, отвечает. И что у него за работа такая: ни выходных, ни проходных!.. А насчёт звонков знаешь, что он сказал: "Не любитель я звонить... Ну
вот такой я." -- говорит. Слышь: не любит он! Из-за его нелюбительства батька с маткой с ума сходят, переживают "Как он там? Жив ли, здоров?", а он... Нелюбитель...
Ишь ты! Отругал, конечно отругал. Пообещал звонить чаще... ага, пообещал. Ну-ну, поглядим.. Да, а ещё спросил я его: почему, когда мы тебе ни позвоним, ты всё
время недоступен? Только плечами пожимает: аппарат, мол, негодный... Дык выкинь ево, годный купи...
...Поздний вечер. У Кирьяновых света нет, только в окошке передней голубеньким мерцает -- телевизор смотрят: Устинья Васильевна на диване, Евсей Ильич за
столом -- так ему удобнее (смотреть лёжа хондроз не дозволяет). Сегодня они смотрят "Назад в СССР!" Оба, вместе смотрят: как же -- они ведь оттуда: и он и она...
Возвернулись бы, с большой охотой туда перенеслись бы, но увы-увы!: ни страну ту не вернёшь да и годы ихние не воротишь... А вообще-то не очень нравится Ильичу
телевиденье нынешнее... Ну с рекламой он давно свыкся: так свыкаются с родимым пятном на щеке или с бородавкой на переносице, но с тем, что нынче напрочь
позабыто местоимение "Это", а вместо него все поголовно говорят "данный", "данная", "данное", Евсей смириться не может никак... Не по нраву ему и то, что ведущие
слишком много стали ;экать" и "акать". Ну почему, черт возьми, премилая девушка вместо просто "Здравствуйте!" говорит корявое "Э-э, здравствуйте!" Может это кому и
нравится, может быть. Что ж, как говорится:"Кому поп, кому попадья, а кому-то свиной хрящик." А ещё Ильича "убила" цена на лекарство для малого ребятёнка -- 150 000
000 рублей !!! Он чуть не поперхнулся, когда её "озвучили". Может ослышался? Да нет же -- со слухом у него всё в порядке. Чего делать, Устинья Васильевна? Как
быть? Да никак, отвечает -- вышлем тысчонку-другую... с пенсии. О-хо-хо! Ладно, пускай я не бельмеса не смыслю в фармацевтике, -- качает головой Ильич, -- но хоть
убей меня, ни за что не поверю -- ни за что на свете! -- что лекарство может стоить таких деньжищ -- сто пятьдесят миллионов! Мне и вообразить их трудно. Впрочем,
как говорится: с миру по нитке, глядишь и насбирают.
Однако не всегда они мирные да ладные, порой бывают такими обоюдоострыми, что ой-ёй-ёй! Да-да, всё из-за него проклятого -- из-за телевизора: ни та не хочет
уступать его, ни тот. "Той" непременно хочется посмотреть Малахова, "Тому" по другому каналу всенепременно и неудержимо желается лицезреть политические побоища,
а пуще всего Жириновского. "Во, мужик! Во, даёт! -- кричит тогда во всь голос Евсей. -- Скажет, как отрубит! Так их, Вольфович, так! Ишь, распустились... Дай им волю,
так они и на голову нас... пардон! нагадят..." Накричится, разволнуется, аж пот его прошибёт; хлопнет ковш ледяной воды... Фу-у! Устинья скажет: "Ну чего ты орёшь, ну
чего -- всей деревне слышно!" "А-а, кто тут услышит, -- отмахнётся Евсей. -- Пимен оглох ро осени, Петровна далече... разве только Нюська? Ага, станет она
прислушиваться к нам -- делать ей больше нечего... Ты мине это... борщеца насыпь, ага -- чтой-то исть захотелось!"
Сегодня Евсей спал мало и тревожно.Им овладело странное состояние между сном и бодрствованием. Ему пригрезилось, что они со своей Устиньей в гостях у
сына; будто сидят они у пустого стола и Устинья спрашивает у невестки: "Марфуша, когда же вы ребёночком обзаведётесь" А та отвечает ей с нехорошею улыбкой:
"Ещё чего! Стану я нищету плодить... И давайте больше не будем об этом, мама!" А ещё Евсею Ильичу вообразилось будто он словно птица парит над своею деревней
и видит ряд изб: вот изба Домановых, вот Гуляевых, вот ихняя, вот Нюськина... А вот и сама Нюська: дебёлая, широкобёдрая, сильная! Стоит подбоченясь и машет ему,
и кричит: "Спускайся, дядь Евсей, спускайся!" А вот и сынок их Сашенька рядышком с ней... Вот бесовка, вот прокуда! Околдовало-таки пацана, увлекла в свои тенёта!..
А он... Эх, тюха-матюха!.А может ему с той, городской, лучше?
Сын не обманул. Он и вправду стал звонить чаще. А весной, когда уже и огороды запарили, и травка воспряла, зазеленела, приехал. На вопрос "На долго ль?",
отшутился: "Как принимать будете..." Чаю испил и сразу рукава засучил: принялся забор латать, тепличку поправлять... Мать ему: "Оставь, сынок! Это батькины угодья;
он сам тут управиться, а ты отдохни!." А он: "Э нет, не стану я лодыря праздновать!" А тут и Евсей Ильич на крылечко:
-- У тебя отпуск, что-ль?
-- Ага. Бессрочный.
-- Как понимать тебя прикажешь?
-- А так: развелись мы с Марфушей...
-- Вот те на! -- ахнула мать. -- Обрадовал... И что теперь?
-- А что теперь? А ничего! Нюську в жёны возьму -- вот чего. Её никто ещё не сосватал?
"Предки" озадаченно переглянулись...
-- Да вроде нет, -- тая в усах улыбку и с волнеьем в голосе промолвил отец. -- А ты не шутишь?
-- Не шучу, батька, правду говорю!
Евсей Ильич приподнял подбородок, подмигнул Анисье: "А сон, однако, в руку. Хех, эти твою за ногу!"
Владимир ХОТИН
05. 12. 2021
Свидетельство о публикации №223103000931