Подонки Ромула. Роман. Книга первая. Глава 4

                ГЛАВА IV.

      Из атрия послышались окрики, грохот  калиг1, испуганный чей-то, хриплый от волнения голос. Оторвавшись от книги, трибун прислушивался, в ожидании, пока в таблин не втолкнули растерянного, щуплого странника в поношенном, видавшем виды, сером плаще. Серой была и клочковатая его борода - то ли от пыли, то ли из-за густой проседи.
      - Кто такой? - негромко спросил трибун.
      - При горящем, как говорится, взяли... С письмом! - радостно доложил Ювентий. - Так на двуколке своей разогнался чуть в дом не влетел!
       Трибун хмуро оглядел задержанного, встал, отложив Цезаревы «Комментарии» на сиденье, протянул руку:
     - Дай-ка взглянуть!
       Ювентий передал ему свиток с болтающейся на шнурке печатью. Трибун осмотрел ее внимательно, сорвал и, отложив к «Комментариям», стал разворачивать манускрипт…
      - Не письмо - трактат целый!..
      Шагнул к задержанному и уже посуровей спросил:
      - Кто такой?!
      - Децим Воконий, сын Квинта. Из местных… Колонист.
        - Одна компания! - усмехнулся Ювентий.
        Трибун покосился на него строго, чтобы не встревал.
        - Какая компания? Один я ехал, решил по пути письмо завезти, чтобы потом от хозяйства не отрываться. Надел немалый, а рук недостает… - оправдывался задержанный.
       - Молчать! - резко оборвал трибун. - В глаза смотреть!Отвечать на вопросы! Откуда письмо?
       - Так… Новий Нигер просил передать. В Риме в цирке Фламиниевом его встретил… - задержанный часто моргал, щурился на подставленный к его лицу фонарь. - Большой человек, сенатор. У него тут виноградники на склоне, сразу за буковой рощей. А вилла - ближе к Авсоне2…
       - Виноградники?.. Вилла, говоришь?.. - гвардеец покосился на Тирона. - Далеко?
       - Справа от Аппиевой дороги, не доезжая Фундий3, милях в шести. - с готовностью пояснил задержанный.
      Трибун обернулся к заглянувшему на шум Лигурию:
      - Людей туда! Проверь, нет ли чего подозрительного.
      - Слушаюсь! - бодро откликнулся центурион, кивнул, стоявшему позади солдату и тот кинулся выполнять приказание.
      - «Вот, несчастье! - думал Тирон. - И Луция втравил! Жена его там, дочь… И, среди ночи, ищейки эти нагрянут!» - поежился и знакомая, жгучая волна стыда нахлынула, захлестнула так, что нечем стало дышать и тошнота подступила к горлу. Хотелось зажать уши, глаза… Ничего этого не видеть.
       А трибун мерил шагами таблин, грозно поглядывал на Вокония.
   - Домой, значит, спешил? В третью стражу4? В такой час только разбойники по дорогам бродят… Да бунтовщики!
   - Я из Остии, на триреме купеческой плыл! - возразил задержанный и лицо его тоже сделалось серым. - Солнце уже садилось, когда в Синуэссе5 высадился. У них расписания нет. Повозку нанял, погрузился и… Пока доехал!
   - Тоже, значит?.. Купец! - презрительно усмехнулся трибун.
   - Поселенец я! - Воконий прижал руку к груди. - Нас тут в округе,
почитай, без малого, две когорты Десятого!..
   - Так ты Жаворонок6? - трибун приостановился, вглядываясь в лицо задержанного с интересом, а, пожалуй, и уважительно. Даже позволил себе пошутить. - То-то я смотрю… Кто это он нам тут так красиво насвистывает?
   - Не насвистываю я! Говорю, как есть! - хмуро отозвался Воконий, и лицо его было уже не таким серым, а может, отблеск фонаря сделался красноватым.
   - А что ж такой затравленный? - тихо спросил трибун.
   - Станешь тут затравленным! - проворчал Воконий. - То неурожай, то грабители бочки по дорогу отнимут. Делегаты из действующих войск… Рыщут повсюду, к наделам приглядываются… Чтобы нас, значит, с земли нашей кровной согнать!..
   Трибун обернулся к Ювентию:
   - Что у него в повозке?
   - Заступы, грабли, колеса какие-то… - пожал плечами корникулярий. - Инвентарь, словом.
   - Неужто из самого Рима? - удивился трибун. - А почему поближе, по соседству где-нибудь, не купить?
   - По соседству, в Теане7, к примеру, втридорога дерут. - вздохнул земледелец.
   - Ну, а с этим соседом ты хорошо знаком? - трибун кивнул в сторону арестованного.
   Воконий прищурился, разглядывая сидевшего в тени Тирона. Увидев на нем  цепи, нахмурился:
   - Нет, прежде не доводилось.
   - А ты повнимательней присмотрись… - попросил трибун и ткнул солдата с фонарем. - Посвети-ка!
  Солдат вытянул руку с фонарем над Тироном. Воконий всмотрелся… И вдруг мохнатые брови его вскинулись, в глазах сверкнуло что-то поразившее его радостно... Но лишь на мгновение. Обернулся к трибуну - такой же угрюмый, безразличный ко всему окружающему.
   - Нет. В первый раз вижу. - и тяжело вздохнул.
   - Может,  похож на кого? - настаивал трибун. - Не показалось?
   Воконий глянул без всякого подобострастия и отчетливо произнес:
   - Когда кажется, я плюю!.. Три раза через левое плечо. Потому что… - и тут, окрепший внезапно его голос, дрогнул. - Не бывает на свете… Чудес.
   - Уверен? - трибун пристально вглядывался ему в глаза.
   - Не бывает, командир. - качнул головой ветеран, стараясь не встречаться с ним взглядом.
   - Может ты и прав… - нехотя согласился трибун и распорядился. - Накорми гостя, Лигурий! Можно и по чаше употребить. Только не увлекайтесь… Вольно, Децим! Иди, отдохни с дороги. Там решим как с тобой поступить…
   Центурион глянул на задержанного почти по-приятельски, кивнул в сторону атрия, и они вышли. Трибун развернул свиток с письмом и, покосившись на Тирона, громко прочел:
   - Скромный квесторий8 Луций Новий Нигер шлет привет Марку Туллию Тирону - надежде Рима и окрестностей. Если ты здоров, я здравствую!..»
    Опустил свиток, глянул в сторону арестанта озадаченно, но ничего нового в нем не обнаружив, осторожно поинтересовался:
    - Я тоже римлянин. А в окрестностях семья моя недвижимостью кое-какой владеет, но до сих пор никаких надежд на тебя не возлагал. Как-то обходился. А Нигер этот… Он что имеет ввиду?
    - Да шутит он просто… Я историю Союзнических войн9 собрался писать… Вот, он и надеется, что я открою там что-то… О чем раньше не предполагали.
    - А ты, и в самом деле, откроешь? – заинтересовался преторианец.
    Звякнула цепь, Тирон протянул к нему руки в оковах
   - Теперь - едва ли…
   Трибун качнул головой, молча соглашаясь с этим доводом.
   - А сколько Новию твоему лет?
   - Мы не так близко знакомы. - солгал, на всякий случай Тирон. - Где-то за пятьдесят…    
   - Дальше квестуры, значит, не пошел, высших магистратур не удостоился? Не такой уж большой человек…
   - Его личное дело! - отрезал Тирон.
   - Для государства в карьере его граждан ничего личного нет. И быть не может! Потому что только карьерами этими оно возвеличивается. Или разрушается и гибнет…
   Тирон вскинул голову, глянул удивленно.
   - Думаешь, если преторианцы, так только стены лбом прошибаем? - усмехнулся трибун. - А подкапываться? А перемещаться скрытно? Как Цезарь в «Комментариях» я бы, конечно, не смог. Фантазии маловато. До сих пор, по зашоренности своей, думал, что отчет о боевых действиях - это и есть отчет. В смысле отчетливости. Чтобы не только участники, но и все прочие могли точную картину видеть и анализировать на будущее… Выходит, Цезарь совсем по-другому это понимал. Что ж… Так, видимо и идут к звездам. А я - всего-то - войсковой трибун. Теперь, правда, - гвардейский. Но до легата не дотянуть. На подхвате. Тебя, вот, выдергиваю. Вместо того, чтобы легионы по фронту двигать. Не судьба. Но это не означает, что в остальном я полный профан, и от всей… Злободневности нашей заклятой  ничего в голове не оседает. Я - что? Не понимаю, кем был для Рима Цицерон и во что превратился сынок его, Марк – собутыльник всего Велабра? Или не знаю, к примеру, кто такой Луций Новий - старый судейский крючок…
   - Вовсе он не крючок! - вступился за друга пленник.
   - Конечно. - легко согласился преторианец. - Скромный квесторий! Следователь сената по особо важным делам. Главный римский сыщик. И что же он пишет? Не возражаешь, если прочту вслух?
  Тирон только плечом повел, стараясь не звякнуть цепью.


                *         *
                *

     - Арбитр, а гостю слова сказать не даешь! - пожаловался Аттик. - Про тех же самозванцев. Главное их оружие - доблесть. Но только чужая. Явленная другим и уже признанная народом.
     - И за кого они себя выдают, твои самозванцы? За Помпея Магна? Клодия, того же? Или Милона, камнем  со стены убиенного? - насмехался Меценат. - Что ж, разберемся, разоблачим. Только если библиотекарь твой что-то по этому делу знает, уверяю, куда больше осведомлен младшенький Марк Цицерон, в чьем имении и обретается упомянутый субъект. Так - чего проще? Пошлю людей, отыщут голубя в борделе каком-нибудь и доставят без промедлений. Даже к столу можем его приобщить, если не возражаешь. Я, так и быть, потеснюсь. Если, конечно, он… На ногах еще держится.
    - То, что знает младший Цицерон - его личное дело! - отрезал Аттик. - Разве что, собутыльников его может интересовать. А оттого, что знает этот… Библиотекарь… Судьба Рима зависит!
    - Новый диалог сочинил? Что ж… Обсудим вместе с автором. Если чего не поймем - сам же и разъяснит. - Меценат поправил на голове венок, снял серебряную крышку с блюда устриц, жестом предложил Аттику угощаться. - Свежайшие. Прямо из Лукрина! - а для успокоения гостя и содействия его пищеварению добавил. - А если он что непотребное позволил, самозванцев каких-то приплел, можно и покарать, чтобы другим неповадно было.
      - Марк Туллий - фамильное. А назвали Тироном10. То есть, новобранцем.  - уточнил Агриппа. - Занятно. Особенно для знаменосца нашего судейского…
     - Имя не Марк, Квинт, брат его, дал. Это я потом объясню, - отмахнулся Аттик.
      - Военное, военное имя! Поблагозвучней гороха-Цицерона. - одобрил Меценат, извлекая из раковины устрицу. Дожевывая ее, пообещал благодушно. - На Крит вышлем. Обычная процедура. - и вдруг рассердился. - Именно - обычная! Рутина, которой я каждый день с раннего утра занимаюсь. И сыт ею по горло! Понимаешь, Тит? Сыт! А ты мне опять ее скармливаешь! - выговаривал он гостю, не забывая расправляться с устрицами. - И когда? Я жизни радоваться хочу! Общением дружеским наслаждаться! Ну, не виноват я! Не виноват, что должность моя такая - префект! Я еще и человек! И ничто человеческое мне не чуждо! Вот уж верно сказано… И зять твой не повинен, что империем облечен - который уж год войсками на суше и на всех морях командует!.. Мы не напрашивались, Тит, так сложилось, Гай уговорил… Разве ему откажешь? Но и мы – люди! Ты вот Эпикура помянул! Так дай же и нам хоть каплю блаженного покоя! Хоть глоток свободы и независимости от чужого дерьма, которое и без тебя, клянусь Геркулесом, постоянно, отовсюду наваливается! Хватит, молю тебя, на сегодня самозванных библиотекарей! Дай душе отдохнуть! И, если уж отдыхать, то по-настоящему! Музыки хочу, акробатов, плясуний сирийских, в конце-концов!.. - похоже, терпение его действительно иссякло - потянулся рукой к шнурку, свисавшему с колонны слева от его ложа.
  Но Аттика это не образумило:
 - Можно и плясуний. Не только сирийских, но и греческих, Гарпий11 эринний12, к примеру, что больше нравится! Или уж, лярв13 зови из родной, отеческой преисподней. Да их и звать нечего - вот они!
Рядом уж, наготове!.. Чтобы всех нас тепленькими тут передушить.
   Меценат невольно обернулся, заглянул в сумрак, сгустившийся  позади колонн, окаймлявших триклиний. Но, ни притаившихся там злобных лярв, ни лемуров14, ни жутких хвостатых химер, конечно, не обнаружил. Лишь отражения ламп - размытые золотые огоньки – мерцали на черном мраморе, смиряя душу уютом, навевая ту самую. безмятежность, о которой так мечтал, задерганный бесчисленными заботами римский префект. Глянул на друга - бледного, даже при, рассеянном ониксом, мягком свете, исхудавшего в тех же неустанных трудах и заботах о благе отечества. Оглянулся на Аттика, хмуро нахохлившегося на своем ложе… И рассмеялся.
     - Да он просто издевается над нами, Марк! Но так даже интересней. - чувство юмора никогда его не покидало.
     - А тебе не интересно было бы узнать, откуда, вообще, взялся этот Тирон? - обиженно спросил Аттик.
   - Если откровенно - нет! Но учитывая, что ты, достойнейший, так глубоко внедрился в генеалогию этого сына земли. Из уважения к трудам твоим, затраченным на раскопки… - Меценат снисходительно кивнул, но смех, все же, не сдержал. - О, боги!... Готов выслушать.
   - Он не сын земли. Его на Бычьем Рынке16, у Молочной колонны17 подобрали. - таинственно сообщил Аттик.
   - Выходит, Цицерону за библиотекаря своего и платить не пришлось? Из экономии еще и подкидышей по Риму собирал? - в полном восторге, Меценат прихлопнул ладонями по подушке.
   - Я же сказал. Его Квинт, брат Марка нашел. - уточнил Аттик.
   - Ну и что? - Меценат тер, слезившиеся от смеха, глаза.
   - То, что отцом его мог быть кто угодно! - понизил голос Аттик.
   - И матерью тоже! - печально кивнул Меценат. - Вот, Марк, к чему легкомыслие, кокетство женское приводит! Отцом кто угодно стать может! Раб, отпущенник… Даже в самом благородном семействе - гарантий никаких! Удивляюсь, как еще Рим стоит? - и обернулся к Аттику. - Законный, значит, супруг отпрыска не признал, в гневе праведном ублюдка с земли не поднял18. Хоть на это мужества хватило! Не покорился развратнице своей, головы в плечи не втянул. А родной папа удовольствие получил и скрылся? Хорошо, что уведомил, Тит. Не фрукт заморский - коренной квирит. Это меняет дело! Не на Крит, значит, а подальше, в Понт19, к армянам куда-нибудь вышлем. А то ведь как бывает? Отыщутся родственнички и
сразу - пороги отбивать. С прошениями о помиловании или смягчении режима.
   - Нельзя его никуда высылать! - вскрикнул, страдая душой Аттик.
   - Что же мне, в карцер Мамертинский20 его бросить? - удивился префект. - Не узнаю тебя, Тит!, Откуда такая жестокость? Марк, а ты, что молчишь?
    -  Сказать нечего. - вздохнул Агриппа, кивая на Аттика хмуро и укоризненно. - Его послушай. Если заговорить решился…
   Подкатив к столу резную, с золотыми вставками, тележку, раб приподнял крышку над патиной, как бы, представляя на суд хозяина тушеных с аспарагами21 черных дроздов, от которых поднимался ароматный, густой пар. Но тот даже не взглянул - не до дроздов ему было:
    - Да у меня от него уже голова кругом!
    - Головоломку эту, друзья вместе надо решать. Немедленно. Противодействуй началам, Гай! Чтобы новой всеобщей бойни не вышло! Потому что… - Аттик бросил тревожный взгляд на раба и утешившись мыслью, что тот глухонемой и, наклоняя голову к Меценату спросил вполголоса. - Знаешь, кто настоящий его отец?
    - Кто? - прошептал префект, завороженный этой таинственностью.
    -  Цезарь. - Аттик смотрел ему в глаза, словно приговор объявляя.
    - Ты слышал? - Меценат весело обернулся к Агриппе. - А Гай наш лет на пятнадцать моложе!
    - Я не о Гае… О старшем Цезаре говорю. - свистящим, страшным шепотом уточнил Аттик. - О Божественном Юлии!
   - Что? - у Мецената глаза округлились. Глянул растерянно на Агриппу. - Есть доказательства?
   - Неопровержимые. - кивнул Аттик. - Столько лет собирали…
   - Кто? - тревожно вскинулся префект. 
   - Многие. - уклончиво ответил Аттик. - Кто самостоятельно, из любопытства… Кому Цезарь поручил. Но все они опоздали. Лишь в мартовские иды доставили ему отчет. Как раз когда он в курию Помпееву22 входил. Так с табличкой этой в руке и погиб…
   - С какой табличкой? - Меценат прищурился недоверчиво.
   - Кленовой, в одну дощечку. Там и написано… Всего одна фраза.Бессмысленная для непосвященных. - Аттик раскинулся на ложе поудобней, польщенный столь пристальным вниманием к каждому его слову.
    - Что за фраза? - впился в него взглядом Меценат.
    Аттик открыл плоский пенальчик красного дерева, лежавший до сих пор незамеченным на его ложе, достал, потемневшую от времени, табличку в простой кленовой рамке и протянул префекту:
    - Вот она, табличка та самая…
    Опасливо, словно боясь обжечься, Меценат раскрыл ее, поднес к глазам и прочел вслух: «Установлен. Секретарь Цицерона - Тирон. Нигер.»  Всего четыре слова и подпись?
    - Да. - Аттик кивнул с чувством твердой уверенности. - Но Цезарь полжизни на это положил. Не то, что всех осведомителей платных… И погребальные коллегии23 с тайным их аппаратом, и тех, что в Большом цирке от тотализатора кормятся - весь криминалитет римский на уши поставил. Еще со времен Клодия Пульхра. А когда Милон с Клодием покончил и остатки его банд в руки Фульвии*, вдовы его безутешной, перешли - она по всему Городу ту паутину плела. Уж очень весомый приз Божественный наш установил. А во второе свое консульство, сразу после Фарсала, увеличил его до десяти миллионов сестерциев. Представляешь? И выдать клялся не медяками, в новых своих золотых ауреях24. Но не успел. Судьба-насмешница! Тем, кто докопался до истины, так ничего и не перепало…
     - Это правда? То, что он говорит! - Меценат обернулся к Агриппе.
    Но и главнокомандующий тоже в полной растерянности пребывал:
     - Расследовать надо…
   - Да вы только на него взгляните! - посоветовал Аттик. - Сила доказательств определяется их вескостью, а не количеством улик.
   - Боги бессмертные! Сколько раз встречал! В голову не приходило. - задумчиво произнес Меценат, закрывая и, как бы, невзначай откладывая табличку подальше, за свои подушки - А кто же мать?
     - Сервилия, сестра Катона - кто же еще? Кого из всех своих пассий он до самой смерти не забывал? - довольный собой, Аттик даже вина пригубил. Закусил скромно - двумя оливками и кусочком сыра - истинно по-римски.
      - Она знает? - тревожно спросил Меценат.
      - Откуда? Приз, вместе с божественным любовником в Лету25 канул. А сама она… - Аттик развел руками и криво усмехнулся. – В ее-то годы! Чем вознаградит?
  Меценат все присматривался к нему, но поскольку Аттик притих отщипывая еще один крохотный кусочек сыра, стал рассуждать самостоятельно.
   - Но ведь это и не сам Новий. Кто угодно мог написать. И когда угодно! - в задумчивости он на мгновение даже глаза прикрыл. И снова впился взглядом в Аттика. - Откуда она у тебя?
   Отвечать на этот вопрос Аттику совсем не хотелось. Дожевав сыр, тщательно промокнул губы салфеткой, крутнул змейку на пальце, что, видно, уже входило у него в привычку, набрал побольше воздуха и, наконец, решился:
   - От Фульвии. Можно сказать, из рук в руки. Если уж она что утверждала, сам знаешь… В ней ведь ничего женского не было, кроме тела. Да и от мужей своих - от Клодия, Куриона*, Антония - все что могла почерпнула. Вернее, все, что хотела, то есть самое опасное, как для окружающих, так и для государства. Она и поведала… Когда табличка эта, вместе со всем достоянием Цезаря, в руки Антония попала, тот сгоряча решил, что это с убийством связано - коль на трупе нашли. Хотел было, из ненависти к Цицерону весь заговор на него повесить, да отвлекся - казну Диктатора надо было из храма Опс26, грузовыми лектиками изымать. И все записи из дома покойника. Скрытно и незамедлительно, пока Кальпурния* не опомнилась, над мужем рыдая. Да так, чтобы народ римский кражи не заподозрил. Серьезная войсковая операция была. Около полумиллиарда сестерциев выгреб! И никто не знал, пока Гай наш с  претензией к нему не заявился. Но это уж… Вы и сами присутствовали.
    Аттик потянулся к столу, как бы завершив свое сообщение, но Меценат не позволил себя провести:
   - Что ты мне зубы заговариваешь?! Будто я Фульвию не знал! Так она табличку тебе и отдала, если известно, что та в руках убитого побывала! Мигом бы на торги через третьих лиц выставила. И такую цену бы заломила!.. Но я, например, первый бы купил. Для Гая того же. В память об отце.
   - И я бы не отказался. - поддержал со своего ложа Агриппа. - Если бы банкиры с откупщиками не опередили. Ты уж прости, Тит, но я тоже все думал и… Понять не могу - как эта табличка у тебя оказалась?
    - Отвечай, Тит! - потребовал префект. - Дело государственное.
    Аттик поерзал на подушках, покрутил змейку на пальце, но деваться был некуда – начал осторожно:
    - Фульвия, как известно, в Сикионе27 скончалась… - и умолк.
    - Известно!. - усмехнулся Меценат, кивая затылком на Агриппу. - После того как, этот самый, твой зять, осадив легионами Перузий28, полгода на строгой диете ее продержал. Вот и метнулась в отчаянии к мужу. Только Антоний едва ли мог чем-то ей помочь… Особенно, вместе с Клеопатрой.
    - Да, Гай, что верно, то верно. Именно в отчаянии. - подтвердил Аттик.
    - А дальше что? - не поддался льстивой его угодливости префект.
    - И я там… Случайно оказался. - признался Аттик, уводя взгляд в сторону.
    - Вот оно что! - Меценат даже присвистнул. - А с чего это она так скоропостижно скончалась? Только что к мужу рвалась, как говорится «убранством себя изукрасив29». И вдруг!..
    - Я деньги свои выбивать ездил. С консульства Цицерона еще Сикион мне задолжал. Картины, статуи в счет процентов умоляли принять. - оправдывался Аттик, поглядывая на зятя с явной опаской. -  Измучили меня эти переговоры…
    - О негоциях твоих после!.. Про Фульвию… Объясни! – потребовал префект.
    - Да что объяснять? - потупился Аттик. – Слегла она там с болями в животе и лихорадкой. Я как старый знакомый зашел проведать. Врача своего привел. Тот осмотрел, с местными эскулапами посовещался. Воспаление в кишечнике, говорит, в отростке каком-то - надо удалять. И Фульвия не в себе, тоже кричит: режьте! Уж очень решительная была… А я отсоветовал. Какой, спрашиваю, у лекарей  главный постулат? «Больному не навреди». А вы сразу - резать. Попробуйте желудок сперва промыть, клистир хороший поставьте. Теплый, с травами. Может и пронесет…
     - А, говоришь, Эпикур! - восхитился Меценат. - Одного не пойму, чем этот случай для тебя от истории с Брутом отличался? Там ты устранился, а здесь… Позволил себе выступить… В роли Судьбы. – Впрочем, - он великодушно отмахнулся. – Дело прошлое. Главное отечеству помог! Не помри тогда Фульвия, как бы Гай сестру свою за Антония выдал? А ведь на их браке весь хрупкий наш мир чудом пока еще держится. Несмотря на македонку.
   - В том-то и дело! – оживился Аттик, почувствовав нежданное одобрение. - Зачем она к мужу мчалась, эта волчица? По ласкам его соскучилась? Она табличку и еще некоторые предметы ему везла! Чтобы Рим на дыбы поднять!
    - Так Антоний знает? - встревожился Агриппа.
    - Нет, Марк, не успела она. Такую тайну… Ни морю, ни гонцам не доверила. Хотела с глазу на  глаз… Чтобы проникся как следует и действовал с ней заодно. И уж, конечно, без египтянки.
      - Двух зайцев сразу думала убить? Вернее, больших слонов. –  кивнул Меценат. – На нее похоже. Так она еще что-то везла? Кроме Новиевой таблички? Кстати… - добыв из-за подушек, издали показал табличку не Аттику почему-то, а Агриппе. - Не против, если она у меня полежит?
     - Да сколько угодно! - тому было все равно.
    Проводив табличку, исчезающую за шелковыми хозяйскими подушками, цепким, косым взглядом. Аттик вздохнул с горестным сожалением, но требовать ее назад не решился.
    - Тебе видней, Гай..! Ты - власть.
    Порывшись в складках туники, вытащил решетчатый золотой шарик на шнурке и протянул префекту:
      - Вот. Буллу30 эту еще везла.
      Меценат взял шарик двумя пальцами, встряхнул. Внутри что-то позвякивало. Он осторожно раскрыл буллу и на ладонь его выпал длинный, потемневший от времени, зуб.
     - Что это? - Меценат брезгливо поморщился.
      - Зуб волчий, чтобы мальчик рос бесстрашным и зубки резались легко. Сервилия, если увидит - с ума сойдет. Да и Антоний… Сразу смекнет - что к чему. Фульвия недаром ее везла. Он и буллу и зуб по описаниям самого Цезаря знал. Тот ведь от друзей не скрывал, что сына ищет, которого к Молочной колонне швырнули. При младенце, кстати, кроме буллы, еще пару вещиц было.
   - Каких? - Меценат спрятал зуб в буллу, аккуратно защелкнул ее  и положил рядом с собой, не собираясь возвращать ее Аттику, как и табличку.
   - Маленькие золотые фасции31 и две руки, мужская и женская в пожатии. С них-то и начались реальные поиски. Тоже, кстати, в консульство Цицерона. Надежда у них появилась. Ровно за месяц до рождения Октавиана. Вот ведь судьба! И Аттия, Гаем беременная при том скандале присутствовала.
    - О скандале ты мне ничего не рассказывал! - привстал Агриппа.
   - Теперь и неважно… - отмахнулся Аттик. – В Ариции32, на берегу озера Дианы33, у тамошнего жреца Леса34 игрушки эти чудом нашлись. Но молодежь разгулявшаяся, тот же Антоний с младшим Курионом* и Целием* отправили жреца к эфиопским черным его праотцам, так ни о чем толком и не расспросив. Куриона Цезарь возненавидел, виллу свою, только что отстроенную велел срыть до основания, а вещицы те Сервилии отдал. Помпея, уже после развода, брату своему Руфу* рассказала, тот Клодию, по секрету… Но какие же секреты были у Красавчика от любимой старшей сестры. Особенно в постели. А от нее и я прослышал… - Аттик улыбнулся грустно давним этим воспоминаниям. - Грешным делом.   
     Меценат был так захвачен его рассказом, что вздрогнул от неожиданности, когда тот же курчавый, молодой негр, бесшумно отодвинув завесу, заглянул в триклиний и кашлянул. Достаточно робко, но чуть громче положенного - мир простиравшийся за стенами черного дворца, несся куда-то без остановки, бурлил, то и дело давая о себе знать.
    - Что еще? – рыкнул префект. - Сказано  было: не беспокоить?!
   - Прости, господин. Но посыльный… Письмо принес. От госпожи Октавии*. А ты повелел…
    - Что же ты тянешь? - Меценат вскочил с ложа с ловкостью, неожиданной в тучном его теле. - Давай сюда!
    Раб метнулся к нему беззвучной тенью с вытянутой худой рукой. Меценат выхватил табличку, сорвал, не глядя, печать, распахнул изящные, слоновой кости створки, пробежал взглядом по воску, и даже не дочитав до конца, простонал:
    - Какой негодяй! – и рука его с табличкой упала, как бы совершенно, вдруг, обессилев.
    Заметив рядом раба, он едва сдержался, чтобы не стукнуть его табличкой этой по лбу:
     - Пошел вон!
     Раб исчез в страхе, а префект, словно раздавленный полученным известием, шагнул в сторону Агриппы, протягивая ему табличку:
     - Октавии разводное письмо35 прислал!
     - Не может быть! - Агриппа читал и губы его от волнения вздрагивали. Что-то в письме особенно его потрясло. Застыл на мгновение, словно глазам не веря, снова  вчитался в текст:
   - Совсем спятил! Требует, чтобы она немедленно покинула его дом! Это как же?! - голос его дрогнул от гнева. - Вместе с детьми от Фульвии, которых она, как родных воспитывает? Зачем?!
    - В Гая метит, Разве не ясно? Октавия в играх его - пешка. - Меценат покосился на Аттика, сомневаясь, что его присутствие при этом разговоре необходимо.
      - На всю Италию позор! - упавшим голосом отозвался Агриппа.
      - Нет, Марк. Вплоть до берегов Рейна. Да и Евфрата… - вздохнул Меценат. - Обида кровная!
    - Так он войны хочет? -  вскочил с ложа Агриппа.
    - Ты сомневался? - горько усмехнулся Меценат.
    - А если в такой ситуации сын Божественного Юлия возникнет?
Хоть и незаконный, но действительно… Родной. - спросил в нависшей тишине Аттик.
    - Что?! – щеки Мецената побагровели.
    Ужасное это предположение застигло его врасплох. В отчаянии, чтобы хоть что-то предпринять, схватил за плечо киликийца, который, никак не реагируя ни на тревожные вести извне, ни на мрачные прогнозы господ, возникшие в ходе застолья, и до того накалившие атмосферу, что хозяину вдруг нечем стало дышать,невозмутимо убирал лишнюю посуду, расчищая место на столе, прежде всего, перед самым почетным гостем - Аттиком. Как и следовало по этикету.
    Резко развернув немого к себе, Меценат ткнул в сторону стола жестом, столь однозначным и решительным, что даже у самого тупого раба не могло остаться сомнений в том, что надо немедленно все убирать, сворачивать трапезу.
    Раб засуетился, зазвенел блюдами. Не получив ответа на каверзный свой вопрос, Аттик, кряхтя по-стариковски, медленно поднимался из-за стола.
   - Что будет, когда до Гая дойдет? - отрешенно глядя в пространство прошептал Меценат. Глянул на, хмуро вчитывающегося в табличку, Агриппу, качнул головой печально. - Похоже, в последний раз мы здесь… Беззаботно так. - наткнулся взглядом на Аттика с его молчаливым, застывшим в глазах вопросом и даже зажмурился от страха заглянуть в завтрашний день. - Веселились… 
   - И с бунтовщиками в Девятом…- вздохнул Агриппа. - Придется договариваться. Везет Козерогам. Не та кость выпала, чтобы их разгонять.