Агент по недвижимости, Глава 1

                - Жениться - не женился, но квартиру продал.               
                Из разговора
               
                ГЛАВА 1
                Начальная история личной жизни               
 Скамейка стояла классического вида. По бокам с витиеватыми металлическими подлокотниками, с уложенными продольными аккуратными ровными деревянными рейками, что были прикручены к поперечным железным перекладинам каркаса болтами с плоскими широкими шляпками. И если смотреть с боку, то её плавные завлекающие изгибы предлагали своему гостю удобство, расслабленность телу и духу, спокойствие. И не смотря ни на что, на годы, на прогремевшие над ней исторические события, она со всех сторон ещё оставалась целой и невредимой. Единственно где виднелся явный след властвующего времени, так то в  истертости однозначного цвета: там проглядывалось и зелёное, и синее, и даже чёрное. Именно это в ней выдавало зрелый возраст, да от потерянности и не ухоженности. Ну и конечно же сама привычная форма. Такую гибкую красоту уже давно не делают. Ту, которая притягивает середину двадцатого столетия. И даже, может, более ранний период человеческой жизни. Как она сохранилась в сквере, почти в центре города, в столь публичном, беспокойном месте? Непонятно. Другие разламывали, корёжили, в хлам превращали. А эта стоит во всей своей красе - пожалуйста, садитесь.
    Леонид постоял, посмотрел на неё и сел. На улице было хорошо. Солнечно, светло, тихо, а приятная свежесть после прошедшего тёплого дождя ещё больше побуждала к жизни, к самой её радостной стороне. Кроме красной кирпичной крошки под ногами, кругом травой и кустами стелилась вихрастая зелень, что деревьями в отдалённых местах, возносилась до самого неба. Скамейка на которой он сидел, находилась на некотором расстоянии от других похожих, и потому здесь всё казалось несколько гуще и зеленее. А для Леонида, такая природно-городская прелесть, почти как естественная, создавала ему чувство спокойствия и внутреннего равновесия. От чего он и присел, чтобы немного отдохнуть, расслабиться в остановившемся городском разнообразии.
    Это великое человеческое творение, где можно в любое время отдаться во власть малоподвижности и спокойствию. И просто посидеть отдохнуть, и поспать, и книжку почитать, и поговорить, и в шахматы поиграть, и перекусить, и помечтать о любви, и посидеть с собачкой, побездельничать, да и понаблюдать, что происходит вокруг. Прекрасная, полезная и нужная вещь! Леонид же, в тишине и безветрии смотрел сейчас, как на небольшом участке города меняется городская жизнь. На одной из скамеек, недалеко от него, около ярко расцветающей клумбы, разместилась пожилая светловолосая женщина в синем лёгком плаще, вместе с девочкой, лет семи, восьми, в розовом плащике с красным воздушным шариком в руке. Просто приятно было сидеть и глядеть, когда в жизни никто и ничто тебя не гонит. Вся забота и работа осталась там, где-то вдалеке, а он от них облегчённый и вольный, свободный, отдыхая всем телом и разумом, наконец-то разглядывал красоту движения естественной жизни.
    Но вскоре, к внешней красоте непроизвольно стали наплывать неприятные внутренние переживания. Глядя на идущих женщин, Леонид подумал, что как раз то с ними ему в буржуазном государстве и не везёт. Если в советское время всегда властвовала хоть какая-то, но любовь, то в нынешнее, приходилось нести в себе только огрызки чего-то непонятного. Если она и появлялась между женщиной и им, то тут же рядом с ней оказывался какой-нибудь воровской дряннок, лично сам Ярило, и эта прекрасная женщина шла ему навстречу. И порой она оставляла в себе живые плоды таких свиданий. Воровской дряннок, божественный Ярило исчезал, а любимая женщина возвращалась к нему, к Леониду. Но он, носить в себе, жить рядом с такими огрызками, с дрянками не любил. И ему приходилось так или этак расставаться. Случалось даже и мстили, за самостоятельный отказ. Но ему наверно везло, что оставался живее случившейся истории и следующей тоже. А желания жить с ними у него всё равно ни когда не возникало. И своей естественной свободе он изменять не собирался. Потому что верил в природу, любил её, чтил, и считал, что её нужно изучать и развивать, как необходимое и привычное человеку естество. Без торопливых прыганий в другой пол, в дерево, или, что я вот такой ласковый хитрый кот или дружелюбная собака. Маленькие артисты детского сада - это одно, а великовозрастные придурки, которые за своими полусумасшедшими вольностями припрятывают чужую свободу воровства, разбоя и мошенничества, это уже другое.
Как прекрасно начало лета! Всё ещё впереди. А уже полновластное солнце, вольный, свободный воздух, лёгкое его дуновение, радость, которая исходила от всюду: от трепетных деревьев, от чистых зданий, от крылатых певчих птиц, от лёгких женщин, и всех людей - стремительных и ждущих. И он смотрел на яркую светлую улицу восторженный и притихший. Такое состояние человека вечным не назовёшь. Так как слишком хрупко. Достаточно какого-то незначительного действия со стороны и оно рассыпается, исчезает и появляется какая-то другая явь. И ты уже начинаешь жить в несколько другом мире. Но они все твои. И ты порой просто не замечаешь этой смены, настолько естественной, как продолжение твоей же собственной жизни. Там тоже может оказаться состояние волнительного счастья.
Сколько не говорят о времени и пространстве, об их течении и преодолении, а сделать что-нибудь  очень медленное и ленивое, или вообще ничего не делать - замереть, застыть в приятных раздумьях, нет-нет, да иногда хочется. На Леонида стало такое находить последние года три, при просмотре телевидения. Тогда, когда с появлением на телевизионных экранах новых руководящих лиц, двинулась на страну разруха. Везде, во всём: в политике, в армии, в экономике, в науке, в космосе, в культуре, в образовании, в спорте, в производстве,  в географии, в семье, в человеке. Везде, куда бы они не шагнули, возникала возросшая до небес, поганая, страшная баба - разруха. Она врала, злорадствовала, клеймила, рушила и хохотала, то ехидно, то зло да надрывно, дико и ужасно. У многих людей были слёзы на глазах, а в них печаль и несчастье. Но их не замечали. Потому что те, во главе с Разрухой, двигались быстро и решительно. Они прорубали дорогу капитализму, тому, который с болоньевыми куртаками и автомобилями, устроил за одно столетие две самые страшные и губительные войны для человечества. А, ну да, болоньевых курток тогда ещё не было. Но они тогда владели чем-то другим совершенным и лучшим. А с болоньевыми куртками капиталисты собирались развязать третью большую гибельную для человечества войну. Потому что память у буржуев, у владельцев святой частной собственности очень короткая. И им некогда. Так как первенство в богатство, деньги, требует интенсивности и скорости. И эти разлетающиеся во все стороны ошмётки маленьких человеческих судеб, богатые властолюбы просто не замечают - наступает очередное новое время для больших денег.
    Леонид, когда уволился из армии по сокращению штатов, пошёл не потому пути, о котором предполагал, заканчивая свою службу в Вооружённых Силах, а в следствии постоянно обновляющеюся ситуации в стране, направился в несколько ином направлении. Тот завод, на который он думал устроиться работать, во многом уже прикрыли, и оставшаяся парочка трудовых цехов, надрывалась в своей нужности перед изменившемся внешнем миром. В фотографы Леонид не попал тоже, потому, как оказалось, всё же нужно было закончить какие-нибудь специальные курсы на фотографа, чтоб был документ доказывающий профессиональную пригодность. А вот как раз курсов то, нигде таких и не было. И ему говорили: мастерство есть, а корочек нет, так что извините, фотографируйте как и раньше, просто из любви к искусству.
Но чувство притяжения к любимому заводу никуда не исчезло. И Леонид устроился работать не наладчиком радиоэлектронной аппаратуры, а наладчиком станков с ЧПУ. Примерно одно и тоже, только аппаратура стояла ближе к металлическим механизмам, да машинному маслу, что лилось иногда и на руки. А в коллективе его встретили хорошо, выделили свой стол и выдали инструмент. Вот только с документацией уже стало несколько тяжеловато, она начала разлетаться и теряться. Что было одним из первых признаков, этаким дуновением приближающейся разрухи. Но он тогда этого ещё в полной мере не осознавал. И на ходу начал осваивать специфику новой профессии. У местных заводских рабочих и инженеров ещё советский дух не выбили, не изгнали и потому с таким коллективом получалось всё на много быстрее, свободнее и интереснее. И Леонид вскоре привык к движению, вращению токарного и фрезерного станков, к их технической мелодии. К умным токарям, которые сами ставили программу, подводили голову станка к выполнению следующей задачи. Да что тоже показательно, при наличии в производстве разных смазывающих жидкостей, масел, отходов от произведённой продукции, в цеху поддерживалась чистота. Что давало надежду на некую устойчивость и даже развитие нашего привычного технического предприятия. И одно время даже, принялись продолжать выполнение автоматизации всего производственного процесса. В частности, начали ставить на линию, запускать автоматические тележки для необходимого перемещения груза: заготовок, готовой продукции, или всё тех же отходов производства.
    Помещения наладчиков находились в боковой части цеха на втором этаже. И если выйти из мастерской, то оказываешься на своеобразном балконе с металлическими перилами. Который в конце заканчивался лестницей, спускающейся на первый этаж к станкам. А когда стоишь на балконе, на высоте, то перед тобой, как на открытой ладони весь цех: со всем оборудованием, с работающими людьми, со всеми закоулками, проходами и переходами.
    Все наладчики уже состоялись как хорошие специалисты и потому пальцами, или ручкой, отвёрткой водил по схемам только Леонид. Но и остальные не чурались подойти, глянуть, посмотреть, да и что-нибудь сказать нужное, важное.  Изучение, прорабатывание схемы всегда, во все времена считалось полезным и достойным занятием. Но и эта идиллия продолжалась недолго. Баба - разруха шипя и тихо злорадствуя ввалилась в их цех.