Подонки Ромула. Роман. Книга первая. Глава 13

                ГЛАВА XIII.
 
    Расположились в курульных креслах1 слоновой кости - других сидений в этом святом месте не предусматривалось. Окованный крест-накрест медными полосами, старинный сундук был распахнут, и Аттик внимательно вчитывался в текст, начертанный, словно кровью, крупными пурпурными буквами на пергаментном свитке, являвшем собой образец чрезмерной восточной роскоши.
   Вызолоченные края; смарагдовые корникулы2, тончайшей огранки; амфалы литого зеленого золота, так утяжелявшие свиток, что Аттику приходилось, уперев локти в колени, сгибаться в три погибели, разворачивая его вправо-влево, что-то сопоставляя, беззвучно шевеля губами и едва сдерживая праведный гнев.
   Что касается наружного слоя манускрипта, то он был не только отшлифован, окрашен в пурпур и навощен до блеска. Не просто расписан по всей длине орнаментом из причудливо сплетающихся, лотосов, триумфальных жезлов и листьев аканфа - нет! - весь сверкал, радужно вспыхивая при каждом движении, нанесенными на него крупицами алмазной пыли.
    Сабина терпеливо ждала, поглядывая на голубые лотосы, уже приоткрывшие зубчатые чашечки, в плоской мраморной ванне, среди многочисленных ритуальных кувшинов простой красной глины…
    Косилась на Аттика поглощенного изучением документа. И, чтобы хоть немного успокоиться, - на струившийся ввысь, плавно колышущийся в бронзовой чаше треножника, ровный, бодрящий дух, неугасимый огонь, оберегавший не только мир и покой, спящего под дождем Города, но и души всех квиритов, где бы они сейчас не находились… Ведь круглые эти стены и этот огонь воспроизводили всю Вселенную, оберегаемую священным очагом Весты.
    - Так! - шумно выдохнул Аттик. - Значит, она будет царствовать не только в Египте, но и на Кипре, и в Келесирии, и по всей Африке, вплоть до Ливийской пустыни, при соправительстве Цезариона, сына Божественного Юлия, как он тут обозначен? А, в придачу, такая мелочь как, родящая бальзам, область Иудеи и половина Аравии, что граничит с Внешним морем3. А еще он дарует ей пергамские книгохранилища -  более двухсот тысяч свитков!
    - Что свитки? - печально отозвалась весталка. - Полмира!
    - Да уж! - кивнул, потрясенный прочитанным, Аттик. - Птолемею -Филадельфу*, младшенькому, - Финикию, Сирию и Киликию. А старшему, Александру-Гелиосу* - Армению, Мидию и, на сладкое, - Парфию!.. Только кто будет завоевывать ее для этого ублюдка, после того как персы Геркулесу нашему по зубам дали? А тут?.. Ты вдумайся! Чтобы тело его, если он умрет в Риме, пронесли в погребальном шествии через форум и - трижды! - вокруг храма Юпитера на Капитолии, а затем отправили для кремации в Александрию. Да он - сумасшедший!
   - Вот я и позвала тебя.. - весталка заглянула ему в глаза растерянно, но с робкой надеждой. - Не завещание - подрыв всей экономики! А я обязана хранить тайну!
    Аттик развернул свиток до конца, склонился над текстом и огласил:
    - Составлено в присутствии и засвидетельствовано Квинтом Варием*, Публием Канидием Крассом*, Вентидием Басом*, этим погонщиком ослов!; Тут же негодяй Попликола* и Марк Октавий*, бежавший со всем флотом от лодчонок Ватиния*… Домиций*, Сосий*, Силан* - известные прихвостни его! Царьки Бохк* Африканский и Архелай* Каппадокийский тоже отметились! Одни предатели! Тархондем* – властитель Верхней Киликии – можно подумать! И даже Деллий*, историк… Ну и сброд! Но… Три, четыре… Двенадцать подписей с печатями, не считая самого Геркулеса! А для любого завещания и семи достаточно,.. Все законно!
   - Что же делать, Тит? - прошептала, в отчаянии, Сабина.
   Аттик прищурился одним глазом:
   - А запечатать и назад отослать!
   - На каком основании? - горько усмехнулась весталка. - Я ведь и вскрывать его не имела права. Тем более, тебе показывать… Грех неслыханный!
   Оглянулась на очаг Весты и… Обмерла. Пламя над треножником то взвивалось багровыми языками, то оседало почти на дно чаши в  странном, лихорадочном ритме. Вновь вспыхивало и опять оседало…
   - Нумин Весты! - она вскочила и, вихрем, метнулась к алтарю.
   Аттику, происходившее в очаге, тоже не понравилось. Отложив свиток в кресло, приблизился к чаше, непостижимым образом, размеренно пульсирующей огнем… Глянул в глаза Сабины, такие огромные на вытянувшемся, побелевшим от ужаса, лице…
   А огонь вновь полыхнул яростно, взвившись к потолку и, словно, подрезанный у основания молниеносным, разящим ударом, погас - весь ушел под золу. Только помигивали неярко из-под пепла золотисто-багровые угольки на самом дне чаши. А Сабина уже сжимала в руках небольшой кожаный мех и, подняв над треножником, растягивала и смыкала его гармошкой, пытаясь раздуть, возродить, гаснущий у нее на глазах небесный огонь.
   -Амата Сабина! - бросились к ней, впорхнувшие в храм юные весталки.
   Она и не обернулась, ткнула мех Аттику, зачерпнув из подноса под треножником пригоршню мелких угольков, сыпнула их в чашу и выхватив мех у Аттика, принялась снова спасать священное пламя. Юная Эмилия помогала ей изо всех сил, распахнув тяжелый, большой веер слоновой кости, размахивала им над треножником. Но огонь не разгорался. Только угольки, раскаляясь, тихонько потрескивали, багровели в золе чуть ярче.
   - Амата Сабина!..  - простонала дрожащим голоском, испуганная чем-то насмерть, красотка-Клавдия, но, оглянувшись на Аттика, прижалась к Сабине и торопливо зашептала что-то ей на ухо.
   - Что?! - вскрикнула Сабина, в ужасе прикрывая свой рот ладонью, размазывая черную сажу по щекам, губам и подбородку, но даже не замечая этого.
   Зачерпнув из подноса изящным золоченным совочком, Клавдия, уже ощутившая опору и надежный заслон от всех ее страхов в лице старшей весталки, на которую пала теперь с ее плечиков и вся ответственность - что бы ни произошло! - равномерно распределяя, высыпала угольки в очаг и словно, вспомнив какую-то важнейшую подробность, снова шепнула что-то старшей весталке, украдкой, кивая на Аттика.
    - Тит! - жалобно всхлипнула Сабина, указывая рукой вдаль и задыхаясь, в совершенном уже ужасе. - Там… Люди твои!.. Источник Ютурны… Оскверняют!..
   Лицо Аттика окаменело, но лишь на мгновение. Подхватив мокрые полы туники, бросился к выходу, чуть не сбив по пути фигурку Афины из почерневшего за века дерева, треснувшую вдоль всей спины богини - священный Палладий5, спасенный из горящей Трои6 самим Энеем7, - залог благополучия Города, бережно хранимый со дня его основания и почитаемый наравне с очагом Весты. Позади, испуганно вскрикнула всевидящая Клавдия, но Аттик, в последний момент, чудом уклонился, всем грузным телом, от столкновения и не задев бесценную статую, выбежал под дождь…
    Стоило ему возникнуть на пороге храма, кто-то из гладиаторов дежуривших у коней, пронзительно свистнул. И Аттик даже успел углядеть - кто. Но основные события разворачивались у святого источнка. Первым, бросив поводья чужих коней и дергая своего за уздечку, выскочил из часовенки молодой Марк. И, тут же, попытался укрыться от глаз хозяина за постаментом Квинта Марция.Потом из темноты показался могучий Децим, глянул в сторону храма Весты и все понял. Смирившись с неизбежностью, ухватил поводья коней и клонясь повинной головой, повел их к Пританеуму… Почти одновременно с ним из часовенки вылетела путана, последний раз сверкнув во мраке точеными бедрами, одернула, завернувшийся ей на плечи плащ, вместе с косской туникой, провела рукой с туфельками по разметавшимся волосам и юркнула за угол храма Кастора.
    - Догнать и - ко мне! - приказал, указывая ей вслед, Аттик
     Кто-то вскочил на коня, взбодрил его плетью и поскакал, разбрызгивая воду из-под копыт вдогонку.
    А из часовенки выглянул взъерошенный заводила. И скрылся. Но Аттик знал, что он смотрит из темноты и трясется всеми своими поджилками. Даже не глядя в ту сторону, взмахнул рукой, приказывая трусливому преступнику явиться пред хозяйские очи незамедлительно. И преступник вынужден был подчиниться. Проходя мимо памятника Тремулу,  еще и прикрикнул на бессмысленно затаившегося там Марка. Тот тоже вышел. И, вместе с конем, понуро побрел, следом за старшим товарищем, на расправу.
   А Рыжая, миновав тыльную сторону храма Близнецов, выбежала на перекресток Этрусской, к углу базилики Юлия8 и приостановилась, взволнованно озираясь по сторонам: «Неужто упустила?»
    В правой руке она несла туфельки, а в левой сжимала свой честно заработанный денарий. Стараясь не выронить его, накинула на голову капюшон. Услышав позади конский топот, быстро оглянулась и, сообразив, что это погоня, кинулась не к освещенной факелами галерее, где негде было укрыться, а влево от нее, вниз по темной Этрусской, мимо мрачных инсул, прилепившихся к подножию Палатина.
     Но и там спрятаться было негде. Лишь мраморный Вертумн9, изменчивый бог превращений, смены времен года и всяческого произрастания, небесный покровитель огурцов и укропа, возвышаясь над перекрестком, протягивал к ней полную корзину отборных овощей. И она бросилась к единственному этому доброжелателю, спряталась за постаментом, прижалась к нему, затаив дыхание.
     Однако, выскочивший из-за угла всадник успел разглядеть ее, развевающийся на бегу, плащ и тоже свернул на Этрусскую…
    Грохот копыт приближался… Не выдержав, она метнулась в темный закоулок между инсулами, выдав себя окончательно - подковы звенели уже совсем близко, прямо за ее спиной.
    Не разбирая дороги, задыхаясь от ужаса, мчалась она в темноту…
   - Стоять! - взревел преследователь, занося над ней плеть.
   - Не надо! - жалобно вскрикнула путана, понимая, что ей не уйти. – Вот! Возьми!
    Не опуская плети, он осадил коня, слегка наклонившись вперед, разглядел серебро в ее руке.
   - Целый денарий! - она разрыдалась горько - то ли от жалости к себе, то ли из-за ужасной такой потери. - Отпусти только!
   - Уговорила. – смилостивился преследователь, перекладывая плеть в левую руку, которой держал поводья, а правой отбирая денарий. Поднес к глазам, подбросил весело на ладони и удовлетворенно хмыкнув, хрипло предупредил. - Но, чтобы и духа твоего здесь не было! Ты меня поняла?! 
    - Не будет, вот увидишь, никогда больше не будет! - не помня себя, лепетала рыжая.
   А он уже и не слушал. Развернув коня, выехал неспешно из этого счастливого закоулка и тем же, неторопливым аллюром направился вверх по Этрусской, к форуму, объезжая храм Кастора слева.
   Утирая слезы, рыжая метнулась через улицу, пронеслась мимо притворщика-Вертумна и, свернув за угол, помчалась вдоль широких мраморных ступеней, что с такой неподражаемой заботой о черни, окаймляли сорокавосьмиколонную Юлиеву базилику небывалым удобством входа и выхода со всех четырех сторон…
   Даже в столь поздний час колоннада не пустовала. Под гостеприимной кровлей ее, позвякивали монетами на раскладных столиках, яростно спорили  о чем-то на гортанном своем наречии неутомимые в стяжательстве ростовщики и менялы. А попутно закусывали вареными яйцами, чесноком и опресноками, добывая нехитрую эту снедь из плетеных корзин, стоявших у каждого под ногами.
   Но ей теперь нечего было менять. А заработать телом у этих восточных варваров, живущих по своим законам и собиравшихся в базилике такой теплой компанией, где каждый друг за другом следил, чтобы, на случай сугубого обострения в каком-нибудь конкурентном споре, было что донести ребе... Такое ей и в голову не приходило.
   Пробегая мимо, она только утирала с глаз, затуманивавшие обзор, вновь хлынувшие неудержимо, горючие слезы и безутешно, тихонько всхлипывала:
   - Попользовались, сволочи, как хотели!.. Особенно второй этот, 
мерзкий!.. «За отца нашего Ромула10 сперва полагается в хвост, а уж потом в эту самую… Гриву!» Да еще отсоси ему!.. А «ромула»11 моего, тяжко так выстраданного, отобрали!.. И вступиться некому… Бедный, несчастный Макробий!.. Лежит теперь под дождем! Один-одинешенек… И ничего, ничего!.. Никаких мучений моих не видит!
    За Юлиевой базиликой восстал огромный, вздымающийся в небо,храм Сатурна - на высоком травертиновом цоколе, с колоннами серого и красного гранита. Из бронзовых сливов по углам, недавно отремонтированной, крыши, низвергались серебристые водопады.
   Дождь шумел и в листве древней смоковницы. А вокруг нее, мокли молчаливыми стражами, в два человеческих роста, торчавшие над мостовой медные доски с грозными Законами XII Таблиц.
     И, словно в насмешку над ними, слева от площади, простирался веселый, неунывающий даже в такую ненастную ночь - Велабр. Как и на Субуре, светились призывно разноцветные огни таверн, винных погребков, воздетые фаллосы борделей…
    «Куда этот негодяй мог свернуть? Некуда больше! Вот чувствую, здесь он, гадина, на Велабре!» - мысленно утешала себя путана. - Далеко не уйдет! Макробий, хвала Юноне, меня здесь со всеми друзьями своими… Перезнакомил. А их тут столько! Неделю из постели выбраться не давали. Сесть потом не могла, так попка болела! О киске бедной своей молчу… Зато, как стал он потом квадранты да триенсы выкладывать - три раза со счета сбивались! Еще бы! Полный почти мешок!.. А поменяли - целых пять золотых вышло! Три он, конечно, себе забрал, чтобы все по-честному было. Ну, правильно. Его наводка,,. И тут-то!..» - глянула на свои туфельки, на их красный сафьян и позолоту, зеленые камешки, тонкие, высокие каблучки и ласково прошептала:
  - Тут-то я, красивые, любимые мои, вас и купила! - всмотрелась зорко в знакомые теснины Велабра и грозно пообещала. - Так что, никуда ты, паскуда, от меня не уйдешь! И труп грека не спрячешь!
   Чутье ее не обманывало. Немой никуда не делся. Просто вышел к Велабру не по Яремной12, как она полагала, а со стороны Этрусской улицы. Он торопился. Но, непривычный к стремительным и дальним таким броскам, изрядно притомившийся уже, тучный цветочник отставал, вместо того, чтобы четко указывать дорогу. И тогда немой останавливался, глядел хмуро, взмахивал сердито рукой, показывая, что грек должен идти впереди. И цветочник, не успев отдышаться, вынужден был подчиняться, ускорял шаги, обгоняя нетерпеливого спутника, «прокладывал дорогу». Но вот встал, дождался киликийца и, со значением, кивнул на широко распахнутую дверь винной лавки, на вывеске которой, подсвеченной ярким фонарем, значилось:

                ХИОССКОЕ ИЗ АРЕУСИИ
                ЛУЧШИЕ ЛОЗЫ ЭЛЛАДЫ - ЛУЧШИМ ЗНАТОКАМ РИМА
                РАСПИВОЧНО
                Крупный и мелкий опт!  Доступные цены!!
               (Городским коллегиям и эдилам – скидка до 30%)
                НАЛЬЕМ ВСЕГДА!!!

   Киликиец тревожно глянул по сторонам, замычал, завертел пальцами перед глазами грека, кивая на дверь. Нехотя покорившись, грек направился в лавку один. А немой скользнул в сторонку и, по своему обыкновению, растворился в стене, укрывшись в темной какой-то нише.
   Несмотря на завлекательную вывеску, в лавке было пусто. Только за одним столиком клевал носом, сладко похрапывал, заросший седой щетиной по уши, пожилой грек, с несвежим полотенцем на плече - явно из услужающих.
   - Эй, хозяин! - крикнул цветочник по-гречески.
   Услужающий, еще не проснувшись, схватился за полотенце  и  привычным движением перекинул его через локоть. Лишь после этого, открыл глаза, сонно ими похлопал, узнал цветочника и вскочил, расплываясь в сладкой улыбке. Но Александр из Александрии и сам всеми торговыми этими примочками владел в совершенстве. Никакого внимания на восторг услужающего не обратил. Вообще, как бы, его и не заметил. Направляясь к стойке, снова выкрикнул, только уже построже:
   - Аристарх, дрыхнешь, что ли?!
   Из внутреннего помещения, позевывая и прикрывая рот ладонью, возник длинный, худой как жердь, лысый хозяин в широчайшем малиновом халате. Узрев Александра, он совсем не обрадовался, напротив, помрачнел и весь как-то напрягся, а сон его, как рукой сняло. Но голос, тем не менее, звучал бархатно:
   - Приветствую тебя, дражайший собрат! Как жизнь? Как торговля?
   - Процветаем. - сухо отрезал цветочник и, приблизившись, тревожно шепнул - Все спокойно?
   - А что? - испуганно встрепенулся Аристарх и, обернувшись к услужающему, настойчивым жестом указал в сторону улицы - пойди, мол, покарауль.
    - Ничего. - хмуро глянул цветочник. - Отвечать надо, когда спрашивают!
    - Все тихо. - опасливо поглядывая на дверь, Аристарх совсем сник. - А у тебя?..
     Не отвечая, цветочник окинул его насмешливым взглядом с головы до обуви:
    - Постоялец где?
    - Спит, как обычно. Только и делает, что спит! - Аристарх едва сдерживал накопившееся, похоже, не за один день, раздражение.
  - Не твоя забота! -  резко оборвал его цветочник. - Буди! Дело есть.
   - Как скажешь, игемон13! - угодливо кивнул Аристарх и скрылся в задних помещениях лавки.
    Не дожидаясь его возвращения, цветочник юркнул на улицу, осмотрелся по сторонам и, разглядев, возникшего из укрытия, немого, кивнул затылком на дверь. Немой метнулся в лавку. Грек шагнул было за ним, но заметив, что услужающий, прикрываясь от дождя полотенцем, тоже хочет проскользнуть внутрь, преградил ему путь и приказал?
     - Посматривай!
     Услужающий поник, накинул полотенце на голову  и принялся угрюмо озираться, в поисках сухого укрытия.
     А немой, стоя посреди лавки, задрав голову, широко открытыми, изумленными глазами всматривался во фреску, написанную над прилавком во всю ширину стены, Грек подошел и тоже загляделся на лазурное море с редкими белыми барашками; на гавань глубоко врезавшуюся в скалистый берег; на небольшое купеческое суденышко, устремлявшееся к ней под туго надутым парусом. Слева от гавани, на взгорье, сиял мрамором, тянулся резным фронтоном к небу, утопал изящными колоннами в верхушках пальмовой рощи, небольшой, словно игрушечный, храм Аполлона. Как чудо, вырезанное из слоновой кости…
  Киликиец взволнованно мычал, шевелил пальцами, тыкал ими в картину.
   - Хиос14! - мечтательно улыбнулся грек. - Фаны15. Я там бывал…