Стыдно

Стыдно

(личное, искренне)

Как-то незаметно мне перевалил о-го-го, какой десяток лет. Но детство, кажется, было на прошлой неделе. А студентом я был вроде бы вчера. Всё так хорошо помнится, чётко стоит в памяти. Разное случалось…. Разные события, разные люди, разные переживания и чувства. Да, я жил. Совершал разные поступки. И, окидывая их сегодняшним взглядом, за иные мне стыдно. А за некоторые даже очень. Я многое поведал самому близкому мне человеку – жене. Но даже ей я раскрыл о себе не всё. Почему? Потому что стыдно. Мне кажется (не ошибаюсь ли?), что прожив годы и, став сегодняшним человеком, я в моём теперешнем состоянии уже не поступил бы так как когда-то. Надеюсь, что всё-таки я в чём-то изменился. Не мог не измениться. Ведь со временем меняются даже гранитные скалы.

Так за что мне сегодня стыдно? За какие грехи и грешки корю себя? Что я сделал, чего мне хотелось бы, чтобы я не сделал? Сегодня, после того как меня пообтесала и потёрла жизнь, кое-чему научив, кое-что показав, я вряд ли бы совершил такое. Во мне выработался определённый свод правил, кодекс чести, нарушать который я считаю недопустимым. Но, как говорят англичане what is done cannot be undone, то есть, что сделано, того уже не исправить. Так за какие свои поступки, многочисленные и разной степени некрасивости, если не подлости, мне сегодня перед собой стыдно? Вот некоторые, далеко не все, представленные отрывочно и абсолютно бессистемно…

* * *

Кажется, я ещё даже не школьник. На улице мне встретился мальчик. Он был меньше меня, совсем маленький. В руках у него была палочка, изображавшая то ли меч, то ли кинжал. Мне очень понравилась эта палочка. Я долго смотрел на неё, съедаемый желанием иметь такую. Наконец, я не выдержал. Выхватил палочку-кинжал из рук мальчика и бросился, не оглядываясь, наутёк.

С тех пор прошло гораздо больше, чем полвека. Но я того случая не забыл, и мне стыдно.

* * *

Зима. Гора нажиги за котельной нашего дома. Мы играем на ней в «царь горы», то есть забираемся на самый верх, сталкивая оттуда того, кто там оказался раньше. А он отбивается. Вот на горе оказался я. И когда до меня добрался какой-то мальчишка, я бесцеремонно (таковы правила игры) столкнул его. Он заскользил на животе ногами вниз и поджав к груди голые ладони. У него не было рукавиц. Он был из бедненькой семьи, где дети не всегда имеют зимой всю необходимую одёжку. Он скользил вниз и жалко смотрел вверх на меня, разгорячённого борьбой и в хороших варежках, связанных бабушкой. Не забыть мне этого взгляда. Мне стыдно.

* * *

Нам с приятелем лет по десять, одиннадцать. Перемахнув через каменный забор, мы залезли в тир под открытым небом, чтобы пособирать там отстрелянные патроны. Вдруг раздаётся крик: «Здесь они! Лови!» Испугавшись, мы стремглав бросаемся к забору. Подбегаем к нему одновременно. Я отталкиваю товарища и лезу на забор первым. Да, в приступе страха я поступил … (чем бы заполнить многоточие?) … Я спасал свою шкуру. Вот как я поступил. Стыдно.

* * *

Я в гостях у своей школьной учительницы литературы (если во мне и есть элементы грамотной орфографии, то в этом я обязан всецело ей). Она даёт мне почитать книгу Ремарка «Три товарища».

- Ты уже большой. Поймёшь эту книгу и её героев.

Она говорит, что ей нравятся мои сочинения.

- Вот смотри, как удачно ты здесь написал, - отмечает она. Из стопки тетрадных листов на столе она берёт несколько. Это моё сочинение по «Евгению Онегину». Что-то зачитывает.

Я слушаю её, и мне совсем не хочется уходить. Какая-то сила приковала меня к стулу. Явно устав, она отрешённо кладёт голову на ладонь, словно готовая отдаться судьбе. А я всё не ухожу и не ухожу от смертельно уставшей женщины…

Через несколько месяцев она умерла. У неё был рак. Не знал я, молодой и зелёный юнец, что передо мной сидела летально больная женщина. Не представлял, каких усилий ей стоило вынести моё пребывание, не попросить меня уйти. Стыдно. Теперь, спустя годы, я стараюсь не засиживаться в гостях даже у самых гостеприимных хозяев.

* * *

Это произошло, когда мне было лет двенадцать, тринадцать. На нашей улице между многоквартирными корпусами хрущёвок находились деревянные сараи, некоторые владельцы которых разбивали напротив них крошечные палисаднички. Заприметил я в одном будыль кукурузы. Скоро на нём появился початок. Думаю, что хозяин ждал его созревания. Он рос, наливался соком, дразнил меня, проходившего мимо, своей белизной. И я однажды… Однажды я перелез через хлипкий заборчик и лишил хозяина долгожданного урожая.

Представляю, какими словами он крыл мелкого воришку. Стыдно. Сейчас, если бы это было возможно, я извинился бы перед ним и купил ему бутылку дорогого коньяка.

* * *

Однажды я совершил кражу. Я был в четвёртом или пятом классе, то есть уже достаточно большим мальчиком. В нижнем отделе шкафа в учительской комнате я заметил книгу «Чапаев». Одноимённый фильм я, конечно, видел и он мне чрезвычайно понравился. И вот мне захотелось почитать про Чапаева, узнать о нём побольше (ведь книги всегда дают более подробную информацию). Книга была старая, затрёпанная, что, как я полагал, свидетельствовало о её популярности и полезности. Выждав момент, когда в учительской никого не было, я быстро вошёл туда, с бешено бьющимся сердцем взял книгу, и так же быстро, замирая от страха, вышел…

Эту книгу я так и не прочитал. Пробовал, но она показалось ужасно скучной. Лежит у меня, как память о детстве и моём проступке, в нижнем отделе книжного шкафа. Тут следует отметить, что других фактов воровства в своей жизни я не припомню. Взять чью-либо вещь, украсть, я считаю для себя недопустимым. Могу записать себе в актив, что за всю жизнь я не украл (и не украду) ни копейки чужих денег. Правда, был случай в уже зрелом возрасте. В одной организации я украл нужную мне книгу. Несколько дней она пребывала в моём распоряжении. Несколько дней я вёл с собой внутренний диалог на эту тему. Никто бы этой пропажи не хватился. А книга не имела никакого отношения к тому, чем занималась организация. Тем не менее, в конечном итоге я вернул книгу на место.

* * *

Я – юноша. Невыдающийся, но тренированный спортсмен.  Зима, я иду с тренировки домой. Приятный морозец. Возвращающиеся после тренировки силы распирают мне грудь. Навстречу движется мальчик. Наши взгляды встречаются. Увидев мою горделивую осанку, он замедлил шаг, надул щёки и насмешливо напыжился, пародируя меня.

Ах ты, щурёнок! На тренировке я без усилий, вырываю штангу в пятьдесят килограммов. В этом пацанёнке было от силы сорок. Я прихватил его за подмышки и, посмотрев, где снега побольше, швырнул туда как котёнка. Не меняя величественной походки, и не оглядываясь назад, я продолжил движение. Так сильный надменно опустил заведомо слабого. Стыдно. Надеюсь только, что сугроб его был высок, и он не ушибся.

* * *

Африка. Очень далеко от родного дома. I'm in the local street eating house, то есть, оказываюсь вечером на улице в заведении, нечто вроде туземной закусочной. Ко мне подсаживается темнокожий господин. Разговорились на англо-арабской смеси на самую банальную тему, о погоде. Да, очень жарко. Sahana shadit, как говорят арабы. Рубаха липнет к спине. На улице кондиционеров нет. Его зовут Ильяс. Он очень хочет угостить меня местным блюдом. Официант приносит нам нечто вроде творога с лепёшкой на блюде. Ложки нет. Есть надо руками. Руками ест вся страна. Наш советский доктор нас категорически предупреждал избегать местных блюд, а тем более их поедания руками. И даже если мы ели блюда обычные, не местные, доктор нам рекомендовал предварительно принимать граммов пятьдесят крепкого алкоголя для дезинфекции. Но алкоголя тут нет во всём городе. А ложек нет даже в этом учреждении общепита. Я не хочу есть принесённое мне блюдо. Ильяс, перемешав руками творожную массу в своей и моей миске, просит меня приступить к трапезе. Says that I am sure to enjoy it, то есть, мне непременно понравится. Но я упёрся как баран. Или как маленький ребёнок, не желающий кушать манную кашу… Кажется, Ильяс обиделся. Ведь он так хотел сделать мне приятное. Потратил деньги на два дорогих блюда. А я отверг его угощение. Сейчас мне за это стыдно….

* * *

Мы завели собаку для охраны дома. Грэй – кавказская овчарка, агрессивный и своенравный кобель. В книге по воспитанию собак я прочитал, что эту породу, особенно кобелей, надо держать в строгости, иначе в борьбе за лидерство пёс выйдет из-под контроля. Если в переходном возрасте пёс проявит неподчинение, а тем более агрессию, это проявление следует немедленно и жёстко купировать. И вот однажды Грэй оскалился на меня. Зарычал, обнажив клыки. Прошли те дни, когда его можно было поставить на место, хлопнув сзади свёрнутой в трубочку газетой. Настала пора показать кто дома хозяин. И я ударил его ремнём. И раз, и два. Не хотелось бить, но что оставалось делать? Получить дома огромного, свирепого и непослушного зверя? За тот урок Грэю мне стыдно, тем более что полностью подчинить его мне не удалось. Мы просто перешли на отношения если не взаимного уважения, то терпимости. Я мог повалить Грэя на землю, сунуть руку ему в пасть, осматривая его зубы, трепать за лохматый загривок, но если он предупредительно рыкнул, то от него надо было отходить. Памятку в виде шрама на тыльной стороне моей левой руки он оставил.

* * *

Раннее отрочество. Играя дома с сестрой, я что-то натворил, сейчас даже не помню что. Возможно, разбил что-нибудь из посуды. Но хорошо помню, что опасаясь, что будут ругать родители, я сказал, что это сделала сестра. Они ругали её. Она плакала. Мне было стыдно, но я молчал. Ещё стыднее за этот случай сейчас, спустя очень много времени. Просто ужасно стыдно. Теперь я знаю, что что бы ни случилось, я свою вину не перевалю на чужую спину. Возможно, я буду наказан. Но так меня не будет мучить совесть, и мне будет психологически комфортнее. Тому научила жизнь.

* * *

Однажды мать уснула. А я … Нет, про это я не напишу и никому не скажу. За это слишком стыдно. Стыдно и за то, что я сделал однажды по отношению к одному товарищу. Знаю только, что сейчас я ничего подобного не сделал бы. Всё-таки колючая это штука, совесть. Договориться с ней не получается.

* * *

Я уже не маленький подросток. Меня давно интересуют и привлекают девочки. Во сне всякое мерещится, физиология делает своё дело. Я спускаюсь с ледяной горки, поддерживая перед собой девочку. Нет, молодую девушку. Мои руки поднимаются выше её талии, доходят до груди, хотят проникнуть под пальто. Внизу, закончив спуск, она оборачивается ко мне и со смехом бросает: «Какой ты шалун, однако». Был сумрачный вечер, но я уверен, что она увидела, как я покраснел красней зрелого помидора.

* * *

Я служу солдатом. Кормёжка скудная, просто дрянная, а мы – молодые и ещё растущие ребята. Постоянное чувство голода. Наряд по кухне – нелёгкая работа, но там можно вдоволь поесть морковки и попросить кусок хлеба у хлебореза Мустафы. Я попал с приятелем в наряд помощника дежурного по штабу. За радиатором отопления мы нашли пачку овсяного печенья. Оно и на гражданке было желанным лакомством, а что уж говорить про службу военную. Подарок небес! Договорились съесть после ужина. Вдруг появился солдатик. Он долго шарил рукой за радиатором и потом озабоченно и печально спросил нас:

- Вы здесь ничего не находили?

- Нет, - ответил кто-то из нас.

Вечером мы с приятелем с удовольствием съели всю пачку. Вспоминаю это и мне стыдно. Думаю, что сейчас я так не поступил бы. Всё-таки, прожив после того случая какое-то время и получив некоторый жизненный опыт, я стал поступать несколько иначе. Во всяком случае, мне так кажется.

* * *

Я – молодой отец. У меня маленький сын. Сколько ему? Года четыре или пять? Я к чему-то его приучаю (конечно, правильному и полезному, чему меня самого приучали с детства родители). Я сказал ему раз, сказал два. Сказал три. Он меня игнорирует. Возмущённый и потерявший терпение, я схватил его и бросил на диван. Как подушку. Потом посмотрел на его испуганное лицо, маленькое беспомощное тельце (сейчас он раза в два здоровей меня), и мне стало стыдно. Я помню это.

* * *

Женившись, я пришёл жить к жене в её доме вместе с её отцом и мачехой. Отец был, как говорится, душа-человек. Простой заводской слесарь, но стопроцентный джентльмен от рождения. А вот его вторая супруга была человеком сложным. Тяжёлая натура, не отличающаяся природной тактичностью и душевной щедростью. Подозрительная к людям, завистливая и болезненно скупая женщина с симптомами параноика. За годы совместного проживания  она ни разу не обратилась ко мне по имени. Не хватало природного понимания, что так надо делать.

И я однажды высказал моей жене всё то, что думаю о её мачехе. Сделал это в кухне за закрытой дверью. Но дверь в кухне тонкая, а слух у тёщи в смежной комнате острый, как у рыси. На следующее утро, испепеляя меня взглядом, она громыхала кастрюлями громче обычного. Конечно, она поделилась приятной новостью с мужем, что не добавило его симпатий в мой адрес.

Мне за это очень стыдно. Надо было сдержаться. Проявить большую лояльность и терпимость, как это сделала проживавшая долгое время в этом доме бабушка жены, мудрая женщина.

Да, мне было стыдно. И чтобы хоть как-то притупить это чувство, я пошёл в магазин и купил для тёщи с тестем переносной цветной телевизор. Очень подходящая для их маленькой комнатки вещь, радовавшая до самой кончины.

* * *

Я прожил уже изрядное число лет. Женится сын. На свадьбе я знакомлюсь со Славкой, пожилым будущим дальним родственником сына. Славка удивляется, что я, оказывается, лазил по египетским пирамидам, гулял среди священных индийских коров. Я для него – чудо. Он хочет со мной выпить и поговорить.

После свадьбы я так и не встретился со Славкой, хотя сын говорил мне, что он очень ждал меня. Не дождавшись, он шёл в магазин и покупал бутылку водки.

Он оставил сыну свою квартиру. А мне – кожаную куртку, часы «Командирские», фотоаппарат «Зоркий», радиоприёмник «Океан» и чувство вины перед ним. Ему хотелось совсем немногого – внимания от человека, которого по наивности своей он считал необыкновенным феноменом. Но я так и не пришёл к нему. За это мне стыдно. Который раз, и опять с опозданием, я убеждаюсь, что если ты можешь сделать что-либо хорошее, приятное для человека – делай это! Делай пока не поздно и чтобы потом не было стыдно.

* * *

Вот лишь некоторые из моих поступков и эпизоды моей жизни, за которые мне сегодня стыдно. Время идёт, и я всё реже делаю то, за что потом могла бы грызть совесть. Почему так? Не знаю. Возможно, оттого, что появился, страх, что однажды внутренний голос ошарашит тебя в лоб вопросом – Что же ты за гад такой? Неужели тебе не стыдно?

PS. Написав это эссе, я поместил его на сайт всемирной Сети. К своему удивлению, читательских отзывов на него пришло совсем мало. А один читатель (весьма ко мне благосклонный) откровенно мне написал, что считает этот опус совсем слабым, вымученным и в его искренность ему (полагаю, что и многим другим читателям) не верится. Что на это ответить? Что я открылся, как мог, насколько осмелился, но придёт время, когда, представ перед хвостатыми ребятами с рожками на голове и горячей кочерёжкой в мохнатых лапах, я раскроюсь полнее, до самого конца, сознавшись во всём и во всех прегрешениях, включая те, которые не совершал…