Смеховые элементы в телевизионной публицистике

1. Предистория  переписки
  С той поры, как я выложил в сеть несколько фрагментов своей несостоявшейся «нетленки» "Пол Пот, или Роман с Судьбой", с ними ознакомились сотни читателей. Кому-то эти выложенные в сеть фрагменты понравились, кто-то возмутился. Сколько людей, столько и мнений. Я не ставил перед собой цель вызвать шквал комментариев. Просто захотелось однажды рассказать историю о превратностях выживания отдельных судеб в эпоху крушения "несокрушимой империи". Что из этого вышло, и сам ещё не знаю. Роман, если это можно так назвать, сначала выстраивался на глазах у читателей, а потом как-то превратился в мираж. Складывался он трудно. В свободное от работы время, А его раньше было  не так много. Это сегодня его залейся, но не пишется. И не всегда, признаюсь честно, тянет к компьютеру. Я подолгу сомневаюсь, прежде чем начать рассказывать очередную историю. Чаще, всё по той же причине. Интересно ли это кому-нибудь? Понятно, что книгоиздателям мои баечки не интересны ни под каким углом или градусом. Один издатель честно мне признался, что принеси Лев Толстой  нынешним книгоделателям "Войну и мир" и будь он не Лев Николаевич, а просто "имярек", роман ни под каким соусом издавать бы не стали. Потому что сначала из того или иного автора нужно сделать брэнд, "раскрутить" на всю катушку, а эта раскрутка – «промоушен»  больших капиталовложений требует. Поэтому сегодня в литературу ринулись шоумены и главные редактора  журнального "гламура". Люди "тусовки".
  Так что я далек от мысли, что мои баечки кто-то напечатает. А потому к чему торопиться? Это, конечно, хиленькое оправдание. Потому что если честно, много времени забирает потребление алкогольных напитков. А под "шофе" у меня писать не очень получается. Коряво, с кучей глупостей. В отличие от Татьяны Устиновой, которая заявляет, что не может и дня прожить без строчки, я не могу себя заставить выполнить даже четверть ежедневной нормы папы Хэма. Видно, не хватает самодисциплины. Другое дело, выпить в хорошей компании. И тогда рассказы льются как река Волга. (По этому поводу один из читателей, человек строгих нравов и непьющий, как я понял, высказался в том роде, что это за журналист, которому тягостно писать, но зато отрадно травить рассказы под водочку).
  Но вот однажды получил по "емельке" письмецо, которое очень меня порадовало.

   "Здравствуйте, Виктор!
Меня зовут Олеся. Я студентка журфака МГУ.
   В Интернете я случайно нашла ваши мемуары "Пол Пот. Роман с Судьбой". И меня очень заинтересовали ваши воспоминания о том времени, когда вы работали на корпункте в Камбодже, т.к. сейчас я пишу диплом о работе корпунктов за рубежом.
   К сожалению, практически нет никаких книг или учебной литературы на эту тему. А меня, помимо современности, интересует еще работа собкоров в советское время. Поэтому у меня к вам большая просьба. Если вас не затруднит и, естественно, если у вас будет время, не могли бы вы ответить на некоторые вопросы?
  1. Когда и где появились первые корпункты Гостелерадио? В чем была их особенность?
  2. Кто принимал решение в выборе корреспондента и оператора на корпункт? Чем руководствовались?
  3. Как складывались отношения с коллегами по СМИ? Возникали проблемы с аккредитацией и обустройством?
 4. Тематика сюжетов. Какие темы были обязательными? В каком ключе преподносились?
  5. В каких условиях работали собственные корреспонденты? (материальная, бытовая сторона, технические возможности)».
 
   Поскольку писать, как уже признался, люблю не очень, то первым делом предложил Олесе встретиться и наговорить на диктофон, то, о чём мне доподлинно известно. Прочее комментировать не стану. Но Олеся, как, оказалось, живёт не в Москве. Тогда я предложил ей следить за романом. Но, кроме того, что, как я уже отмечал, пишется он трудно, так ещё и далёк от хронологического развития событий во времени и пространстве. Классицизм мне не то что неприятен, но это не мой стиль.
   А человеку диплом гнать надо. И тогда я решил, а почему бы, не сделать главку в романе, определив её условно как "письма  к Олесе". У нас сейчас модно делать всё "на живую нитку". Есть "живой звук", пусть будет и "живой слог". Кроме всего прочего эпистолярный жанр - уходящая натура. А здесь есть возможность поделиться знаниями с человеком нового поколения. И пусть это не совсем эпистолярный жанр, однако же, это будут заметки в форме писем. Ответы на некоторые вопросы Олеси получились минимально короткими, на другие же потянули на целую историю.
Письмо первое.
Международниками не рождаются
  Олеся! Я не могу сказать точно, когда, где и как появились первые зарубежные корпункты Гостелерадио.
  Дело в том, что в международную журналистику я попал случайно. Можно сказать, что и на Центральном Телевидении я оказался по странному стечению обстоятельств, которое иначе как гримасой судьбы не назовёшь. Никаких шансов попасть на работу в ЦТ у меня не было, хотя учился я на отделении тележурналистики знаменитого на всю страну журфака МГУ. Но там много студентов училось, а на ЦТ попадали единицы. Остальные отправлялись украшать местные телеканалы бескрайней нашей родины - СССР.
  Но в 1974 году, когда подошла пора нашего распределения на работу, в недрах ЦК КПСС родился очередной секретный документ об ужесточении кадровой политики в центральных СМИ. Суть этого негласного постановления сводилась к столь же негласному запрету приёма на работу в центральных партийных изданиях лиц еврейской национальности. Таким образом большинство потенциальных кандидатов в систему Гостелерадио СССР оказались на обочине своей 5-й графы. Правда, никто из них не поехал ни к северным оленям, ни в знойный Казахстан. Использовали мои однокашники своё право на свободное распределение и стали творить в разных изданиях, которые не контролировались центральными органами партии столь жёстко, как газета "Правда" и ЦТ.
  В результате всех этих закулисных борений и интриг мне было предложено на выбор работать в Гостелерадио СССР или в редакции телеинформации АПН. А поскольку АПН занималось созданием рекламной, главным образом, телепродукции о советском образе жизни для показа её за рубежом, то работу эту доверяли самым-самым проверенным кадрам. Мне же быть мальчиком на побегушках, вовсе не хотелось. А именно эту функцию я выполнял во время преддипломной практики в редакции телеинформации АПН. Поэтому, ничтоже сумняшеся  выбрал Гостелерадио СССР и с лёгкой душой и столь же лёгкими карманами, в которых лежало не более 50 рублей, отправился с однокашником, собеседником и собутыльником Олегом Спириным отдохнуть после учёбы праведной в славное крымское курортное местечко Гурзуф. Но это уже другая история.

   На журфаке МГУ я учился в телегруппе. Меня тогда занимала документалистика, телепублицистика. Собственно в телегруппу я напросился потому, что кино было нашей с моим тбилисским другом Нодарчиком мечтой. Несостоявшейся. В то время (конец шестидесятых -начало семидесятых) был бум документального кино. Человек крупным планом. Герой. Я не знал, как к этому приду, но желание было огромное. Правда, Юрий Петрович Буданцев, который вёл у нас на третьем курсе класс тележурналистики, очень увлекался в то время системным подходом, семиотикой, тартускими опытами, школой Лотмана и прочими умными теориями. А я всегда был больше практик. Как и мой первый мастер Леонид Золотаревский. (О нём отдельный рассказ). Но он, к огромному сожалению недолго был на кафедре телерадио. Между тем пришла пора определяться с дипломом. Сначала я думал сделать документальный фильм об испанцах в России. Детях гражданской войны в Испании, которые выросли и постарели вдали от родины, в Советском Союзе. Некоторые позже стали возвращаться на родину. Война там давно закончилась. Хотя память о ней до сих пор как рана.
   Курсовую работу - черновой вариант сценария этого фильма - я писал у Александра Юровского, но отчего-то с мэтром тогда отношения у меня не задались, не помню почему. Может виной тому мои амбиции.
   Как блудный сын я вернулся к Буданцеву, который быстренько определил тему моей дипломной работы - "Смеховые элементы в телевизионной публицистике".
   Это было очень смешно, писать о смехе на ТВ. Писать о том, чего не было в природе. Это сегодня у нас сплошной "аншлаг" с "петросянцами" и «комеди-клабом". А тогда суровый председатель Гостелерадио Лапин разогнал КВН, заявив, что "фронды на ЦТ не потерпит!»
   В 1973 я приступил к сбору материалов для написания диплома. С теоретической частью проблем не было. Появились редкие, как по тем временам, так и по нынешним, книги Михаила Бахтина "Творчество Франсуа Рабле" и "Поэтика Достоевского",  и отсюда термины "карнавализация" и "амбивалентность"... Труднее было сыскать смех на практике. Нельзя же было строить диплом на выпусках киножурнала "Фитиль". Короче ни юмора, ни сатиры... Об этом я и написал честно. Что смеха на советском телевидении нет. Может быть, потом... Накаркал, однако!
   Поэтому, Олеся, я как-то не задавался вопросом о зарубежных собкорах.  Мне кажется, что корреспонденты радио находились за рубежом очень давно. Потом они стали прирастать корреспондентами ТВ. Точной даты назвать не могу, но такие монстры советского ТВ как Владимир Дунаев, Георгий Зубков, Анатолий Потапов, Фарид Сейфуль-Мулюков, Игорь Фесуненко работали вовсю уже в шестидесятые годы за рубежами нашей славной родины.
   А вот рассказ о том, как я попал в международную журналистику, может показаться забавным.
   Итак, в августе 1974 года после бурно проведённых каникул в Гурзуфе, загорелый и лохматый как Мик Джаггер, я появился в отделе кадров ЦТ в Останкино. Кадровики, бывшие сотрудники спецчастей и спецотделов  всяких спецслужб поглядели на меня с нескрываемой тревогой в глазах. Потом старший из них, злорадно улыбнувшись, сказал одному из сидящих в комнате людей в сером: "А отведи-ка ты его, Фрол Кузьмич, к Летунову в информацию. Скажи, вот прислали по распределению!". Презрение в его голосе было столь же нескрываемым, как прежде тревога в глазах.
  Я не умею читать мысли, но наверняка он подумал: "Вот же пришлют таких самодовольных уродов! И как только можно до такого докатиться?"
   Эх, дядя, знал бы ты, как я люблю "Роллинг стоунз"!
   Вот так, Олеся, я попал на седьмой этаж здания Телецентра в Останкино, где размещалась Главная редакция информации Центрального Телевидения. Её журналисты делали легендарную программу "Время", плюс десяток новостных выпусков, плюс еженедельные программы "Содружество", "Международная панорама", "Советский Союз глазами зарубежных гостей", плюс тематические программы.
   И повёл меня этот человек в сером в кабинет самого главного редактора самой главной политической редакции ЦТ Юрия Александровича Летунова. Представь,Олеся, что в свои 27 лет я по тем временам считался "сопляком, "жизни" ещё не повидавшем". Армия и МГУ были не в счёт. Это не "жизнь", а служба и учёба. Это сегодня двадцатисемилетние молодые люди руководят газетами, журналами, телередакциями и даже компаниями с миллионными оборотами. А тогда...
    Тогда я переступил порог кабинета Юрия Летунова, который был накоротке с космонавтами и прочими знаменитыми людьми. Но я, девственный невежа, о том не ведал. Пять лет учёбы на факультете журналистики МГУ как-то отвратили меня от общения с большими журналистскими начальниками. Не было у меня перед ними страха, да и пиетета я честно признаюсь не испытывал, да и сейчас ни того ни другого не испытываю перед начальниками любого уровня. Может, оттого и карьеры себе не сделал во все эти подлые времена. И это тоже счастье. Потому что руководить людьми было бы несчастьем для них и для меня, прежде всего.
   Передо мной сидел лев. Седая грива волос, пронзительный как шило взгляд прищуренных глаз и улыбка людоеда в предвкушении лакомства. Юрий Александрович понимал, что отказать кадрам в приёме выпускника МГУ, которого они взяли по своей разнарядке, не может. Нет на то причин. Но уже через месяц он имел полное право поставить перед кадрами вопрос о моей профессиональной непригодности в ГРИ ЦТ. И пусть они подыщут мне другое место в других редакциях. Поэтому, откровенно презирая самодовольного "сопляка", он постарался приглушить львиный рык до змеиного шипения.
– Рассказывай, что умеешь...
– Пока ничего.
– Как так?
– Снимали мы разные сюжеты на практике. Но, не для программы "Время".
– В производстве разбираешься?
– Если честно нет. Политэкономию социализма едва на тройку вытянул.
– Ну что ж, это хотя бы честно. А как с сельским хозяйством?
– Ещё хуже.
– Ты хотя бы газеты читаешь?
– Да, иногда, третью страницу.
   На третьей странице тогдашних центральных газет, а читал я лишь "Комсомолку", публиковались материалы на международную тематику.
  Я понимал, что Летунов наливается яростью, но отчего-то именно это обстоятельство заставило меня с трудом сдержать смех, который иногда возникал во мне без всякой на то причины.
– Ну, ты даёшь, парень, – сказал Летунов, так что в его голосе отчетливо прозвучал скрежет танковых гусениц. – Ну, ты и даёшь. Хорошо вас журналистике учат.
  Наверное, именно в этот момент в нём созрело решение изгнать меня с позором из вверенной ему легендарной редакции через презираемый им международный отдел.
   Я так и не понял до конца, почему Юрий Александрович не любил международную тематику. Скорее всего, потому, что не очень в ней разбирался, а признавать того не мог. Он очень ревностно относился ко всем, кто знал что-то лучше него.
  Так или иначе, разговор был исчерпан. Мы вышли из его кабинета, и он стремительно открыл дверь кабинета напротив.
 
– Принимайте кадра, - сказал он двум находившимся в этом кабинете респектабельным мужчинам. - Ваш новый редактор-стажёр.
И столь же стремительно вышел.
– Добрый день, - сказал я уважаемым старшим товарищам. - Меня зовут Виктор П. 
   Моих новых начальников звали Борис Александрович Калягин и Виктор Ильич Любовцев. Они не стали спрашивать меня о производстве, сельском хозяйстве, надоях молока и прочих материях от них далёких. Виктор Любовцев, благоухая ароматами лаванды, снял очки, и, протирая стёкла, спросил какова тема моей дипломной работы?
–  "Смеховые элементы в телевизионной публицистике", - отвечал я.
   И на какое-то время в кабинете воцарилась тишина. Может быть, в это время в этом кабинете пролетел ангел. Или, что будет точнее, родился дурак!
   Позднее Любовцев сказал мне на прощальном банкете перед отъездом в Кампучию, что в тот момент он испытал состояние близкое к шоковому.
   Но тогда он, водрузив очки на место, тихо произнёс: "Дурдом!". И тут же вновь распахнулась дверь, и, Ю.А. Летунов появившись на пороге, сказал: "Да, дурдом! Но он будет у нас работать!".
   Олеся! Я обещал рассказать тебе, а заодно  и всем читателям этого непридуманного романа о том, как я стал журналистом-международником в самой главной информационной программе самого главного Центрального Телевидения Советского Союза.
    В августе 1974 года после нашей "содержательной" беседы главный редактор ГРИ ЦТ Ю.А. Летунов "передал" меня ответственным товарищам из отдела международной информации и с чистой душой и спокойным сердцем отправился в очередной отпуск. Очевидно, полагал, возможно справедливо, что, вернувшись в редакцию, наложит резолюцию на докладную записку тов. Калягина и Любовцева о полной профнепригодности для работы в ГРИ ЦТ редактора-стажёра Виктора П. Возможно, так бы оно и было, но Юрий Александрович не учёл одной детали. А именно моего упрямства, (тогда как-то не в ходу было словечко "амбиция").
   Я прекрасно понимал, что международный отдел – проверка на мою выживаемость. И сдаваться не собирался. В конце концов, не боги горшки обжигают.  А потом, это была очень интересная работа по сравнению с тем, что освещали наши коллеги из отдела внутренней информации. У них были новостройки и посевные гектары, тысячи тонн угля и стали и сотни тысяч тонн надоенного молока. У них были передовики и новаторы, грандиозные стройки развитого социализма, полёты в космос и прорывы в науке. А у нас были войны, перевороты, катастрофы, демонстрации, забастовки и галопирующая инфляция в западном обществе, притом, что полки магазинов на этом самом "загнивающем Западе" ломились от изобилия товаров. Изобилие показывать не рекомендовалось, всё остальное (митинги протестов  против антинародной политики и пр.) можно было показывать, но так чтобы "картинка" соответствовала текстам информационных телеграмм ТАСС или заметкам корреспондентов "Правды" и "Известий". Дело в том, что корреспонденты ТАСС работали в очень многих странах, кроме того Телеграфное Агентство Советского Союза обладало монополией на передачу иностранной информации для её дальнейшей публикации в советских СМИ, чего никто кроме них, и кроме собкоров газет, радио и телевидения в СССР не имел. Хотя представители Главлита (цензуры) были практически в каждой редакции и бдительно следили за тем, чтобы не просочилось ничего недозволенного.
    Так что первым делом журналисты в международном отделе, (хотя многие из них чисто журналистского образования не имели, но зато почти все закончили престижный МГИМО), ставшие за самое короткое время добрыми друзьями, показали несколько приёмов подготовки текстовок к видеосюжетам, а также монтажа киноплёнок и видеоматериалов под залитованные тассовки "Ино".
   Проще всего было работать с военной хроникой. А воевали в то время почти повсюду - в Африке, в Азии, в Латинской Америке. В Европе не воевали, но были весьма активны террористы из итальянских  "красных бригад", "красноармейцы» из отрядов Баадер-Майнхофф",  боевики ЭТА и ИРА.
    Мой приход на ЦТ осенью 1974 года совпал с военным переворотом на Кипре. Путчистов поддерживала греческая хунта "чёрных полковников". Однако, после свержения законного президента, архиепископа Макариоса, на остров высадились турецкие войска, захватившие едва ли не половину Кипра. Правда, большой войны не случилось. На линию разделения пришли "голубые каски" ООН. "Чёрные полковники" в Афинах так разозлились, что вышли из НАТО. Натовские генералы так разозлились, что "помогли" свободолюбивым эллинам заставить хунту уйти в отставку. НАТО умеет совершать "демократические революции" в своих интересах. В том же году, только чуть пораньше произошла первая "цветочная революция" на самой юго-западной оконечности Европы. "Революция гвоздик" в Португалии была закономерным итогом многолетних колониальных войн в Африке. Страна не выдержала военного бремени. И сами же военные совершили переворот, который вызвал позднее несколько политических потрясений в Лиссабоне, но не принёс мира в получившие независимость португальские колонии в Африке и Азии.
   Продолжалась война в Индокитае.
   Произошёл военный переворот в Эфиопии.
    Так, что войн и потрясений в мире хватало. Я быстро освоил политическую кухню международного отдела программы "Время" и уже через две недели мог самостоятельно дежурить на новостных выпусках, которые начинались в шесть утра и заканчивались в час ночи. Широка была страна родная. Впрочем, и сейчас она у нас немаленькая.
    К моменту возвращению Летунова из отпуска, вопрос о моей профнепригодности в международном отделе был уже из области ненаучной фантастики. Так ему и объяснили, другими словами, но твёрдо заявив, что Виктор П. стажировку прошёл. Возможно, Юрий Александрович обиделся на моих коллег, но вида не подал. Только сказал мне при встрече  удивлённо,– «ну ты даёшь, парень!». На этой многозначительной  ноте наши с ним "содержательные" беседы были прекращены. Летунову хватало других проблем в редакции. Хотя, как мне казалось, он сам их создавал из ничего.
    А вот у меня работы было по уши. Ведь не проходило и дня, чтобы чего-то в этом лучшем из миров не происходило.


Случайность, или судьба
   А сейчас, Олеся, я постараюсь ответить на твой второй вопрос:  «Кто принимал решение в выборе корреспондента и оператора на корпункт? Чем руководствовались?».
  Позволю расширить твой вопрос. «Кто и по каким критериям принимал решение открыть корпункты в различных странах мира?». Точнее «третьего мира». Ещё точнее, в странах, которые избирали путь социалистического развития. А таких было немало в Азии, Африке и Латинской Америке.
  Возможно, это письмо покажется тебе излишне длинным, но «Восток – дело тонкое», это «не галопом по Европам». Поэтому начну «от  печки».
   В начале восьмидесятых, когда вьетнамская армия вторглась в Кампучию и в течение нескольких недель загнала «красных кхмеров» («КК») в джунгли, мы жили в замкнутом пространстве пропагандистских идеологических клише, в которых малая толика правды перемешалась с большей толикой не лжи даже, а скорее политической мифологии. Ведь нельзя же отрицать, что режим Пол Пота в Кампучии был самым страшным и кровавым революционно-коммунистическим экспериментом ХХ века.
   Через несколько лет после возвращения из Кампучии, мне удалось прочитать «освобождённый из спецхрана» платоновский «Чевенгур». Меня тогда ужаснуло поразительное сходство некоторых постулатов красного комиссара Копёнкина и вождей «красных кхмеров».
  То, что произошло в Кампучии трудно назвать диктатурой пролетариата, которую продекларировали большевики-ленинцы, или властью крестьянства, во имя которого воевал украинский батька Махно. Пролетариата в Камбодже никогда не было. Крестьянство же жило в условиях карнавального королевского феодализма, считая своё жалкое существование на этой земле предопределенным кармой. 
   Скорее это был апофеоз тирании со стороны малолетних безумцев, руководимых кучкой отмороженных ультра-радикалов, которые пытались создать некую совершенную модель азиатского коммунизма, представлявшего гремучую смесь из марксизма, троцкизма, маоизма, экзистенциализма и кхмерского национализма, в котором ненависть к вьетнамцам и китайским ростовщикам слилась с ностальгией о былом имперском величии ангкорской цивилизации.
  Что такое Камбоджа в семидесятые годы? Задворки войны в Индокитае. Кто знает, как повернулись события, если бы в 1970 году в Камбодже не свергли главу государства, принца Сианука.
На фоне разнообразных персонажей, занятых на сцене театра индокитайских войн, Сианук являлся яркой личностью - королем, которого избрали в правители Камбоджи, точно простого гражданина. Он был посредственным художником, хорошим джазовым саксофонистом и бесталанным актером, финансировавшим и ставившим плохие фильмы, в которых сам же и играл. В том, что касалось международных отношений, Сианук пытался балансировать на тонком канате, протянутом между Китаем и Северным Вьетнамом с одной стороны и США — с другой. Он позволил коммунистам создать на территории Камбоджи огромные районы базирования и предоставил им возможность задействовать для своих нужд порт Сиануквиль (Кампонгсаом), через который производилось снабжение южной группировки северовьетнамских войск. Затем он дал понять американцам, что не станет возражать, если они разбомбят эти базы, при условии, что договоренность останется в секрете.
Однако на стыке шестидесятых и семидесятых Сианук откачнулся к китайцам, а через них и к Северному Вьетнаму. В ответ Соединенные Штаты прекратили оказание экономической помощи Камбодже, и в стране немедленно начались трудности. В то же время северные вьетнамцы принялись расширять зоны своего влияния на расположенные все дальше от границы районы Камбоджи. Вследствие этого в начале 1970-го камбоджийцы стали отворачиваться от Сианука. А тут сам он еще с непростительной для руководителя страны беззаботностью «погулять» во Францию. Не успел Сианук покинуть страну, как в верхах вспыхнула жаркая борьба за власть, и 18 марта Национальное собрание Камбоджи, возглавляемое премьер-министром Лон Нолом, единодушно проголосовало за отстранение Сианука от власти, – отмечал американский аналитик Филипп  Дэвидсон  в книге «Война во Вьетнаме». Как бы там ни было, но это был переворот, в результате нейтральная Камбоджа превратилась в театр военных действий. Лон Нол немедленно взялся преследовать  коммунистов и их вьетнамских кураторов в Камбодже — возможно, даже слишком рьяно. Он запретил им пользоваться портом Сиануквиль (Кампонгсаом) и очень необдуманно заявил, что вышвырнет их с насиженных мест на вьетнамско-камбоджийской границе. Угроза Лон Нола заставила вьетнамцев принять превентивные меры. Они сняли со своих баз на востоке Камбоджи контингент численностью от 40 000 до 60 000 человек и волной устремились на запад. Слабые войска Лон Нола не смогли сдержать натиска противника, и скоро части Вьетконга уже угрожали столице страны Пномпеню. Мгновенно стало ясно, что без американского вмешательства режим Лон Нола обречен, что чревато весьма малоприятными последствиями для Соединенных Штатов и правительства Южного Вьетнама. Если Камбоджа упадет «в объятья коммунистов», Сиануквиль вновь откроется для них, мало того, вся Камбоджа превратится в огромный лагерь северовьетнамцев.
   С приближением апреля положение Лон Нола стремительно ухудшалось, а к середине месяца стало очевидным: если США не помогут правительству Камбоджи, то забьют гол в свои ворота. «Голуби-прагматики» в администрации рекомендовали не оказывать помощи Камбодже или же помочь, но очень незначительно. Вновь началось перетягивание каната «командой» Никсона, Киссинджера и военных с одной стороны и гражданскими — с другой. Собирались совещания, проводились заседания, текли по административным руслам бумажные потоки, но ничего не менялось, а тем временем «красные кхмеры» и их вьетнамские союзники продолжили наступление.
   22 апреля Никсон и его советники осознали, что, либо они помогают Камбодже, причем немедленно, либо им стоит подготовиться к событиям, которые в самом ближайшем времени негативно скажутся на расстановке сил в войне во Вьетнаме. На заседании Совета национальной безопасности, проводившемся в тот день, Никсон пришел к выводу: южновьетнамцы должны атаковать прибежища коммунистов в районе «Клюв попугая», а США поддержать союзников с воздуха «в наглядно допустимых пределах». Термин «ковровые бомбардировки» американцы предпочли стыдливо умолчать. На тот момент президент Никсон ещё не отдал приказа сухопутным войскам Соединенных Штатов также принять участие в акции. Однако, через несколько дней, Никсон принял решение о нанесении удара силами США по другому району базирования на границе Камбоджи и Вьетнама, так называемому «Рыболовному крючку». Фактором, определившим решение президента, стало безоговорочное заявление генерала Абрамса о том, что он не гарантирует успеха рейда в Камбоджу, если в нем не примут участия американские войска. Утром 28 апреля Никсон в конце концов определился: южновьетнамские части 29 апреля наступают на «Клюв попугая», а американцы штурмуют «Рыболовный крючок» 1 мая…
  Поговорка – «благими намерениями устлана дорога в ад» вполне применима к этому роковому решению Никсона, который дал уникальный шанс Пол Поту и его соратникам стать героями индокитайской войны.
  …На переговорах между американцами и вьетнамцами в Париже, вьетнамские делегации увидели кратковременную выгоду в том, чтобы принять предложение США о прекращении огня в Индокитае. Американцы очень хотели достичь соглашения до ноябрьских президентских выборов в США. Так что время работало на вьетнамцев. Большая часть американской армии была выведена из Вьетнама. Остатки предполагалось вывести после вступления в силу соглашения о прекращении огня. В этот момент вьетнамцы могли приготовиться к атаке на Сайгон, не опасаясь угрозы американской интервенции, и сосредоточиться на подрыве южновьетнамского режима. Американцы заявили, что в случае отказа подписать соглашение бомбардировки возобновятся. В январе 1973 года вьетнамцы согласились принять условия американцев.
   Для Камбоджи это соглашение означало, что вьетнамцы отведут большую часть своих войск с ее территории. Вьетнамцы убеждали Пол Пота (Слот Сара) присоединиться к соглашению о прекращении огня, но тот отказался. Подобное давление американцы оказывали и на Лон Нола, чье правительство дискредитировало себя скандалами, неверными решениями и военными поражениями. Лон Нол согласился в надежде положить конец гражданской войне в Камбодже. Соглашение о временном прекращении огня вступило в силу в конце января 1973 года, но практически сразу было нарушено.
   Пол Пот и его соратники отвергли просьбы вьетнамцев по нескольким причинам. Во-первых, решили, что способны выиграть войну самостоятельно. Во-вторых, они не желали возвращаться к политической борьбе без военной поддержки Вьетнама. Это означало сговориться с Лон Нолом, разделить власть с его войсками в сельской местности и возродить легенду о том, что лидером фронта являлся Сианук. Ни один из этих сценариев не прельщал «красных кхмеров». Они предпочитали гражданскую войну, бомбардировки и подпольную деятельность.
  …После того как вьетнамцы ушли из Камбоджи, между некоторыми их подразделениями и отрядами «красных кхмеров» произошли локальные столкновения. Партизаны Пол Пота были рассержены тем, что вьетнамцы захватили с собой свою боевую технику и снаряжение. Камбоджийские коммунисты из Ханоя, которых красные кхмеры всегда подозревали в двуличии, попали под наблюдение. Начиная с 1972 года, их стали тихо разоружать и удалять от власти. В начале 1973 года некоторые из них спаслись бегством, примкнув к вьетнамским отрядам, покидавшим Камбоджу. Оставшиеся были казнены «красными кхмерами».
   В начале 1973 года войска камбоджийских коммунистов атаковали правительственные подразделения по всей стране, чтобы установить контроль над территорией и запустить в действие свои социальные программы. Особенно пристальное наблюдение велось за юго-западными районами страны. Принятые здесь меры включали внедрение кооперативных (коллективных) хозяйств, принудительное выдворение некоторой части населения, подавление буддизма, формирование молодежных групп, для чего детей забирали из семьи, искоренение народной культуры и введение «дресс-кодов», согласно которым каждый должен был постоянно носить повседневную крестьянскую одежду (она представляла собой хлопчатобумажную пижаму черного цвета).
    В результате жестокости, с которой проводилась эта политика, более двадцати тысяч камбоджийцев нашли убежище в Южном Вьетнаме. Эта политика реализовывалась после апреля 1975 года — в общегосударственном масштабе и с большим радикализмом, вылившимся в отмену денег, рынка, школ и эвакуацию целых городов и крупных городских центров.
   Упрямство «красных кхмеров» побудило Соединенные Штаты вновь нанести по их дислокациям бомбовые удары по «красным кхмерам». Камбоджа, если цитировать одного американского чиновника, стала «идеальным вариантом» для «ковровых бомбардировок». Они начались в марте 1973 года и были остановлены решением американского Конгресса лишь пять месяцев спустя. За это время четверть миллиона тонн взрывчатых веществ было сброшено на страну, которая не воевала с Соединенными Штатами и на территории которой не было американских солдат. Предположительно, бомбы сбрасывались на военные комплексы и деревни, где, как считалось, укрывались отряды «КК». При этом использовались устаревшие карты, тогда как картографическое отображение самих бомбардировок показывает, что они сосредотачивались на густонаселенных пригородах Пномпеня. Количество погибших в результате бомбёжек так и не было точно подсчитано. Высказываются разные предположения — от тридцати тысяч до четверти миллиона жертв.
   Последствия бомбардировок для сельских жителей были просто катастрофическими. Некоторые аналитики доказывают, что американские бомбардировки помогли «красным кхмерам» заполучить тысячи преданных и горящих жаждой мести новобранцев. Существуют кое-какие свидетельства, подтверждающие это мнение. Совершенно ясно, что, помимо прочего, бомбардировки ускорили разрушение крестьянского общества и облегчили коммунистам путь к установлению политического контроля. Вдобавок они подтолкнули десятки тысяч сельских жителей к переселению в города. Этих запуганных мужчин и женщин «красные кхмеры» считали не людьми, а «врагами». Предубежденность партии против городского населения еще больше возросла. В конечном итоге, воцарившийся хаос сыграл на руку полпотовцам.  Однако если рассматривать непосредственные последствия, своими бомбардировками американцы все же достигли желаемого результата: «КК» больше не окружали Пномпень со всех сторон. Война продолжалась еще свыше двух лет. К началу 1975 году стало ясно, что ни армия Республики Южный Вьетнам, ни камбоджийская республиканская армия Лон Нола не смогут устоять перед натиском частей вьетнамской народной армии и партизанских соединений "красных кхмеров" - этих таинственных "людей в чёрном". В апреле 1975 года всё кончилось.
   Но если Сайгон люди с вьетнамского Севера "зачищали" по тихому, с оглядкой на мировое общественное мнение, то "красные кхмеры" в течение двух-трёх недель очистили крупные города от населения так, что там живой души не осталось.
  – Сначала они сказали нам, что американцы бросят на Пномпень атомную бомбу, поэтому нужно уйти подальше в поля, в деревни.
  – Кто они? Как они это сказали? Как вы уехали из Пномпеня?
  Часто вместо ответа я наблюдал лишь замешательство на лицах своих собеседников.
   Люди, вернувшиеся в марте 1979 года в Пномпень, никогда там раньше не жили. Коренных пномпеньцев можно было сосчитать по пальцам.
  Тогда же в политическом лексиконе появилась синонимическая пара «Пол Пот – геноцид».
  Всего этого, Олеся,  я тогда не знал, да и не мог знать, поскольку Кампучия была для меня столь же далека, как остров Таити. Просто после семи лет работы в международном отделе программы "Время", где я  прошёл все ступени редакторского ремесла, случилась вот какая история.
   В конце декабря 1978 – начале января 1979 года части вьетнамской народной армии в результате блистательного блицкрига разгромили дивизии «красных кхмеров». К середине 1979 года Вьетнамцы прижали «красных кхмеров» к таиландской границе. В Пномпене появилось временное народно-революционное правительство во главе с Хенг Самрином и Пен Сованом.
  Вот, Олеся, кажется, я вплотную подошёл к ответу на твой вопрос: "Кто принимал решение в выборе корреспондента и оператора на корпункт? Чем руководствовались?". Как я уже рассказывал мой случай - абсолютно не типичен. В серьёзные страны - США, Англию, Францию, ФРГ ехали политобозреватели или редактора подразделений, входившие в номенклатурный список ЦК КПСС, в страны "третьего мира" и соцлагеря тоже за просто так не отправляли. Эту привилегию нужно было заслужить. Другое дело "горячие точки", где "стреляли, однако". Тут у кого-то мог появиться шанс. По меньшей мере, нужно было знать страну и её язык. Увы, я не знал ни первую, ни второго. Хотя я знал о том, что в Кампучии натворили "красные кхмеры", но для меня они были как марсиане.
   Просто в пожарном порядке нужно было найти двух молодых коммунистов (комсомольцам и беспартийным – длинные загранкомандировки были заказаны)  , которые, не зная брода, не раздумывая, тем не менее, решили искать себе славы в чистом поле.
   Другое дело, что они там нашли.
   В апреле 1980 года, я пил водку с соседом и коллегой по работе на ТВ Толей Тютюником .  Болел гриппом, а потому  имел полное право пить водку.
    Неожиданно позвонил редактор отдела Ришат Маматов. Позвонил   поздно вечером. Но я ещё мог рассуждать вполне здраво. С Толей мы выпили всего одну бутылку. Вторая была непочатой.
 – Как дела, старик? - спросил Ришат. 
– Лечусь, Ришат Хафизович, - отвечал я без особого энтузиазма в голосе.         
  Что-то  в этом звонке мне не понравилось.
– Ты, это, Виктор, поправляйся радикально, - сказал Ришат. – Завтра кровь из носа, чтоб был в Останкино. Мы тебя в загранкомандировку решили послать.
– Не надо так шутить, Ришат Хафизович, - сказал я, чувствуя, что как душа моя укатилась за горизонт.
– А я и не шучу, - сказал со смешком в голосе Маматов.
– И куда же вы решили меня послать? – спросил я, перехватывая эстафету этого соцреалистического ехидства.
– В Кампучию, - сказал Маматов, делая ударение на букве "у".
– Вот спасибо, Ришат Хафизович, век вашей доброты не забуду. - И процитировал не к месту: "Затрахаю, замучаю, как Пол Пот Кампучию".
   Ришат  рассмеялся в телефонную трубку.
– Веселый ты у нас, Виктор ...
– Да уж куда там?
 – Завтра в десять у Любовцева, - сказал Маматов. В голосе его зазвенела сталь татарского булата.
   Я вернулся к столу.
  – В чём дело? - спросила жена с тревогой в голосе.
 – В шляпе, - сказал я. – Украли шляпу, не стоит плакать! Поедем за границу. В Кампучию.
   Как и Ришат, я умышленно сделал ударение на втором слоге.
   Водка после этого звонка пошла  без особой экспрессии, хотя мой   восторженный сосед Толя неожиданно возбудился романтикой дальних странствий и даже стал предлагать свою кандидатуру в качестве оператора.
  – На следующее утро после вечернего звонка Маматова ровно в 10.00 м.в. я был в Останкино в кабинете Виктора Ильича Любовцева, который после летуновского инфаркта стал шефом Главной Редакции информации ЦТ. В обиходе - боссом программы "Время". Пропитанный ароматами лаванды Виктор Ильич встретил меня нарочито дружелюбно.
– Проходи, Виктор, присаживайся. Кофе будешь?
   Я старался выглядеть бодрячком после выпитого накануне. Нёбо напоминало наждачную бумагу, однако же, от кофе я мужественно отказался, понимая, что это всего лишь этикет. Виктор Ильич  нервничал. Ведь я не сказал пока ни "да", ни "нет". Неволить меня никто не мог, поскольку загранкомандировка такого свойства могла вызвать небывалый энтузиазм лишь у восторженно-романтических юношей. А я приближался к возрасту Христа накануне его распятия.
   Поздний же звонок Маматова был вызван тем обстоятельством, что руководство Гостелерадио СССР из-за странной забывчивости тогдашнего шефа корсети сильно прокололось с открытием корпункта в Народной Республике Кампучии. Решение об открытии корпунктов двух информационных агентств ТАСС и АПН, а также бюро Гостелерадио было принято на секретариате ЦК КПСС ещё летом 1979 года. Тассовцы сработали оперативно, учитывая, что завбюро ТАСС Борис Калашников прибыл в Кампучию едва ли не на плечах второго эшелона Вьетнамской Народной Армии (ВНА). Ему досталась роскошная вилла сгинувшего в полпотовской мясорубке кхмерского профессора, обладавшего, судя по интерьеру комнат, безупречным вкусом и любовью к ангкорской культуре, черный «мерин» из полпотовского гаража, и прочие трофеи.
К нашему приезду в начале июля 1980 года Калашников уже разъезжал на роскошном тойотовском «лендкрузере», приобретённом то ли на средства ТАСС, но скорее полагаю на валюту его "главной конторы".
Олег Антиповский  из АПН, тоже проживал в неплохой вилле, хотя приехал в Пномпень лишь в конце 1979 года. Был он малый безбашенный, "отмороженный", как сейчас говорят. Поэтому долго в Пенькове (так наши звали Пномпень) не задержался. Выпивал и не закусывал.
   Так что, корпункты ТАСС и АПН - кто лучше, а кто хуже, но как-то действовали. А вот Гостелерадио СССР признаков жизни не подавало, и во время одного из заседаний Секретариата ЦК возник вопрос к Сергею Георгиевичу Лапину, всесильному шефу Гостелерадио СССР, почему его сотрудники ничего из Народной Кампучии не передают?  «Ведь такой блестящий фильм о Кампучии сделал по горячим следам Сан Саныч Каверзнев! А что же другие?».
  Сергей Георгиевич как опытный функционер почувствовал, что дело неладно, но пообещал намылить нерадивым корреспондентам шею. Вот только мылить её оказалось некому. Решение Секретариата ЦК КПСС об открытии корпункта Гостелерадио с резолюцией С.Г. Лапина оказалось "под сукном" у шефа корсети Мелик-Пашаева, который поначалу предлагал возникшую вакансию своим добрым знакомым с радио. Тем, которые "не забудут и не обидят". Но ехать в Кампучию у опытных зубров охочих до загранки охоты не было. Потом шеф корсети советовался с куратором "ближних", но и тот, судя по всему, в запарке афганских событий запамятовал. Так или иначе, о решении Секретариата ЦК КПСС забыли!
   И вот теперь Лапину о нём напомнили. А он в свойственной ему иезуитской манере напомнил об этом своему первому заму Энверу Назимовичу Мамедову, остроумному человеку и гэбэшному генералу, которого одни смертельно боялись, а другие смертельно уважали.
   Проработав более шести лет на ТВ, я такого большого начальника ни разу воочию не видел. Лапина видел, а вот Мамедова не лицезрел. Бывает!
   И вот теперь Виктор Ильич Любовцев, стараясь не смотреть в мои немного мутные очи, с ужасом думает о том, каким я предстану перед "грозой ЦТ".
  – Ты готов к встрече с Энвером Назимовичем?  –  спрашивает Любовцев, вкладывая в этот вопрос другой, немой, не названный: "Ты готов ехать в Кампучию?"
  – Готов, если надо, – говорю я еле слышно из-за пересохшего горла. Единственное желание у меня – выпить стакан воды.
  – Тогда поднимайся на восьмой этаж. Знаешь, где кабинет Мамедова?
  – Найду!
  – Ну, с Богом, а потом сразу ко мне...
   В тот солнечный апрельский денёк 1980 года, когда я бодрым шагом подходил к знаменитому кабинету грозного зампреда Мамедова на восьмом этаже Останкинского телецентра, я ничего не знал ни о тонкостях жизни в Кампучии, ни о том, как я туда попаду, ни о том, как оттуда вылечу...
   Просто я вошёл в приёмную и сказал оторопевшей от моей наглости секретарше:
– Я к Энверу Назимовичу, доложите, Виктор П.