Ника забирает Веру

- Отпусти меня, Ника… Отпусти, родная… отпусти, - шептала Вера, пытаясь жилистой рукой дотянуться к вороху льняных складок с нашитым по краям ею же сплетенным кружевом.
Она хотела нащупать маленькое острое плечико Ники, хотя бы погладить его, ведь чтобы обнять девочку, у нее уже не было сил.

Тонкая церковная свечка догорала, закапав восковыми слезами позеленевший от времени латунный подсвечник и старый дубовый комод.

Ника смотрела на пламя, как оно танцует, расплываясь в набежавшей на глаза пелене, растворяясь вместе с комнатой, оставляя ее в ватном облаке летних снов. Как потом пелена спадает, стекая каплями боли по щекам и снова наполняет собой пространство, пережимая горло когтистыми холодными пальцами.
 
- Отпусти меня, доченька… Пора.

Ника зажмурилась, свернувшись испуганным ежиком, когда рука Веры легла на ее плечо. Слёз больше не было. Осталась только огромная обжигающая холодом дыра где-то в том месте, где раньше билась жизнь.

Ника положила ладошку поверх узловатых пальцев и силилась вдохнуть отяжелевший воздух.

- Ника…, - прошептала Вера.

Ника обернулась.
Добрые, выцветшие до белёсо-серого, впавшие глаза Веры смотрели уверенно и спокойно. Седые волосы, заплетенные в аккуратную косу, лежали на костлявом плече ровно, как пришитые.
Девочка схватила холодную высохшую руку в обе ладошки, прижала их к щеке, потом ко лбу и замотала головой.

- Отпусти, тяжело…- повторила Вера.

- Нет! - Ника целовала руку Веры, сжимая пальцы, повторяя и повторяя это упрямое «нет», как будто одним словом можно было переписать судьбу, поспорить с прошлым, изменить настоящее.

Свеча затрещала, огонек заметался на фитиле, в темных углах зашевелились тени и поползли по стенам.
Откуда-то из подпола поднималась мелодия, тихая, как вздох младенца в утробе, сильная, как пробивающий асфальт весенний росток. Ее неотвратимость наполняла маленькую спаленку свинцовым холодом, рассыпалась ледяными искрами по крашеным доскам пола, сквозь щели которых стал просачиваться вечерний туман.

Мелодия заливалась в глаза, в уши, в складки одеяла, за ворот сорочки. Она поднималась по ножкам железной кровати, стекала вместе с воском на поцарапанное дерево комода, металась тенями по стенам и капала с потолка.
Она вырвалась из горла Ники, сдавив голосовые связки, заставив их вибрировать, заставив дополнить себя, доведя до совершенства, признавая стальную неизбежность.

Ника запела спотыкаясь о слова:
- Баю-баюшки-баю, я тебе, дитя, спою:
Сладкий сон, сладкий сон,
Длиться вечно может он…

Вера лежала на высокой подушке под тяжелой пуховой периной, остановившемся взглядом хватаясь за выбеленную стену позади Ники, где танцевала в развевающейся песцовой шубе Серая Мгла межмирья.
По тонким посиневшим губам женщины кралась тихая улыбка.

Нику окатывали волны ужаса, она сжимала холодеющую руку и старалась не шевелиться.
Песня лилась широко и спокойно, как река, вошедшая в древнее свое русло:

В тишь туманов над рекой,
От ветров юдоли злой,
Сладкий сон, нежный сон,
Тебя скроет под землей.

Вера закрыла глаза. Тени от длинных черных ресниц плясали на впалых пожелтевших щеках. Нос стал тоньше, острее.
Ника набрала воздуха, со всей силы развернув оцепеневшие легкие и запела чуть громче:

Озеро в лесу без края,
Тебя лодка ждет, родная.
Сладкий сон, вечный сон,
Там, за озером твой дом.

Губы Веры вздрогнули. Ника изменила песню. Это было немыслимо, невозможно, ведь песня сама приходит, она неизменна…
Серая Мгла межмирья уже стояла посреди комнаты, затопив всё пространство до самого потолка вязким туманом.
Ворсинки ее шубы колыхались от мелодии, точно водоросли от глубинного течения.

Баю-баюшки, баю,
Звонит колокол в Раю,
Сладкий сон, сладкий сон.
Ты иди на этот звон.

Огонек метался на остатках фитиля, как цепной пес, завидевший вора. Песня стояла плотной пылью в потемневшем воздухе, смешиваясь с серым туманом.
Дышать было уже нечем, но Ника продолжала петь:

Засыпай навек, родная,
Встретимся у двери Рая…
Сладкий сон, сладкий сон…

Свеча погасла.

Длиться вечно будет он… - прошептала Ника в слепую темноту.

Мелодия остановилась и ее остатки, выкристаллизовавшись в пространство, медленно оседали в опустевшей комнате.

Немая Тишина, завернувшись в дорожный плащ, стояла статуей в изголовье кровати.

Ника окаменела. Ничего не осталось. Звуки, запахи, дыхание… все исчезло во тьме и пустоте вместе с ней самой.
Пропал смысл,  и жизнь ушла, потеряв силу и значимость. Время остановилось, развернувшись в вечности, как свет, пойманный в ловушку, как одна и та же мысль, бегающая по кольцу памяти, уничтожает все остальное, и себя саму, и того, к кому в плен она попала.

Где-то в далекой деревне запел петух.
В щель между закрытыми ставнями попал веселый розовый солнечный зайчик.
Пробившись сквозь пыль занавесок, слабый свет лег на пол, выхватив из небытия обветшавшую  вмиг комнату.

Снова запел петух.
Со стен посыпалась штукатурка, карниз с треском повалился на пол, стекла брызнули на подоконник мелкой крошкой тусклых звенящих искр.
Ника спрыгнула с кровати, утопая босыми ногами по щиколотку в мягкой серой пыли, побежала к окну, переступив покрытые плесенью занавески. 
Ставни скрипнули, впустив в комнату прохладный воздух, наполнивший светом и запахом росы затхлую комнату.
Пыль посыпалась на сочную зеленую траву палисадника.
Кровать, покрывшись бурыми пятнами, подогнула рассыпающиеся ржавой трухой ножки и рухнула под тяжестью истлевшей перины на прогнившие доски пола.

Ника, не оглядываясь, пробежала вдоль комнаты в упавшую с петель дверь.
За ее спиной обвалилась, рассыпавшись прелой соломой по земле, крыша избы. 

Девочка прошла вдоль забора, зарастающего папоротником, отворила покрытую лишайником серую калитку, вышла на тропинку и обернулась.

Ветер путал тонкие русые волосы, то закидывая их на худые плечи, то разбрасывая по широкой льняной сорочке, обшитой белыми тонкими кружевами.

Там, где была изба, остался только холм, накрытый темно-зеленым саваном жгучей крапивы. 
Розово-желтое солнце вставало над лесом, раскрашивая нежными ладонями верхушки внезапно затихших деревьев.

Ника подняла к нему замерзшие руки. 
Она тянулась вверх вместе со свежей порослью, пробивавшейся сквозь крапивный ковер.
Молодые деревья поднимались к небу, раскидывая ветки, обрастая листьями, набираясь света и сил.

Девушка оглядела себя, поправила синий, расшитый цветным бисером, сарафан, заплела косу, перетянув зеленой лентой тугие пшеничные волосы.
Забора и калитки больше не было, как и тропинки, как и дороги.
Птицы молчали.
Даже далекий петух не подавал больше голоса. Бесшумными шагами Ника шла по лесу к холмику, который когда-то давно, в полузабытом прошлом, был ее домом.

Там, среди сломанных ветром веток и покрытого ягодами черничника торчал из земли весь зеленый, обломок латунного подсвечника, на котором лежала нитка рябиновых бус.
Сочные ягоды кровавой горстью были собраны на желтую шелковую нитку, завязанную тройным плоским узлом.

Ника подняла их с земли и надела на крепкую шею.

Воздух заполнился птичьим гамом.
Из травы поднялись, зазвенев, комары.
Время двинулось, заворочалось, и потекло, увлекая за собою оживший мир.

Ника топнула по мягкому дерну голой пяткой.
Земля разошлась неглубоким длинным оврагом. По камням, когда-то служившим фундаментом забора, потек тонкий веселый ручей.

Ника пошла вдоль него, прислушиваясь к стройнеющему хору птичьих голосов.
Петляя и иногда ныряя под землю, ручей бежал сквозь лес, то утопая в маленьких болотцах, то перепрыгивая каменистые холмики, он вел куда-то в новый мир, пока еще неизвестными, нехожеными, скрытыми путями. 

Ника остановилась у пологого берега. Ручей вливался в реку с разбега, разорвав песчаную отмель на слоистые куски.
Она замерла, вглядываясь в скалы противоположного, высокого и надменного каменистого берега.
В траве на пологой вершине мелькнула лисья морда.

Через мгновение лиса показалась уже внизу, у самой воды.
Зверь обернулся, тявкнул и пустился вниз по течению, вдоль кромки мелких волн, утопая подушечками лап в сыром песке, оставляя вереницу следов, которые тут же размывало набегающей водой.

Ника бросилась следом. Лиса исчезла в высокой траве.
Зато посередине реки вынырнула дикая утка, проплыла немного в ту же сторону и снова скрылась под водой.
Иногда нужно повторять дважды, чтобы было легче поверить. Кому-то нужно и трижды. Но Ника была из понятливых.

Река привела к маленькому темному озеру.
В деревянной лодке у самого края бурой торфяной воды сидела Вера и силилась рассмотреть свое отражение.

- Нет там ничего. Все пустое, - сказала ей тихо Ника, подойдя поближе.
Вера вздрогнула и обернулась.
Ее голубые добрые глаза в окружении черных пушистых ресниц на мгновение удивленно распахнулись и тут же загорелись веселыми огоньками.
- Я теперь как ты? - спросила она одним взглядом.
- Кто же то ведает, - ответила ей в голос Ника. Может и так. А может иначе.
- Куда делся перевозчик? В шубе?
- Это была Серая Мгла межмирья. Она не любит свет. Всегда уходит по утру, с рассветом - ответила Ника, дернув плечом. Ей вспомнилась Немая Тишина. - Они все исчезают с рассветом, - добавила она тише, глядя в Пустоту.

Из Пустоты вынесло охотничий домик в два окошка.
- Пойдем, - сказала Ника и направилась к домику.
Вера переступила через край лодки, прошлепав босиком по мелководью.
- Где это мы? - спросила она, выйдя из тени елок на залитый полуденным солнцем клочок песчаного берега.
- Где-то на Валдае.
- А когда..?
- Разве это теперь важно? - Ника шагнула в тень деревьев. Вера пошла за ней.

Лес свернулся, сокращая пространство до двух шагов, а потом расступился, открывая за зарослями орешника дубовую, оббитую железом тяжелую дверь.
Ника потянула за кованое кольцо.
Дверь отворилась, изнутри пахнуло свежескошенным сеном и созревшей квашней.
- Кто тут живет? - спросила Вера, переступая вслед за Никой порог.

Дверь за ними закрылась и лес обнял домик орешником, буреломом, елками и сетью сырых оврагов.

 - Мы с тобой  — ответила ей Ника, разжигая в печи огонь.