Подвиг царевны

Отрывок из романа "Хатти 3"
...Догамыс в очередной раз забежал в горящую конюшню и
исчез.
– Догамыс! Догамыс! – пытаясь перекричать дикие
вопли горящих людей, до хрипоты кричала царица.
Без сомнения, оставшиеся в конюшне и на сеновале
пленные были уже мертвы, ибо крыша давно
превратилась в пепел и посыпалась вниз. Это был
конец. Но не для меотского царевича, решившего
противостоять самой Смерти и вырвать из её лап
невинные души. Во всяком случае, не сегодня. Ещё не
известно, для чего он рождён и какими благими делами
ему суждено прославиться. Да и Удина  не собиралась
без боя отдавать в руки Смерти своего первенца.
Меотская царица пропитала свою черную бурку талой
водой, накинула на себя и без оглядки забежала в
конюшню. То, что она там увидела, трудно было
представить даже в самом страшном сне. С
наступлением огня многие женщины прижимались к
стене, спасая детей от языков пламени. Удушенные
дымом, они так и застыли с детьми в обнимку,
прислонившиеся к стене. Многие лежали на полу,
прикрыв своим телом детей. Некоторые тела были
обугленными, сгоревшими. А через треснувшую кожу
иных виднелась оголившаяся пунцовая плоть, с которой
капала желтоватого цвета сукровица. Догамыс лежал
прямо в центре конюшни. Удина прыжком дикой кошки
подскочила к лежащему в обмороке сыну и, подсунув
свои руки ему под мышки, выволокла из конюшни.
Вытащив из пекла сына живым, она ощутила скорбь и
радость одновременно. Сердце матери билось так
сильно, что уже не помещалось в груди. Удина за всю
свою жизнь много чего навидалась, натерпелась и
пережила. Она  прошла через множество смертельных
опасностей и ни разу не пала духом. Но сейчас,
позабыв обо всём на свете, царица Меотиды просто
сидела над сыном, где-то там, на краю света, и
рыдала от счастья, что подоспела ему на помощь.
– Догамыс! Открой глаза, сын мой! – причитала она.
Одежда парня была раскалена. Над ним витал густой
дым, казалось, он жарится на углях. Удина быстро
стащила с сына всю одежду до нижнего белья.
– Он весь горит, его надо остудить… – шептала она и,
пригоршнями хватая снег,  растирала тело сына.
Она уже не обращала внимания на то, что захватившее
крепость ассирийское войско почти всё истреблено
меотами и амазонками. Ей не было никакого дела до
того, что одна группа ассирийцев вырвалась из
жаровни и устремилась на восток. Сейчас весь белый
свет сошелся клином на троих дорогих ей людях: сыне,
дочери и муже.
Догамыс, очнувшись, отчаянно кричал:
– Там осталось много людей! Очень много людей.
Отпусти меня, – превозмогая боль, сковавшую всё его
тело, он пытался вырваться из рук матери.
– Всё закончилось, Догамыс. Закончилось. Успокойся.
О, мальчик мой, успокойся. – прижимала мать сына к
земле.
Лишь тогда Удина пришла в себя, когда поняла, что
сыну уже ничего не угрожает. Осмотревшись по
сторонам, она заметила Аладаму вдалеке. Царь меотов
почему-то стоял с опущенной головой и совсем не
радовался победе над захватчиками. Удина не получала
от супруга вестей больше четырёх лун. И, увидев его
живого, сразу вздохнула с облегчением. Еще утром её
душило какое-то предчувствие, и царице  казалось,
что из последнего похода супруг не вернется живым.
Потому она изо всех сил спешила к нему на помощь с
войском амазонок.
Но вот же, он стоит там живой и невредимый. Более
того, он разбил вражеское войско и освободил хаттов
от угнетения.
– А где Атиса? – вдруг что-то недоброе мелькнуло в
голове, и Удина вскочила. – Где Атиса? Вы её не
видели?
Все молчали и почему-то стояла нехарактерная для
победы тишина. Кто-то прятал глаза, а некоторые
смотрели на царицу, поджимая губы.
– Я спрашиваю, где Атиса? – Удина вдруг
почувствовала, что неведомая тревога вовсе не
исчезала никуда, а лишь притупилась на короткое время.
– Атиса ранена… – прошептала рядом стоящая амазонка.
Удина бросила на неё строгий взгляд, словно не
расслышала этих слов.
– Что? – пытаясь проглотить подступивший к горлу
ком, проглотив слюну, спросила Удина. – Где она?
– Там лежит. Иди к ней. А за царевича не беспокойся,
я прослежу за ним.
Представив дочь израненной, царица на мгновение
ужаснулась. У неё едва заметно подкосились ноги, но,
сделав пару неуверенных шагов, рванула с места,
собравшись с силами. Атиса, пронизанная стрелами,
лежала ничком. Царица, взглянув на дочь, мгновенно
побледнела. Только не это!
Только не Атиса. Она ведь не насладилась ею, не
уделяла ей должного внимания, не сказала даже
доброго слова, которого она так ждала. А теперь,
вот… Лежит на земле, не подавая никаких признаков
жизни. Удина переводила растерянный взгляд то на
супруга, то на дочь, уложенную на бурку. Аладама с
дрожащим подбородком и угрюмым выражением лица стоял
над ней, жадно хватая воздух и держась за грудь. Он
не хотел верить в то, что теряет свою красивую,
такую юную дочь, и боль раздирала меотского царя
изнутри. Удина опустилась на колени и погладила дочь
по голове. Она была ещё жива...
– Вытащите стрелы, ей же больно, – в ужасе
простонала Удина, обращаясь к полевым лекарям.
Умом она понимала, что если вытащить стрелы, то
хлынет кровь и Атиса тут же уйдет. Но сердце матери
не было готово к такому испытанию. Испытанию
дочерью. Той, в ком Удина видела и узнавала себя. В
своём повторении. Ведь царица Удина была первой
свободной амазонкой, которая видела своих детей при
рождении и даже имела возможность держать их на
руках, воспитывать дочь и знать её в лицо. И это
было нечто другое, непривычное, неизведанное. Это
была особенная любовь и ощущения, которые она долгие
годы держала под замком, как и подобает амазонке. И
лишь недавно она осознала, что является ещё и
матерью. А теперь вынуждена попрощаться со своей
частичкой. Вот для чего воительницы не знали своих
детей. Вот она, великая мудрость империи амазонок.
– Крепись, госпожа. Лучше поговори с ней напоследок,
– сказала знахарка и отвела в сторону окруживших
царскую семью воинов.
– О, моя девочка. О, моя храбрая малышка. Чем я могу
тебе помочь? И зачем только я взяла тебя с собой,
моя красавица? – Удину трясло, будто кто-то вырвал
ей сердце и через образовавшуюся зияющую дыру гулял,
сотрясая её тело, ветер.
Вдруг она ощутила какую-то неизвестную доселе боль,
что, проникнув до мозга костей, выедала всё нутро. У
царицы отнялись руки в плечах и она почувствовала,
будто что-то рухнуло внутри, и вездесущая скорбь
подступила в горлу, вызывая тошноту. Она дважды
отдала бы свою жизнь сейчас, лишь бы её единственная
дочь осталась жива. Удина хотела кричать на всю
округу, чтобы все знали о её тяжелой утрате и
невыносимой боли. Но не пристало меотской царице и
амазонке так себя вести. И она вынужденно терпела.
Да и к чему пугать бедняжку, лежащую при смерти?
– Крепись, – заметив крайнее состояние супруги,
Аладама коснулся её плеча. – Держи себя в руках.
– Мать моя... – раздался тихий голос девушки.
– Что, мой свет? Слушаю тебя, моя единственная… –
нагнулась Удина и бережно коснулась лица Атисы.
– Пожалуйста, никого не вини в случившемся, и себя не
кори. Я сделала так, как посчитала нужным. Нужно
было спасать царевичей. Вырвали бы древо с корнями,
хатты исчезли бы с лица земли. Я не могла этого
допустить.
Услышав слова дочери, Удина тихо разрыдалась.
– Мне посчастливилось родиться твоей дочерью – самой
красивой и воинственной женщины. А самый сильный и
храбрый мужчина был мне отцом. Я довольна своей
участью. А если я ненароком обидела вас, простите
меня... – не в силах поднять век, тяжело шептала
Атиса.
– Не говори так, душа моя. Я тебя не отпущу. Не
хочу. Я не насладилась тобой. Пожалуйста, Атиса, не
говори так, – разрывалось сердце матери.
– Не плачь, мама. Погладь меня ещё немного, лучшего
добра я и не прошу у небес, – еле шевеля языком,
прошептала Атиса.
– О, моя черноглазая, смелая девочка. О, моя чистая
душа, как же ты возвысила нашу честь своим
поступком. Ты достойная дочь царской семьи. О,
солнечное дитя моё! – Удина прижалась щекой к голове
дочери и одарила поцелуями.
Согревая коченеющее тело дочери, Удина роняла
крупные горячие слезы  на лицо Атисы.
– Отец мой. Я замёрзла, – прошептала Атиса.
Аладама уже не мог себя сдерживать, хоть сам и
подбадривал супругу. Он присел рядом с Атисой и
положил свои горячие руки промеж стрел на плечи
дочери. Это всё, что в данный момент мог сделать
царь с раскалёнными от горя глазами.
– Сейчас я согрею тебя, моя красавица. Сейчас, сейчас.
Атиса тяжело вздохнула в последний раз и притихла
навеки.
Удина знала, что раны дочери смертельны. Она
надеялась на чудо, что Великий Бог Души, проявив
милосердие, ниспошлет им живительный эликсир. Но
когда Удина поняла, что Атиса заснула вечным сном,
она вытащила из тела дочери все стрелы и прижала её
к своей груди. Удина, покачиваясь из стороны в
сторону, убаюкивала дочь, провожая её в последний
путь.
– Спи, души моей отросток. Не дозрев сорвавшийся
листочек. Бесценная моя девочка, с чистым сердцем.
Самая смелая. Самое дорогое богатство, подаренное
мне Богом Души. Как же я поздно это поняла.
Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, прости… –
шептала она.