Сталин. Спасти царя. Часть II

      
    "Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали."
                П. Войков.

      

    Он уже привык к новому имени. И даже успел привыкнуть к своей новой биографии: народный комиссар просвещения Пётр Анатольевич Рудневский является сыном простых петербургских мещан: покойный отец его служил в городком суде, а мать занималась домом и детьми, и никаких царских детей в глаза не видывала. Сам Пётр с юности увлёкся идеями марксизма, и после окончания учёбы в петербургском университете поехал работать в Швейцарию, где сблизился с группой РСДРП. Он преданный идее, надёжный человек, который не раз, рискуя собой, выполнял различные партийные задания, перевозил в тайниках нелегальную литературу, и даже находил для партии денежные средства. Всё так, но его товарищам незачем знать, что все те деньги на их нужды передавал ему их самый заклятый враг - гражданин Николай Романов, то есть друг его детства Ники, а точнее бывший самодержец России.
   Октябрьская революция свершилась - пути назад нет. Но террор против "бывших" людей набирает изумивший все классы общества страшный оборот. Если уж простым людям выносят порой нелепые на первый взгляд обвинения, то что говорить о бывшем царе... Он не может бросить Ники на произвол ни большевистской, ни белогвардейской или какой-либо ещё судьбы. Они связаны не только общим детством, но и общим делом, что, как думал он, является тайной для остальной коммунистической России.
    Ему повезло - рядом с ним его давний союзник- жена Дарья Алексеевна, Долли, "бывшая" княгиня и светская дама, ныне простая советская служащая московской библиотеки. Впрочем, друг для друга они по-прежнему молодые влюблённые, изучавшие в Женеве марксизм - он по просьбе Ники, а она, вырвавшись "из оков навязанного предрассудками брака" из любопытства к жизни её новых друзей - Надежды Крупской и Владимира Ульянова-Ленина.
      И с тех пор они все связаны крепкими узами.
   
      "Наружностью своею царь был не красив, но весьма приятен. Низкий рост и курносый нос выдавали в нём схожесть с его батюшкой государем Петром III.Павел Петрович с детства по велению матушки - государыни Екатерины Алексеевны обучался у лучших наставников, но в науках не преуспел, тяготея лишь к науке военной. И после учения, находясь долгие годы в ожидании престола, будущий государь устроил в своих поместьях Гатчине и Павловске потешное войско на прусский манер. Будучи отстранённым Екатериною от всех государственных дел и воспитания старших его сыновей Александра и Константина (первого внука государыня желала сделать правителем в обход сына ещё при своей жизни, о чём Павлу Петровичу было известно).
   При сём великий князь Павел был счастлив в семейной жизни с супругой весьма приятной наружности и любезного нрава, воспитывая с нею милых дочерей. И надеялся он, что если когда-либо взойдёт на русский престол, восстановить память об умершем страшной смертью своём батюшке, о насильственной кончине коего государю так же было хорошо известно.
    И первым делом он, взойдя на престол, упразднил дарованные матушкой Екатериной "дворянские вольности", полагая, что вельможи и без того погрязли в небывалом разврате, лени и роскоши. Сократив барщину крепостных крестьян до трёх дней в неделю, царь навлёк на себя гнев землевладельцев. Павел Петрович и сам легко впадал в ярость, но так же быстро и остывал. Он мог высечь розгами перед строем за малейшую провинность офицера и не тронуть пальцем простого солдата. Павел I просыпался с рассветом, спозаранку поднимал своих секретарей и принимал доклады сенаторов. Посему видно, что простить таковое поведение потомки именитых дворянских родов простить ему не могли. Заговор против государя назрел как бы сам собою из приближённых к нему лиц, ставших предателями помазанника Божия. Но что горше всего -поддержали тайный, подлый сговор лица из семьи самого Павла Петровича. Вероятно, государь знал об угрозе своей жизни из донесений, или только о сём догадывался, но всякий раз гневался, когда ему на то намекали..."
    Далее несколько строк ниже в записях были густо замалёваны чернилами. Возможно, речь в них шла об участии в заговоре сына Павла Петровича - самого царя Александра I.  Крест отцеубийства стал его Голгофой.
   "Много добра втайне сделал Павел I простому народу, - продолжалось далее...- Он велел выставить в подвальном окне Зимнего дворца особый почтовый ящик, куда жители столицы могли бросать жалобы о личных нуждах, о недостойном поведении и попустительстве вышестоящих лиц и прочего. Лично государем было разобрано множество дел "из почты", а просящим оказана посильная помощь.
   При сём благородном деле настроение общества к царю быстро ухудшалось -иностранная музыка и мода оказалась под запретом: носить "якобинские" наряды и "вольные" причёски никому более не дозволялось.
    После смерти Павла Петровича по Петербургу забродили слухи об умученном за правду святом государе и о блуждающем возле Михайловского замка его призраке.  На могиле Павла I в Петропавловском соборе свершались чудеса...Горожане стали молить покойного государя, как святого, прося у него заступничества в сложных делах, особенно в тяжбах с чиновниками, в помощи обиженным, сиротам и вдовицам. И Павел Петрович до сих пор помогает всякому его просящему. Примеров сему есть множество..." 
   Эти черновики, как предположили, для будущих мемуаров, нашли в бумагах тайного советника и близкого друга Павла I графа Алексея Ивановича Васильева и передали новому императору. И видевший убийство отца сын не только не наказал  вельможу, но пожаловал ему должность министра финансов в своих новых министерствах. Но в кончине самого графа спустя всего несколько лет после воцарения АлександраI так же находили немало странностей.
   Хранились те бумаги в маленьком ларце вместе с предсказанием Павлу старца Авеля, пока их не передали, как и было завещано монахом - через столетие потомку царя правящему царю Николаю II. Сложенные вдвое эти два полуистлевших листа хранились в его карманном молитвослове. 
    Накануне революции он хотел созвать комиссию и канонизировать Павла I. Но февральская смута указала ему - пришло время уйти. А если бы он не ушёл неужто и его постигла бы участь Павла Петровича? Хотя чему тут удивляться... Вся его семья, почти все великие князья - дядюшки, племянники и братья пошли против него. Недовольны его политикой были, как сказал ему один министр - массы! Ещё в разгар революции 1905 года дядя Николаша в его кабинете чуть ли не на коленях просил племянника подписать указ о даровании Конституции, чтобы "остановить смуту", или пригрозил он, доставая из кармана пистолет,- "Я застрелюсь у тебя на глазах. Мне надоело!".
  Любопытно - Ники думал, что свобод и прав у его подданных и так довольно. Но с первых дней пребывания у власти его нестерпимо мучала совесть. Сначала он надеялся, что обязательно станет сильным, как его отец - на смертном одре Александра III сын дал клятву хранить и защищать самодержавие. К тому же рядом с ним на страже оставалась его матушка - царица-вдова Мария Фёдоровна и главный советник отца, сухой реакционер и сенатор Константин Петрович Победоносцев, больше похожий не на человека, а на огромного кузнечика.
   После Ходынской трагедии стало ясно - он не отец. На смену надеждам пришли досада и отчаянье, потом бессилие, и, наконец, безысходное равнодушие. Он понял - его карта проиграна. Он изначально взял чужую карту, но ведь зачем-то её взял...
    Но, разумеется, он проявил малодушие: нужно было самому менять основы власти и идти до конца, как мученик Христов. Как Павел.
 
    В Кремле шло обычное заседание СОВНАРКОМа во главе с Лениным.
  - Ильич, надо что-то решать с семьёй бывшего царя, - вдруг предложил нарком обороны Иосиф Сталин. - Войска Антанты наступают на РСФСР, нельзя оставлять им живого знамени.
   - Судьба Романовых меня беспокоит мало, - ответил Ленин. Но было бы лучше, если они исчезнут. Думаю, их судьбу смогут решить товарищи в Екатеринбурге. А сейчас вернёмся к другим вопросам.

    Иосиф и Пётр возвращаясь с совещания вдвоём, шли через двор Кремля.
    - Ты уверен, что отрёкшийся царь представляет для нас серьёзную угрозу? - спросил его Рудневский.
    - Око за око, зуб за зуб,- зло усмехнулся Сосо. И потом не забывай, как они поступали с народом.
   Он с первого дня их знакомства поддался мощному обаянию Сталина. Всё, что бы ни говорил и не делал Иосиф казалось всем непререкаемой истиной. Ему верили.

    Он ждал этого дня и не боялся его. Напротив, скорейшая развязка сняла бы тяжесть неизвестности. Он представлял, каким будет тот день - его оставят болтаться на виселице на глазах ликующей толпы, как короля Франции, как те революционеры, которым он подписал смертный приговор. Или его тихо расстреляют в тюрьме возле вырытой ямы. Пожалуй, так: ему завяжут чёрной повязкой глаза и, поставив к стене, зачитают приговор от имени революции - в ушах застучит барабанная дробь. "Кончает Фисба жизнь свою, адью, адью, адью..." А может быть, моля убийц о пощаде, он упадёт передними на колени? Ведь что-то же с ним произойдёт...
    Вечером в их комнату постучали:
    - Николай Александрович! - новый комендант "дома особого назначения" Яков Михайлович Юровский обращался к бывшему царю с подчёркнуто холодной вежливостью, не допуская грубости и требуя того же и от солдат охраны. - Прошу вас всех собрать только самые необходимые вещи и теплее одеться. Ночью возможно нападение на дом Белой армии, и нам придётся уехать. Вобщем..., будьте готовы ко всему, - объявил он им и захлопнул дверь.
    - Ипатьевский монастырь - дом Ипатьева, - прошептала Аликс. - Всё верно!
    - Милая, что ты хочешь этим сказать? - Ники сделал вид, что не понял её намёка.
     - Начало династии и её конец, мой дорогой, - горько усмехнувшись ответила она.
     В отличие от жены Юровский ему нравился. Со временем он неожиданно ощутил, что ему можно доверять. Что-то импонировало ему в этом сильном, внешне грубоватом человеке, который рассказывал им, что родился на Урале в бедной еврейской семье, в юности ушёл в революцию, а в войну служил фельдшером в военном госпитале.
    Однажды Ники увидел, как на прогулке в саду скотч-терьер Насти Джимми застрял между реек старого забора, и никак не мог вырваться из его оков. Дочь растерянно дёргала доски, собака жалобно пищала. Юровский, куривший в это время на крыльце дома, подошёл к забору и резко раздвинул рейки друг от друга, взял Джимми в охапку и молча бросил к ногам Насти.
   - Яков Михайлович, благодарю Вас! - испуганно забормотала она. - И простите.
   Накануне Юровский заявил доктору Сергею Петровичу Боткину:
   - В связи с политическими изменениями Романовым больше не нужен врач. И все прочие их люди должны покинуть дом. В доме останется только семья.
   - Но позвольте, а как же..., - замялся тот.
   - Вам всё объяснят позже, - перебил его Юровский. И вот что, - он коснулся плеча Боткина, - доктора нужны и революции.
    - Благодарю Вас! - поклонился он. Пенсне Боткина блеснуло в полумраке неярким золотом, - но, полагаю, в моём лице революция ничего не потеряет. Главное для нас знать, что их величества вне опасности.
    - Бывшие их величества, - поправил он доктора.
    "Сам врач, а с виду эдакий прохвост-царедворец".
    Потом он заглянул в караульную комнату. Там сидел солдат чех, начальник караула дома.
    - Прикажи, чтобы к ночи лишних людей в доме не было. А лучше уйдите все куда-нибудь на ночь. Войков и Белобородов остаются со мной. Смотри, головой отвечаешь!
 
   По старой швейцарской традиции он и Иосиф изредка любили уезжать на автомобиле в подмосковный лес. Сосо утверждал, что для личных разговоров не годятся никакие дома - и у стен бывают уши. Никому не доверять с давних пор стало его жизненным кредо. Всю его жизнь за ним тянулся страх, будто хватаясь за спину холодными, цепкими когтями.
    - Главное, не с кем говорить и не где говорить, а о чём говорить, - начал Сосо их "заседание" в березовой роще. Они вдвоём уселись на заросшее мхом, поваленное дерево, как на скамью.- Вот ты спрашивал о бывшем царе, - он почему-то сразу перешёл к разговору о Ники, будто прочитав его нетерпение. - А  ведь мог и он так же, как его отец Александр III ударить по столу железным кулаком, но он испугался, смалодушничал и отрёкся от престола. "Как эскадрон гусар сдал".
    - Ну значит, что царю и власть-то его была не нужна, - ответил Рудневский. Хорошо, что их разговор потёк в нужном русле. "Главное, зацепиться и продолжать".- И в день своего отречения царь остановил войско преданных головорезов, идущих в Петроград подавлять народный бунт. И кровопролития не случилось. И отрёкся он для блага Родины, уступив место более сильным людям, то есть нам. И нам должно это ценить, - вскинув голову, он ждал ответа Сталина.
   Разминая в руке папиросу, Иосиф молчал. - Царь наверху всё видел, - продолжал Рудневский, - и сам понимал: его подданные не буржуи, коих и тогда было мало, а миллионы бесправных рабочих и крестьян. Но он был у власти один. Один в поле не воин...- "Что-то я разоткровенничался", - про себя испугался он, - "откуда мне, наркому РСФСР знать о мыслях бывшего царя?".
    Иосиф зорко глянул ему прямо в глаза - "Ты что думаешь, я ни о чём не знаю и ни о чём не догадываюсь? - будто говорил его взгляд.
   - Злодеяния его огромны, - вслух сказал он. Почему им всё должно сойти с рук? И народ скажет - убийца и вор должен быть наказан. После девятого января, после Ленского расстрела...
   - Тогда тем более нужен суд. Пусть люди узнают всё, в чём он был виноват.
   - Рудневский, ты что задумал? - Сосо опять глянул на него жёсткими, но одновременно и тёплыми глазами.
    - А то, что существуют ещё и огромные капиталы Романовых за рубежом. И будет глупо убрать бывшего царя, не получив с него всё, - неуверенно проговорил он.
    - И как ты себе это представляешь? - хмыкнул Сосо.
    - Вот пусть и отдадут свои несметные богатства новому государству.
    Они вышли из леса к берегу озера, сели на тёплый песок. Рудневский размахнулся и бросил в воду камешек, будто готовясь к отчаянной схватке.
    - Я полагаю, что можно было бы, скажем, объявить царя убитым - формально. В таком случает по закону его вклады смогут получить наследники. А как оно будет это мы организуем.
    Он понимал - его идея беспомощна. Гимнастёрка Иосифа надвигалась перед ним, как высокая гора перед жалким муравьём.
   - Но его дети могут помешать нам, - спокойно ответил он, словно совсем не удивившись его предложению. - А ведь там наследник трона. Вот на этом они и могут сыграть, если не от жажды власти, то хотя бы от мести нам.
   - Алексей давно болен неизлечимой болезнью, - уже смелее возразил Рудневский. - Сын за отца не отвечает, ты сам говорил.
   - А сын вора может быть только вором!
   - Вовсе не обязательно. Мне кажется, именно сейчас нам, как никогда, нужно мыслить рационально. Как партии приходилось добывать деньги, ты и сам знаешь.
   Намекнув Сосо на его былые шалости с экспроприацией, он вытянул удачный козырь.
   -И что, ты хочешь предложить такой расклад Ленину?
   - Думаю, что он и слушать меня не станет. Александр III казнил его брата.

   - Река времён в своём стремленьи,
     Уносит все дела людей.
     И топит в пропасти забвенья
     Народы, царства и царей..., - продекламировал Иосиф.

     - Рудневский, ты слышал -Ильич доверил дело царя товарищам на Урале. Он сказал - разбирайтесь сами. Вот мы и будем разбираться.
     " Вспомнила себя русская кровь", - подумал он. У Рудневского чуть отлегло от сердца.


     В первый раз Сосо приехал из своей крошечной Грузии сразу в столицу империи Санкт-Петербург. Сойдя с поезда на Николаевском вокзале, он погрузился в летний оживлённый город - кругом суетилась пёстрая толпа - изящные наряды дам и господ сливались с крестьянскими рубахами, нарочитое французское грассирование мешалось с бранью ломовых извозчиков.
    Продолжение следует.