Подонки Ромула. Роман. Книга первая. Глава 5

                ГЛАВА V.

    А в имении Цицеронов в Формиях, в разгромленном таблине, трибун устроился в кресле поудобнее, махнул рукой солдату, чтобы тот поднес свет поближе и начал читать вслух - очень внятно и выразительно:
   «Прежде всего, хочу просить прощения, за то, что долго не писал и не выполнил давнюю твою просьбу. Впрочем, прощения мне нет. И самому кажется, что день, когда я получил твое письмо, отодвинут нахлынувшими событиями в такую даль, будто прошли годы, Но, все же, позволь объяснить.
   Письмо твое застало меня врасплох, в суматохе поспешных сборов в Афины, куда  был безотлагательно вызван госпожой Октавией. Почему она выбрала меня, узнал лишь на месте. Оказывается, Антоний как-то в беседе с ней отзывался обо мне, как о муже редкой порядочности, одном из немногих в Риме, кому можно доверять. Я
отнюдь не придаю такого значения своей персоне. Что касается порядочности, не могу ручаться, что, в этом отношении, мне не в чем себя упрекнуть. По-разному складывались обстоятельства жизни. Но новый наш «Дионис - Податель радостей, Источник милосердия»1 как его величают ныне по всей Азии, неумерен и в карах своих и в воздаяниях. А причина расположения его ко мне в том, что в год моей квестуры мать его, Юлия, женщина поистине благороднейшая, обратилась ко мне с просьбой разобраться с иском, который некий заимодавец предъявил ее сыну в суде. Имели место расписка юного Марка, свидетели, в присутствии коих она составлялась, и ручательство младшего Куриона. Но сумма была чудовищной - 100 аттических талантов2! Им никогда бы не расплатиться. Особенно после известных событий в консульство патрона3 твоего и Антония Гибриды*, родного дяди того же Марка, когда был казнен его отчим, Лентул Сура*»… - громко, с видимым интересом зачитывал трибун.
  «На что мог рассчитывать юноша, подписывая такой вексель? На полное разорение семейства? Но я-то его знал. Тогда, во всяком случае, он не был еще безумен. Возникли сомнения. И выяснилось, что свидетели эти уже не впервые фигурируют в такого рода делах. Словом, профессионалы. Текст расписки составлен вообще не его рукой. И подпись, похоже, подделана. Тут Антоний признался -  матери он не мог сказать, что абсолютно пьяным в полутемном подвале каком-то в тессеру4 играл и совсем не помнит, что там происходило. А ручательство Курион, уже на следующее утро, выдал. Задним числом, по дружбе, когда те, с ножом к горлу, грозили расписку к немедленному взысканию предъявить, а Марка, с похмелья, от страха трясло. Я тут же подал встречный иск от его имени с квалификацией деяния уже по уголовному праву. Тем более, городским претором5 в тот год был их родственник, будущий наш Божественный Юлий. Не обошлось, понятно, без осложнений - письма с угрозами подбрасывали, инсулу6, где я жил, едва не сожгли.Но, в итоге, свидетели наемные отправились в ссылку, у ростовщика,уличенного в мошенничестве, половину имущества конфисковали и еще двадцать тысяч сестерциев обязали Антонию выплатить, в возмещение морального ущерба. Благодарил со слезами. И не забыл, оказывается. Правда, все это не укрылось от старшего Куриона*. Сына, за позор, чуть не проклял, хотел наследства лишить, а Марку навсегда запретил переступать порог их дома».
   - Да… - гвардеец опустил свиток. – В судейских архивах немало поучительного. Я у Антония не служил, но он всегда на грани поражения. В каждой битве. И в молодости, выходит, так было. Риску себя подвергал, как и Цезарь. Только тот всегда на трезвую голову рисковал. К вину не притрагивался. Но я-то не Цезарь! - встал и, шагнув к выходу крикнул: - Эй, караул!
   Кто-то кинулся к нему и, звякнув подковами, доложил:
   - Почти половину книжек в атрий снесли!
   - Еще раз по комнатам пройдитесь. А мне вина подать! Только не яда какого-нибудь сабинского7! Местного лучше, формийского разлива. Лигурий пусть сам выберет! - распорядился трибун. - И два кубка…
     Вернувшись, бросил повеселевший взгляд на узника и вновь взялся за письмо.
  - Клянусь Минервой8 и всеми музами! Никогда столько в один присест не читал. Да еще вслух!..
     Свет в таблине качнулся.
   - Да не дергай ты рукой! Свети, как следует! - прикрикнул он на солдата с фонарем и продолжил чтение:
  «Октавия направлялась в Финикию9, предприняв столь дальнюю и небезопасную поездку, причем, с детьми, с единственной целью - утешить мужа после неудачного его похода на Парфию10, где он, как известно, понес огромные потери и ничего не достиг. Лишь увеличил коллекцию римских орлов11, хранящихся там еще со времен Красса*.
   Лживо сославшись на то, что снова уходит с войском в пределы горной Армении, и она уже не застанет его в Сидоне12, Антоний уклонился от встречи. Понимая, что все это лишь отговорки и горько сокрушаясь, Октавия написала мужу, спрашивая, куда отправить груз? Она ведь везла из Италии одежду для солдат, подарки для легатов и друзей Антония. К тому же с ней прибыли две тысячи воинов, разбитых на преторские когорты, в великолепных доспехах. А, высадившись в Диррахии13, закупила на свои деньги целое стадо вьючных ослов. Со всем этим, она просила меня ехать к «ее Марку» и попытаться хоть как-то его вразумить. Мог ли я отказать?
    Но, добравшись до Финикии и отыскав Антония в Тире14, прямо в порту, где он, сутками напролет, дожидался прибытия Клеопатры, я понял, что все впустую. Он уже не владел рассудком, но во власти некоего колдовства или приворотного зелья постоянно устремлял взоры к Египту. Не стану утомлять тебя подробностями того, как прибыла, наконец, сама Исида и все погрузилось в вихрь «курений сладких, песнопений, стонов, слез…» В точности, как у Софокла*. Включая, разумеется, непрерывные возлияния, что тебе, во всяком случае, совсем не интересно…»
   - Почему? - огорчился трибун, отрываясь от чтения. - Хотелось бы поподробней о египетских этих ночах разузнать…
   В таблин вошел молодой солдат с медным подносом, на котором, рядом с серебряными, тонкой чеканки кубками, поблескивал глазурью пузатый кувшин, простой кумской глины15, желтели солдатские лепешки и старательно нарезанный сыр, аппетитно чернели маслины, а из кратера с водой торчала рукоять золотого киафа.
   Сделав два нерешительных шага, солдат остановился, не зная куда пристроить поднос. Растерянно оглянулся на, вошедшего вслед за ним, Ювентия.
   - Так уберите здесь! - рассердился трибун. - Ювентий, ты чем занимаешься? Опять шлем свой начищал?
   - Никак нет! - вытянулся перед ним корникулярий. - Повозку под книжки освобождал,
   - Какую еще повозку? - не понял трибун.
   - Да этого… С письмом. - и, наклонившись к начальству шепотом доложил. - По четвертому кубку с Лигурием опорожнили!
   Голова трибуна снова страшно дернулась.
   - А я приказывал ее?..Освобождать! Он на горбу все эти колеса и грабли потащит?! Так! - встал, глянул на солдата, вытянувшегося в струнку с подносом в руках, кивнул на стол, торчавший кверху ножками. - Стол на место! На него - поднос! Стратеги..
    Когда это приказание было выполнено, он ткнул свитком с письмом Новия в солдата.
   - Ты! - и тем же свитком указал на, раскатившиеся по полу, папирусы15 - Все собрать. И - в атрий!
   Заметив на полу бронзовую табличку с приказом об аресте Тирона, поднял, тщательно отряхнул ее с обеих сторон ладонью, потер о подол туники и, положив на стол, обернулся к корникулярию:
   - А ты, Ювентий, бери людей и скачи за повозками. В рощу оливковую или еще куда... Дело твое. Но, чтобы повозки были! А по дороге… - он вскинул свиток с письмом как империй  - властно и требовательно. - Все, что с повозки Вокония сбросили, назад загрузить! Сам проверю. - и грозно отрезал. - Выполнять!
     Раздосадованный Ювентий, круто развернувшись, прогрохотал в атрий. Солдат принялся собирать с пола манускрипты, а трибун, взявшись за кувшин, плеснул вина в кубки, умело соблюдая пропорцию долил золотым черпачком воды… Хлеб из небольшого овального блюда переложил на поднос, оставив одну лепешку на блюде, добавил несколько ломтиков сыра, щедро сыпнул маслин. Подумав, положил сверху еще одну лепешку и все это, вместе с кубком отнес к пленнику. Поставил перед ним на пол.
   - До Рима путь неблизкий. А пить в одиночестве?.. Сам знаешь.
   Тирон глянул удивленно, звякнул оковами.
   - Я не голоден, но… Благодарю. А вина я не употребляю.
   - То есть как? - опешил трибун.
   - Совсем. Организм не принимает. - пояснил пленник.
   -  Тошнит? Голова раскалывается? - трибун глянул сочувственно.
   - Просто… Плохо. - уклончиво ответил Тирон.
    - Ну, как знаешь!.. - трибун отошел, сел в кресло, взялся за  кубок – А я выпью! Позабавил меня твой следователь…
   - Впрочем… - неожиданно отозвался Тирон. - Теперь - не все ли равно? Хуже, чем есть не будет. - и тоже поднял кубок.
   - Вот это разумно! - одобрил гвардеец. - Ты пойми! Лично я ничего против тебя не имею. Да и начальник мой, Цильний Меценат - совсем не злодей. Так что - всего хорошего!
   Выпили. Тирон поморщился с непривычки, мотнул головой, сунул в рот маслину. Трибун закусывать не стал, отставил кубок и снова взялся за письмо Новия. Но, заметив, что солдат, тянется к свитку с «Комментариями», перехватил его руку, свиток отобрал, положил, рядом с собой, на стол:
     - Этот оставь! - и обернулся к Тирону. - Письмо дочитываем?
     Тирон не ответил. Трибун приподнял свиток и, дождавшись, когда солдат поднесет к нему фонарь, продолжил чтение:
     «В Рим я вернулся совершенно разбитым, больным от всего этого безобразия. Непрерывные пиры Валтасара17!.. А вразумлять - бесполезно. Гипноз. Добром это не кончится. Пропадет. Да еще государство на части растащит. Вот я и решил отдохнуть, пока этого не случилось. Совсем уж собрался к семье в Формии, тебя повидать думал, потому и не писал. И тут вызывает меня сам Меценат и просит немедленно собрать все, что смогу по заговору Сальвидиена Руфа*, покончившего с собой пять лет назад.
   Зачем? Опять, оказывается, Антоний! Ведь это он тогда, с Октавианом примирившись, в знак полной своей благонадежности Руфа со всеми потрохами сдал. И кому? Марку Агриппе! Пришлось тому лучшего друга своего разжаловать, допросы вести, докладывать дурням в сенате. Теперь, опомнились… Решили перепроверить. Тот ведь вины за собой не признал. Отрицал все, даже в завещании. И помчался я, вместо Формий, в Брундизий18, оттуда в Тарент19. Дело-то с флотом связано. Три месяца на раскопки бессмысленные потратил и ничего не нашел. Не было заговора! Так… Болтовня праздная за чашей вина в офицерских застольях. А почему сразу, тогда еще меня не привлечь? Лучшего моряка загубили! Может, Антоний того и добивался? Сам-то в навигации не силен… Так вождям нашим и доложил… Агриппа даже слезу смахнул. А толку? Тирания, даже при самых благих намерениях, сама себя пожирает. Как, впрочем, и демократия, подачками затыкая рот недовольным. Но разве где-то - у нас или в той же Греции - было когда-нибудь иначе? Помнишь патрона своего: «Не найдется государства столь неразумного, которое не предпочло бы несправедливо повелевать, лишь бы не оказаться в рабстве у справедливости».

                *         *
                *

      Пурпурная завеса у входа дрогнула, качнулась в порыве внезапно налетевшего ветра. Затрепетала, забилась, шитыми золотом, краями, словно силившаяся взлететь, раненная смертельно птица…
   - Только грозы не хватало! - Меценат хлопнул в ладоши - Главк,Гайпор!Убирать!
   И в триклиний устремилась вереница белых и черных слуг в одинаковых зеленых хитонах подпоясанных золочеными ремешками,в сафьяновых красных сандалиях, беззвучно скользивших по плитам мозаики - все, как положено, в таком доме. Стараясь не греметь посудой, рабы суетились у стола, переговаривались шепотом… И неуклюжий немой, поскольку одет он был точно так же, сразу затерялся в этом вихре энергии, молодости и, тщательно отобранной на всех невольничьих рынках, юношеской красоты. Не видно его было. А может, и вовсе куда-то пропал…
     Префект снял с головы венок, отбросил за ненадобностью:
   - Пойдемте, друзья!..    
   В крытой колоннаде, сбегавшей ступенями в парк, было свежо. Порывы ветра врывались с посвистом под узорчатые золоченые капители, и уже мелькали, кружась в воздухе, разноцветные невесомые лепестки, сорвавшиеся с ветвей листья. А деревья раскачивались, шумели, всхлипывая тревожно шелестящими кронами. И сквозь сгустившийся над ними мрак ни одна звезда не проглядывала…
     Аттик кутался в белоснежную пенулу20, Агриппа, накинув плащ, застегивал фибулу21 на плече, когда небо вдруг раскололось ослепительно голубой, зловеще изломанной,узкой щелью. И перед глазами, как из небытия, возникло взбудораженное проносящимся ураганом море листвы, статуи, фонтаны, еще один длинный, высокий портик вдали, словно выкованный из мрака, а за ним - белевшие мраморными дворцами зеленые холмы, угрюмые громады инсул с черепичными крышами и, поверх всего - грозный, непоколебимый в вечном своем владычестве, золотой Капитолийский Юпитер.
     Грянул, раскатился совсем близко, за Оппием22, гром. Снова сверкнула молния и, тут же, все исчезло во мраке. Еще раз, уже где-то над Палатином громыхнуло и, обрушившись внезапно, сплошной стеной воды, хлынул ливень.
     Меценат глянул вправо, туда, где колоннада упиралась в застекленную нишу ларария:
    - Сплошное какое-то проклятие небес!
    - Ты о том, что не следует затевать никакого важного дела в грозу? - тревожно спросил Агриппа.
  - А что мы затеваем? Прошли те времена… - печально отозвался хозяин. - От чужих бы затей отбиться!..-  и вспомнил. - Октавию надо бы навестить, утешить как-то…
     - Поздно, пожалуй… - присел, застегивая кальцею23, Агриппа.
      Аттик отошел к краю портика, вытянул руку, подставив ладонь дождю.
     - Не думаю, что она спит. - вздохнул Меценат. - Вещи, наверняка, складывает. Она ведь покорная жена… - покосился на Аттика, утирающего мокрой ладонью щеки и тихо добавил. - Тебе бы такую! - обернулся  в сторону, снующих в колоннаде, рабов. - Главк!
     И тут же подле него очутился голубоглазый юноша с пепельными, замысловато уложенными волосами под тонким золотым обручем.
    - Парадную лектику сюда! – велел Меценат
      Главк кинулся было исполнять, но хозяин удержал его, кивнул на Агриппу:
    - Коня Марку Випсанию приведите! И первую... Нет, первую и вторую турмы24 Стремительного25 в конвой.
     Шагнул к другу.
   - С тобой поскачут. Мало ли что Неустрашимым нашим… Взбредет. Легата запереть!.. Действительно, ничего не боятся!
   - Да. - согласился, возвращаясь к ним Аттик. - Меч вытащить - это им раз плюнуть. А вот заставить обратно в ножны его вложить… Это еще со времен битвы при Тапсе не всегда… - он сочувственно глянул на зятя. - И не у всех получается…
   - А ты? Как в такой ливень до Квиринала доберешься? – обеспокоился хозяин. - Может, у меня заночуешь, Тит?
   - Благодарствую. Лектика меня ждет. - бодро откликнулся освежившийся дождевой водой Аттик.
   - Все у тебя предусмотрено, - усмехнулся Меценат.
   - Не все, далеко не все, Гай! - Аттик вздохнул с сожалением. - Всего даже Юпитер Всемогущий предусмотреть не в силах. Хоть я в него и не верю…
    И, как бы в подтверждение его слов, курчавый черный раб, отвечавший за доставку писем хозяину, возник перед ними с новой табличкой в руке.
   - Послание для Тита Цецилия Помпониана! От госпожи старшей весталки26 аматы27 Сабины.
  Аттика не порадовало вручение этого письма при свидетелях. Тем более, когда Меценат воскликнул:
   - Дай хоть взглянуть! - взял табличку у негра, повертел в руке, любуясь драгоценной рамкой из ливанского цитра28, а красную восковую печать даже понюхал, громко втянул воздух, понюхал еще раз. – И, впрямь, божественно! Всеми ароматами Востока и Индии благоухает… Я таких посланий не удостаивался.
   Отобрав у насмешника табличку Аттик раскрыл ее, быстро пробежал глазами, благо портик29 был ярко освещен факелами, потрескивавшими в бронзовых коринфских канделябрах на каждой колонне, и рабы поспешно зажигали те, что погасил ветер. Прочитав табличку, с бесстрастным лицом спрятал ее в складках пенулы. Но Мецената такая скрытность совсем не устраивала, хотя он и не мог выспрашивать о содержании письма впрямую, лишь продолжал шутить: 
   - Вместо того, чтобы священный огонь Весты поддерживать… В такую грозу!.. Сабина наша письма к Аттику шлет. Любовное послание, Тит? Признавайся!
   - Право же, Гай! - оскорбился Аттик. - Ты бы меня еще в интимной связи с Ливией Друзиллой заподозрил!
   - Понимаю. Деловая переписка. Ты же у нас не только авгур30,  но и член коллегии понтификов31! Что-нибудь насчет птицегаданий или обрядов молитвенных уточнить понадобилось? - не унимался Меценат. - Срочно! А может, насчет Юлиева календаря32? Посреди ночи. Или я ошибаюсь, Тит?
   Аттик понял, что молчанием не отделаешься, нехотя вытащил табличку и протянул насмешнику.
   - Будто я что-то скрываю… Читай, если хочешь!..
   - Зачем? - удивился префект. - Доверие у нас полное. Ты сам признал. И то, что держаться надо вместе. И я о том же. При чем тут чужие письма?
   - О завещании каком-то хочет поговорить. - скрепя сердце признался Аттик, поглядывая на снующих в колоннаде рабов и понимая, что, все равно, ничего ему тут не скрыть.
   - Самое время. правда, Марк? – Меценат переглянулся с Агриппой, кивнув в сторону парка, невидимого за шелестящей, сплошной пеленой дождя. - А чье завещание, если не секрет?
   - Не сообщает. Пишет только, что сегодня под вечер доставили. -вяло отозвался Аттик и, нехотя, добавил. - На хранение.
   - Значит, никто, пока что, не умер? Уже хорошо. - порадовался Меценат и тут же прищурился. - А откуда доставили?
   - Из Александрии33. - с трудом выдавил  из себя Аттик.
   - Издалека!.. - призадумался префект. - Немалое, видно, состояние кто-то оставит. Наследникам только позавидовать можно!..
   - Немалое, коль завещание у весталок решил хранить… - согласился Агриппа.
   - То есть под защитой высших святынь римского народа! - уточнил Меценат и принялся размышлять вслух. - Значит, чего-то опасается. А чего? Власть у нас мирная, хотя срок триумвирата и не истек. Но, по факту, - никакой диктатуры. С сенатом постоянно советуемся. - тут он, правда, не выдержал, широко, плотоядно усмехнулся. -  И никаких чрезвычайных мер, никаких списков врагов отечества не составляем. Они и так у всех на виду. - и подмигнул Аттику. - Не правда ли, Тит?
     Аттик выдержал его взгляд, но предпочел отмолчаться.
    - С этим ты согласен. - кивнул Меценат. - Но и конфискациями, друзья мои, мы, уж который год, не промышляем. Тем более, в провинциях, которые, по всем соглашениям, контролю нашему и не подлежат.
     Аттик слушал молча, глядя как приближается, плывет сквозь портик, чуть покачиваясь в петлях, на плечах двенадцати огромных иллирийцев34 в ярко-зеленых плащах, хозяйская лектика35. Не носилки - целый переносной дом! - весь резной, золоченый, с наглухо задернутыми пурпурными завесами. Перехватив его взгляд, Меценат обернулся и крикнул лектикариям:
   - Поставьте пока!
   Сгибаясь в коленях, рабы одновременно присели, беззвучно опуская бесценную свою ношу. По-хозяйски проследив за их маневром, Меценат удовлетворенно кивнул  и продолжал поддавливать Аттика:
    - Особенно к Востоку от Кирены36, в той части Африки, где доблестный наш Дионис… всеми доходами заправляет.
    - Клянусь порогом Юпитера, недолго ему осталось! - мрачно пообещал Агриппа.
    - Надеюсь! - поддержал его Меценат.- Но, пока что… Кто же у нас еще богатенький такой в Египте? Клеопатра? Несомненно. После того как Божественный Юлий все царство ей отписал.
   - Были, видать, заслуги… - позволил себе пошутить Агриппа.
   - Никто и не отрицает. - признал Меценат. - Пока она о результате тех услуг, о Цезарионе* малолетнем помалкивает. И ни на что дополнительно не претендует. Хотя ей и доказательств особых не требуется, не в пример твоему новобранцу.
   - Там совсем другое, Гай. - напомнил Агриппа. - Не только Цезарь! Родной племянник Катона! Брута единоутробный брат! Чем это родство может обернуться? Если народу только намекнуть…
   - Подумать страшно! - тяжко вздохнул префект. - Но мы… Думаю, не допустим, чтобы так далеко зашло. Вот, глянем не него завтра, обсудим…
  - Могу не успеть. - прикинул Агриппа. - Знаю я этих Козерогов! Хлебом не корми, дай только погорлопанить! Трибуну оккупируют - не переслушать!
  - Нет, Марк! - нахмурился Меценат. – Уж как-нибудь… Обещай им, в конце-концов, хоть на Марсовом поле… Да хоть посреди форума римского наделы37! Под распашку, в вечное пользование. Скажи Цезарь все решит. А когда?.. Если Антоний всерьез ополчится… Не предвидится в обозримом будущем в войсках увольнений…
  - Лгать не привык. - поморщился Агриппа. - Но, возможно, ты прав.
  - Разберешься! - Меценат в него верил, дружески тронул за плечо. – Главное, береги себя. Живым в плен Козерогам не сдавайся!
  Рассмеялись и обнялись. И Аттик улыбнулся, радуясь искренней их дружбе. Но улыбка его погасла, когда Меценат напомнил:
   - А насчет завещания, Тит… Предчувствие у меня. Клеопатре на Весту нашу, прямо скажем, плевать. Сама - богиня! И не какая-то захудалая. Владычица Вселенной, всеми стихиями повелевающая, Исида, собственной персоной. Храм, соответствующий имеет. Нашими ветеранами, кстати, надежнейшим образом, охраняемый. Там она сокровища свои, всю казну египетскую и держит. А также секретные документы. - сдвинул брови в задумчивости. - Кто там еще? Хлеботорговцы, банкиры сирийские, александрийские евреи?.. Но тем и в голову не придет с весталками связываться. Не нужны им священные наши гарантии. Совсем другая ментальность.
   - Так ты полагаешь? - тревожно предположил Агриппа.
   - Сомнений нет! - убежденно кивнул префект. - Только Антоний мог завещание это прислать! Помимо традиций наших, свято соблюдаемых – чем еще наследникам его от народного гнева прикрыться? Не исполним завещание - оскверним непорочность Весты. Бесчестье неслыханное! Боги не простят. Тут уж, ни гекатомбы38, ни люстрации39 не помогут!
   - А что он мог завещать? - заволновался Агриппа.
   - Ты его знаешь! - вздохнул Меценат. - Домом Помпея и виллами италийскими потомок Геркулеса не ограничится! Считает, что полмира, чуть ли не все провинции, кровью римской завоеванные,ему принадлежат, как частная собственность по квиритскому праву40.Что он мог завещать? Да всю Африку41, вместе с Сирией  и Палестиной. Провинцию Азию42, весь греческий архипелаг - Эпир43 любимый твой, Тит… Тот самый Сикион незабвенный и Афины! Может, и Армянское царство. И, вообще, весь Кавказ. А кому? Разве не ясно? Селене* и Гелиосу* - ублюдкам ее македонским!
   - Он совсем обезумел?! - прошептал Агриппа.
   - Похоже. - горько усмехнулся Меценат. - Но у безумца этого, на нынешний день, шестнадцать, закаленных в боях, легионов. Десять тысяч конницы и флот - более шестисот кораблей.
   - Сто квадрирем44 с артиллерией! - мрачно уточнил Агриппа.
   - Да. - покачал головой Меценат. - Не пиратские либурны45 бедняги Секста. К тому же, вся египетская казна в его распоряжении. И хлеб, которым вся Италия кормится. О тайных сторонниках его здесь, в Городе и не говорю. Чего же ему недостает?
    - Волнений в Риме! – в этом Агриппа не сомневался.
    - Именно. А для этого… - Меценат пригладил ладонью волосы, влажные от струившейся в колоннаду дождевой пыли. - Тирона с головой хватит! Его только обнародуй, как говорится, и на форуме предъяви!
    - Вот так библиотекарь… скривился словно от боли Агриппа. – А Гай в Далмации!
    - Тем более, вместе надо держаться. - теперь уже вполне серьезно напомнил Меценат.- Надеюсь, Цецилий, ты меня понимаешь. О завещании все подробности немедленно сообщишь! Счастливой вам Фортуны, друзья! А мне еще в тогу облачаться… - и, вспомнив о чем-то, глянул на скучающих носильщиков, хлопнул в ладоши, чтобы взбодрились:
   - Эй, лектикарии! Заснули?
   Подхватив носилки, иллирийцы метнулись к нему, спотыкаясь от усердия.
   - За Вергилием* слетайте! Знаете его дом?
   - Знаем, мой господин! - с жутким иллирийским акцентом ответил старшина.
   - Если спит - будите! - приказал префект. – И передайте, что я просил прибыть непременно.
   - Понятно, господин! - иллирийцы, как по команде, кивнули. И кинулись выполнять приказ с такой прытью, что чуть не опрокинули свою ношу на скользких ступенях. Переругнулись, обвиняя, по варварскому обычаю, друг друга.
   - Лектику мне не сломайте! - прикрикнул на них хозяин. - И без Вергилия не возвращайтесь!
   - Зачем он ей, Гай? – спросил, недолюбливавший поэта, Агриппа.
   - Может, и сгодится… - неопределенно повел плечом Меценат - Прочтет забавное что-нибудь, вроде своего «Комара»…
   - К чему ей завитушки эти, когда жизнь рухнула? - горько усмехнулся Агриппа.