К. 1, Ч. 1, Гл. 7

И вот этот день настал.  Будь он проклят, тот день – скажет потом Марта. И предыдущий тоже. И тот, когда она впервые заговорила с Мендесом – тоже.

А сейчас… Мендес заехал за ними ровно в девять вечера,  и Марта вновь засуетилась, подгоняя Елену. Мендес шёл по  тропинке от калитки уверенным твёрдым шагом, не глядя по сторонам, словно возвращался к себе домой.

- Мама, что он опять тут делает? – шёпотом спросила Елена, но не успела получить внятного ответа. В дверь постучали.

- Елена, почему ты не переоделась до сих пор? – горестно вопросила Марта. Сама она  надела голубой костюм с вышивкой, который специально подогнала к этому вечеру, туфли на высоком каблуке, от которых успела отвыкнуть, покрасила волосы в платиновый цвет – это помогло скрыть слишком раннюю седину. Она не могла сдерживать нетерпение – она так давно никуда не выбиралась! Елене этого не понять. Снова почувствовать себя женщиной – неужели это произойдёт? Глаза её вновь блестели, сердце билось от предвкушения праздника.

- Я не собираюсь переодеваться, - буркнула Елена, но мимоходом глянула на себя в настенное зеркало – не слишком подходящий вид для дня рождения: джинсы, старая рубашка для работы в огороде, на всклокоченных волосах – косынка, губы недовольно отклячены… А вот сейчас она ему покажет! А вот назло – пусть умрёт от восторга, а потом она ему – кукиш!

    А в дверь снова нетерпеливо стучали. Ничего, подождёт. Пока Марта со счастливой улыбкой открывала дверь, Елена стремглав ринулась на второй этаж в свою комнату, срывая на ходу косынку и расстёгивая рубашку. Внизу журчали до приторности любезные голоса.

- Вы замечательно выглядите, госпожа Марта!

- Да что вы, сегодня обрушилось столько забот, что голова кругом.

- Ну, заботы – дело поправимое. Неужели так серьёзно? Опять подняли плату за аренду ателье? Долги? Какие пустяки, не стоит забивать голову, он обо всём договорится… - Ах, вы так любезны… - Я просто хороший друг… - Да, да, конечно, в долг, о чём речь… вернёте, когда сможете – ему не к спеху… А кстати, он собирается открыть косметический салон, ему нужна красивая деловая женщина…

Елена достала подаренную матерью блестящую зелёную кофточку, короткие обтягивающие серебристые брючки, критически оглядела себя – класс! Расчесала снизу вверх волосы – они вспенились и взвихрились, наэлектризованные, пышным ореолом. Губы… Да, губы. Она аккуратно, но жирно наложила перламутр персикового оттенка – если журнал не врёт, она будет неотразима. И будет напропалую кокетничать со всеми подряд – пусть его инфаркт хватит от ревности!

    На верхней ступеньке лестницы Елена помедлила – сердце снова ёкнуло, а ноги отяжелели. Но отступать было поздно – на неё вновь смотрели эти ужасные янтарно-жёлтые глаза; встретившись с ними, она начинала двигаться, словно марионетка, словно кукла на верёвочке, а внутри разверзалась звенящая, дрожащая, тошнотворная пустота. Она будто с трудом преодолевала сопротивление воздуха, а грудь её разрывалась как в вакууме.

    У Виктора дёрнулись кончики губ, он с трудом заставил себя опустить глаза и не поморщиться при виде этой ужасной помады. Нет, ещё рано, ещё не время, она сама придёт к нему.

    Мендес сам сел за руль. Мощный автомобиль нес их к ресторану «Мирава» в 20 километрах от города, в небольшой придорожной гостинице – у Марты это место вызывало неприятные ассоциации, но теперь там всё было иначе.

    Часть здания оставалась ещё в лесах, остальное сверкало свежими радужными вывесками, обновленным фасадом, причудливыми пристройками: баром, казино, дневным кафе, видеосалоном, обширной стоянкой  для  машин. Марта видела это место словно впервые – Венцель бы сразу потерялся в этом великолепии, такого бродягу,  как он, здесь просто не стали бы терпеть.

    Мендеса, видимо, ожидали – к нему поспешно подбегали служащие, но Мендес, склонив голову, открыл дверцу сам, Марта и Елена выбрались наружу – Елена была неловкой, едва не зацепилась ногой о подножку, чудом не упала. Голова ее кружилась от света, шума, обилия праздного народа, чрезмерно громкой музыки – на открытой веранде бара под крутящимся розоватым светильником танцевало несколько пар.  Мендес предложил руку Марте и Елене – Елена, дёрнув плечом, оставила ее висеть в воздухе, потом зачем-то оглянулась с тоской – машину Мендеса отгоняли на стоянку, бежать было некуда.

    Двери перед ними почтительно распахнулись, Мендес хозяйски огляделся – неплохо, неплохо, после открытия второй половины переоборудованной старой гостиницы здесь прибавится иностранцев – этого ему и надо.

«Завтра же ускорю стройку», - думал он. – «Время не ждёт…»

    Дородный сияющий метрдотель с гордостью вел их по зале в отдельный кабинет. Елена, открыв рот и вытянув шею, как гусёнок, оглядывалась по сторонам и казалась себе замарашкой – какие ковры, какие зеркала, какие картины, какие надменные сверкающие дамы, открытые лоснящиеся спины, светящийся макияж невероятных оттенков… Она глянула на старенькие туфли-лодочки – кажется, она забыла их начистить. А еще она забыла подпилить ногти… А еще…

    Они прошли мимо фонтана. Около маленькой площадки, где играло джазовое трио, свернули к кабинету, стоящему особняком –  он примыкал к прозрачной стене с видом на тихую часть парка, где фонари бросали причудливые тени на деревья и клумбы; передняя же панель ширмы, сдвинутая при желании, давала обзор всего зала в целом. Это был личный кабинет Мендеса.

    На столике уже стоял аперитив и красивая фигурная бутыль незнакомого вина для дам -  португальский бальзам, плюс крошечный графинчик с коньяком: Мендес не мог многого позволить себе на этой неделе, алкоголь не должен был попасть в перегонный куб.

    Елена хотела сесть сбоку, чтобы видеть парк, но Мендес усадил её напротив себя, и она тут же уткнулась взглядом в скатерть. Официант принёс закуску: фруктовый салат, фаршированные маслины, холодную телятину в желе, разлил тёмное вино в прозрачные рюмки.

- Нет, нет, я не буду! - поспешно сказала Елена.

Марта взглянула на Мендеса.

- Неужели? – притворно удивился тот. – Ну а если чуть-чуть…

- Да, дочка, ты взрослая, чуть-чуть не повредит. – Марта сама не понимала, почему уговаривает её. Ей не хотелось портить вечер случайностями, но не знала, как для этого вести себя с таким странным человеком – любезным, но с жёстким взглядом. Она робела перед ним и втайне тянулась к нему – недопустимые чувства. И Елена это чувствовала. Насупившись, она сделала глоток, не дожидаясь никого – было очень вкусно. Совсем не похоже на то дешёвое кислое вино, что они с ребятами тайком пробовали на пикниках за рекой.

- Браво! – усмехнулся Мендес. – Первая проба прошла успешно. Что ж, раз так, то предлагаю первый тост – за сказочный возраст!

    Все выпили.

- Прошу принять от меня скромный подарок, – сказал Мендес. – Он, конечно, пустяк, для такой даты и царского сокровища мало…

Он достал маленькую бархатную коробочку и положил на стол перед Еленой. Елена, вопросительно глянув на мать, открыла её и ахнула. Это была нитка чудных розовых жемчужин, оправленных в золото. Изящная и тонкая работа.

- Прошу вас надеть колье немедленно, это будет великолепное зрелище!

Елена и Марта заворожено следили, как руки Мендеса ловко расстегнули застёжку и набросили колье на шею девушки, словно лассо, привычно, по-хозяйски, поверх крошечного крестика, затем, легонько откинув волосы с шеи, вновь замкнули замок – уверенно, неспешно. И вот Мендес снова сидит напротив, как ни в чем не  бывало. Елена даже не ощутила прикосновения его пальцев.

    Мендес закусывал обстоятельно, не спеша, Марта – с аппетитом, и лишь Елене кусок с трудом лез в горло – Мендес ухитрялся не упускать её из поля зрения, и под этим сверлящим взглядом она чувствовала себя как на калящейся жаровне. Может, он просто гипнотизёр? Ей казалось, что сейчас он лишь щёлкнет пальцем – и ожерелье потянется к нему, таща её, как на аркане.

- Ты закусывай, закусывай! – шептала ей мать и  легонько толкала в бок.

- Я позволил себе сделать заказ заранее, чтобы продемонстрировать самое лучшее, хотя ресторан еще далеко не достиг апогея в искусности…- говорил он. – А теперь предлагаю выпить за самую красивую маму самой красивой девушки!

Марта пила, ела, смеялась – она перестала замечать, что Мендес только подносит стопку к губам, что Елена почти ничего не ест, и глаза её уже затуманились. Ей было хорошо, как никогда. Блюда приносили и уносили почти нетронутые. Вот банд ускорил темп, ритм обозначился чётче, люди потянулись  танцевать.

 Марта жадно глядела в зал, на Мендеса – и опять в зал, ей хотелось танцевать, музыка ударила по ногам, бушевала в груди. Мендес, казалось,  этого не замечал. Он не танцевал быстрых танцев, казалось, сто лет, и испытывал к ним отвращение.

 Он должен был пригласить Марту, но это было выше его сил. К счастью, какой – то молодой человек заметил её призывные взгляды и уже шёл к  их столику, скрывая робость за развязной походкой. Мендес отвернулся. Торжествующий кивок – и Марта уже в зале. Несмотря на выпитое, она двигалась легко и уверенно, заставляя партнера как следует поработать. Елена любовалась матерью, завидовала её беззаботности и умению расслабиться. И тут её сильно качнуло вперед, потом назад, это было страшно  смешно – она захихикала.

Развесёлая босса-нова  раскачивала её и требовала разрядки в движении, сброса всего накопившегося душевного напряжения. Это, конечно, не дискотека, но тоже ничего. Лицо её порозовело, помада неосторожным движением размазалась по подбородку, она притоптывала ногами в ритм музыке.

    Ещё час назад она пыталась  заставить себя спросить Живаго: зачем они ему, зачем он их мучает, что происходит? И натыкалась на колючую проволоку, которой окутывал её его взгляд. Сейчас  ей вдруг стало льстить ненасытное внимание сидящего напротив высокого, худого и бледного мужчины со странным угловатым лицом. Предметы потеряли чёткость, плавали в лиловатом мареве, и лицо напротив расплывалось, лишь горящие жёлтые глаза оставались чёткими, резко очерченными, властными и жадными. Она осталась с ними наедине. Чуждая обстановка, чуждый человек – что она здесь делает, зачем пьёт опять, улыбается? Нет, это не она, это её двойник, Анеле – да, Анеле!

    Музыка стала тягучей и томной. Кажется, Виктор пригласил Анеле танцевать – иначе, как объяснить, что его лицо вдруг оказалось близко, руки Живаго легли на её спину, словно раскаленные свинцовые гири. Она стремилась к движению – он её сковывал, словно охотник, схвативший добычу. Танец у них не получался. Хотя Живаго двигался легко, Анеле всё время стремилась выскользнуть, и при этом  лукаво улыбалась. Неужели это сделало вино, всего лишь вино?

    Чужое горячее дыхание с противным привкусом гвоздики опаляло её губы в каком-то сантиметре, худой белый палец, словно щупальце, провёл по её губам и подбородку, вытирая смазанную помаду. Она отклонилась, запрокинув лицо – и вновь неосторожно наткнулась на взгляд…

    В нём таился какой-то обман – она не могла понять, какой. Его глаза меняли цвет, становились то совсем прозрачными, то черными, будто в калейдоскопе. Этот калейдоскоп закружил Анеле, заманивая все дальше  в пропасть. Едва сдерживаемая страсть прорывалась во взгляде Виктора, искажала его черты, заставляла руки сжиматься все сильнее. И вот, наконец, этот взгляд клинком прорвал розовую пелену её обманчивого полусна. Анеле превратилась в Елену. Хмель разлетелся в клочья. Елене стало страшно. Она зажмурилась, по телу судорогой пробежала дрожь, ноги стали ватными, тошнота подкатила к горлу.

- Ой, мне надо в туалет! – сказала она, дрожа от внезапного холода, и упала бы, если бы не сильная рука Живаго. Дурнота прошла, Елена вырвалась и отвернулась, лицо Живаго моментально стало непроницаемым.
 
    Оба стояли посреди зала, тяжело дыша, словно боксёры на ринге после трудного раунда с не выявленными преимуществами. Живаго снова взял её под руку и решительно вывел из  зала, жестом указал на заветную дверцу  и приготовился  ждать. Елена, стараясь держаться прямо, гордо прошагала в туалет, радуясь, что на ней старые разношенные туфли. В туалете её стошнило мерзкой кислой жижей. Она плеснула в лицо холодной воды, ещё и ещё – тушь потекла, попала в глаз, глаз покраснел. Она умывалась до тех пор, пока не смыла всю тушь и помаду. В глазах прояснилось. Из зеркала на Елену смотрело ужасное существо с мокрыми патлами, красными глазами, опухшим носом, бледным ртом и тоскливым выражением лица. Зато тошнота прошла.

    Она вышла из туалета почти трезвая; какой-то парень с игривой улыбкой окликнул её и тут же хотел взять за плечо, но Елена так ощерилась на него, что бедняга шарахнулся в сторону и поспешно скрылся в зале. К Елене уже бежала встревоженная Марта.

- Видишь, мам, это ты виновата! - плаксиво сказала Елена. – Я-то не хотела пить…

    Живаго встретил их у входа в зал, окинул внимательным взором и мягко предложил вернуться к столику.

- Крепкий кофе освежит вас…- сказал он. Елена не хотела кофе. Она ужасно хотела попробовать здешние красивые пирожные – она видела их на ближайшем к кабинету столике, особенно те, которые с красной ягодкой, но снова идти через весь зал, оказаться рядом с этим…

- Нет, мама, нам пора домой! - сказала Елена твердо и стиснула плечо матери так, что та поёжилась. Что она заметила, что поняла? Она выглядела растерянной, расстроенной и виноватой – да, она почувствовала себя молодой, да, ей вновь захотелось пожить для себя, да, Елена могла бы и остаться ради  неё, она сама стольким ради неё жертвовала! О нет, нет, бедному ребёнку так плохо, на ней лица нет, как она могла думать о себе!

- Ваше слово для меня закон! – сказал Живаго. – Сию минуту отправляемся.

Марта улыбнулась, кивнула, поблагодарила за вечер.

    Они вышли в сад, он встретил их россыпью ярких огней, яростным рёвом саксофона из бара, и свежей росой на газонах.

    Живаго шутил и смеялся. Елена сидела сзади рядом с матерью, в приёмнике тихо бормотала музыка; кутерьма бликов, хитросплетение света и теней бросались с разбегу на лица, маскируя их истинное выражение.

- Ну что ж, -  произнес вдруг Живаго, обернувшись к ним и не глядя на дорогу. – Несмотря на некоторые… гм… технические неполадки, вечер удался, надеюсь, что и у вас останутся только наилучшие воспоминания. А теперь, я думаю, ваша очередь посетить мой дом, где я проживаю совершеннейшим холостяком.

    Елену словно током ударило.
 
– Нет! -  в ужасе вскрикнула  она. - Нет, нет, нет, ни за что!

Машина едва не врезалась в указатель. Живаго рывком выровнял её, скрежеща зубами. Улыбка гримасой застыла на его лице. Воцарилось молчанье. Машина неслась с бешеной скоростью, обгоняя, вылетала на встречную полосу - благо, авто было немного, ревела и истерично визжала тормозами. Мать и дочь испуганно жались друг к другу.

    Около дома Любомирских Живаго наконец-то заставил себя расслабить закаменевшие мышцы лица.

- Моё приглашение остаётся в силе, - он попытался усмехнуться. – Как только появится желание ответного визита – я к вашим услугам, мой дом в вашем распоряжении. А как вам понравится предложение  отправиться в выходные на пикник в горы, в мою охотничью хижину?

И, не дожидаясь вразумительного ответа в растерянном лепете Марты, он рванул машину, оставив женщин у калитки.

    Мендес снова выехал на шоссе, откинул верх. Машина полетела среди ночных садов. Впервые в жизни он потерпел поражение в игре с женщиной в начальном раунде. Первый раз буря противоречивых эмоций пронеслась в нём. Острая досада и раздражение сменились удивлением, потом острым желанием и бешенством, потом холодной решимостью. Быстрая езда, резкий ветер охладили его лицо и душу. Домой он вернулся за полночь почти спокойный. Да, он, пожалуй, погорячился, ничего страшного не произошло, не всё потеряно. Это всего лишь первый вечер. И не самый худший.

    В Риме его ответа дожидались агенты трёх фирм, но Мендес чувствовал, что он не в силах теперь уехать, надо найти замену.

    Гипноз натолкнулся на гипноз. При воспоминании об этом прихотливом, капризном изгибе рта, его детской пухлости, мягких ямочках на щеках, пугливом взмахе ресниц у него сводило мышцы, стон, похожий на крик раненого зверя, рвался наружу, руки судорожно сжимались, словно пытались схватить нечто ускользающее.

    Пока он не покорит эту взбалмошную девчонку, или не сломает,  пока не возьмёт её – силой или терпением – он никуда отсюда не уедет.

     В Рим поедет Хуан – да, он прекрасно справится. И ещё один этап закончится, лаборатория по производству синтезированной добавки наконец-то заработает, и он проведет первые испытания чистого ингредиента. Скоро его воля и сила будут диктовать десяткам, сотням, тысячам…

    Неужто он не справится с этой неподдающейся? Сердце Мендеса отчего-то билось слишком быстро.

    Начинался марафон преследования.