Письма из будущего 6

Знаешь, а ты перестала мне снится. Я совсем не вижу снов. Словно провалился в какое-то наваждение, и всё что происходит со мной, является сумасбродной игрой. Я не выхожу из своей комнаты, мрак за окном становится всё более могущественным. Мои костяшки пальцев покрылись гноем. Я бью ими в беспамятстве, и на мой судорожный крик прибегает сестра хозяйки, она часто приходит до рассвета, чтобы принести мне парное молоко. Мой выступивший пот она собирает в чашку. Я не спрашиваю зачем. Люди в периоды внешней агрессии совершают поистине животные поступки. Иначе можно сойти с ума. Слышал, что один малыш рисует испражнениями имя императора. Солдаты лыбятся, им это нравится. Усы у императора дорисованы ещё и мочой, их светло-коричневый цвет выглядит поистине дьявольским. Молоко во мне совсем не задерживаться, оно выливается наружу, как у мадам Дюссо.

Ходят слухи, что император позволяет себе экспериментировать со скрещиванием человека и зверя. Его хитрость и жестокость заставляет людей всё больше тянуться к религиозным наукам. Всё это делается по ночам, при свете свечей, чаще в подвалах. А перепившие стражи бродят как зомби, разыскивая беглых.

В каньоне стоит трупное зловоние. Я помню только твои груди. Их памятная тяжесть намного легче моего адского состояния. В полузабытье я сосу твою грудь, и мне становится так же сладко и безопасносно, как в детстве. Пусть даже если кто-то постучит палкой в окно, я не перестану быть в этом блаженстве. Вспомни, как евреи, маленькие и полуживые, держались за материнские груди и чувствовали тепло Бога. А где же наш Бог? В наших страданиях? Действительно ли он среди нас, как и обещал, или давший мне убежище просто не хочет нас обманывать? Мы, миллионы мучеников, за что и во имя кого мы страдаем? Чьими язвами покрываемся, забывши о воде и мыле? Кто он?