Емельян Пугачёв. Часть двадцать пятая

Взошёл на эшафот... С ним был Перфильев.
«На караул!» — Команда раздалась.
«Эх, жаль, мой брат, что мы лишились крыльев...
Задумка до конца не удалась...»

Перфильев был любимцем Пугачёва,
Огромный, крепкий, молча лев стоял.
Сутулый и рябой, но мощь — основа...
Последний страшный жизни миг настал.

«Прости меня, народ мой православный...» —
Последние известные слова.
Поклон земной, поход закончен славный,
За всё в ответе буйна голова.

Читали зычно манифест, молились...
И Пугачёв крестился на собор.
Две головы отрублены — скатились,
Свершил свои дела палач-топор.

Насажены две головы на спицы...
Отрубленные руки... ноги... кровь...
В смятении простой народ столицы...
Жестока казнь, она для многих — новь...

Отрубленные части на колёсах
Отправлены в четыре стороны.
Покрылись скоро инеем белёсым,
Но через день все были сожжены.

Развеян пепел над Москвой-рекою,
Могилы нет, чтоб не смущать людей.
Пишу и плачу над своей строкою:
Печален рок, заложник он идей.

Но долго страх ещё Россию мучил,
Дворяне опасались за себя:
«А что коль снова повторится случай?!»
Кнут повисал, бесправных не гнобя...

Запрещено упоминать о смуте,
Наложен на фамилию запрет:
«О бунте, люди русские, забудьте!»
Запрет был в силе много-много лет...