Зазря

   ...Желток луны в распущенном на сковороде неба белом облаке. Накрытый крышкой тумана, он потерял свою яркость, и сам собой улетучился аппетит, с коим прежде желалось откушать всё белое по краям, а после уж насладиться густым, немного липким солнечным соком...

- Тётечка, вы ж одна живёте, а я как не приду, вы в причёске, а на столе всё, как при гостях: по три вилки слева, по три ножика справа, да по две тарелки и ещё много всякой разной посуды. И фужеры, и рюмочки, и салфетки всех мастей. И не тяжело вам? Вы ж едва ходите по дому, сколь это сил надобно для возни! Нет бы...

- Нет бы что? - Перебивает меня с улыбкой тётя.                               
- Так без затей!
- Как это? - Любопытствует она, и отложив тетрадь, в которую по укоренившейся учительской привычке, записывала что-то удобным для чтения почерком.

- Да как-нибудь попроще бы! - Начиная горячиться, я теряю появившуюся прежде мысль. - Забыл!
- А ты не торопись. - Советует тётя. - Давай-ка я помогу припомнить. С которой буквы начинается то, что ты хотел сказать?
- Если б я знал, то и вспоминать не пришлось! - Чуть не плачу я.
- Есть один способ, он мне обычно помогает. Давай, произноси вслух алфавит, верная буква сама отыщет то, что нужно. Начинай!

   Я недоверчиво гляжу на тётю, но она столь уверена, что не смею, не думаю даже перечить, но послушно принимаюсь проговаривать вслух алфавит:
- А...бе...
Довольно скоро, на букве «г» я останавливаюсь и кричу: «Газета!!! Вспомнил!»

   Тётя с подозрением глядит на меня поверх очков:
- Газета?! Так я и думала! Ты предлагаешь мне порезать на газете в кухне провизию, быстро покидать всё в рот, а вместо кофе, запить водой из чайника, прямо через носик. Я не ошиблась? А после этой, с позволения сказать, трапезы, свернуть газетку и отправить всё в мусор?
 
   Я краснею. До меня доходит нелепость предложенного, но отчего-то киваю головой и прибавляю:
- Ну, что!? И стол чистый, и посуду не надо мыть.
- А руки? Об занавеску?
- Необязательно...
- Понятно, можно и об фартук. - Смеётся тётя. - Милый мой! Жить надо со вкусом, не наспех, не тяп-ляп, а так, словно кто наблюдает за тобой, и оценивает - достойно ли ты несёшь свой чин.
- Какой ещё чин?
- Обыкновенный, человеческий!

- Всё вы, тётечка, со своею учительской меркой... Это ж с ума можно сойти! Мы что, на сцене живём? Надо же и отдых себе дать!
- Какого ж тебе отдыха требуется?
- Ну, чтоб без пригляду, делай, что хочется!
- Из корыта с поросятами покушать или из лужи попить? Эдак, что ли?.. Впрочем, заговорились мы. Иди, мой руки, будем завтракать. Что тебе - чаю или кофе?..

   Обрадованный тем, что можно больше не ссорится, а молча пожевать, я бегу к рукомойнику и возвращаюсь к столу. На одной тарелке передо мной лежат сваренные вкрутую яйца. Разрезанные напополам, яркие, они напоминают картинку Млечного пути из детской энциклопедии. Тонкие кусочки чёрного хлеба, намазанные прозрачным слоем сливочного масла, разложены на другой тарелке, и, если сощурится, кажутся сухим осенним цветком. Редкие крупинки соли сияют поверх масла, как снег в лунную ночь. Луч солнца волнуется, трепеща в хрустальной горсти наполненного водой фужера, предвкушая очередной глоток, а чай сдержанно вздыхает, отдувается, и  ожидая, когда наконец подойдёт его черёд, рисует по воздуху белым карандашом.

- Тётечка, как у вас всё вкусно! - Совершенно искренне восхищаюсь я, и понимаю вдруг, что уже не раз ел то же самое, да как-то всё неинтересно, уныло. Чавкая и обжигаясь, на ходу или примостившись на табурете в кухне, брезгая тронуть усыпанный крошками стол, но даже не догадавшись смахнуть их... Я ел, не чувствуя вкуса... к жизни. Тратил её мгновения зазря.

   ...Желток луны в распущенном на сковороде неба белом облаке. Накрытый крышкой тумана, он потерял свою яркость, и сам собой улетучился аппетит, с коим прежде желалось откушать всё белое по краям, а после уж насладиться густым, немного липким солнечным соком...