Соперник Праксителя

     С утра был дождь. Под вечер опустился липкий густой туман. Приказав никого не принимать, я сидел, грея подмётки своих ботинок у пылающего камина с бокалом вина в руке.
Причудливые блики плясали по стенам, преломлялись в хрустале бокала, отскакивали на лицо. Начало осени было пасмурным и холодным, и дух Надсона уже неделю прогуливался в соседней нетопленой комнате, скрипя половицей. Читать и писать я не мог, депрессия делала своё гибельное дело, опутывая тело и мозг паутиной безволия. Сил хватало только на то, чтобы поднести  бокал ко рту, дотянуться до бутылки и передвинуть ноги по каминной решётке, когда подметки начинали дымиться. Вот тогда – то она и появилась.
- Прикажете открыть, господин? – Иоганн заглянул в комнату и застыл на пороге с подсвечником в руке. Я люблю этого старика. После смерти Нелли, его жены, мы в доме остались вдвоём. Он совсем ненавязчив, и наше молчание порой длится неделями. Нелли рассказывала мне, что в молодости Иоганн был другим, много путешествовал, писал маслом, резал по мрамору, но, как и у всех непризнанных гениев, всё это кончилось нищетой и длительными запоями. Однажды его вытащили из петли. Потом он  стих, сгорбился, смирился с судьбой. Сейчас ему за семьдесят. Он шаркает ногами и носит очки на бечёвке. В минуты моих депрессий он смотрит на меня понимающе, и я всегда чувствую рядом родственную душу…
- Прикажете открыть?..  На  вопрос старика я отрицательно помахал рукой с бокалом из-за кресла,- сил повернуться  или ответить  у  меня  не было. Иоганн прочитал положительный ответ. Думаю, старику было просто скучно. К тому же он очень добр и, верно, ему было просто жаль не впустить продрогшего путника к гостеприимному огню. Так она появилась. Она пришла, эта скиталица. Я не слышал стука в ворота, но эхо уже вибрировало где – то  в глубоких тайниках моего сердца, приглушённое густым красным вином. Иоганн просушил её накидку и накормил. Теперь она стояла на пороге моей комнаты. Не обернуться  уже граничило с невежливостью. Я приподнялся.
- Занимайте кресло, сударыня… Ближе к огню, пожалуйста… Иоганн, принеси ещё бокал,- обратился я к старику, который вошёл вслед за гостьей.
- Отличное вино, сударыня,- повернулся я к незнакомке. Женщина молча уселась в кресло. Иоганн принёс бокал, тарелку с  ветчиной  и  сыром, несколько свечей. Уходя, он дотронулся до шёлкового шнура с колокольчиком около двери. Раздался мелодичный звон.  Гостья посмотрела на Иоганна, и мне показалось вдруг, что они знают друг друга. Иоганн  чуть улыбнулся  и, шаркая ногами, вышел из комнаты. Я наполнил бокалы и уселся в кресло напротив незнакомки. Она была стара. Ввалившиеся щёки, запавшие глубоко глаза, зачёсанные назад седые тонкие пряди волос, высокий костистый лоб… Наброшенный на голову лёгкий капюшон темнил верхнюю часть её лица  Серебристо – серого цвета балахон немного скрывал худобу женщины. От гостьи веяло благородством и скрытым величественным холодом. Я не знал  о чём  говорить  с этой неожиданно появившейся в доме женщиной  и, заранее скучая, ждал от нее любого движения,  жеста, чтобы начать разговор…
- Ты так любишь сцены у камина… В твоих рассказах одни камины… Довольно однообразно… - вдруг медленно произнесла гостья, даже не подняв на меня глаза. Она смотрела на огонь.  Голос  её  был глух.
- Кто вы, сударыня? Мы знакомы?.. – удивленно проговорил я, решив, что на сегодня вина достаточно: язык был несколько тяжёл, а мысли разбредались. Мне даже не удалось надеть маску хозяина дома. 
- Ты не узнал меня, Анье? – спросила старуха, поднимая глаза и оскаливаясь в улыбке. – В последнее время ты только и думаешь обо мне, и вот – я появляюсь, а ты спрашиваешь:                                                “Кто вы, сударыня?”. Или это вино растворило твои зрачки ?..                Хмель вдруг отпустил меня. Руки похолодели. Я узнал её.
- Вы…  ты искала меня, Смерть? – спросил я, стараясь не выдать волнения, которое охватило меня, запульсировало в кончиках пальцев, выбелило щеки и губы.
-
- Да, да. Ты помнишь… Ты уже стоял у черты. Куча тех таблеток…Но ты так и не решился, и я зря прождала всю ночь. Ты струсил… - она внимательно смотрела на меня. Я поморщился. Воспоминание было не из приятных.
- Я не был готов тогда, ты знаешь… Да и сейчас ещё… Не понимаю, зачем ты здесь… Я не звал тебя. Думать думал, но…
- Не страшись, мой милый поэт, сегодня я не к тебе. У меня тут свои дела… Но ты здесь очень  кстати, - сказала  Смерть, поправляя свой балахон.
- Какие тут у тебя дела?..
- Он всё равно бы мне открыл,- старуха кивнула через плечо на дверь.
- Иоганн?- удивлённо спросил я.
- Да. На рассвете мы тронемся в путь… А  пока…
- Подожди,- встрепенулся я. – Надо же позвать, надо предупредить его, - я хотел встать с кресла, но старуха движением руки остановила меня.
- Он уже знает, - улыбнулась она, - я дала ему знак.
- Вот как… - сказал я и у меня запершило в горле.
- Я думала, после нашей последней встречи ты стал более философски взирать на мир, - по-прежнему улыбаясь, сказала Смерть, разглядев влагу на моих глазах.
- Я любил… я люблю его.
- Как и все эгоисты, ты жалеешь только самого себя. Боишься остаться один?                                Я промолчал. Тяжёлые мысли бродили рядом, становились за спину, давили на плечи.
- У меня к тебе просьба, Анье… - голос старухи пробился в мое сознание. Я кивнул.
- Я хочу, чтобы ты написал обо мне… - сказала Смерть.
- Неужели о тебе мало написано? – сглотнув слёзы, я попытался настроиться на разговор.
- Не в этом дело, Анье, - поморщилась старуха. – Обо мне все знают. Не все могут поведать обо мне. Мудрецы говорят, что меня нет, но никто ещё не избегнул лица моего, за исключением некоторых избранных. Ни один из полубогов не похвастается, что мы не знакомы.  Всё, что имеет форму, однажды потеряет её.  Это моя работа… Но я тоже изменяюсь. Некоторые нюансы остаются в тени. Я рада нашей случайной встрече, ты восполнишь неполное, пробелы… - она замолчала, задумавшись.
- О тебе, я думаю, написано  не меньше, если не больше, чем о твоей сестре, - сказал я.
- О Жизни? – подняла глаза Смерть. – Она не тщеславна… Смеётся, порхает, резвится… Правда, иногда приходится подменять её на сцене. Ведь мы близнецы… Ты удивлен?   Я, подняв брови, смотрел на свою собеседницу.
- У меня не  всегда такой… вид…  ты-то, как поэт, должен это знать… В прошлый свой приход я здорово напугала тебя…Этот образ,- старуха указала костлявым пальцем на своё лицо, - этот образ, который перед тобой – всего лишь твоё представление обо мне. Но это лишь часть правды… Смотри!
-     Словно пелена прошла по глазам моим. Лицо сидящей озарилось: передо мной сидела, великолепно сложенная, удивительной красоты  молодая женщина. Я замер, поражённый этой красотой. Мурашки бежали по спине моей.
- Многие поэты влюблялись в меня, - сказала Смерть. – Рембо сажал меня к себе на      колени…
- Удивительно,- тихо сказал я, всё ещё изумляясь.
- Что удивляет тебя, - с милой улыбкой произнесла сидящая напротив меня.
- Несколько минут назад ты вызывала во мне гадливость и липкий страх…И вот…я уже готов упасть перед тобой на колени… Мне хочется целовать руки твои…
- Мой милый Анье, ты всего лишь поэт… Этот обман я проделывала слишком часто. Люди так поверхностны, что не видят дальше внешних оболочек… Но никто, понимаешь, никто не заглянул мне вовнутрь. Ты слышишь, Анье? Никто, кроме… Женщина глядела на меня.  Я не расслышал её последних слов – очарование было сильно. Я вдруг очень хорошо понял тех, не сомневающихся… с дулом у виска.  Снова  пелена прошла по моим глазам. Свечение лица моей собеседницы поблекло, и оно неуловимо изменилось. Сейчас передо мной сидела женщина средних лет с приятным лицом, высоким лбом и внимательными чёрными глазами. Но прежней блистательной  красоты и молодости уже не было.
- Так будет легче разговаривать, Анье,- сказала Смерть. – От старух тебя знобит, от красоты ты немеешь. Этот облик,- она опять указала на себя, - более близок к твоему  н ы н е ш н е- м у   представлению обо мне. Поговори просто с умной женщиной, я знаю, это твоя слабость…
- Что ты хочешь от меня,- спросил я её, всё ещё находясь под влиянием её чар.
- Просто хочу, чтобы ты выслушал одну историю. Может быть, ты опишешь её потом. До рассвета есть несколько часов… Это история о любви...                Это было действительно неожиданно.
- Любви?- переспросил я её,- твоя сестра могла бы рассказать о любви более… живее что-ли… - я не находил слов. - Это несколько парадоксально: Смерть желает поговорить о любви…Хотя твой прекрасный образ… - я замолчал и закрыл глаза на секунду. Воображение вспыхнуло и я вновь увидел удивительную красоту той, чьё присутствие порой так ужасает неподготовленную душу.
- Есть одно “но “, - я открыл глаза. Во мне заговорил литератор. – Чтобы быть героиней рассказа ты должна… как - бы это сказать… быть внутри меня. Я знаю своих персонажей по  с р о д с т в у  с сами собой. Иначе не будет достоверности…
- Как только ты родился, так сразу же начал и своё умирание, -  перебила меня Смерть. – Я всегда с тобой, всегда в тебе. В чём же твоя проблема? – она откинулась на спинку кресла.  Ум светился в её чёрных глазах, которые смотрели  сквозь меня. Я невольно поёжился.
- Недавно я перечитывал письма Аполлония,- сказал я. Современник учителя Иисуса, он уверяет, что никакой смерти нет, кроме как по видимости…
- Об этом мы поговорим с тобой чуть позже, когда я приду за тобой в последний раз, - медленно проговорила Смерть и, помолчав, добавила: - Просто на меня можно смотреть с двух противоположных точек, с точки зрения души и с точки зрения тела. А это вечный спор, поскольку головы у людей разные… Чтобы отказаться от меня, нужно отказаться и от моей сестры… Жизни …А ты… так любишь красное вино, - она засмеялась.    Мне почему - то  стало легко. Она была права. Потом опять пришла мысль о Иоганне и я помрачнел.
- Как же ты выглядишь на самом деле? – спросил я у Смерти, - если это, конечно, не секрет,- добавил я.
- Как может выглядеть электрический разряд в течение нескольких минут? Переход одного состояния в другое под моим именем? Ну, это чистая метафизика…Словом, каждый видит своё. Я прихожу в том образе, который сложился обо мне у умирающего.
- Надеюсь, Иоганн, этот добряк, не увидит тебя жутким скелетом в балахоне с отточенной косой в руке?..                Смерть улыбнулась.
- Это тайна, - сказала она.
- А если в тебя не верят? – спросил я.
- Умирает всё, что живёт здесь. Это закон низшей полусферы бытия. Парадокс, но смыслом  жизни является смерть. Моим смыслом, смыслом смерти, является жизнь. Другая жизнь…Мы не можем друг без друга, мы близнецы… Люди плохо разбираются в этом.
- Ты хотела рассказать мне о любви. Я думал, ты беспристрастна.
- Беспристрастен  Тот, Кто стоит за мной.  Меня же можно умолить, упросить, отдалить или приблизить…Всё зависит от человека, от его воли, веры, состояния души. Люди более свободны в таких вещах, чем они думают. Самоубийцы, например… Смерть замолчала.
- “ Людьми играют боги, словно мячиком…” – процитировал я.
- Да, это Плавт, - задумчиво произнесла Смерть, - он крутил мельничный жернов, чтобы только прокормиться… Древние мудрецы, я говорю о настоящих мужах, все предпочитали меня моей сестре. Они стыдились несовершенства тела и ума… - в глазах её стояла отрешенность. Она замолчала. Я подбросил дрова в камин. Язычки пламени заметались, облизывая сухие поленья. Я снова уселся в свое удобное кресло. Несколько минут мы молчали.
- Всё же это своеобразная честь для меня, - тихо сказал я, - вот так сидеть и запросто беседовать со Смертью… Тем более, что я ещё не мудр, ведь уже однажды я показал тебе свое неумение умирать …
- Смерть подняла на меня глаза.
- У тебя всё ещё впереди, Анье. Время истекает. Пора начинать мой  рассказ, - сказала она.
- Я готов, - ответствовал  я. И Смерть приступила к рассказу:
- Чтобы ты лучше понял меня, начну издалека. Ты слышал об Афродите или Венере Книдской? Статуя её была сделана Праксителем, и Плиний считал её шедевром в пределах этой вселенной. Она стояла в храме на острове Книд… Но мало кто знает, что  эту  статую Пракситель ваял, глядя на свою возлюбленную – гетеру Фрину. Мысли греков всегда вещественны, телесны, как и их статуи… Я же нашла своего Праксителя. Он  жил много веков позже, и мир ничего не знает о нём. Странно? Он ваял один и тот же образ. Он хотел превзойти Венеру Праксителя. Образец за образцом он разбивал неудавшиеся статуи. Год шёл за годом. Мастерство его росло, но мир не видел его произведений, потому что они превращались в черепки. Задача его была великой. Он мечтал помимо прекрасной телесности выразить ещё и внутреннюю красоту, он хотел, чтобы камень отобразил всё это. Он искал образец для статуи и не находил его. Он искал совершенства мадонн, но обнаженность тела убивала высоту помысла. Проще было найти телесную красоту, но убогость внутреннего мира натурщиц вела художника от депрессии  к депрессии. Вот так мы и встретились. Невыполнимость задачи заставила его искать смерти, и я пришла к нему, как прихожу к мечтателям и поэтам, а не как к негодяям и подлецам. Он был поражен моей красотой, ослеплен ею, и его еле вернули к жизни, - срок его пребывания на земле ещё не был чётко очерчен… Не знаю, что со мной случилось… Я любила многих: чистых я уводила с собой молодыми, чтобы грязь не оскверняла их; целовалась с поэтами перед дуэлью; стояла у художников за спиной, чтобы обострить чувствительность их пальцев; святым разрешала срывать мои покрывала с умерших и излечивать неизлечимых.  Но он… он увидел то, что не видел доселе никто. Он увидел мою внутреннюю красоту, понимаешь, Анье.  Он увидел внешнее и внутреннее как одно целое. Он увидел во мне образец для своего творения. Целуя мне ноги, он любовался моим внутренним свечением…Всё длилось недолго… Врачи, эти материалисты, они вернули его к жизни… Сестра ворвалась, как всегда, без стука, шумно, неожиданно, щебеча   и порхая, смеясь без удержу, вся в солнечных лучах и птицах, запахе сирени и мёда, с букетом белых цветов в руках…Она… она обманула его… Она подменила меня, всего один раз, на сцене… И он спутал меня с нею. Ведь мы так похожи. Только в сестре моей больше обмана, чем во мне.  Я никогда не обещала ему вечной смерти. Она же обещала вечную жизнь тому, кто не был к ней готов…Он поверил, он забыл обо мне…
- Он не сделал статую, - понял я, опуская голову.
- Да, - тихо сказала она. – Он был и остался добрейшим человеком, но талант его исчез. Моя сестра обманула его.
- Неужели никто, кроме твоего чудака скульптора, не видел твоего настоящего лица?- спросил я, словно чувствуя, что нахожусь рядом с тайной.
- Я играла с мириадами  людей… в их душах страх. Страх, перевешивающий Красоту. В моём  возлюбленном Красота перевесила страх…
- Как же он умер? – с любопытством спросил я.
- А этого я тебе не скажу, - сказала Смерть, разглаживая ладонью балахон на коленях, - закончи рассказ на полуслове, вернее, не заканчивай его. Поставь многоточие… Оставшиеся до утра несколько часов мы провели в лёгких беседах о св. Франциске, Титанах, докторе Фаусте, продавшем душу Асиелю, благословенных индусах и о… Впрочем, это уже не так интересно.
- Скоро утро… - я встал, чтобы разворошить потухшие уголья. – Я хотел спросить… Попросить тебя, раз уж ты здесь, попросить о старике… Иоганне. Ты можешь сделать так,  чтобы ему не было больно?..
- Больно? – сидящая в кресле прищурила глаза и снисходительно покачала головой, - ты так и не выбрался из детских сказок, Анье… Я не боль, я облегчение, я снятие непосильных нош, смешных обязательств, выдуманных долгов… Я прекращение игры, Анье. Всё должно умереть, чтобы родиться вновь, или никогда уже не умирать. Таков закон, милый поэт.                Она встала с кресла.
- Я пойду, мне пора… Время истекло. Иоганн уже ждёт меня, - Смерть улыбнулась мне и плавно двинулась в сторону двери. Правой рукой она поправила капюшон, и я напрасно щурился, пытаясь разглядеть её лицо. Оно было в тени.
- До встречи, Анье, - лёгкий взмах у дверей.
- Кто дал тебе такое имя? – крикнул я вслед уходящей. Я хотел спросить об этом в течение всей ночи, но только сейчас вспомнил.  Она не обернулась. Закрылась дверь. Где-то внизу звякнул колокольчик. Иоганн не пришёл попрощаться…                Рассеянно я подошел к окну. Рассветало. Непогода утихла. Лёгкие лучи  Солнца розовато  пробивались через туман… И вдруг я увидел их. Там, в саду. И то, что я увидел, навсегда врезалось в мою память: они шли, и мне казалось, ноги их не касаются земли, они словно плыли над туманом. Я смотрел им вслед и видел сутулую спину Иоганна и ту, которую он держал за руку – маленькую девочку в простом белом платьице с белым цветком в белой руке…Теперь я знаю имя скульптора. И, хотя давно не молод, у меня влажнеют ресницы, когда я думаю о прошлом, настоящем и будущем так: ”Всё понять – всё простить“.