Колька, Моцарт, два гвоздя

(Как я провёл это лето)
-Поедем на родину, - сказал папа, и поднял передо мной указательный палец.
-А это как? Это куда - на родину? Что это?
Мы много ездили, - на концерты, в музеи, в дома отдыха. А вот чтобы на родину, - ни разу. И всегда ездили всей семьёй, а теперь мама решительно отказалась.
-Вы уж как-нибудь без меня. Я лучше в кухне ремонт сделаю. Там у вас надо будет воду носить, печи топить, стирать в корыте, полоскать на реке. Да и вай-фая там нет.
«Ладно, так и быть. Обойдусь и без вай-фая, - решил я. - У меня много игр закачано».
И принялся складывать в рюкзак ноут-бук, гейм-пады, джойстики, рули.
-Ещё обязательно возьмите синтезатор, - сказала мама. - И пусть он там музыкой занимается каждый день.
"Ну поиграю там какие-нибудь этюды. Папа всё равно ничего в музыке не понимает".
Когда мы выехали из города и начался лес, мне стало скучно глядеть в окно. Я надел наушники и включил игру. Папа сокрушался, что мне не интересны ни озёра, ни реки, ни церкви, ни поля, от чего сам он глаз не мог оторвать. А я не понимал, что в этом хорошего?
Мы ехали долго, весь остаток дня и ночь. Проснулся я уже в деревне.
Папа вышел из машины, раскинул руки и сказал:
-Дыши, сынок! Дыши!
А сам из багажника достал гвоздодёр и стал отковыривать доски с окон дома.
По дороге в это время ехал мальчик на велосипеде. Он остановился. Я подошёл к нему и спросил, как зовут.
-Колька, - ответил он.
А далее я услышал от него что-то непонятное.
-Цё волосьё-то не стрикци!
Смысл сказанного стал мне ясен только после того, как мальчик указал на мои волосы.
В это время папа позвал меня на разгрузку машины. Колька без раздумий принялся помогать нам. Мой синтезатор привёл его в восторг.
В доме я подключил инструмент к розетке и заиграл «В пещере горного короля». Ещё вчера я выступал с этой пьесой на итоговом концерте в музыкальной школе и мог исполнить даже с закрытыми глазами.
Кольке понравилось вступление на басах, - шаги в глубь скалы. Он утёр нос рукавом, оттеснил меня от синтезатора и пальцами пошагал по клавишам в подражание мне. У него ничего не получалось, тогда с досады он принялся колотить кулаками по клавишам.
-Давай научу, - предложил я.
Он оттолкнул синтезатор.
-Не тырычь! Я мужик, а не девка.
Наверно, разозлили его ещё и девочки, стоявшие на пороге. Он выбежал из комнаты.
А я опять заиграл, с поправкой на слух девочек, теперь уже «Маленькую ночную серенаду».
Краем глаза я увидел, как девочки на цыпочках прошли с порога в комнату и расселись на диване. А немного погодя услышал, как младшенькая громко сказала:
-Я писать хочу.
Старшая подхватила её и куда-то уволокла.
В музыкальной школе нам строго запрещалось останавливать игру. Если кашляют в зале – не обращай внимания. Забыл как дальше - пропускай, начинай следующую пьесу, но ни в коем случае не переставай звучать. И я играл.
Потом мы познакомились. Старшая была моя ровесница и её звали Таня. Голова у неё была повязана косынкой, а ноги босые. Две младшие были в резиновых сапожках.
Все вместе мы сели за стол, включили ноут-бук и стали резаться в платформер Краш Бандикут.
Под окном остановился трактор. Мотор трещал и заглушал звук в игре.
Мы выбежали на крыльцо. Папа стоял в кузове и сталкивал бревно. От удара по земле бревно гулко зазвенело. Звук был колокольным, я такого ещё никогда не слышал. Тракторист пнул бревно в бок и сказал папе:
-Сама матёра вам на заделье, Артём Васильевич. Суха да рокотна. Матицу тесать да сызнова чалить.
Папа достал из машины сумку с продуктами, и они с трактористом ушли в дом отмечать наш приезд на родину.
Нас с Колькой оставили во дворе, и чтобы не скучали, дали каждому по молотку и отсыпали из коробки гвоздей.
-Учитесь мужики! В жизни пригодится, - сказал тракторист. - А дальше непонятно. -Только не до базы мякайте. Чтобы потом подчаливать сподручнее.
Девочки, опять же как зрители, уселись на ступеньки крыльца. А мы с Колькой встали на колени перед бревном друг напротив друга и принялись забивать гвозди.
Мои длинные волосы спадали на глаза. Мешали. Я промахнулся. Удар пришёлся по дереву, и я опять удивился. Если молоток только щёлкал по гвоздю, то по бревну будто волна пробежала. Будто это вовсе и не бревно было, а толстенная струна.
Я не мог остановиться. Принялся выколачивать молотком по бревну - опять же вступление к «Пещере горного короля». И ползать на коленях вдоль этой струны.
Ближе к концу тоны повышались. Я ползал на коленках, искал нужный, и колотил. И так увлёкся, что не заметил, как передо мной наклонился Колька. Я увидел его разъярённое лицо. Он что-то кричал мне. Захваченный своей музыкой, я не слышал его, и продолжал отбивать ритмы по бревну. Тогда Колька своим молотком стукнул меня по лбу. Прямо так, глядя мне в глаза, прицельно тюкнул мне по голове. И продолжил высматривать, дошло ли до меня, понял ли я, что от меня требуется.
От боли меня прошибли слёзы, но я всё-таки не перестал делать своё музыкальное дело. И Колька бы, наверное, ещё раз попытался достучаться до моего сознания, если бы к нему не подбежала Таня и не вырвала у него молоток.
Потом Таня присела передо мной, раздвинула мои волосы, подула на лоб и сказала:
-Котыни - то свои прибери, а то как растрепужье какое.
Слова были странные, но я понял.
Когда я зашёл в дом, папа с другом детства шумно разговаривали и чокались рюмками. Только назавтра он заметил шишку на моём лбу.
-Это откуда?
-Упал.
-Осторожнее надо. Здесь тебе не Москва, - сказал папа.
На следующий день моё музыкальное бревно папа со своим другом топорами обрубили с боков и потом стали прилаживать к потолку на кухне. Они работали. А мне делать было нечего и я с утра до вечера резался в Краш Бандикут. А когда приходили девочки, то играл им всё, что помнил, или импровизировал.
Таня научила меня многим местным словам. «Порато», «баско», «затулье», «нежель». А «воронец» это, оказывается, вовсе не птенец вороны!
Но «своё волосьё я всё-таки не острикци» даже в Москве. Чёлка закрывала вмятинку на лбу.
В конце концов мне пришлось рассказать маме откуда она взялась.
Мама рассердилась. А папа засмеялся и сказал, что это клеймо останется теперь у меня на всю жизнь, как память о родине.