Снова о Пушкине

Снова о Пушкине.
В Литинституте моей юности на каждом семинаре звучало имя Бродского. И других, многословных и заумных. Яростно спорили, подражали, эпиграфировали и просто графоманили под него и подобных ему.

А я после осеннего путешествия поняла, что все это было такой ересью и выспренностью, таким искусственным и ненастоящим.
Мы с мужем подошли в Святогорском монастыре к мраморной гробнице, дождались, пока отойдет группа туристов, так похожих на моих однокурсников и залетных персонажей с творческого семинара в Литинституте, и вдруг все стало так просто!

Как яблоки над каждым домиком внизу, как леса на соборе за спиной, как пятна извести на камнях перед могилой. Как железная табличка с именами погибших саперов. И как каменные древние кресты вдоль лесенки вниз, от гробницы.
И всё мне стало понятно - и то, что семинары освещались только улыбкой моего Мастера, Игоря Леонидовича Волгина, его связью литературы и истории, которую он создал, его светом уже взрослого, сложившегося человека, ученого, учителя, а если еще проще - отеческим светом, где и отцовство, и отечество неразделимы.

И все там, на могиле Пушкина - мрамор, камень вечности в человеческом понятии, золотые буквы, подновляемые каждым  поколением, как знак бессмертия, хотя бы на эти двести лет с лишним. Забавно, что Пушкина помнят столько, сколько существует типовая Америка. Один поэт или одно государство, забавно, и величие первого несомненно, константа, а величие второй доказывает каждое поколение американцев, новоявленных и тех, кто прожил чуть больше одного поколения под звездно-полосатым. И Бродского вышвырнуло именно туда, где став всемирно известным в узких кругах тех, кто читает стихи, он ушел в свою заумь и густословесные леса, но до самого последнего спазма мучил себя, язык, вывезенный контрабандой, близких и котов этим самым недостижимым - но так и не дозрел, не дорос, не дотянулся, не достиг - простоты. Бесчувственная словесная машина, вот кому он уподобился. Можете банить, но нельзя любить того, кто тебя не любит. А читателя Бродский не любит, он кичится своим интеллектом, не поднимая читателя, а принижая. А где унижение -какая же там может быть любовь?

И могила в Святогорском монастыре переживала свою историю, как и останки под ней; история то вскрывала кирпичный подклет, то устилала подход к нему минами, то обкладывала гранитом имперским. Но осталась только простота - и древние кресты ранние, и могила матери, прекрасной креолки, со скромной плитой и плохо читаемыми буквами, и золотые буквы имени сына, и все тут дышит одним - правдой житейского, мирского, прелестью живого и настоящего. И глубиной подвига, и историей всей русской настоящей духовности - оттого, что к этой могиле забегали в буквальном смысле этого слова люди, что мчались дальше, в смерть и бессмертие, - мальчики и мужчины той страшной войны, взбегали наверх и бежали вниз, и снова стремились туда, по пятам отступающей гниды, что думала сделать эту землю своей, а в результате потеряла все.

И я вспоминаю мраморную гробницу, и семинары, и имена саперов, и яблоньки, что стояли в эту осень окрест, усыпенные. Это слово - ведь и Арина Родионовна наверняка говорила так: Батюшка, яблоньки-то усыпенные стоят!

И это - то самое родство по слову, о котором писал Городницкий, важнейшее родство в жизни после родителей и детей.
Смешно, что Яндекс, как и другие "математические машины" не принимает такое простейшей слово "усыпенные" и переиначивает поиск, подгоняет его под знакомые ему алгоритмы, обрубает до матрицы, понятной ему. Математическая машина, будь она неладна, может запустить над Святогорским монастырем сложнейшие спутники и космические ракеты без участия человека, но неспособна никак принять для поиска такое простое слово "усыпенный".
Мечты о компьютере, мыслящем, как человек, - неосуществимы, потому что невозможно сплавить с железками, будь они хоть в миллиарды раз совершеннее, чем сейчас, это простейшее действо - мы не можем найти в яндексе слово "усыпенный" мгновенно, без корректировки поискового запроса, никакая Сири или Алиса не способна его расслышать или принять мгновенно, как это может любой прохожий, говорящий на одном с нами языке.
Вот то, что делает нас людьми - слово, что связывает меня, моего Димку, Пушкина, Арину Родионовну, Игоря Леонидовича, Владимира Владимировича Путина, патриарха Кирилла, всех, кто читает это сейчас - слово, знакомое каждому, на нашем языке. Не все слова остались с нами, многие со времен Пушкина ушли в словари, но то, что осталось - это и есть язык. Вместе с теми, что в словарях или ушли, канули. Живая река с камнями и перекатами, плотинами и половодьем. Вода жизни. Вода живая.
И Пушкин шел не к зауми и высокопарности, он о Бродском и в страшном сне не мог предвидеть, хотя, кто знает. Он уже тогда, когда Америка еще и не началась толком, писал на языке, которым сегодня мы говорим, писал тем языком, что ломает любые математические машины. Сказки Пушкина не способна визуализировать ни одна ИИ-машина, потому что они входят в плоть и кровь в детстве, они связываются с ощущением книжки в маминых или бабушкиных руках, с лампочкой в ночнике, с хрустом свежей простыни и теплом подушки, с запахом пирога, постуком коготков собаки, что пришла послушать, с темнотой зимнего вечера за окнами, с теплом батареи, с шагами прохожего за окнами, с чудом первого снега и болью ангины, с жаром температуры или с надвигающимся сном, который отгоняешь, лишь бы узнать - а дальше, дальше?
Пушкин, как и Дед Мороз, явление детства, но он не уходит, в нем не разуверишься. Он останется с тобой до конца. Ни один ИИ не может смодулировать твое видение его сказки. Ни одна комната спецэффектов не способна создать у тебя этот мир - чтения перед сном и воспоминания о нем, потому что тут все - цельное, единое, родное - тепло, книга, мама, запах, звук, слово - космос в твоей жизни, волшебный шарик, в который можешь вернуться, прикрыв на миг глаза.

А Пушкин не только сказки писал! И не сомневайтесь, ругался в сердцах теми же самыми словами, которыми сегодня мы ругаемся. Святым он не был, и слава Богу.

И снова я вспоминаю семинары в Литинституте. Той простоты, что была у Пушкина, не смог достичь никто, как говорил Мастер Волгин - жанр лирического бормотания и "слезь с броневичка" победили. И вздыхал.

Так зачем же было и есть это все - смутный институт, семинары, поездки, жизнь, чертов бессердечный Бродский ( а с сердцем у этого персонажа явно были нелады, особенно в литературе это заметно)?
Зачем?
Когда-то этот вопрос чуть не убил меня, и вернее, убил того, кто едва доучился в Литинституте, едва - потому что из последних жизненных сил, но сумел.

И вот много лет спустя, уже второй месяц я вспоминаю мраморную гробницу, язык не поворачивается назвать ее иначе.

Точка в пространстве, метка на Яндекс.Картах, одна строчка в любом учебнике литературы: "Похоронен в Святогорском монастыре рядом с матерью".
А в ней - все волшебство, которое я только могу вообразить, связь времен, Россия и ее история, ее народ - самый простой, у которого Пушкин во всем виноват, но с такой любовью это всегда говорится, никогда не говорят этого со злобой. И еще "Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!" И всегда с любовью - народной, человеческой, житейской, земной, понятной только говорящему на русском языке. Вот уж памятник нерукотворный! И - мальчики и мужчины, взбегавшие на холм перед тем, как отправиться умирать. И те, кто умер за этот холм, чьи имена встречают вас перед подъемом.
Разве можно за это умереть? - спрашивает наш век, век блогеров и хипстоты, дешевых тиктокеров и хайповатых хамов, пранкеров и лгбт, обколотых губошлепок и стервочек? Ни за что! - моя жизнь - мои правила, пошли на...
Но писал же другой - ему было за что умирать у Черной речки. Но писал же другой - молчат гробницы, мумии и кости. Лишь слову жизнь дана. Эта гробница - вот за что умирать, как ни страшно это звучит. Потому что это важно. Важно. Как могила мамы, бабушки, папы и отчима. Еще одна родная могила. Вот так.

И все волшебство, весь секрет - в этой простоте жизни и смерти, сбоя в математической машине, невозможности алгеброй гармонию поверить. Все в этой простоте - Батюшка, яблоньки-то усыпенные стоят!

Господи, как же я тебя люблю, спасибо, что довел до этих дней и этого понимания. Дай Бог каждому понять это, хотя бы почувствовать.