Дядя Манап

 
В 90-ые годы я работал учителем в одном райцентре Казахстана. Посёлок был небольшой, почти все друг друга знали. Население представляло  как бы срез Советского Союза – там жили русские, казахи, немцы, татары, евреи и представители других национальностей Союза, которых забросила в те края судьба. Жили мы все в одной могучей стране, в которой границы между республиками были дружественными, определёнными по экономическим соображениям, а не по другим причинам. Жили дружно, любили, женились, работали, не думая, что однажды всё это рухнет, и безответственные политики будут нарезать границы по живому, разделяя народы и пестуя ненависть между ними.
Но тогда – мы были одной семьёй. Разное, конечно, бывало, жизнь – есть жизнь. Но даже при ссорах или каких-либо конфликтах люди оставались людьми и били, как говорится, не по национальности, а по «фейсу».
К учителям жители относились с уважением и, я бы сказал, - с любовью. Даже к молодым обращались только на «вы» и по имени-отчеству. Заходишь в магазин или в какую-нибудь контору – обязательно пропустят вне очереди. Нравилось мне работать среди таких чистых и добрых людей. Много среди них было ярких, характерных персонажей, которых обессмертили великие советские писатели, поэты, композиторы. Было что писать и о ком писать.
Дядя Манап был чистокровным казахом, я бы сказал – солью земли Казахстана. Сейчас уходят такие золотые люди  той эпохи. У руля новоиспечённых стран появляются чинуши, недалёкие людишки, не знающие ни истории, ни психологии людей, и  которые думают только о своих бездонных карманах. Мир сходит с ума, в чатах уже идёт война. Каждый старается доказать свою «древность», исключительность, оскорбить инородца. А тогда, в годы моей юности, анекдоты травили обо всех и вся – о евреях, чукчах, армянах, казахах, русских... Причём почти всегда смеялись над собой, и были эти анекдоты не уничижительные, а беззлобные, с искринкой мудрости и простой моралью.
Рассказчики ценились высоко. Умение хорошо поведать шутку или анекдот не всем дано. Дядю Манапа природа наградила таким талантом. Он знал сотни присказок, поговорок, шуток на все случаи жизни. Вокруг него всегда толпились мужики. Обычно это было в гараже у дяди Манапа, где стоял его дряхленький «Иж-Юпитер» и небольшой верстак с интструментами, да длинная лавка. Вот там, в длинные зимние вечера, мы, мужики, и собирались, пока наши жёнушки чесали языки на кухнях. Мы – это соседи по крупнопанельным домам: шофёры, строители и я – учитель. Они меня уважали за то, что я не «брезговал их обществом». Жена зудела, мол, не место тебе, учителю, там с простыми рабочими. А мне было «место» именно там: мой отец был водителем и те работяги казались мне тогда дороже любой интеллигентской тусовки.
В гараже я обычно молчал, редко что-то сам рассказывал. Просто любил слушать тех заматерелых мужиков, намного меня старших.
Дядя Манап – был душой общества. Его мудрые рассказы, его шутки, его манера говорить – до сих пор звучат в моих ушах.
Как-то я рассказал о нём своему другу-казаху. Он и настоял на том, чтобы я написал эти миниатюрные рассказики. Я долго отказывался, мол, было время другое, не поймёт нынешняя молодёжь ни шуток, ни рассказов той нашей эпохи, посчитает их оскорбительными, уж очень щепетильно она сейчас относится ко всему национальному, путая и подменяя национализм с патриотизмом.
- А ты напиши для нас, для тех, кто помнит то время. Они и оценят, - посоветовал мой друг.
Подумав, я согласился. Вот что получилось. Думаю, дядя Манап одобрил бы эти рассказы, которые я собрал по кусочкам вместе и чуточку литературно обработал.
Пусть будет мир его праху. 

Белые лебеди.

  Я – казах. Зовут меня Манап. Люблю свой народ. Люблю таким, каким нас создал Аллах. Люблю многое чего – бесбармак*, например, чай по-казахски, курт, нашу музыку, свою апайку,* арак* с настоящими казахскими тостами по полчаса, с угощением кусочками мяса с головы барана – есть такая древняя традиция у степняков. Русские из Казахстана, те, которые знают нашу культуру, любят это. Когда хозяин открывает той (по-русски - праздник), он начинает именно так: отрезает кусочки от вареной головы (это не для либеральных современных читателей и их нежных желудков) и отдаёт гостю по старшенству, со значением. Скажем, язык даёт учителю: мол, тебе он нужен больше всего, ухо – какому-нибудь КГБэшнику (сейчас их как-то по-другому у нас кличут), с пожеланием слушать всё, что скажут люди, глаз - проверяющему или милиционеру, чтобы смотрел зорче... .  (Да-да, вы не ослышались – глаз, правильно приготовленный в шурпе, – вкусняшка такая, что не забудется вами до конца жизни. Вот если вы будете его пробовать в первый раз, не глядите в него, просто выпейте стопку арака, закройте свои глаза и быстро в рот этот деликатес).
Что ещё люблю? Люблю наши шутки, подначки старших над молодыми. Они во всём всегда беззлобные, мудрые. Вот "Ет асату" – в буквальном смысле - "Мясо с руки", например. В конце тоя, когда на блюде остаётся бесбармак, старший аксакал (белая борода переводится, то есть – седая), набивает в кулак и, если не вмещается в него, то кладёт на руку, чуть не до локтя, мясо и лапшу и просит самого молодого джигита открыть рот. Тот открывает, и в следующее мгновение аксакал одним движением лепит содержимое асаты в рот. Бедный джигит должен всё это не выплёвывая, пережевать. Это надо видеть! Не каждый справится с такой задачей, особенно если старик схитрит и положит внутрь мясо жёсткое, либо кусок курдючьего жира.
Люблю я свой народ – мудрый, гостеприимный.  Люблю соседей – русского, украинца, немца, татарина. Живём всю жизнь рядом, живём давно. Всякое бывало, но никогда не было между нами раздрая по национальному признаку. Наши родители пережили гражданскую, отечественную, а мы – афганскую и развал страны. Пережили и 90-ые, разбойные. Помогали друг другу. Плакали на похоронах, радовались на свадьбах.
Но прошло всё это, наступили другие времена. Россия, Украина, Белоруссия объявили независимость. Уговаривал Ельцина и других руководителей наш тогдашний руководитель Назарбаев не делать этого, говорил, что вся Европа идёт к единым территориям без границ, валюте, языку, экономике, а у нас всё это есть. Зачем, мол, разваливать хорошее, давайте политически сохраним самостоятельность, а экономически будем вместе. Но не послушались его эти беловежские вепри, отсоединились. На радость нашим националистам и моя республика объявила независимость. Не скрою, радовался и я вначале. Радовались и мои соседи. Поставили столы прямо на улице, где у нас небольшой скверик и где мы обычно отмечали и Наурыз, и Пасху. Сделал я бесбармак, наши жёнушки наметали всяких закусок, и отметили это событие, как говорят русские, – на широкую ногу. (Странное выражение, если перевести на другой язык, хотя с детства понятное).
Но радовались недолго. Прислали нам (живу я в райцентре) молодого чиновника – назовём его Айдаром. Откуда-то с юга, из Чимкентской области, кажется. Встретился он с активом района. Я тоже был приглашён - всё-таки уважаемый человек был в районе: до пенсии работал водителем автобуса.
Понравился вначале нам новый руководитель,  – аккуратно одетый, говорил много и хорошо. Правда, маленький был. Весь какой-то чёрный, суетливый. Выступил на казахском языке, хотя в зале казахов было немного: район был «целинный», то есть в годы поднятия целины построили  посёлок в степи, куда переехали жить люди со всех концов Союза. Дома каждый говорил по-своему, а  между собой – по-русски. А на каком ещё языке бы мы поняли друг друга? Строили же не отдельные улусы, а великую страну – СССР. Ну, начальник, видимо, захотел всех нас за одну неделю научить языку «титульной нации». Я, конечно, не против, всегда говорил, что в республиках Союза надо вводить более активно двуязычие, но кто меня тогда слушал, я же маленький человек, там баскармам*, в Москве и Алма-Ате, – виднее.
Ну, в общем, мы особо не парились, слушая руководителя района - не такие лекции слышали в своё время от приезжих чинуш, которые вроде бы на русском языке выступали, но их никто не понимал и не слушал. Вот и этого начальника никто не слушал. Мы просто из уважения ему похлопали, а  после собрания пожали руку и пожелали всех благ.
Шли дни, как отара овец в жаркий день в степи, - медленно, не спеша. Мы жили своей жизнью, а политики - своей. Думали, нас их реформы не достанут. Ан, достали! Вскоре наш баскарма начал чудачить. Сначала Айдар объявил, что должность его переименовали. Из председателя райсовета он стал акимом, то есть главой администрации. Дальше - больше. Однажды мы проснулись и увидели, что все улицы райцентра были переименованы. Улица Советская стала улицей какого-то батыра*. Никто не мог вспомнить этого батыра, что он был за человек и чем прославился. Улица Зелёная стала улицей Тлеккабыла-батыра. Долго я рылся в справочниках, но так и не нашёл никаких сведений об этом «богатыре». Узунклак, ну, это у нас так сарафанное радио называют, донёс, что был этот Тлеккабыл родственником нашего акима. Люди посмеялись, насочиняли разные анекдоты и про Тлека , и про его кобылу.  А что делать? Народ в нашем посёлке мудрый, пожал плечами, покрутил вокруг башки пальцами и зажил своей жизнью. И раньше-то названия улиц редко кто помнил. Ну, скажем, кто-нибудь из приезжих спрашивал где живёт Базарбаев Манап (это я), то ему отвечали – иди прямо, вон у того тополя сверни налево, и второй дом с синей крышей будет его. 
Но аким наш на этом не успокился, он переименовал все районные посёлки в аулы, заменив их на казахские. Причём такие, которые мы сами, казахи, едва выговаривали.
Пробовал внедрить наш горе-реформатор и казахский язык везде, даже приказ вывесил об обязательных курсах изучения языка всеми, кто работает в «сфере услуг», такими, как моя племяшка Айгулька. Она работает кассиром на автовокзале. Потом аким подумал и дописал в приказ – что всем пенсионерам тоже нужно прийти на курсы, чтобы быть примером для своих внуков. Никто, конечно, не пришёл на эти курсы, кроме меня и хромого Ахмета. Любил тот поддать, поскандалить, но корчил из себя интеллигента. Все знали его хорошо, подшучивали. Он был у нас как дед Щукарь у Шолохова. Но о нём расскажу попозже. Так вот, посидели мы с Ахметкой (это я его так зову, курдасы мы, то  есть одногодки, знакомы с детства, вот и обзываем друг друга безобидно), поговорили о том, о сём. Казахский он знал отлично, правда не литературный, а повседневный – как у нас говорят - бер-магам-мя-саган (дай-мне-на-тебе). А кто тогда знал литературный? Говорят, что 60% самих казахов его не знали.  До сих пор не могу читать на нём книги, столько напридумали новых слов, что приходится звонить внуку и просить перевести то или иное слово. Он у меня учёный, знает несколько языков ... Но я не об этом. 
Учитель, молодая девчушка, увидев такую «посещаемость», сжалилась над нами  и отпустила «класс». Мы, значит, на радостях, двинули в кафе к Михалычу -  ещё одному нашему курдасу. Он уже закрывал свою кафешку. Ну, мы постыдили его, что он не пришёл на курсы, и оштрафовали на поллитра. Михалыч сам это предложил. Выпили, как полагается, штрафную, потом ещё, потом не помню. Помню, что шли по улице то ли Советской, то ли Телккабылской и горланили украинские песни.
Аким как ни старался, так ничего не смог поделать с внедрением «языка коренной национальности» в нашу годами устоявшуюся поселковую жизнь. «Реформа» акима закончилась тогда, когда он сам начал делать подворный обход и требовать, чтобы шли все от мала до велика на эти злополучные курсы. Послала его моя апайка на три буквы на русском, продублировав для большего понимания и на казахском. И он понял, что язык – это дело серьёзное, ему никакими указами не научишь тех, кому уже за курган перевалило, и больше не заставлял нас, стариков, ходить на эти курсы. 
Многое чего этот чинуша тогда наворотил. Кульминацией его позора стал концерт на какую-то годовщину нашей республики. Объявили, что будет собрание в Доме культуры. Ну мы все оделись в парадные костюмы, пришли семьями. А как же! Всё-таки есть чем гордиться - наш Казахстан впервые стал независимой страной, с развитой промышленностью, сельским хозяйством, доставшимися от прежнего государства - СССР. Многое и сам сделал, стал узнаваем другими государствами не по глупым фильмам типа «Борат», а по значимости и по делам.
Сели мы на почётные места в первом ряду. Насмешил немного Ахметка: пришёл подвыпивший и в костюме с орденами во всю свою хилую грудь. Посмотрел я на его ордена, и мои глаза стали ещё уже от смеха. Там каких только значков не было – от «Юный пионер СССР», до «Почётного донора». Но самый значимый был красивый такой орден, который и вызвал у нас у всех смех, – орден «Мать Героиня». Где его стыбзил Ахметка, до сих пор не могу понять: женатым не был, детей не было, а орден был.
Когда Ахметка подошёл к нам, я встал и, уступив ему место, громко сказал:
- Уважаемая Ахмет-апа (так почтительно мы обращаемся к женщинам), садитесь, пожалуйста, на моё место, рядом с моей супругой.
У Ахметки глаза чуть не вывалились от удивления. У моей апайки – тоже. Она не приминула одёрнуть меня:
- Ты что, старый саксаул, белены объелся? 
А я так громко на весь зал:
- Не шуми, мать, не видишь этот орден на груди у него – «Мать Героиня»! А разве мужчинам такую высокую награду дают? – Нет! Значит, либо операцию по изменению пола сделал мой друг, нарожав в юности столько детей, либо одолжил у кого из женщин поселковых эту правительственную награду. Колись, Ахмет, кто ты – ага* или апа?
Тут уж весь зал встрепенулся, послышались шутки и от мужиков, и от баб, типа, - «Снимай штаны и доказуй своё геройство»!- «Блин, а я с ней ещё водку пил!», «Вот поэтому у него и борода не растёт!»...   
Ахметка замешкался, снял пиджак, взглянул на него, потом сорвал орден и протянул моей апайке. Та не растерялась:
- Ну, кума, раз уж тебя раскрыли, то чего уж тут, заработала – носи!
Это совсем сконфузило Ахметку. Он сорвался и быстро выбежал из клуба под сатанинский хохот односельчан.
Ведущая – симпатичная завклубом Зауреш, с трудом успокоила зал.
Она пригласила на сцену акима, который долго и нудно читал по-казахски доклад. Даже я не всё там понял. Публика некоторое время молча слушала выступление, потом начала перешёптываться, и вскоре возмущённо загудела.
Умница Зауреш спасла ситуацию. Она быстро перевела основную мысль акима, и объявила праздничный концерт.
А вот дальше и произошла вся эта комедия. По сценарию, как я потом узнал, Зауреш должна была читать поэму, прекрасную поэму-фантазию об истории возникновения казахов. Что-то про двух лебедей, которые искали друг друга, Она-лебедь кричала - звала любимого - «каз, каз, каз!». А он отвечал ей за сценой – «Ак, ак, ак!», что означает на нашем языке – «белый». То есть, беленькая моя, я здесь. Лебеди выплывали на сцену в белоснежных костюмах, а Зауреш, своим красивым голосом повторяла эти два слова – «Каз ак, каз ак – казах, вот так и произошли мы от этих белоснежных птиц – гордых и красивых!»
Двое артистов балета, которых пригласили из областного театра, должны были изображать этих божественных птиц. Что-то случилось, и они не смогли приехать. Но мы об этом узнали позже.
В реальности же вот что произошло: заиграла нежная музыка и на сцену выкатилась какая-то толстая женщина в пачке и босиком, и завопила «каз, каз, каз!». Пока оторопевшие зрители пытались понять, что это за действо разыгрывается на их глазах, с другой стороны сцены резво выбежал маленький чёрный человечек, в котором мы все сразу признали нашего акима. Он был тоже в костюме танцовщика, но кричал получше, с претензией на драматического актёра - «ак, ак, ак!». Его худые ноги и бегающие глазки, ищущие свою «подругу-лебедь», вначале ошарашили нас – мы сидели с открытыми ртами, но после того, как Зауреш за сценой произнесла громко:
- Каз ак, каз ак – казах, вот так и произошли мы от этих белоснежных птиц – гордых и красивых! - весь зал упал от истерического хохота. Такого  смеха я ни до того концерта, ни после не слышал. У меня потом два дня болел живот. Поговаривали, что у одной молодки от смеха начались роды прямо в зале.
Аким и его партнёрша, которые согласились спасти концерт и поучаствовать в танце, вначале приняли это за успех, выходили кланяться, улыбались, но когда на весь зал раздался голос Ахметки (оказывается он пристроился на последнем ряду, без пиджака):
- Ой, пырмай, какая белоснежная парочка, и по-казахски добавил: Етсіз бесбармактай ак аккуларыныз!*
– зал опять взорвался смехом, а аким густо покраснел и быстро скрылся за кулисами...
Ахметка был реабилитирован в глазах земляков. Акима вскоре после этого то ли сняли, то ли перевели куда-то на юг. Ахметка ходил и хвастал, что это он, мол, того глупого чиновника свалил...
----------
*Бесбармак (бешбармак) - национальное казахское блюдо из отварного мяса.
*Апайка – здесь: жена.
* Арак – водка.
*Баскарма – начальник.
* Батыр – богатырь, храбрец.
* Ага - уважительное обращение к старшему.
* Из вас белые лебеди как бесбармак без мяса!
 
Рецепт казахской ухи.

Казахи степные не любят рыбу, для них мясо – это всё. И готовят они мясо так, что пальчики оближешь.
Вот и дядя Манап не любил рыбу. Рыбалку – да, уважал. Поймает что – отдаст на уху. Все едим её, а он достанет свою снедь – и в тосте обязательно посмеётся над нами, мол, балык* – это не для настоящих мужчин, мясо – вот что должны они (мужики) есть.
Как-то я захватил с собой на рыбалку своего друга из России. Он до этого никогда не был в Казахстане. Поехали на Кушумский канал, где рыбы было тогда полно. Наловили и приготовили уху. Кашеваром был у нас дядя Гена Ефремов – красивый кареглазый казак. Уха у него всегда получалась отменной. Лучше той ухи я не пробовал потом никогда.
Разлили ушицу по походным тарелкам, подняли, как полагается, тост. Выпили. Поели, нахваливая уху. Мой гость, Анатолий, был журналистом. Ему всё было в новинку, он особенно интересовался культурой, традициями, кухней местного люда. Увидев, что дядя Манап не ест рыбу, он и спросил, мол, почему такую вкуснятину не ест уважаемый аксакал (слово аксакал он знал, видимо, по книгам или фильмам).
- А казахи не умеют готовить рыбу, - подначил дядя Гена. – Мясо – да, готовят хорошо, а рыбу – нет. К рыбе нужен особый подход, наш, казачий!
  Все засмеялись, зная, что дядя Гена, как обычно, поддразнивал дядю Манапа, чтобы тот  рассказал какую-нибудь интересную байку. 
Дядя Манап усмехнулся, покачал головой и, повернувшись к гостю, сказал:
- Не слушайте, уважаемый, этого казачишку, он всю жизнь живёт с нами, знает казахский лучше меня, а нашу кухню не ведает. Уха по-казахски – она только для своих делается, там сложный рецепт, в приготовлении. Мы передаём его из поколения в поколение.
- Кончай, Манап, парню лапшу на уши вешать! Никакой ухи по-казахски нет. – Твёрдо отчеканил дядя Гена, опять же с улыбкой.
- Какой же ты противный казара, Ефрем! Вот спорим на бутылку, что есть такой рецепт?
Дядя Гена покачал головой и пошёл к воде помыть казан, в котором варилась уха.
Мы выпили и закурили.
-    Уважаемый дядя Манап, а можете вы рассказать про этот древний казахский рецепт ухи? Я готовлю статью о Казахстане для одного российского журнала и было бы здорово об этом поведать нашим читателям.
-      Ну, раз для газеты, то слушайте. Внимательно слушайте.
     Дядя Гена пришёл и поставил казан на траву. Озорно посмотрев на него, дядя Манап начал:
- Так и быть, расскажу эту тайну, этот секретный, древний рецепт. Может, и Ефремка тогда будет уху делать такую, что и я буду есть его варево... Значит так: берёте балык, моете рыбу тщательно, кидаете в кипящую воду, поняли да?
Анатолий достал блокнот, с которым он не расставался даже на рыбалке, и принялся записывать рецепт «древней казахской ухи».
- Вынимаете рыбу, когда она всплывёт на поверхность шурпы, кладёте её в большой таз. Берёте ещё рыбу, опять кипятите, опять вынимаете  - и так три раза...
- Так это тройная уха! – засмеялся дядя Гена. – Ну, блин, а я-то подумал, что ты, Манапка, удивишь меня своей «казахской ухой»!
- Токта - не спеши, дорогой, лучше запоминай! – дядя Манап сделал лицо серьёзным, сосредоточенным, как бы припоминая рецепт. – Потом, молодой человек, бросаете в уху лук - три головки нечищенного с кожурой, картошку, моркошку, зелень, и когда всё готово, вываливаете всю рыбу обратно в казан. А вот дальше и есть то, что русские не делают, и то, что делает казахскую уху самой лучшей в мире. Готов, Ефремка? А вы, Анатолий, здесь особенно тщательно записывайте. Вам первому я этот рецепт по большому секрету говорю.
- Манапка, не тяни кота за хвост, говори! – даже дядя Гена не выдержал. Мы тоже ждали продолжения с нетерпением - хотели услышать рецепт этой древней ухи.
- А дальше, нужно это видеть и следовать точно тому, что я покажу. – Дядя Манап встал, взял пустой казан и начал его крутить слева направо.  - Представьте, что в этом казане уха. Смотрите за движением - раскручивать казан с ухой  надо медленно, убыстряя. Вот когда уха в казане будет вся лететь по кругу с курьерской скоростью, то...  – дядя Манап выждал, посмотрел озорно на нас, сидящих вокруг костра и слушающих его внимательно, - нужно выплеснуть всю эту херню как можно дальше в степь! Потом подбежать к речке, взять в руку речного песка и тереть казан часа три - до блеска. После этого, нужно снова налить воды, положить как можно больше мяса, лука, лепёшки,  и сделать настоящую уху по-казахски – под водочку она вам покажется лучшей в мире!

Дядя Манап торжественно посмотрел на нас, пытавшихся осознать этот рецепт и расхохотался во всё горло. Когда до нас дошло сказанное, то и мы покатились со смеху. Не смеялся один только дядя Гена, да Анатолий. Дяде Гене было «западло» признать тот факт, что «курдас» его так  объегорил, а Анатолий, который всё записывал, не понял, что это была шутка. Мне пришлось долго ему объяснять её. Когда, наконец, он понял, то тоже засмеялся весело и звонко. Думаю, он запомнил рецепт «ухи по-казахски» на всю жизнь...
-----
*Балык – рыба.

Температур салон

- Дядя Манап, а как вы познакомились с дядей Ахметом? – как-то спросил я его. – И почему вы его так не любите?
Мы сидели в его гараже и пили пиво. Была весна, остальные «завсегдатаи гаражных посиделок» почему-то не пришли, видимо, были заняты посадкой картошки. Я не сажал огород, на зиму нам привозил картошку отец, а дядю Манапа снабжали всем его дети.
- А почему вы считаете, что я его не люблю? – удивился дядя Манап.
- Так вы постоянно над ним подтруниваете, издеваетесь, мне его даже жалко иногда.
- Нет, вы не правы, уважаемый учитель. У нас, у казахов, принято так подшучивать над своими. Он это понимает и не обижается. А вот как я с ним познакомился – это ещё та история. Мы были помоложе, я работал тогда водителем автобуса, возил людей из Перемётного в Уральск и обратно. Платили неплохо, ну я и шоферил. Работалось легко, все друг друга же знаем в посёлке, поэтому всё было культурно в автобусе – никаких драк, ссор, как бывало на других маршрутах, не было. И вот однажды подобрал я своих земляков на автовокзале, обилетил и уже было собрался ехать, как зашёл маленький человек, с большой папкой под мышкой и старомодными очками на маленьком носу. Это и был Ахметка. Приехал он с юга, где у него родственница была какой-то начальницей и могла выправить любую справку. А Ахметка всегда хотел быть журналистом. В своём районе, благодаря этой родственнице, он и стал корреспондентом районной газеты. Корректором был ещё один его родственник, который и правил статьи Ахметки, не говоря ему о том, что там были ошибки и неточности чуть не в каждом предложении. После правки получалось неплохо. Ахметка стал важным человеком, его побаивались односельчане, уважали в райкоме. И когда судьба занесла Ахметку к нам, то первое, что сделал этот чудак - подал заявление на работу в нашу газету. Там как раз искали казаха – область следила за подбором и расстановкой кадров серьёзно. Русский разговорный он знал хоть с акцентом, но неплохо и редактору такой «кадр» вначале понравился. Это потом его раскусили и культурненько попросили их редакции. Но это уже другая история...
И вот Ахметка, новый корреспондент районной газеты, поехал в город за какой-то справкой и сел в мой автобус.
Он оплатил билет и сразу же сделал мне замечание о плохом «санитарном состоянии автобуса». Я промолчал, но газанул так, что Ахметка улетел назад, приземлившись на колени доярке тёти Маши. Я услышал смех пассажиров, посмотрел в зеркало и тоже заржал. Картина была сногсшибательная: маленький Ахметка сидел на руках мощной доярки, которая его гладила по голове и приговаривала:
- Маленький ты мой, не ушибся? Может титю дать? – и она играючи полезла за пазуху.
Ахметка смутился, вскочил на ноги и опять подошёл ко мне:
- Так, товарищ водитель, я – корреспондент районной газеты и требую, чтобы ви назвали свою памилию (только потом я узнал,что Ахметка не выговаривал букву «ф» - передних зубов у него не было).
Я, как ни в чём ни бывало, назвал. Потом строго сказал:
- Вам, товарищ корреспондент, необходимо немедленно сесть на место, вы нарушаете правила, стоять в автобусе нельзя.
Ахметка фыркнул и сел на место в заднем ряду. Сидел так недолго: оскорблённое самолюбие грызло его неспокойную душу. Надо было как-то реабилитировать себя перед односельчанами, и он громко спросил:
- Товарищ водитель, пощему не объявляете температур салон? – он так именно и сказал - «температур салон»!
Я улыбнулся, но ничего не ответил.
Это его ещё больше завело. Он повторил вопрос:
- Товарищ Базарбаев, ви пощему не объявляете температур салон?
На этот раз пассажиры автобуса с улыбкой и любопытством оглянулись на него. Это взбодрило Ахметку и он подошёл ко мне опять.
- Товарищ водитель, ми все требуем, щтоб ви объявили температур салон!
Я остановил автобус, открыл дверь и легонько, пинком под зад, выпнул этого корреспондента, добавив:
- Уважаемый корреспондент, вы сами можете сейчас проверить «температур» наруже и сравнить с «салон», –  и, закрыв двери, поехал. Смех в автобусе был искренним и незлобным. Лишь тётя Маша не улыбалась, ей было жалко Ахметку. Я проехал так метров пятьдесят и дал задний ход. Когда поравнялся с корреспондентом, то открыл дверь и,  как ни в чём не бывало, пригласил его зайти в «салон автобус».
- Я это так не оставлю, товарищ водитель, я о вашем безобразии напишу пельетон!
Люди в автобусе опять заржали, даже тётя Маша улыбнулась. Она и спасла ситуацию, похвалив Ахметку:
- Правильно товарищ корреспондент, напишите, но не о Манапе, - он известный баламут, не обижайтесь на него, а о плохой дороге и старом автобусе.
Ахметка как-то приободрился, поправил шапку. Он почувствовал себя важным.
Позже я пригласил его к себе, где мы и помирились после хорошего дастархана*.
А статью он всё-таки написал и, действительно, нам скоро выделили новый автобус...

Инспектор школ

- А кто были ваши родители? – Как-то спросил я дядю Манапа.
- Родители? – Переспросил он меня. Потом надолго задумался. Минут через пять, когда я подумал, что старик  задремал, он ответил:
- Родителей не помню. Сирота я. Воспитывался у брата отца. Он был инспектором школ в Облоно. Добрый был человек. И рассказчик настоящий, заслушаешься. Вот от него я и перенял много каких историй на все случаи жизни.
- Так уж и на все? – Не поверил, Володя Горелов, наш водитель-сосед, с которым мы однажды поехали на рыбалку. В кабинке грузовика, где мы трое сидели, было жарко, даже открытые окна не спасали от степной жары. Спасали анекдоты, которые дядя Манап степенно рассказывал, да мысль о предстоящей рыбалке, ушице у костра.
Дядя Манап не ответил.
Это подтолкнуло Володю к следующему вопросу:
- А вот про учителей могёшь, дядя Манап?
- И про учителей знаю, и про таких балаболов, как ты, - усмехнулся дядя Манап.
  - Ну, тогда расскажи для нашего педагога, - Володя подтолкнул незаметно меня локтем, мол, не обижайся, это я его так завожу...
Я не обиделся, самому было интересно послушать байки старика.
- Это не анекдот, а правда. Вы, учитель, не обижайтесь, было это давно, вас тогда и на свете не было. Советская власть открывала школы в степи, в аулах. Специалистов не хватало, набирали в начальные школы и без дипломов, умеешь читать-писать, айда в школу – учи детей самому необходимому. Потом уже появились дипломированные специалисты..
Вот мой дядя и ездил по аулам, проводил инспекцию, помогал «учителям», иногда и преподавал за них.
Приехал он как-то в один отдалённый аул, зашёл к председателю колхоза, отметился, спросил – где школа. Тот вначале его не отпускал - начальство туда редко заглядывало. Звал на мясо, на дастархан. Дядя пообещал зайти попозже, мол, сначала надо дело сделать. Председатель нахмурился, хотел сам сопроводить высокого гостя в школу, которая была в том же здании, только вход с другой стороны, но дядя настоял на том, что пойдёт один.
- Не беспокойтесь, уважаемый, я приехал не наказывать учителей, а помочь им.
- Кому им? – не понял председатель? - У нас одна учительница. Старая, правда, институтов не кончала, но что делать, никто сюда не хочет ехать, вот и учит детишек считать-писать... . До 4 классов учим, а там в центральную усадьбу в пансионат оправляем. Так что, прошу вас, помогите ей, если что.  – Председатель сказал это быстро, глаза его подобрели.
Вся «школа», состояла из дюжины учеников. Учительница была в годах, говорила по-русски плохо. Каким-то образом председатель дал ей знать, что к ней приехал «важный инспектор» из Уральска. Как звали её, я не запомнил – прошло много лет, но пусть будет Алия Аскаровна как моя тёща – упокой Аллах её неспокойную душу... .
Учительница заметно волновалась, старалась изо всех сил не ударить в грязь лицом. Её поза, её старание показаться культурной дамой вызвало улыбку у дяди. Дети тоже сидели испуганные, как будто бы проглотили лом, боясь пошевелиться. Они  со страхом смотрели на указку в руках учительницы.
В конце урока, дядя похвалил и их, и Алию Аскаровну. Но дети даже не обрадовались, по-прежнему сидели как замороженные.
Тут дядя и сделал ошибку, он спросил учащихся:
- А вы меня понимаете?
Они со страхом посмотрели на Алию Аскаровну. Та кивнула им головой и послышался нестройный ответ – да понимаем. Такой робкий ответ и страх перед учительской указкой показался подозрительным дяде. Он спросил мягко, по-доброму:
- А вас, ребята, никто не обижает? Говорите честно, не бойтесь, никто вам ничего за это не сделает, так Алия Аскаровна?
Ты растерянно ответила:
- Конечно. Не бойтесь!
Класс вначале притих, но потом один бойкий малец тихо промолвил, глядя на указку учительницы:
- Она нас бьёт этой указкой...
Дядя не успел отреагрировать, как Алия Аскаровна из «светской дамы» превратилась в яростного каскыра.* От её крика зазвенел графин с водой, стоявший на столе.
- Ах ти сболош, ти пощему врошь. Да, врош, собака! Кто тебя бил, а? Отвещай! – и она, подняв указку, грозно надвинулась на мальца. Плохо бы было тому, если бы не мой дядя, который встал на пути этой яростной волчицы.
- Алия Аскаровна, успокойтесь, так с учениками нельзя. Даже если мальчик неправ, вы должны соблюдать этикет учителя, воспитать его педагогически, доказать, что он ошибается. – Дядя пытался вырулить неприятную ситуацию и помочь учительнице сохранить лицо. Но ту уже было не остановить.
- Кому доказать и щто? Его родител у меня молоко покупайт, а он, габно засрайт, так врот! Он, сук такая, ещё мало родился, моё молоко жрёт, собака!
Дядя вначале остолбенел, потом неожиданно для себя рассмеялся от такой «педагогики». Это спасло ситуацию: учительница опомнилась, повернулась и быстро вышла из класса.
Алия Аскаровна оказалась женой председателя колхоза и хорошей хозяйкой. Бесбармак она сготовила на все сто! – закончил дядя Манап и замолчал, хитро посмотрев на меня и Володю.
- И это всё? – спросил растерянно Володя.
- А что тебе ещё надо? – усмехнулся дядя Манап.
- Ну, а что потом было с этой учительницей?
- Какой ты бестолковый, Вовка! Бесбармак и был. А как ты хотел? Это тебе не город, а аул! Аул – дело деликатное, там надо с уважением, с почитанием, так сказать! Но если хочешь услышать конец истории, то дядя по приезде в город, написал записку, и через неделю в тот аул направили хорошего преподавателя.
- Ну и где смеяться – разочарованно спросил Володя. - Григорич, вам такая фигня в работе пригодится?
- Да, конечно! - ответил я. – Ещё как! – Я не соврал.
Володя покачал головой, а дядя Манап одобрительно похлопал меня по плечу...
-------
*Дастархан – праздничный обед.
*Каскыр – волк.